Это - небольшая улица. От Молоканской площади она ведёт к вокзалу. Каждый день вот уже двадцать лет я хожу по этой улице. На работу и обратно.
На одном из домов вывешена мемориальная доска: «Здесь в 1917-1918 годах жил видный художник Нико Пиросмани». На первом этаже дома находится музей живописца. Вход в него со стороны улицы.
На мемориальной доске не указано, что художник жил во дворе, в каморке под лестницей. Эти знания я почерпнул из знаменитого фильма о нём. Признаться, сам я ни разу не удосужился посмотреть место, где жил художник. Не знаю почему. Однажды пытался попасть в музей, но безрезультатно. Потоптался у железной двери с грубо выгравированными украшениями, и ушёл. Случайный прохожий (видно, из местных), бросил походя через плечо, что ключ утерян, неизвестно как давно.
Вообще никто точно не знает, где умер и похоронен Нико. Мой тесть однажды попытался стать известным и собрался дать интервью для ТВ по поводу гипотезы о месте погребения Пиросмани. Его отец, то есть дед моей жены, помнил, как хоронили художника, о чём он рассказал сыну. Старик работал на Кукийском кладбище могильщиком. По его словам, гроб для Нико, видимо, заказали на глазок. Покойник не поместился в нём, лодыжки и ступни выпирали. По свидетельству современников, художник был высокого роста и худым.
По замыслу режиссёра во время съёмки интервью тесть должен был возложить цветы на могилу. Произошёл конфуз. Мой незадачливый родственник не смог найти могилу. Съёмка не состоялась.
В нашем офисе отмечали день рождения коллеги. Он - американец. Ему подарили альбом с репродукциями картин Пиросмани. Джейк (так его зовут) был в восторге. Вдруг меня осенило, а не угостить ли иностранца визитом к Пиросмани. Он загорелся идеей. В назначенный час и на назначенное место мой коллега явился при полной «форме» – вооруженный фотоаппаратом, за плечами рюкзак.
Я примелькался на улице, хотя меня никто не знал. Был просто прохожим. Но визит «живописного» иностранца вызвал шок у жильцов. Как всегда у магазина толпились мужчины, биржевики. Они пили пиво и, увидев нас, застыли. Рты разинули. Первым опомнился местный дурачок. Он отделился от биржи, подошёл к нам и стал клянчить мелочь. Раньше этот тип не беспокоил меня, теперь смотрел с любопытством и испытующе. Мы дошли до дома с мемориальной доской и проследовали через тёмную арку во двор.
В типичном дворе-колодце наше явление вызвало не меньше оторопи, чем на улице. В этот момент рыжеволосая женщина, выглядывавшая из окна первого этажа, ругалась с соседкой, которая стояла на балконе второго. Я знал, что эта рыжая матрона немая. Встречал её на улице. Она громко и нечленораздельно вопила и суматошно жестикулировала. Толпящиеся здесь дети и взрослые наблюдали за перебранкой и забавлялись ею. Скандал мгновенно прекратился и все взоры обратились на пришельцев. Я спросил о комнате, где жил Пиросмани. Нам показали в сторону дальнего угла во дворе. Ничего мы там не увидели, кроме грязи и мусора. Джейк недоуменно взглянул на меня. Жильцы стали объяснять, что дом много раз перестраивался и комнатушка не сохранилась. Попутно наиболее пытливые из них расспрашивали о моём спутнике и в упор глазами расстреливали его. Джейк знаками показал ребятне собраться, мол, сфотографирую. Упрашивать не пришлось... Мы вышли на улицу. Попытались зайти в музей. Но его двери были закрыты. Наверное, я и Джейк выглядели идиотами, когда пытались открыть эту дверь. Биржа у магазина разразилась хохотом.
Американец был явно недоволен культпоходом. Пока мы шли по направлению к метро у вокзала, я рассказывал Джейку о судьбе Нико. Художник жил в чулане, где дворник оставлял свои принадлежности. Каждый шаг на лестнице гулко отчеканивался в его мозгу. Когда по ней гурьбой спускалась пьяная горланящая публика, ему вовсе становилось не по себе – голова готова была лопнуть от боли. Пакостные мальчишки стучали в доски, из которых был сколочен чулан и третировали несчастного Нико как пьяницу и дурака. Уже у входа в метро я сообщил коллеге, что недавно на одном из телеканалов появилась заставка. Показ репродукций картин Пиросмани сопровождался текстом, из которого следовало - живописец уехал в Америку, где благополучно дожил до глубокой старости. Американец зарделся, услышав такое. О конфузе моего тестя я умолчал.
На следующий день по дороге на работу я вспоминал, как лет двадцать назад по улице Пиросмани ходили трамваи. Не очень широкая дорога в час пик оказывалась заставленной вагонами. Ветки разросшихся платанов сплетались с электрическими проводами. Часто возникали короткие замыкания, следовали фейерверк искр и падали штанги трамвая. Деревья постоянно подрезали. Их стволы непомерно раздались вширь, в рост идти не позволяла служба озеленения. Из-за интенсивного движения, шума и пыли жители на улице не появлялись. Поэтому улица Пиросмани всегда выглядела пустынной. После сильного землетрясения её перекрыли, на обоих концах возвели баррикады из бетонных плит. Само население участвовало в их возведении. Оказалось, что не только землетрясение, но и движение транспорта были опасны для домов. Некогда они были шикарными особняками, с лепными украшениями, но сильно обветшали. Их подвалы кишели крысами. Ночью грызуны снуют из подвала в подвал. Иногда они перебегают улицу и пугают прохожих. Трамвайные линии покрыли слоем асфальта. Оставшиеся электрические провода кто-то украл. Они содержали медь, за которую на пунктах металлолома давали больше, чем за чугун, например. Платаны почему-то срубили, несмотря на то, что движению трамваев они мешать уже не могли...
Тут я отвлёкся. Стоящая у магазина шантрапа задирала проходящую девушку, спешившую поскорее скрыться из виду, свернуть на соседнюю лицу. Она была высокая, красивая блондинка, хорошо одетая. Эти имбецилы кричали:
- Красотуля! Красотуля!
То ли злоба была в этом крике, то ли бессилие. Во всяком случае не было и намёка на флирт.