На прежнем месте жительства у меня была соседка, которую между собой мы звали "кукушка".
Только у кого-нибудь дверь скрипнет или грохнет, она тут как тут. На боевом посту.
И все время спрашивает:
-А это кто, к кому, зачем,почему?
Но, больше всего меня поражало то, что эта маленькая древняя старушенция обладает таким превосходным слухом, что никому и не снилось.
Например, она всегда знала, что у меня звонил телефон. И всегда спрашивала, когда я шла мимо ее боевого поста на лестничной площадке:
-А кто тебе звонил?
Я чуть не рухала, каждый раз, ведь телефон был в дальней комнате. Поэтому предложила всем своим домашним говорить потише, ведь она всегда все знала, все наши проблемы и всех гостей.
Почти ежедневно она меня спрашивала:
-А ты институт-то закончила?
Очевидно, когда-то давно она знала, что я учусь в институте, но дата его окончания у нее в голове не зафиксировалась. И каждый день я объясняла, что в таком-то году окончила учиться.
Еще она удивлялась , когда ко мне приходили молодые люди и, поджав губы, с ехидным и все-понимающим взглядом, допытывалась, это ко мне молодой человек пришел или к моей дочери.
Ответ, что молодой человек пришел за чертежами, которые я ему делала, её явно не устраивал.Ей нужны были другие версии.
До того, как ее боевой пост основался на лестничной площадке, она несколько лет провела на своем балконе, и оттуда, как настоящий судья или тренер всесоюзного матча по футболу, всегда громким голосом кричала:
-Ванька, (Федька, Сашка и т.д.)подойди сюда.
И если Ванька еще был совсем маленьким и послушно подходил к балкону, она подробно выспрашивала, кто его родители, где работают, сколько у них комнат, есть ли кошки или собаки, кто к ним ходит, и при этом успевала его еще и постыдить за плохое поведение на улице, за игру мячом и так далее.
Позже, когда дети вырастали, и уже привыкали к ее постоянному нахождению на балконе, они переставали так чутко реагировать и не подходили к балкону выслушывать очередное внушение, а просто убегали. Тогда Марья Петровна переключилась на лестничную площадку. Ведь там было гораздо интереснее.Время от времени собиралась молодежь, курила, громко смеялась и распивала напитки.
Тут уж работы для старушки был непочатый край. Она непрерывно выскакивала и начинала всех стыдить и узнавать, где они живут, и кто их родители.
Впоследствие, все-таки Марья Петровна устала бороться с этой молодежью и переключилась просто на соседей. С утра открывались двери ее и соседей и начиналось бесперерывное обсуждение соседей сверху и снизу, какие они плохие, кто к ним ходит, и какие у них вообще родственники.
Годы шли, старушка слабела, но характер её не менялся, она все также продолжала интересоваться окружающим миром в одном единственном ракурсе:кто есть кто и кто с кем. Я всегда удивлялась на нее, когда она спращивала у меня про кого-нибудь из соседнего подъезда или дома напротив.Я отвечала, что не знаю их, сколько у них комнат, детей и так далее. Она в ответ не менее удивлялась, что я всего этого не знаю, особенно, кто с кем спит.
Меня эти вопросы не интересовали, со своими делами бы разобраться.Но Марья Петровна меня упрекала в незнании окружающего мира и стыдила за плохую память и невнимательность.
Наконец, когда ей исполнилпось 90 с чем-то лет, она все-таки немного изменилась, но только в том плане, что теперь зазывала соседских ребятишек, что бы те сходили ей в магазин. Она была одинокая старушка, родственники жили в другом городе, и Марья Петровна не хотела их беспокоить, и, тем более, к ним перезжать жить. Она любила свою свободу.
И вот теперь она весь наш подъезд а заодно и соседей из дома напротив поставила буквально на уши. Все ей ходили по разным ее поручениям, кто в магазин, кто за квартиру заплатить, кто выводил ее на скамеечку около дома.
Надо сказать, что почти никто ей не отказывал в таких услугах, потому что все знали, что она одинока и из дома уже не выходит. В службу помощи одиноким и престарелым она почему-то не хотела обращаться и весь груз забот о себе переложила на нас,соседей.
Естественно, нам всем было уже жалко ее, несмотря на то, что почти каждому она насолила своей любопытностью и подозрением и бесконечными внушениями.Вобщем, мы все ей помогали и до самого конца своего она не вызывала своих родственников, даже когда слегла.
Дверь в ее квартиру была всегда открыта, и мы все заходили посмотреть, как она там, жива -ли. Кто лекарство даст, кто попить, кто пол помоет.А она проявила недюжинный характер и силу воли в этот период. Одна соседка рассказала, что когда зашла к Марье Петровне, то увидела, как она ползает по квартире, ведь надеяться ненакого, а ходить она уже не могла, все время падала, и была последнее время вся побитая и расцарапанная.
Умерла она тихо, отказалась от скорой, отказалась от помещения ее в больницу, да и всю жизнь она не любила врачей и не пила никаких лекарств. Когда кто-нибудь из нас жаловался на головную боль, она громким голосом негодовала:
- Как это голова болит? От безделья все это. Я вот ни разу в жизни ни одну таблетку не выпила, и никогда у меня ни голова, ни чего не болело.
Впрочем, ее можно понять, она родом из Сибири, а сибиряки, известно, народ здоровенный.
Обидно, что когда она умерла, ее родные из её квартиры выбросили все на помойку, даже книги, а мне так нравились ее книги, она же бывшая учительница. Но я не посмела просить ее о том, чтобы мне их подарить,когда она еще была жива, боялась ее обидеть.
Единственное, что мне удалось выпросить на память о ней у ее близкой подруги, это ее фотографии и грамоты, которые тоже родным оказались ненужными.А мне она с гордостью когда-то показывала эти грамоты и фотографии, когда была жива.
Также она за всех соседей получала пенсии, если кого из соседей в этот момент не было дома, ей все доверяли. Иногда нет-нет да и вспомним свою горластую и всезнающую соседку, было в ней что-то все-таки, что объединяло весь подъезд, да и деньги взаймы всем давала.