Большая и блестящая деревенская муха кружилась в воздухе под абажуром с выцветшим изображением розочки. Света рассеянно следила за полетом насекомого и считала круги, ожидая, когда же муха прекратит жужжать. Почему-то очень хотелось, чтобы муха села в середину цветка и без того помеченного серыми крапинками. Муха все летала, и желание не исполнялось. Если уж не везет, то во всем. Света окончательно убедилась, что ей придется вычеркнуть предстоящие две недели из своей жизни. Нельзя же считать нормальной жизнью наблюдение за мухами, а заняться чем-то еще, было абсолютно нечем. Тоска… и смертная скука.
Поначалу первые два дня было еще ничего. Пока мама не уехала, находились хлопоты. То они вместе с ней отчищали-отмывали Светин закуток за шкафом, меблированный высокой железной кроватью с большими блестящими шариками, фанерной тумбочкой и четырьмя гвоздиками в стенке для одежды. То они вдвоем ходили на другой конец деревни договариваться «насчет коровы». «Девочку нужно на натуральной природе подержать, а то у нас в Москве одна химия вместо еды…» - обосновывала мама необходимость покупки молока… То взялись разбирать и перекладывать Светин чемодан с нехитрыми нарядами, среди которых козырное место занимали джинсы. Ну и что, что индийские – зато все-равно импортные, а не советские «с кисточкой». Настоящие американские достать тоже можно было бы в Москве, но мама только молча покрутила пальцем у виска, когда Света робко назвала стоимость такой покупки у спекулянтов. Правда, через две недели она принесла ей с работы вот эти индийские. К Первомаю в профкоме разыграли несколько предметов модной одежды. Одна пара туфель на семь человек, джинсы – на пятнадцать. Мама выиграла, правда не джинсы, а мужские туфли, но потом поменялась с уборщицей, которой достались джинсы.
- А это зачем тебе тут? – Мама обнаружила попрятанные по уголкам чемодана тушь, тени для век и губную помаду. – Куда ты тут начипуриваться собираешься? Я уже спросила – тут из молодежи есть только один пастух Степашка. Но молодой-то он только для бабок. Им всем под семьдесят, а ему всего чуть-чуть за сорок перевалило лет десять назад.
- А почему же «Степашка» если ему давно за сорок?
- Да потому, что он, когда выпьет, косеет, а трезвым его уже лет двадцать никто не видел. Вот и ходит всегда косым, как заяц из детской передачи. А ты не об этом думай, а отъедайся на деревенских продуктах и отсыпайся на чистой экологии. Вон, тишина тут, какая! – Мама обвела вокруг свободной рукой и небрежно сунула дочкины сокровища назад в чемодан.
Света с облегчением вздохнула про себя: «Не забрала!». Целый год выкраивала она от школьных завтраков по малой сумме, чтобы раз в два-три месяца зайти вместе с одноклассницей Галькой в универмаг и с небрежным видом выбрать себе очередной косметический элемент, отчаянно пытаясь совместить цвет и бюджет. К концу учебного года собрался почти полный комплект всего необходимого для нанесения на лицо «боевого раскраса приличной девушки». Наконец-то она доросла до взрослого восьмого класса и со следующего учебного года ей можно будет с полным правом ходить на школьные дискотеки. И не нужно будет прятаться от злющей завучихи Ларисы Константиновны – Скотиновны, как все девочки называли ее за спиной.
- Ведь на объявлении было по-русски написано, что дискотека для учеников, начиная с восьмого класса, - твердым тоном произнесла Скотиновна, безошибочно выследив двух подружек, тщательно прятавшихся в самом дальнем уголке школьного спортзала, превращенного на этот вечер в танцплощадку.
- А мы уже перешли в восьмой, - жалобно пискнула Галька, но смолкла, напоровшись на непреклонный взгляд завуча.
- Восьмиклассницами вы станете в сентябре, а пока потанцуйте за дверью, - холодно парировала Скотиновна и выставила подружек с дискотеки.
