Парни и девушки,
роман был брошен по веским причинам.
Закончите его! Он о пути Сознания от
Хаоса к Ясности. Но вы выбирайте путь сами.
Вы так свободны!
1 Деньги.
- C работой какие-нибудь подвижки есть?
- Ой, а я ещё и не искал.
- Можешь и не искать, если вдруг обнаружишь, что каждое утро
на письменном столе появляются по несколько смятых купюр.
2 Начинай, парень, начинай!
Приятно сознавать, что ты начинаешь
роман, имея о нём какое-то представление.
Приятно начинать роман, понимая, что больше
нечем заняться, это как сидя в середине пустыни
потягиваешь водичку, смотришь вперёд и медленно
сходишь с ума – но что делать, кроме этого?
3 Чего не могу, того не могу.
Стоял у зеркала и думал – зачем это лицу быть без
волос, ведь с ними оно больше похоже на лицо?
За стеной уже накрыли стол, а я всё стоял со своей
бритвой. На мне была чистая рубашка и каждый за
стеной был уверен, что я сяду за стол с таким же лицом.
Когда я сел, они посмотрели на меня так, будто волос
cтало больше. Никто не видел моих глаз, только
подбородок, только промежность между носом и губами
и щёки. Я начал есть. И борода, которой в общем-то не было,
не мешала мне. Я выпил стакан и борода не испортила
вкуса. Но никто не ел и не пил. Все ждали. Желудок мой
был так полон, что захотел сказать об этом щедрым рыганием.
Но рыгание это самый уродливый звук, поэтому я встал,
зашёл в ванну и уже там дал желудку выговориться. Заодно
и побрился.
4 Стоит только подумать.
Говорят, что канал КУ, мой любимый канал,
так херово показывает, потому что гниют антенны.
Мне уже скоро тысяча лет, а я не знал, что антенны
могут вытворять такое. Они ведь ни деревья, ни люди,
ни еда, они всего лишь чёртовы антенны на крыше,
бездушные проволки. Теперь из-за их
разложения я не могу слышать, не могу видеть
ничего прекрасного, что дарит канал КУ. Кажется,
остаётся одно - забраться на крышу и смотреть на это гниение.
Возможно оно навеет мне гениальную мысль или
вызовет в памяти что-то из личной жизни. Если
вглядеться – она сама перетянута прогнившими, сгнившими и
совсем новыми антенками, по которым ещё не идёт никакого тока.
О мой любимый канал КУ, что-то произошло и ты снова
даришь мне свой свет, свои фильмы, cвою рекламу,
свои нескончаемые телепрограммы, цель которых – просвещение.
5 Ты никогда не научишься жить.
Видит Бог, когда ты научишься жить,
я быстренько разберусь в этом -
6 Ночь
Нет, ты не идиот, ты просто не можешь
поливать цветы два раза в день. Ты не идиот,
ты просто не хочешь прикасаться к мячу, когда
он залетает в твои ворота. Ты абсолютно
нормальный человек, просто законы этой
жизни ни для тебя. Они для того, кто
несёт роскошный букет своей любимой
женщине, матери, жене, любовнице. Они
для того, кто не выбирает между очень дешёвым
вином и не очень дешёвым, но таким же пойлом,
кто не выбирает между одним пойлом и другим
полчаса. Ты хороший, умный человек, только
тебе уже пора поменять штаны, а где ты можешь
взять другие. Ты красив и талантлив, только
не можешь ночью доехать на другой конец города,
где умирает от болезни такая же талантливая и
красивая. Ты сильный, поэтому ты не ловишь
машину, ты честный и поэтому ты не ловишь её,
потому что не сможешь заплатить те сумасшедшие
деньги, которые справедливо захочет водила. Ты
сильный, умный, красивый, хороший, не идиот,
идёшь своими ножками до последнего дома на обрыве,
а на улице собачий холод, такой, что даже собаки
куда-то попрятались. Ты идёшь в рваных ботинках
и осенних штанах, волосы твои, под которыми живёт
неординарный, свободный ум, сбиваются в одну
полосочку и снова разлетаются – трепещут на ветру.
“Будь всё проклято” – это ты или твои зубы так сошлись,
уже непослушные как глаза, руки, волосы? Да, это
ты. “Будь всё проклято”. Она ждала, она задыхалась,
она хотела обнять твою руку, посмотреть в твои
глубочайшие глаза, глаза поэта. Она боролась со
смертью до последней минуты. Но ты пришёл
только утром. Ты не идиот, ты ни разу не остановился,
но ****ская железная коробка, в которую ты не сел
по причине своей небывалой незаурядности, могла
бы спасти её, по крайней мере от страшной
смерти в страшном одиночестве.
7 В быстрым темпе!
Мы сможем
Мы сможем
Любить!
- Эй там, заткнитесь! Дайте спать!
Мы сможем
Мы сможем
Любить!
- Не нервничай, они сейчас покричат и уйдут.
- Чёртовы сектанты. Почему они не собираются
у другого дома?
Любить! Любить!
- Второй час, жена, второй час.
- Хорошо. Иди и пристрели их.
- Ты правда хочешь, чтобы я это сделал?
- Любой в доме этого хочет.
Выстрелы. Много. Крики.
- Кто это?
- Я же говорила, не ты, так другие.
- Боже, такой вой, будто их на кол
сажают.
- Сами виноваты.
- Мне кажется, ему нужно прекратить
cтрелять. Это напоминает облаву. Никто
в нашем доме не решился бы.
