Звезда экрана. Повесть о вечной и банальной любви

       
В Военно-медицинской академии перед кабинетом рентгенолога ожидали своей очереди три женщины. Наталье, у которой побаливал бок, хирург районной поликлиники поставила диагноз хронический аппендицит, чем повергла её в глубокие сомнения. С одной стороны, идти под нож страшно, боль она не переносила совсем, с другой стороны, она часто ездила в командировки, вдруг прихватит где-нибудь в другом городе или в пути, а главное, в сентябре она выходила замуж. «А вдруг, будет как у Маши, - думала она ,- вспоминая свою родственницу, у которой обострился аппендицит во время беременности, и ей его удаляли, когда она находилась на шестом месяце. Нет, надо удалить этот чёртов аппендикс».
       Придя к врачу, она сказала, что решилась на операцию. Хирург недовольно поморщилась: «Зачем? С таким диагнозом можно прожить всю жизнь без операции. Ну, вырежут они вам его, а потом выяснится, что это не аппендицит». Наталья, привыкшая во всём к математической точности, была шокирована: « Как! Вы не уверены в диагнозе!! Тем более направьте меня на консультацию в Первый медицинский или в Военно-медицинскую академию».
       После долгих прений хирург всё-таки написала ей направление в ВМА. Середина июня, курсантам нужно было показать простейшие операции, и из поликлиники охотно направляли больных с грыжами, хроническими аппендицитами, доброкачественными опухолями. После приёма Наталью сразу же положили в клинику. Почти неделю она томилась от безделья, то сдавая анализ, то кардиограмму. Наконец, наступил день профессорского обхода, вошёл представительный мужчина лет сорока семи, за которым следовала свита молоденьких мальчишек в белых халатах. Выслушав лечащего врача, профессор пальпировал её живот, затем, нажимая пальцем какую-то точку слева, сказал, чтобы она приподняла ногу. Она легко подняла её. Далее он нажал какую-то точку справа и предложил поднять правую ногу. Наталья вскрикнула от боли. «Запомните этот метод диагностики, - сказал профессор, обращаясь к студентам. - Слева отсутствует боль. Резкая боль справа свидетельствует о диагнозе аппендицит. Готовьте больную к операции». День операции не был назначен, а всю их палату направили на рентген. И вот, сидя перед кабинетом рентгенолога, Наталья никак не могла понять, зачем же её-то направили на рентген. В свои двадцать шесть лет она никогда не слышала, чтобы аппендицит можно было увидеть на рентгене.
       Её соседка по палате находилась у врача уже больше получаса, перед этим она очень волновалась, не рак ли у неё. « Наверное, рак у бедняжки, - думала Наталья, ожидая своей очереди. – Иначе, что там делать так долго?» Наконец, вышла очень грустная соседка и быстро пошла в палату. Рентгенолог, седой пожилой мужчина, тоже показался Наталье чем-то озадаченным. «И что же Вы нашли у моей соседки, - кокетливо спросила его Наталья. - Она так боится, что у неё рак». Рентгенолог улыбнулся: « Ну, что вы, у неё всё нормально. Когда рак, тогда настроение совсем другое». Он молча делал ей один снимок за другим, всё более грустнея.
Наталье стало страшно.
- Ну, как, доктор, увидели у меня аппендицит?
- Нет, - ответил он ей мрачно.
- А что же? – испуганно спросила она, уже не сомневаясь в том, что у неё он нашёл злокачественную опухоль.
- Идите в палату, вам лечащий врач всё скажет.
       Когда она шла в палату постовая медсестра предупредила её, чтобы она никуда не выходила, через полтора часа будет операция. Сердце забилось у Натальи так часто, что казалось, вот – вот выпрыгнет из груди. Дома никто не знает. Она хотела позвонить матери, но раздумала, позвонила брату. Его дома не было. На кафедре ей сказали, что он в ректорате. Узнав телефон в справочном, она позвонила секретарю ректора, чтобы найти брата. «Александр Мстиславович ещё не подъехал, но должен быть минут через двадцать». Наталья попросила секретаря передать ему, что её срочно оперируют, и чтобы он сказал об этом матери, только, когда всё закончится. При последних словах её голос дрогнул. Секретарь стала её утешать, говоря, чтобы она не волновалась, что всё передаст, и пожелала ей скорейшего выздоровления.
       Одна в палате, в горестном раздумии, Наталья хотела отказаться от операции, когда вошёл профессор, уже без свиты.
- Вы знаете, дрожащим голосом сказала она. - Меня сейчас должны оперировать. Может быть, не надо? Рентгенолог сказал, что он не увидел у меня аппендицита.
- Как это не надо? На рентгенограмме не всегда можно увидеть аппендицит. А Вам его нужно удалить обязательно. У Вас АППЕНДИЦИТ, Я же Вас СМОТРЕЛ, - произнёс он безапелляционно и так уверенно, что Наталья не смогла не улыбнуться.
Ей сразу стало спокойнее. Но когда её привезли в операционную, и лёжа на столе, она увидела прямо над собой большое зеркало, в котором отражалась она вся, опять часто забилось сердце.
- Доктор, - сказала она, - у меня так часто бьётся сердце.
- Так это хорошо, когда бьётся, - ответил Владимир Николаевич, её лечащий врач. - Плохо, когда перестаёт биться.
- Я боюсь. А когда увижу скальпель, сразу умру от страха.
- Не увидите, мы вас сейчас завесим, - усмехнулся второй хирург, высокий широкоплечий богатырь, с непропорционально большими руками. « Две мои руки вместе меньше его одной, - отметила про себя Наталья. - Как такими лапищами он будет копаться в кишках?»
Сделали уколы, Наталья почувствовала, как тупая боль и тяжесть сдавили все её внутренности и застонала.
- Больно? - удивился врач. – Вы просто купаетесь в новокаине.
- Приятного мало, - ответила Наталья и поморщилась. В эту минуту тяжело вздохнул ассистент.
- Всё, конец, - подумала Наталья. – Точно рак! - И уже вслух сказала: - Доктор, почему вы вздыхаете. Что-то страшное?!
- Да жира много! – огорчённо ответил ассистент. И дальше она слышала только звук ножниц: чик, чик, чик…. Лежать было очень неудобно, спина затекла, захотелось подвигаться.
- Тише! - воскликнула операционная сестра. - Не шевелитесь, вы же мне все инструменты сбросите.
Время тянулось так медленно, казалось уже больше часа прошло.
- Кажется, заснула, - произнёс Владимир Николаевич.
- Дааа…, заснёшь тут с вами… Долго ещё?
- Скоро, совсем немножко осталось, потерпите, - операционная сестра погладила её по голове. – Он уже стоит.
- Кто стоит? – удивилась Наталья.
- Аппендикс.
И в эту минуту она почувствовала резкое жжение по всему животу, как будто туда налили спирт или йод.
- Ну, вот и всё, посмотрите, - сказала медсестра, поднеся к её лицу какой-то окровавленный кусок кишки.
- Фу, какая мерзость! – Наталью передёрнуло, а сестричка уже убирала этот отросток в стеклянную банку с притёртой крышкой.
       После операции часа через полтора в палату вошёл дежурный врач - стройный молодой мужчина, в очках, чуть выше среднего роста, с тёмно – русыми чуть волнистыми волосами, спросил как дела, пощупал пульс.
- Ваша мать приходила с каким-то мужчиной, когда вы ещё были на операции, просила, чтобы я разрешил им войти в палату, но я не разрешил. Они дождались конца операции, поговорили с лечащим врачом и ушли, передав вам привет.
- Ну, что же вы? – Слёзы навернулись у неё на глазах. – Мама же волнуется. Она теперь спать не будет всю ночь.
- После операции нельзя, – твёрдо сказал он, наклонился к Наталье и ласково потрепал её по щеке.
При вечернем обходе он снова зашёл в палату, взглянул на температурные листы, спросил, есть ли жалобы и, пожелав спокойной ночи, ушёл. Какая там спокойная ночь! Лежать было неудобно, пошевелиться – больно, она не сомкнула глаз, её бросало то в жар, то в холод. Часов в восемь утра дверь открылась, и в палату заглянул Владимир Николаевич с ассистентом.
- Как самочувствие?
- Ужааа-сно, не спала ни минуты, боооо-льно.
- Это нормально,- ответил ассистент. - Боль стимулирует заживление.
- Доктор, маме разрешите придти, - попросила Наталья со слезами на глазах. – Она же волнуется.
- Вам самой уже пора быть мамой, а вы всё маму зовёте, - улыбнулся Владимир Николаевич. - Хорошо, хорошо, выпишу пропуск.
Часа через два пришла мама, одетая в белый халат, помогла ей встать и пройти в перевязочную, посидела с ней часа три и ушла. Очень хотелось заснуть, но сна не было ни в одном глазу, боль не проходила, судорога начала сводить ноги.
- Вызовите мне анестезиолога, - попросила Наталья соседку.
Вошла медсестра. Узнав про судороги, принесла грелку, положила её к ногам. От тепла грелки стало чуть легче. Часов в восемь вечера в палату вошёл Михаил Иванович, ассистировавший при операции, сказал, что он дежурит сегодня.