Они шли через весь зал пунцовые от публичного позора. Ведь чуть ли не за ухо вывела…
- Ну, и фиг с тобой, надзирательница. - Буркнула Света в дверь, отделившую ее с Галькой от грохота музыки и разноцветных огоньков. – Я вот летом в деревню поеду, там танцы в клубе два раза в неделю бывают, и никаких скотин перед дверями…
Было очень обидно, что вся красота, нарисованная тогда на лице пропала просто так…
Муха, наконец-то угомонилась, но уселась не на абажур, а, выписав в воздухе затейливый пируэт, затихла на стекле большой темной иконы. Света с самого начала, как только впервые зашла в дом бабы Поли, приметила этот никогда ранее невиданный элемент интерьера. Икона выглядела осколком неведомого мира, о котором принято было говорить «до революции». То есть, в такой древности и отсталости, о которых и говорить-то можно только лишь со снисходительной улыбкой. А ведь любопытно! И никого нет в доме, только ходики тикают в пустой тишине. Света встала со стула и передвинула его к углу. Взобралась на фанерное сиденье ногами и приблизилась к стеклу иконы. Стекло было необычным, каким-то неровным словно чуть подтаявший лед и вблизи, при взгляде под углом, на этих плавных неровностях расплывались и дробились неясные отражения обстановки деревенской горницы, совмещенной с кухней и спальней одновременно. Из-за стекла на Свету спокойно смотрел старичок в странной одежде с крестами на плечах и в смешной шапке, похожей на горшок… Над плечами что-то было написано. Она пригляделась. Не понятно, буквы странные, кажется «Николай», что-ли выведено, и еще что-то. Николай Угодник, что-ли это? И чего в нем такого чудотворного?
В сенях скрипнула входная дверь, и раздался голос бабы Поли, продолжающей кому-то объяснять:
- …Ну, девочка-то эта мне родня близкая. Моя племяшка Лидка, ну, ты ее помнишь, вышла замуж, а у ейного мужа Кольки есть сестра Маринка, летось приезжала она ко мне, рыжая такая. Ну, вот она и попросила взять на месяц – другой дочку ее двоюродного брата. Говорит, что сильно болела она этою зимой и лучче всяких курортов для ей будет деревенская жисть. А то мне жалко? Пущай живет, сколько ей надо.
Света, заслышав голос, быстренько, сама не зная зачем, юркнула к себе в уголок и, забралась с ногами на кровать. Ей было неловко оттого, что ее чуть не застали за рассматриванием иконы, а потом стало стыдно, что она спряталась… А потом стало и совсем неловко, что она как бы нарочно подслушивает чужой разговор, и Света притихла, притаилась за шкафом.
- Уж, надо думать, что и не объест она тебя сильно-то. – Прозвучал более молодой голос спутницы бабы Поли.
- Да где там объесть? Вон, полон погреб навезли колбас и консервов.
Света поняла, что разговор шел о ней самой, и ей стало окончательно неловко чем-то выдать свое присутствие.
- А где же гостья-то твоя сейчас?
- Да гуляет где-то, скоро придет, наверное. Бежит овечка в поле – своя у ей воля, а я пока шти погрею. Сядешь с нами? Без обеда не в радость беседа. – Баба Поля загремела посудой.
- Что ж, давай, чайку-то я с тобой попью…, с городскими-то кофектами, - хихикнула женщина.
- Твоя-то Зинка в городах-то замуж-то собирается итить когда-никогда? Сколько лодочке не плавать, а на якорь-то вставать.
- Даж не знаю, чо и сказать. Не выходится чо-то все у ей. Вроде все при ей, и красота и все остальное…
- Красота без ума пуста, а за мужем жена – всегда госпожа. Ты, Тоня, ей скажи уж, что хватит ей уж ковыряться-то в жанихах-то. Не шашнадцать годков-то ей ужо, штоб кочевряжиться-то.
