Вольд
Словно удар по голове. Вспышка! Вот оно. Вот то, что мучило Вольда всё это время: разговор с Пастырем Солом. Он потом и имя-то с трудом выкопал из провала в памяти, а детали разговора не помнил, хоть убей. «Ты – лидер», - и всё.
- Не помнишь? – сказал тогда Робка. – Я вот – тоже не помню. Меня загнали к Пастырю после вступительных экзаменов в Академию. Как шёл – помню, дальше – ничего. Он стирает память. Может, кодирует? Я проверялся у Яна – вроде ничего нет. Но ты тоже проверься: ни к чему нам Пастырские коды.
Вольд проверился – чист. Тогда зачем стирать? Что он такого у Пастыря натворил?
И теперь сцена встала перед глазами: и закручивающие коридоры Башни с ореховыми панелями; и странная гостиная с низкими круглыми табуретами диаметром со столик: на одном угнездился, скрестив ножки, Пастырь; и тяжёлый запах аммиака пополам с лавандой. Почек у них, что ли, нет? Всю мочевину выдают через кожу?..
- Ты - лидер, - сказал тогда Пастырь Сол, - но этого мало. Вы все – лидеры. Твоё отличие – в в;дении – ты видишь отчётливее других. В дальней разведке твоё место – начало и конец работ. Тебе не надо действовать – лишь наблюдать и завершать. Поэтому ты, лидер, никогда не будешь героем.
Ну и что на это ответить? Вольд промолчал.
- Я сам убрал от вас Пташека, - продолжил Пастырь и открыл ротик. – Он выполняет задание Пастырей. Не моё задание, заметь. А вы – делаете то, что можете сами, и я этому препятствовать не намерен, потому что не уверен в правоте своей расы… А зачем вы создали Собратьев? – вдруг ударил он мыслью.
Ах, вот как? Экий ты информированный! Смотришь снизу, Патрон ты наш, и лягаешься? У вас так – наше «смотреть свысока» - это смотреть снизу? А вот я тебя!
Вольд сел на корточки и глянул Пастырю в глаза.
- А зачем вопрос, если вы не намерены препятствовать? Может, у нас клуб по интересам: цветочки на банданах вышиваем?
Пастырь дрогнул: снова открыл ротик и даже попятился на своём насесте.
- Ты – лидер, - снова сказал он. – Видишь слабину в других. Я рад. Только цветочки не вышивают на подземном стрельбище… Я пришлю вашему Бенге комплект универсального скафандра… для ознакомления. Стажёрам тоже можно… ознакомиться. Я буду долго занят другими делами, вряд ли вам помешаю… Ваши военные инженеры до сих пор боятся Бенге и не дают ему чертежей: люди – разные. Вы – они – и бандиты из шахт. Пока вы нас свергнуть пытаетесь, гололобые хотят свергнуть вас. Их мало… пока. Щи, как говорится, ещё тёплые… не вскипели бы.
- А почему Хрюша попал на шахты? – раздражённо спросил Вольд. – Его не спрашивали! Он лес любил, а не пещеры!
- Этот Хрюша был бандитом с детства. Таким мы выбора не даём.
- Это называется «не препятствовать», - кивнул Вольд. – Вы пасёте нас, как овец. А мы – люди. И Хрюшка – тоже.
- Молодо-зелено, - вновь блеснул знанием людского фольклора Сол. – Когда-нибудь поймёшь, что «люди» - это набор совершенно разных групп разумов. То, что не разум, не интересует не только Пастырей: оно не интересует меня. А ты меня интересуешь.
Сподобился. Спасибо, пузан.
- Коллекционный экземпляр? – едко процедил Вольд, поднимаясь на ноги – надоело сидеть враскоряку.
- Один из… - согласился Пастырь. – Прошу за мной.
И он снялся с насеста и… полетел к дверям, даже не сменив позы – как сидел, скрестив ножки.
Ужас какой! Они летают!
- Не «они», - поймал мысль Сол. – Я. Потому я и Куратор главной планеты. Я – летаю. Я – высшая каста, и меня убрать отсюда невозможно. Такой Я остался один.
Охо-хо. Если правда, то Вольд нынче в самых верхах аудиенцию получил… Он пошёл за Пастырем в рубку, и начались открытия. Вольд понял, что Башня Пастырей – это не строение, а корабль – транспорт, типа тех, что используются для торговли, но покрупнее; что платформа – не единственное средство передвижения Пастыря по Идеалу: есть и разведчик – небольшой кораблик, как и транспорт, умеющий мимикрировать. Сол терпеливо объяснял ему принципы работы приборов, методы маскировки – и показал одну маленькую детальку… Тогда Вольд понял, отчего его любимый дед так поглощён идеями суперструн и ячеек: деталька программировала Перенос в другие слои Вселенной. Дед мечтал найти Землю…
- А где Земля? – в лоб спросил Вольд Пастыря – и не получил ответа. Пастырь просто не услышал и продолжил объяснение.
Зачем Сол это сделал? Рассказал, показал – а потом заблокировал память? Не кодировал, говорит Ян? Очень даже кодировал! Ведь уже назавтра Вольд попросил Беню показать универсальный скафандр из тех, что получили на склад – может, там есть что-то новенькое… И Беня поднял бровь, вскрыв ящики: скафандр оказался с модифицированным шлемом, оснащенным боевыми насадками, сработанными явно не на Идеале…
Чёрт, ну какая «Гармония» эта планета? Предки погорячились. Она – «Идеал» Пастырей и «Загадка» людей. Уж пусть будет Идеалом, как в официальных картах. Нечего Тайным корёжиться в защиту глупого имени, будто других дел нет!
Вольд потребовал испытания скафандра, уверяя Беню, что Пастырь сильно занят – и оказался прав. Они ушли в Деревья до того, как Сол вернулся в Башню. Ушли, изучив боевой унискаф.
А теперь Вольд вспомнил и рубку. Ого! Если пробиться к потерянному кораблю, уговорить его, что ли… то в их руках – свой корабль. Без Пастырей и без Пташека с его спецзаданием… Ну, Сол! Какой-то мазохист этот Куратор. И врунишка: сколько лет делал вид, что не отличает одного человека от другого! Он что, решил свергнуть своих приятелей руками людей? А, пока не важно. Пока Сол сам послужит их интересам.
Вольд вернулся на Лисавы и обнаружил, что летит на полном скаку и со свистом вертит… палицей? дубиной? - чем-то утыканным шипами, что Денис до сей поры не использовал, и Вольд не подозревал о существовании эдакого оружия. Тяжёлый топот по бокам и сзади говорил о том, что весь
отряд мчится куда-то во тьме. Кусты лупили по ногам, редкие деревья вдруг вставали на пути тёмными столбами, но Улей обходил их, даже не сбавляя темпа. И впрямь – не лошадь, а кибер. Чуть впереди метались факелы, стягивались вокруг тёмной фигурки. Ухали нечеловечески счастливые загоном голоса: Дикие охотятся. Они так поглощены охотой, что не слышат за спиной топот отряда… или не понимают того, что слышат.
Топот, топот, раскатами входящий в резонанс с топотом других лошадей, и эхо - словно от горизонта тарахтит железная колесница. Молчание в голове Дениса, только работающие мышцы ног рождают отголоски конского топота там, в сознании. Убаюкивает и леденит. Пятно света близится. Ещё немного…
Как ни спешили, не успели спасти объект охоты. Туда, в центр светового пятна, камни Диких сыпались градом, и мечущаяся фигурка, наконец, надломилась и упала… Дикие завыли – и лишь тогда поняли, что не одни: Илья захлестнул петлёй бычью шею здоровенного детины, и тот, хрипя, покатился по земле под топчущие ноги собратьев.
Вольд с ужасом смотрел на поднятое к нему лицо ближнего идиота. Тени от его факела метались, выхватывая лицо отдельными фазами тяжёлого раздумья: «Что это? Опасность или еда?». Наконец, выражение жестокой обиды прочно осело на лице, и идиот завыл, прикрывая голову руками.
Тогда Вольд понял, что он уже поднял дубину и сейчас… Нет, не смог он остановить Дениса: дубина обрушилась на голову Дикого, та как-то невыразительно хрустнула, и полосы крови побежали по уродливому лицу.
- Йех! – гаркнул Денис, подбивая рукой корень дубины, чтобы выдернуть шипы. – Йа! – и он отмахнул её за спину, где испуганно заверещал Ваня, уже почти сдёрнутый с коня.
- Ногу не поранил? – спокойно спросил он мальчика. – Хорошо, держался, а то бы и тебе попало. Так и держись за меня. Тогда знаю, где ты… Йех!
Где-то рядом похоже крякал Илья, Николай высоким голосом выводил: «; тебе, ; тебе!», сопели другие, отшвыривая, разбивая головы, затягивая петли. Дикие рвались сквозь строй, кидали камни, кусались – но жёсткая шеренга отряда всё же шла вперёд, к забытой распростёртой фигурке. Справились, наконец, хоть и упустили кое-кого.
- Дубень почисть, - велел Денис Ване, спешившись и ссадив мальчика на землю. – Не то развоняется. Журчит где-то? – Помой. Один не ходи – с Ильёй и Николаем. Потом с ними же – за Любашей, а я этого погляжу.
Денис повернулся было к лежащему ничком телу, над которым уже склонялся Илья, и вдруг замер от острого духа звериного пота и тычка в бедро.
- Обжора! – севшим голосом сказал он. – Это – Петька, а, Илья?
Илья заплакал в голос. Денис бросился к нему, обнял рукой, шаря другой по груди перевёрнутого тела: бьётся ли сердце? В ухо дышал козёл, фыркал, переступал ногами и напирал на щеку засаленными вонючими космами.
- Сына мой! – голосил Илья, толкая Дениса.
- Щас врежу! – вдруг гаркнул Денис, пихая козлиную голову. – Замолчи хныкать, старый дурень! Что загодя хоронишь? Не мешай!
Илья примолк, отпрыгнул козёл, и Денис, наконец, смог что-то различить. Сердце – билось! Неровно, но билось. Вместо головы – сплошной кровоподтёк, рваная рана на черепе льётся кровью, но череп цел. Сломаны рёбра, что-то с правой ногой… Сначала – голова.
Илья пришёл в себя и тянет Денису туесок с квасцами, трясущимися руками достаёт бутыль с соком одуванчика. Денис обрабатывает рану, залепляет края; тряпицей завязывает голову. Вот уже рядом Николай, льёт по ложке в рот Петьке вино с тысячелистником, бинтует рёбра. И что-то несуразное… женский голос. Здесь?!
- Дайте я! – это Любочка!
- Ты тут откуда? – сердится Денис. – Ты же сзади ждала.
- Так я видела всё, - оправдывается она. – Я осторожненько, кустами, ползком. Вы же всё не шли! А Ваня мне махал.
Денис повелительно прерывает оправдания:
- И что – «Дайте я»?
- У меня бальзам есть. От синяков. Глядите, он же весь синий!
- Быстро! – командует Денис. – Они вернуться могут. Уходить надо.
Вольд присутствует при этом в состоянии полного отупения. Бойня! Берёшь дубень – хрясь! Череп трещит, кровь хлещет, а ты: «Йех!» - и ещё разок, не скупясь. И малыш Ваня идёт мыть этот дубень от крови, чтоб не развонялся, и Любочка «всё видела» и бежит мазать Петьку от синяков через кусты, где могут прятаться идиоты… Всё так просто и обыденно, что Вольд, наконец, понимает, насколько далеко он забрался.
Чем он может помочь Денису, если не предлагает ничего, кроме дурацких вопросов? Зачем он здесь? Ну, корабль. Так ли уж нужен Тайным корабль? Они со своей планетой никак не разберутся. А стажёры и так уйдут в свою дальнюю разведку на кораблях. В трусах и с косами. Вот бы Денис в своих пятистах одёжках обалдел от Бени… Петьку жалко. Но выживет: весь отряд вокруг бегает, козёл Обжора мекает как оглашенный. Они живут своей жизнью, и Вольду в ней места нет. Даже если Любочка… А что – Любочка? Его Любочка сидела бы в кустах. Может, упала бы в обморок. Эта Любочка – не для него. Она уже смотрит на Дениса так… Так на Вольда не смотрели.
Щемит отсутствующее сердце. Сиди, демон. Гляди, коли больше тебе делать нечего.
Они едут шагом, окружив подвешенные к коням Ильи и Николая носилки. Петька привязан: только недавно он сел в колеблющихся носилках, просипел: «Барину… ехал сказать», - и рухнул в беспамятстве.
«Чт; сказать? - думает Денис. – Кто отправил мальца одного? Мотьке – голову оторву!
- Чт; сказать? – говорит Николай. – Что важное, Барин. Оттеда просто так не зашлют: Мотька голову скусит.
- Да как узна…шь, коли он в беспамятстве, - бормочет Илья. – Выживет ли?
- И не такие выживали! – грубо обрывает Николай. – Стать бы, да растолкать его, что ли?
- Цыц! – злится Денис. – Оживёт – спросим.
Вольд чувствует, что его несёт к Петьке, тянет что-то, зовёт. Что зовёт? – Бедный парень не донёс весть! Там, среди беспамятства, он страдает.
- Хочешь, попробую в него? – предлагает Вольд Денису. – Узнать, что надо? Но если ты меня держать не будешь, можно из него и не вернуться: он же без памяти. Так и сгину в нём. Если узнаем, ему легче станет: он страдает.
- Одержишь? – спрашивает Денис. – Бесовщина какая!
- И не надо. Мне же спокойнее, - обижается Вольд.
Денис едет не думая, словно во сне, затем соглашается:
- Иди. Как держать?