- Михаил Иванович! – взмолилась Наталья. – Ну, сделайте что-нибудь, чтобы я поспала, мне так плохо, я совсем измучилась.
- Сделаем, сделаем, сегодня заснёте, - ответил он.
- Но, надеюсь, не навсегда, - она нашла в себе силы пошутить.
- Да, пока это вам не грозит ещё эдак лет пятьдесят - шестьдесят.
Медсестра сделал ей укол, она моментально заснула крепким сном, не слышала даже, как утром ей измеряли температуру.
       
       Владислав

На следующий день, хорошо выспавшись, она почувствовала себя лучше. Да к тому же сегодня разрешили съесть бульончик с протёртым фаршем для подкрепления угасающих сил. Войдя в перевязочную, она увидела вокруг стола стайку курсантов, чтобы посмотреть, как удаляют дренаж. Опять было больно, она застонала, мальчишки сочувственно посмотрели на неё.
- Ничего, ничего, уже всё, - сказал лечащий врач. – Вставайте.
Кто-то из курсантов помог ей встать, и она, положив обе руки на область шва, медленно пошла в палату. После обеда и «мёртвого» часа в палату вошёл взволнованный Владислав, её жених. Среднего роста, широкоплечий, мужчина с крупной головой, правильными чертами лица, довольно большими залысинами и небольшой бородкой. Был он её старше на девять лет, жил один отдельно от родителей, женат в тридцать пять лет ещё не был, его фигура производила впечатление чего-то рыхлого. Они работали с Натальей в одном институте в разных отделах, и знали друг друга издали, то есть только здоровались. А этой зимой случайно встретились в Эрмитаже на выставке Родена, поздоровались, поговорили о скульптуре, потом поднялись на четвёртый этаж в зал импрессионистов. Её удивило, что он хорошо знает работы художников, архитектуру города. «Да он, оказывается интеллектуал, - подумала она, - а с виду и не скажешь, валенок валенком ». Она знала, что он физик, кандидат наук, физик. Что-то было в его внешности отталкивающее, то не вычищенные ботинки, то плохо отглаженные воротнички рубашки, а уж цвет галстука никогда не соответствовал цвету рубашки, да и брюки от готового костюма были слегка коротковаты. Через несколько дней он пригласил её в БДТ на премьеру. Товстоногов только что поставил « Три мешка сорной пшеницы». Жизнь и быт деревни во время войны. Пьеса, потрясающая в какие-то моменты трагизмом жизни русской деревни, ода женщине, на плечи которой легли все тяжести военных лет, ему не понравилась: « Не люблю я деревню, можно было и не смотреть», - высокомерно произнёс он. Она возразила, что речь не о деревне, а о женской доле, но спорить не стала.
Он вошёл, взволнованный, оглядел палату и быстро направился к её кровати.
- Что же ты МНЕ не позвонила, я случайно от твоей лаборантки узнал, что тебя прооперировали! – сказал он несколько обиженно, неуклюже наклонился к её щеке, чтобы поцеловать, задев при этом шов. Наталья вскрикнула.
- Ой, осторожнее! Больно! - Потом уже более мягко произнесла. - Да зачем тебя было волновать? При этом она мысленно отметила, что не только ему не позвонила, но даже ни разу не вспомнила о нём. Это её немножко встревожило.
- Спасибо за цветы, поставь в банку, пусть постоят, потом отдам сестричкам на пост. В хирургическом отделении не разрешают держать цветы. Он посидел с полчаса, поговорили, рассказал, что летит в Адлер, у него заранее была куплена туристская путёвка в горы, и что через пять дней уезжает в отпуск на полтора месяца. Наталья сказала, что не сможет его проводить, так как её вряд ли выпишут через пять дней, продержат не меньше недели. Владислав попросил её раз в неделю заходить к нему домой, поливать два цветка, которые он холил и лелеял, оставил ключи, сказал, что постарается зайти ещё раз перед отъездом.
- Да не надо, не волнуйся, Влад. Тебе же каждый раз нужно будет отпрашиваться у шефа, а зачем? Ничего со мной не случится. Они попрощались, и он ушёл. Наталья хотела поспать полчасика, но всё никак было не улечься поудобнее, беспокоил шов. Тогда она взяла вторую подушку, положила её под живот, тихохонько повернулась на бок и задремала, устав от визита жениха. Звук открывающейся двери разбудил её. Соседки по палате гуляли на воздухе, в садике. Она была в палате одна. В дверях стоял врач, дежуривший в день операции. Он внимательно посмотрел на Наталью и быстро подошёл к кровати.
- Что это с Вами? Покажите живот! Наталья посмотрела на него с изумлением.
- Ничего, сплю, - пробормотала она, откинув край одеяла и приподнимая рубашку, в полном недоумении. Врач улыбнулся с облегчением.
- Вхожу, вижу большущий живот, даже испугался в какую-то минуту, не перитонит ли. Я сегодня опять дежурю. Не кладите больше так подушку! – произнёс он и вышел из палаты. Спать расхотелось, она ещё полежала немного, взяла книжку, почитала, но вопрос, почему же она не вспомнила Влада, ни разу не вспомнила за эти дни, продолжал её мучить. «Нет, наверное, я его не люблю», - думала она, вновь переживая события последних месяцев, в течение которых они встречались. Очень явно, в подробностях припомнилась сцена знакомства с его родителями. Был день рождения матери – Нины Георгиевны. Одетая в платье из шелкового иранского трикотажа, чёрного с голубыми тюльпанами, с высоким воротником – стойкой и глубоким овальным декольте, со старинными золотыми серьгами и перстнем с бирюзой, в чёрных туфлях на высокой шпильке, Наталья выглядела очень эффектно рядом с Владиславом в его обычном лавсановом костюме грязно-коричневого цвета, рукава которого были чуть коротковаты, и зеленоватой рубашке с тёмно-синим галстуком с серыми , идущими наискось полосками. Дверь открыл его отец, и Наталья почувствовала восхищённое удивление в его взгляде.
- Очень рад, проходите. Пётр Степанович. Отец Владислава был высоким худощавым мужчиной, во внешности которого не было ничего выдающегося: темно-русые начинающие редеть волосы с косым пробором, прямой нос, серые глаза, лицо в морщинах, но был он гладко выбрит, одет в безукоризненно выглаженные рубашку, брюки со стрелками и начищенные до блеска черные штиблеты. В комнате с кресла с трудом встала маленькая, но очень полная женщина, просто кубик, в тёмно-зелёном платье из панбархата. Она улыбалась, но взгляд был пронзительный и недобрый. Лицо у неё было квадратным, широким, шеи не было, казалось, что двойной подбородок лежал прямо на груди. Крупные золотые серьги с круглой вставкой из янтаря делали её лицо с маленьким прямым носом ещё более широким. Тонкие губы с темно-вишнёвой помадой были накрашены «бантиком».
- Наташенька, рада видеть вас. Меня зовут Нина Георгиевна. Владик так много мне о вас рассказывал. Садитесь в кресло напротив, поговорим. Наталья села в кресло, положив ногу на ногу, и стала слушать свою будущую свекровь.
- Если б вы знали, как трудно мне достался Владик. Он у меня второй, первый умер, когда ему было чуть больше месяца. А я так хотела сына, и обязательно Владика.
- Говорят, что нельзя называть детей именем умершего ребёнка, - ответила Наталья удивлённо.
- Мало ли, что говорят, я хотела сына Владислава, и всё тут. Даже если бы и он умер, я и третьего мальчика назвала бы Владиком, - резко отреагировала Нина Георгиевна на реплику Натальи. - Мы немного подождём, сейчас придёт мой брат. Вы знаете, он декан механического факультета в университете, - эти слова она произнесла с гордостью и победно взглянула на собеседницу.
- Какое совпадение, – не полезла в карман за словом Наталья. - Мой брат тоже декан факультета. А мы с мамой этим очень недовольны: понимаете, это же чисто административная работа, времени отнимает много, и ни уму, ни сердцу. Пусть лучше занимается научной работой, пишет монографии, занимается с аспирантами и в академики. Нина Георгиевна неодобрительно взглянула на неё, но продолжала рассказывать о себе.
- Мой муж работал советником в Китае, и я с ним пять лет жила в Пекине в посольстве. У нас там был клуб жён посольских работников. Я была председателем этого клуба, - произнесла она, гордо взглянув на Наталью. - Я там вела большую работу, а главное, мы воспитывали этих женщин. Работники разные, и шофера, и охранники, разные общественные слои. Ну, и жёны, соответственно. Вот мы и следили, чтобы они там не бегали по барахолкам, вели себя достойно. А если уж узнавали что, так сразу докладывали, понимаете, каким работникам. Вошедший в это время Петр Степанович неодобрительно взглянул на жену.
- Ты всё болтаешь, пора и за стол. В эту минуту раздался звонок и вошёл брат Нины Георгиевны с женой. Мужчины поздоровались, женщины расцеловались. Наталью представили родственникам как знакомую Владика. Сели за стол, выпили за именинницу, потом Владислав встал и торжественно сказал, что они с Наташей решили пожениться.