- И не говори, - вздохнула женщина. – Уж все двадцать три… Все отговаривается, что ей некогда, все работает, мол…
- Зачем мягко стлати, коли не с кем спати? – Баба Поля стукнула чайной чашкой чуть громче, чем полагалось бы, если просто поставить ее на стол.
- Да, все нет хорошего-то, - женщина попыталась оправдать неведомую Зинку.
- Не она первая этот след-то тропит. Так что ты ей при случае-то обскажи, мол, как подвернется какой-никакой нежанатый, то и заворачивала бы она его на жанитьбу-то. Был бы муж-то, а человека из него умная баба завсегда сделает. Жена мужа не побьет, а в свой норов-то введет.
- Вот приедет, я и поговорю с ей, – согласно вздохнула невидимая Тоня.
- Поговори, поговори…, коли ты ее не научишь, то никто другой не подскажет, да только мало человеку любовь подать, сумел бы он ишшо и взять…
Света, сидя за шкафом, навострила ушки, впитывая народную бабью мудрость, но тут ее отвлек какой-то звук, донесшийся от окна. Это бабочка билась в паутине, свитой в углу оконного проема. Ведь только вчера Света сама собрала тряпкой все противные лохмоты, а вот тебе, пожалуйста, дня не прошло, как эти страшные звери опять развесили свои сети. Откуда-то из щели бодро выскочил толстобрюхий паук и ринулся к добыче. Бабочка затрепыхалась еще отчаяннее, но только сильнее запуталась. Дуреха, что ей тут, вообще, понадобилось? Света кинулась спасать невольницу. Паук уже добрался до бабочки и оценивающе ощупывал ее, примериваясь, куда бы укусить. Света ткнула в мохнатого противного паука острым карандашом. Не попала, но паук испугался и опрометью кинулся в свое убежище, оставив добычу в покое. Света аккуратно взяла притихшую бабочку и распутала ее лапки. Подняла голову – в простенок заглядывала баба Поля.
- Вот кто, оказывается, тут ворохтается, а я думала, может, кура забралась в избу. Иди-ка лучше во двор, пока я позову к обеду. Там воздуху поболе.
- Я и сама хотела, - пробормотала Света, пряча глаза, - мне бабочку нужно выпустить.
- Вот и беги, давай. – Баба Поля провожала взглядом девочку и, пока за ней не закрылась дверь, успела громко произнести ей вслед,
- Вот я и говорю, Тоня, что все мужики – кровопивцы и кожадеры.
Света, покраснев, задержалась на секунду за дверью и разобрала еще одну реплику бабы Поли:
- Всякое семя, знай свое время…
Света, держа ладони «коробочкой», перешагнула порог. Напротив кособочился почерневший коровник. У бабы Поли никакой скотины в хозяйстве не водилось. По парочке небрежно валяющихся около двери поленьев можно было заключить, что сейчас коровник служил дровяным сараем. В торце двора силился не завалиться курятник, который облокотился углом на уборную. Перед курятником важный белый петух с гвардейским хвостом царапал желтыми когтистыми пальцами пыль и важно «кококал», подзывая своих несушек оценить, что он там откопал среди мусора. С петухом Света не сдружилась с первого дня. Того и гляди – клюнет. Петух недружелюбно покосился на нее и неожиданно ухватил клювом за гребень подошедшую курицу, пригнул ее голову к земле и запрыгнул ей на спину. Курица присела и растопырила крылья, не проявляя, впрочем, особого недовольства насилием. Света смутилась от такого бесстыдного натурализма, отвернулась и раскрыла руки. Бабочка неуверенно пошевелила крыльями и опять сложила их вместе, робко и щекотливо начала перебирать лапками по среднему пальцу. Света выставила вперед левую руку с бабочкой и медленно, стараясь не вспугнуть ее, вышла на улицу. Прикрыла калитку и вздрогнула от неожиданного голоса:
- Крапивница.
