Пражский зоопарк во времена тяжёлых перемен, зима 1990 года. Нищета: звери скучены, перепутаны – у администрации нет денег на отопление. В тесной проходной комнате, на палке, укреплённой на столе, без решеток, два огромных ротастых кукабарры (пересмешника), увидев редких посетителей, начинают громко орать: есть хотят. В большом здании каша зверей: тут и крайне голодный крокодил, явно оценивающий нас как объект питания (впервые ощутила себя булочкой), и нервная пантера, мечущаяся по клетке и мяукающая… Какой-то инфернальный Ноев Ковчег. Нырнув сквозь мороз в соседнее здание, попадаем в очередной ковчег. При входе – угловая холодная клетка. В помещении жарко и влажно – но нам, тем, кто в шубах. А зверям? В клетке – беременная самка гориллы (вряд ли она могла до такой степени ожиреть на скудном пайке, наверное, всё же ждет младенца). Она печальным взглядом провожает проходящую толпу. Я иду последней, протираю запотевшие с мороза очки. Самка подходит к прутьям решётки, прижимается к ним лицом, таращится на меня и жалобно ухает. Ей холодно: она явственно дрожит. Трясутся вислые груди.
- Девочка! Забирайся под газеты – вон они у тебя, стопками навалены. Прячься! Не стой на сквозняке – продует.
Она печально идет к газетам, берет одну из стопки, разворачивает и накрывается, съёжившись на помосте... Да, в такое время и гориллам пресса необходима.