Лежа на больничной койке после операции, всякие мысли приходят в голову. Например, как зашили рану, не забыли ли там полотенце, ну и тому подобное. Пытаешься их отогнать, а они все лезут и лезут, словно мухи на мед. Противно даже, а ничего не сделаешь. Разве что голову чем-нибудь отключить. Вот придумали бы таблетку – принял, и все у тебя в голове в розовом свете. И держалось бы это кино до самого выздоровления. Это, конечно, не о наркотиках… А так – терпи и боль в ране, но что намного хуже думы в голове. Ж-ж-ж, ж-ж-ж, ж-ж-ж – жужжат и жужжат.
Такие вот мысли бродили в голове у Василия Степановича Ефимова, сельского учителя, попавшего в районную больницу с острым аппендицитом. Накануне его прооперировал только что окончивший учебу молодой хирург.
Прежнего хирурга Никодима Нилыча Фурсова Василий Степанович знал хорошо. Детей его учил, когда тот в участковой больнице у них в Мякишеве вместе с женой работал. Хороший хирург, как в народе говорят – от Бога. Но как только его перевели в район на повышение, говорят запил шибко. Ну и опять же, причина уважительная. Жену его, Татьяну Яковлевну, грозой убило. Разговаривала по телефону, а тут гроза приключилась. Прямо через телефон молния и прошла. С тех пор и запил Никодим Нилыч. А теперь, народ брешет, что допился до ручки и его отстранили от операционного стола.
Оно, конечно, не дело, под Бахусом идти на операцию, но, может, нужно было его как-то полечить, исправить одним словом. А тут отстранили и баста! Прислали с институтской скамьи, молодого, не оперировавшего, учиться на живых людях…Да… Как-то он вчера провел операцию? Живот болит, сил нет терпеть. Наверняка что-то не так сделал…
И тут внимание Василия Степановича отвлек сосед по койке. Он тихо лежал себе со сломанной и загипсованной ногой на вытяжки, ходить не мог. Мужик молодой, лет под сорок пять. Он молча смотрел в потолок и ни с кем не разговаривал. Василий Степанович сначала удивлялся, а потом решил, что у того наверняка что-то болит, как и у него, вот и молчит, думая о своем. Неожиданно к нему пришел посетитель – здоровый мужчина такого же возраста. Руки большие, как клешни у рака, и красно-черные от постоянного нахождения на воздухе.
- Здорово, здорово, Иван. Чегой-то ты завалился, лежишь как король на именинах, ноги кверху.
Иван замигал глазами, не то улыбнулся, не то поморщился от боли, протянул руку.
И ты будь здоров, Касьян.
- Приехал в райцентр кой-чего по хозяйству прикупить. Сам знаешь, в нашем-то сельпо не найти ничего, кроме водки и сигарет.
Иван ничего не ответил, только показал на стул около кровати. Касьян сел. Стул под ним предательски заскрипел, но тот не обращая внимания продолжал:
Новость слышал? Мишка Рубилихин дом срубил и помер.
- Как помер? – Иван даже попытался привстать с кровати. – Он же наш ровесник, на год или два старше!
- Помер и все, приказал долго жить, - глухим голосом подтвердил случившееся Касьян.
Мужики на какое-то время замолчали, видимо, каждый из них вспоминал Мишку Рубилихина.
Василий Степанович невольно переключил свое внимание на эту историю.
- А от чего помер-то?
- А шут его знает. Дом достроил, ты же знаешь его, один строил, никого не подпускал. «споганят, а потом меня будут упрекать», - отвечал он мужикам, вызывавшимся ему помочь. Один, как бобер, бревна из лесу таскал. Сам и рубил. Надорвался. Сосуд какой может лопнул – и конец. Касьян засопел носом. - А чего надрываться-то? У него что, семеро по лавкам? Одна его Любаша, вертихвостка. Сын, говорят, в город перебрался, там на производстве пристроился. В деревню и носа не кажет. А Мишка, вишь, решил дом новый состряпать. Оно, конечно, понятно. Лес-то теперь почти дармовой, выписал с десяток деревьев, а потом руби хоть весь год. Раньше хоть лесничие были, а теперь – никого. Всех поувольняли. Оставили одного на пять деревень, как ему уследить? – Касьян махнул рукой. – Нет порядка ни у нас, ни в стране, тащат все, что плохо лежит. Тьфу, - сплюнул со злостью Касьян.
Мужики вновь замолчали.
- Когда похоронили? – спросил Иван.
- Да два дня назад, отвезли мужика на Симоново, предали земле.
- А Любаша? Переживает? – вновь спросил Иван.
- А чего ей переживать? Дом Мишка срубил, а хахаль у нее давно заведен. Мужики говорят, что из-за нее и свел счеты с жизнью Мишка-то. От тоски, говорят, помер.