- Ну, вроде, за руку. Тогда ты сам там со мной будешь, сам всё услышишь.
- Уверен? – говорит Денис.
- Нет. Мне кажется, так можно. Не пробовал, - признаётся Вольд.
- Иди! – приказывает Денис.
Ну нахал! Привык Барином… А, ладно. Вольд поддаётся притяжению Петьки, крепко держа за руку Дениса. Ну, как бы за руку.
- Не трожь, урод! – кричит Петька в горячечном мозгу. – Я к Барину с вестью. Не трожь!
- С какой вестью, Петька? – слышит свой голос Вольд. – С какой, мальчик?
- А ты кто? – пугается Петька. – Не скажу! Хоть убей, не скажу. Ты чужой, не трожь!
Фраза персеверирует, в ней тонет всё содержимое Петькиного мозга, она бьётся в череп и вырывается наружу криками обеспамятевшего парня. Растерянный Вольд тянется обратно, но вдруг спокойный голос Дениса перекрывает эхо крика:
- Барин я, Петька. Зачем один ко мне шёл? Что за весть?
Неожиданное облегчение развязывает узел крика, мозг начинает пробуждаться, и Петька снова кричит – но уже весть: то, для чего послан.
- Мотя велела… Леонору твою убили, Барин.
- Кто? – рычит Денис.
- Крил, - горестно отвечает Петька. – Убил и сбежал.
- Сам видел? – спрашивает Денис.
- Орал он очень. И плакал. И ножиком себя, себя – по рукам, по груди… «Невестушка!» - кричал. Баб с себя скинул – и убежал. А Леонора в постеле, мёртвая.
- Что умолчал? – сурово говорит Денис.
Словно мышь заметалась в мозгу.
- Ну! – щёлкнул приказом Денис.
- Голая она была, - ответил Петька, и его мозг снова замолк в эйфории боли.
Денис вздрогнул и открыл глаза, встретил испуганный взгляд Любочки.
- Хорошо хоть, шагом шли, - цокнул языком Илья. – Что-то ты, Барин, хлипкий стал. Вот как стал с коня падать – едва подхватили.
- Леонору Крил убил, - сказал Денис, садясь. – И сбежал. Вот Петьку и послали.
Николай попятился.
- Кривеет, - прошептал он Илье. – И так с приветом, а теперь – совсем никуда…
Вольд злился. Денис тоже мог потеряться в Петьке, и они оба оказались бы замурованными в мозге подростка, потеряв тело Дениса. Смерть Барина за дурацкую весть – грешно, но Леонора не вызывала его сопереживания – чересчур большая цена.
- Чем думал? – набросился он на Дениса. – Зачем сам полез? Смерти ищешь?
- Да ладно, я дурак, - согласился Денис. – С чего это она была голой? Вроде, у нас не принято. Может, в их медвежьем углу голыми спят? Жаль девку. Срамная смерть… И Крила жаль. Виноват я. Он на Леонору сразу глаз положил. Думал ведь я его сослать, да духу не хватило – сразу после смерти матери… Пожалел.
Тоска…
Дикие не догоняли их – Дикие их опередили, и снова Денис скакал на Улье к мелькающим огням и начинавшемуся пожару Подворья. Ухали Дикие, и визжали, всхлипывали женщины, защищая спальни Сестриц, а те вились за окнами, подвывая Диким.
Вольд на время отключился от очередной бойни: захолонул от мысли, что Дикие шли сюда не с обычной целью – поесть, а за бабами. Какие же они идиоты? Они свою пользу знают!
Чтобы не мучиться умственной тошнотой, наблюдая лица жертв, он ушёл в боковое зрение Дениса - и увидел занимающийся в Барских покоях пожар. Там металась огромная фигура и топтала пламя.
- Это кто? – спросил Вольд Дениса, воспользовавшись паузой между очередными «Йех!». – Такого молодца оставил баб защищать! Гляди, почти потушил!
Денис остановил Улья. Благодаря Вольду то, что он увидел краем глаза, всплыло в памяти.
- Крил! – гаркнул он. – Сюда, братец! Гляди, сзади занялось!
Полуголая фигура в обгорелых лохмотьях выпрыгнула из окна и ринулась к Улью.
- Денисушка! – взвыл Крил, упал на колени и обнял ногу брата. – Плохой Крил! Плохие дядьки! Побей!
Его всхлипы прервал крик Вани: сзади вывернулся Дикий с дубенем. Вольд теперь видел, как опускается тяжёлая голова оружия. Денис отклонился в седле, но не успевал убрать ногу: её плотно обхватил рыдающий брат… Так и так – не смерть, так уродство.
Крил почуял, поднял голову. Его глаза расширились, он оторвался от ноги Дениса, воздел руку и перехватил летящий дубень, увёл от ноги Дениса. Шипы, впившиеся в тело, медленно бороздили свой путь: рука повисла плетью, мясо до кости заалело красными ломтями, Крил повалился набок, всё ещё шепча и всхлипывая, дёрнулся и застыл в беспамятстве. На упавшего рядом, скользнувшего вдоль тела Крила Дикого налетел конём Николай.
Рука Дениса мелко задрожала.
- Нет! – охнул Вольд. – Ты что! Брата? Спасителя?
- Без тебя знаю, брат… он и есть брат, - ответил Денис, спешиваясь и оставив поле боя другим.
Отвратительная вонь пожара глушила разум Вольда не меньше, чем волны ярости, плескавшиеся в мозгу Дениса. Сейчас он лежал в походной палатке. Барскую «постелю» спалили Дикие вместе с половиной хор;м. Сгорела драгоценная мебель Анастасии и дневники Мани – лишь Завет сохранила Мотя. Теперь из всех дневников осталась последняя тетрадь, обретённая в Старом Городе. Денис успел лишь проглядеть дневники, и его куцые воспоминания оскудели в походах.
- Не мог прочитать? – сердился Вольд. – О чём там?
О чём там? – Об учительнице, что приехала из города в село и обрела уважение крестьян в год испытаний. Когда близилась эвакуация и люди впали в панику, обнаружив, что их жизни целиком в руках Пастырей, лишь «городская» молодая учительница сохранила присутствие духа. Выбора не было: либо медленно умирать в изоляции, либо уходить с Земли в полную зависимость от неприятной и опасной своей силой расы. А Пастыри требовали от них чётких указаний – что потребуется людям на чужой планете, что из окружения необходимо взять с собой, и ещё – чётко сформулированного Закона, по которому придётся жить колонии. Если первое вызвало брожение умов, ожесточённые диспуты и даже мордобой, поскольку появились желающие сменить образ жизни на городской, и их следовало укоротить – то второе было просто не под силу даже начальственным персонам, имеющим силу, но не интеллект. К тому же Пастыри настаивали на включении в Закон ряда пунктов, совершенно бессмысленных с точки зрения селян. Одна Мария, что стала впоследствии БабМаней, видела прок в тех добавках: они были рассчитаны на предотвращение возможности технического прогресса, но и на максимально щадящие условия выживания. Мария поняла – и приняла рекомендации, написала первый вариант Закона, собрала разрозненные пожелания… В общем, оказалась сначала агентом влияния Пастырей, а затем, в новой, незнакомой среде, руководящим и направляющим началом. Случилось это постепенно, оказалось необратимым, перешло в культ и привело к монаршей власти.
Чего Мария не смогла – так это изменить образ мыслей и речь подданных, а потому, помимо Заветов, писала для потомства Дневники и вплоть до смерти учила своего очень позднего сына двум языкам и двум способам мышления.
Что-то там было ещё… Денис смутно помнил, что к концу жизни Мани начались перебои с визитами Пастырей – только одна (одно?) из них поселилась в Старом Городе, но потом и она куда-то исчезла, оставив звездолёт. Что там случилось – то ли они все передрались, то ли повымерли – но с тех пор Пастыри не навещали Подворья, а Старый Город был надолго заброшен.
- Отстань со своей Маней! – оборвал поиски Вольда Денис. – Мешаешь! Не до того сейчас!
Это фокус. Здесь и сейчас кончилось путешествие Вольда по мозгу Дениса: любое прикосновение к воспоминаниям выплывало в сознание Дениса и нарушало мышление. Они срослись! Теперь Вольду предстояло обитать на задворках мозга и появляться лишь с разрешения Дениса. Где уж тут вмешательство? Тут – прямое рабство: вынули, как джинна из бутылки, попользовали и вновь запихали в сосуд, закрыли пробкой – дабы не лез куда не просят…
Денис прервал страдания Вольда, выйдя из сомнамбулического состояния:
- Лучше с Крилом помоги! Надо точно знать, что тогда приключилось. Не тебе объяснять – сам знаешь.
Ну да. Вот и причина бешенства Дениса: Мотя. Она - и ропщущий курятник за её спиной. И хмурый Николай.
- Гнать надо Крила! – заявила Мотя, едва распихала Сестриц и женщин по сохранившимся строениям. Выполнила неотложное и заявилась к палатке с товарками, подняла крик, и Илья не выдержал давления, впустил жрицу к Барину.
- Что ты его приветил? – вопила Мотя, хлюпая и дёргаясь. – Он очухается – и тебе башку снесёт. И твоя уродина ему поможет. Мало нам своих, чужую приволок! Гони Крила, Барин, велю!
Вона. Велит. Хорош Барин, коли жрица распоясалась…
- Не знаю ещё, - нахмурился Денис. – В чём его вина? Гнать – против Завета.
- А я отмолю! – пропела Мотя. – Али ты с ума съехал? Ныне решать мне – ты до свадьбы полубарин, а невестушка тю-тю!
- Охолонь! – приказал Денис. – Подумаю – решу. Завтра. Спать иди – навоевалась.
- Мужик! – плюнула Мотя. – Вам бы век дрыхнуть…
Теперь Денис ждёт помощи от Вольда: похода в сознание идиота. Это как? Как построить параллельное сознание в ущербном мозгу?
- Я не дух бесплотный! – взбеленился Вольд. – Я – информационная структура! Мне зрелый мозг нужен, а у него в голове кисель! Ты мне ещё предложи дубень твой прослушать. Уйду из тебя - и не вернусь.
- А может, не всему уходить? – предложил Денис. – Только вроде… щупать? Я, когда за тобой пошёл, не сразу весь в Петьку попал, сначала за тело ещё держался. Потом унесло.
- Именно. Унесло. Но ты ушёл из своего тела, вот – смог вернуться. А я – чужой. Мне твоё тело не впору, держусь, как на верёвочках растянутый: где шире, где уже… Не рассчитать при возврате, коли ты не связан. А если он, Братец твой, меня унесёт, я там не закреплюсь. Структура искажена, общие принципы не работают. Сходства нет. В него упасть – что в собаку: на четвереньки и с хвостом.
- Это ты загнул! – фыркнул Денис. – Мозгов у него нет, но тело в порядке. Получше моего. А шире там, уже… разберёшься. А хочешь, я пойду, а ты подержишь? Мне, сам говоришь, вернуться легче, да и знаю я, что он понимает, что – нет.
Так? – Это мысль. Вольда искушало то самое «держание за руку», что он придумал – но не исполнил. Ещё хотелось расправить плечи в теле. Ещё… да просто – прав Денис: ему в Криле будет легче. А опыт… Нет ещё этого опыта ни у Вольда, ни у Дениса. И если Вольд не удержит Дениса, то его не будет. Причём Вольд, может, и вернётся в Яблоню, а вот Денис сгинет в Криле.
- Всё понял? – спросил он Дениса: тот ведь теперь контролировал все мысли Вольда. – Решай сам.
- Не опасно там, где нас нет, - ответил Денис. – Любочка! Отойди от Крила. Действуй только, если будет биться, и не бойся. Если я откину копыта – зови Илью. А пока – брысь в угол и молчи. Ясно?
- А я? – зашевелился Ваня. – Мне что делать?
- Тебе – меня держать, если забьюсь, как припадочный.
- Это с чего? – удивился Ваня.
- В Крила пойду. Узнать надо, виноват ли.
- Ты – жрец? – восхитился Ваня.
Денис пожал плечами.
- Считай так. Но – тайный.
- Жрец? – спросил Вольд. – Они обуревают?
- Это сказки, - успокоил его Денис. – Зато из-за них я понял, что ты есть такое. Кабы не сказки – сидел бы я у Моти под запором, как шизанутый…
- Хватит трепни! – приказал он вслух. – Приготовились! За боевым козлом – вперёд!
- Они бывают боевые? – не удержался Вольд – и взлетел, заполнив тело и ощущая, как сматывается где-то внутри бобина каната, яркая точка на его конце летит всё дальше, и слабеет до страха внутри связь с Денисом.
Что делать?
Он стал мысленно придерживать кабестан: медленнее. Ещё. Помалу. Точка заплясала вдали, дёрнулась и подала назад, изрыгая сноп искр. Удар по темени, вспышка. Канат потянуло… Шалишь! Целый Денис дороже своей, теперь полупустой, головушки. Стучи не стучи – Вольд не отпустит связи. Держать надо – держать будем.
Денис снова затормозил где-то там и медленно вплыл в сознание Крила.
Вот зелень и полутьма чужого мозга - вязкое желе, в котором почему-то надо бы плыть вверх, а - держит. Словно бы помост над головой, и вся сила уходит на то, чтобы пробить головой этот помост. Беспомощность – и воля плыть вверх. Сосёт где-то в желудке.
Наконец, желе прояснилось, а в голове Вольда колоколом забил монотонный голос: «Денисушка! Почему! Нельзя! Матушка!». Червяком пыталось пробиться сквозь желе какое-то решение, но взрыв оргазма откинул этого червяка и сменился яростью.
