Семеиз -Туров экспресс. Александр Толстик

 

       Симеиз - Туров экспресс.
       
       Часть первая: Симеиз.


Настя – девчонка из нашего офиса, что сидела за столом напротив, рассказывала, что Симеиз чудесное место. У Симеиза есть море, у моря— чилл-аут, а у чилл-аута— балкон.
Лето на цыпочках прокралось мимо окна офиса, и я ничего не видел, кроме компьютера и Настиных коленок под столом, затем за окном появились зонтики, на Насте джинсы и рассказы о балконе, под которым плещутся волны, стали нестерпимы. Все, хватит с меня длинных вздохов о море и голых коленках - я еду в отпуск! Расширю горизонты, познакомлюсь с новой для себя культурой, ну, а если не понравится, то Настя упоминала, что где-то в скалах, у моря есть какой-то палаточный лагерь. Сутки автобуса до Крыма, а потом маршрутка Судак - Севастополь. Водитель остановился на трассе повыше поселка и махнул мне рукой в сторону кучки огней - вон твой Симеиз. После дребезжащей и пропахшей соляркой маршрутки на меня обрушилась тишина, темнота и сотни южных запахов. Где-то там внизу и темноте море. Лямки рюкзака привычно ложатся на плечи, и ноги идут вниз по склону. Идти вниз легко и приятно, чуть-чуть отрываешь ногу, и притяжение работает за тебя, подпрыгиваешь как космонавт на луне и, чем круче склон, тем быстрее приближается море. Хорошо бы еще знать куда иду – адрес— балкон у моря— хорош днем, а сейчас темно. Тихо, тепло и темно. Потерявшись в лабиринте кривых узеньких улочек, остается следовать интуиции и наклону улицы. Найти чилл-аут я уже не рассчитывал, добраться бы просто до моря и поставить палатку под каким-нибудь кустиком на берегу. К морю выйти оказалось не так просто: кругом высились сплошные заборы разных санаториев и профилакториев с пропускной системой. В одном из тупиков, где за высокой закрытой калиткой, уже пахло морем. Строгая тетечка ворчливым голосом спросила, какого … я тут лажу. Я, как мог, пытался объяснить ей, что за место я ищу, и, когда закончил, она критически оглядела меня с ног до головы и сказала:
 - А, так ты из этих неформалов, что трутся тут, наверху.
 _- Да- да, уверенно закивал я головой, _- Мне туда.
Чилл-аут оказался в двух шагах, но выглядел так странно, что самому бы мне ни за что не догадаться. С виду – этакая горница без окон, без дверей, с тремя черными, глухими стенами и четвертой стеной, как и обещано, выходившей на море с небезызвестным балконом. Балкон был прилеплен довольно высоко от каменистого пляжа, и, если проводить параллели с «Ласточкиным гнездом», то здешняя хоризматичная ласточка видимо любила аскетизм в убранстве, траурные цвета и вела скрытный образ жизни. После повторного более тщательного осмотра строения я обнаружил-таки подозрительную неровность, которая, предполагаемо, и была дверью. Вот за ней, решил я, и кроется целый пласт новой для меня культуры. Ручки или звонка на двери не было, но под клочком черной, как и стены, ткани, оказались припрятаны маленькие кнопочки кодового замка. Пока я стоял у двери и, задумчиво ковыряясь в носу, нажимал разные кнопки, дверь как по волшебству отворилась, и оттуда вышел здоровенный неформал. Я снизу вверх рассматривал его крашеную красным бороду и дюжину колечек в брови, а он спрашивал, чего я тут ищу. Я поинтересовался, не проявят ли они сострадание и не приютят ли на ночь одинокого пилигрима. «Красная борода» ответил, что здесь закрытая богемная тусовка и попасть сюда могут только Лёлины знакомые, слово Лёлины он произнес с каким-то особым благоговением. Я ответил, что знаком с одной знакомой Лели, если это подойдет. Она рисовала у вас бабочек, добавил я на всякий случай. «Красная борода» повис в задумчивой нерешительности и, после паузы, как бы извиняясь, сказал, что Лели сейчас нет, но я могу войти и дождаться ее.
