У Петрова обнаружилось чувство юмора.
Очень сильное и совсем недавно. И вообще некстати.
Он как-то раз поведал своим ребятам в бригаде историю из собственной жизни. Все рассмеялись, а он – нет: факт биографии был совсем не забавным, даже трагическим, для него, во всяком случае…
Создалась неловкая пауза. Он не мог взять в толк: над чем смеются? Даже обидно ему стало: над ним смеются что ли? А над кем ещё! А они не объясняют. Честно говоря, смеялись не над ним, а над тем, как он это подавал.
Потом, когда все умиротворенно притихли, один извинился и попросил повторить рассказ, якобы не понял в чём суть. Благо, до конца перекура ещё оставалось время.
Петров успокоился, и дабы не потерять завоёванный совершенно случайно новоиспечённый авторитет перед собравшимися, повторил рассказ в тех же словах и выражениях.
Результат был сногсшибательным – даже для него. Отбросив сомнения, они пуще прежнего в хохот ударились.
- Ну, ты даёшь, Петров! – сыпались со всех сторон одобрительные возгласы сквозь слёзы счастья и умиления на лицах подобревших рабочих, на минуту ставшими самыми близкими ему друзьями. – Лучше обеда!..
С той поры он стал всеобщим любимцем и главным юмористом в бригаде, его сопровождали ласковыми тычками под рёбра и дружескими хлопками по плечу.
- Ну, даёт, Петров! Вот крот! А мы и не знали, на что он способен. Как рисует!
Со временем он сам научился, так себе, посмеиваться. Слегка. Ненавязчиво. Скромно, даже застенчиво. Жизнь заставила.
Они смеялись над его историями, а он, получалось, - над ними, когда похохатывал после них, следуя общепринятой тенденции. Ну, не оставаться же белой вороной. Только скажите, где смеяться, собственным примером.
Смеётся тот, кто смеется без последствий…
Однажды кто-то рассказал не совсем приличный анекдот, затрагивающий известных персон, с недвусмысленным подтекстом. Все промолчали, а он один,как белая ворона,непритворно рассмеялся. Со стороны могло показаться: так, по инерции, как раньше…
А он впервые понял «соль» скетча. Для него это было таким открытием, граничащим с откровением, как для подростка чувство первой любви, вдохновляющим и противоречивым. А для Петрова – радостным и шокирующим одновременно – чувство юмора.
В народе бытует выражение: если у человека нет чувства юмора, то у него должно быть хотя бы чувство, что у него нет чувства юмора.
(Неоднократно слышал от Петровича и Георгиевича, тактично намекающих на мою личность).
Но я не совсем согласен с этой сентенцией, разве что на половину.
Ещё есть надежда, предпосылка на выздоровление, в данном случае.
Другие не смеялись не потому, что было не смешно – смешно было! – или не поняли хохмы. А потому, что среди них был «стукач». Один Петров этого не знал.
Надо же, в такой переломный для него момент жизни! Да, и никто не знал, кто именно.
А у Петрова радость – чувство юмора прорезалось.
И тут, на тебе! – такой обрез. Раньше-то смеялись, когда можно было… последствий без.
Но Петрову, почему-то это простили – ещё легко отделался…
Все-то знали. Что у него нет чувства юмора. Что с него возьмешь…
Только после этого у Петрова надолго пропала охота смеяться, даже когда можно было…
Вот и спрашивается, кто был «стукач»?..