- Нельзя! – вопил Крил, закрывая глаза – а они открывались сами, видя откинутое одеяло, лоснящееся извивающееся тело, запрокинутые руки, и слыша хриплый голос Леоноры:
- Иди, Братец. Иди сюда. Постелю обновить надобно. Ну! Иди. Я теперь твоя Барыня: что скажу – делай!
- Нельзя, - прошептал Крил, прикрыв рукой намокшие штаны. – Матушка не велит.
- Померла она, - буднично сказала Леонора. – Я теперь тебе матушка. Вот и иди, поиграем. Ты будешь Барином. Хочешь?
Ярость и стыд Крила дёрнули червяка сознания по уже известному пути. В глазах встал Денис со стрелой в паху и сладкий запах ярости и крови. В руках Крила сам собой оказался топор, вырванный из петли на поясе, и сознание отключилось, лишь вой: «Нельзя!» - преследовал Вольда, который озверело тянул канатом связи безвольную пригасшую искру Дениса…
- И ничего ты не трясся! – доложил Ваня. – Ты врал?
- Может, и врал, - сумрачно ответил Денис. – Крила-то кто держал?
- Вместе, - сказала Любочка. – Не врал ты, Барин. Я тебя чуяла в нём. Он виноват?
- Нет. – Денис отвернулся. – Иногда не поймёшь, что хуже: идиот, или дура развратная… Спать ложитесь, он уж до утра не проснётся: навоевался, ровно Мотя.
- Канат? – удивился он назавтра. – Не было такого. Я тебя за руку держал. А ты, когда я ослаб, так сжал, что и посейчас рука болит. Думал, кости переломаешь. Гляди – синяк.
Вольд разглядывал лопнувший на руке сосуд. Вот тебе, демон, и чувство тела! А где тут его кабестан?
Пока разбирались, пока с печалью осматривали бессознательного Крила, чья рука выглядела вряд ли хуже загноившихся, покрытых коростой искупительных ран на груди и целой руке – явился Илья с завтраком, а там и Мотя приключилась.
- Чего во сне удумал, Денис? – Она подчеркнула имя, отказываясь признавать Дениса Барином. – Не будешь с ним возиться – сам помрёт денька за два. Вышвырнешь – тогда подумаем, как нам с тобой быть.
- Не виноват он, Мотя, - устало сказал Денис, давясь пригорелой сухой кашей. – Леонора к нему сама полезла. И ты к тому руку приложила: дообучала девку бабскому ремеслу – так она дурака приголубить решила. Для пробы. От скуки, от мерзости своей, али от твоих учений – теперь не узнать: мертва. Но уж иную невесту я тебе обучать не отдам: загубишь. В кровати валяться – и пёс природой обучен, так ты ей науку поперёд мужика втемяшиваешь. Ты всех баб так? То-то я думаю, с чего мужики мои все одурелые. А может, природа-то знает лучше, чем ты?
- Супротив кого прёшь? – взвизгнула Мотя. – Ты кто есть? – Выродок Анастасеи - и всё, потому – мужик. А я – первая жрица! Не твоё собачье, кого я чему учу! Сопли вытри! Забирай своего Братца и уродину. Мальчишку – я заберу. А ты – мотай отсюда. Хучь в Новый Город, хучь в Старый – мне плевать. Здесь тебе не жить – изведу.
- Анастасея тебе Барина оставила. Кто-ж теперь сядет? – сухо спросил Денис. – Я-то уйду. Собирай народ – с честью воинской прощание я заслужил.
Промозглый день они встретили на площади – не осталось места под крышей для полного сбора. Вольд, наконец, одобрил манеру Дениса кутаться в одёжки: мёрз нос и щёки, но телу было тепло, не в пример большинству его народа… то есть, Денисова клана. Не поймёшь, почему они трясутся – то ли «тикуют», то ли замёрзли.
Братцы и Сестрицы стояли в стороне, разделённые толпой нормальных… условно нормальных баб. Против них стояла шеренга его боевых товарищей. Илья притащил носилки, и Петька сидел в них, пытаясь сквозь щёлки заплывших глаз разглядеть Дениса.
- Люди! – сказал Денис. – Не хочу раздора. Не отдам Крила: он не виноват. Я нынче ваш Барин, и невесту нашёл себе по нраву, не то, что первую дуру. Любушка мне красива, а вам – уродина. Коли Мотя требует, мы уходим. Ваню тоже вам не отдам, обойдётесь. Мой он, да Любочкин, да свой – сам себе Барин. Он идёт с нами. Не помешаете – уйдём с миром.
- Откажись от девки! – крикнул из шеренги кудрявый Лёня. – Крила оставь, коли невмочь уморить. Ему теперь и козла не зарезать. А девку – прочь! Своих-то не знаем, куда девать.
- Нужен тебе Барин шизанутый? – взревел Николай. – Мало болбочет не пойми что, так и обмирает! Пусть уходит! Своего найдём!
- Не по Завету, - улыбнулся Денис, тиская дубень. – Без меня ваш Барин будет самозванец. А, Мотя?
Мотя тряслась невдалеке и молчала: размышляла.
- Илью – Барином! – объявил Денис. – Он мне двоюродный, Бабы Мани кровь. А жена, - он повернулся к Моте, - приструнит, если что, а, Мотя? Петька ваш наследником будет, чуешь?
Илья замахал руками.
- Барин – Денис! – крикнул он. – Его Анастасея готовила, а я – недоучка. Без его и Петька – не Барич. Прости, девка! Шла бы ты отсюдова – ишь, вода замутилась! А его уж нам оставь.
Любочка попятилась, но Денис схватил её за руку.
- Барину не противятся! Коли вы так сразу меня учить задумали, какое я вам Барин? Ухожу.
Они шли, протискиваясь, мимо толпившихся мужчин, и те отводили глаза.
- С вами я ! – завопил Петька. – И я с вами!
- Молчи! – прошипела Мотя. – Лежи и не пикай!
И они ушли – Любочка и Ваня, Денис и Вольд, Улей, пёс Аркан и боевой козёл Барина: огромный бурый Леший. Последние догнали их уже в лесу. Верёвка на ошейнике Аркана была перерублена. Ильёй? Петькой? Зубами Лешего?
Теперь их стало больше, и на душе Дениса спокойнее. А прощание переживать незачем. Он уж заранее всё решил, народ-то свой знает. Народ его задним умом крепок, а нынче повернулся передом… Пусть их. Лес – примет.
Носилки с Крилом тяжело волочились за Ульем.
Осенний ельник неприветлив: перекрывал путь буреломами, чмокал под ногами сырой мох, унылые ветви мазали по голове, окатывали струями ледяной воды, накопленной от утреннего дождя. Скользкие упавшие стволы неожиданно проваливались, и Ваня нравоучительно вещал:
- Не ступайте, где матушкино просо: там гниль.
Любочка фыркнула.
Все шли пешком: Улей не согласился принять в седло Любочку, и мужчины, вопреки рациональности, разделили её пеший путь. Каждый шаг требовал внимания: матушкино просо – мелкие красные грибки, вроде сыпи на опавшей хвое и ушедших в мох старых лежачих стволах, - было едва не самым многочисленным обитателем леса. Ступишь вроде на хвою – а она провалится под ногами. Любочка едва не сломала ногу, когда решила прыгнуть через лежачий ствол. Мох под ногой ушёл вглубь, она провалилась по колено толчковой ногой, и инерция понесла тело вперёд – на излом колена. Едва она охнула, Леший с силой толкнул её в бок, и тем спас ногу.
Теперь Любочка сидела во мху и растирала ногу, Леший с Арканом сновали где-то впереди, а Улей стоял рядом, дрожал и злобно фыркал: он не лось, по болотам шастать.
- Лес примет, - прошептал Вольд. – Вот и принял. Грибы растут, чтобы их есть. А эти кошмарики растут, чтобы самим всё сожрать. Вот если умереть тут – они набросятся?
- Так и хороним, - подтвердил Денис. – Коли не достоин огня – отдаём просу. Очистит в момент… Погоди! Как это – грибы едят?
- Наши грибы потише будут. Растут себе тихонько, а после, вместо ваших шариков, симпатичные такие… ну, грибочки: шляпка на ножке. Жаришь и ешь. Зато и ёлки у нас повыше. Дольше живут? Даже больные, ещё годы проскрипеть могут.
- Годы? – поразился Денис. – Да у нас в месяц их разделают! Этот ельник – уже не жилец: через год здесь будет болото.
- Как же вы ориентируетесь?
- Говорил же! – ответил Денис. – У нас карты: направление – расстояние. Как я по ёлке обозначу, коль она может в одночасье сгинуть? Не камень: вот жива – и нет её.
- Привал! – объявил он, придерживая рвущегося вперёд Ваню. – Добегались. Любочке посидеть надо. Погодите.
Денис отвязал носилки, пошёл, щупая ногой кочки, махом подозвал Улья и канул во тьме деревьев. Бледная Любочка сидела на подвёрнутой ноге и пристально смотрела ему вслед. Ваня неприкаянно бродил вокруг сестры.
- Не вернутся? – наконец, не выдержал он.
- И что? – равнодушно ответила она. – Я же с тобой. К Старому Городу выведу. Есть хочется. Стерва Мотя не дала припаса. Жаль, козёл боевой, а то бы поели.
- Он тебя спас! – рассердился Ваня. – А ты – поели!
- От голода тоже умирают, - покачиваясь, сказала Любочка. – Ты видел здесь еду, кроме матушкиного проса?
- Леший сам тебя съест! – крикнул Ваня. – Ты чего сегодня злая?
- Потому, что люди злые, - объяснила она. – Злые и похотливые.
На носилках задёргался Крил, хрипя:
- Нет, матушка! Нет! Я не плохой! Не плохой я!
Он завыл и вывернулся из носилок.
- Помоги! – ахнула Любочка. – Скорее его на носилки!
Они пытались вернуть огромное, сопротивляющееся, горящее тело на носилки, когда из леса вышел Улей под ворохом лапника. Денис ускорил шаг, но не отнял руки от веток, пока не донёс до Любочки. Добрался, раскинул ветви веером, помог Любочке – взгромоздил Крила на носилки – и приказал Ване:
- Ветки осмотри, сложи в три слоя – умеешь?
- А то! – обрадовался Ваня и кинулся к ветвям.
- Всё решал, кого в жертву, - извинился Денис. – Вот, задержался. Смородина цвести будет. Пришлось ёлку.
Ваня вскрикнул, тыча рукой в одну из ветвей:
- Коробок!
Денис выдернул изо мха относительно целую палку и откинул ветвь.
- Остальные в порядке, - доложил Ваня. – Можно сесть.
Денис затащил носилки на подушку ветвей, кивнул Любочке и снял лист железа с попоны Улья.
- Не еда, так тепло, - сказал он, положив под живые зелёные ветви факел. Кровь земли вспыхнула, зашипела и вмиг высушила топливо.
- Грейся! – велел Денис, и снова ушёл с Ульем туда, где громко мекал Леший.
- Чего он мекает? – удивилась Любочка, расправляя складки верхней юбки, подвешенной над огнём. – Сам-то разве не охотник?
- А ты рискнёшь получить здесь рану? – с вызовом ответил Ваня. – Они же слабее Дениса, да и дубень у него.
- Дубеню жить два часа, - бесцветным голосом сказала она. – И веткам, что под нами, ненамного больше. Поспи, пока дают. Сколь долго это болото – не чую. Нормальные звери сюда не зайдут, зря козёл старается. Поспи… Зачем Дениса сюда понесло?
А Вольд тем временем смотрел на зелёное свечение костей, торчащих изо мха.
- Наш, - вздохнул Денис. – Видишь, даже в полутьме светятся? Нашими костями можно пещеру осветить. Новгородцы бы здесь целиком загинули, без следа.
Да эти люди живут на уране, или чём похуже! Чего же ждать от их приплода? Спасибо, живы, а уж мозги – какие Господь определит: кому – Кузеном, а кому – Братцем.
- Опасно же! – взвыл Вольд. – Тебе что тут надо? Неужто тут везде так?
- БабМаня мне нужна, - отрезал Денис. – Я к ней иду. Прощаться. А штаны мои только Улей подымет: защитные.
- Сам-то в штанах, а вот как дети-новгородцы? – возмутился Вольд. – Они тут от лучевой болезни сгинут, осёл ты барский!
- Часок-другой не повредит, - сказал Денис. – Испытано. Им здесь жить, не в Новом Городе. Они уж где только не ходили. На плато – того хуже. Там и глаза светятся, коли пожить месячишку. Там болота пострашней – а эти «дети» их прошли. Слабак ты, Вольд. Всё ахаешь. За жизнь все платят цену. По цене – и жизнь.
- Что она потом родит, Любочка?
- Уродов родит. Каких и в Новом Городе, для того им смертных лучей хватает. Она – уже негодная, и Мотя это знает, вот и гонит. Какой Барин без приплода? Леонору-то – по приметам отбирали. Будто жить с приметами да похотью лучше! Зол я. Не лезь.
И Вольд не лез: Денис закрылся. Просто шёл по кочкам. Где-то мекал Леший, лаял Аркан, а он шёл к могиле Бабы Мани, отбросив все мысли. Пробовал ногой мох и ступал. Шаг. Ещё шаг. И ещё.
- Чего ты хочешь от меня, БабМаня? – спросил он у каменного креста на лысом, каменном же, пригорке. – Ты тут, среди смертных лучей. А я должен решать, как спасти народ. Как жить, коли половина людей не соблюдает Завета, коли гонят Братцев, и они становятся Дикими? Я убиваю их, БабМаня – не гоню. Убиваю. Они – убивают нас. И едят – нас. И жгут – нас. А мы только отбиваемся. Ну, пусть я убью их всех – завтра народятся новые. Новые изгои Нового Города. Я что, должен убивать и убивать?
