Ольга Пророкова просматривала списки, представленных к правительственным наградам в следующем месяце неспеша, она любила свою работу. Награды любят все от космонавтов, повёрнутых окончательно на перегрузках и адреналиновых впрысках, до самых непримиримых и рафинированных писак, которых только помани пальчиком, и прыгнут в постельку власти как миленькие. Она внимательно смотрела на документ. В этой бумаге отражались награждённые лица, немногим выше среднего уровня. Таких она любила более всех на свете. Ведь связываться с мелочью так бывает неохота.
Пусть себе поигрывают, пусть побрякивают своими медальками, что толку такого типа вычёркивать - он и не поймёт, что произошло, ведь и наград-то, как правило, не ожидает. Другое дело отравить жизнь кому-нибудь из фигур посолиднее, тут главное не увлечься, не прихватить кого-то действительно значительного и тогда можно всласть попользоваться его расстройством, высосать из него силу жизни в свою копилку. Ольга обожала инфаркты. Она считала их самым благородным видом смерти, разве можно сравнить с какой-то банальной язвой, пусть она и рвётся больно, пусть и действует вполне надёжно и довольно часто, но, - всё не то.
Разве может искажение непониманием случившегося на лице при мгновенном стягивании в кулёчек маленького человеческого сердечка, а большие ей не попадались в силу обстоятельств, они не награждались государством, сравниться по силе эмоций с какой-то бледнолицей язвой или даже с отравлением цианидом - да никогда. Испытываешь, при правильно отрепетированном и засланном инфаркте, такое безумное наслаждение, такое сумасшедшее сжатие всего нутра, которое может сравниться только с раскусыванием сахарно-клюквенной головы. Просматривала Ольга список с удовольствием, но довольна не была. Жертвы не было.
Жертва должна нравиться, ей необходимо сочувствовать, а сколько не пыталась она кому-либо посочувствовать в этом списке, сделать она этого не могла, пошли они все прахом – не вызывают никаких чувств, хоть тресни. Шла Ольга на обед уже вполне расстроенная, день пропал, никто не съеден. Повинуясь порыву Ольга вышла из пятого подъезда и пошла прямо к памятнику героев. Там иногда попадались интересные людишки. Невезение также имеет свои законы, как и любое другое явление, Ольга это знала, поэтому не удивилась, когда не увидела никого подходящего, понятно, что радости это предвидение не прибавляло. Есть расхотелось совершенно, она перешла бульвар, очутилась на узеньком горбатом тротуаре, и ноги сами понесли её вниз, по пути наименьшего сопротивления. Она увидела огромный самовар в витрине.
Платон, нервничал, он никак не мог объяснить официантке, какой способ заварки он считает для себя приемлемым, ничего ему не подходило, включая китайскую церемонию, и назревал скандал. В отчаянии он схватил пакетик самого непотребного чая со стойки и начал его с остервенением жевать, изо рта летела зелёная слюна, барменша, миловидная девица уже готова была упасть в обморок. Нет, инфаркта не будет у неё, подумала Ольга, отставим пассивное созерцание, стоит переключиться на скандалиста. Она быстро проследовала к столику, который невозможно было миновать, если идёшь к выходу, быстро без подготовки за ним разместилась, приоткрыла крылья, чтобы в случае чего они могли мгновенно распахнуться и стала ждать, одним своим видом сложившихся у подбородка рук, олицетворяя засаду.
Глаза её увлажнились и выкатились из орбит, теперь это были блюдца, а не глаза, они только слегка покачивались вокруг центральных, смещённых осей, не соблюдая синхронность и действуя отдельно один от второго. Тепло растекалось у Ольги по телу, её яйцевидный животик, покачивался и менял окраску, коричневая волна поплыла по нему и повисла гребнем над самой интимной пластинкой, хвостик брюшка мелко задрожал. Вы понимаете, вы понимаете, что делается, кроме бергамота и женьшеня они уже не знают, что должно быть в чае, попробуй таким докажи, что приличная порция зеры никогда не помешает, да это, несомненно, не плов, но всё же, это же и не пойло помойное, а чай!