Бабочки внутри были повсюду – рисованные краской на полу, вырезанные из бумаги на стенах, повешенные за ниточку на потолке, черно-белые и цветные, большие и маленькие – Настя постаралась на славу! «Гнездышко» изнутри вообще было в высшей степени оригинальным, как и публика, его наполнявшая. Над входом оказался небольшой монитор видеонаблюдения, так что все мои манипуляции за порогом Красная Борода отлично видел. Дальше, черная ткань, служившая наружными стенами, была натянута на металлическую сетку, из которой обычно делают заборы, и сетка эта была обильно украшена не только бабочками, но и различными деревянными масками, фигурками и картинками, в основном восточно-индийской тематики. Кругом на всем, начиная от пола и заканчивая ДиВиДи-проектором, горели благовония и свечи, а у потолка медленно вращался огромный зеркальный шар, от которого по всему помещению плыли солнечные зайчики, и, казалось, что вращается все вокруг. Пространство внутри было разделено на три условные зоны: зона открытая, где люди свободно тусовались вокруг столиков или сидели на чем придется, зона полуоткрытая, где столики были пониже и стояли на своеобразном подиуме, а подиум вместе со столиком был укрыт от посторонних балдахином— полупрозрачным водопадом легкой светлой ткани, стекающей с потолка, и третья зона – закрытая: здесь на стене висела табличка: «Не входить— идет медитация». Что за этой стеной, для меня осталось великой тайной, но именно оттуда через пять минут вышел Красная Борода и сказал, что я могу остаться. За скромную сумму мне выделили отдельный балдахин и деревянный ящик у стены, куда можно было сложить вещи, к ящику дали маленький ключик от маленького замка. На ящиках был расстелен чей-то коврик и спальник, явно ночью тут чья-то постель, а на бирке ключика был выбит код входной двери– я стал полноправным жителем чилл аута- города-мира духовных ценностей и творческих поисков. Чтобы раскрепоститься и подавить чувство неуверенности, я заказал бутылку красного вина и забрался к себе под балдахин, отдохнуть с дороги среди подушечек и визуально изучить богемную тусовку. Да, трафаретным это сообщество точно не назовешь, такого видового разнообразия на одном жизненном пространстве еще поискать, но особенно впечатлила одна девчонка с черными губами (нет, она не негритянка, у нее имидж такой). Я мысленно представил, как бы коснулся этих губ, но тут же одернул себя на место— у меня же девушка есть, правда, она не красит губы черным и предпочитает отдыхать цивилизованно и с родителями, но она есть, и, кажется, я видел ее где-то месяц назад.
Лёля появилась как из параллельного мира, в длинном белом сари, окутанная дымом благовоний и ореолом таинственности, первые мгновения я напряженно всматривался в пространство чуть повыше ее головы– силился увидеть нимф— Настя обещала. Как оказалось, мой «третий глаз» еще в зародышевой стадии, и видеть я мог только «внешне». Шелковая повязка на лбу, длинные косы с лентами, деревянные бусы на шее и запястьях и другие характерные признаки– да, хиппи не вымерли— они уехали в Симеиз.
Лёля подошла познакомиться и узнать, как там Настя и ее брат, художник Витя (у Насти есть брат?!). На вопрос о том, занимаюсь ли я каким-то творчеством, я возьми, да и ляпни, что занимаюсь таксидермией, так, время от времени.
- А что это?- спросила Леля.
- Ну, в общем, я делаю чучела из птиц и животных, когда удается достать.
- Из мертвых— уточнил я, заметив, как Лёля меняется в лице.
Мое творчество она тут же назвала актом вандализма, а меня окрестила бездушным потрошителем.
– Как можно издеваться над мертвыми животными и называть это творчеством— закипела Лёля,
- Творчество— это призма виденья мироздания и основной метод познания сущего через красоту.
Я было попробовал возразить, сказав:
- Метод вскрытия и препарирования тоже помогает в исследовании мироздания, а если чучело еще и художественно оформить…
-Какое— художественно оформить – гневно обрушилась на меня Леля.
- Ты что не слышал о реинкарнации и переселении душ?
Я решил отшутиться, что души отпускаю и работаю только со шкурками, но Лёля была неумолима.
- Все животные— вместилище душ, до рождения в человеческом обличии каждый прошел метампсихоз в теле животного и после смерти многие (и уж конечно такой бездушный тип, как я ) снова переселятся в животных.… Крыть было нечем…
 После этого я прослушал еще долгий, вдохновенный монолог о пространственно-временной структуре бытия, и, в довершение, Леля рассказала о том, что в Индии, куда она «перелетает» на зиму, буддисты специально ходят только босиком, чтобы не раздавить случайно даже насекомое. Уходя, она обещала поработать над моей кармой, если я обещаю бросить таксидермию.