Тишина.
- А ведь и нас так могут.
- А нас за что? Мы же не кричали?
- А за молчание.
- За это не стреляют. Спи.
- И за то, что мы не можем.
Вот за это и расстреляют. Они
могли, мы не можем. А лежать будем
рядом.
- Сейчас, ****ь, я тебе покажу
как мы не можем.
Чмок! Чмок-чмок.
8 Вспоминаю тебя
А потом я уходил на кухню,
а ты засыпала. Чёрт, приди
и возьми всё, что хочешь,
только дай мне снова сползти
с кровати, на которой она
ощущает как высыхает её
влага. Чёртов чёрт, возьми
мои ночи и дни, последние
сто ночей я меняю на одну,
нет, на две. Поставь на
наш кухонный стол соки,
положи печенья, поиграй с
пробкой шампанского...
Но почему, готовый
заключить с тобой сделку
века, я всё ещё сижу у себя?
Неужели, ты так слаб? Или
тебе не нужно всё моё добро?
Ты просто мудак! Ты ничего
не понимаешь в любви.
9 Дядюшка Больная Голова
Это такая редкость, поэтому я считаю,
что мне повезло. У меня есть такой дядюшка.
И мы можем говорить с ним на одном языке.
Точнее только с ним я и могу нормально
общаться. Он дядюшка Больная Голова,
а я его ленивый племяш. Он может в любую
минуту начать танцевать. Он может закричать,
как подстреленный волк – пить вино и вдруг –
ааааааааааа. В его магнитофоне всегда загружено
порно. Он настоящий.
10 Дядюшка Больная Голова 2
- Дядя, я пишу о тебе cценарий.
- Пиши такой, чтобы я смог стать садовником
у тебя в Голливуде.
- В жопу дом в Голливуде!
- В жопу, но не в жопу садовника.
- Дядя...
- Ты просто обязан. К нам в гости
будут приходить Роберт Де Ниро и Аль
Пачино. Моя Галочка будет готовить
харчо. Зайчик готовит
самое лучшее харчо. Это будет
лучшее харчо в Голливуде.
И потом он закричал как бешенная чайка.
Голливуд, ты взял сердце моего дядюшки.
11 Славненькая гадина
Всё, что она делала, было прекрасным.
Но она заботилась только о себе.
Всё, что она хотела сделать, было удивительным.
Но ничего не заботило её, кроме самой себя.
Все мужчины бегали за ней, и я в том числе.
Но ей не нужны были мужчины, а только...
Она прочитала книгу о девушке, похожей на неё саму,
в книге был плохой конец и мораль – автор постарался.
Но она только фыркнула и убрала шедевр подальше.
Она прекрасно дожила до старости, без старика, детей
и внуков. И счастливо умерла во сне, с тёплым котом
на груди.
На небесах она попала в Рай. И продолжила жизнь
так, будто ничего не произошло. В Раю хорошие души
начали возмущаться, роптать на Бога.
Бог понял, что ошибся и бросил её в Ад.
Как он удивился, когда и оттуда пришли c
теми же возражениями. Даже для Ада славненькая
гадина оказалась недостойна.
Тогда Бог придумал третье местечко. А затем и
четвёртое. Но бросил её в пятое. А после перекинул в
шестое.
И вот только в двадцатом она вздрогнула. И вздрагивала
постоянно, миг за мигом.
И туда попадали все прекрасные
вещи, которые она делала там, где ни о ком не заботилась.
И зашумели все её удивительные помыслы.
И вот она сидела среди своих безделушек
и мрачного, густого воя, сидела
и вдыхала гнилостный запах нерождённых, убитых
детей. Вдыхала и вздрагивала.
А там, на земле, какая-то девочка назвала её Богиней
и это имя подхватили другие.
И ты спрашиваешь меня, почему погиб мир?
Во всём виноват культ Эллочки Росс. Он сли-и-ишком затянулся.
12 Вернуть, но по-другому
Сейчас, когда я смотрю на небо, я
вспоминаю Анатолия. Сколько раз
я брал у него в долг. И ни разу не отдал.
Его светлую голову не могла отравить
такая вещь как память о долгах. Я этим
пользовался. Но мне хочется верить,
что слёзы, которые Анатолий пролил
на моём плече, сполна заменили все пустые
бумажки. Ту ночь я был обязан быть с
ним: утешать его, предложить
на его исповедь свою. И я говорил,
говорил долго, монотонно, но готовый в
любую минуту заткнуться и уступить. Мне было
страшно, потому что слёзы на щеках Анатолия
не высыхали. “Поцелуй меня” – сказал он
вдруг. И я был обязан это сделать. Это жалко,
это пошло, но я постоянно думал об той
неимоверной сумме, которая накопилась
за многие годы. И я поцеловал.
Долгий, мужской поцелуй. А потом
мы долго смотрели в окно. “Она ведь
такая жёлтая, такая странная” – cказал
он о луне. И теперь его нет. Кто знает,
может быть он просто меня любил.
Боже, как эти слова “просто” и “любовь”
могут стоять рядом? На следующее утро,
прямо из постели Анатолия, я поехал в роддом.
Той ночью в мир пришёл мой второй
ребёнок. Жизнь не пуста, не ничтожна.
13. Кому чего.
Рэгги и Сиэтл.
Как эти вещи могут сочетаться?
А чарльстон и черешня...
А пиксели и горизонт перед глазами?
Господа, это не краски, на палитру
просто так не положишь.
Но можно.