- Положи любимый дубень и в руки книжку возьми! – не сдержался Вольд. – Читай про неё, а не лбом стучи об крест. Ведь она же искала выход! А ты – прочесть не соизволил.
Вроде, БабМаня согласилась: крест высветило солнце, и Денис поднялся на ноги.
- И куда? – спросил он Вольда.
- К кораблю, - ответил тот. – Уводить так уводить. Не нужны БабМане светящиеся узоры из ваших костей. Другое место искать надо. Материк, что ли, другой? Или планету.
Они вернулись, когда Любочка уже сгребла золу с листа и надела высохшую юбку. Крил затих и лежал на носилках, блаженно улыбаясь. Денис закрепил железо и повёл отряд дальше.
- Туда короче, - махнул он рукой. – Через час уйдём с болота.
- Куда? – спросил Ваня.
- В Старый Город. Там есть, где жить.
Молча хлюпали сапогами последующий час, и лишь на траве нормального леса Любочка звенящим голосом спросила Дениса:
- С чего ты взял, Барин, что я за тебя пойду?
Денис застыл, дёрнув поводья.
- Ты же смотрела на меня так… сердцем. Разве нет?
- Нет у меня сердца! – крикнула Любочка. – Нет его. Его забирают сразу, как начнут учить работе. Я смотрела на тебя рабочим взглядом – чтоб не бросил нас одних. Зачем мной прикрывался? Ведь не из-за меня ушёл – по надобности. Что надо тебе, Барин, что оставил без присмотра свой народ?
- Душа-то осталась тебе? – мягко спросил Денис. – Коли осталась, тогда поймёшь.
- Душ во мне – что рыб в озере. Мне жрицей быть, не женой. Да кому такая пригодится? Я ведь козлу твоему, с псом, ближе, чем тебе. Нелюдь я, понял?
Вольд вдруг рванулся сквозь Дениса, на мгновение отняв у того тело.
- Ты – БабМаня, Любочка. А Ваня – Аркаша. Вы – новое начало. Нелюди не вы. Они – несчастные нелюди. Их вызволять надо, вот Денис и старается.
- А ты кто? – вздрогнула она. – Ты его одержал? Это тебя я чую? Вот он – Барин, а вот – ты. Иной. Чужой. Не плохой, нет! Но страшный.
Денис сгрёб Вольда в угол сознания.
- Так ты боишься меня – такого?
- Чего бояться? Страх мой сам себя сглодал… Ты – о постеле мечтаешь, сердца ищешь, он – о душе страдает. Не люба я вам – любопытна. Ваня-то рад вам, а я… мирюсь. Мне – одной надо бы, я не женщина. Я… Да ну! Иду с тобой. Помощь от меня есть, и ладно. И – всё! В жёны – других ищи.
- Прости, - сказал Денис. – Обознался. Обидеть - не хотел.
- Барин ты, - заметил Вольд. – Спрашивать согласия не обучен. А она – не твоего клана. Она и от своих бежала сломя голову. Вымерзла она, Денис. От отчаяния вымерзла. Ей сейчас в самый раз какое-нибудь новое нашествие Пастырей – она сдюжит. Тоже – от безнадёжности. Мария ведь, как и она, играла в жизнь при испытаниях: она ещё раньше потеряла надежду на селян… Так?
- Хватит учить! – оборвал Денис. – Я тебе не дубень. И сам чего-нито понимаю. Лезешь в душу, как мамка. А ты – не она. Ты – прилипала. Дух слабый и бестелесный. Уймись.
Вольд унялся. Интересно, как Денис думает без него общаться с кораблём?
Уже через час Ваня перестал дуться, а Любочка расслабилась, прояснив отношения с Денисом, так что брат с сестрой устроили беготню вокруг недоумевающего Лешего и втянули в неё Аркана. Даже Улей вроде заулыбался: как прекрасна жизнь, когда болото позади!
Вечернее солнце пробило облака, те закружились хороводом, утянув вверх ветер, и, хоть солнце уже не грело, стало потеплее. Денис горбился за Ульем уже не для защиты от ветра, а, скорее, чтобы скрыть недоумение: как же теперь жить? Стройный, казалось бы, отряд рассыпался на независимых и ничем не связанных людей – им-то он не Барин, и лишь его физическая мощь оправдывает главенство. Зябко это. Зябко и зыбко. Он снова впал в безмыслие.
Залился лаем Аркан, кинулся к дальним кустам. Его обогнал, радостно мекая, Леший. Это что?
Илья это. Илья, и тюком лежащий в седле Петька, и Обжора, меряющий злым оком Лешего, и – его отряд! Не этот странный сброд, что делит с ним изгнание – нет! Отряд его боевых товарищей. Ну, и с чем?
- Хрен с ней, с Мотей, - говорил Илья, радостно обнимая Дениса. – Мы тут подумали – и решили, что Петька прав. Николашу с присными да Лёньку ей на развод оставили. Хочет сукой жить – вот ей пара ох… ных коблов. А мы – к тебе.
- Прости, девка, - обернулся Илья к Любочке. – Продал я тебя, а ведь ты Петьку на ноги ставила, сама к нему через Диких шла… Проруха моя. Прости, коли можешь. Зато я тебе бабской лабуды целый короб набрал – негоже бабе всё в одном в пути. И жратвы припас – не помрём!
- Красивая ты, - вдруг сказал Петька, вертя головой и пытаясь щелочками глаз разглядеть Любочку. – Спасибо, красавица. Барыня ты моя, а то-б я бы…
- Это когда с коня сам слезешь, - засмеялся Денис. – Тогда и мечтай. Обознались мы – Любочка свободна. Барыни нету пока… А может, и не будет. Будешь ты, Петька, Манин род продолжать.
- Так чего-ж ты… - задохнулся Илья.
- Дело есть. Эх! Хотел Подворье на тебя оставить, а ты – Николая… Теперь не вернёшь. Да защитит ли он?
- Дубенем махать могёт, только башка – что дубень. А людей у него десятка четыре, да бабы озверелые. От Диких отобьются…
- Эй, злыдень! – завопил Илья на Обжору, что подступил к Лешему, надеясь биться за главенство. – Леший тебе копыты обломит! Кыш!
Обжора обиженно потрусил за обоз, звучно оросив ближний куст. Леший отвернулся.
- Так чт; дело? – прогнусавил Илья, зажав нос и отмахивая ладонью волну аммиака.
- Решать надо, Кузен. Мало нас – много Диких. Хочу отход искать.
- Барское дело. Моё – тебе подмога. Каша, кони, скарб да личный дубень. Только плодиться нам – одна Любаша. Нехорошо.
- Баб заберём. С остальными – решим после дела. Куда брать-то? Сначала – отход ищем, после - решаем.
- Соображаешь… Эй! Эй! Девку из оцепления выпустить!
Денис оглянулся – и гаркнул:
- Не девка она вам! Жрица!
Подъехал и передал последнюю тетрадь Бабы Мани в напряжённо вытянутые руки Любочки. Она подняла тетрадь к небу и заулюлюкала. Денис оглянулся, и теперь Вольд изумлённо смотрел, как вокруг Любочки выстраивается отряд: справа, как и стоял, Денис на Улье, впереди – Леший, позади – Аркан с Обжорой при конях Ильи и Петьки, за ними Аркаша и, по четыре в ряд, добрая сотня Кузенов. Из обоза примчался мальчишка, что не был с ними в прошлом походе, отдал Любочке поводья мышастого жеребца. Улей напрягся было, но жеребец положил голову на Любочкино плечо: принял.
- Мотьку, значит, в отставку? – заметил Илья, когда Любочка вскарабкалась на коня и приняла в седло Ваню. – Пришла в негодность. Устарела и скурвилась. А ты прав, Барин.
- За боевым козлом! – гаркнул Денис. – Вперёд!
Петра
- Я назову тебя Попчик, - сказал Петра, хлопнув тапира по заду. Зверь воспользовался тем, что Петра сел, отвернувшись, пока Бригитта приводила себя в порядок, и завалился рядом, чуть не раздавив бронированные ботинки лифтёра.
- Ты типичный младенец – счастливый, тяжёлый и непредсказуемый. Вот, например, что ты ешь – цветы, или людей?
- Пастырей он ест, не людей, - объяснила Бригитта. – Что такое «тапир»? Этот зверь у нас называется «слон».
- Слоны никого не едят. Они едят кашу вёдрами и пьют чай. Они носят брёвна и катают детишек. Поди, сядь на родителя этого чуда – не поймёт и закусит тобой.
- Мной – да. Не тобой. Я – аталанта. Во мне есть кровь Пастырей. Мало, почти исчезла, но есть. Сколько генжеры не бьются, у нас до сих пор рождаются Пастыри. За последнюю сотню лет всего десяток, но… слоны их получили.
- Чего? – ошеломлённо сказал Петра. - Вы их скормили?
- Так заведено. Их сразу отправляют на материк, и слоны лакомятся. У слонов долгая память. Наши Кормачи – без пастырских генов, чтобы не искушать. Они – тоже отход, с другой стороны: они - люди. Их ещё меньше.
- Вот, родили – и слонам?
- Ты не знаешь Пастырей! – возмутилась Бригитта. – Они чёрные маги! Они взяли нас в осаду двести лет как. Неужто мы будем растить у себя лазутчиков?
- Ну не знаю, - протянул Петра. – Наши Пастыри вроде нормальные. Маги какие-то… Наш Куратор – вообще душка. Ротик откроет, чего скажет. Другие похуже, но слонам отдавать… Попчик, а ты – закрой ротик, а то меня дрожь пробирает. Поди, цветочек понюхай… И всё же я – ходячий вопрос, - сменил тему Петра. – Генжеры – это кто? Тоже люди?
Бригитта передёрнулась.
- Тьфу! Они – аталанты. Они восстанавливают наш геном. Если, к примеру, летаешь – в твоём потомстве могут быть Пастыри. Тогда генжеры работают с твоей яйцеклеткой… гм… либо сперматозоидом – тестируют, правят. Уничтожить Пастырские гены можно, но глупо. Там есть хорошие свойства. От полета, к примеру, отказываться жалко.
- Летаете? – поёжился Петра. – Вот прям так – взяли и полетели?
- «Так» ничего не бывает. Летаем, если есть ген и магическая подготовка… Можешь повернуться.
Петра не стал. Сидит и сидит. Вертушка он, что ли? Но допрос продолжил:
- Все?
- Что – все?
- Все летаете?
- Один из сотни. Тем – прямой путь в Магистерию.
- Ага. Значит, ты…
- Я могу. Редко. Я слабая. Зато Чёрные Пастыри летают все!
- Вот! А они-то откуда взялись? Наши-то – не маги?
Бригитта поёжилась. Петра попал в цель, в болевую точку аталантов. Её учитель Мерлин считал, что кого-то из потомков аталантов слоны не съели, и они выросли и размножились, создав противную расу. Мало кто из аталантов разделял точку зрения Мерлина, и он слыл странным. Доказать ничего не удавалось: в распоряжении науки были лишь ткани старого Киборга, но не было ДНК Пастырей современности.
- Это кто – Мерлин? – вцепился в Бригитту Петра. – Почему уникум? Может, дурак?
- Мерлин – мой учитель, - разозлилась она.
- Тогда ясно, зачем ты в городе паслась, - заявил Петра. – Ты не меня стерегла, а Пастыря – Куратора. Умыкнуть и проверить гены. Знаю я Яна, он бы точно так устроил. Ты не вербовщик, ты - боевой агент!
Он едва успел уклониться от луча и укатился в кусты.
- Шпион! – вопила Бригитта, полосуя лучемётом пахучие цветочки. – Пастырский прихвостень!
Петра устал метаться, и никак не мог подкатиться ближе, но Бригитта забыла про Попчика. Возмущённый тапир налетел на неё сзади, Бригитта рухнула ему под ноги, и зверь заплясал на её теле, громко вопя. Когда тапир перестал чувствовать шевеление жертвы, он слез, обнюхал бесчувственное тело, протопал к изуродованным кустам и начал лихорадочно поедать вянущие на глазах, срезанные лучом цветы.
Петра лежал в кустах, приходя в себя. Конечно, надо посмотреть на эту говорливую бандитку, вдруг жива… но лениво. Мышцы дрожат – накатался под лучом. Бедные жестянки в их подземном стрельбище! Такие-вот психи лупят по ним чем попало… Чёрт! Страшно. Бабы – дуры.
Он, кряхтя, приподнялся на локте – взглянуть на Бригитту, но завис в щиплющих пузырьках Берёзы, задёргался – и подсознание начало развёртывать перед ним картину Бригиттиного помешательства: микрон за микроном, секунда за секундой оно выдавало в сознание то, что было упущено в пылу боя – не боя… так, катания за кустами.
Медленно поднимался лучемёт, глаза Бригитты становились всё холоднее, пустели, отпускали мысль. Вырывался луч – синий, опалесцирующий, и врезался в мякоть лиан. Падал на Петру цветок, а там уже не было Петры – суровая школа Бени научила его быстроте реакции и умению вжиматься в землю. Петра падал, разворачивался, отползал и прыгал, а глаза Бригитты двигались за ним прыжками, словно щёлкали: осалит – не осалит? Пфф… Петру ещё никто не салил… однако дёргало все мышцы, и заходилось в адреналовом кризе успокоившееся было сердце. Эк! Так и погибнуть…
Надо тебе это, Петра? Надо смотреть, живо ли это чуждое, злобное существо там, в Петле Миров?