 Да, ну и выволочку я получил, последний раз так чувствовал себя еще в школе, когда распилил велосипед сестры, чтобы сделать себе самопал для охоты на уток…
Для снятия стресса я принял еще вина (не каждый день узнаешь, что опять придётся стать лохматым и хвостатым) и ушел на долгожданный балкон проветриться и насладиться шумом прибоя. Оказалось, народ в чилл ауте жил даже на балконе, о чем свидетельствовали расстеленные на полу спальники, коврики и подушки. Но сейчас я был здесь один, пытался стряхнуть с себя накопленный негатив и сосредоточиться для дальнейшего знакомства с творческими людьми. Вскоре мой тренированный взгляд уловил какое-то движение на стене. Наводим резкость– да это же богомол! Я впервые увидел живого богомола, и это потрясающее создание вызвало во мне неподдельный восторг. Чтобы завладеть этим диковинным насекомым, мне пришлось собраться и, отбросив хмель, залезть на перила балкона. Внезапно в мои энтомологические исследования грубо вторгся Красная Борода, который испуганно попросил меня спуститься, сказав, что сводить счеты с жизнью с этого балкона запрещено. От неожиданности я действительно чуть не свалился вниз, но успел-таки оторвать богомола от стены и, спустившись, вместо объяснений раскрыл ладонь, с блуждающей улыбкой показывая свое сокровище. Красная Борода покрутил пальцем у виска и молча вышел. Огромный зеленый «кузнечик» на моей ладони развернулся к моему лицу и угрожающе поднял лапы-косы, большая голова на тоненькой шее склонилась на бок, и мне показалось, что богомол так же внимательно изучает меня, как и я его. Быстро оценив силы противника, богомол сделал резкий выпад и впился в подушечку моего мизинца, то ли принял его за отдельное от меня существо, то ли решил начать трапезу с малого. От неожиданности и удивления у меня глаза чуть не выпали, но потом, несмотря на запоздалую реакцию, остальной организм восстал на защиту мизинца, и, сильно махнув кистью, я проводил взглядом улетающего в темноту «людоеда». Жалко, такой экземпляр был…
Вернувшись в помещение, я стал бродить вокруг столиков, пробуя навести контакты с себе подобными, но порой с трудом понимал, о чем речь: какие-то энергетические поля, магические кристаллы, сеансы групповой медитации, открытые чакры, сублимация… Одним словом, сплошные «мракобесские» науки, а я все «по Дарвину» больше привык. Двигаясь от столика к столику шаткой походкой, я нигде не мог прижиться и вставить свои пять копеек. Дарвин никого не интересовал… Никем не понятый и обиженный на весь белый свет, я ушел в свой шатер, допил остатки вина и, усевшись за балдахином, как рак отшельник, взирал на мир чуждых двуногих существ. Вечеринка продолжалась всю ночь, просыпаясь каждый час, я одним глазом наблюдал за «групповой медитацией» и опять засыпал в полном непонимании происходящего. Проснувшись в девять утра, я отметил неестественную тишину вокруг и, выбравшись из своего шатра, минут пять бродил среди спящей где попало богемы, на столах догорали свечи, и у потолка еще висел сизый дым благовоний, но, живых не было. Я сходил искупаться, потом позавтракал в кафешке и, вернувшись к одиннадцати, застал то же сонное царство. Посидев в одиночестве с полчасика и поглазев на замысловатые позы спящих людей, я вернулся на пляж. Ближе к вечеру народ Чилл аута стал выходить из оцепенения, и я снова пробовал навести мосты, но как-то все не получалось. Хоризма у меня видите ли не та, как сказали черные губы… Сережек что ли в бровь навставлять… Или сказать, что я из Питера или Москвы… Леля оставалась единственной, с кем я общался более пяти минут, но она куда-то пропала, наверное работала с моей кармой… Все остальные продолжали смотреть сквозь меня, и, теряясь в рассуждениях о самооценке, я замкнулся, затосковал и опять пошел рассматривать бутылки в баре. Ночная картина повторилась— все в активной фазе, я в анабиозе.… С утра вместе с головной болью пришло решенье, что принять культуру жителей чилл аута и получить от этого удовольствие мне, похоже, не светит, бухать один больше не могу, но горизонты я точно расширил, и слов новых много узнал. Пора переходить к запасному плану и перебраться в палаточный лагерь, о котором упоминала Настя в своей «рекламной кампании».
С губительным для своей репутации неведением, я настойчиво расспрашивал просыпающихся жителей чилл аута, где же тут гора с палаточным лагерем.
Я не совсем уютно чувствую себя здесь, понимаете, говорил я, привык к другой обстановке и компании, и хотелось бы снова оказаться в своей атмосфере. Все опрошенные почему-то говорили, что сами-то они там никогда не были, и только слышали, что это где-то чуть южнее вдоль побережья между Симеизом и Кацивели.