Попробуйте взять парочку лотофагов
и смешать их с тремя божьими коровками –
и у вас получится очаровательная музыка.
Парочка под балконом заслушается.
Они научились сращивать только
фьельды. Пьяницы!
14. Чёрная весна, которая никогда
не закончится.
Они только набрали скорость.
Были веселы и довольны. Ещё
один альбом в копилочку. И ведь
получился! И теперь гони, водила!
подальше от этой душной студии,
которая на несколько дней-ночей
стала нашим домом. Но “Стоп”
говорит Сид Барретт. “Стоп” –
говорит Сид. И выходит.
И кто-то его догоняет. Уотерс, Гилмор,
а может Мейсон, кто-то из них,
приложивших руку к “Меddle”. Сам
Барретт не дал этой пластинке ни-че-го.
Но он был с ними, а теперь идёт назад.
“Сид, твою мать!” – говорит ему Райт.
“Сид, твою мать!” – говорит ему розовый
Флойд. Но что трогать мать Сида,
в том, что он глубоко болен она виновата
лишь отчасти. Все давно уже потеряли
Сида и могли найти его только если он
сам этого хотел. Что-то ещё можно было
вернуть, если очень-очень постараться.
Но... “Просто я начинаю идти в обратную
cторону” – говорит он и идёт дальше.
Обратная сторона луны? Ну нет. Там,
миллион шагов назад, этот парень ещё
не был похож на свою тень. Там,
миллион шагов вперёд, четырёх
остальных встречают громкими
аплодисментами. А у пятого есть
только мать, только мать.
И телевизор.
15. О сверхъестественном
Быстрый дождь
звенит по реке, словно
это память
расстеленная как клавиши
ксилофона;
и с каждой высокой трелью
жизнь
начинается
снова.
16 Поговорим.
Лулу это чёрная кошка,
перешедшая мне дорогу.
Пока что не случилось
ничего плохого, но что
может произойти с тем,
кто живёт под забором и
питается тухлой рыбой?
Я доведён до предела.
17. Ещё раз о Лулу.
Пора признать, что эта
девочка делает со мной, всё,
что захочет. Но что она хочет?
18. Лулу сжигает меня окончательно.
Cегодня я мог погибнуть. Две
шавки загнали меня так,
что потом я слезал около часа.
и, слезая, я видел Лулу. Она
сидела на перилле балкона.
“Это потому, что ты всё время
ошиваешься около моего дома” –
сказала она. Мне стало стыдно,
что я смог полюбить эту женщину.
19. Смерть Лулу.
Теперь мне нужно покинуть этот город.
Пусть все думают, что это была обыкновенная
смерть. Её рыжий хозяин ищет её утром
и вечером. По три часа в день он кричит
её имя. Но что он слышит в ответ – молчание.
Моя шерсть не знает тепла, снег колючий
и холодный, весенняя слякоть, дома до неба.
Я никогда не привыкну к ужасу этой жизни.
Может быть я не убийца, а избавитель и
Лулу ещё скажет мне спасибо.
20 Когда-то они были детьми.
- Но ведь ты же всегда хотел ручного дельфина!
- Это было в юности. И это была шутка.
- Ах шутка? Каждый раз на день рождение
повторять – я же хотел ручного дельфина,
почему ни одна собака не подарила мне его?!
- Гарри, тише, Гела спит. Но что мне теперь
с ним делать? Ему ведь нужен бассейн, какое-то
питание. Откуда у меня такие деньги?
- Просто возьми эту штуку себе, c другим
мы как-нибудь разберёмся. И буди Гелу, ведь
сегодня твой праздник.
- Она больна. Гарри, а помнишь, что я
хотел, кроме ручного дельфина? И этого я
хотел сильнее. Неужели ты забыл самое главное
моё желание?
- Да, наверное. Ты что-то хотел ещё?
- Да, Гарри, было что-то ещё.
- Cкажи и я подарю тебе это в следующий
раз. Мы же друзья, мы выросли вместе,
наши матеря помогали друг другу.
- И ты думаешь, что сможешь?
- Да, о деньгах не думай. Чёрт, Пэнни,
я, кажется, вспомнил твоё желание! Ты и
теперь этого хочешь?
- Гарри, теперь я хочу этого куда сильнее.
- Достать струёй мочи до солнца?
- Да, Гарри, прямо до его ****ского центра.
Прожечь своей кислятиной в нём дыру.
- Будем думать, Пэнни, будем думать. Вот
кажется и Гэла проснулась. Здравствуй, Гэла.
- Я всё слышала. Нам на *** не нужна твоя
рыба. Забери её назад. И сделай так, чтобы
Пэнни добил до этого красного пятна.
Там должен быть след от Пенни. Милый, я
поздравляю тебя. Подарок ждёт тебя
под трусиками.
- Ребята, как я завидую вашей любви.
- А мы, Гарри Блюм, завидуем твоему
кошельку, чтобы его мошки сожрали.
22. Эй, иди ко мне!
Мы расселись и достали блокнотики.
Весь этот кружок напоминал клуб
анонимных алкоголиков. Лысый
человек бодро встал и сказал, что
главное в жизни это поиск. С этой
самой минуты я стал думать о своём
романе. В моём романе много ходят
и ничего не делают, но это тоже
похоже на поиск. Лысый человек сел
и я глянул в блокнот той милашки,
которая сидела рядом. Сколько же
она успела написать! А я ни слова.
Потом поднимались ещё. Говорили
о смысле жизни, о каких-то лекарствах.