- Ты же, Касьян, говорил, что сосуд разорвался? А теперь другое… - заспорил Иван.
- Сосуд само собой, наверное, лопнул. Но причина должна быть. Вот возьми тебя. Какие ты тяжести у себя на комбайне таскал? И ничего. Вот ногу сломал, но и то, по пьянке, - загудел Касьян.
- Ладно тебе, по пьянке! – возмутился незлобно Иван. – С кем не бывает…
- Да ты не обижайся, Ванюша, я же шучу.
- Ты поосторожней шуткуй.
Василий Степанович уже почти забыл про свои дурные мысли, и весь переключился на разговор соседа с гостем.
- А кто хахаль у Любашки? – оживился Иван.
- А то ты не знаешь? – еще больше удивился Касьян. – Живете в одной деревне, а ты ни сном ни духом. Странно… - Касьян выждал паузу. – С Колькой Беленой у них роман. Говорят, давно, еще со школы. Но я что-то не верю. Колька и в деревне-то не жил, как ушел в армию больше его и не видели. А потом, говорят, раза два сидел. Мать старуху ни разу не навестил. А тут с полгода назад объявился. Приехал на мятой и ржавой, как консервная банка, иномарке, гоголем по деревне ходит. Весь в наколках, и нос выше крыши держит. Неужели ты с ним ни разу не пересекался? – засомневался Касьян, посматривая на Ивана.
- Да мне ни к чему. Живу на краю, в магазин не хожу, женка сама по дому управляется. А я ж с утра до ночи в поле, то вспашка, то посевная, то уборка. А трактористов и комбайнеров никого кроме меня, да Семена не осталось. Не знаю, как они там без меня сейчас. Покос в самом разгаре, а я вот лежу. Сил больше нет, хоть убегай. А как без костылей?
- Не переживай, Иван. Косить наймут. Сейчас праздно шатающихся дачников полная деревня. Бригадирша давно с ними шушукается. У них теперь почти у всех электро или бензокосилки есть. Выкосят, если надо. Не бери в голову, лечись. Как кормят-то тут? – Касьян переменил тему разговора.
- Ничего. Утром каша, днем первое и второе, рыба в основном, иногда мясом побалуют. Вечером макароны или запеканка. Мне хватает. Да вон из дома Дашка принесла варенье, печенье и всякие конфеты. Чай пью. Жить можно.
- А я тебе ничего не захватил. Не сообразил, - огорчился Касьян. – Но вот «малыша» прихватил. Так, на всякий случай.
Касьян достал маленькую бутылку водки.
- Здесь нельзя пить, Касьян, - запротестовал было Иван.
- А кто сказал, что мы пить будем? Так, пропустим по стаканчику, за встречу, да и Мишку помянем. Когда ты еще в деревне объявишься? Все же наш он был парень, не один пузырь с ним когда-то раздавили…
Касьян посмотрел по сторонам, нашел на тумбочке пустую банку из-под майонеза, посмотрел на свет, для верности дунул в нее, сдувая несуществующую пыль и налил туда ровно половину «малыша», протянул Ивану.
- Что, за раз?
- А что тут пачкаться на два? Пошел! – скомандовал Касьян.
Иван взял банку с водкой, тоже подул на нее, как конь на водопое, и приподнявшись над подушкой произнес тост:
- За Мишку! Царство ему небесное, - и залпом осушил посудину. Задержал дыхание на минуту, потом, выдохнув, снова лег и протянул банку Касьяну. – Уф, хорошо пошла…
Касьян на сбавляя темпа быстро вылил остатки водки в банку, сунув пустую бутылку себе в карман куртки, и проговорил:
- Пусть земля ему будет пухом.
Одним рывком осушил емкость.
- Там у меня в тумбочке конфеты, печенье. Возьми закусить, - прервал молчание после выпивки Иван.
- Ни к чему. После первой, сам знаешь, не закусывают. Ну вот и помянули Мишаню.
Касьян встал со стула, подошел к окну. Его огромная грузная фигура почти полностью заслонила проем.
- Тихо у вас тут, - как бы констатируя факт произнес Касьян. – Так бы и полежал с вами, отдохнул бы…
- Не буди лихо, сплюнь, - замахал рукой Иван.
- Да ладно, я пошутил. Некогда мне лежать. Пора к дому пробираться. Еще в магазин заеду, потом в заготпункт надо. Поросенок жрать перестал, забивать летом – а мясо куда? Сдам живьем, а то не приведи господь сдохнет…
Касьян хотел еще о чем-то о своем поговорить, но Иван перебил товарища.
- Погоди ты со своим поросенком. Расскажи толком про Кольку Белену и Любашку. Что у них, серьезно или как?
