Любовь. Записки медика
рассказ
Если сказать, что студенты-медики – циничные люди, значит не сказать ничего. Медики – это жуткие, самые отмороженные циники на свете, и я говорю вам это с полной ответственностью, сам являясь потомственным врачевателем. И дело даже не в том, что гинеколог Валерий Петрович (мой родной дядя) вот уже двенадцать лет собирает собственную картотеку женских половых органов (более того, попутно разрабатывая методы их классификации и способы идентификации) и уверяет всех, что в мире нет и двух одинаковых… Э… Ну, вы поняли. «Это как отпечатки пальцев, - утверждает он. – Даже эффективнее». «Дядя, - говорю я ему порою, - все мы знаем, как снимаются отпечатки пальцев. Но вот как?..»
Одним из самых незабываемых мероприятий в моей жизни навсегда останется работа с «живым» материалом под управлением профессора Клочкова. Много у нас в институте случалось веселого (и не очень), однако этот перл достоин самых высоких оценок. Представьте себе – девять человек в стерильной аудитории, посреди которой возвышается стол с посиневшим пятидневным трупом. И дружелюбный лысенькой профессор, весело и словоохотливо рассказывающий об особенностях вскрытия тех или иных тел.
Я поначалу просто не поверил своим глазам, когда увидел нечто странное, чего по сценарию никак не должно было быть: Клочков, прохаживаясь возле стола и не умолкая ни на минуту, как бы ненароком запускает руку в разрезанную брюшную полость жмура, что-то быстро оттуда вытаскивает, и незаметно съедает.
Так повторялось несколько раз, пока в помещении не воцарилась гробовая тишина. В какой-то момент профессор вдруг тоже смолк, как бы опомнившись, и, оглядев нас веселым взглядом, изобразил щедрый жест, мол: прошу к столу!
Оказалось, что он положил в жмура лист бумаги и насыпал туда соленых сухариков к пиву.
Уборщица тетя Галя потом долго материлась на заблеванный пол, а профессор Клочков хихикал в курилке, рассказывая коллегам об удачной шутке. Его ничуть не смущало то, что две студентки в тот же день забрали свои документы. «Медицина не для слабонервных, - заявил он глубокомысленно. – Кто слаб духом, тому у нас делать нечего!»
Много еще чего можно было бы порассказать – и о сдаче экзамена на «силу духа», изобретенного все тем же печально известным профессором Клочковым (смысл которого заключался в следующем: испытуемый должен был ухватить зубами рюмку со спиртом, стоящую на жмуре, и выпить залпом, не прикасаясь к ней руками), и о проделках местного патологоанатома, а по совместительству фотографа - любителя Жени… Но мой рассказ не о маленьких радостях медучилища, он… Вы не поверите, он – о любви! Да – да! О самой настоящей любви (не подумайте, не к жмурам и не к родине).
Надо сказать, что девушки у меня, как и у большинства моих собратьев-студентов, на тот момент не было. Наш провинциальный городок обделен девушками вообще и красивыми в частности. Бывает, идешь по улице за какой-нибудь фигуристой мадам, любуешься, нет-нет да окликнешь. Она повернется – а там ТАКОЕ!!! Лучше бы молчал, ей-богу. Лучше бы в армию пошел.
Как-то раз мы с сокурсниками бухали в общежитии. Нет, не пили и не выпивали, а именно – бухали. Всю прелесть этого слова поймет только истинно русский человек. А если он еще и медик – оо-оо-о! Обсуждали загадочную, сказочно красивую телку, о которой по городу ходили целые легенды. Говорили, будто бы она заманивает к себе парней по ночам, а потом выставляет их голышом на улицу. Нет, вещи не крадет, следом выбрасывает. Так, ради прикола. Заняться ей не@уем.
Синие друзья уже давно повалились ниц – кто на столе, а кто и под столом, даже нанюхавшийся бутылок кот Чумка пьяно развалился на подоконнике в перине из окурков, задрав все четыре лапы кверху и громко храпя, а мне вдруг страшно захотелось пожрать. Сметая все на своем пути, я щеманулся на кухню, судорожно сорвал крышку с помятой алюминиевой кастрюли на плите и, давясь и посапывая, стал запихивать в себя слипшиеся холодные макароны, присыпанные раскрошенным бульонным кубиком.