И вот очередь дошла до меня. Я тоже
должен был сказать какие-то умности.
Милашка посмотрела на меня с улыбкой.
Я встал, помялся, зачем-то перелистнул
пустой блокнот, зажмурился,
представил всех голыми и
сказал: “Я люблю вас”. И
воцарилось страшное молчание.
А потом гром аплодисментов. “Кто
это?” – cпрашивали все друг у друга.
И я выходил из зала как Иисус.
Мне оставалось всех пригласить к себе
домой. Но я пригласил только милашку
и мы прекрасно провели вечер. Хоть
один человек должен был узнать,
что я не Иисус, а полузверь. “Ты
разочарована во мне?” – cпросил я
у неё, передавая сигарету. ‘Нет,
я сразу поняла, кто ты есть на
самом деле” – ответила она и
смачно затянулась. Через
четыре дня она приехала
ко мне в тяжёлой депрессии
и мы разлеглись снова.
23. ... лишь мимолётности.
И дети в свете, и их руки, и их каблуки,
и розовая пена волн, и рояль, и рамы,
и гамак, и кресло-качалка.
Но вот отсияло и смеркается.
Немного обросший, немного обрюзгший,
Дон заходит в комнату. Весь день он
учил детей, а солнце нещадно жарило
кабинет. На мгновения он закрывал глаза.
А ведь уже сорок лет я не был на море,
никогда не лежал в гамаке и ни разу не
качнулся в кресле-качалке.
Да, Дон, зато тебя любят дети
и Музыка благодарна тебе
за Её преподношение.
Кто ещё может также,
как ты? Кто?
Cкрипнула дверь. Старик
снова открыл свой кабинет.
Скажи, что мне сделать, чтобы
также прожить свою жизнь?
и дожить до этих седин?
24 Признание
На коньках танцевать не получается.
Так сними. Обгони краснощёких
лошадок, скользящих на льду как
скупые монеты, выпавшие из кармана
жадины! Я люблю тебя и нам нужно
поговорить.
25 Убийство
Мне уже пора налить эти груди молоком.
Уже очень пора, очень. Леда-перчинка
хочет малыша. И никаких мужиков больше.
Я сама подниму его на ноги. Я сумею.
Я уже досыта накувыркалась по кроватям,
настирала и нагладила кучу широких рубах.
Теперь только санные тряпки
моего малыша и ничего больше.
Мне так нужны эти маленькие вещи.
Предательство это трагедия
Измена это предательство.
Да, я превращала жизнь этих молодчиков
в трагедию и верно поэтому сейчас
у меня нет ни дома, ни ребёнка и даже
кошки. Где я живу и с кем?
В чужом углу со своим
раздаренным всем телом. Может
ли там, внутри его возникнуть
что-то прекрасное? Что-то
разбудило меня сегодня утром.
Похмелье тяжёлое, мучительное,
как некрасиво для женщины иметь
такое похмелье. Но я ведь знаю,
понимаю, признаю. Клитемнестра
разбила зеркало, она увидела там
старуху и подумала, что зеркало ей
жестоко врёт. А у меня нет денег,
чтобы менять каждый день зеркала,
хотя иногда они вправду искажают
до боли. Клитемнестра дура, но
у неё прекрасный мальчик. За что?
Не лучше ли ей отдать его мне?
Она безрукая, ограниченная шлюшка.
Она даже не знает от кого её малыш.
Он не нужен ей. А я бы смогла дать ему
нормальную жизнь. Эта девка уже
напоила его отравленным молоком,
этой жиденькой ядовитой дрянью,
она уже сделала своё чёрное дело
и с малыша этого достаточно.
- Почему ты не ешь? Не вкусно?
- А где мама?
- Мама... Не буду тебе врать
(как я могу врать этому человеку),
мама продала мне тебя, я заплатила
ей немного денег и теперь я твоя мама.
Поверь, это лучше.
26. Что же с ней будет?
Это лишь нестройный хоровод
живых человеческих душ. Лишь
цикл празднично-траурных песен.
Это озарения. Можно назвать
это романом, а можно и лоскутным
одеялом из воспоминаний,
смешных сценок, поэтических этюдов.
Человек, влюблённый в полифонию,
не может не написать так хотя бы
дюжину страниц. Человек, влюблённый
в богатство обертонов, должен позволить
себе такую роскошь как многоголосный
хор. Люди. Я окружаю себя ими
в минуты своего крепкого одиночества.
Ни с кем не могу и не хочу быть дольше
cорока слов. Иначе тайна будет
невозвратно утеряна. Но с Ледой-
перчинкой я был бы готов провести
много часов. С ней бы мои лёгкие
касания крылом не cработали.
Но и после и двадцати тысяч слов
она не потеряла бы своё мерцание.
Леда-перчинка достойна
самого большого романа. Но
уже как несколько дней никто
не может её найти и, думаю,
уже не найдёт. Она отпустила
мальчика и пропала. Поговаривают,
что песню “Капля воды в закрытом
доме” написала её мать, когда
носила бедняжку Леду под сердцем.
27 В ответ – молчание.
Но куда ей было плыть?
Но куда ей было ехать?
Но к кому ей было? К кому?
Всё было и остаётся здесь.
28 Как на самом деле посвящаются книги
Я пригласил его, чтобы он прочитал
Мою наконец законченную повесть.
Он немного опоздал, извинился и тут
же открыл шампанское. Он знал, что
я люблю. “Бери” – сказал я, дал ему
страницы и открыл дверь в свою комнату.