Надо. Потому, что, если оно живо, только оно… чёрт! – она… источник информации об аталантах. О людях, что, себе на беду, рождаются у этих оторв - и становятся Кормачами, тащат новорождённых Пастырят его глупому Попчику, портят его вкус (вполне, кстати, безобидный, вроде как у колибри). А ещё – о людях со способностями к магии, которых Бригитта ворует в человечьем городе ради того, чтобы Пастырям не достались. Что они делают у аталантов, эти бедолаги? Выносят ночные горшки? Пекут пирожки и торгуют ими вразнос? Их же не учат – не летают они, в Магистерию им путь закрыт. Семья… Какая семья? Размножаться им не дадут. Зачем плодить людей?
Вот на это всё может вывести курва аталанта… «Спасибо, Берёза, я не боюсь, - сказал Петра. – Пойду погляжу, авось жива».
Лишь миг провёл он в Дереве. Попчик всё ел свои поруганные цветы, а на розовых штанах аталанты расцвело пятно мочи. Рёбра целы, синяков не счесть, ноги висят макаронинами – перелом позвоночника. Попчик не шутил. Синяя вся, но дышит… Дыши, стерва. Дыши – и говори. Ходить при сём не обязательно. То есть, ох! Мыть не хочется.
Петра предполагал не меньше суток форы, но, то ли аталанты уж совсем нелюди, то ли эрманик не зря кусался – уже через час, когда Петра набил рот цветами ради пробы, Бригитта открыла глаза.
- Ба! Да ты жив! – удивилась она, пытаясь приподняться и шаря рукой в траве.
- Угу, - нечленораздельно ответил Петра, направив дуло лучемёта на её лоб – зря, что ли, он провёл этот час? Творчески разобрался в деталях незнакомой технологии. Кондовая человечья думка, в технике аталанты оригинальностью не блещут. – Роли меняются. Жизнь – она идёт, видимо.
Бригитта оставила бесплодные попытки сесть и принялась ощупывать ноги.
- Ты выше потрогай, - посоветовал Петра. – Мочевой пузырь тебе от людей достался.
Бригитта резко провела рукой по штанам. Вздрогнула в омерзении и дёрнула щекой.
- Что ты сделал со мной, ублюдок? – заорала она. – Почему онемение? Нейрохлыст?
Тоже приятно. У них и такое имеется.
- Попчик прыгнул на твою попку, - объяснил Петра. – В обиде за свой обед… Эк я! Поэт. У тебя перелом позвоночника, дева. Ручки есть, ножек – нет. У людей это надолго, или навсегда. А у вас? У вас нет там ганглия какого дополнительного, или ещё какой пакости?
- Ублюдок! – охнула Бригитта.
- Повторяешься. Ежели вы крещенцы человека на Пастыря, то ублюдки – вы. И ваш так называемый «отход» - это попытка природы, сиречь Господа, вернуть всё на круги своя… Итак, что делать будем? Есть можно цветочки, хотя тебя я предпочёл бы не кормить, не поить – мыть застрелишься. Я не извращенец – задницы аталантам подтирать. Ты, со своей магией, можешь подлечиться? Лучемёт, как ты заметила, у меня. Ага. Не боюсь… Или, скажем, полетаешь до дому? Мне бы проще: весишь ты почти как Попчик.
Бригитта заскрежетала зубами.
- Платиновые у тебя? – восхитился Петра. – Нормальные - от такого без эмали останутся. А что ты ешь? Камни? Я тогда тебе пентакль скормлю.
Он сумел, наконец: Бригитта расплакалась.
- Ладушки, - заключил эпизод Петра. – Вот так ты хоть на бабу похожа, и штаны розовые к месту. А то ведь раньше без эрманика-б и не вышло…
Бригитта прыснула смехом, утирая слёзы.
- Ну, ущемил! Ты не был первым, понял?
Петра удивился.
- Опыт мой, признаю, не богат, однако сей факт как-то не казался мне непознаваемым. И что?
- Не первым человеком, - процедила Бригитта. – Откуда бы мне знать про эрманика? Я ведь не жрица! У нас это – очень дорогое удовольствие: человека соблазнить. Гадость-то какая! Дрожь берёт от омерзения, кабы не эрманик… Могла ли я упустить бесплатный подарок? Брр!
- А тот, платный, что? – заинтересовался Петра.
- Тот-то? Дурак, как и ты. Вам на эрманике жабу дай, и то прицелитесь, а тут госпожа!
Да, Петра. Дипломат ты хренов. Восстановил против себя даму. Теперь не простит. Врага ты нажил, Петра, готовься к бою… Нажил? Да прояснил ситуацию! Она ли не враг изначально? Это «Брр!» объясняет всё. Извращенка, но… Не люди вами брезгуют, дама, а вы – людьми. Люди видят внешнее сходство, вы – презираете внутренние различия…
- Ну, госпожа, теперь давай говорить. Ты мне, я тебе. Я – не говорить, я – тебя вытаскивать. Шину там, постромки, и – куда попадём.
Приятности допроса и «Ха - дыхание стоя» вынесли из Петры ароматы злобы Бригитты, и он волок аталанту через кусты с воплями: «Подёрнем! Подёрнем! Да ухнем!». В постромки, сделанные из каната, найденного в инструментальном ящике Витьки, он запряг было Попчика, но тот возмутился и стал столбом. Пришлось Петре самому отдуваться. Пользы от Попчика – лишь проломы в кустах. По этим проломам Петра и влёк аталанту, наглухо привязанную к брикету крепких, в рост, палок. Чудо-дева лежала смирно, её голые ступни бороздили грязь, мстительные цветы лупили её по голове… Путь их, следовательно, был усеян розами.
Заволок её в треугольник пентаклей – и сел. Теперь-то что?
- Ты попробуй, - предложил он осоловелой Бригитте, - Может, сможешь отсюда вернуться. Что имел спросить – я спросил. А здесь – Центр Силы.
Она напряглась – и вздохнула.
- Для тебя, может, и Центр, а мне не даётся.
- Тогда гляди, какой пентакль – твой, а то к Чёрным вляпаемся.
Бригитта потребовала описать пентакли – но не нашла своего. Удивительно! Два из них были похожи – слоновий и другой.
- Беру ответственность на себя! – объявил Петра. – Доставлю – и ухожу.
Это – если дадут, дорогой лифтёр Витька. Если прорвёшься. Однако же и сидеть бессмысленно. Прыгать надо… за тем бананом, что приглянулся.
Выбранный им пентакль был белым кольцом с чёрными треугольными зубьями, направленными к белому кругу в центре. Петра исходил из того, что слоны и аталанты – несовместимы. Значит, тот знак, что не имеет похожих – знак аталантов.
Ну, и пошли они, и поволоклись в кусты за пентаклем, и исчезли кусты, и оказались они в чистом поле пред лицом пары мужиков в идиотских рогатых шлемах с перьями, при мечах и с лучемётами.
Бригитта заголосила сразу, и тут ничего нельзя было сделать: именно она – Петрин пропуск в мир рогатых пернатых.
- Особо ценен! – взвыла Бригитта. – В Магистерию!
Петра готовился драться, и потому не успел удивиться, взмыв в небеса в объятиях шины и бурной девы, слыша свист в ушах и отдаляющийся разъярённый рёв и топот Попчика, что не сумел придти ему на помощь, как в душе рассчитывал Петра. А потом мигнуло, и он остался один среди светящихся голубым магических фигур. Один. Без Берёзы. Теперь он понял, что до того она была с ним всегда. Место в мозгу… в матрице опустело.
- Из Петли Миров – да в тюрьму козлов! – заорал Петра – и отключил чувства. А пошли они! Он должен понять, что он сам такое – без тела Витьки, без своего тела, без Берёзы. Что он – матрица Петры?
Тишина. Безмыслие. Покой. Матрица без тела не спит, не грезит – она в анабиозе и, словно семя, всегда готова открыть глаза… Ну так, Петра! Открывай!
Едва светящиеся, узоры пентакля распяли тебя здесь, одного, во тьме… - Нет, ты не один, Петра! Много здесь таких. Кто они? Восставшие, нарушившие, несогласные? Раз бутылка, два бутылка… не Магистерий, а винный погреб с джиннами на все вкусы. Вот ещё одна, рядышком, извивается там, в своём пентакле. Ну, кто? Призраки проволочных волос, светлых глаз… Бригитта. И она тут сидит, болезная. Чего-сь ждёт.
Так, взбодрили матрицу впечатлениями, можно подумать. Про что? А вот что же с ним случилось. Тело его, конечно, распотрошили: гены ищут, что помогли Петре преодолеть Петлю. Мир праху твоему, Витька. Жаль, конечно: хоронили бы тебя торжественно, с песнями, начальник бы речь говорил… А может, сбросили бы в утилизатор и забыли – что знает Петра об их обычаях?.. Так вот, гены. Что им дадут гены Витьки? Петру бы им надо – да зелен виноград. Что возьмёшь с демона без его согласия? Вот, посадили в бутылку и ждут – хотят взять измором.
А матрицу не заморить. Устала от впечатлений – в анабиоз! Устала от тишины – гляди и слушай! Какая же это темница? Это удобное место для отдыха.
Вчера… нет, время назад заглядывал Попчик с двумя мужиками, рвался в пентакль – а его кололо искрами, и он жалобно скулил. Прости, Попчик. Тебя сюда не взяли. Шёл бы ты домой, к папе. Дорогу знаешь. Чёрт! Зато проницаема Петля только для Петры. Бедный зверь. Бездомный, скиталец, потерял маму с папой и любимый Петрин рукав. Погоди, Петра выберется – ух, свирепый! – и всё встанет с ног на голову. Ага. Именно. Это аталанты ногами решают, а Петра – головой. Тьфу!
- А это у нас что? – жизнерадостно подумал уродливый кривоногий Пастырь. – Поглядим. Ба! Ловушка для демонов. Одна… и вторая. Оба пола присутствуют. Обучились, мерзавцы, либо шпиона у нас завели. Так. Дама – из картотеки. Изучать её ни к чему – прозрачна. Весь её смысл – этот вот самец.
Он осторожно перешагнул границу прихотливо выписанного узора и плюнул на светящуюся охранную линию.
- Угм? – отозвался Петра. – Не лезь, Попчик. Я сплю.
- Знаменательно. Аталанта по прозвищу Попчик. Рушится мир! При их-то спеси!
- Скушно! – пропел он голосом Бригитты. – Ну что ты всё спишь?
- Если дерьмо лежит рядом и его нельзя убрать – отключи чувства, - назидательно сказал Петра. – А вы, чёртовы аталанты – такая гора дерьма, что только спать и остаётся. Ты же – какашка главная. Изыди.
- А ты кто такой? – своим голосом транслировал Пастырь. – Так уж всех в одну сковородку? Рагу получится, с основным вкусом бледной поганки.
- Ты, остряк, где? Тоже тут? – оживился Петра. – Хоть поговорим.
- Я гриб белый, качественный, меня с Бригиттой не равняй.
- Звать тебя как, боровик? – подозрительно спросил Петра.
- Мерлином, если в маске, а лицо я не показываю.
- Во! Так я и думал. Нашла, дура, кому служить с потерей души. Зомбировал её, Учитель?
- Зомбируют сильных. Она сама такая: религиозному экстазу подвержена. Путает Господа с дьяволом.
- Ну, - сказал Петра. – Если я не идиот, ты – Чёрный Пастырь. Откуда у тебя сочность и богатство нашего языка?
- Вашего? Интересно. Вообще-то я говорю мысленно. И ты – мысленно же – отвечаешь: сказать иначе тебе нечем. А жаль. Лучше самому знать, чем спрашивать.
Петра фыркнул.
- Да брось. Отвечаю на твой невысказанный: я – человек.
- Твоего мяса уж нет. Не мудри.
- Отвечаю. Я – человек-демон.
- Ух! – сказал Пастырь, и надолго замолк.
Петре вскоре надоело ждать очередной реплики. Пришлось брать беседу в свои бестелесные руки.
- Неувязочка получается, - сказал он. – Ежели это ты её на задание посылал – она должна была доложить. Учитель ты ей, а?
- У неё учителей – сколько скажут. А скажут ей начальники. Им-то она всё сдала, да не учла, что сильного демона держат иным полом… Откуда узнали, чёрт побери?.. Её к тебе пристроили, благо увечная. Чем возиться… У них так: всё рационально. Родился детёныш не в масть – слону его! Либо в рабство: кристаллы магией накачивать. Это – аталанно. Жизнь не отбирают, её дарят слонам и кристаллам, да натравливают выродков друг на друга: одни убивают других. Вот что мы, нынешние, делаем? – Осаждаем их остров, качаем магию из кристаллов – то бишь, из людей, а люди, кто поплоше душой, везут нас, несмышлёных, на съедение. Кому? Смешно! Нашим
приёмным родителям – слонам. Не едят нас слоны, понял? Пробуют – гены проверяют – и берут под опеку. А Кормачам, выкормышам аталантов, аталанность не позволяет смотреть, как хрумкают. Раз пробуют, значит, съедят. Они сами себя в петлю вогнали: нас всё больше, их всё меньше. А гонору! А пиф-паф! Летают, если не шлёпаются!
- Погоди. Секретный проект по отлову Пастыря – Куратора твой?
Пастырь вновь замолк.
- Такое? – раздельно сказал он наконец. – Нет. Для нас – свято. Мы всё мечтаем связаться – и боимся. Боимся стать низшей кастой.
