Бог в заточении

…
Я, Автор сего творения, не претендую:
1) на уникальность написанного мною сюжета
2) на уникальность созданных мною персонажей
3) на уникальность выбранного мною стиля
Я, Автор сего творения, признаюсь в том, что мое творение преднамеренно пародийно и примитивно.
Я, Автор сего творения, прошу считать абсолютно случайной любую мою претензию на подлинность и гениальность нижеследующего…

(отрывок из необходимого примечания Автора)


БОГ В ЗАТОЧЕНИИ (Экспериментальная проза)

1.
Начало –

- обычная проблема. Всегда чувствуешь какую-то неловкость, будто стесняешься белой чистой бумаги, стесняешься пачкать ее кривобокими буквами, складывающимися в слово, стесняешься слова. Каждого слова в отдельности…слова.
С чего начать? Вроде, логично начинать сначала. Да только «начало» - настолько растяжимое понятие, что никакая логика до него не дотягивает. Вот интересно, как Бог, великий и беспредельный, имея в своем бытии и своим бытием бесконечность смог выбрать в ней некую точку, которая явилась началом времени и мира? Только он этого не делал. Во-первых, это было бы немного оксюмороно «начинать с точки», а во-вторых, точку не выбирают – ее либо ставят, либо - нет. Да и зачем я вообще завела разговор про точку? До нее еще нужно дойти. А что было в начале все итак прекрасно знают…
Впрочем, слова - словами, а дела - делами. К черту все эти абстрактные разглагольствования. Проще надо. Люблю начало пьес – в них нет никакой абстракции, отвлеченных толкований, блужданий в эпитетах, метафорах и аллегориях. Все четко и ясно – место действия, персонажи. И хотя я не собираюсь писать пьесу, позволю себе для «начала» воспользоваться той же упрощенной схемой. Во всяком случае, попытаюсь…Это на самом деле не так-то просто. Знаю, что очень скоро вопреки моей сознательной воле проявится субъективизм, прорвется за «строгий слог» и будет хлестать в разные стороны, как вода из сорванного крана, затопляя собой, а вернее, мной всю простоту и ясность. Ох, сколько воды польется! Заранее прошу за это прощения и начинаю. Итак…
 
Место и время действия: помещение (впрочем, это может быть все что угодно, и «помещением» я назвала это только потому, что сие слово показалось мне наиболее подходящим и семантически верным. Мы были сюда помещены, значит - это помещение).
Помещение похоже на гостиницу. Номеров всего 8 - на каждого жильца. Плюс один общий зал – для совещаний, коридор и одна комнатка с сюрпризом.
Номера: одноместные (хотя нигде не сказано, что нельзя принимать гостей).
Обстановка в номерах предельно простая и не нуждается в лишних словах. Все довольно обычно, так, что любой, даже не обладающий живым воображением человек может с легкостью ее представить… Отмечу только, что в каждом номере имеется кладовая со съестным и санузел (это примечание необходимо лишь для того, чтобы создать впечатление, что жить в этой «гостинице» можно)… Окон нет.
Зал для совещаний: большая комната, в центре круглый стол, вокруг него 8 стульев. На стене часы. Работают. Все опять-таки очень просто и лаконично. Окон нет.
Коридор: коридор как коридор. Длинный узкий. По обе стороны двери в комнаты. Двери, ведущей наружу нет. Окон нет.
Комнатка с сюрпризом: четыре стены, высокий потолок, для того, чтобы поместилось высокое деревце… Высокое деревце: на деревце – веревка, на веревке – петелька, под петелькой стульчик… примерно на таком расстоянии, что если человек встанет на стульчик, его голова будет находиться в аккурат на уровне петельки (это примечание необходимо лишь для того, чтобы создать впечатление, что в этой «гостинице» можно и не жить)…Окон нет.

Персонажи… С ними все гораздо сложнее, чем с помещением. Я ведь тоже отношусь к ним. И мое отношение к ним на корню пресекает какой-либо объективизм. Так что описывать персонажей буду, как получится.