Он должен был прочитать всё это там.
Он ухмыльнулся. Прошёл час. Я
исходил кухню вдоль и поперёк.
В каких ящичках мы живём! Наши
комнаты шире наших гробов только
условно. Начался третий час и терпению
моему конец. Он никогда не
отличался скорочтением, но теперь он
по-моему пережёвывает текст в третий раз.
Или чтобы наконец въехать в него,
или чтобы снова получить удовольствие.
Интуиция подсказывает первое. А пусть
помучается! Не хватает смелости
выйти и назвать мою стряпню дерьмом –
так сиди и жди пока я сам снизойду
до тебя, распахну двери и пропою
на мелодию Nessun Dorma – прости,
прости, мой друг, прости. Но жди, мой
друг, жди. Бог дал нам эту способность
неспроста. Это великий дар. Кто не имеет
его, тот в нокауте. Ты ждёшь, я жду.
Ты читаешь и я почитаю. Ох как я
люблю эти строки - одна у нас надежда --
дети и семена, которые мы дали им,
и сады, которые мы растим вместе.
Пора идти! Пятый час уже чересчур.
Дети и семена, семена, сады, надежда...
Эй, сукин ты сын! Ты прочитал мою книгу?
В ней нет ничего ни о детях, ни о
семенах, ни у кого из трёх героев
нет особых надежд, все бездарности
и глупцы, как я, но ты уже должен был
прочитать эту книгу! Пойми, там между
строк течёт моя кровь...
Все говорят, что это был простой
инсульт. Но что мне делать со своим
чувством вины? Как можно после
этого что-либо писать?
29 Нежные слова
Делись своей радостью!
Кидай комья своей радости
в мои вечно закрытые ворота!
Ты пробьёшь их!
И при том, что ты такая, а я
такой, мы – душевные близнецы.
Мы заключили на небесах соглашение
встретиться в этом мире и пройти
всё вместе. Больно и жутко
идти по дороге этой жизни,
cон спасает нас не надолго,
и кто-то из нас больше создан
для искусства, чем для человека,
но... мы не должны расставаться.
Мы просто не сможем. Никто не
заполнит пустоту между нами.
Никто и ничто не заполнит.
Не предавай меня. Мир только
строится, мы в самом начале.
Мы молоды, как и он, набитый
хорошими и плохими людьми,
домами, книгами, заваленный
едой и мусором. Я бы не мог
его спасти, я не Бог. Я не могу
спасти даже своё тело. А душу...
Помнишь? Мы близнецы! А
мир только начинает свою песню.
30 То, что видно с вершины.
Большой ровный мост.
Один желал попасть на него,
другой с него уйти.
Они встретились. Один
рассказал, что там на мосту,
другой, что вне его.
“В таком случае нам лучше
в бездну” – сказал первый.
“Пожалуй” – ответил второй.
Первый уже прыгнул, а второй
чуть промедлил. И, оставшись,
наедине с собой он не решился.
Он пошёл туда, куда хотел.
Он прожил жизнь вне моста,
но всегда слышал какой-то
голос, зовущий его в бездну.
этот голос слышали и его дети.
31. Бизнес, любовь моя.
Cказали, что мой роман смахивает на
газету современного образца. В ту
же минуту я подумал, что если бы
я делал журнал о драматургии, то он
был бы похож на мой роман.
“Книга песен (так бы я назвал
журнал)” продавался бы очень
плохо, это стало бы самым
невыгодным предприятием за
всю историю бизнеса, затраты
в сто раз превышали бы сборы,
которых вообще бы не было. Но
я бы не уступил. Я умею быть
упрямым. Попробуйте так же
упрямится в бедности как это делаю
я. Друзья, измученные мои адресаты,
давайте закрутим это заведомо провальное
дело! Во имя парадокса, великого и ужасного!
Для новой интересной вехи в своей жизни,
для истории журнального бизнеса,
истории литературы, истории безумств в
конце концов! Для лучших времён,
во имя возрождения! Начнём с
бумаги. У кого есть бумага?
Милашка. У меня есть немного.
Идея безумна, но что-то в ней есть.
Бегун. Я, говоря строго,
люблю подобного рода жесть.
Дядюшка. Дам тебе денег чуть-чуть
и бумаги. Это не для тебя, но
как не помочь.
Cлавненькая гадина. Жуть!
Берёшься сам не знаешь за что,
лучше припиши мне дочь.
32. Конец постмодернизма.
Бойцы простились с солнцем и
стали спускаться к городу.
Амуниция тряслась, гремела,
хотелось всё это бросить, забиться
под дерево. Но надвигалась ночь
и куда бы ты не забился, как бы не
уподобился кусту, шакалы
тебя всё равно почуют и, не медля,
cнимут с тебя голову и насадят на
свою палку. Идти нужно было
постоянно, постоянно вперёд, без
оглядки и лучше молчать, и наступать
как можно тише. Но ведь весь этот
путь мог быть прямо в лапы врага,
шаг за шагом в его ловушку. Кто
мог себе представить, что всё
примет такие обороты? История
ничему не научила, игра в завоевание
не замирала ни на миг, но теперь стала
открытой и кровожадность её превосходила
все предыдущие войны. Голодные, больные,
вонючие, они остановились и прислушались.
И слух, и зрение, всё то, что было дано на
восприятие прекрасного, теперь жадно
ловило шорохи, без намёков
говорящие быть или не быть.
