Ей казалось, что они никогда не расставались. Тот же слегка нахальный взгляд синих глаз, мягкие, как у кошки, движения, шаги. Уверенные руки, от которых она когда-то сходила с ума. Обнимали так крепко, что казалось, уже навсегда. Забеременела от него, но рожать не стала. Он настоял. Пропал как-то вдруг, женился на другой. После него всю жизнь Галина Петровна прожила одна, опекая младшую сестру и ее мужа. Три года назад муж у сестры умер, и они остались вдвоем. Постарались как можно лучше обустроить свою жизнь. Продали одну квартиру в Москве, купили другую, недалеко от своего садового участка. Сами сестры жили за городом, где несколько лет назад был построен большой двухэтажный дом. В другом конце участка они поставили бревенчатую баню, кухню. Пара добротных парников радовала глаз сестер.
Обе маленькие, полные, неизменно наклоненные к земле, они всегда продавали что-то, в последние годы все больше цветы. Их громкие голоса слышались с утра до позднего вечера, и все двенадцать месяцев в году они проводили на своей земле. Младшая сестра была характером мягче, да и на вид поженственнее старшей сестры. В ее глазах еще теплилась голубизна когда-то ярко синих глаз. В старшей же сестре было много от мужского – твердая поступь, властный характер. Даже голос, и тот, казалось, не мог принадлежать женщине. Жизнь обострила в ней все самое суровое, приучив надеяться только на себя. Любые попытки ухаживания мужчин она пресекала, помня, чем кончилась ее первая любовь.
Неожиданно, когда воспоминания совсем потускнели, опять появился ее мужчина. Сестра откуда-то узнала, что он остался вдов. Для Галины Петровны он был все тот же – мягкая поступь, самоуверенность во взгляде. Радовался, когда уезжала куда-то младшая сестра.
Той, привыкшей по жизни, что замужем она, и не она, а сестра одинока, всегда предоставлена сама себе, было теперь почему-то неуютно в их роскошном саду. Необычно было слышать смех старшей сестры. Удивляло, что ее голос стал совсем другим – мягким, пряным и почти сливался с каким-то птичьим щебетом ее мужчины.
Он был с сестрой всегда рядом. Поливал грядки, пересаживал цветы, делал живую изгородь из старых яблонь. Даже сам готовил еду, а потом долго, словно получая удовольствие и от мытья посуды, гремел чашками под окном у соседей, вызывая их недовольство необузданным напором льющейся из крана воды.
Осенью пышно, с размахом, отметили очередной день рождения Галины Петровны. Было много гостей, шумно, почти бравурно, звучала музыка, заглушая нецензурные слова прижившегося на даче мужчины. Еще до ухода гостей он мыл и мыл посуду, разглядывая, как рыбу в аквариуме, залитые водой и как бы светящиеся в посудной раковине серебряные ножи, ложки, вилки.
Из крана так долго текла вода, что, казалось, этой водой можно полить все сады, все огороды вокруг, что воды хватило бы на то, чтобы омыть ею все прожитые ими годы. Но мужчина этого не замечал. Казалось, что он никогда не оторвется от этого дела или же наоборот, уйдет куда-то навсегда с этой отливающей серебром посудой.
Но вот рядом послышался смех женщины, ее теплый голос, и напор воды стал тише, а затем и совсем прекратился, и тепло женского голоса словно примирило все и всех кругом.
День был на исходе. Заходящее солнце пряло золотые кружева в листве сада и одаривало именинницу игрой света и тени в его раздолье. Но игра длилась недолго. Свет все больше меркнул, а потом и совсем пропал, словно уснул до утра, прикрывшись лепестками закрывшихся на ночь цветов сада. Наступило время ночи. Все наполнилось покоем и миром.
Собравшиеся на день рождения гости потихоньку расходились, еще раз пожелав новорожденной здоровья и счастья. Незаметно, не сказавшись, не простившись, уехала куда-то и младшая сестра.
Остались только голоса мужчины и женщины, похожие по нежной струнке, журчащей в них. Они уходили в дом, и дом ждал их. Мужчина неслышно ступал за женщиной след в след. Он чувствовал себя молодым и сильным. Она чувствовала накал его мягкой кошачьей поступи и удивлялась, что чувство ее молодо, как и много лет назад.