- Ну, наконец-то, решился! – Андрей Георгиевич протянул ему руку. – Поздравляю! А то думал, что так бобылём и умрёшь!
- И вы, вы согласились? За Владьку? – только и успел произнести Пётр Степанович, уже слегка охмелевший, как жена прервала его.
- Сядь! Поздравляю, Наташенька, поздравляю, - но глаза оставались пронзительными и холодными. Дежурный врач                Вернулись соседки по палате; время приближалось к ужину. После ужина в коридоре включали телефон для больных. Наталья пошла позвонить. Дверь в кабинет дежурного врача была открыта, он что –то писал, сидя за столом. Телефон был занят, и чтобы не слушать чужие разговоры, она вернулась в палату. Через полчаса снова направилась к телефону.
- Куда это вы всё ходите? – окликнул её дежурный врач.
- Домой хочу позвонить, а телефон занят.
- Позвоните от меня, заходите.
- Спасибо, я вам не помешаю?
- Нет, нет, звоните. Она набрала номер, но телефон был занят, мама с кем-то разговаривала.
- Занято, - сказала она и хотела выйти.
- Ничего, садитесь подождите и дозванивайтесь. Как самочувствие? Наталья ответила, что всё нормально, уже легче, но шов болит. Доктор подтвердил, что так и должно быть, слишком мало времени прошло после операции, спросил, как её зовут, представился сам, его звали Александр Константинович.
- Ну, расскажите о себе что-нибудь, где работаете, чем занимаетесь.
- Я работаю в НИИ, научный сотрудник, недавно защитила диссертацию. Он взглянул на неё с интересом.
- Уже защитились, как вам это удалось? Сколько же вам лет?
- Двадцать шесть. Меня уже утвердили. После университета оставили в аспирантуре.
- А я вот заканчиваю оформление диссертации, осенью защищу и уеду в Москву в центральный госпиталь. А чем занимается ваш муж?
- Мужа, я пока невеста, свадьба осенью. Мы уже заявление подали. Вот я и решила удалить аппендицит на всякий случай, от греха подальше. Мы вместе работаем, он тоже кандидат, пишет докторскую. Она, наконец, дозвонилась, кратко поговорила с матерью, поблагодарила доктора, поспешила встать.
- Не уходите, посидите ещё, до отбоя много времени. Они оживлённо болтали о жизни, когда раздался звонок, и Александр Константинович отрапортовал, что в клинике всё спокойно, больных – один, выздоравливающих – двадцать шесть, готовят к операции – четверых. Наталья поинтересовалась, почему у них один больной.
- Это в четвёртой палате, у него рак, и как оказалось, неоперабельный. А остальные – это выздоравливающие, скоро можно будет всех выписывать. Во время следующего дежурства Александр, встретив её в коридоре, предложил ей зайти вечерком позвонить и поболтать. Когда она подходила к посту медсестёр, услышала конец фразы: «Хоть бы он уехал скорее!» Увидев её, сестра замолчала. «О ком это они, - подумала Наталья. - Неужели об Александре?» И снова они проговорили весь вечер. Вернувшись в палату, она увидела недовольную медсестру, которая ворчливо сказала:
- Где это вы ходите? Вам банки назначены, я уже три раза заходила. Действительно, сегодня лечащему врачу не понравилась небольшая температура, которая держалась у неё все дни после операции, и он сказал, что ей поставят вечером банки. Это была просто экзекуция, лежать на животе было ещё очень больно, а надо было выдержать полчаса. В день выписки Александра не было. Она попрощалась с лечащим врачом, передала ему подарочный набор с двумя бутылками марочного коньяка и банкой икры и коробку шоколадных конфет. Брат купил их в дегустационном зале «Нектар», недавно открывшемся неподалёку от её института, где днём торговали редкими винами и коньяками, а вечером проходили часовые сеансы дегустации алкогольной продукции разных производителей. Наталья всегда туда сопровождала приезжавших командированных с заводов. «Жаль, не удалось попрощаться с Александром, симпатичный доктор», - с неожиданной для себя грустью подумала она и заторопилась к выходу. Выйдя из метро на площади Восстания вместе с встречавшей её мамой, они нос к носу столкнулись с военным, спешившим к метро. Это был Александр. Военная форма ему удивительно шла, делала выше, и стройнее. Поздоровались, мама пошла дальше, а Наталья остановилась поговорить.
- Я боялся, что сегодня вас не застану, спешил в клинику. Но с утра нужно было съездить к машинистке - отдать печатать последние главы. Сегодня опять дежурю. А завтра часов в пять позвоните мне домой. Она удивлённо взглянула на него.
- Домой?
- Позвоните, позвоните, это удобно, буду ждать. И он поспешил к метро.                Свидание
У выхода из метро площадь Восстания её встретил Александр, на этот раз он был без формы в серо-голубой рубашке с короткими рукавами и воротником апаш и, которая удивительно ему шла.
 - Мне нужно забрать главу диссертации. Заедемте к отцу, а потом я свободен.
Доехали на автобусе, вошли в парадную пятиэтажного дома, поднялись на третий этаж, он открыл дверь своими ключами. В небольшой прихожей двухкомнатной квартиры вспыхнул свет.
- Проходите в комнату, - сказал он, слегка обняв её за плечи, и кончиками пальцев с коротко обстриженными ногтями провёл по её обнажённой руке от плеча до локтя. От этой неожиданной ласки неистовое желание бросило её в дрожь. Она напряглась, стараясь сохранить спокойствие, чтобы он ничего не заметил, но он уже развернул её к себе, и прильнул к губам. Он так нежно раскрывал её губы, что у неё закружилась голова, она отвечала ему, уже не скрывая охватившей её дрожи. Он по-прежнему обнимал её левой рукой, а правая уже открывала замок длинной молнии белого финского кримпленового платья, недавно купленного по талонам в магазине для новобрачных. «Боже, я сошла с ума, что я делаю!» - но слабенький голос разума тотчас же погас, и она вся растворилась в теплоте этого сильного молодого тела.
- У меня же швы разойдутся, - прошептала она.
- Не разойдутся! Я же за тебя отвечаю, малыш.
Когда он встал во весь рост, она с эстетическим удовольствием взглянула на него, уж очень хорошо он был сложён: широкие прямые плечи, тонкая талия, узкие бёдра, развитая мускулатура. Она приподнялась с дивана.
- Не одевайся, малыш. Мы ещё полежим. Пойдём выпьем кофе.
Он протянул ей чистый белый накрахмаленный халат, они вошли на кухню. Александр открыл холодильник, достал бутылку Советского шампанского, коробку конфет, поставил на стол два бокала.
- На брудершафт?
- А что, мы всё ещё на «вы»? –засмеялась она. – На брудершафт так на брудершафт, Александр. За тебя!
Он потянул её к себе на колени, медленно пили холодное полусухое шампанское, целуясь после каждого глотка.
- Когда я вошёл после операции, увидел одни глаза, большие, тёмно-серые, ничего больше не видел, только глаза, мне показалось даже, что они чёрные, большие-пребольшие.
- Ещё бы, - снова засмеялась она, - от страха на лоб вылезли, наверное. Таааак было страшно, ты и представить себе не можешь.
Допили шампанское. Она встала, чтобы сварить кофе, он включил приёмник, тихо зазвучал голос Миррей Матье “С est chanson de mon amour, eternele et banale…”
- “Это песня о моей любви, вечной и банальной”, - перевела она ему слова песни. – А разве любовь может быть банальной? Ей с ним было легко и просто, казалось, что они знакомы уже целую вечность.
- Да, как тебе сказать, может, наверное, - ответил он, доставая фарфоровые чашки с цветущей сиренью. «Вербилковский фарфор», - мысленно отметила она, увидев на чашках рисунок любимой сирени. Выпили кофе, поговорили. Он рассказал, что родители разошлись, когда ему было семь лет, мать отдала его в суворовское училище, где он и решил быть военным врачом. У отца вторая семья, это его кооперативная квартира, а у них с матерью комната в коммунальной квартире на 8-ой линии Васильевского острова.
- Как это мы с тобой не встречались? - Она снова улыбнулась. - Я же восемь лет ходила по твоей линии в университет.
- Да я практически дома не жил, только в академии, потом служил в Чехословакии, во время чешской весны. А в адъюнктуре было не до прогулок: академия, библиотека, дежурства.
- Не судьба, значит, - она улыбнулась немножко грустно.
- Судьба, малыш, судьба. Оставь чашки. Я потом вымою. Пойдем в комнату. Время пролетело так незаметно. Взглянув на часы, она вздрогнула.
- Ой, уже час ночи. Надо вызвать такси.
- Я провожу тебя, малыш, - сказал он, набирая номер телефона.
Такси пришло неожиданно быстро, минут через двадцать пять. Они сели на заднее сидение. Положив левую руку на плечо Натальи, правой Александр гладил её колени. И рядом с ним от этой нежной ласки ей было тепло, спокойно и по-домашнему уютно. Ехали молча, а из приёмника звучал голос Миррей Матье, певшей о вечной и банальной любви. Выйдя из машины, Александр сказал водителю, что он поедет назад, проводил её до дверей квартиры, и они снова слились воедино в долгом поцелуе.