Персонажи:
Мужчина лет 30-40, великодушно получивший имя Кейн и взрывной характер. На вид крепкий, сильный, грозный, опасный. Смуглое лицо, отягощенное увесистым подбородком (этот изъян неуклюже прикрывает куцая бородка) и, для сохранения нужной массы головы, не сильно перегруженная скошенная под орангутанга лобная часть (этот изъян с лихвой скрывает громоздкая черная кучерявая шевелюра с редкой проседью). Он тертый кочан, видавший бои (и благополучно это забывший) вояка. Его страх всегда воплощается в ярость, а его смятение всегда маскируется грубостью и матом. Не знаю, в какой среде рождаются и развиваются такие, как он, но в ней естественный отбор явно происходит по устоявшемуся и доказавшему свою состоятельность принципу - выживает сильнейший. А дальше эволюция делает свое темное дело, постулируя и без того известный факт – «сила есть, ума не надо». С биологической точки зрения – типичный и за сим абсолютно неинтересный экземпляр.
Другой экземпляр, вернее, экземплярша - Анна. Женщина лет 40, пресноватой, не очень привлекательной внешности. Худое лицо, незаметно вытягивающееся в клювообразный нос, который явно создан для того, чтобы всюду соваться; зоркие (не путать с прозорливыми) глазки и длинная жилистая шея. Кажется, она важная птица. По крайней мере, лезет из перьев вон, чтобы казаться таковой. В ней тоже есть что-то от военного, только уже не солдатское, а скорее генеральское…Хотя, вполне вероятно, она в прошлой жизни (назову ее пока «жизнью до») была заурядной леди-босс в какой-нибудь задрипанной фирмочке. Эти замашки «а-ля шеф» - как врожденный и неизлечимый порок: особая хватка, деятельный подход, страстность в отдаче приказов, распоряжений, полная беспристрастность во всем остальном и многократно отрепетированный паралич всяких эмоций. Отрепетированный в совершенстве, но проблема в том, что репетиции кончились, и начинается спектакль. Как она поведет себя на сцене остается только гадать…
Далее Мари. Прелестная Мари. Милая Мари. Добрая Мари. Сестра милосердия. Кузина добродетели… Сострадание и жалость. Человечность и всепрощение.
Пречистый взор не тмят дурные мысли
Лазурные глаза – в них скорбь за всех и вся…
Но роль ее проста и так ясна, что лишних слов о ней употреблять не стоит.
Пока не стоит…
Переходим к следующему.
Следующий - самый нужный среди нас человек - Антон Михайлович. Честно. Как только он открыл рот, все именно так и подумали… Ему лет 60-65. Маленький, сухенький, но живенький. Блестящие глаза и не менее блестящие речи, подозрительно отдающие психушкой. Он на все знает ответ. И знает, потому что Верует. И мы узнаем, как только Поверуем. И покаемся в грехах. И попросим милостыню Божью. И помолимся. И Бог простит. И наступит царствие света, и добра, и мира, и добра, и мира, и света, и благодати, и добра, и мира, и света, и добра, и мира…И благодати. И все в том же духе...
Вот-вот , и я тоже подумала: «Только его нам здесь и не хватало!»…
Ник – имя следующего. В «народе» – «Симпатяга Ник». Фигура необычайно популярная и невероятно любимая среди всех…ну или почти всех постояльцев. Если судить по разговорам, количество его добродетелей в численном отношении значительно превосходит его рост (в миллиметрах) и его возраст (в секундах). Эта всеобщая любимость делает его тоже опасным человеком…Когда я, в силу своей контрастно-противной натуры, попробовала отпустить пару скептических замечаний в небрежно ироническом тоне касательно положительности Ника, то все постояльцы посмотрели на меня…не совсем прямо. Ну или почти все. Среди исключений и сам Ник, который лишь мило дружелюбно улыбнулся. Отвратительный тип. Всегда не в меру лоялен, невыносимо тактичен и необъяснимо полезен…За всем этим чувствуется огромный корыстный интерес – нравиться всем. Абсолютно всем. И он уверенно добивается своего. Подумайте, какие качества Вам нравятся в людях? Будьте уверенны – Ник ими обладает. Он добр, но за Вас готов разорвать на куски любого, он по-своему умен, но его ум никогда не посмеет соперничать с Вашим, он скромен, но не замкнут и всегда готов поддержать любой разговор, на любую тему, в любом тоне – как Вам будет угодно. Он может безропотно или восторженно согласиться с Вашим мнением, а может и поспорить, но только, чтобы дать Вам острее ощутить вкус победы и свое превосходство над ним. У него есть чувство юмора, но он не остроумен. Увы, остроумие требует и острого языка, а этого он себе не может позволить. Его шутки всегда добрые…правда, поэтому не очень смешные…но, зато, необидные и даже безобидные. Одним словом - эдакий засахарившийся мед. Сладкий, ароматны, душистый, липкий и противный. С ним долго не пробудешь – начинает слипаться.
Далее Линь… Она персонаж не менее интересный, чем «Симпатяга-Ник». Заспинным прозвищем ее наградили уже в первый день, и прозвище это, хотя по своей сути и не является обидным, все-таки ни разу не произносилось вслух в ее присутствии. Итак, «народ» (в первую очередь в моем лице) тайно окрестил ее «Ориентальной Энигмой». Ориентальность по большей части относится к ее внешности – всему виной татаро-монгольская или монголо-китайская кровь. А вот со второй частью прозвища дело обстоит сложнее. То есть, на поверхности все кажется элементарным – она почти всегда загадочно молчит, от того и «энигма» полная. Но вот многие постояльцы почему-то стали воспринимать ее немногочисленные слова и ее продолжительное молчание, как некий шифр. Боже упаси, ничего сложного!- Скорее всего, это нечто вроде азбуки Морзе или двоичной системы– говорит-молчит, молчит-говорит. Они даже не представляют, насколько их предположение близко к истине. Пожалуй, единственная ошибка этих доходчивых востряков заключается в том, что они склонны принимать молчание за ноль, а говорение за единицу, хотя в ее случае все обстоит как раз наоборот.
В общем, из всех членов экипажа лишь двое достойны доверия. Я и…Хотя, честно признаться, я бы не всем посоветовала доверять мне. Субъективизм, черт бы его побрал…И собственные интересы. Но что поделаешь? - Я ведь тоже человек, и уже обзавелась личными предпочтениями и симпатиями. Я отдаю себе отчет в том, что, если случиться что-то непредвиденное (а оно обязательно случится… более того – уже случается) я буду в большей степени настаивать на непричастности одних и виновности других не зависимо от фактов и улик. Но в целом, я себе доверяю.
Так вот, помимо себя самой можно попробовать доверять Андрею. Я это поняла не сразу, потому что сначала все мои усилия уходили на то, чтобы побороть страстное желание отправить этого типа в комнатку с сюрпризом раз и навсегда…Но Андрей…
О, это на редкость целостная личность. Его внешность и его характер настолько гармонируют друг с другом своей мрачностью, трагичностью и пессимизмом, что он производит очень глубокое и однозначно удручающее впечатление. Мне он нравится. Пожалуй, слишком острый, чтобы быть красивым, но опять-таки не в этом дело. Разглядывание его физиономии одновременно сравнимо с катанием на крутых американских горках и хождением босиком по иглам. Острые скулы, острый подбородок, острые уголки тонких сжатых губ (наверное, скрывающих острые клыки), острые черные брови, вздернуты к вискам и круто ниспадают к переносице тонкого острого носа. Под острыми бровями две пропасти, со дна которых остро смотрят на тебя огромные черные глаза. В них толком то и не посмотришь – можно уколоться. Но если все же осмелиться посмотреть, то в остром взгляде можно увидеть скорбное понимание ситуации и осознание обреченности…Давно нестриженные черные волосы постоянно всклочены у лба рукой, шерудящей мрачные думы в его набитой скептицизмом и пессимизмом черепной коробке. Плюс сигаретка в зубах – когда котелок варит, без трубы не обойтись. И вот этот потрясающий персонаж тоже имеет честь быть постояльцем этой «гостиницы». К своему несчастью.
К моему удовольствию.