Когда макароны кончились, а яма желудка все еще давала о себе знать, я вывалился в прихожую, кое-как надел пальто, сел зашнуровывать ботинки. Перед глазами вдруг поплыло, и я буцнулся головой в пол. Очухался, поднялся, закончил начатое дело и на крыльях ночи вылетел в подъезд.
Снаружи неожиданно действительно оказалась ночь, и я со всего разбегу врезался во что-то бетонное. Из глаз сыпанули красивые желтые искорки, и мне вдруг стало очень весело, - возможно, мне припомнился салют 9-го мая, хотя я и не уверен.
Хныча и бормоча что-то о своей горькой доле, я побрел, шатаясь, навстречу своей судьбе. По пути решил отлить, но в темноте мне стало страшно, и я подобрался поближе к фонарному столбу. Хотел было уже расстегнуть ширинку, но вдруг припал грудью к столбу и горячо обнял его, несомненно, отождествляя себя с этим символом гордого одиночества.
Так я и стоял, пошатываясь на ветру и всхлипывая, всеми покинутый, в желтоватом свете фонаря, как вдруг заметил выцеживающуюся из темноты хрупкую девичью фигурку.
Даже в таком свинском состоянии я не мог не оценить все достоинства этого прелестного ночного видения. Она была в коротенькой белой курточке с меховым воротником, в еще более короткой темной юбчонке и лакированных черных сапожках. На плече у нее висела золотистого цвета сумочка, в цвет волос, шикарных, густых и вьющихся, таких прекрасных в свете уличного фонаря, что я на мгновение утратил дар речи и даже прекратил мычать.
Я просто смотрел на нее, и, как ни странно, она на меня – тоже. С заметным интересом. Я даже немного засмущался и попытался выпрямиться. На всякий случай проверил, застегнута ли ширинка.
Прошла минута, или даже две. Хотя, конечно, не исключено, что и все три. Девушка не двигалась. Надо было как-то начинать разговор, это я чувствовал всеми своими нервными окончаниями, и не только нервными. Не каждый день выпадает удача встретить такую красотку!
В конце концов, я не выдержал и обиженно сказал, цепляясь за падающий столб:
-Чё вылупилась-то, халява? В музей пришла?
Странно улыбнувшись, белокурая красавица подошла ко мне и… Думаете, вломила люлей? Не тут-то было! Она взяла меня под руку и, глядя в мое перекошенное от удивления лицо, мило улыбнулась:
-Ну пошли, пошли. Пить меньше не пробовал?
Я крепко засомневался в происходящем и в том, я ли это вообще. Но запах ее духов был таким реальным, таким знакомым…
-Мама?.. – неуверенно позвал я.
-Сам ты мама, - обиделась она. – Тебя как звать-то?
Я смачно рыгнул и занюхал ее душистыми волосами.
-Чё?..
-Да стой ты прямо, дурак! – Она неожиданно сильно встряхнула меня, и все вокруг снова поплыло. Я потерял ориентацию. Что за чушь происходит вообще, а?
-Где я?
-Тебе сказать, или сам догадаешься? Как звать тебя, слышь?
-Ну, как-как… Чё те надо-то вообще, а?
С досадой сплюнув на асфальт, она решительно потянула меня за руку куда-то в темноту. Я почувствовал себя воздушным змеем на веревочке и понял, что сейчас взлечу.
-Ты куда меня тащишь, эй, - забеспокоился я. – Отпустиии-и-и…
-Пошли ко мне, дурень! Что, не хочешь?
-А?
-Ко мне, говорю. Я тут рядом живу. Не хочешь разве?
-Я жрать хочу. У тебя есть чего пожрать?
-Да есть, есть. Ногами-то передвигай, быстрее будет.
-Ага…
У подъезда я отключился, и очнулся уже в квартире, сидящим на коврике возле входной двери.
Девушка сняла курточку, повесила ее на вешалку и включила свет. Опустилась на четвереньки рядом со мной.