- Послезавтра увидимся, малыш. Сегодня опять дежурю. Я позвоню.
Наталья вошла, тихо, стараясь не разбудить мать, прошла в комнату, быстренько легла, но долго не могла уснуть, всё ещё находясь под впечатлением новых, неизведанных дотоле радостных ощущений. Она мысленно представила, что лежит с ним рядом, и тотчас же заснула здоровым крепким сном. Утром из почтового ящика она достала открытку от Владислава с видами Кавказа. Несколько сухих строк о том, что он доехал и как устроился на турбазе, заканчивались вопросом, как она себя чувствует. Она бросила открытку на окно в прихожей, вспоминая каждую минуту вчерашнего вечера. Отвечать на письмо не хотелось. Угрызений совести не было. Неведомое дотоле тёплое чувство, тихое и радостное, наполняло её душу.
И полетели дни медового месяца, как однажды назвал их Александр. Наталья ещё не работала, находилась на бюллетене. Они встречались то в квартире его отца, то в «студии» Владислава - крошечной однокомнатной «хрущёвке» с двенадцатиметровой комнатой и маленькой кухней. Придя туда впервые, Наталья тщательно прибрала её, перемыла всю посуду, пропылесосила диван, полила цветы и вымыла окна. «Не квартира, а собачья конура, - подумала она с неприязнью. – Как здесь можно жить?» Дни мелькали один за другим, минуты встреч с Александром, наполненные ощущением радостной нежности, сменялись часами раздумий и анализа отношений с Владиславом. «Что делать? Как поступить?» – эти вопросы всё настойчивее стучали у неё в голове, но как только приближались часы встречи, все сомнения в тот же миг куда-то исчезали.

       Сомнения
       
       Дома же ей теперь часто вспоминались эпизоды встреч с Владиславом. Как-то в профкоме им выделили путевки на теплоход в Кижи. Был двухместный люкс, и профорг, выдавая путёвки, многозначительно взглянула на них. Шли сначала по Неве, потом по Свири, вечер был удивительно теплым, белые ночи, лёгкий ветерок разгонял надоедавших комаров. Из кают-компании звучала музыка, Наталье очень хотелось потанцевать, но Влад сразу отверг её предложение. «Не пойдём. Ты же знаешь, я не хожу на танцульки, посмотрим закат и пойдём спать». Эта поездка была уже после того, как они подали заявление в загс. В каюте он поцеловал её в щечку, пожелал спокойной ночи и тут же упал в объятья Борея. Наталья долго не могла уснуть, удивлённая поведением мужчины с официальным статусом жениха. Потом она припомнила разговор, к которому она не отнеслась серьёзно, сведя всё к шутке. После того, как они подали заявление в загс, Влад через несколько дней поинтересовался, будут ли у них дети.
- Конечно, - она засмеялась. – Обещаю тебе пять ребятишек, как минимум. Через пару дней он снова вернулся к этому разговору, серьёзно сообщив ей, что он рассказал маме о её желании иметь пять человек детей, на что мамочка ему ответила: « Ты знаешь, Владик, дети – это очень сложно».
- Глубокая мысль! – Наталья посмотрела на него как на прокажённого. - Влад, дорогой, успокой Нину Георгиевну: моих детей ей воспитывать не придётся! Думаю, мы справимся сами.
«Боится он что ли, что я рожу до свадьбы, - подумала Наталья с лёгким раздражением взглянув на похрапывающего на соседней кровати жениха. – Впрочем, куда торопиться, медовый месяц впереди». И она тоже заснула спокойным и безмятежным сном. Вспоминая эту поездку, Наталья представила себе, какой бы она была, если бы они были вместе с Александром. В памяти всплыла поездка на дачу к родителям Влада: нужно было поздравить Степана Петровича с днём рождения. Предупредив маму, что она останется там ночевать, Наталья зашла в магазин, накупила всевозможной продукции: импортную французскую курицу, большой кусок свиного окорока по блату вынес знакомый мясник, узнав, что едет на день рождения свёкра, купила на свой вкус тамбовский окорок, и российский сыр. Твердокопчёной колбасы в продаже не было. « Да хватит, пожалуй, - подумала она. - Не на неделю же едем».
Оставалось подумать о подарке отцу Влада. Отметив при знакомстве его пристрастие к водочке, подошла к винному отделу гастронома, в который обычно бегала за продуктами. На прилавке стояла яркая подарочная коробка в виде домика. Как оказалось, это был набор пяти видов водки в маленьких пятидесятиграммовых бутылочках, с красивыми этикетками. «То, что надо, - подумала Наталья. – И любимый продукт, и немного его, так что Нина Георгиевна не рассердится».
Они доехали на электричке до Рощино и километра три шли до садоводства, где Степану Петровичу после возвращения из Китая было выделено шесть соток. Домик был двухкомнатный, обитый вагонкой снаружи и оклеенный обоями внутри, с большой открытой верандой. Степан Петрович был на огороде, склонившись над небольшим парничком, собирал огурцы. Увидев Наталью с Владом, улыбаясь пошёл им навстречу.
- Рад, проходите, Натали, очень приятно, что Вы приехали. Очень рад
- Так мы приехали Вас поздравить, Степан Петрович. И подарок Вам везу, по секрету скажу: Пять бутылок водки различных сортов! Он недоумённо взглянул на неё.
- Зачем же так много? Мне Нина Георгиевна не разрешает пить. Но, приняв подарок, он обрадовался как ребёнок долгожданной игрушке.
- Вот спасибо! Порадовали. Буду хранить и пить по бутылочке только по праздникам. Где это вы такое нашли? Я ни разу в магазине не видел. А ты, Владька, что привёз? В дверях на веранде Нина Георгиевна уже тянулась на цыпочках, чтобы расцеловать ненаглядного сыночка. Наталья подошла и, поздоровавшись, спросила, куда можно выгрузить скоропортящуюся снедь.
- Проходите в кухню, там холодильник. Зачем вы столько! – с наигранным возмущением произнесла она, пронзительным взглядом, окинув содержимое всех пакетов. – У нас всё есть. Я уже сварила традиционный суп «шурум – бурум». Владик его очень любит.
- Шурум – бурум? Оригинальное название. – И что же это такое? – поддержала разговор Наталья.
- Потом расскажу, я туда кладу всё, что выросло на грядках, и стручковую фасоль, и ботву от свёклы, и зелёный лук, всё одним словом. Степан Петрович! Где огурцы? Сейчас салат сделаем.
- Да нет там никаких огурцов, не выросли.
- Как это не выросли? Три дня уже не собирали, должны быть. Владик! Посмотри, сыночек, отец никогда ничего не видит, - сказала она Владиславу, усевшемуся на веранде в старое кресло- качалку.
- Я схожу посмотрю, - сказала Наталья, воспользовавшись поводом ускользнуть от Нины Георгиевны. Наклонившись над парником, раздвигая листья побегов, она быстро набрала почти полный таз перезревших желтых и коричневых переростков. Зелёных, молоденьких огурчиков для салата было всего штук пять- шесть. Отнесла урожай Нине Георгиевне.
- Огурцов много, но они годятся в большинстве своём только на семена.
- Я так и думала! Ну, ничего Степан Петрович не видит. Всё нужно делать самой, а мне нельзя работать внаклонку.
Выпили по рюмке за здоровье Степана Петровича. Пообедали. Влад пошёл поспать после обеда, Нина Георгиевна грела воду для посуды, а Наталья со Степаном Петровичем вышли на участок.
- Давайте я вам что-нибудь пополю, - сказала Наталья, оглядывая заросшие сорняками грядки.
- А Вы умеете? У вас есть дача?
- Нет, дачи у нас нет, а бабушка живёт на Дону в Липецкой области, вот там мы с братом с детства и осваивали все сельскохозяйственные профессии: и падалицу собирать, и огород поливать, и за водой ходить на колонку. Только на коромыслах я ведра носить не умею, и никогда не доила корову.
Степан Петрович не отводил с неё восхищённого взгляда. На ужин Нина Георгиевна подала жареные грибы с картошкой.
- Я нажарила свинушек. Степан Петрович вчера принёс целую корзинку, недалеко от дома набрал.
- Свинушек? – Наталья решила сверкнуть своими познаниями в грибах. – Они же условно съедобные, их нужно обязательно отваривать, иначе можно отравиться.
- Я никогда не отвариваю, - резко ответила ей Нина Георгиевна, демонстративно пододвинув сковороду и положив на тарелку три ложки грибов. – Что за чушь!
Жаришь с луком и всё! Ешьте! Вкусно! Наталья с опаской положила себе пару кусочков грибов, попробовала, был какой-то у них металлический привкус, и неприятный навозный запах. Нина Георгиевна с Владом с подчёркнутым удовольствием ели грибы, а Степан Петрович налегал на окорок и салат. Выпили чай с привезённым Владом вафельным тортом.
