- И если в другом полушарии день, то у нас- ночь. И мы – вверх ногами!
- Да, ну?! – Николавна опасливо хватается сухими ручонками за края табуретки.
За спиной чуть покачиваются кожистые листья ореха. С крытой шифером крыши свисают виноградные плети.
- А Земля – круглая. Вот! – добиваем мы с Ленкой и одновременно закатываем глаза. То, что соседка знает меньше нас, позволяет панибратство в общении. Не знает или не помнит. Старушке девятый десяток лет.
Мы – две первоклашки, сидим на перилах веранды, а Николавна напротив – за узеньким шатким столом. Стол накрыт плотной клеёнкой, истрепанной по краям. Рисунок – персик, бананы и цветастый округлый поднос. Кое-где – прожженные пятна от сигарет. Веранда выкрашена в голубой цвет, краска потрескалась и осыпается под руками.
- Ой, Лёва идет! – подскакивает Николавна. Безработный алкоголик-сын милее любых галактик: - Лёвушка, передвинуть стол…
- Мне тяжести поднимать нельзя. Ага… и сто грамм не осилю! – Лёва подмигивает нам красным глазом и уходит в дом. Из оттопыренного кармана штанов золотится пробка бутылки. Я морщусь, а Ленка улыбается и оправляет косу. Забавно смотреть, как взрослеет подруга.
-У Лёвы золотые руки, столяр,- любовно напоминает старушка.
Обычно бывший столяр не разговорчив. Сидит, свесив бугристый нос, и разглядывает клеёнку. Либо пьян, либо спит, и всегда на веранде. Белая майка, отвисшие на коленях штаны. Бесполезный и тихий.
- А жена у Лёвы была, - бабушка шлепает кружевной блин на тарелку и цокает языком: - Красива-аая!
Я поливаю медом блины и расспрашиваю про соседей. Со стены щурится Хемингуэй -улыбка в седой бороде, светлый вязаный свитер. На бледно-розовых стенах –Толстой и Есенин. За дверью – жаркое кубанское лето, шелковицы, жерделя. А здесь прохладно и тихо, особенный, бабушкин дух. Все строго и чинно.
Дом наш просторный, кирпичный, на несколько семей. Строили пленные немцы. Наверно, теперь их души не дают Лёве спать – по ночам гоняет фашистов.
- Суки! К бою! Уррааа-а!!! – доносятся пьяные крики.
Крик отдаленный, глухой, оттого, что добротные стены. Скрывают соседские тайны. На окнах смешные ставни – закрываются по вечерам.
Но однажды Лёва кричал слишком громко – слышали всем двором. Бил, крушил немцев. На следующий день его мать нашли мертвой.
Старушки, обмывавшие тело, шептались, что у покойницы отпечатки пальцев на шее. Но никто разбираться не стал. И так пожила, хватит.
Провожали Николавну всем двором. На тоненькой шее – шарфик.
Вскоре умер и Лёва.