Видавничий Гурт КЛЮЧ:
Дмитрий Каратеев & Константин Могильник
Київ: Ключ, 2009, ISBN 966-7014-44-4
ПЕНТАГРАММА или ВОЗМОЖНОСТИ
Психолирический детектив
Читать: http://proza.ru/2008/01/12/43
Скачать: http://www.scribd.com/doc/15091327/-
КНИГА ШЕСТАЯ: ТЕАТР
19 января 2006, день рожденья Леси и Лики.
Театр «Берег», спектакль «Мелкий бес»
Темновато на сцене, тесновато, деревья, плющи, винограды лишь подразумеваются, а вот - на Чернобыль чем-то похоже, правда, дикарка лесная? А ты думала, Леся: театр, золотые завесы, правительственные ложи, красный бархат, графы-княгини.
И ты, хасид-хасидыч, тоже небось: - театр, разврат некошерный! А видишь, Гершель: домик, палисадничек, ставни высокие-широкие, будка собачья, петушок. Калитка, словно глаз, полуприкрыта. Крапивка по земле вольно гуляет.
А что таблички нет «Здесь живёт хозяин дома» - так это ж давно было, радиации ещё не изобрели, и как они, право, жили? А так и жили: в гости друг к другу ходили, выпивали, сватались, и казалось, что в этом городе живут мирно и дружно. И даже весело. Но всё это только казалось. Потому что:
- Ну что, Передонов, я всё наладил, не беспокойся. Три у меня сестры, и какую хочешь, такую возьмёшь.
- Врёшь. Оглашения не было.
- Говорю тебе: наладил. ПопА нашёл, шаферОв достанем. Ты только постой у ворот, я тебе любую выведу, которую хошь.
Толстоватый актёр в фуражке с гербом посмотрел подозрительно на худощавого в шляпе:
- Врёшь.
Тот, сатанински убедительно:
- Ну, послушай, я тебе сейчас докажу. Ведь дважды два четыре, так или нет?
Толстоватый, смело, но с рассуждением:
- Так.
А тот, ехидно-победно:
- Ну вот, дважды два четыре, что тебе следует жениться на моей сестре.
Поражён Гершель: а ведь правда, дважды два четыре, и придётся ему жениться: того, в шляпе, не переспоришь. И Леся ахнула, Гершелю руку правую сжала: конечно, и должен, а как же!
Захолодело-заволновалось у Гершеля, даже пригнулся: разве можно это так сразу? Распрямилась-рассиялась Леся: и давайте, и сразу же! А со сцены, угрюмо-растерянно:
- Нельзя же нахрапом! Да и я-то, может, ещё не хочу.
Напрягся Гершель, нахмурилась Леся. Сват со сцены:
- Как так не хочешь, чудород? Или в монастырь собираешься?
Надулся Передонов:
- Да, может, и они не хотят.
Смеётся брат-сват, жениху пуговицу крутит:
- Чего там не хотят? Ну, одна не хочет, ну две, но чтобы все три…
Согласно кивает Гершель, обиженно отворачивается Леся. А жених на сцене совсем хмур стал, поразмыслил чего-то:
- И пусть каждая скажет, чем она мне угождать будет!
Ахнула-призадумалась Леся. Губу нижнюю выпятил Гершель, потом понял, опять кивнул согласно: ну да, надо же знать. Пуще замялся жених на сцене:
- Вот пусть каждая выйдет за калитку да и скажет - чем.
Рот разинул Гершель на актёра, как на чемпиона: мне бы так! Высунулась девушка, кричит-хихикает из окошка:
- А отсюда можно?
Угрюмый голос:
- Нельзя.
Хлоп - ставня. И только хохот звонкий, тройной. И тихо на сцене с полминуты. Стоит жених, мечту мечтает, грустно ему и страшно. И соблазнительно. А потом - раздражительно. И где-то гармошка играет и замирает. Зырк из калитки девушка, та, что хохотала:
- Ну, чем же вам угодить?
Супится жених. Плечами пожала первая невеста:
- Я вам блины буду превкусные печь, горячие - только не подавИтесь!
А из-за плеча у неё - каштанка с конским хвостом:
- А я каждое утро буду по городу ходить, все сплетни собирать, а потом вам рассказывать - превесело!