- Не знаю, моя благоверная вчера судачила с соседкой, то у них все серьезно. И Колька приехал по ее просьбе. Она видишь ли когда ездила в город к тетке, его там и встретила. Ну и снюхались. Сам знаешь, старая любовь не ржавеет. Приехала, говорят, оттуда сама не своя. На Мишку не взглянет, словно его и рядом нет. Наряжаться стала, как невеста. Городские бабы подстригли, завили ее, губы начала красить. Словом, в сорок пять баба ягодка опять. Уйдет к новым подругам из дачниц, и целый вечер у них проводит, домой и носа не кажет. Ну, Мишка, видно, чтобы тоску заглушить, любил он Любашку, балаболку, сильно, стал дом строить. Решил доказать, что он мужик стоящий, без всех обойдется, а дом поставит. Вот и поставил, а себе деревянный бушлат надел. Ох, жисть жестянка! – вздохнул Касьян. – А сейчас говорят, опять же бабы, сорочины отойдут – вселятся они в новый дом, и жить вместе начнут, как муж и жена.
- Не вселятся, - зло ответил Иван, снова приподнимаясь с подушки. – Не вселятся! – повторил он, словно думая о чем-то своем.
- Это почему же? – не понял Касьян.
- А так, не вселятся, и все тут.
- Ты что ли помешаешь? – с сарказмом переспросил Касьян.
- А хоть бы и я.
«Водка видно подействовала на Ивана», - подумал Касьян, глядя как заговорил его товарищ и друг детства.
- Ну не дашь, так не дашь. А что ты так взъелся на Кольку Белену? Дорогу что ли где перебежал? Мужик-то он, конечно, так себе, с гнильцой, но ни при чем, если его баба сама позвала. Он и не будь дураком из города, где на случайные заработки жил, в хоромы царские въедет. Любашка при должности, бухгалтер в конторе, деньги всегда есть, да и сам Колян заработать сможет – халтура у дачников круглый год, без напряга…
Тут Иван жестом снова прервал Касьяна.
- Когда сорочины по Мишке?
- Надо посчитать, - Касьян стал шевелить губами, перебирая для верности на пальцах. – Значит девять дней послезавтра, плюс еще день – десять будет, плюс еще тридцать… В общем через месяц и три дня.
- Успею, облегченно вздохнул Иван. – Мне через пару недель гипс снимут, неделю расхаживаться буду, а уж потом и сам пойду. Успею, успею, - подытожил свои подсчеты Иван.
- Да успеешь. Вернешься домой, отметим это дело Иван, как следует, без спешки, - поддержал друга Касьян. – Выздоравливай только. Ну ладно, мне пора.
Касьян собрался уже уходить, а потом на какое-то время внимательно посмотрел на Ивана:
- А что ты так разволновался, когда о Любашке Рубилихиной заговорили? Говори, говори!
- А что говорить? Нравилась она мне в девках. Ты что, не догадывался?
Касьян замотал головой:
- Тогда понятно. А то я думал, что ты так встрепенулся весь, когда о Кольке Белене заговорил. Понял, Ваня, понял. Извини, что душу разбередил, не хотел. Честное слово не хотел, - Касьян вздохнул.
– А Кольке Белене я еще в молодости морду бил, пакостный был парень. Помню ни с того ни с сего братишку младшего избил, отнял у него пистолет с пистонами и избил. Чтобы малышне показать, какой он крутой. А то один раз чуть дом бабке Акулине не спалил. Поджег, подлец, когда она уехала на базар огурцами торговать. Сгорел бы дотла, да дождь пошел, и бабы вовремя заметили, потушили. Поймали мужики его, отлупили. Спашивают: зачем? А он им в ответ: «она плохо в мою сторону посмотрела». Не зря его Беленой прозвали, Белена он и есть Белена.
- Ладно, Иван, кто старое вспомянет… Мы тоже не без греха. Вспомни, как в школе курили, и чуть сарай не сожгли. Забыл что ли? – напомнил Касьян Ивану случай из далекого детства.
- Ну скажешь тоже! То ж не специально…
Касьян встал, поставил пустую банку из-под майонеза на тумбочку, подал руку на прощание:
- Ну, бывай, - и посмотрев на отвернувшегося к стенке соседа по палате махнул рукой, мол, спит, не с кем больше прощаться, и вышел из палаты.
Василий Степанович еще какое-то время полежал, находясь во власти услышанного, так и не решив для себя, что же такое задумал сосед по койке, чтобы отомстить этому Кольке Белене? Самочувствие его значительно улучшилось, он уже забыл, про мучавшие его сомнения, и целиком увлекшись переживал за чужую в общем-то судьбу.
Вскоре Василия Степановича выписали из больницы, а еще через месяц, может чуть больше, в районной газете «Новая жизнь» он прочитал о происшествии: в деревне Мельниково сгорел новый дом, в огне погиб пьяный мужчина, сожитель хозяйки дома.