О том, что район горы Кошка не просто палаточный лагерь, а всем известное (кроме меня, понятно) место дислокации нудистов (левый склон горы) и геев (правый склон горы) я не знал…. Странно, что по пути меня не насторожили те гипсовые скульптуры в кипарисовой аллее– Аполлон, Геракл, Зевс, еще юноши какие-то— и вся мужская компания даже без фиговых листочков! Ну Настя! Ничего мне не сказала, а опрошенная богема, боюсь, неправильно истолковала мое рвение. Теперь дорога в чилл аут мне точно заказана навсегда.
Вывеска у входа к горе, тщательно расстрелянная из всех видов огнестрельного оружия, оповещала о том, что гора Кошка природный заказник (как и все «кусты» по побережью), и установка палаток, и разведение костров здесь запрещено. Дорожка, что вела в правую сторону, была более ярко выраженной, и, решив, что природная инспекция скорее пойдет туда, я пошел налево. Погода в тот день была хмурая и прохладная, так что все любители понежить на солнце свои голые тела, были или в одежде или в баре. Я продолжал пребывать в праведном неведенье. Пробираясь по склону к морю и высматривая по пути место для стоянки, я видел иногда редкие палатки, радостно отмечая, что тут среди деревьев и травы вероятно встретятся и «дарвинисты». Небольшие пещерки-углубления в скалах с обжитой полянкой среди сосен ставили меня в тупик, здесь тоже жили компании…туристов? Может туристов, а может натуристов, но палаток у них не было, а, по моему глубокому убеждению, именно палатка служит основным критерием, отличающим туриста от бомжа. Мне хотелось, чтобы с моего «порога» было видно море, а из моря— палатку, но берег представлял собой беспорядочное нагромождение скал и камней, сваленных в воду под самыми немыслимыми углами, мало-мальски горизонтальных площадок не было, за исключением одной, где расщелину между двух косых глыб кто-то засыпал камнями, выровнял и превратил в относительно сносное место, частично скрытое от всех глыбами. Слева была небольшая уютная бухточка в окружении скал, и там был единственный удобный спуск к воде, но, чтобы прийти сюда из поселка, все равно нужно было пробираться козьими тропами. Это хорошо, вряд ли сюда доберутся назойливые бабки с корзинками, кричащие над ухом весь день— пахлава медовая, кукуруза-кукуруза, креветки свежие, пиво холодное.… Тьфу, всю идиллию отдыха портят… Вероятно до реинкарнации были гиенами. Вид из моей палатки был подходящий– за порогом в полутора метрах вниз плещется море, настолько чистое, что можно сидя у порога палатки рассматривать морскую флору и фауну, вдали видна местная достопримечательность– одиноко стоящая в море скала Дива, и, еще, к моей радости, не видно никаких построек— при желании можно запросто представить, что ты на необитаемом острове. Если стоять лицом к морю, то за спиной лежала косая осыпь с тропинкой, ведущей к скале Лебединое крыло, и еще выше хвойный лес. Шел мелкий теплый дождик и, поставив палатку, я целый вечер просидел на большом мокром камне с чашкой кофе, наслаждался одиночеством и смотрел в море на корабли и чаек.
Открыв с утра глаза, я с радостью увидел, что все вокруг залито солнечным светом, в палатке уже жарища, и пора на свежий воздух. Быстро выбравшись наружу, я сразу полез на каменную глыбу приветствовать солнце и море. Вначале я совсем не понял, что случилось, и даже присел от неожиданности, будто случайно открыл дверь в чужую спальню в самый неподходящий момент, и вторгся в чью-то личную жизнь. Мое одиночество кончилось— по берегу вдоль моей палатки и в бухточке на всех удобных камнях, будто колония морских тюленей, расположились голые натуристы. Я застыл на камне в плавках и майке, растерянно вертел головой и потирал заспанные глаза, мне казалось, что все вокруг смотрят только на меня, и, очень странно, но под этими укоризненными взглядами голым себя чувствовал я. Также быстро спустившись с камня, я шмыгнул в палатку как в нору, застегнул за собой молнию и пять минут переживал культурный шок.