- Ни черта ты не знаешь! – констатировал Петра. – У тебя – меня нет. Организуй побег, на пару разберёмся. Эту ежиху тоже взять не мешало бы: хоть что, да знает. Я-то её допросил, да знал бы тогда, о чём спрашивать… Вот что: не пойму я твоих речей. У слонов вы бы как Маугли вышли: бегали бы по грязи да чавкали цветочки. А вы – сила, раз они так вас боятся. Есть секрет в коробочке?
- Ты и впрямь не аталант. Они – знают. Их прародитель – Киборг – давным-давно дал дёру на материк и стакнулся со слонами. У нас, следовательно, есть весь информационный блок Пастырей и людей… ну, с купюрами. Это – пока он жив, а жизнь его поддерживать нам нелегко: технологии нам не под силу. Мало нас. Держим его больше на магии. А вот аталанты – это технологи. Ух, ядрёные! Остров свой изрыли, на берег материка ходу из-за нас нет, а дальше – дальше опять секретные проекты. Там ведь – люди второй экспедиции, и ископаемые… топливо, уран и всё такое. Аталанно оставить только ископаемые. Люди – расходуемый материал… А это – наша планета! – вдруг рассердился Пастырь. – Праматерь Пастырей! Мы вели раскопки!.. Ладно. Уходим, человек. Я, пока суд да дело, тебя прозвонил. Сюда иди!
Попчик резво ворвался в зал во главе отряда людей.
- Пятый Зет! Прими парня! – распорядился Пастырь – и Петру понесло в чужое человеческое сознание. Хлоп! Искры из глаз – и тишина.
Он очнулся в зелёном мире Берёзы.
Вольд
Кабы Берёза не впустила Вольда – не было бы у них связи. Сам Петра не знал, что такая связь между стажерами возможна, а Петля и Аталантия, не говоря уж о ловушке аталантов, были для Вольда недосягаемы. Вольд уже заволновался – не мог найти двоих: Петру и Валенту. Валента передавал лишь многократно повторённые, как брикеты штампованного печенья, картинки с пирамидками, а Петра – просто исчез.
Сам Вольд маялся бездействием, отключённый от походной жизни волей Дениса. Тот не хотел пугать Любочку и, одновременно, наказывал Вольда за самовольный захват тела. Вот и занялся Вольд разговорами. Теперь они знали друг о друге кое-что… кроме координат планет.
- Бери блоком! – распорядился Петра. – И давай – блоком. Мне некогда. Пошёл дальше работать: жизнь вертится.
Новенькое. Хорошо придумал Петра: блоком-то чище. Блок передаёт всё, а не результат обработки. Вольд теперь со всеми так будет связываться – блоком. Времени, конечно, на обработку уйма уйдёт… Из блока не вырезаются куски бытового характера. Чёрт! И по нужде ходить с ними придётся. Зато – полная информация, а времени Вольду не занимать стать: вся его нынешняя жизнь – это досуг.
Так, на досуге, в монотонном движении отряда к цели сквозь ледяные ветра и дожди, по унылому мокрому ельнику с редкими пятнами уже облысевших лиственных деревьев, на скучных привалах, на фоне глухого молчания Дениса, Вольду было что обдумывать.
Вывод первый явно подкреплял интуитивную тягу его бабушки к людям других планет: разобщённое человечество вместо нового витка эволюции упирается лбом в стену, созданную либо дефектами мировосприятия первопоселенцев – того, с чем сейчас пытается сладить Робка; либо малой начальной численностью и жестокостью самой планеты – так на Лисавах у Вольда. История аталантов – тоже дефект человека. Одного – того, кто, вместе с киборгом, стал прародителем странных метисов человека с Пастырем. Эксперимент, типичный для человека науки, но чреватый последствиями для планеты: аталанты не вписаны в среду, агрессивны и способны чуждую им планету извести под корень, как своих выродков - людей и Пастырей.
Петра сейчас пытается раскрыть цели аталантов, внедрившись на остров, хотя Вольд уже успел предложить ему менее опасный путь: искать резидентов Аталантии на местах, в поселениях второй экспедиции. На том их переговоры и завершились: Петра снова ушёл в Петлю. Зверовод несчастный! Полезет в пекло потому, что там его Попчик.
И Идеал не идеален. Хоть и любят его Пастыри, и Сол – уникальный Куратор, но внутри жёсткого Канона зреют обычные человеческие противоречия, ибо Канон стал ограничителем прогресса, тормозом мысли – и люди распались на ретроградов деревни, вперёдсмотрящих города и завистников… шахт? Только ли? Завистники не с неба упали: это опять результат идеи «отхода», унаследованной аталантами от Пастырей. Мол, коли там нет интересного разума – в шахты это тело! А тело не только мыслит – оно желает того, чего его лишили, и идёт громить. Там сейчас Пал – в самом сердце заговора шахтёров, в теле любимого друга Ангела, их главаря. Тело то, якобы живое, населённое Палом, вытащено из шахт после взрыва метана.
Там что-то затевается, хотя Пал всё еще недоумевает – в чём причины зависти: в бытовом смысле жизнь у шахтёров не в пример лучше горожан, их шахты – отнюдь не норы, а целые города с современным оборудованием и роботами. Несчастный случай, позволивший попасть туда Палу, единственный за последние десять лет. И – без жертв!
Ну, Пал, зависть – потому, что принудили. Пришли бы они сами, как инженеры, - любили бы свою работу…
Так вот. Пал, как и все они, в сердце людских противоречий.
Вывод второй: Пастыри это знают и играют людьми, загоняя их в рамки Канонов, Законов, Заветов, либо – просто за Стену. Выводят из этих разрозненных групп породы, как из кроликов.
Зачем, спрашивается? Что они хотят: животных для поглаживания, охранных собак, биоиндикаторов направления, или собеседников, пилотов и торговцев?.. Всё – породы. «Дай, Джим, на счастье лапу мне». Абсолютно аморально с точки зрения человека. Рационально для Пастырей и аталантов: аталанно. Слово какое! Кто из них, что называется, хужее?
Аталанты едят планету, Пастыри гадят во Вселенной. Ранг ясен. Бог с ними, с их летучими генами! Стоит, пожалуй, без них обойтись. Лучше уж ножками, да по родной грязи…
Сола бы за грудки: зачем им? Просто так, из любопытства? По легенде, прародитель аталантов Отис создал Дракона как лекарство от одиночества дочери. Пастыри тоже… скучают? А что! Это есть мысль!
Вывод третий. Человечество потеряло путь, а оно ещё не прошло и полдороги. Или прошло? Или, загадив свою Землю, потеряло шанс и стало игрушкой Пастырей?
Именно. Вот ключ. Бабкина идефикс: Земля. Нет вида без Родины. Сейчас они попытаются собрать этих одиноких страдальцев – россыпь прозябающих колоний, но появится ли шанс? Может ли стать Родиной облако рассеянных планет?
Вот. Не зарядив, уж промахнулся. Глупая Эльза, а не идеолог. Хватит, Вольд! О третьем – забудь! Спрячь в глубине. Задач и без того – выше крыши…
Вольд прыснул. А Пал-то! Ну, артист! Он у них начал с азов – долго и упорно учился пить из чашки, удивляясь, зачем ей ручка. Учили!! Выхаживали! Просвещали и посвящали заново. А он удивлялся и кивал, преданно глядя на «любимого друга»… И Пал даёт блоки… с купюрами. Он весь напряжён. Господи! Ведь Ангел – голубой! За то его и сослали в шахты!
Чёрт побери, Беня, во что ты нас втравил?
Пал, мальчик мой, ищи Валенту. Твой друг застыл где-то и не отвечает. Ищи… авось.
А на Идеале не доглядели за крошечной Ивой Валенты: она в одночасье увяла, так и не утратив облика зеленца. Тело Валенты впало в кому, и никакие ухищрения Яна не помогли. Беня с перепугу хотел отозвать остальных стажёров, но как объяснить это Деревьям?
Ожидание на Идеале превратилось в страх.
Валента
- Где сбой? – думал Тот, нежно перебирая передними лапками хвоинки Секвойи и озирая с высоты ряды пирамидок, окаймлённых широкими лучами зарослей тюльпановых деревьев. Далеко внизу толпились прародители Каролевского Ага-Родца – все, кроме мужской Ивы.
- Почему они скормили моей гусенице всю Иву? Что на них нашло?
Метеоритный дождь голубыми искрами прошил небо и оставил на нём тонкие белые параллельные полосы.
- Великий Браго! Только не звездопад! – Тот сгорбился и опустил крылья. – Я простой Учитель. Хранителем мне не стать. Без Ивы…
Он слетел к подножию Секвойи и тяжело потащил тело к пустому кругу рыхлой земли, опустил лапки в безжизненную лунку.
- Хоть корешок! Хоть кусочек корешка! – стонал Тот, роясь в почве. И когда он так ничего и не нашёл, умственная тошнота Валенты взорвалась вместе с Тотом:
- Ивы нет! – кричал Тот, взмыв в небо и выписывая круги вокруг Секвойи. – Нет связи с чуждыми расами! Пост Хранителей повреждён!
- Ивы нет! – вторил Валента. – Её нет во мне! Я оторван от тела! Я… погиб?!
Возвратный толчок вернувшейся в его сознание Ивы опрокинул его навзничь, как удар копытом по голове. Матрица Валенты свернулась вокруг обретённого центра и застыла в экстазе целостности, утратила связь с ганглием брагонида и потеряла чувствительность. Валента ушёл в кому.
Напрасно Вольд искал его сознание – такового просто не было. Была картина, застывшая на поверхности, и более – ничего.
Шли дни. Тот планомерно облетал огромный материк в поисках лагеря людей, и спящий Валента ничем не выдавал своего присутствия. Он начал просыпаться, когда что-то задолдонило рядом:
- Я – Пал, Валента. Ищу тебя. Очнись. Откликнись. Я – Пал! Я – Пал.
- Пал! – ответило сознание, скачком вырвавшись из плена Ивы – Пал?
Пал успел: проснувшийся Валента вновь оказался в полёте. Тот реял над лагерем ребят с Идеала. Там, в лагере, была Рила – единственное знакомое Валенте существо. И то, знакомое лишь издали, ибо шепоток о женитьбе Бени поставил их всех на уши: кто она, суженая командира?
- Погоди, Пал, - подумал Валента. – Не время. Погоди.
- Нужна помощь, - танцевал в воздухе Тот.
Люди из лагеря высыпали на лужайку. Вон и Рила в легендарном розовом скафандре.
Тот неистово боялся: гуманоиды склонны к стрельбе в воздух. Очень агрессивны.
- Лети к вон той! – не стерпел Валента, и Тот вдруг не выдержал напряжения, утратил координацию, затрепетал в воздухе и стал падать… Чёрт! Надо было молчать.
Бабочка штопором шла к земле, не в силах шевельнуть крыльями. Ветер свистел под домиком крыльев, стиснутых в судорожной попытке предотвратить вывих, стелил по спине щетинки, выламывал усы, бил в грудь, совершенно заморозив свёрнутый хоботок. Глаза, успевающие за событиями, приученные к быстрому полёту, невозмутимо фиксировали картину ветреного неба с участками толкающихся в нём облаков, дальних плантаций тюльпановых деревьев, быстро приближающиеся домики и ангары лагеря, розовую точку Рилы. Тот рискнул, выправил крылья, но ветер вмешался: не пустил, прижал правое и вывернул левое крыло, надул его парусом - и порвал. Словно выполнив задачу, вдруг утих – в тот самый момент, когда ещё можно было… если бы не рваное крыло. Валента с содроганием смотрел на результаты своего вмешательства. Брагонид расправил оба крыла, горизонтальный порыв потащил его боком и шмякнул о землю. Не летать теперь Тоту в небесах: крылья брагонидам даны на всю жизнь - они не восстанавливаются.
Тот беспомощно вытягивал ноги, вцепляясь в землю, наконец, выпрямил тело, встал и пополз прочь от людей – но люди бежали ему вслед, махали руками, что-то кричали, тащили громоздкий анализатор запахов.
«Оружие» - замер Тот.
«Нет! - крикнул Валента, – Переводчик!»
Аппарат расчехлили, развернули раструбом на Тота, и он учуял:
- Говори! Какая помощь?
Тот затрепетал от восторга. Да они уже кое-что умеют? Даже поняли знаки полёта? Ещё не все потеряно. Старые Учителя сделали многое, уже есть контакт!
- Нужна Ива. Погибла Ива Сада, - ответил он. – Вам надо срочно улетать. Пришлите Иву. Гибель Ивы – гибель Слоя. Гибель Сада – гибель Лепестка.
- Гибель чего?
- Слоя Вселенной. Где вы и мы. Лепесток – где все разумные обитатели. Шаг назад. Падают звёзды. Здесь погибнет всё. Пришлите Иву. – торопился Тот, но запаховый код не даёт торопиться – на разговор ушёл почти день.
- Зовут к ней, - заключил Тот и пополз к Риле.
- Зачем? – удивились люди.
- Не знаю. Зовут.
Рила не стала ждать неуклюжую бабочку – подошла сама.
- У тебя нет косы. У Бени, - передал Тот. – Что я говорю?
- Кто ты? – спросила Рила, вежливо покачиваясь и разводя руки.
- Валента. Тот. Двое. Что я говорю?
Рила всплеснула руками. Конечно, она знала Валенту: Беня так носился со своими стажёрами!
- Передать Бене?
- Бене. Валента и Тот. Двое. Я умер? Что я говорю?