Согласна с вами совершенно, озирая Платона с головы до ног, сказала Ольга, Лулы на них тут нет и кавычек. Кто такая, Лула? Это неважно мой друг, главное, чтобы присутствовала закуска, не так ли? Впервые сталкиваюсь с таким тонким пониманием проблемы, разрешите присесть? Да, уж извольте сударь, ненадолго, разумеется, ведь у меня вновь появился аппетит. Ольга никак не могла решиться, ей было пока не ясно, что делать: или спариться с ним сразу и потом сожрать; или заставить потерять голову, и только потом пообедать. Платон ей нравился, нравился своей внешностью, чем-то напоминавшей кошачью мордочку, одновременно схожую с китайским болванчиком, кроме того, она чувствовала огромное количество усиковых рецепторов буквально выпиравших из его джинсов. Она уже чувствовала, как они будут шевелиться у неё во рту, почёсывать ей нёбо, щекотать до рвоты глотку, запрыгивать рвотными позывами ей в душу, холодную и желейно-коричневую.
Вы бы, успокоились, я вижу у вас в глазах признаки респираторного заболевания, с такими глазами наград не принимают, а только вот-вот чихнут, послушайтесь моего совета: заварите себе каркадэ, он спасёт вас от жажды, согреет ваш антифриз, тут всё просто, только правильно заварить суданскую розу и всё: надо залить её кипятком и настаивать не более пяти минут, - вы же можете подождать пять минут, лишь пять минуточек, если вас просит об этом дама, не надо сразу набрасываться на … чай, но и передерживать не стоит, суданская роза может обидеться и вас уже не впустит или впустит, но совершенно по-другому, уж точно не так, как вам бы того хотелось, а уж о достаточности утоления жажды обильною влагой и не думайте вовсе, вы согласны ждать, мой друг…
Платон, меня зовут Платон, богиня Судана, а что вы говорили на счёт Розы? Вас зовут Роза. Нет, мой милый, меня зовут Оля, точнее Ольга Пророкова, можете меня даже называть балериной, если угодно, я не против. Кстати, я видела, как вы скушали пакетик, не обратила внимания на содержимое, больше смотрела на ваши замечательные, тягучие слюни, хотела вас предупредить, если это был каркадэ с перемолотыми лепестками, то лечебный эффект минимален, кому и когда помогала пыль, даже и вековая - да никому! Позвольте не согласиться с вами на счёт пыли, лично меня всегда поддерживали древние гены, а что они как не пыль?
Эта дама начинала потихоньку раздражать Платона. Конечно, её огромные глаза поразили его в первое же мгновение встречи, именно о таких глазах он и мечтал всю свою сознательную жизнь, именно такие он бы не отказался выпить до центрального нерва, глотнуть их все сразу, не отделяя склеры от стекловидного тела, не отплёвываясь колбочками, не увлекаясь по пути палочками, а вот и длинная синусоида центрального нерва, она доведёт до мозга кратчайшим путём, заставит им захлебнуться, всосать его, чтобы не умереть без воздуха, а потом можно год не есть уже ничего, а быть сытым только этим воспоминанием, которое в голове ещё приятнее, чем тогда, когда над ним работаешь по собиранию крупицами, воссоздание образа в таком случае приятнее создания сытости, да, это так, думал Платон, я, пожалуй, её хочу, ещё не решился, но уже не против.
Ольга продолжала: по цвету панциря вашего, видно, что у вас повышенное давление, это нехорошо, тогда от каркадэ придётся отказываться, особенно на ночь, но не отчаивайтесь, его можно заменить имбирём; он обладает прекрасным отхаркивающим эффектом, по выражению вашего ротового отверстия вижу, что это вам крайне необходимо, тогда слушайте внимательно, ведь повторять я не люблю, да уже и не с кем бывает; итак, мелко нарезанный имбирь заливаем кипятком, процеживаем и выжимаем лимон, нет ничего лучше для очищения организма, - трахеи после этого просто изнутри сверкают.