Просто я не был к этому готов, успокаивал я сам себя, ну что тут такого, естественное обличие людей в их естественной среде. Но почему они собрались именно здесь и почему «их» так много!!? Вопрошал я себя. Думаю, я был бы и не против двух-трех натуристок, по соседству, хотя вообще я тут надеялся на спокойный отдых, собирался порыбачить и повесить между камней длинную гирлянду сушеных бычков. И как я буду выглядеть на «голом пляже» с удочкой и в одежде, тем более, если клевать не будет? Ловить без плавок?— вряд ли лучшая идея. Казалось, такое хорошее место, подальше от городской суеты, палатки на горе, туристы (а это были туристы?) и тут ТАКОЕ. А про меня люди что подумают, поставил палатку посреди нудистского пляжа и прячется в ней один— тут же заподозрят неладное— нужно срочно выбираться, пока не побили. Снимать палатку и пройти дальше по берегу? Хорошенько все обдумав, я снял майку (чтобы привлекать поменьше внимания) и пошел оценить ситуацию еще раз. Смущенно глядя только себе под ноги, прошелся вдоль берега, но тут же решил, что загорать не могу, нужно спускаться в море— головы у всех одинаковые. Люди как люди, рассуждал я, глядя на пляж из воды, только голые, что я в бане никогда не был, что ли. И до меня тут никому дела нет, а то, что все укоризненно смотрели на мои плавки— это только плод моей испуганной фантазии, меня раздеваться никто не заставляет, а рыбу ловить буду ночью.
Наверху, прямо под нависшей скалой «Лебединое крыло», стояла большая синяя палатка, единственная в поле зрения, и я украдкой, краем глаза, наблюдал, как живут дикие люди на фоне дикой природы. Наверное, за мной тоже наблюдали и поговаривали о том, что я тут делаю, но, в оправдание своего одиночества, я был хотя бы в плавках и без бинокля.
Знакомиться с соседями сам я не спешил, но вечером, когда было уже почти темно, и городские натуристы разошлись по домам, «люди сверху» пришли сами, в одежде и с печеньем. Как оказалось, под нависшей скалой жила Лиля с известным Киевским кинооператором (он сам так представился), несколько семейств ласточек и летучие мыши. Лиля едва ли вчера окончила школу и была воплощением наивной невинности, а кинооператор?— кинооператор, как видно, был немало смущен своей ролью. Лиля не видела этого смущения, самой себе она казалась взрослой девушкой и играла свою роль по всем правилам. Интересно, где и как жизнь схлестнула таких разных людей и вынесла на этот «остров Балмти». Соседи, конечно, не удержались от вопроса, почему я один, откуда узнал про эту гору, и рассказали, что еще вчера на этом месте стояла палатка парочки из Москвы, они целую неделю дружили семьями, пока те не обгорели на солнце и не уехали домой. Пока мы пили кофе с печеньем, соседи же просветили меня и по поводу представителей правой стороны горы, рассказав о том, что Симеиз объявили новой гейской Меккой, и кипарисовая аллея с гипсовыми статуями их любимое место прогулок. Я мысленно вознес хвалу Господу за то, что он хоть и пошутил надо мной, направив на этот тернистый путь, не завел меня слишком далеко. Да, большего я бы и не вынес… Гости пробыли у меня недолго, но на завтра, и все последующие дни кинооператор по большей части проводил время один, ныряя с маской и ластами, а я ?… я дружил с Лилей «семьями» и был немало смущен своей ролью!
Лиля нашла в моем лице новый объект для доказательств всему миру, что она уже взрослая, сказала, чтобы я позабыл о глупой рыбалке и сыпала идеями, как тут можно «поразвлечься». Она безудержно болтала, не смолкая ни на минуту, и первое время это меня напрягало, но когда стало очевидным, что отвечать ей не обязательно, привык— была сорокой, решил я. Главной пыткой для меня оказалось играть с ней в карты на раздевание (шучу)— просто поиграть вместе в карты. Я вообще не большой любитель игр в карты, а после этого лета возненавидел их всеми фибрами души. Пока Лиля, скрестив ноги по-турецки, сидела в тени от моей палатки (это все, что было на ней одето) и продумывала ходы, уткнувшись в веер карт, я заново переосмыслил недооцененные мною в чилл ауте рассуждения о влиянии энергетических полей на эмоциональное состояние человека– наверняка сильная сексуальная энергетика, оставленная в этом месте сумасшедшей парочкой из Москвы убьет меня прежде, чем голая Лиля выиграет у меня в карты. Вообще культура Ню не подразумевает под собой какого-нибудь сексуально-эротического подтекста, это скорее какой-то экзотический вид единения с природой, и мне, по сути, он должен быть близок, но я же был в одежде и не натурист, поэтому на меня это правило не распространялось— сексуальный подтекст давил в полную силу. Я проиграл Лиле две с половиной коровы, и, к вечеру, когда кинооператор как строгий папочка крикнул сверху— Лиля, пора домой, от эмоциональной перегрузки и бешеного воздействия опутавших все вокруг энергетических полей у меня болело все тело. Я интуитивно чувствовал— мне позарез нужно расслабиться и заняться с кем-нибудь групповой медитацией, как учили в чилл ауте, но вокруг никого, опять прибываю в вакууме одиночества, а «одиночная» медитация не очень-то помогает…
В замену дневной смене, возвращаясь из баров и дискотек, в бухточку часто заходили любители парного ночного купания голышом, до настоящих натуристов они еще не доросли, но спать мешали не по-детски. Темнота, как известно, друг молодежи, и после ночных купаний парочкам хотелось романтики под звездами. Слышимость в хорошую погоду у воды потрясающая, и волей-неволей я переживал многие эмоциональные сцены вместе с их участниками. Вот она— групповая терапия. Знаю, что подслушивать чужие разговоры некрасиво, но можно успокоиться тем, что большой содержательности в доносившихся до меня словах чаще всего не было, зато звуки были весьма красноречивые и эмоциональные. Ой какие эмоциональные, такие эмоциональные, что способны действовать на энергетически-эротические поля похлеще обнаженной натуры, прессинг на мой организм продолжался, а моя далекая девушка где-то там икала каждую минуту.