Она действительно была очень красива, настолько красива, что я даже немного протрезвел. Она склонилась надо мной, и ее роскошные волосы коснулись моего лица. Я ощутил на своих губах ее поцелуй – мягкий, нежный. Как в фильмах про любовь. Я тут же снова захмелел и растекся по коврику бесформенной жижей.
-Вставай, - затормошила она меня. –Пошли в спальню.
-А?.. Ты что, бухая?..
Все происходило для меня чересчур быстро. Я опять ударился в сомнения.
Что мы пили сегодня? Неужели Санек, падла, забил свою дрянь в мои «кэмел»? Все может быть.
Буквально волоком дотащив меня до кровати, она вместе со мной повалилась на мягкие подушки. Мы целовались, страстно и горячо, - может быть, несколько минут подряд. Я снова начал трезветь – от недостатка кислорода, наверное – и ощущать жизнь в своих нервных окончаниях.
Дело полным ходом продвигалось вперед. Пальто полетело на пол, за ним – рубаха и штаны. В конце концов я остался в одних трусах. В какой-то момент белокурый ангел, хихикая, высвободился из моих объятий и направился куда-то, бросив короткое:
-Ишь ты, какой нетерпеливый! Жди, я в душ.
Я промычал что-то нечленораздельное и растянулся на кровати, предвкушая как следует поспать. Но чувство голода внезапно подстегнуло меня. Я вскочил и поковылял туда, где, по моим соображениям, должна была находиться кухня.
Квартирка была обставлена очень даже нехило, это я отметил сразу. По ходу, кривая сучка сплавила богатеньких родителей на дачу, а сама отрывается по полной, грязно трахая все, что движется. От подобных мыслей у меня на лице расплылась гадкая сальная улыбочка. По запаху определив местоположение холодильника в темноте, я осторожно открыл его.
Улыбка на моем лице стала еще шире. Нет, мне сегодня определенно везет!
Притулившись под открытой дверцей холодильника, я вцепился зубами в батон телячьей колбасы, как бы опасаясь, что он убежит.
Божественно! Ну ее на хрен, эту кобылу. Ничегошеньки она от меня не дождется, пока я не закончу с ужином!
Скрестив ноги на манер восточных раджей и закрыв глаза, я жадно жевал и покачивался в такт хода челюстей. Неяркий свет из нутра холодильника создавал романтичную обстановку и потихоньку убаюкивал меня. Я начал забывать, где я и как тут оказался
ВСПЫШКА! Я решил, что у меня лопнули глаза. Следом за глазами лопнули барабанные перепонки – пронзительный женский визг штопором впился в уши. С перепугу выронив колбасу, я щеманулся было в холодильник, боднул полочку и упал на спину. В холодильнике загрохотало, послышался звон разбитого стекла.
Мой белокурый ангел стоял в дверях, в одном халатике, с большущим подсвечником в руках. Я быстро все вспомнил.
-А, это ты!.. – Я захихикал и попытался сесть.
Что-то непонятное происходило с ее лицом. Сжимая обеими руками подсвечник, она злобно зашипела:
-Ты кто такой, а, ублюдок?!. Ты что здесь делаешь?!
Я наконец-то сел, громко рыгнул и утерся тыльной стороной ладони.
-Чё орешь-то? Не узнала, что ли?
Она опешила от такой наглости. Немного поразмыслив, сказала:
-Так, я сейчас милицию вызову. Пошел вон отсюда!
Я удивленно икнул. Потом еще и еще.
-Ты больная, что ли? Это ж я, солнышко…
Она подошла ближе и замахнулась подсвечником.
-Щас тебе будет солнышко, и целых пять. Ворюга поганая! Как ты в квартиру забрался, придурок? Я сейчас отцу позвоню, и ментов вызову, ты у меня запоешь! Сваливай лучше по-хорошему!
Я икнул. До меня стало доходить, что меня разводят.
-А ты прямую кишку в разрезе видела?
Возникла долгая пауза. После чего она, опустив подсвечник, вымолвила изрядно севшим голосом:
-Ты как здесь оказался-то? Почему ты в трусах, алкаш ты беспонтовый, а?
Я оглядел себя и беспомощно развел руками.