Очень ценю ваши советы, сударыня, но в случае простуды, которую, не ясно почему, вы во мне углядели, я предпочитаю разогретое молоко с мёдом и хорошей порцией бренди, что замечательно освежает все процессы. Платон говорил, а сам чувствовал, что происходит что-то не то, его продолжали тревожить Ольгины глаза, но они уже не просто его тревожили, а просто призывали к копуляции, в которой и заключался какой-то ощутимый им тревогой подвох. Постепенно тревога Платона нарастала, он уже не чувствовал слабых мест, сидевшей напротив женщины, он понимал, что ему с ней не справиться, но и понимал также, что всё равно будет идти за ней до конца, либо она его расчленит, либо он запечатает её отверстие;
панцирь потрескивал и похрустывал у него под рубашкой, зашевелилась спина, она старалась нижней частью подняться, как это бывало обычно, но не могла даже пошевелиться, душа металась внутри бесполезной птичкой, а все окна были закрыты, ему не хватало радиации, катикула требовала жары, ему уже не хватало отказа от свободы и он сделал это, он впал в великое просветление, он понял, что, если бы владел миром, то предоставил бы ему всё в обмен на способность в нём застыть, мифическая жертва его не была принята, он стал застывать без условий и согласий со стороны, его тело окаменело, хвост замер, немыслимо изогнувшись в теле, но, так и не появившись наружу. Платон впал в каталепсию. Какие же они слабаки все, - думала Ольга, - чуть поманишь и уже танатоз. Нет, сейчас этого делать не буду, нет наслаждения в пустой победе, будем стимулировать борьбу.
Ольга медленно начала расправлять крылья, они восставали позади, как тусклое свечение ночных, дальних зарниц. Слюдяные окошечки в прожилках светились так, как светится луна сквозь кусты полноягодной бузины; раздробленные лучики этой лунной дорожки сыпались на голову Платона, который медленно начал оживать, - внутреннее просветление Платона уже полезло наружу, зелёным флуоресцентным светом растекаясь по его панцирю и потрескивая электрическими искрами; человеческая кожа Платона лопалась, сползала к его ногам отжившими пергаментными лоскутами, мощное раскидистое тело шевелилось и дёргалось в конвульсиях, позади Платона нарастало могущество его широкого хвоста, венчал могущество длинный меч с огромными каплями яда, готового к ионному поражению вражьих клеток.
Пора, решила Ольга, танланцюань был списан с её естества, техника длинного кулака вылетающего из-за спины была ей знакома на уровне инстинкта, ведь не школа, а улица её воспитала, крюки срывающие и руки сгребающие, действовали непрерывно и планомерно, крылья, расправленные за спиной усиленно гипнотизировали противника. Теперь она спокойно могла подойти к Платону и сказать: да, я спустилась с цветка награждающей сливы, я твой ян танлан, я Утка Мандаринка, разрывающая твои пустотелые органы, посмотри с какой нежностью я сверну сейчас тебе голову, мой любимый, ты хотел проникнуть в меня, так давай, пробуй, достань моё нутро, подержи его в ласковых клешнях, я разрешаю тебе всё, но знаю, ты боишься, подойди ближе и сделай это, вот так милый, это то, что мне надо, не бойся моей глубины, можешь делать это ещё; она обхватила зубчатыми локтями голову Платона, отделила её от головогруди и клюква потекла по её сахарным губам, потекла, не умещаясь своей кровавой спелостью во рту. Да, милый у нас будет ребёнок, но запечатать себя в твоей скорпионьей клетке я не дам, нет, - поздно тебе желать своего каракэ.
После обеда Ольга вернулась на работу, абсолютно в другом настроении, она приветливо кивнула менту, проходя под аркой металлоискателя, поднялась в зеркальном лифте на четвёртый этаж, привычно прослушала бесшумный свой ход по мягкому зелёному ковру, и при этом она улыбалась, цвет ковра напоминал ей свечение, свечение, которое всегда ей нравилось, она продолжала улыбаться, улыбалась даже тогда, когда взяла все бумаги и не глядя больше на списки, спокойно надписала сверху на титуле – к исполнению – и с удовольствием поставила свой автограф там, где было указано: начальник наградного отдела кремля Ольга Пророкова.