Курсор его безумия всбесился,вопреки весне.
Енотовая шапка на руке висела неприкаянно, качаясь в такт безумию часов, где стрелки сбились, секундная бежала важно, быстро, большая чуть помедленнейй, не в такт.
На кухне собралось собрание из овощей всех мастей, они сгруппировались около плиты и ждали, ждали,долго , тчетно.
А вечером в народе объявили бал, сказали всем явиться в главный храм,
в одеждах из неоновых лучей, по шеям чтоб каменья.
Мир погрузился в вечер.
В огне том меркнул свет, костюмчик прохудился, на нем гвоздика и немой укор брезгливым лужам улиц.
В таком костюме ходят только в цирк или тем паче в улицу напиться,
чтобы забывшись погрузиться в круженье дней, где нет любви, где нет огней,
где день за днём стремленье и веселье.
Он встал у дома и, смеясь курил, глазами огибая звёздные пути, мечтал о вечном и думал, думал, думал , быстротечное вокруг него кривило морду злой иронией. И билось дрожью и ударами в его и так истрёпанное сердце.
Сквозь шторы взгляд ее блуждал по милому пространуству полумрака,
она изнеженным платочком вытирала темную слезу, когда увидела его.
Стоящего у подворотни в воротнике и шапке из бобра,
увидела как он смотрел на вывеску парадного.
Ее одиннадцатый час в груди стремительно...перевернулся,
она склонила тело в реверансе и быстрым шагом к улице, за ним, чтоб познакомится иль просто прогуляться.
В камине гас огонь, на улице мела метель, а в городе зажглись огни, а он так не хотел, зато она хотела, летающей походкой приближась, слегка сверкнула белым платьем , его и след простыл, он не хотел ее, ему хотелось выспаться и раствориться в воздухе
А утром на санях по городу да в шубе из писца его искать, за ним бежать отправилась ,и розовые щечки прикрывала от безумства и стыда,
а люди скалились, пришептывали.
Как неетично, как смешно, искать его, кого-то в лисьей шапке, бежать за кем-то и зачем-то куда-то. Где след его простыл, Его и нет ведь вовсе, лишь нечёткий силуэт в костюме старого пошиба.
вечерело
Аллеи выросли ,в неведомые тени погрузились окна двери ясные поляны и дома, как будто закружились в хороводе, в карнавале.
Ее подушка пушечный удар по нервам приглушить успела на..чуть чуть, но боль лилась рекой сильна и неприкаянна, невыносима.
Стена скучала под ажурным абажуром.
Она одна.
уснула.
Время влезло в рамки и пошло.