Приходит весна и коварно подкрадывается проблема немытых окон. Она небольшая эта проблема и почти незаметная среди всякого хлама проблем, валящихся в это время года на население для придания этому прозрачному природному периоду особого облика. Кто не мечтает, смешаться с ним, окунуться в него с головой, влиться в весну. В эту весну, забитую проблемами, в чаще которых проглядываются только те человечки, которым некуда себя от весны деть. Некуда деть себя до лета или прямо до осени, а возможно, и вообще - больше некуда. Человечки эти - настоящие весновщики - мужественные и женственные. Они, в своем большинстве, точно знают, как помыть окна. Можно мыть окно тряпкой. Не долго думая, взять тряпку (губку), ведро воды, чуть тёплой, и пошёл шуровать, но, не забывая периодически тряпку (губку) отжимать, а то грязи натечёт ещё и на пол, а то и поскользнёшься прямо на подоконнике. Будет больно и это ещё хорошо, если будет больно.
Сейчас, за что ни возьмись, всё стало просто. Если куча денег или одолела лень, то можно вызвать клиннеров (слово-то какое приятное), а нет, - так полно всяких чудодейственных средств, каждое из которых одинаково хорошо подходит для уничтожения мутной настекольной пелены и создания прозрачно-призрачной свободы чрезоконному взгляду. Полно также всяких хитрых штучек в обиходе, которые когда нужны, а когда лишние, но в целом, помогают. Нальёшь химию на оконце, выплеснешь на него воды без меры в угаре чистоплюйства, а как вытирать это акварельное художество? Вот тут штучки всякие очень пригодятся. Трык-вжик по окошку резиновой пластиночкой и готово. Прозрачно стекло, не криво уже изображение наружное и с солнечными блёстками рвётся внутрь жилья.
Так или примерно так, думал Владимир Олегович, глядя в своё окно. Окно было не совсем его, а институтское, поэтому смотрел он в него лишь от девяти до пяти часов, зато ежедневно, кроме выходных, отпуска и праздников. Работал ли он в перерывах созерцания? Да, естественно, а как же. Работал, да ещё и ценим начальством был, с работой ему страшно повезло. Вокруг Олеговича, в его же отделе, у всех над головами, витали одни проблемы, и непохожие совсем на такие легко разрешимые как мытьё окон. Туго народу приходилось. Олеговичу же нигде не тёрло, не жало, не дуло - в его секторе, безмятежно им руководимым, ему попались отличные партнёры. Он писал, а точнее, позванивал ножницами, о лёгкой промышленности, всякие там отчёты комплексные делал запросто, как иные песню поют, то есть мурлыкал себе под нос и склеивал песенку в пухлые странички. Странички улетали к машинисткам, а потом, изрядно похудевшие, опять возвращались к Олеговичу. Так всё и летало туда-сюда, пока не исчезало бесследно до следующего планового аврала.
Кто у нас работает в лёгкой промышленности? правильно, одни женщины. Ладно бы обычные женщины, а вот Олеговичу в подчиненные попались исключительно умницы и красавицы. Все материалы ему поступали в таком прекрасном виде, что делать с ними почти ничего и не надо было, так, щёлкнешь пару раз на калькуляторе и порядок. Ножницы, упомянутые, – инструмент чистого начальственного удовольствия и создания достойного зарплате бумагооборота. С работой, как видите, всё у Олеговича было решено, а вот в личных вопросах всё постоянно висело в воздухе, если вообще было, кому в его личной жизни висеть. Скажете, разэтакие чудесницы ему попались, а он оплошал, что ж за мужик такой. Вот вы и не правы, мужичок Олегович был совсем и не плохой, просто в личном плане ему не везло. Флиртовали все вокруг напропалую, а вот серьёзно что позволить, а иногда даже и несерьёзно позволить, так нет - этого на работе не было.
Тут ещё и контраст играл огромную роль во внерабочее, так сказать, время. Подумайте, встречаете вы каждый день на работе только умниц и красавиц, так кинетесь вы после этого на какой-то ширпотреб, выражаясь языком лёгкой промышленности. Нет, разумеется, нет и ещё и ещё раз нет. Можно даже сказать, что ваш вкус совершенно уже испорчен ежедневным общением с идеалом. Да, трудно от идеала отойти, когда он манит тебя, манит, и забываешь уже, что ничего от него, кроме звуков небесных и романтического ореола не имеешь. Грустно было Олеговичу не ощутить, не пощупать идеала, вот и в окне ничего, что могло бы его порадовать, не происходило. Всё то же самое, что видит любой человек, забросивший в заоконье блуждающий до полного заблуждения взгляд. Вот только одно радовало. В доме космонавтов, так его здесь все называли, потому как туча запущенных когда-то космонавтов в нём жила, а именно он и был виден Олеговичу, кто-то, но не космонавт, задумал помыть своё окно.
Ах, как обрадовался Олегович, когда увидел это представление, и не иронизируем нисколько, ведь когда ничего ровным счётом не происходит, то и девушка симпатичная, восставшая из квартирной тьмы на освещённое солнцем окно, событие. Точно, ещё раз внимательнее приглядевшись, отметил Олегович, про себя конечно, чтобы идеалы не всполошились: она очень симпатичная. Симпатичная она - это точно, но вот как она моет окно, как моет, просто нарочито неправильно, как я предупреждал не делать, вот именно так она и делает. Ах, как нехорошо. Олегович до того распереживался, что совершенно забыл о том, что не могла слышать девушка его утренних указаний, разве что не была телепаткой.