А вот и третья - капризная, тонкое лицо, голосок хрупкий:
- А я ни за что не скажу, чем вам угожу - догадывайтесь сами.
И - ха-ха-ха! - убежали сёстры-невесты. Недоволен, размышляет жених. Леонардом кивает Гершель: надо же тут подумать. А толстячок на сцене думал недолго:
- Веди последнюю!
Кивнул вправо Гершель, на Лику - через Лесю, через меня - невольно скосился. И Лика к нему влево - через меня, через Лесю - метнула глазок. И усмехнулись оба. Не замечает Леся пересмешек, Гершелю в кисть впилась левой, а правой - мне, Гайнгербу, в локоть. Кинулся сват-брат за сестрою-невестой, а жених стоит-сомневается, так сам себе на весь зал рассуждает:
- Нет, уж слишком тонкая она штучка. Как подступишься, как её обругаешь, как её толканёшь, как на неё плюнешь? Рёву будет, сраму будет - страшно связываться.
Сжал жених палку, стукнул в окошко:
- Другую веди!
Хохот из дому, хохот, хохот. Растерялся, губы сжал Гершель: и зачем такая хохотунья? Но красивая кака-а-ая! И легко, наверно, с ней. Прав жених - верный выбор. Только что ж она всё хохочет, не надо бы так. А жених со сцены:
- Засмеёт, пожалуй. Страшно.
И снова палкой в окно:
- Первую давай!
Оборвался хохот, словно радио выключили, только шёпот свирепый брата-свата слышен:
- Ну, подожди…
Темновато на сцене, тесновато, жутковато. И думает медленно вслух жених:
- Уж очень эта быстрая и дерзкая. Затормошит. Да и чего тут стоять и ждать? Ещё простудишься. Во рву на улице, в траве под забором, может быть, кто-нибудь прячется, вдруг выскочит и укокошит. Тоскливо, право. Они бесприданницы, и вообще. Околдовали меня, в самом деле очаровали. Поскорее зачураться!
Пальцем обруч кругом себя начертил жених. Едва рот открыл, как Леся из первого ряда залопотала-забормотала, пальчиком над головой круги водя:
- Цур мене, пек тебе, дядинку-нЕмкіне, хлопчіки-горобчіки, бісові хворобчіки…
Рассердился актёр, мол: сам знаю:
- Чур-чурашки, чурки-болвашки, буки-букашки, веди-таракашки. Чур меня, чур меня!
Вскочила Леся, громче завела, заподвывала:
- Пек тебе, цур мене, кОлаю-микОлаю, вОлею-невОлею. Юрію, звелИ, врага зоволИ. ВішлИ волИ, боронИ тяглИ, нострIчу кунь…
Тут закружился на месте жених, заплевал во все стороны, совсем невесть что понёс:
- Чур, чур, чур. Чур-перечур-расчур! Тебе карачун - меня чур-перечур!
Курочкой забулькала истошно Леся:
- Кукуріку, чоловіку, цур мене, пек тебе довIку!
Руки над головой вскинула, хлопнула Леся. Захлопал - коо-ко-ко-ко-ко! - забил крылами самозабвенный зал. Личико низко склонила Лика, а плечики так и ходят. «До чего же похожи!» - подумалось Льву Зельмановичу и по лопаткам Лесю вдруг погладилось. Умолкла, уселась, утихла…
А Передонов, на сцене, доволен - и палку поднял, и в окно решительно колотит… Восхитился Гершель, вскрикнул:
- Передумал!
И - снова - как заплескал оглушительный зал:
- Пе-ре-до-нов! Пе-ре-до-нов!
