Иногда по вечерам мы с сестрой ходили к заброшенному старому колодцу слушать голос марсианина. Конечно же, мы знали, что на самом деле там - в таинственной черной глубине - никакого марсианина не было, но это было не так уж важно. Нас завораживала сама процедура.
Мы обнаружили, что если как можно ниже склониться над этим неиспользуемым, давно высохшим колодцем и внимательно прислушаться, то через какое-то время можно будет разобрать загадочный шум, состоящий из щелчков, шипения и каких-то царапаний – шум, который доносился до тебя из темноты внизу и мог означать все, что угодно.
Эти-то звуки мы и называли между собой голосом марсианина.
Возвращаясь в наш небольшой домик, стоящий немного на отшибе, мы с Пэт, одержимые пылом первооткрывателей обсуждали его возможный облик, придумывая все новые яркие детали, и постепенно этот вымышленный марсианин, живущий в высохшем колодце, стал для нас почти реальной фигурой. Наверное, мы бы даже не слишком удивились, если бы однажды ночью, дверь, ведущая в детскую, неожиданно отворилась, и на пороге возник грозный силуэт, облаченный в древние боевые доспехи покрытые тонким налетом красноватого песка (так представлял его себе я) и обладающий пушистым серебристым хвостом (эту деталь добавила Пэт).
Но ничего подобного не произошло. Вместо этого случилось нечто совсем другое: мы с родителями неожиданно переехали жить на новое место - место, которое находилось, как нам с Пэт тогда казалось, немыслимо далеко от прежнего дома, и где все наши старые фантазии с течением времени оказались забытыми.
Или почти забытыми…
После переезда началась совершенно иная жизнь. Мы поселились в просторном приземистом доме, окруженном со всех сторон бесконечными пшеничными полями. Недалеко от дома одиноко возвышалась пустующая ветряная мельница. Рядом находились хранилища для зерна и подсобные помещения. Никаких соседей здесь не было и в помине. До ближайшего небольшого городка нужно было добираться на машине почти что полдня. Да мы там практически и не бывали. Разве только в канун больших праздников. В общем, это было очень уединенное место.
Первое время мы с Пэт часто спрашивали родителей - в чем же были причины такого поспешного переезда и столь странного выбора жилья, но удовлетворившего бы нас ответа так и не получили. В конце концов, мы просто перестали задавать эти вопросы, постепенно, все больше привыкая к новому месту…
Но ведь иногда бывает и так, что ответы находят тебя даже после того, как ты уже почти успел позабыть свои вопросы. Так произошло и с нами. Дни тянулись один за другим, не принося с собой ничего необычного, до тех пор, пока в моей жизни не случилось одно не слишком примечательное, на первый взгляд, событие, однако послужившие поворотным пунктом для всего остального.
Однажды вечером, вернувшийся к ужину после длинного, проведенного в поле дня, должно быть уставший, но как всегда заулыбавшийся при виде нас с Пэт, отец, спросил хотим ли мы все еще, так же как и раньше, вернуться домой?
Мы единодушно ответили, что, конечно же, хотим – к чему вопросы? Тогда он улыбнулся нам своей особой улыбкой, означавшей, что сейчас он скажет что-то действительно важное, и произнес, показавшуюся мне весьма странной фразу…
Он сказал, что для того чтобы действительно вернуться когда-нибудь домой надо обязательно знать, кем мы являемся на самом деле - знать самую свою суть…
«Каждый должен узнать свою истинную суть, и тогда рано или поздно это обязательно случится – вы попадете домой», - повторил он еще раз, перед тем как пожелать нам с Пэт спокойной ночи…
Лежа той ночью в своей кровати, я размышлял над странными словами отца, сожалея о том, что не могу прямо сейчас обсудить все это с Пэт. - С тех пор как мы поселились в этом слишком просторном доме, у нас появились собственные комнаты, хотя веселее жить нам от этого, по-моему, не стало. - Я лежал и все думал о том, что же это такое – моя «истинная суть» и почему не зная ее никак нельзя по-настоящему вернуться домой… но так ни до чего и не додумался.
Казалось, загадочный объект моих мыслей упорно не желает существовать отдельно от меня самого: как только я сосредотачивал на нем внимание, он тут же куда-то исчезал, словно его и не существовало… а потом я вдруг обнаружил, что уже наступило утро, и из кухни доносятся заманчивые запахи только что сваренного мамой кофе, который в нашей семье пили только взрослые, и свежеиспеченного хлеба - его-то, с неизменным удовольствием, уплетали все.
Я потянулся, встал с кровати и, на скорую руку сделав уже ставшие привычными немногочисленные упражнения (им однажды, когда мы еще жили на прежнем месте, научил меня отец), спустился на кухню.
После завтрака мы с Пэт, как обычно, сидели за большим деревянным столом, стоящим посреди гостиной и, обложившись учебниками, не спеша выполняли те задания из них, что больше нам понравились. Задумавшись над одной упорно не желающей решаться математической задачкой, я опять вспомнил удивившие меня слова отца. Что же он хотел нам этим сказать? В голову почему-то ничего так и не пришло.