Сообщение отправили Бене, на Идеал. Валента так устал, что смог даже вынести унылые молитвы потрясённого Тота и промолчать. То, что сказал Тот – сказал Валента без его ведома: запер сознание брагонида, загородил кольцом торможения и воспользовался телом. Чтобы внедриться в речь, приходилось повторять фразы до сотни раз. А теперь надо затаиться – хватит переломанных крыльев. Содействие брагонида, вероятно, невозможно: Тот не привык к тому, что у человека можно назвать «внутренним голосом», его сознание слишком уязвимо. Его причитания, пробившиеся сквозь блок, эти «Что я говорю», и так отняли час.
- Валента в коме! Беня вылетает! – сказал Риле потрясённый связист. – Что они там творят? Воткнули парня в брагонида? Мало им Бени в шкуре Бориса? Борька посейчас плюётся. А это – междупланетный скандал.
- Первое: где ты видел брагонид, кроме этого? – язвительно сказала Рила. – Они умерли все, экспедиция волосы рвала, боялись заразы. Да мы в один день вместо экспедиции по контакту стали археологами! Или ты забыл? Твой межпланетный скандал – это скандал одного брагонида с планетой Идеал! Второе: ты – Беня? Это – его дела. Твоё дело – ручки вертеть: принял – передал. Хваталами всплёскивать при этом нежелательно. Перепутаешь чего-сь.
- Генеральша! – плюнул связист и ушёл. Рила осталась с Тотом. Так, на всякий случай: вдруг опять заговорит? Переводчик мигал и ждал слов – но брагонид молчал. Рила пристроилась по соседству со съежившейся, качающейся в странном ритме бабочкой.
Частные переговоры невозможны, она не может поговорить с Беней: пересылка сообщений крайне дорога энергетически. А он сформулировал сообщение так: «Везу своё тело». Интригует. Интригует настолько, что Рила не решилась предположить очевидное – и передала эти слова Тоту. Брагонид остался лежать пыльным мешком и не показал, что понял.
Ах, Беня! Твоё тело теперь - не только твоё! У тебя, вообще говоря, есть жена. Что ты задумал?
А задумал Бенге вот что: инспекцию базы дальней разведки на Брагониде. Достаточным обоснованием оказались сведения базы о стремительном вымирании бабочек и многочисленных кладках яиц в пирамидки. Члены экспедиции безуспешно искали последних представителей расы. Вставал закономерный вопрос: что дальше-то? Из яиц вылупятся гусеницы и поумнеют в одночасье? А если у них есть детские сады, то где воспитатели? Совершенно ясно, что раса брагонид вступила в какой-то новый, неизвестный этап своего развития, и требуется дополнительное оснащение, инструктаж и анализ ситуации на месте лицом, облечённым властью – то есть, главой дальней разведки генералом Бенге. О контакте с последним представителем расы Беня Солу не сообщил: хватит с него. Не хватало, чтобы Сол заподозрил их в экспериментах по переносу и начал искать Деревья.
Сначала, разумеется, Беня попытался ускорить дело: побывать на Брагониде «в духе». Свободные от нагрузки Секвойя и безымянное Дерево Бене отказали: безымянное так и не сменило облика, а Секвойя подбодрила Беню, явившись в хвойном обличьи, но тут же подёрнулась дымкой - и вновь стала зеленечником. Упорный Беня ходил к ней ещё раз: просил перенести. Дерево дрогнуло было, подержало его в пузырьках – и отпустило в тело.
Нет, генерал, придётся тебе двигаться, как всем людям, в звездолёте. То есть, с санкции Пастыря, что и волновало Беню. Однако, раз путь следования официален, он доставит на Брагониду своё тело! Вот и выигрыш. Теперь он летит не только для анализа ситуации, а и для спасения стажёра. Примет матрицу в себя, вернёт на Идеал и попытается реанимировать застывшее в коме тело Валенты…
Он-то, старый осёл, думал, что ребята научатся методу переноса матриц и развлекутся где-нито, как в своё время они с Каролем, а из развлечений вышла неприятная и опасная работа на грани фола. Ну да. Готовили дипломатов – вот им и работка от Деревьев. А как с них отчёта спросишь? Деревья невозмутимы и информацию зря не тратят.
Брагонида-то причём? Куда ещё, кроме Брагониды и Петриной Петли Миров, забросило мальчишек? В чьи тела?.. Авантюрист ты, Беня. Спроса с тебя нет – ты главный. Спрашивай с себя сам, сам и подставляйся на подселение ученика, что уж там…
Бенге отбыл, и теперь связь с ним появится не раньше, чем через неделю, когда отзывать рейс бессмысленно. А надо бы, потому что Кароль, наконец, выкроил время для того, чтобы вскрыть ящики с поступившими на неделе удобрениями и проверить накладные, что в нарушение всех правил не проверил, подписав копии при поступлении груза. Кошмар! Служебное несоответствие!.. В общем, вскрыл. И обнаружил, что Беня оплошал: улетел спасать одного, когда в опасности оказались все остальные - вместо подписи в одной из накладных корявыми косыми буквами было написано: «Я в теле Берника с третьей шахты, полный хозяин. Готовьтесь защищать Академию от отряда Ангела. Пал».
Полюшка! Вляпался-то как! Чертыхаясь, Кароль начал подготовку к обороне.
Пал тем временем пробился в сознание Валенты и рассказал всё.
- Может, уйдёшь? Вернёшься в тело? – спросил Валента. – Вернись, пока есть куда. У меня – ни тела нормального, ни проводника: моя Ива погибла. Твоя-то жива?
- Жива, - едва слышно долетел голос Пала. – Нельзя мне уходить. Может, смогу помочь… ну, с той стороны. Ты сообщи на Идеал: моё сообщение, наверное, не дошло.
А Кароль хмурился, читая информацию с Брагонид: «Ждите на днях атаки Академии. Обеспечьте оборону. Рила».
Так вот. Скоро из другой Галактики чужие жёны ему сообщат, когда сеять морковь. Надо же! Она-то откуда узнала?
Робин
Ох, напрасно расслабился Робин на Ницце, надев унискаф и каску! Пастырь Вогн оперативно прогнал через «глаза» всех членов отрядов и выявил подмену. Не Поля – тот сгинул где-то в лесах – нового здоровенного парня, заменившего Юргена в служебном отряде.
Но каковы люди! Ни один не признался, что в их отряде – пришелец. «Всё как обычно. Ищем»!
Агентурные данные на Юргена привели к Жози и её выздоровевшему «мальцу».
- Воды не хватало! – объяснила агенту склочная мать Жози. – В больнице попить вволю дали, и прошло. Что отродью сделается? Законный бы был, враз помер бы. А этот – всех переживёт!
А вот беглый осмотр дома Жози показал, что семья ест грибы, что в изобилии росли теперь в лесах… Да что там! Весь посёлок набросился на грибы – и больница опустела.
Назад хода нет. Вогн проиграл свой эксперимент, ему придётся уходить, отдав свой шар в некрополь. Теперь просто следовало идентифицировать и наказать того, кто всё это натворил. Скажем, можно потребовать картотеки Идеала у Сола, но… стыдно. Сол наверняка будет издеваться. Можно не спешить, связаться с агентом Идеала и добыть картотеку в обход Сола.
Не терял времени и Юрген: пока рассвирепевшая старуха костерила социальное устройство и требовала дополнительной воды для мальца у давно известного стукача Роберто, он задами добрался до раздевалок, проверяя свою идею – хорошо спрятано то, что лежит на виду. На виду и лежало: в нижних запертых отделениях каждого шкафчика.
Какой он Строитель, коли не вскроет любой замок?
Теперь у отряда были универсальные шлемы, а заботливо запертые отделения шкафчиков содержали опостылевшие пожарные каски, что затоварили склад. Их когда-то заказал один из прежних мэров, страдавший пирофобией.
- Почему не сработала сигнализация? Где «глаза» Пастырей? – удивлялся Робин, проверяя начинку шлемов. Он не знал, что «глаза» использовали лишь в особых случаях – как в Академии: там все события значимы. А зачем охранять предметы, чьи функции заведомо неподвластны малообразованным селянам Ниццы? Повертят – и бросят. К скафандру присоединить не смогут: шлемы номерные, а хранятся в шкафу с иным номером. Самородки Ниццы такого не осилят… Извечная спесь Вогна.
А всего-то и нужно – знать, где искать номер внутри скафандра и на шлеме. Возможно, одиночный украденный шлем и не удалось бы применить, но такая массовая экспроприация позволила Робину скомплектовать шесть скафандров до уровня унискафа и ещё десяток – в боевой готовности, но без невидимости. Этого – более, чем достаточно. Иногда и одного унискафа может хватить.
Для чего? – Ну, скажем, для преодоления Пастырских барьеров и для контакта с экипажами транспортов. Последний разговор с Вольдом поумерил пыл Робина. Если, как уверен Вольд, Пташек – агент Пастырей, работающий на внутренних рейсах Идеала, то таких Пташеков можно рассовать по всем транспортам – и тихий заговор планет, что уже существовал в мечтах Робина, мог превратиться в бойню из-за информированности Пастырей. А поди, вычисли агента на чужом корабле!
Робин придумал обходной манёвр: засылку своих людей в унискафах на планеты-станции транспортов, с последующим поиском «их» Сопротивления. Но для такой работы опыт нужен, не то нарвутся на агентов и погубят план и себя… Да и есть ли оно, Сопротивление? Может, один Идеал с жиру (воды, то есть) бесится?
Чтобы не маяться более прожектами, Робин решил перейти в режим ожидания и действовать по обстановке. Пока транспортов не было, он скрытно, в глубокой тени зеленечника, обучал боевой состав. Поиски Поля Вогн отменил, и теперь бойцы манкировали работой – но не уходили в нелегалы: зачем? Ну, знает их Вогн по именам, и что? Что он в одиночку сделать может? Послать драться Роберто? Ежели он ждёт подкрепления из космоса, то не дождётся: космодром держали под постоянным наблюдением.
А в боевом составе имелся некоторый минус: Фред. Фред, подозрительный в силу своего бывшего начальственного положения и благодаря конструкции характера, всё пытал Робина: откуда он, с какой целью, и что может сделать в одиночку с громадой Пастырской власти? Вопросы задавал, хоть и признал полезность Робина после выздоровления людей от земляники и грибов.
- С Идеала, - отвечал ему Робин, наверное, в сотый раз. – Цель? – Эксперимент по телепортации. Прислали – а назад заклинило, вот и перебиваюсь тут, как могу.
Легенда кривой души, конечно, но не так уж далека от правды: просто слегка скособочена. Близка к истине, но в меру… Мера же от Робина зависит. Пф! Если мера равна истине, то получается ложь. А что можно рассказать? Вот это всё, в чём он сам ещё не разобрался?
- А если в самый военный момент они там починят и тебя отзовут? – допытывался Фред. – Нам за твои идеи отдуваться?
- Идеи-то мои, да определитесь, наконец, нужны они вам, или нет. А отозвать могут, так что учитесь скорее и думайте больше. Бой не только оружием выигрывают… Но, даже если меня отзовут, я вас не брошу. Вернусь сразу, как смогу.
«Брошу», - что за мысль… А вдруг сей грибной человек, дубль и авантюрист, и не сможет покинуть планеты-матери? Распадётся на тарелочки с ночесветками и сгинет, а его матрица вернётся в тело и успокоится? Чёрт! Не грибами же он думает! То есть, конечно, грибами, но на матрице…
- Где луч, где мишень! – завопил он Фреду и углубился в дела практические. Да хоть боровик, он этих растопыр выучит!
Месяц пролетел, как не было. Вогн заперся в Башне и не появлялся, шкафчики Арсенала зияли пустыми провалами, лишённые скафандров, и наслаждались одиночеством каски за семью их замками: отряд Строителей ушёл в зеленечник.
Не чавкала турбина, вынули фильтры – и ночесветки стали приближаться к страшному зеву водозабора. Строители выключили дозаторы в колонках, вода пошла в изобилии – чистая и светлая вода планеты ночесветок.
Однажды среди виноградных лоз вырос первый сорняк, и крестьяне с содроганием обнаружили новый вид сельскохозяйственных работ – прополку. Когда весть дошла до Робина, он поднял брови: «Вы, ребята, что, не умеете платить трудом за еду? Сорняки – норма. Виноград ваш почистят, а то он больше на паразита смахивает». Фред было рассердился – но внял логике и перестал дёргаться.
Гекконы резвились, закусывая виноград обнаглевшими мухами, и вылетели из луж под колонками первые москиты. Зато ворота Стены стояли открытыми, и все, кто посмелее, уже бродили в незнакомых зарослях, собирали по подсказке Робина орехи ночного лотоса своим ребятишкам и пробовали всё новые виды пищи. Больница вновь заработала, вновь пищевые отравления всплыли в её записях, но завершались те записи бодрым: «Выписан в связи с улучшением». Вернулась к обычной форме валерьяна, слегка успокоив матушку Жози, а виноград потерял облик: вдруг покраснел, даже перешёл в фиолетовый - и обрёл косточки. Взрослые зароптали было, но бледные детишки набросились на новый виноград, как на лакомство, и вскоре розовели в тон молодым гроздьям…
Умершая, потерянная, ушедшая в веках генетическая гармония сортов воскресла.
Память, память. Тебе мало нескольких видов, чтобы возродить планету. Тебе подавай добровольно отданный опыт того, кто вырос в нормальных условиях – не за Стеной, того, кто умел видеть природу – и тогда ты извлечёшь всё, перетасуешь, создашь форму. И люди, изгои Земли, станут аборигенами там, где не жили, а прятали голову в песок.