- Вы ляжете в первой комнате, и не будите меня, я встаю не раньше одиннадцати, сказала Нина Георгиевна.
- Конечно, мамочка, конечно. Мы рано утром пойдём за грибами. Лес Наталье не понравился, тёмный ельник, много бурелома, да потом ещё вышли к болоту. Она совершенно не ориентировалась в лесу, ей было страшно, показалось, что они заблудились, сказала, что устала и хочет вернуться. « Нет, я должен сходить на свои грибные места, рано ещё домой». И он снова шёл вперед через какое-то болото, противно чавкающее под ногами. Наталье было уже не до грибов, ожидаемая приятная прогулка по лесу превратилась в гонку по болотам и буреломам. Вокруг ни души.
- Влад, ты хоть знаешь, куда идёшь? Мы не заблудились?
- Я? Заблудился? Да, я здесь знаю каждую кочку!
Под ногами противно чавкало при каждом шаге болото. Наталья старалась наступать на кочки, но не всегда получалось, как-то поскользнулась и набрала воды в сапог. Наконец, Влад остановился.
- Вот здесь. Ищи грибы. Только не ходи далеко налево, там трясина.
Грибов было мало, в основном белоголовые подберезовики на тоненьких ножках, которые Наталье не нравились. Её привлекали только боровики с бархатной коричневой шапочкой, которые она любила собирать в светлых прозрачных лесах придонья, когда ездила летом, а иногда осенью, к бабушке или похожие на них, как двоюродные братья, поддубовики. Вспомнился почему-то склон холма, на который они наткнулись с мамой в сентябре, приехав в гости. Был яркий сентябрьский день, они подошли к логу, посмотрели вверх и ахнули. Весь склон холма от подножья до вершины был буквально усыпан яркими шапочками ещё не раскрывшихся опят, которые оранжевыми звёздочками светились на фоне редких белоствольных берёз. Наталья устремилась вверх по склону, а мама собирала их внизу, идя по тропинке. Буквально за полчаса набрали две большие корзинки плотных опят с толстыми ножками. А со склона всё также манили опята, казалось их не стало меньше. На одном пеньке Наталья срезала целую семейку дружных опяток, тесно прижавшихся друг к другу. Она положила их на самый верх корзинки и любовалась ими всю дорогу домой.
Наконец, Влад обошёл свои заповедные места, наполнив половину корзины болотными подберёзовиками, свинушками и сыроежками. Ни одного белого гриба им не попалось. Вернулись домой. После обеда стали собираться на электричку.
- Возьмите себе огурцы, - предложила Наталье Нина Георгиевна, показывая на таз с переростками, стоявший на веранде. – Иначе они пропадут. Наталья, поблагодарив, отказалась, сказав, что они с мамой покупают на Мальцевском рынке отборные корнишоны, которые привозят из Эстонии и Пскова. Влад выбрал себе несколько желтых больших огурцов, положил в сумку.
- Неужели он их съест? – подумала Наталья. – Я бы выбросила их прямо сейчас.
- Приезжайте почаще, Натали, буду Вас ждать. – Степан Петрович пожал ей руку. – И приезжайте с мамой, места всем хватит. Я переночую во времянке.
- Спасибо, передам, но мама не признаёт ленинградские дачи. А за грибами я с Владом больше не пойду. Он как дикий вепрь рыщет по буреломам и болотам. Я такой лес не люблю. Боры, дубравы, берёзовые рощи – вот это другое дело. Главное, чтобы лес светился насквозь, был прозрачным, светлым, можно было идти и радоваться. А здесь – болота, ельники, чащобы, буреломы. Темно, страшно, сыро, никого вокруг. Не лес, а царство лешего и кикиморы. Не моё это.
Они шли вдоль железной дороге к вокзалу, когда внимание Натальи привлёк большой куст справа, под которым, как ей показалось, росла сыроежка. Она наклонилась и сорвала большой сантиметров двадцать в диаметре белый гриб со светло коричневой шапочкой, толстой ножкой, по которой вились тёмные нити кружевного узора. Он был с плотной молодой мякотью, без единой червоточинки.
- Вот это гриб! – воскликнула она обрадовано. - Не то, что эти сопливые подберёзовики. Сорвав несколько веток папоротника, чтобы закрыть остальные грибы, она демонстративно водрузила свою находку наверх корзинки. Возвращавшиеся в город ленинградцы с завистью поглядывали на этого красавца.
- Натуся! Иди на примерку, - позвала её мама тем именем, которое выбрала Наташа себе в детстве. «Что же делать? Что?– вернулась она из воспоминаний в область реального. - До свадьбы две недели. Что делать?» Надев платье, она взглянула на себя в зеркало: длинное без рукавов узкое белое платье, в которые от колен были вставлены шесть клиньев годе, очень ей шло. Вырез в виде падающей капли заканчивался воротником – стойкой с отворачивающимися острыми уголками. У горла края капли скреплялись золотой брошкой с благородным опалом, обрамлённом круглыми крошечными жемчужинами. Она не стала одевать купленные плотные шёлковые перчатки за локоть, мысленно представив, как они бы смотрелись в загсе с Александром. Внезапно её пронзила мысль, что она не знает, купил ли Влад себе новый костюм, или так и пойдёт в старом коричневом во Дворец бракосочетаний. Звонить не хотелось, но надо было.
- Нет, я ещё не купил костюм. Ты же знаешь, поиздержался в отпуске. Сегодня заеду к мамочке, она обещала дать денег. Завтра ты сходишь со мной?
- Представляешь, Влад даже себе костюм ещё не купил, - возмущённо сказала она матери. – Я должна, видите ли, идти с ним завтра костюм выбирать! Ему МАМОЧКА ещё денег не дала! Каково? И она вспомнила, как получив во дворце талоны, они пошли в ювелирный выбирать кольца. Отвергнув простые тонкие кольца 583 пробы, она попросила показать ей кольцо из червонного золота, довольно широкое, выпуклое, массивное, и очень дорогое. Продавщица отложила его, выписала чек и стала подбирать кольцо Владу, подавая ему тонкие обручальные кольца 583 пробы. Но он долго и методично требовал и для себя такое же кольцо, как у Натальи. Вызвал директора магазина, объяснял ему, что это обручальное кольцо и как для него важно, чтобы оно было…. Продавщица, не выдержав, спросила , будет ли он оплачивать женское кольцо. Да, конечно, взял чек, пошёл к кассе и с ужасом взглянул на сумму. Таких денег у него не было. Наталья под ироничные взгляды продавщицы, тоже подошла к кассе, оплатила чек, получила кольцо в красивом бархатном красном футляре и быстро вышла из магазина. На все его предложения съездить купить кольцо и ему, она отвечала отказом, придумывая самые разные причины, то к зубному врачу нужно съездить, то навестить больную родственниц, то…. Наконец, он показал ей тонкое купленное кольцо 583 пробы. «Что делать? – снова с тоской подумала она. – Как поступить?» Взглянув на часы, заторопилась, переоделась и побежала на свидание с Александром. Только в эти минуты она забывала обо всём, переносясь в другой мир, теплоты обожания, чувственных радостей. Единственное, за что она была благодарна Владу только за то, что он не искал с ней физической близости. Когда они подали заявление в загс, однажды она осталась у него ночевать. Эта ночь разочаровала её: «Девственник он что ли? Это в тридцать-то пять лет! – подумала тогда Наталья. - Неужели я его первая женщина?» А сейчас до свадьбы оставалось тринадцать дней. Прощаясь вчера, Александр сказал ей, что послезавтра ему нужно съездить в Москву на пару дней, в центральный госпиталь.
- Поедешь со мной, малыш? Она сначала отказалась, но утром придумала повод, договорилась с шефом о командировке и в радужном настроении позвонила ему, чтобы он купил билеты. После работы Влад зашёл к ней, пообедал, посидел пару часиков и, извинившись, отказался её проводить, так как красная стрела отходила без одной минуты в полночь, а ему нужно было завтра рано вставать. Наталья вздохнула с облегчением, когда он ушёл. В начале двенадцатого схватила сумку и побежала на вокзал. Войдя в спальный вагон, в двухместном купе она увидела Александра. На столе лежал букет её любимых лиловых астр. Как-то она сказала ему об этом. Он поцеловал её, со словами:
- Спасибо, малыш, мне так хотелось съездить с тобой куда –нибудь.
- В свадебное путешествие? Не отвечая, он открыл портфель, достал бутылку шампанского, сходил за стаканами, и они проговорили почти до трёх часов ночи, казалось обо всём, кроме главного. Он не задавал ей вопросов о предстоящей свадьбе, она молчала об этом тоже. С вокзала они поехали на квартиру к двоюродному брату Натальи, где их ждала его жена. Оставив ключи от квартиры, она уехала на дачу, где жила летом с двумя дочерьми.
- Хозяйничайте. Наташа, ты всё знаешь. Захотите, приезжайте в выходные покупаться. Игорь заедет в воскресенье вечером за ключами. В передней Наталья попросила её сохранить в тайне от родственников её визит.