Света вздрогнула, и бабочка вспорхнула, затрепыхала крылышками. Сначала вроде полетела как бы книзу, но через мгновение, найдя опору в воздухе, взвилась вверх и растворилась черной точкой в слепящей синеве неба.
На Свету в упор смотрела конопатая девочка. Вся какая-то словно выгоревшая на солнце: блеклый сарафан, белесые волосы, белесые брови и только карие глаза были яркими, выразительными и выдавали ее интерес.
- С Москвы, что ли с самой?
Света окинула девочку оценивающим взглядом. «Малявка колхозная» - резюмировала она про себя, оценив, что по возрасту та ей проигрывала где-то на год. Света протянула снисходительно:
- Да-а-а, а что?
- Да, ништо. Просто я досель московских-то не видала ишо. И как там Москва?
- Что «как»? – растерялась Света от простого, но одновременно всеобъемлющего вопроса.
Она никогда и не задумывалась, «как» может быть Москва? Москва для нее просто «была», без всяких определений и прилагательных. На этот короткий и емкий вопрос необходимо было подобрать такой же емкий и многозначный ответ, чтобы свести хотя бы «на ничью» это неявное противостояние столицы и провинции. Даже не провинции, а деревенской глубинки… «Москва» в лице Светы терпела явное и сокрушительное поражение, поскольку Света никак не находила что сказать. «Провинция», как частенько бывало прежде и будет впредь, сама пошла на выручку «столице», подсказав вариант ответа:
- Стоит еще? – прищурилась конопатая незнакомка.
- Ну, да, а что ей сделается? – отозвалась Света, почувствовав, что ее пренебрежительная оценка «колхозницы» была немного поспешной, а ее тон – оставлен без всякого внимания.
Девочка кивнула удовлетворенно головой и без перехода сообщила:
- Меня Олей звать, а ты Светка?
- Ну, почему же «Светка»? Света, Светлана.
- Светланой-то, - Оля зажмурила один глаз, - ты станешь, когда замуж выйдешь, а пока и за Светку хороша будешь.
- А тебя как, в таком случае, звать нужно?
- Я же сказала, что Оля.
- А потом?
- А потом Ольгой стану.
- Сложно как тут у вас все, - попробовала Света закончить с достоинством и этот проигранный раунд неожиданного поединка.
- Это у вас в Масквах все запутали, а у нас-то все как раз просто и понятно. Ты надолго к нам?
- Поживу немного. Если понравится, то еще задержусь до конца лета, - неопределенностью ответа Света опять пыталась придать себе значительности.
- Понравится, - без тени сомнения мотнула белесой челкой Оля и повернулась спиной, показывая этим, окончание разговора. Но тут же обернулась. – Если чо, то я через два дома по этой стороне живу. Заходи.
Девочка быстро ушла и опять навалилась липкая скука. Откуда-то из-за заборов доносилось натужное квохтанье невидимой курицы, сообщающей всему свету, что она сейчас вот-вот разродится яичком. Два грязных кота разорвали жаркую тишину коротким истошным мявом, выясняя кто из них главнее, и скрылись в зарослях полыни. Света готова была заплакать… Совершенно ничего не происходило в этой забытой деревне. Похоже, что ничего тут произойти и не может. Жизнь проходила пусто и незавидно. Не станешь ведь рассказывать Гальке про котов, или про петуха возле уборной… И еще, наверняка, придется в классе писать сочинение «Как я провел лето». Что тут можно написать? Тут даже рассказать-то нечего, не то, что писать.
***
Скука!!! Если бы не скука и не ожидание еще большей тоски, то Света бы ни за что даже не заговорила с этими несколькими парнями, тащившими рюкзаки и сумки мимо дома бабы Поли. Остановились, завели с ней разговор, сказали, что они туристы. Ухмыляясь, и толкая друг друга локтями, сообщили, что они хотят поставить лагерь около деревни на берегу речки, и позвали ее посидеть вечером у костра. Она хотела, было, отказаться наотрез, но тут один из парней произнес заветное слово «дискотека». Мол-де, если она придет, да еще и с подружками, то они тогда устроят у костра танцы. У них с собой есть магнитофон и новые записи последнего диска «Бонни М». Света на приглашение не ответила ничего. Не пообещала прийти, но и не отказалась… На том и расстались.