Я повернулся к Пэт и спросил у нее, что, по ее мнению имел в виду отец, когда говорил вчера про возвращение домой и все прочее?
Пэт оторвала глаза от толстой и довольно неинтересной, на мой вкус, книги по географии, изобилующей безжизненными черно-белыми картами и скучными статистическими таблицами и как-то странно взглянула на меня.
Между нами повисла секундная пауза.
- Ты ничего так и не вспомнил… - наконец произнесла она, скорее даже утвердительно, чем вопросительно, с какой-то странной, не совсем подходящей одиннадцатилетней девочке отрешенной печалью в голосе.
- Чего я не вспомнил? – спросил я ее, пожалуй, немного резко. Почему-то я вдруг почувствовал себя обделенным - как будто все вокруг знали какой-то, неизвестный лишь мне одному секрет.
Пэт, как всегда, точно уловила мои эмоции.
- Не обижайся, Джим, - сказала она просительно. – Это вовсе не тайна, просто я не знаю, как это объяснить…
Она чуть помолчала, задумавшись.
- Помнишь того выдуманного нами марсианина, живущего в старом колодце? – спросила она, наконец.
Я кивнул в ответ. Казалось, что с тех пор прошло уже лет сто...
– Ну вот… Если бы он действительно существовал, ему бы, наверное, было очень одиноко на этой чужой для него планете… Но только если бы он помнил, о том, что на самом деле он – марсианин, - добавила она после небольшой паузы.
- Ну и что же? - не совсем понимая, к чему она клонит, спросил я.
- До тех пор пока ты помнишь - кто ты, ты можешь тосковать по дому и мечтать о том, чтобы когда-нибудь вернуться туда. Но если ты все равно этого не помнишь, то куда тебе возвращаться? - сказала она и замолчала.
Больше я так и не смог вытянуть из нее ни слова. Хотя она и была младше меня на целый год и семь месяцев, но по части ослиного упрямства всегда давала мне сто очков вперед.
А я так ничего и не понял. Куда мне нужно возвращаться? Опустив голову на руки, я глубоко задумался.
Значило ли это, что и наш старый дом, на самом деле тоже не был нашим настоящим домом? Ведь его-то я прекрасно помнил. Что же это тогда такое – настоящий дом? И как он связан с этой самой таинственной внутренней сутью, которая для меня до сих пор оставалась всего лишь пустым звуком?..
Примерно через неделю после этого разговора отец взял нас с Пэт вместе с собой в поле. Мама заранее приготовила для нас бутерброды и холодный ягодный морс.
Мы вышли рано утром и неторопливо двинулись к одному из самых дальних участков поля. Прошагав по совершенно безлюдной дороге почти час, мы, наконец, оказались на месте. И пока отец делал что-то мне непонятное: он срывал зерна с некоторых, ничем, на мой взгляд, не отличавшихся от остальных колосьев, рассматривал их, мял в руке, а иногда даже, кажется, задумчиво пробовал на вкус; мы с Пэт совершенно счастливые носились среди безбрежного золотистого моря. Над нами сияло небо с белоснежными облаками. Время от времени мы случайно вспугивали каких-то голубых птиц свивших себе гнезда среди поля, и они взлетали к небу прямо из-под наших ног…
Это был, наверное, самый замечательный день в моей жизни. Он был до краев полон ощущения какой-то необычной свободы. Нас ничто не сковывало и не беспокоило. Позабыв обо всем на свете, мы бегали по бескрайнему волнуемому теплым ветром полю, с азартом преследуя крупных, сердито жужжащих жуков или юрких серых ящериц. Позже отец позвал нас обедать и, жуя бутерброды и запивая их малиновым морсом, я чувствовал себя совершенно счастливым…
После обеда мы с Пэт долго лежали на спине посреди пшеничного поля, закинув руки за голову и смотря на облака, а вокруг нас все летали те странные птицы с голубыми перьями. И тут я вдруг подумал, что хотя, быть может, мы и находимся на расстоянии многих тысяч световых лет от нашего настоящего дома, которого я, к сожалению, даже не помню, после сегодняшнего дня у меня все же появилась надежда, что когда-нибудь я вновь обрету его.
Иначе, почему, когда я открываю глаза и вновь вглядываюсь в это бездонное небо наверху, в моей голове вдруг просыпаются и начинают звучать какие-то чужие и одновременно очень знакомые слова, складывающиеся затем в ритмичные гортанные фразы?.. Такие красивые и чарующие слова, каких я пока не встречал ни в одном учебнике, и которыми, тем не менее, можно назвать абсолютно все находящееся вокруг: будь-то Солнце, Небо, или даже нечто совершенно неуловимое и неопределенное... то, что является нашей Истинной Сутью...
Осень 2004
Tat twam asi