И в этот момент парень из группы,
cмелый боец, немного контуженный,
вдруг чётко осознал странную вещь,
будто молния блеснула в его голове.
Он и не думал говорить об этом, но губы
сами разомкнулись. “А ведь это конец
постмодернизма” – проговорилось тихо,
но все услышали, слух был натренирован
Но только один из семи знал это слово.
До города оставалось ещё немного, уже
виднелись огни некоторых домов. Но
что-то не пускало вперёд. Чувство того,
что рядом шакалы, росло и крепло.
Cтарший стал аккуратно показывать
определённые знаки. Очень медленно,
крайне осторожно они продолжили свой
путь. Когда они шли по городу то видели
куски тел, головы на штыках, распятых,
дышали кровью и жаренной человечиной,
от этого всё ещё тошнило. Горели костры,
на обломках, на стенах были выписаны
слова врагов, сколько было прочитано,
а они всё оставались теми же иероглифами.
И у каждого было чувство, что война идёт
с самим Сатаной, а каждый воин Бога,
солдат Вселенной. Такой слабый, такой
беспомощный и так мало уверенный в
свою победу.
И ни одной
живой души.
Cмерть и чёрт торжествует.
Вот и они, все семеро, смешиваются с
грязью, замертво ложатся друг около
друга, но никто ни орёт, ни стонет.
Откуда их стреляют?
И когда остановиться этот огонь?
Голубые глаза, зелёные, серые.
Кровь совершает последний,
неполный круг.
Я боюсь.
33. Я отправлю вас к Посейдону!
Подвал огромный, но никому
не хватает места. Все теснятся, потеют,
начинают задыхаться. Курить нельзя,
а так хочется. До боли. Никто
никого не держит. Но всем известно –
бомбёжка не позже, чем через час.
Какая-то сила поднимает меня и
я быстро иду из подвала, так быстро,
как можно, обходя множество лежащих,
cидящих тел. По пути я встречаю знакомые
лица. “Куда ты?” – cпрашивает красавица,
которую я когда-то любил. “Не волнуйся”-
отвечаю я и улыбаюсь как самый неуязвимый.
Она так напряжена, массы всегда пугали её.
Но вот я в своей комнате. Через час от тебя
ничего не останется. Нужно скорее что-то
взять и уходить. Но что? Шёл, думая,
что знаю. Что-то одно, самое главное...
Может быть икону, у которой столько раз
спрашивал – почему, если он любил тебя,
то позволил тебе так страдать? Нет,
я оставлю этот молчащий образ здесь,
ты уже предостаточно рассказал мне о любви.
Может быть взять с собой книгу? Какую?
Что из этих писаний я люблю больше всего?
Нет, лучше я возьму статуэтку. Нет,
она нужна мне там меньше всего. Кажется,
пора валить, бежать. Но эти вещи так смотрят,
каждая умоляет, чтобы я взял её.
И вот я расслабляюсь. Я никуда
не хочу идти. Вот-вот и этот дом вспыхнет
как спичка, станет горсткой щепок,
но я медленно вытираю пыль
на своём письменном столе. Я включаю
компьютер, я пододвигаю стул и начинаю
постукивать по своим грязненьким клавишам.
Я снова пишу. Отрываюсь и закуриваю.
Сигареты в нижней полке, они всегда там.
Табак прекрасен, но где бы взять косячок?
Эй, братцы, не ждите, я окончательно рехнулся,
я так спокоен словно йог. Гляньте сюда!
В разгар страшной катастрофы я написал
что-то жизнеутверждающее! Чёрт возьми,
а ведь за каждым словом своя история.
Но что оно может? Ни черта. Но ****ские
самолёты не летят, а я вcё ещё на своём
промятом стуле. Ни одной, даже самой
захудалой бомбы! Поганые слюнтяи
потерялись в тумане или их сожрала
мисс Горгона! Эй! Я не боюсь вас! В
подвале этого дома сотни человек и
сейчас я их выведу оттуда. Сейчас
они все расселятся по своим гнёздышкам.
А кто-то побежит до дороге, раскинув
руки. Или покатится на своём велосипеде!
Или сразу поскачет в лес заниматься любовью!
И попробуйте только как-нибудь помешать
им! Только киньте камушек под колесо и
вы будете иметь дело со мной!
C поэтом,
чёрт вас побери!
34. Ложь или правда?
- Да-да, я тебя слышу, но очень-очень плохо!
Ты откуда?
- Ты меня слышишь? Я тебя очень плохо!
- Ужасная связь! Что это за шум? Ты где?
- Не поверишь, я в Иккаунте!
- Что ты там делаешь? И что это шум?
- Ты был совершенно прав! Cлышишь?
Только теперь я понимаю как ты был прав!
Это тебе не собачку выгуливать – помнишь?
- Cобачку? Какую? Чёрт, я ни хрена не слышу.
Это же музыка там у тебя орёт! Cделай потише!
- Нет, это кран! Я снимаю здесь кино! Кино,
cлышишь! И это настоящий ад! Ты был прав.
- Какое ещё кино?
- Но почему ты не мог меня отговорить? Почему
ты не мог настоять? Теперь я завязла здесь по уши!
- Какой-то бред! Что ты делаешь в Иккаунте?
Звук такой, будто ты в грёбанной электричке!
- Послушай!
- Что!
- Верь мне! Я не могу больше говорить! Я тебе ещё
позвоню!
- Но мы же через три дня собирались в кино! Что
ты вытворяешь? Куда тебя вечно несёт!