- Всё понимаю, тайна вклада гарантируется, НЕВЕСТА, - улыбнулась Маша, прощаясь. – Позвони, пообщаемся. Она была на пять лет старше Натальи, всегда была поверенной в её сердечных делах, начиная с первого её студенческого романа. Игорь жил в центре Москвы, в трёх остановках от Курского вокзала, в четырёхкомнатной квартире сталинского дома с большим холлом, балконом, общим для двух квартир. Они переехали в неё, обменяв его кооперативную квартиру и квартиру Маши после смерти её родителей. Быстро позавтракали и разбежались по делам: Наталья поехала встречаться с экспертами института патентоведения, а Александр - в госпиталь Бурденко. Вернувшись раньше Александра, Наталья сварила борщ, поджарила эскалопы, случайно попавшиеся ей в магазине, сделала салат из огурцов, помидоров и зелёного лука и стала его ждать. Позвонила Маше поинтересоваться московскими новостями, и они проговорили больше часа. Вот ей она поведала всю историю своей вечной и банальной любви, и встречу с Александром, и вспыхнувшую страсть, и сомнения по поводу отношений с Владом, откровенно рассказала ей об интимной стороне этих отношений, которых практически не было и, не стесняясь, о других, которые были. Маша внимательно слушала, иногда задавая уточняющие какие-то детали вопросы. «Я не знаю, что делать, как поступить: уйти от Влада накануне свадьбы я не могу – это жестоко, а выйти замуж за него без любви – не могу, это, значит, принести себя в жертву. А во имя чего? Я просто потеряла голову из-за Александра. Мы будто созданы друг для друга.» Маша выслушала её покаянный монолог, вздохнула, попыталась вернуть в мир реального.
- Ну, во-первых, ничего страшного ещё не произошло. Ну, и что, что подали заявление, не придёте на регистрацию и только. Ты не сможешь жить с Владом, судя по твоим рассказам. Любви нет, полового влечения тоже, детей нет. Конечно, нужно спокойно поговорить с Владом, откровенно сказать ему, что, разобравшись в своих чувствах, ты поняла, что его не любишь, а брак без любви аморален, и ты не сделаешь счастливым ни его, ни себя. Вот твоя страсть к Александру меня беспокоит. Почему же он молчит, почему он не делает тебе предложения. Что за этим стоит? Неуверенность офицера, которого «труба зовёт»? А как ты представляешь жизнь с ним? Квартиры нет, в общежитии с ним поселишься? Ну, в Москве ты найдёшь работу, а если завтра его пошлют в Тмутаракань? Ты будешь готова повторить подвиг жён декабристов? Знаешь, как говорит одна наша знакомая, жена офицера – это профессия. Не знаю только, твоя ли. Вы что, никогда не говорили с ним о будущем? Наталья задумалась. Да, они говорили обо всём на свете, но никогда о будущем, как будто оно не существовало, только настоящее и вчерашний день. Она не строила никаких планов, ни о чём не думала, бросившись с головой в омут страсти.
- С другой стороны, а если у тебя не сложится с ним жизнь, ты никогда не пожалеешь о разрыве с Владиславом?
- Ну, уж это точно никогда, - её голос прозвучал уверенно и решительно. – Никогда!
Решив все служебные дела в четверг и пятницу, они остались в Москве на выходные, и только утром в понедельник сияющая Наталья в приподнятом настроении появилась дома.

       Разрыв
Бросив сумку и переодевшись, она побежала на работу, отчиталась о командировке, обсудила с шефом достигнутые в Москве успехи, посмотрела полученные без неё данные, скорректировала задание сотрудникам. Позвонил Влад, сообщил, что его сегодня не будет на работе, и он не сможет зайти вечером, а завтра они должны съездить к его дяде, так как мамочка считает, что его нужно пригласить на свадьбу лично: «Это же мамочкин единственный и любимый брат, самый дорогой наш родственник!» Наталья обрадовано вздохнула – тяжёлый разговор откладывался до завтра. Позвонил Александр, сказал, что сегодня дежурит: «Не скучай, малыш, вечером перезвоню».
Вернувшись домой и пообедав, Наталья решилась, наконец, сообщить новости матери.
- Мам, ты только не расстраивайся и постарайся меня понять. И, пожалуйста, ничего не говори, сначала выслушай. Я поняла, что его не люблю Владислава. Свадьбы не будет … Не успела она произнести последние слова, как мать взмахнула руками.
- Натуся! Слава богу! Ну, дошли мои молитвы. Наверное, отец тебя надоумил с того света. Я и представить себе не могла, что ты станешь женой этого бегемота. Молчала, боялась тебе что-нибудь сказать. Двадцать шесть лет! Конечно, замуж пора, но не за него же! – На глазах у матери блеснули слёзы. – Ты, и этот … Знаешь, когда у тебя появился Александр…
- Так ты всё знала? – Наталья с изумлением взглянула на мать.
- Как же не знать? Ты вся расцвела, светилась от счастья и сразу потускнела, когда ВЛАДИК вернулся. Это «Владик» она произнесла с сарказмом.
- Когда ты уехала, он и в четверг, и в пятницу приезжал ко мне после работы. Всё какие-то предлоги придумывал. Сидит ждёт. Ну, приглашаю пообедать. Кормлю, он ест шумно, сопит, только не хрюкает. С носоглоткой у него что ли проблемы? Наталья согласно кивнула головой.
- Да у него полипы в носу, он каждый год их вырезает, а они вырастают снова.
- Поест, посидит, клюёт носом, чуть ли не засыпает, рассказывает, что сам тушит цыплят и обязательно в конце добавляет сахар, чтобы желе было сладковатым. МАМОЧКА после Китая его научила. Это «мамочка» опять прозвучало подчёркнуто иронично.
- А я смотрю на него, и сердце кровью обливается, как ты сможешь жить с этим великовозрастным дитятей. Тридцать пять лет, а всё за мамочкину юбку держится. Нет, Натуся, это не для тебя. Ты с ним и месяца бы не прожила. Слава богу, что решилась. Он знает? Она отрицательно покачала головой:
- Завтра обрадую.
- Завтра так завтра. Они весь вечер разговаривали с матерью о жизни, Наталья почти в первый раз откровенно рассказала матери о своих чувствах, переживаниях. Мать рано осталась вдовой, одна воспитывала на скромную учительскую зарплату двоих детей, человеком она была аскетичным, закрытым, строгих моральных правил. То, что она не только не осудила дочь, а наоборот приняла её сторону, бальзамом пролилось в душу Натальи. Тылы были обеспечены, она спокойно готовилась к тяжёлому завтрашнему объяснению с Владом. Позвонив Владу с работы, она сказала, что уйдёт пораньше, нужно отвезти статью в редакцию, а на обратном пути встретится с ним на Невском; договорились у кафе «Север». Выйдя из троллейбуса, она сразу увидела Влада, который стоял у витрины «Пассажа». Перейдя по подземному переходу, она подошла к нему.
- Ты уже приехал? Зайдем в Север. Выпьем кофе и поговорим.
- Зачем? – удивился Влад. – Это нерационально. Поедем к дяде, там и пообедаем и кофе выпьем, а то только аппетит перебьёшь, да к тому же у меня и нет с собой денег. Я же после отпуска. Зарплата не положена, а мама только завтра обещала меня профинансировать ещё раз. Но Наталья настаивала. В это время с ней поздоровался проходящий мимо знакомый, это был сокурсник шефа, который частенько заглядывал к ним в лабораторию: то ему нужно было что-то проанализировать, то заключить договор, то передать отчёт.
- Здравствуйте, Наташа. Рад вас видеть, как раз недавно хотел зайти к вам в лабораторию, надо бы снова сделать ряд анализов.
- Заходите, шеф в Ленинграде, на днях вернулся из Перми. Он откланялся, а Влад неодобрительно посмотрел ему вслед.
- Тебя, что все мужчины на Невском знают?
- Почему ты так со мной разговариваешь? – взвилась Наталья. – Да, меня знают все, кроме тебя. Ты прав. А ты никогда и не узнаешь. Я хочу тебе сказать, что свадьбы не будет. Я не выйду за тебя замуж.
Он остолбенело посмотрел на неё, не понимая о чём она говорит.
- Как не будет?
- Так и не будет. Замуж выходят за мужчин. А в тебе и мужского-то ничего нет, маменькин недоросль. Прощай!
- Стой! – Он схватил её за руку. – Ты что это серьёзно? Так знай. Если что, я и убить могу. Мамочка была права, что ты мне не годишься в жёны Она посмотрела на него с презрением, окинув взглядом с головы до ног, отбросила его руку и быстро пошла по подземному переходу к метро. На душе стало легко, что всё кончилось, но где-то в глубине души звучали угрызения совести, что не сдержалась, сорвалась, что выплеснула на него копившееся месяцами раздражение. «И как я могла подумать, что люблю его? Как? Затмение какое-то». Матери дома не было. Наталья взяла «Тёмные аллеи» Бунина и залезла с книжкой в ванну. Она любила иногда полежать полчасика в ванной с книжкой, чтобы расслабиться и успокоиться. Скоро должен был позвонить Александр.