«Этот мир виртуален, - думал Робин, зажав под мышкой голову Юргена и подбивая его подножкой. – Он создан по образу и подобию – из ночесветок. Он – как я, такой же дубль. Вроде, ничего особенного – может, и мы когда-то, в эволюции на Земле, медленно-медленно возникали из ночесветок… Или не было их на Земле?».
Юрген барахтался под ним, пытаясь вырваться из захвата. Ох, растопыра! Беня бы его по стенке размазал. А он – лучший. Что делать – это с ними, такими, надо идти в бой. Других не имеется. Другие даже обвинили Робина в умышленном загрязнении их среды обитания. Мэр речь сказал – мол, вредители и бандиты загубили прекрасный мир и похерили труд многих поколений. И мамаша Жози рукоплескала во главе таких же мамаш, а Жужка бегала к ним тайком, удирая с дежурств – к Юргену… что сейчас камень от злости сгрызёт. Плевать. Сидел бы Пастырь дальше так, Юрген бы асом стал.
Вот и Жужка по имени Жози. Сопли Юргену утирать пришла? – Нет. Принесла известие от кладовщиков: идёт транспорт. Ау, Робинова удача! Без тебя эти потребители винограда сами превратятся в изюм. Желательно, с косточками: дабы Пастырь подавился… Ну, командуй, дубль! Авось, оригинал будет доволен.
Унискафы обычных моделей они изучали на третьем курсе, причём не только на Идеале, но и на космической станции, в невесомости. Опыт работы Робина в унискафе измерялся парой сотен часов, в которые уместились и стандартные работы для дальней разведки, и – спасибо Бене – коллективные игры. Именно их изобретения в области игр и помогли стажёрам в тот последний месяц, когда они осваивали боевой унискаф, и теперь Робин отрабатывал со своим отрядом все их находки.
Опыта, конечно, у Строителей маловато, но они практически не вылезали из скафандров последние недели. Боевики – «тени» - были выбраны среди наиболее преуспевших: тех, кто научился не только обращаться с регуляторами шлема, определяющими мимикрию блескро, но и взаимодействовать с другими «тенями». Боевики должны были проникнуть в корабль.
Остальные скафандры, в которых не удалось подобрать точного соответствия номеров шлемов, невидимостью не обладали, блестели алюминием – базовым цветом блескро, но прекрасно использовали весь боевой арсенал. Эта часть отряда предполагалась как внешнее кольцо оцепления. Ради камуфляжа их приодели в тканые пятнистые плащи с капюшонами, иначе блескро выдала бы их дислокацию.
Отряд добрался до космодрома незадолго до посадки корабля. Вот он, чахлый зеленечник, вот родной такыр, и парни россыпью на дальних подступах, где зеленечник ещё топорщится, где, кроме него, никого и не увидишь: зелень бликует, плащи растворяются в пляске света от листьев зеленечника.
Вогн не преминул: он висит со своей платформой над ближним к такыру зеленечником, чуть не ломая бедный кустик: бдит прибытие.
А прибытие – то самое: Робинова удача. Транспорт прибыл с Идеала – новенький, недавнего выпуска. Уж не первым ли рейсом сподобился посетить Ниццу? Блестящий какой! Ну, это в переносном смысле. А так – матовый. Блескро больно дорога – покрывать ею корабли никаких возможностей нет. Корабли всегда видимы и значительно более беззащитны, нежели унискаф. И хорошо. И не надо. Корабль под блескро – это бойня на любой планете, буде пилотам захочется того. Уже унискаф нарушает этические нормы, и боевые насадки сделаны не на Идеале – там бы Совет не пропустил. Интересный вопрос, где они сделаны. Ясно, что там, где…- этика хромает.
А каков груз прибывшего транспорта? Вроде грузовые ворота на запоре, зато есть парадный шлюз – любимому другу всех народов Пастырю Вогну на инспекцию. Это шанс! Надо туда ломануться вслед за пузатеньким - и всё осмотреть.
Робин подаёт сигнал, шестёрка теней следует за Пастырем шаг в шаг. Не топочут, разумеется, висят в сантиметре над полом. Плечом бы чего не задели… Обошлось. Робин отсылает Фреда за Пастырем, остальных взмахами разгоняет по кораблю: все корабли типовые, чертежи они учили, как Канон – не заблудятся. Сам Робин отправляется в рубку: посмотреть, каков их командный состав.
Жарко, как здесь и положено. Двери рубки открыты, как не положено, но всегда бывает. Робин влетает на скорости и уходит в угол.
- Проверь вентиляцию! – командует полуголый дядька совершенно незнакомой наружности. – Доехали! В рубке дует! Скоро Пастырем завоняет.
Убавь прыти, Робин, не то начнут искать источник дуновения. Стой столбом, руки по швам.
- Это дерьмо он куда повёл? – справляется ещё более голый… Вадик. Да ну! Неужто бывает кто дерьмее его самого? В старпомы вылез. Сразу. Жену, что ли, удачную взял?
Командир рассеянно отвечает:
- В свою приёмную. Сидеть чтобы, на круглом. Я раз попробовал – выть хочется: где перед, где зад? Не люблю. Люблю кресла со спинкой. А ты – урежь язык: особист у нас - должность новая. Молчи. Так спокойнее.
- Прихвостень! – фыркает Вадик. – Чего бояться-то?
- Всего, - веско говорит командир. – Здесь и теперь – всего.
Щёлкает внутренняя связь шлема: передаёт Фред. Не комментируя, врубает беседу Пастыря с…? Приглушённый знакомый голос. Ба! Пташек на помине лёгок.
Пташек:
- Это Робин. Никаких сомнений.
Ага. Пастырь, похоже, Робина вычислил. Пастырь начинает отвечать, но в рубке поворачивается в кресле командир.
- То ли крысы завелись, то ли духи, - ворчит он. - Не могу. Стоит за плечом – и всё тут.
- За плечом только смерть стоит, - вежливо грубит Вадик. – Я ничего не чувствую.
- А! – восхищается командир. – Первый парень на деревне? Задержанный оргазм. Бабы-то мрут?
Вадик синеет и молчит.
А этот командир Робке нравится. Уел хама. Связь пришлось выключить: этот приятный во всех отношениях, кроме лысины, командир чует приём. Экстрасенс. Что это его в пилоты занесло? Ах, да! Дипломатов в его времена ещё не готовили.
Судя по откровениям Пташека Пастырю, надо бы туда сходить. Только где эта его «приёмная»? А! Небось, в кают-компании.
Робин двинулся по коридорам, но не успел: по коридору навстречу медленно перемещалась пузатая фигурка под угодливо изогнутым Пташеком в положении «к ноге».
«И пресмыкался в позе змия», - подумал Робин, давая задний ход и надеясь, что там, сзади, никого нет. Здесь же - точно наличествует Фред. Где-то. То ли перед, то ли после. Вот будет бам, ежели тень врежется в тень! Рядом с Пастырем – это провал. Невидимость унискафа абсолютна, её не обойти. Ну-ка, голосом, Робин, да срочно!
- Я перед Пастырем. Подаю назад. Осторожнее, - передаёт он Фреду. Тот крякает в ответ:
- Торможу.
Разошлись кое-как, потому что сзади Робина подстерегала целая делегация провожающих во главе с одевшимся командиром. Пришлось перебазироваться за их спины, и Робин теперь не видел Пастыря и упустил исход важной особы. В результате шлюз торопливо до неприличия закрыли вслед за Пастырем и успевшим за ним Фредом, а Робин приказал команде уходить через грузовой отсек. Тут-то и накололись: столкнулись там на входе. Тарарам был, однако их не услышали: груз гремел громче. Предполагаем… располагаем… и так далее. Важен результат. Они - в грузовом шлюзе.
- Подымай! – знакомый сочный бас. Ну-ну. Вечер встреч. Опять весело: Миша, Шпунтик родной, без медалей, с голым волосатым пузом над семейными трусами, вышитыми его Гаечкой. Передовая! Чёрные трусы в жёлтую пчёлку. Её благоверный, небось, гордится прикидом, раз в рейсе надел. Жуть! Почти как его иконостас на мундире: пчела за пчелой. Только не гудят!
Миша что, грузчик? – А! Экипаж малого формата. Грузчиков в таком экипаже нет. Стоит машина - свободный от дел механик грузит.
Робин загнал ребят на платформу поверх груза – там, за пределами шлюза, они ссыплются и вернутся в лес. Сам Робин остался. Миша – это Миша. Даже в медалях или пчёлках.
Когда утомлённый непосильным трудом командования роботами Миша вытер пятернёй трудовой пот и закрыл шлюз, Робин откинул шлем.
Думать надо было. Одна знакомая голова над невидимым телом, учитывая шапочное знакомство инженеров с унискафом, даже Мишу проняла: он загрохотал по коридору пухлыми босыми розовыми пятками.
- Ну не вопи! – попросил Робин. – Медали свои вспомни. Одна у нас общая: за полигон номер четыре. Ты там арсенал спасал, а я – тебя.
Миша притормозил и развернулся.
- Унискаф? – наконец, сообразил он. – Ничего себе карьера!
- Пастыри не дремлют, - отчеканил Робин. Чем чёрт не шутит… Ему списков не давали, а есть в Мише что-то… родное.
- А мы не спим, - взволнованно сбился на баритон Миша. – Даже так? Здесь? Какими судьбами?
- Здесь и так. Остальное – некогда. Прими и прокорми в рейсе до Идеала здешнего в унискафе. Сам определи, куда его деть, не маленький. Там отведи к Бенге – в унискафе же, понял? Всё. Целуй Гаечку за пчёлок. Скажи – Робку завидки берут. Велю жене, коли найду такую, слоников вышить… Пташек – стукач, знаешь?
Миша фыркнул.
- Теперь бери выше: особист. То есть, особь по контакту с Кураторами. Мы ныне без права голоса. Наше дело вьюки возить, а из корабля – ни ногой. Знаешь, какой-то аврал у них. Может, кто им в карман нагадил? Хорошо бы…
Робин кивнул:
- Есть такое дело. Теперь выпусти меня и впусти Фреда.
Миша поскрёб под косой.
- Задачка. Эти действия фиксируются.
- А ты, механик великий, глянь, что у тебя в шлюзе, а то от моей головы говорящей дунул так, что не проверил.
Горел красный сигнал: нарушена герметичность. В створках ворот торчал листок накладной.
- Хитроумец, - проворчал Миша.
- Зови Пташека, пусть откроет. Так у вас, что ли?
- Так, - понурился Миша.
- Мы оба в унискафах. Разберёмся, только открой на подольше, не то лбами брякнемся.
- Эт можно, - обрадовался Миша. – Эт я с ним разговор заведу: давно пора полигон два с ним вспомнить, да я на него всё фыркал. Сенсоры-то мои, его – только разрешение.
Робин уже вызвал Фреда, и тот ждал у ворот.
- Четыре секунды – мне, - предупредил Робин. – Потом ныряй – и за толстым, в пчёлках. Он твой кормилец. Второй – наш враг, понял? Задание знаешь. Счастья и удачи, Фред.
Вскоре появился Пташек, оглядел ворота, удивился и дал добро. Ворота поехали, и Робин выпал на место действия. Вот и Ницца. Приключения ждут.
До отлёта транспорта Фред успел с ними связаться. Нарочито бодрым голосом, скрывающим страх перед полётом, но всё же слегка задыхаясь, он сказал:
- А ты не врал, Робин. Прихвостень подтвердил твои слова. Он сказал, что не мог ты надолго его опередить, и он сомневается в том, что ты можешь пребывать на Ницце: мол, когда их корабль улетал с Идеала, ты ещё был там. Прости уж меня, старика, за недоверие… Ещё сказал, что вы все интересуетесь какими-то деревьями. Мол, зеленцы и зеленцы, а вы около них торчите дни и ночи. Пастырь аж ротик закрыл. И поблагодарил за службу. Это о чём? Твои дела? Ну, бывай, а то Миша волнуется: командир их телепат, как бы не вычислил. Я тут, в трюме, на родном винограде покемарю, а там, глядишь, и Идеал. В гости схожу, и обратно. Ждите.
От страха перед миром в старики записался. Не трусь, Фред, Беня не такой уж страшный, а мир не такой разнообразный, чтобы его бояться… Это, конечно, не было сказано. Просто подумалось.
Только потом до Робина дошло то, что сказал Фред о Деревьях. Что знает о них Вогн, коли за службу благодарит? Чёрт! Неужели из-за Робина раскрыта их тайна? Гад Пташек. Ползучий гад.
Вогн между тем сновал по коридорам Башни, пытаясь успокоиться. Всё сходится: оживший мертвец Поль, и появление Робина, и зеленцы, которые так интересуют Тайных.
Враг! Враг в самом центре Империи! Только Деревья способны перебрасывать интеллект, и даже телепортировать. Предки считали, что ценой жизни победили эту страшную расу, нивелирующую различия мыслящих существ, сводя их всех к информационной матрице.
Где же тогда прогресс, если нет отбора, если сильные не правят? Равенство мыслящих рас – издевательство над будущим. Лучшие должны оставаться, слабые – уходить…
Итак, Деревья выжили. Деревья растут на Идеале, в парке Академии. Сол, разумеется, не знает… или всё же принял сторону своей супруги. Значит, надо действовать в обход. Может, и рано Вогну умирать. Ликвидация Деревьев – это великая заслуга, не чета проваленному Эксперименту на Ницце. Его могут простить.
Вогн послал рапорт и просмотрел почту. Транспорт Иризоны на подходе. Деревья – дело Совета. Его дело – ликвидация неудачной колонии и захват агента с Идеала. Задача реальная: ну что можно противопоставить иризонцу в боевом унискафе?