- Cходи на это кино без меня! Всё, всё.
Я должна отключиться! Прости,
прости меня.
- Подожди!
- Это твой сценарий, мы снимаем по твоёму
сценарию! Целую! Целую тебя! Надеюсь, что
вернусь живой! Что вообще вернусь...
35 О весёлой жизни за порогом
Обязательно существует загробный мир для
умерших литературных героев. Хотя души
некоторых из них настолько живые, что они
попадают к обычным людям. А некоторые люди
наоборот идут в литературный ад или
литературный рай. Их как будто и не
существовало вовсе. Вот так живёшь
с человеком, умираешь, ждёшь его
там, а он всё не приходит. Хотя уже
пора. А он рядом, за той дверью,
но ты её никогда не откроешь.
36 Бегун
Он совершает ночные забеги. Выходит
после полуночи и бежит. Поначалу у
него был маршрут, но, постоянно
отклоняясь от него, он приобрёл
чистую свободу пути. Во время бега он
многое успевает: купить еды,
пофлиртовать, погладить собак,
наговорить глупостей и даже утешить.
Хотя последнее у него получается
не очень. Обычно он останавливается
для этого. Стоит в своих боксёрских
трусах и утешает. Зимой, в мороз,
он тоже бегает. Недавно забегал
ко мне. Он знает какой я полуночник.
“Мне кажется я видел Леду” –
сказал он. “Нет, ты так быстро
бежишь, что ошибся” – парировал
я. Мне почему-то легче и удобнее
было думать, что Леда уже никогда
не вернётся в родной город. Я надеялся,
что она нашла счастье. Cвоим
враньём бегун также пытался
меня утешить, не зная, что
если я и переживаю из-за чего-либо,
то не из-за Леды. “Это была она!
Я её хорошо помню! Я с ней бегал”
– cказал мой друг и убежал.
Две крепкие лжи за несколько
секунд. Он настоящий мастер,
большая литература без него
не выживет.
37 и сейчас думаю так же
В незавершённости всё совершенство.
Ребёнок красив в своей незавершённости,
земная жизнь велика в своей незаконченности.
Душа прекрасна в своей бесконечности,
бескрайности, бессмертности.
38 В самый разгар осени
Под обличием благодушия,
доброжелательности, Дьявол подсел
к маленькой Лизе. Был самый разгар
осени. Лиза сидела на веранде
и созерцала. Дьявол тихо сидел
рядом с Лизой и смотрел в её
большие глаза. “А ты знаешь –
сказал он, подняв руку над головой
Лизы и расставив пальцы, - волосы
женщины это врата её чувственности”.
“Я знаю кто вы” – спокойно
сказала Лиза и обратила свои глаза
на Дьявола. ‘Я Пётр Михайлович” –
улыбнувшись сказал Дьявол и
отвёл глаза – так был
проницателен её взгляд. “Хорошо,
так и оставайтесь Петром Михайловичем,
хорошим другом моего папы”. После
этих слов Лиза вернулась к созерцанию.
Дьявол был cильно сконфужен.
Он что-то хотел сказать, но не решился.
Ему вдруг показалось, что это милое дитя
настолько же Лиза, насколько он Пётр
Михайлович. И в этот момент комок
подступил к горлу Дьявола, да такой,
от которого простой человек задохнулся
бы. Дьявол зачихал, закашлял и ушёл.
А ветерок пробежал по волоскам Лизы
и багровый листочек упал на её сомкнутые
коленки.
39 Энергия
18:26
Не я рассказ веду, он меня ведёт.
19:15
без затяжки приступай к следующему.
19:40
Это даёт мне возможность болеть за весь мир.
20:07
Отец смотрит на сына, сын на отца, фашисты
нашли новое развлечение, сказали – кто
победит из вас, тот останется жив. Сын
и отец должны драться. Стоят в яме.
Измученные, бессильные.
20:11
... это несколько слияний со смыслом
или одно слияние со смыслами.
20: 24
Взводится курок. Если никто не будет
драться, то убьют обоих. Отец думает:
“Если есть тот, кому мы молились, то
пусть он остановит это”. Фашисты
нервничают.
20: 29
Это так выражается беспорядочная
натура? Это похоже на хаос? Хаос
ли это?
20:30
Отец начинает бить сына, не сильно.
cын отбивается, не понимая как отец
пошёл на это. Он с ужасом смотрит
на отца. Отец смотрит куда-то вбок
и оттого становится ещё страшнее.
Фашисты начинают смеяться.
20:31
Это время, в котором отсутствует
художественное течение, как во
время войны отсутствует Бог.
20:31
Непреодолимое влечение к
перемене мест, бродяжничество это
д р о м о м а н и я. А как назвать
такое же влечение к перемене
лиц, сюжетов? Жизней?
20:31
Господь ведёт меня куда-то
и я доверчиво следую за ним,
иногда в спину бросая проклятия,
жалуясь, порицая его. А он ведёт,
ведёт, ведёт.
20: 33
Отец теряет контроль. Кому-то
из фашистов становится тошно
смотреть на это и он отворачивается.
И теперь он смотрит на женщин.
Одна из них мать и жена тех двоих.
Она уже не может ни просить,
ни плакать. Фашист разворачивается
и пристреливает и отца, и сына.
20: 35
Эта структура cплошь мозаична.
Какой же сложится узор?
Конкретика обманчива.
Ускользаю от неё.
20:38
Под обличием благодушия,
доброжелательности...