Ленинград - Москва
В конце сентября Александр защитил диссертацию и, получив назначение, уехал в Москву.
Она провожала его на вокзале одна: не было ни его матери, ни отца с братом.
- Не грусти, малыш. Я буду часто приезжать, - сказал он ей, когда проводница прошла, призывая провожающих выйти. – Вот устроюсь…. Он вышел с ней и, стоя на перроне, целовал её до последней минуты. Наталья постояла на перроне, смотря вслед уходящему поезду со щемящим чувством тоски. Ей казалось, что поезд уносит вдаль самую дорогую частичку её самой. « Вот и конец, - подумала она, слёзы навернулись на глазах. - Что это я рассентиментальничалась?» – прервала она свои предчувствия и пошла по перрону к выходу из вокзала. Но первой приехала она: вызвали на совещание в проектную организацию. Александр не мог её встретить: поезд приходил в Москву в половине девятого утра, а он в это время уже был в госпитале. После совещания они созвонились и встретились на Бауманской, в ближнем к госпиталю метро. Ей показалось, что он осунулся за эти две недели, чуть ли не похудел немного.
- Нам в Новогиреево, малыш. Далеко. Ничего пока не смог найти подходящего. Они поднялись на лифте на последний этаж десятиэтажной точки, вошли в квартиру. Дверь в комнату была заперта на ключ. На девятиметровой кухне стоял диван, крошечный столик и стул.
- Вот так и живут советские офицеры. Квартир пока нет. Обещают месяцев через шесть – семь.
- С милым рай и в шалаше, - засмеялась Наталья. – Сейчас приготовлю что-нибудь и поедим. А что же комнату –то закрыли?
- Хозяйка за мебель боится. Там у неё два гарнитура стоят. Ждёт сдачи дома, где у них будет трёхкомнатная квартира, дом задерживают, а очередь на мебель уже подошла. Пока живёт у мужа.
- Маша с Игорем звали. Завтра заедем к ним? Может, москвичи помогут найти тебе что-нибудь подходящее.
Все московские родственники Натальи приняли участие в поиске жилья. Месяца через полтора Александр переехал уже в Бибирево в однокомнатную квартиру. Наталья, возвращаясь из очередной командировки, остановилась на денечек в Москве. В кухне с новой электрической плитой стоял столи два стула, в пустой комнате – один чемодан. На полу лежал матрац, привезённый, как она решила из госпиталя, но простыня, наволочка и пододеяльник были ослепительно чистыми.
- Отец должен приехать на несколько дней, купить диван, холодильник. Мне некогда. Часто сутками не выхожу из госпиталя. Спать на полу было неудобно, жестко.
- Ничего, малыш, это полезно спать на жёстком, позвоночник будет здоровым. Встречались они довольно часто, раза три, а иногда четыре в месяц. Наталье приходилось по работе ездить в командировки то на заводы, то в проектный институт, то в министерство. Раз в месяц обязательно Александр приезжал в Ленинград навестить мать.
- Слушай, нам надо снять комнату в Бологом, - пошутила однажды Наталья. – Ты из Москвы, я из Ленинграда, встречаемся в Бологом в ночь с пятницы на субботу, два дня наших, потом в воскресенье ночью по домам. Представляешь, какая экономия будет времени и сил!
       Он засмеялся, но грустно. Госпиталю выделили несколько квартир, но его очередь не подошла.
Правда, комната приобретала жилой вид. Наталья купила красивые шторы, отец Александра повесил в ванной зеркало, в комнате уже стояли два кресла и телевизор на журнальном столике. Правда, телевизор они почти никогда не смотрели при встречах, только иногда включал его Александр, чтобы посмотреть «Время». Однажды, приехав в Москву на выходные и расстилая диван, под подушкой Наталья увидела смятую салфетку со следами губной помады. Сердце её сжалось. Дело в том, что Александр не терпел накрашенные губы. Когда они ложились спать, он всегда просил её вытереть губы. Поэтому дома Наталья ей не пользовалась. Ни слова не говоря, она протянула салфетку Александру.
- Это не то, что ты думаешь, малыш. Ложись. - И он потянулся к ней губами. – Наш врач из общежития попросил ключи на время дежурства. Дело молодое. Он был так искренен, что хотелось ему верить, и особенно нежен в эту ночь, так что Наталья постаралась забыть эту проклятую салфетку, испачканную чужой губной помадой. Но слова «дело молодое» нет-нет всплывали в памяти. Нет, она не опускалась до ревности, но порой тоска камнем ложилась на сердце, особенно когда разлука затягивалась. Время начинало быть тревожным, где-то за южными границами страны уже гремел боями Афганистан, всё чаще слышались разговоры о раненых или убитых наших солдатах, звучало это вполголоса, появился неизвестный дотоле термин «груз двести». Когда однажды она летела в Ижевск, по самолету ходил, как говорится «в дупель пьяный» сержант, пристававший к пассажирам с рассказами о том, каково там приходится нашим солдатам, каково везти своих домой «грузом двести», и пьяные слёзы иногда катились по его щекам. Когда он подсел к ней с этими разговорами, дыша перегаром, она резко оборвала его, сказав, что такие солдаты - это позор советской армии. « Ведите себя по-мужски! Защитники Родины! Жаль патруля нет на самолёте». В её голосе было столько презрения, что сержант, похоже, протрезвел. Но он так разбушевался, что его с трудом утихомирили стюардессы и вышедший из кабины бортинженер. А квартиру Александру в очередной раз не дали. Прошло уже полтора года после его переезда, а пока были только обещания, и туманные перспективы на будущее. Впрочем, о будущем они никогда не говорили, не строили никаких планов, довольствуясь нечастыми встречами, живя сегодняшним днём. Его диссертацию быстро и без осложнений утвердили, и сейчас в госпитале он внедрял в жизнь разработанную в диссертации операцию, которая возвращала раненым подвижность рук. «Раненые в живот в строй не возвращаются. А вот если ранение в руку, нужно так прооперировать, чтобы солдат мог стрелять из автомата». И он рассказывал об операциях на сухожилиях, о солдатах, которых он оперировал и которых становилось всё больше. Из Ижевска Наталья взяла билет через Москву, чтобы снова после трёхнедельной командировки пообщаться с Александром. Он был, как обычно, внимателен и нежен, но Наталья сердцем почувствовала какую-то напряженность и озабоченность, давящую на него тяжким грузом.
 - У тебя ничего не случилось? – пару раз спросила она его.
- Да нет, малыш, всё нормально. И только часов в пять утра в день, когда она улетала в Ленинград, после соития, он, наконец, заговорил.
- У меня проблемы, малыш. Даже не знаю, как это получилось, не знаю, как тебе сказать, но сказать должен. У меня на отделении лежит раненый лейтенант из Афгана, обе руки и нога. Лежит давно, месяца три назад его привезли. Я сделал ему три операции. Жена дежурит около него, молоденькая бабёнка, лет двадцати двух. После операции осталась ночевать с ним в палате. Я в эту ночь дежурил. После обхода в первом часу ночи зашла ко мне, вся в слезах… Не знаю, малыш, как это получилось… Он замолчал. Наталье показалось, что у неё остановилось сердце. Вся внутренне сжавшись, не как натянутая струна, она не проронила ни слова, даже слёзы, казалось, высохли где-то в глубине глаз, так и не вырвавшись наружу.
- Зашла ко мне в дежурку, ревёт, говорит, что не знает, что делать, как жить дальше с инвалидом… Не знаю, как всё получилось, - снова повторил он, - а тут входит медсестра. Утром рапорт начальнику клиники. А он меня и без того ненавидит, опасается, что я займу его место. Ну, матом, про честь офицера, про суд чести…Вот такие дела, малыш. Сегодня напишу рапорт, попрошусь в Афганистан. Иначе… И он снова замолчал.
- Прости меня, малыш. Ну, так получилось. Дело житейское. Наталья ничего не ответила, согласно кивнула головой, быстренько встала и пошла принять душ. Глаза были сухими, она не проронила ни одной слезинки, не сказала не единого слова, как будто окаменела. Приготовила завтрак, оба заторопились, он в госпиталь, она в аэропорт. Войдя в лифт, она спохватилась.
- Ой, я в ванной косметичку оставила. Подожди минуточку, я сейчас. Вошла в кухню, взяла листок бумаги, положила на стол ключи от квартиры и написала: « Я ПРЕДАТЕЛЬСТВА не прощаю. Н.» Быстро спустилась вниз. Он уже поймал такси, поцеловал её в губы долгим поцелуем, на который она не ответила.
- Я позвоню, малыш, когда всё решится. Машина тронулась, она посмотрела ему вслед, и вот тут слёзы хлынули потоком. Шофёр, молча, довёз её в Шереметьево. Вечером позвонил Александр, но она не подошла к телефону. Он звонил домой, звонил на работу, но ему каждый раз отвечали, что её нет. Через две недели она узнала, что беременна. «Вот тебе и банальная, но не вечная любовь» - вспомнила она песню Миррей Матье, прозвучавшую при первом свидании. Роды были длительными и тяжёлыми, она мучалась почти двое суток, но ровно в полдень услышала долгожданный крик и голос опытной пожилой акушерки, сменившей ночную бригаду.