Когда все улеглось и успокоилось, я немножко уснул, а потом пришла кошка и стала мяукать у палатки. Откуда тут взяться кошке, не знаю, но отвечаю– кто-то мяукал. Очень не хотелось принимать эти мяуканья на свой счет, может она палатки перепутала– моя желтая, это соседская синяя. Ведь по легенде каменная кошка— это дьявол, который под видом домашнего животного проник в пещеру к монаху, замаливающему в этих скалах свои грехи, и кошка своей домашностью заставила монаха думать об очаге в кругу семьи и близких. Монах взял кошку за хвост и вышвырнул вон из пещеры, рано ему было думать о мирской жизни. На этом дело не кончилось, когда монах доставал из моря сети, вместе с рыбой вытащил обольстительную деву– другого злого духа. Не устоял монах перед ее чарами и, не домотав срока, искусился. Разверзлись небеса, и превратил Бог Кошку, Монаха и Диву в скалы, в назидание о надругательстве над семейными ценностями. Землетрясение 1927 года «амнистировало» Монаха, его скала рассыпалась, а Кошка и Дива еще стоят.
Рассвет я встретил с чайками, солнце появилось из воды точно между берегом и скалой Дива, чайки радостно горлопанили на соседнем камне и улетали после увиденного зрелища, а я снова забирался в палатку и уснул.
Ближе к обеду часто приходила Лиля, ко второй неделе ей наскучил нудистский пляж и, оставив кинооператора одного, она тащила меня в поселок. Если и мне надо было в поселок, я с радостью соглашался на ее компанию— дорожка шла через кипарисовую аллею со статуями, и без Лили под ручку я там появляться боялся.
Наверное, пока мы с Лилей и мороженым гуляли по Симеизу, осматривая старинную и современную архитектуру, маститый кинооператор затосковал, и в его голове стал зреть коварный план по устранению «конкурента».
Как-то уличив подходящий момент, когда Лиля занималась домашними делами, кинооператор пригласил меня вместе с ним понырять. Если тебе не слабо, сказал он, я покажу тебе удивительную подводную пещеру с дивными красотами, и я по своей простодушной наивности и болезненной реакции на «слабо», не раздумывая, согласился. Кинооператор торжественно вручил мне Лилину маску, и мы с ним поплыли к известной ему скале, возвышающейся из воды недалеко от берега. Доплыв до нужного места, мой гид сказал, что здесь, прямо под нами, большой подводный тоннель сквозь скалу и, набрав в легкие побольше воздуха, можно запросто пронырнуть на другую сторону. Мы посмотрели с минуту друг на друга как перед дуэлью и, глубоко вдохнув, ушли под воду… Пещера действительно была потрясающая: широкая и светлая на входе, с играющим на стенах причудливым узором от солнечной ряби и с множеством красивых гирлянд длинных, извивающихся водорослей. Пространство постепенно сужалось, становилась темнее и безжизненнее, и я, сосредоточенно глядя на «свет в конце тоннеля», все больше ощущал страх и нехватку кислорода. «Ихтиандр» впереди меня уверенно рассекал воду, оставляя за ластами дорожки светящихся пузырьков, медленно всплывающих к своду пещеры, мне отчетливо запомнился тот момент, когда я позавидовал его ластам, решив, что до реинкарнации он точно был дельфином, а потом сделал большую глупость: повернул назад. Как только я остановился и начал делать «боковые загребающие движения», меня с непреодолимой силой потащило вверх и прилепило спиной к колючему пещерному своду, ножки и ручки бешено замотылялись в отчаянных попытках погрузить меня поглубже и «оторвать» от колючих наростов. На удачу, нащупав какой-то выступ, я сильно оттолкнулся от него ногой, придав себе «реактивное» ускорение, при этом маневре я случайно нанес своей спиной серьезный урон колонии морских моллюсков, обитающих в пещере. Сильно хромая на всю спину, я на последнем издыхании все же выбрался из воды, отплевываясь и делая судорожные глотки воздуха. Удивляюсь, что не стал очередной жертвой ревнивого дона Педро и не погиб, пока сеньорита там, в неведении, чистила картошку, а поводов-то было всего два мороженых да еще один раз я ей плечи кремом намазал. Из-за скалы победоносно выплыл