Кто-то «браво» заорал. Раскланивается хмуро актёр, фуражку в правую руку взял, в сторону сестёр повёл, дескать: а сёстры-то тоже, а? Тут - из домика, из калитки, из окошка - три девицы-сестрицы выглянули - смею-у-утся. Хлопает-колотит Гершель. Одна резва, другая нежна, а средняя - ох, как приманчива! Улыбнулся округло Передонов угрюмый, фуражку в левую руку переложил и вдруг прямо в зал махнул - на Лесю, на Гершеля аплодисментов стрелку перевёл…
……………………………………………
Антракт - фойе - фотографии актёров - гримёрная. Перед зеркалом, ко мне спиной - каштанка с конским хвостом, которая средняя сестра-невеста. Это актриса Людмила Хоружая, состоит в цивилизованном разводе со Львом Зельмановичем Гайнгербом, от коего имеет 17-летнюю дочь Элину-Лику-Ёлку, которой и cама смотрится не старше. Щурится, с отражением целуется, над бровью работает:
- Ой, Гайнгерб, целУю. Нет, правда целУю, но ты ж видишь: я в гриме. Жутко извиняюсь. И ещё жутче, что я такая хрюша: приехала с Москвы, с сериала, и не заскочила к тебе даже переспать. Да не оправдывай меня молчаньем, тут нет оправданья, но ты ж пойми: чуть с Москвы, с сериала «Несравненная Эльвира» - у меня ж там главная роль, ну ты ж видел, конечно. Что, не видел?! Ну так и хрюша большая! Брезгуешь сериалами, интеллигенция? И потом, в театр в чём припёрся? Ты посмотри на себя: что это на тебе за охотничьи гетры? Как ты сказал: ва-а-аленки?! И доволен: как я, говорит, вызывающе моден. А-а, это ж ты на ваш ритуал ежегодный вырядился. Ой, Боже мой, да это ж сегодня у Ёлочки… ?-летие… Сколько ей? Только не громко, а то все, не дай БожЕ, догадаются, что маме уже не совсем двадцать семь. И где ж наша девочка, и почему она, хрюшка маленькая, не хочет к мамочке зайти? Это как в пословице: что имеем - не храним, потерявши - из сердца вон, да? Так приведи. А я, представь, только с Ма-асквы, с па-асада, с ка-алашнава ря-ада - там все, представь, так вот и произносят, жуть! - только приехала, а мне сам Агапычев звонит и кричит в трубку, он же такой нахрапистый: «У нас, прикинь, аврал: эта лялька Мартыненко срочно скопытилась, так ты сейчас же учи Людмилу!» А чё мне саму себя учить? Смешно! Я сама Людмила! Раз-два - и на сцену, это ж как в постельку. Я ж, ты ж знаешь, многоплановая. Но, папчик, тащи сюда Ёлочку, а то дадут звонок, и буду я на сцене, как с корабля на бал, ха-ха.
……………………………………………
Гримёрная - фотографии актёров - фойе - буфет: Лика, Леся, Гершель.
- Геша-Геша, а что же вы передумали, ни одну не выбрали, а? - сквозь лимонад поглядывает Лика.
- Ну, не дразни его, Ёлочка, Гершель давно всё выбрал. - гладит Гершелю руку Леся.
- Всё-всё? Выбрал? И пересмотру не подлежит? - щурится лукаво Лика.
Смутился Гершель, нашёлся Гершель:
- Но это же ещё не конец пьесы.
- Не конец, не конец… - прозагадочничала прозрачно Лика.
- Конец, конец! - жмурится-отмахивается Леся.
- Как это! Будет ещё второе действие, - из-под земли является Лев Зельманович, - а пока - антракт, и мы идём знакомиться… там увидите с кем.
……………………………………………
- О, Ёлочка, зажгись! Вы меня извините, папка и дочка, что я спиной, хрюша такая, но подмазаться надо, а я ж вас вижу в зеркале, и вы меня, надеюсь. Ёлочка, я тебя - правда! - целУю, только в гриме пока не могу, это ж грим. Какая ты стала взрослая в этом норковом жакетике! И два свитерка, конечно, и замотана вся - чистый аркт-арт. Это модно так у вас теперь? А то я ж отстала там, на сериале, я теперь как с Ма-асквы, с па-асада, с ка-алашнава ря-ада. Ну, ты ж то смотрела «Несравненную Эльвиру»? И ты, Брут! Ой, какая дерёвня ваш этот Киев, я не могу. И целовать не буду после этого.