-Так ведь, ворюга. Все ворюги так ходють.
Она быстро отвернулась и прыснула. Кое-как взяв себя в руки, повернулась и, помолчав, сказала:
-Давай, вышвыривайся отсюда. Я ведь правда ментов позову, слышишь?
-Овощ в помощь, - я пожал плечами. – Я понял. Ты та телка, про которую весь город трындит.
Она напряглась.
-Чего?
-Чевопика, на хер. Хочешь меня, голожопого, на мороз выкинуть? Хрен тебе, карла. Колбаса где?
Было видно, что она в растерянности. Конечно, милицию вызывать она не станет. Родителей, небось, боится.
Она заговорила, и тон ее оказался совершенно иным, нежели минуту назад.
-Ты это, слышь чё… Уходи давай, а? Вон твои шмотки валяются. Одевайся и вали, понял? Только никому не рассказывай, ладно?
Я ухмыльнулся. Очень гадко.
-Ты дура, что ли?
Она поставила подсвечник на стол и уперлась руками в бока.
-Что?
-Да ничё. Я тут питаюсь, а она врывается, свет включает. Что, не видела, как колбасу жрут? Дубина стоеросовая, закрой дверь с той стороны. Я ужинаю.
Глаза ее округлились. Я с удовлетворением увидел в них выражение безысходности, близкой к отчаянию.
-Ты!.. Ты… Да что же это… - Только и смогла вымолвить она.
-Это самое. Давай, ноги в руки и в койку. Я щас приду.
Она быстро подошла ко мне, присела на корточки рядом и взяла за плечи.
-Ладно, ладно, извини. Все, прости. Завязывай давай. Одевайся и уходи, ладно? Мне родители башку отвинтят, если узнают.
Я икнул и, мерзко улыбаясь, прикрыл глаза.
-Нее-е-а!
Она закусила губу.
-Чего тебе надо, мудел? Я ведь тебя сейчас отметелю, слышишь!
-Идет. Только ты сверху, а то мне чтой-то херово, - пошло захихикал я.
-Да что ты за козел, мать твою! – Она вскочила и забегала по кухне. – Я тебя убью, убью!
Я растянулся на полу, смакуя ее истерику. Мне даже стало ее жаль. Совсем чуть-чуть.
-Будет орать-то, дура. Тебе сколько лет?
Она шмыгнула носом.
-Шестнадцать…
Я глубокомысленно вздохнул.
-Ну что же, возраст для начала половой жизни вполне подходящий. Надо бы проверить ваши анатомические особенности, мадам. А без вскрытия – никак. Вот незадача!
-Да заткнись ты, - она почти плакала. – Это игра, просто игра такая, понимаешь? Ну прикольно, разве нет?
-О! – Я сел. Хмель почти полностью выветрился из моей головы. – Дебильные игры у вас, должен признать. Я в твоем возрасте в машинки играл, итить ту Люсю.
Она снова присела рядом со мной.
-Ну я же извинилась. А? Пожалуйста, уходи. Родители к девяти приедут. Они ж тебя уроют! И меня тоже…
Я хмыкнул.
-Да мы с тобой прям как эти… Как их там, на хер?.. Джульетты… Встать подсоби.
Она схватила меня за руку. Я попытался подняться, но снова рухнул на пол. Так продолжалось несколько минут, пока мы совершенно не выбились из сил. Лежа на полу и сдавленно хихикая, мы снова начали целоваться.
-Дура.
-Козлина…
Где-то через полчаса мы перекочевали на кровать. Она оказалась сверху. Совершенно голая, в одних только белых носочках. Эти носочки безумно меня возбудили, и мои нервные окончания наконец-то пришли в полную боевую готовность.
Засыпая на моей груди, она тихо пробормотала:
-Ну ты и козее-е-ел… Никогда таких козлов не встречала. Обалдеть…
Я улыбнулся в темноте.
-Будет трещать-то, старая. Спи давай. Будильник завела?
-Пошел в жопу.
Вздохнув, я дотянулся до тумбочки, взял будильник и завел его на восемь часов. Немного поразмыслив, перевел на полдевятого. И поставил на место.
КОНЕЦ III/08