дельфин— Дон Педро— и с издевкой и выражением полного превосходства над назойливым мальчишкой, спросил, где же я потерялся. Мне было трудно дышать, я порядком нахлебался воды, из глаз у меня шли слезы, а из носу пузыри, но все же мне удалось дрожащим голосом, икая, ответить, что там темно и узко, а у меня не было ласт и, если это потянет на отмазку, то у меня клаустрофобия, и к тому же я, кажется, ободрал спину. По-моему, более чем достаточно причин в мое оправдание. Кинооператор-киллер глянул на мою спину, оценил ситуацию и, перестав улыбаться, сказал, что кровищи столько, что большая белая акула, что снималась в фильме «Челюсти», уже, наверное, стартовала. Мы быстренько развернулись и вместе поплыли к берегу «красить» 2%-ным спиртовым раствором бриллиантовой зелени мои царапины на спине. Все оставшиеся дни я старательно избегал общества себе подобных, бродил один, как странный полосатый гуманоид, и, обдумывая, как бы, вернувшись в Минск, поубедительнее объяснить своей подружке, что царапины на спине оставила не темпераментная южанка, а колония острых морских моллюсков.
В одно прекрасное утро (а других там и не было), когда я сбежал от Лили и поднимался вверх по тропинке, мне встретились две девчонки, разбирающие веревки, карабины и прочие специализированные приспособления для скалолазания. Скалолазы почти коллеги пешим туристам, такую возможность познакомиться с новыми людьми и разодрать себе локти и коленки упускать было нельзя. Я напросился зрителем– буду впитывать новую культуру. Девчонки лихо карабкались по скалам с уже пробитой до них трассой, на которой были вбиты спиты– железяки для встегивания страховки, и все удобные зацепы для пальцев были обильно замогнежены, то есть измазаны специальным составом, которым пудрят руки во время подъема, чтобы не скользили пальцы. Роль зрителя мне, понятно, быстро наскучила, я убедил девчонок, что был в детстве чемпионом района по лазанью на деревья и заборы и уговорил дать мне возможность проявить свои недюжие «обезьяньи» способности. Предложение идти с верхней страховкой я проигнорировал, решив, что по пути буду встегиваться в страховочные кольца сам. Меня одели в «обвязку»- широкие ленты, которые крепятся на поясе и бедрах, привязали к обвязке страховочную веревку, предупредили, что скалолазание— опасный спорт, и я полез на свою первую в жизни трассу со странным названием– «Аллея дураков». Как каждый самоуверенный пингвин, я считал, что раз девчонки тут до меня забрались, я запросто одолею эту вершину и тем же маршрутом спокойненько вернусь назад, а страховка это так, для декораций. На скале было восемь спитов, и я, следуя четким инструкциям снизу, сумел-таки добраться до шестого и всегнуться. Дальше, хоть убей, я не видел, за что можно уцепиться для продвижения вверх, разве что за сам спит, вставив в него палец, но голоса снизу дружно убеждали, что делать этого нельзя– в случае срыва палец и я будем падать отдельно друг от друга. Не уверен, что был до реинкарназии ящерицей, и палец снова отрастет. Руки и ноги были уже забиты, как выражались девчонки, то есть отказывались держать вес моего тела и предательски дрожали. Что самое ужасное, оказалось, что спуститься по своему пути назад, как казалось, с земли, я уже не могу— смотреть вниз, куда поставить кончик кроссовка, было не легко, для этого нужно отвести голову назад, а это риск потерять равновесие. Так я и стоял, прильнув всем телом к скале, дрожал, истекал п;том и, время от времени, следуя советам голосов снизу, протягивал левую руку куда-то вверх, где, по убеждениям инструкторов, отличный зацеп. Зацепа я не находил и, вернувшись в исходное положение, продолжал обнимать скалу. Вечно это продолжаться не могло, я чувствовал, как силы меня покидают, и смотрел из-подо лба на «свою» шестую оттяжку, размышляя о том, кто и когда ее забивал, срывался ли уже на ней кто-то до меня и сколько он весил. Что хуже всего для меня чайника, что она вбита на отрицательном склоне, то есть я не поеду по скале, а улечу спиной назад. Доверить свою