***
Оля смотрела на Свету широко раскрытыми удивленными глазами:
- Ты чо? Взаправду собралась идти к ним? Дура, да? Отнеси Денису анису на мису!
- Что тут такого? На дискотеку ведь пойдем. Обычное ведь дело, – растерянно парировала Света, не ожидавшая такой реакции от своей новой знакомой на предложение составить ей компанию.
- Ну, уж нет уж. Дурак для хитрого хорош, да мы не то ж. Ты чо? У вас в Москве все такие непуганные, чо ли? Ты хоть знаешь кто они?
- Да туристы они обычные, студенты…, сказали. И девушка одна там с ними есть.
- Туристы-шнуристы. Апосля каждого такого турпохода Степашка наш сумками стеклотару сдает. Для него такие туристы как премия. Он их ждет, а потом по кустам бутылки ищет, а ты чего хочешь найтить? Приключений? Ты чо, не видала, что у них два рюкзака вином набиты? До студентов им как жуку до журавля – и летает и кружится, а все не птица. Это пэтэушники из нашего райцентра, а институтов там отродясь не водилось.
- А про вино ты откуда знаешь, видела что-ли?
- Может, и не видала, да точно спознала. Мамка моя из города с ними вместе в автобусе ехала. У них эти бутылки всю дорогу звенели, пока по проселку тряслись.
- Не пойдешь со мной, значит?
- Ага, щас! Истопчут как курицу и бросят на улицу. Для таких делов у меня нет нужной рожи, чтоб быть пригожей. – Отрезала Оля и ушла в свой двор, коротко хлопнув скрипнувшей калиткой, прервав дальнейшие переговоры со Светой.
Вот и все! Не получилось Свете добыть себе спутницу-подружку на дискотеку. Света с тоской посмотрела на солнце, коснувшееся своим краем макушки близкого леса, и понуро пошла домой. Ну, что за невезуха такая?! От нечего делать она достала свою косметику и начала ее перебирать. Покрасила лаком ноготь на мизинце..., полюбовалась… и покрасила еще один, и еще… Сама не заметила, как применила весь свой арсенал… Погляделась в зеркало. Жалко смывать-то. «Побуду пока так» - решила Света, выходя во двор. Немногочисленное деревенское стадо уже вернулось, баба Поля пошла к своей знакомой, пообещав принести молока от вечернего удоя. Дома и во дворе было пусто, даже куры уже забрались в курятник. На улицу выходить не хотелось. Все население деревни расселось на завалинках и судачило о новостях прошедшего дня. Свете гарантировано было бы всеобщее внимание. Ее это раздражало. Света постояла несколько минут, прислушиваясь к тишине, разбавленной редкими деревенскими звуками. Сейчас к ним приплеталась и далекая неясная музыка, доносящаяся от опушки леса – похоже, что туристы все-таки начали свою дискотеку. Света обвела взглядом унылый пустой двор, решительно вернулась в дом, достала из-под кровати свой чемодан и вынула заветные джинсы.
