БЫЛО ЖЕ ВРЕМЯ
Григорич уселся в глубокое мягкое кресло и щёлкнул пультом. На экране высветилась заставка, потом чехардой запрыгали кадры, им на смену вынырнул логотип киностудии, поплыли титры и, наконец, начался фильм, ради которого, собственно, он и расположился перед телевизором. Фильм, снятый в годы его юности, добротный, настоящий, по его мнению, воспитывающий в человеке лучшие качества характера, заставляющий думать, анализировать, вообще, чувствовать себя достойным гражданином, человеком с большой буквы. Григорич поёрзал в кресле, не отрывая взгляда от экрана,умащивая поудобнее старые кости. Сюжет развивался динамично, захватывая всё внимание, и весь мир как-то сам собой отошёл на второй план и стал жить самостоятельно, отдельно от Григорича: жена Лизовета со своими кухонными заботами, остановившаяся под окнами иномарка с громыхающими динамиками, дворовая спортплощадка с орущими малолетними футболистами... Он словно переселился во время и действия на экране, сопереживая и участвуя.Вдруг на самом интересном месте фильм оборвался и пошла злосчастная реклама. "Всё болит! - заорала бабёнка сердитого вида. - Ничего не помогает!" Григорич даже матюкнулся про себя: чтоб вас нелёгкая! Вот разве такое могло быть в его время, когда он был молод и силён, когда в стране был порядок, когда показывали хорошие фильмы, издавали прекрасные книги, следили за чистотой в подъездах и дворах. Он выполз из уютного гнёздышка, свитого в кресле, осторожно потянулся, разминая косточки, мелкими шажками засеменил на кухню.
-Никак реклама? - повернула голову в его сторону жена.
-Чёрт знает что, - проворчал Григорич. - Что за время такое - всё наперекосяк. Ну что бы изменилось, если бы эту паршивую рекламу показали после фильма? Зачем, скажи, надо портить произведение искусства?
-Да ладно, не заводись, - улыбнулась жена, продолжая стряпню.
Нет, она его явно не понимала и не одобряла вполне справедливого, на его взгляд, возмущения. А впрочем, Григорич вздохнул, чего удивляться, всё течёт, всё меняется. Было время - понимала. Было же время! Григорич опять вздохнул, глянул в зеркальце, висящее на стене и увидел обрюзгшее, испещрённое глубокими морщинами лицо - бр-р, ну и зеркала пошли! Всё не так! Раньше глянешь в зеркало - загляденье. Волосы помоешь прежней шампунью - на голове копна, а от нынешних редкие перья топорщатся. Он снова посмотрел на жену. Она копошилась, маленькая, сухонькая, вся какая-то скукоженная, лишь отдалённо напоминающая ту пружинистую, задиристую вихрастую девчонку ради которой он готов был летать соколом, выполняя любой её каприз!
Да-а-а, в который раз вздохнул Григорич, было же время... и зашаркал к любимому креслу перед телевизором.