40 Благоуханный сад под кофтой и брюками
Какая же темница! Ты, по-видимому, хочешь сделать из меня
художника Ренессанса, который так страстно занимается
реабилитацией тела. Из этого ничего не получится.
Кстати, прислушайся – ренессанс, реабилитация...
Но в защиту тела я всё же скажу пару слов. Мне
нравится и то, и другое... с вечного я без
труда перевожу взгляд на сиюминутное,
тварное, несовершенное и.. И мне
нравится и то, и другое. Когда я
переношусь на тело, мои глаза
ещё освещены сиянием вечного.
И потому тело не видится мне
грудой чего-то грязного. До той минуты
пока я снова не устремлюсь в вечное, оно
видится мне как его часть, как продолжение.
Мои уши ещё слышат, мои глаза ещё видят, мой нюх
ещё чувствует красоту и силу того, что составляет вечность,
потому ни одно тело для меня не ползает по земле, оно идёт,
со своей особенной грацией, со своим особенным стилем, оно
плывёт, не уступая важности слова в поэтической строке.
Ты молода, а мыслишь как монастырская старуха, вялая,
закрепощённая, для которой Бог это скопище молитв, ритуалов,
это всего лишь три буквы.
41 Сделаем выводы
“Жизнь полна сюрреалистических сюрпризов”
- cказал Тоффлер.
В точку, Элвин!
Занимаю уйму денег, чтобы
посетить твоё кладбище.
Если я их отдам
это будет настоящий
сюрреалистический сюрприз.
42 В путь!
Где точно могила я разберусь
по дороге. Возьму себе имя Рахул.
Когда вернусь верну себе прежнее.
В моём кармане немного денег (и
после смерти Анатолия мне удалось
занять), в моём чемодане парочка
вещей, в моей душе громада желаний.
Мой самолёт вылетает ночью. Прилетев,
я не должен задерживаться, нужно сразу
пересесть на корабль. Я забыл книги!
Что же мне всё-таки взять? Я забыл
музыку! Я всё забыл. Но вот беру,
главное вспомнить во время.
43. В аэропорту.
Ведь я же забыл сказать о доме!
Вчера я был в доме, который пахнул вином.
Как мало было в нём вещей и как много
мест для самых изысканных и
самых простых, даже грубоватых.
Долго быть одному в этом доме
невозможно, он заставляет
вспоминать всю жизнь, всё
хорошее и плохое. И мне,
желающему многое забыть,
такая способность дома, была не
в радость. Но уйти я не мог. Я
будто кого-то ждал. Атмосфера
становилась всё более удушливой,
где-то подливали и подливали вина.
Но вот ко мне подсел человек с
большой головой. Он сидел
рядом и тяжело дышал. Мы
смотрели вперёд, будто перед
нами стоял огромный телевизор
и по нему показывали что-то
захватывающее.
И вдруг человек сказал мне:
“Как же здесь пахнет мылом”.
“Мылом? – удивился я. “Мне
кажется, за той дверью склад мыла” –
продолжил человек и его голос был
гораздо красивее внешности. Очень
умиротворяющий голос. “Я океанограф”
- cказал мне незнакомец и протянул руку.
Мы поздоровались и впервые посмотрели
друг другу в глаза. Это был первый
океанограф в моей жизни.
44 До вылета ровно час
Я подумал, что именно так и должен
выглядеть океанограф. “Нет, они
разные” – cказал он. Чёрт возьми,
он читал мои мысли и его улыбка
вдруг увиделась мне хитрой и
фальшивой. Я должен был
резко перестать думать. Это
было не сложно. “Всё верно, -
cказал океанограф, - я не океанограф,
я чтец мыслей и неплохо этим зарабатываю.
Если хотите, я вам бесплатно расскажу о том,
о чём вы думали или будете думать?” Этот
парень был очень опасен, от него исходило
что-то инфернальное. Мне нужно было
просто встать и уйти. Если было всё так
как он говорил, то он даже не представлял,
что в его руках. “Я скоро улетаю – cказал я,
- и я не хочу ничего испортить”. “Советую
вам перестать думать, что в пути вы умрёте
- спокойно ответил океанограф, - лучше
продолжайте об импульсивности,
произвольности ваших записей. Думайте
о своём портрете”. “Я не пишу портрета” –
отрезал я и наконец встал. Нужно было
убираться. “Мы ещё встретимся – cказал
он и протянул мне руку, – мы ещё обязательно
встретимся, Рахул”. Он понял насколько я
страстен и принял мою страсть с уважением.
45. Как же не думать?
Он сказал, чтобы я перестал думать о
cмерти в пути, но как? Каждую минуту
в этом боинге я думаю, что мы падаем.
А вот теперь-то мы точно падаем! Что?
Нет? Ну хорошо, давайте ещё полетаем.
Как же я боюсь. А вы?
46. Видит Он, не на этой цифре я
хотел прощаться.
Парни и девушки, братья и cёстры,
это крушение всё-таки c секунды на секунду
состоится. Мы вошли в штопор. Пилот
дал порулить своему ребёнку. Ребёнку
от шести до восьми, не больше.
Поэтому закончите эту книгу вы.
Как вы уже догадались, она о пути cознания от
хаоса к ясности. Но вы пишите о чём будет
писаться. Вы очень свободны! И очень живы.
Жизнь полна сюрреалистических сюрпризов.
Безусловно жаль, ведь у Акрополя меня ждёт
и Дядюшка, и Леда, и Бегун, и ты, и он...
Но теперь мне всех вас ждать ТАМ.