***
Перед выходом из дома Света еще раз кинула взгляд в настенное зеркало. Она себе понравилась: джинсы, светленькая кофточка, макияж - все очень аккуратненько и соответственно ситуации. Немного поразмышляла, что обуть: кроссовки, или босоножки. В кроссовках удобнее по земле ходить, а в босоножках танцевать моднее. Света выбрала босоножки. Ради красоты можно немного и помучиться в каблучках на тропинках … Все-таки жалко, что Оля не пошла с ней. Одной – страшновато, но Света хотела доказать самой себе, что она и сама может уже принимать собственные решения. Что она – уже взрослая девушка и может ходить на танцы, когда сама захочет. На танцы хотелось. Хотелось еще и рассказать потом Гальке о таких необычных танцах…
Глаза остановились на иконе в темном углу. Икона ярко высвечивалась последними лучами заходящего солнца, прорвавшегося на закате через окно. Лицо старичка виднелось четко, и Свете показалось, что на нем было неодобрительное выражение. Ну, мало ли, что покажется… Света еще раз одернула рукава кофточки и, неожиданно для себя самой, подняла руку ко лбу и перекрестилась на икону, как видела в кино. Она перекрестилась первый раз в жизни. Это было необычно. Это была скорее понарошку, чем по настоящему. Она постояла после этого секундочку перед иконой и подумала, что теперь полагается помолиться. А как молиться – она не знала, поэтому просто сказала: «Ну, я пошла, а если что, то ты там помоги мне. Ладно?» - и открыла дверь.
Чтобы не попадаться на глаза деревенским жителям, вышла из двора через огород. Да так и ближе было до леса. Последние отблески заходящего солнца пробивались сквозь ветви деревьев и рисовали на земле ажурные тени. Она шла по теням как по паутине, шаг за шагом приближаясь к источнику далекой музыки. Скоро показался и костер. И очень вовремя, так как солнце совсем скрылось, и опустился один из таких вечеров, когда темнота обмазывает землю как густой кисель.
Многие южные края иной раз хвалятся, что у них бывают самые темные ночи. Но эта привилегия относится не только к ним. Иной раз и в Липецкой или Брянской области, да в любой другой местности, ночь падает такой тьмой, что звезды на небе служат лишь легким напоминанием о том, что свет в мире все-таки существует. Это был как раз именно такой вечер. Новолуние. Вытянутой руки не увидишь. Света шла на костер как на маяк, стремилась к огню, не сводя с него глаз. В спину подталкивала тьма…
- Ой, кто к нам пришел! – С бревна поднялся рыжий парень, рассмотрев через костер Свету, – у нас как раз нехватка женского пола.
- А где же ваши танцы? – спросила Света.
- А? Танцы? Щас музон погромче врубим и будут танцы. Танцы-шманцы на матранце, гы-гы-гы… - пьяно развеселился рыжий. - Вован, налей девушке вина, - рыжий протянул приятелю алюминиевую кружку.
Вован, оставшийся сидеть, неловко пошарив за спиной, достал открытую бутылку портвейна и налил почти до краев.
- Я не буду, - испуганно отказалась Света.
Она еще ни разу в жизни не пробовала пить вино и не знала, как оно на нее может подействовать.
- Да, ладно, не ломайся, - толкал ей кружку рыжий.
Она отрицательно покачала головой.
- Ну, как хошь. Насильно не буду уговаривать. Сам тогда выпью за знакомство, меня, между прочим, Костей звать.
- А меня Светланой, - попробовала она придать себе солидности, одновременно ощутив себя маленькой и беззащитной среди темного леса в мерцающем круге света от костра.
Из темноты от палаток с расплывчатыми очертаниями приблизилось еще несколько человек. Они покачивались, и Света поняла, что все они пьяные.
Костя выпил портвейн и отбросил кружку в сторону:
- А теперь танцы! – дурашливо крикнул он, подпрыгнул и начал кривляться в такт музыке, - Вован, добавь мощи! Децибелов хочется!
Громкость музыки возросла, и около костра вокруг Светы завихлялось еще несколько фигур, взявших ее в кружок. Ритмичная музыка закончилась всего через несколько тактов и зазвучала медленная мелодия. Костя тут же взял Свету за руку:
- Дама не возражает?