жизнь хрупкой девчонке, держащей как Атроппа другой конец веревки, на которой повисла моя жизнь, понятно, было страшно, несмотря на убеждения голосов снизу— и не таких держали. В голове не испытавшего ощущения падения (срыва) где-нибудь метров с трех-четырех не укладывалось, как можно оторваться от скалы и полететь вниз к острым камням с высоты четырех этажей! То, что не могли заставить сделать уговоры девчонок, сделала усталость и земное тяготение– сердце перестало биться, и я отъехал от скалы, визжа вниз, что падаю. Небольшой рывок, меня немножко качнуло, и я повис, уцепившись для «надежности» за веревку обеими руками. Потрясающе, сколько адреналина! Меня медленно опускали на землю, и по пути я проникся глубоким уважением к шестилетнему опыту моих инструкторов. Наверное, до реинкарнации водились с Тарзаном, подумал я. На этом я не успокоился, и мы пошли к следующей пробитой трассе. Срываться было уже не так страшно, и можно было делать любые отчаянные попытки дотянуться до следующего зацепа. Забравшись, наконец, на одну из вершин, я, как молодой орел, преисполненный гордости после первого полета, уселся на вершине обозреть окрестности. Море море, скалы скалы и… пляж геев прямо как на ладони! На камнях в уютном месте, как в гнездышке, было несколько десятков голых парней. Кто-то улегся загорать на камне один, кто-то вдвоем или целой компанией и вокруг ни одной девушки. Тут я заметил, что не один наблюдаю, и наблюдать за наблюдающими еще интереснее. Вот один дяденька, что сидит немногим ниже меня (как он туда забрался!) даже с биноклем пришел. Т-а-ак и куда «мы» смотрим– на рослого длинноволосого блондина в кожаной ковбойской шляпе– «стэтсоне». Прекрасно— он бы еще ковбойские сапоги на пляж одел и пояс для револьверов.— О-о-о-блин, подумал я сам себе, всего пять минут наблюдаю за геями, а уже такие нездоровые фантазии возникают, срочно нужно вниз, к своим «инструкторшам». Хорошие были девчонки, жаль только, что где-то повыше в лагере их ждали свои скалолазы. Замечу, что в этом опасном спорте нисколько не пострадали локти и коленки, досталось только моим кроссовкам и сокрушенному ковбоем моральному облику.
Календарь показывал, что в Минск скоро должна приехать моя далекая девушка, я уже загорел так, что белыми остались только зубы, наполнился новыми впечатлениями под завязку и оставил на месте моей палатки такое энергетическое поле, что о него можно споткнуться. Лиля разбила мое сердце, проводив через аллею, и, в тайне от кинооператора, оставив мне свой номер телефона, со словами, чтобы обязательно звонил, когда буду в Киеве– поиграем вместе в карты. До маршрутки в Симферополь оставалось полчаса, я сидел на рюкзаке в теньке вокзала и гадал, почему Симеиз назвали Симеизом, оказывается, с греческого Симеиз переводится как Знак. И когда из пришедшего переполненного автобуса вышла девушка в камуфляжных штанах и «комелотовских» ботинках на большой рифленой подошве, с огромным рюкзаком и позитивной улыбкой, у меня, наконец, открылся «третий глаз» (спасибо Леле, к чучелам больше не притронусь).
Бросив короткий, фильтрующий взгляд на окружающую нас толпу, девушка безошибочно идентифицировала меня, как представителя близкородственного вида, легким движением забросила на плечо рюкзак и пошла ко мне. Привстав от волнения, я судорожно пытался проглотить застрявший в горле пирожок и расплылся в самой идиотской улыбке, на которую был способен. Девушка, конечно, спросила, как пройти на гору Кошка, и я чуть не заплакал с горя, нервно теребя в кармане билет Симферополь – Минск, за которым вчера стоял полдня в очереди. Я ответил, что час, как снял там палатку, и она сказала, что сразу это увидела. Девушка приехала из Новгорода, одна-одинешенька, и, прообщавшись с ней двадцать девять минут, я направил ее к расщелине между двух косых глыб, совсем забыв, каким испытаниям подвергаю ее энергетику.
Ожидая поезд на вокзале Симферополя, я услышал, как уличные музыканты пели в переходе старую песню Пугачевой– «Теперь я знаю ты на свете есть»…