Ой, а там кто? И-и-и-и-и! Кто ко мне пришёл: два самых идеальных зрителя! Молодые люди, какие вы молодцы, вот для таких вас мы и отдаём себя сцене. Восхитительно: непосредственности вагон и маленькая тележка! Вот вы, молодой человек, - вагон, а она - маленькая тележка. Как вы сказали: Гершель? Ни х… ничего себе! Зельманович, и что, такое бывает? И не только с отчествами? Экзотика-то какая! А пейсы где тогда, а, Гершель? И девушка тоже: вы знаете ли, что вы - прелесть, просто лесная какая-то дикарка! Где ты их, таких, откопал, Гайнгерб? До-очь?! Ну, Гайнгерб, не ожидала! И сколько же это лет? Семнадцать? Сегодня? С днём рождения… Что, серьёзно в один день? Ну, не простой ты человек, Гайнгерб! Это значит, день у тебя был такой. Какой, какой. Приводящий к массовым зачатиям. И похожи-то как! А мама кто? Постой, не говори: угадаю. Да я уже догадалась, Гайнгерб ты бесстыжий. Ну.так и у меня для тебя секрет… Чего фыркаешь, Ёлочка? Как «только удочерил»? А-а-а, то-то, я смотрю - как непохожи. Ох и непростой ты человек, Гайнгерб! Что ж, и Гершеля тоже усыновил? Но живёт у тебя, да? Вот. Ну всё, ребятки, я вас умоляюще прошу, потому что сейчас дадут звонок и попаду я на сцену, как с корабля на балет, ха-ха! Вы потом езжайте на ритуал в валенках, а Людмилочка вас дома потом догонит, да, Гешенька, можно вас так? Нет, Гайнгерб, вместе не поедем, сто лет оно мне снилось, ха-ха! У актрисы Людмилы Хоружей сегодня звёздный вечер, и в этом, Гешенька, ваша тоже заслуга, и будет вам от Людмилы большая конфетка, правда? И Лесечка тоже. И забыла! Дочурочка, Ёлочка, я тебе желая большого женского… ну, чего - сама знаешь.
……………………………………………
И вновь - тесная полутьма, оставшаяся от советского клуба, но не знает Гершель советского клуба, а знает, что по правую от него - Лика в норковом жакетике, а по левую - Леся в новогоднем платье. И необычно, и возбудительно Гершелю: две девушки с двух сторон, а на сцене… а на сцене:
- Ну, сбрось её, Сашенька, ну зачем она тебе, ну ведь дышать должно тело, духами просто так смазываться. Сбрось, расстегнись, Саша, миленька-ай!
Стоит на сцене - рубашка в распах - молодой человек. А Людмилочка вокруг прыгает, восхищается:
- Понимаешь, Сашенька, я ведь не то что грешница, а язычница. Люблю тело нагое, руки люблю, ноги люблю, целовать их люблю…
Барсуком заворочался Гершель, нахмурился, притих. Сияет сцена, растаяли занавески, руками затылок обхватил Саша. Потупилась, не улыбнётся Людмила:
- А коли скажешь - что ж ты, язычница, в церковь ходишь? - так отвечу: и церковь люблю, и образа люблю, и Его люблю… знаешь… - распятого…
Белочкой вспрыгнула Леся, покраснела, прижмурилась. Опустилась на колени Людмила у Сашиных колен:
- …кинусь перед ним - и рада бываю.
Ладошками закрылась Леся, заплакать хочет. Распахнул глаза Гершель. Людмила - толчком Сашу на диван. Рубашку рванула - пуговица со сцены - Гершелю в лоб. Не дышит Гершель. Оголила Людмила Сашино плечо, выдёргивает руку из рукава. Отбивается ладонями Саша, Людмилу по щеке плеснул. Невзначай - сильно и звонко. Дрогнула, пошатнулась, кроваво зарделась, задохнулась:
- Злой мальчишка! Драться!
Жестоко смутился Гершель, смотрит на белёсые полоски от пальцев на левой Людмилиной щеке. Рванула Людмила Сашину рубашку с плеч на локти. Рванулся Саша, опомнясь, - а рубашка уже на поясе. Холод, стыд, крУгом голова у Гершеля. Держит за руки, по голой спине шлёпает, в глаза заглядывает. В потупленные, странно мерцающие под синевато-чёрными ресницами глаза… Дрогнули ресницы, жалко-детски перекосилось лицо - заплакал Гершель.
- Озорница! - рыдающе крикнул Саша. - Пустите!
Рассердилась, смутилась, оттолкнула:
- Ой, занюнил, младенец!
Стыдно Гершелю - зачем заплакал? Жадно смотрит Людмила на голую Сашину спину.
- Сколько прелести в мире! - горячо в ухо Гайнгербу шепчет Леся, пальцы жмёт. - Люди закрывают от себя столько красоты - зачем?
Продолжение: http://proza.ru/2008/03/22/688