- Хорош богатырь. Из роддома её встречали мама, брат с женой и сотрудницы из лаборатории. Она вышла первой, а за ней медсестра вынесла заветный свёрток, перевязанный голубой лентой и протянула его брату.
- Принимайте, папаша, сына. Брат неловко взял на руки ребёнка и протянул ей сто рублей, нарушив традицию: за мальчика нужно было отдать тридцать рублей новенькими десятирублёвками, девочки ценились дешевле в двадцать рублей. Малыш что-то недовольно пискнул, и бабушка взяла его на руки, одновременно и улыбаясь и плача. Девчонки из её группы целовали Наталью, что-то говорили ей про кроватку и коляску, отдавали цветы.
- Приходите к нам ещё рожать, - сказала им медсестра на прощанье. - Нам богатыри нужны.
- Обязательно, обязательно, - Наталья грустно улыбнулась.
- Садитесь в машину, - сказал брат. Машина тронулась с места, и они поехали в новую непростую жизнь.

       Звезда экрана               
  Поздно придя с работы, пообедав, Наталья взяла томик Бодлера «Цветы зла» и прилегла на диван почитать. Сегодня она была одна: муж дежурил в клинике. Взглянула на часы, было без пяти девять, встала, включила телевизор, чтобы посмотреть «Время». И снова прилегла на диван с книжкой, и, кажется, задремала. Где-то в глубине мозга отразились слова «госпиталь Бурденко». Она проснулась. Молоденькая журналистка брала интервью у начальника клиники травматологии Александра Константиновича Иваненко. Сердце Натальи забилось так часто, будто хотело выпрыгнуть из груди. Это был он! Александр! Пожилой, располневший и даже чуть обрюзгший мужчина с двойным подбородком, залысинами, несколькими поперечными морщинами, пересекавшими высокий лоб, в очках с роговой оправой, сидевший чуть сгорбившись, рассказывал об операции на конечностях, которую он сделал солдату, вернувшемуся из Чечни. Говорил он медленно, но по- военному чеканя слова, рассказывая о новых методах лечения раненых, разработанных в его клинике. «Боже, как он изменился, кажется, и не узнала бы», - подумала она. Ну, ничего в нем не осталось от того стройного атлетически сложенного мужчины, с которым она рассталась двадцать восемь лет тому назад, даже тембр голоса изменился, стал резче и жёстче. Вся её жизнь кадр за кадром, как в кино снова прошла перед ней. Почему-то вспомнилась встреча со Степаном Петровичем. В воскресенье она ехала с Олежкой в цирк, вошла в вагон метро, и в ту же минуту встретилась с ним взглядом.
- Натали! Вы? - Он встал, внимательно взглянув на её сына. – Садитесь, пожалуйста.
- Сидите, сидите, Степан Петрович. Здравствуйте. Мы постоим.
- Мужчина не может сидеть, когда женщина стоит, - менторским тоном произнёс Олежек, повторив бабушкину фразу.
Пассажиры засмеялись.
- Правильно! – Степан Петрович улыбнулся тоже. – Садитесь, Натали. А как тебя зовут?
- Олег, - серьёзно ответствовал шестилетний мужчина.
- Ваш? – спросил Степан Петрович.
- Мой, мой, чей же ещё? Вот в цирк выбрались, наконец, давно ему обещала, да всё как-то не получалось, много было командировок. Она из приличия поинтересовалась здоровьем Нины Георгиевны, сказала, что Олежка ходит в детский сад, но бабушке приходится много им заниматься, водить в бассейн, в группу английского языка, скоро в школу пойдём.
- Завидую. Нам вот не суждено. – И он бросил на Олежку потеплевший взгляд. Она встала.
- Приехали, попрощайся, Олег. Всего Вам доброго, будьте здоровы, привет Нине Георгиевне.
- Нет, от привета лучше воздержусь, - улыбнулся он несколько саркастически. – А я рад, действительно рад. До свиданья, молодой человек, - и он пожал Олежке руку. Позвонил с дежурства муж, поинтересовался, как она, пожелал спокойной ночи. Наталья достала альбом со старыми фотографиями, нашла единственную фотографию Александра. Она вся была исколота и помята. Это её мать, узнав о разрыве, нашла эту фотографию, помяла её и выколола ему глаза булавкой. Но Наталья хранила её. Александр был сфотографирован в пальто и мягкой фетровой шляпе в год окончания академии. Он не был красив, пожалуй, но мужественен и даже на фотографии в нём чувствовался мужской шарм. Она долго не могла уснуть, переживая события сегодняшнего дня. Боли, обиды не было, да и любви, пожалуй, то же. Но эта телевизионная передача что-то всколыхнула в ней всё-таки, хотя она так и не смогла сформулировать, что же конкретно, интерес, наверное, к тому, как сложилась жизнь. «Завтра позвоню», - решила она, наконец, и сразу же заснула. На следующий день, придя на работу, она заказала междугородний разговор со справкой, где ей сообщили номер телефона справочной службы госпиталя. Позвонила туда, назвала фамилию Иваненко, дали два телефона – его кабинета и номер общего телефона клиники. Телефон в кабинете не отвечал, по общему телефону несколько раз ей сказали, что Александр Константинович на операции. Наконец, в половине третьего медсестра сообщила, что он пошёл в кабинет. Волнуясь, она набрала его номер.
- Иваненко слушает.
- Ленинград поздравляет звезду экрана с дебютом на телевидении. Последовала небольшая пауза и с радостным волнением:
- Наташа? Неужели это ты, малыш?
- Да, это, действительно я, Александр. Только вот малыш уже год как оформил пенсию.
- Неужели? Сколько же лет прошло!
- Не сосчитать, Александр? Почти двадцать восемь!
- Как ты? Замужем? Дети? Защитила докторскую?
- А ты? – ответила она вопросом на вопрос. – Ну, что доктор, профессор, это страна знает. Женат? Дети?
- Да, нет, как-то так и не женился, и наследников вроде бы пока нет.
- Может быть, всё ещё впереди, - она не сдержалась, чтобы не кольнуть его, - ещё будут. Правда, ты так изменился, постарел, я тебя с трудом узнала. Что так?
- Без женской ласки, сама понимаешь.
- А что жёны раненых офицеров больше не ласкают? Предпочитают помоложе? – Она произнесла эти слова самым нежным тоном, но, отведя душу, с изрядным ехидством.
- Не ласкают, давно перестали. Да ладно, Наташа, расскажи, как у тебя сложилась жизнь, раз уж позвонила. Я часто тебя вспоминал.
- Да всё нормально. В прошлом году вышла, наконец, замуж. Сыну двадцать семь лет. Хирург- травматолог, женат , скоро буду бабушкой. Он сейчас в адъюнктуре военно-медицинской академии, можно сказать, идёт по твоим стопам.
- Двадцать семь лет, говоришь? – Голос звучал как будто он размышлял вслух. – Ты хочешь сказать, что это…
Она не дала ему договорить.
- МОЙ сын. Мы так его уговаривали поступать в первый мед, но бесполезно было, с детства хотел быть военным врачом. После академии полтора года служил на дальнем востоке, оперировал в Чечне.
Теперь вот адъюнкт. Живут отдельно, бабушка оставила ему свою квартиру. Ждём внука Александра.
- Александра?!
- Да в честь моего брата. Он его с детства так и звал папа-Саша. Больше всего на свете я боялась вырастить его маменькиным сынком. У брата наследника не было, только две дочери, он практически и был его отцом.
- Ты хочешь сказать, что он мой?
- Не волнуйся так. Это мой сын. И только мой.
- Досталось тебе, малыш.
- Досталось, досталось. На пособие матери одиночки в семь рублей пятьдесят копеек в месяц ребёнка не вырастишь. Впрочем, я его не оформляла. Незадолго до родов получила старшего научного, через четыре месяца вышла на работу. Бабушка героически взвалила на себя всё: и хозяйство, и внука. Поэтому я и смогла защититься, тылы были надёжными. Да и брат помогал. Он Олежку любит, по-моему, больше своих девочек.
- Закройте дверь! Я занят! – Александр ответил на другом конце провода кому-то очень резко. – А кто твой муж?
- Хирург из института скорой помощи. Три года назад он мне камни удалял из печени. Вот там и познакомились. Ну, а когда Олежка женился, я тоже решилась.
- А я всё в суставах, сухожилиях, в науке… Завидую тебе, Наташа. Часто тебя вспоминал, особенно первое время, в Афганистане.
- А ты стал сентиментальным, Александр. Извини, что-то директор звонит. Прощай!
- Опять прощай? Может быть, увидимся?
- Ну, это как судьбе будет угодно.
       Она положила трубку, и удивилась полному спокойствию в душе. Никаких чувств, трепета, волнения не было. Снова вспомнила Миррей Матье с её вечной любовью. «Нет, вечной любви не бывает, только банальная. - Потом, вспомнив, как она увидела в роддоме Олежку, подумала. - Бывает. Материнская любовь вечна!»
Санкт- Петербург, март 2008 г.