Ненависть появилась внезапно яркой вспышкой в сознании Борсачёвой Елены Владимировны, когда она пинала тело своего мужа тупым кухонным ножом на кухне четвёртый раз. Потом она говорила, что он случайно споткнулся и упал на остриё, когда она нарезала хлеб. К счастью, как это ни странно, но Борсачёв выжил, потому что любил жизнь. После того как он стал фотографом, его мировоззрение упростилось. Главное ––цена за кадр и деньги в семью –– вот, собственно и всё. Нет, сребролюбом он не стал, но от аскетизма отказался. Надоело воздержание и не только физическое, но и духовное. Если раньше он не мог не то, что оскорбить кого-то, даже стёб и здоровую шутку, он считал унижением в определенных дозах. Если слово «зависть» для него было чем-то абстрактно существующим, или «злословие», или «клевета», или «ложь», то теперь он вкусил терпкий привкус наслаждения существованием конкретного их присутствия. Теперь он знал, что человеку доступна «зависть», что раз она была недоступна Борсачёву, то это вовсе не означало, что человечество будет жить без зависти. Если честно смотреть правде в глаза (можно ведь и нечестно смотреть), то Борсачёв, при всей своей непосредственности и неординарности, на фоне окружающей его действительности выглядел сирым и убогим. К баблу он относился с большим пофигизмом. Купить его было невозможно в связи именно с этим пофигизмом. Причины были заложены в русской классике дореволюционного периода. В общем, Елена влюбилась не в Борсачёва, а в фотографии под которыми стояла подпись «Борсачёв». А так как действовать надо было быстро и решительно, она заставила поверить его в то, что он в неё влюблен до ЗАГСа. Пару раз она его постепенно подпаивала, потом подсыпала снотворное и он вырубался, а когда просыпался, выслушивал её рассказы о бурно проведённом вечере. Таким образом, однажды утром Елена сказала, что хоть это и не в её правилах, но раз он так старомоден и настаивает, то можно зарегистрировать их отношения печатью в паспорте. Борсачёв был таким пофигистом, что о регистрации брака у него мыслей подобного рода не возникало в принципе, это вроде того, что, как растопить лёд в пустыне Сахара или, как потушить пылающие снега Заполярья. Елена принесла кофе и сказала, что возможно у них скоро будет малыш, поэтому, наверно да, для него будет лучше расписаться. Борсачёва звали Петром, Петром Николаевичем.
Дело в том, что Пётр Николаевич до знакомства с Леной был человеком непьющим. Елена Владимировна добилась своего счастья при помощи алкоголя, при помощи алкоголя она обрела несчастье в виде неожиданной болезни Петра, название которой в цивилизованных странах –– алкоголизм. А удивляться, товарищи, тут особенно нечему. А вылечила Елена Владимировна Петра Николаевича таким случайным бытовым способом. Дело в том, что Елена оказалась не в положении и Борсачёв недоумевал. Хотя ему было по барабану, её не устраивало, что ей не удалось забеременеть, а Петр совсем не старался а, наоборот, к тому же он забухал мрачно и от чувства ненависти к нему, из-за того, что он не может подарить ей ребёнка, дать кому-то жизнь, Борсачёва его возненавидела и тыцнула четыре раза тупым кухонным ножом. После выхода из больницы Борсачёв вылечился от алкоголизма, а Елену обрадовал врач, сказав, что у них через девять месяцев будет пополнение в семье. И теперь, после рождения дочурки, которую назвали Афиногеной, Елена носила с собой кухонный ножик, чтобы показать его мужу, когда он вдруг в задумчивости останавливался возле вино-водочного отдела и думал, что он совсем не отпраздновал с друзьями день рождение Афиногены и друзья отвернулись поэтому от него и ещё он думал о том, что вот к чему, к каким последствиям может привести ненависть любящей жены.