Света не успела ойкнуь, как он притянул ее к себе. От Константина неприятно и кисло пахнуло вином и сигаретами. Она почувствовала, как его руки начали гулять по ее спине и уперлась руками ему в грудь, пытаясь немного отстраниться… В ответ Константин прижал Свету к себе еще крепче. Танцами уже и не пахло. Рыжий просто грубо лапал ее. Света возмущенно со всей силы оттолкнула его от себя, сделала шаг назад, но наткнулась спиной на другого парня. Почувствовала, что ее схватили сзади за плечи.
- Ты чо выпендриваешься? – скривил губы Константин. – Сама пришла и выпендриваешься.
Света молчала. Действительно ведь – «сама пришла». Она лихорадочно обвела вокруг себя глазами и прикусила уголок губы. Стало очень страшно. Света поняла, что если она сейчас резко шевельнется, то ее просто схватят, накинутся, все разговоры кончатся, а что начнется вместо них – о том думать было еще страшнее… Темнота вокруг загустела еще сильнее и казалось, что весь мир сжался до размеров этого мерцающего пятачка света с пьяными рожами вокруг нее. Мысли девочки, ища выхода, заметались как мотыльки в ловушке, в этом круге, но она видела только пьяные лица без каких-либо признаков сочувствия к себе.
- Знаешь чо? – Константин глумливо ухмыльнулся, - раз ты сама пришла, то мы дадим тебе самой выбрать. Есть два варианта: или ты сама «по-хорошему» выбираешь сейчас одного из нас, с кем пойдешь в палатку на матрац, или же «по-плохому» ты станцуешь на матраце со всеми… Выбирай сама. Считаю до трех, и тогда начнется «по-плохому». Пацаны, чур, я тогда первый буду, – он оглядел приятелей. – Раз…, два… Пацаны, встаньте все в один ряд, чтоб даме было хорошо видно из кого выбирать. Два с половиной… Думай, матрешка…
От палаток из темноты появилась еще одна фигура.
- Погоди, Костик, - раздался голос какой-то девушки, - дай я поговорю с ней сначала.
К Свете подошла ее ровесница, ну может быть чуть-чуть постарше. Спутанные волосы, обесцвеченные перекисью водорода падали ей на глаза, и она пальцем заправила челку за ухо. Впрочем, как только она наклонилась к Свете, челка опять свалилась. Девушка понизила голос и начала шептать…
- Слушай, подруга, не дури, не дергайся. Не сопротивляйся, только хуже будет. Тебе от них так просто не уйти. Я их знаю … Я тебе честно скажу, я – шлюха, дрянь. Я-то знала зачем сюда шла, а ты? Совсем глупая? Я и не думала, что ты припрешься, когда тебя позвали там в деревне. А раз пришла – то все, поздняк метаться. Раз пришла сама, значит, на все согласна. Раньше нужно было думать. Я знаю, что говорю, уж поверь мне. Соглашайся лучше «на одного». Если они кинутся все сразу, то мало не покажется. Я тебе добра желаю. Слушай меня, выбирай одного. Пока то да се, остальные уже совсем напьются, а от одного – двух, ну, максимум – трех, и то не сразу, большого вреда здоровью не будет. Я тебе дело говорю…
Нетрезвая девушка почти прильнула к уху оцепеневшей Светы. Света чувствовала тот же запах табака и вина и невольно задержала дыхание.
- Сбежать тебе все-равно не получится. Точно говорю, уж поверь мне. Догонят и изобьют еще вдобавок, - заплетающийся шепот продолжал липко обволакивать, убеждать, что меньшая беда – это уже и не беда, а почти удача.