Однако нет, и телепаткой она не была, а то бы точно воспользовалась предоставленной совершенно бесплатно и технологично-легкомысленным способом информацией, без напряжения глаз чтением. Не воспользовалась, значит, и провидицей не была. Олегович подозрительно окинул взглядом работавшие в поте лиц идеалы, чтобы не заметили его маневра, и осторожно подошёл к окну. Конечно, человек так устроен, что и соринки у себя в глазу не заметит, поэтому и не заметил Олегович, что их институтское окно, было бесцеремонным способом вырвано из заклейки и просто открыто, безо всякого хорошего или плохого мытья. Сложив руки на груди, для создания углублённого вида в мысли, Олегович, таким способом обеспечил себе интимный обзор, как бы выдвинувшись из грубой обыденной обстановки научного центра в широкие просторы жизненной правды полной соблазнов и просто расследуемых тайн.
Девушка пыталась дотянуться до фрамуги, дом был и правда, космонавтный, так что окна были тут - ого-го. Не получалось ничегошеньки у девушки и она, как и всякая бы на её месте, отложила это на «потом». Сначала, - размышляет она, - вымою все окна, а потом уже придумаю, что с фрамугами делать и как их образ в чистый порядок приводить. Дело шло независимо от выбранной технологии и дошло уже до протирки окон газетами жёлтого направления, когда мысли девушки и так вполне легкомысленного содержания, коснулись уже конкретного предмета, а именно, Олеговича. Вот так очень просто взяли и коснулись. Зрение у девушки было отличное, она отлично им воспользовалась и хорошо рассмотрела солидного стройного мужчину в противоположном окне.
Знала бы она откуда такая стройность у Олеговича, сколько трудов положили преподаватели Суворовского училища на то, чтобы добиться такой осанки, хотя, о чём это мы, где как не в армейских заведениях это и умеют, да не хуже, а лучше, чем на всяких модных спортивных сборищах. Что там осанка, а скольких трудов стоило однокашникам найти для Олеговича это место работы, совсем и не пыльное, сколько поколений выпускников в этом участвовало. Вообще-то смотря как считать. Говорят, если правильно считать, то до первого человека на земле всего лишь сорок человек, это если все их жизненные пути вытянуть в одну линию, а не в плоскости вульгарной протяжённости жизни каждого рассматривать. Вот и у Олеговича из этих сорока, было от силы два человека, до его устройства на тёплое место.
Зачем всё это надо знать, когда застучало вдруг сердце, подстёгнутое недостатком витаминов и растревоженное птичьими трелями из космонавтского двора, эх, ничего знать и не надо тогда, точно говорим. Вот девушка ничего себе такого и не думала и не говорила. Она только поправила халатик, да так поправила, что машинально показала свои ножки в самом выгодном ракурсе, машинально вскинула свою руку, подняв выше и без того высокую грудь, машинально провела по пышным волосам и покачнулась…
Вот она поправляет халатик, Олегович вытягивается во фрунт, вот поднимает руку, Олегович максимально высовывается из окна, вот проводит по волосам, Олегович …
… Они шли, держась за руки, по Тверской. Только что они свернули на неё, обогнув вход в ресторан гостиницы Центральной. Всё вокруг себя высверкивало, собой гранилось и плясало лучами. Всё вокруг бешено вращалось, выдавало себя за другое и пело высокими звуками, едва узнаваемыми как скрип тормозных колодок, как встряска троллейбусных проводов и хлопанье входных дверей в магазины и подъезды. Народ не шёл, а валил им навстречу и уворачивался сам от их непринуждённого хода. Спешащие прямо и, казалось неудержимо, его отдельные человеко-частицы почти натыкались на эту пару, но успешно её обливали, будучи по общим свойствам уже толпой - так обливает ручей выступивший на поверхность камень. Им было на всех наплевать, им было всё равно частица перед ними или толпа. Они зашли в один магазин и купили там страшное количество страшно дорогого парфюма.
Зашли в другой и купили полный свод русских летописей. Потом в третий, нет, это был уже не магазин, они купили в этом заведении две огромные коробки пиццы. Потом зашли в следующую дверь и купили там ей сапоги, а ему зонт с костяной ручкой, потом в следующую и купили там ей сумку, а ему перчатки, потом купили Олеговичу итальянский костюм, потом купили старинное бра в антикварной лавке, потом…
Потом они свернули в Козицкий переулок, ещё раз свернули направо в подворотню, попали во дворик, нашли мусорный контейнер и всё, что накупили, выгрузили прямо туда, в него, в открытую жестяную пасть, не заботясь уже ни сохранности коробок, ни о сохранности дорогой позолоты на бронзовом бра, ни о дорогой шерсти итальянского костюма, у которого уток был какой-то особый и чему-то там равный, выбросили с особым удовольствием весь парфюм, но уже прямо на груду мусора, которая была высыпана тут же рядом, из другого, опрокинутого кем-то злобным контейнера и упали.
Они так упали на этот мягкий мусор, что вокруг взлетела белыми крыльями упаковочная бумага, а жестяные и пластмассовые банки покатились из-под ног в зазеленевшую бутылочными осколками газонную траву. Олегович жадно припал к открывшейся косточке под шеей девушки, она сбросила с Олеговича пиджак. Почему-то никто из прохожих даже не смотрел в их сторону. Никто даже и не сказал грубо, ехидным вопросом испросив: «А что вы здесь делаете, а почему вы вообще позволили себе любить друг друга в этой помойке?», - никто не спросил: «… а можно я заберу у вас вот эти духи или вот этот костюм или свод русских летописей, ведь вы же всё равно всё это выбросили». Нет - никто ничего не спросил…
… Что случилось? Что-то тут случилось. Кто это? Участковому уже надоело отвечать на вопросы жильцов и прохожих, он только махнул рукой и сказал: «Каждый год одно и то же, начнут окна мыть так и падают из домов, только сегодня ещё и из института кто-то упал, давно уже оттуда никто не падал».