Света еще раз обвела взглядом вокруг себя. Все парни выстроились с одной стороны от Светы, явно получая удовольствие от участия в игре, затеянной рыжим. Сейчас ее никто больше не держал. «Ой, мамочки!» - вскрикнула она и кинулась прочь от костра. Темнота сомкнулась за ней как вода, но вода прозрачная. Светлая ткань кофточки отражала отблески огня и предательским светлячком выдавала направление бегства. Слезы, размывая косметику, хлынули из глаз. В отчаянии, Света начала твердить сквозь рыдания: «Николай-угодник, спаси меня! Помоги! Николай-угодник, спаси меня!...» Во тьме не было видно ни зги. Она опрометью бежала сквозь заросли. Ветки несколько раз хлестнули по лицу, ноги цеплялись за корни, но она не останавливалась. Ей казалось, что она бежит очень быстро. Но босоножки были плохо приспособлены для бега по ночному лесу. Она бежала к речке и твердила отчаянный призыв к Николаю-угоднику. Не было больше никого, на чью помощь она могла бы рассчитывать. Это было как в жутком сне, когда спасаешься от чего-то страшного, прикладываешь все силы, чтобы поскорее скрыться, но понимаешь, что ты только сильнее и сильнее замедляешься, а погоня наоборот, настигает все быстрее и неотступнее. Голоса пьяной компании за спиной раздавались все ближе. Парни были уверены, что девушке скрыться тут некуда, и они ее скоро поймают. Повеяло водяной свежестью. Она достигла берега. Оглянувшись, Света увидела близкое мелькание фонариков между деревьев. Дальше бежать было некуда. Это знали и парни, поэтому они и не очень торопились за беглянкой. Растянулись цепью и, весело переговариваясь, неторопливо шли в ее сторону, осматривая каждый куст. Света слышала их разговор - то, как они условились между собой, что «первым» будет тот, кто ее найдет… Не увидеть ее через минуту-две в березовом редколесье будет невозможно…
Света поняла всю безысходность ситуации и зарыдала во весь голос. Она больше не рассчитывала ни на что…, разве что только на Николая-угодника…, или как его там… Оступилась, упала, и даже не попыталась встать. Бежать было все-равно некуда. Она рыдала, уткнувшись лицом в землю, и не думая, что выдает звуками свое местонахождение. «Николай-угодник, спаси меня…!» - только и твердила Света, вспомнив до последней мелкой черточки икону, на которую она шутливо перекрестилась, уходя на вечеринку. Она не перестала плакать и тогда, когда луч фонаря осветил ее, и чьи-то кроссовки чуть не наступили ей на руку. Теперь было все-равно…
- Куда она могла деться? – раздался прямо над головой голос Константина. – Ведь вроде бы здесь была только что. Пацаны, вы там по берегу пройдите, что-ли…
- Некуда тут по берегу идти, - отозвался чей-то голос, - тут болото кругом.
- Тьфу, блин. В речку она, что ли кинулась?
- Да вроде бы не было всплеска…
- Ну, хрен с ней… Пойдем выпьем лучше… Я тут ноги промочил уже…
Не веря в избавление, Света перестала рыдать и подняла голову. Проводила взглядом удаляющиеся от нее скучившиеся отблески фонарей и, всхлипывая, пошла в сторону светящихся окошек деревни… Потанцевала, называется, по-взрослому… Теперь бы до дома как-то добраться… Под ногами влажно чавкнуло и Света замерла, заметив темную фигуру прямо перед собой. Один из «этих»? Фигура шевельнулась и произнесла хрипловатым мужским голосом :
- Кто тута?
- А вы кто? Я дорогу в деревню не найду никак, - отозвалась Света с облегчением (слава Богу, что не «турист»).
- Я-то пастух местный, телушка сеголетка чтой-то вздумала со стада в лес удрать, еле сыскал, а ты чаво ночами бродишь? Вона, девка, два шага еще делай, и тропка будет - в аккурат на выгон идет. Не заблудишься… Эх, молодежь, все бы вам гулять.
Света и сама увидела теперь тропинку, которая после слов пастуха, словно высветилась во тьме извилистой ниточкой.
- Спасибо, - шмыгнула носом Света. – Спасибо, дядя Степан.
- Хе-хе, - отозвался из темноты пастух, - пожалуста, конешна, но только меня ведь не Степаном звать, а Николаем. Николаем меня зовут, - повторил он.