2.
Ну а теперь все по порядку:

Что случилось? Возможно, что-то случилось еще «до», но это никому неизвестно. Гипотезы, предположения, нелепые теории. Известно лишь то, что осталось «после», и с этого момента начнем.
Первый день…
Помню я это первый день (что еще остается помнить?). Представьте себе, открываешь глаза. Мрачная комнатка 5х4, кровать, тумбочка, лампочка – все чин-чинарем. Только в башке такой вакуум, и сердце будто заикается вопросами. Где ты? Что случилось?...Кто ты вообще такой…?
На тебе рубашка, на рубашке табличка, на табличке имя. Твое ли имя? Вроде да…А может и нет.
Вы представили, насколько жутко становится?
Ужасно жутко.
Как я уже упоминала в «начале», в комнате нет окон, но есть три двери. За одной мини склад съестного – консервы, концентраты, соки – навалом. Прожить можно. За другой дверью – ванная, туалет, горячая вода. Можно даже пожить!
Вот если бы не вакуум в башке…
За третьей дверью коридор.. .Думаешь, сейчас выйду и все узнаю. Но не тут-то было. В коридоре незнакомые люди с ошарашенными глазами и перепуганными лицами. Ходят, таращатся друг на друга, как ты на них, и то и дело бормочут себе под нос «Ничего не помню», «Где мы?», «Вы кто?». Какой-то невменяемый старичок носится взад-вперед и орет «Боже, спаси нас и сохрани! Это все он! Его козни! Его!».
Ловить его (в смысле старичка) бесполезно. Ловить Его (в смысле того, кто строит козни) еще рано. Поэтому на паникера стараются сильно не обращать внимание. Потом кто-то, якобы случайно, обнаруживает комнату с секретом, и последующая сцена напоминает кадры из немого психологического триллера. Даже старичок примолкает и, слава его Богу, впадает на последующий час в какое-то подозрительное, но не малоприятное для окружающих оцепенение.
Спустя час проясняется лишь общее положение.
Наш дом- коммуналка хоть и с персональными санузлами на 8 жилых комнат и один общий зал. Нас 8 человек (слава богу, всем комнат хватило – никто не бомжует). А, чуть не забыла про ту комнатку…запасную…Странное дело, про нее на самом деле все помнят, но стараются забыть, и иногда это неплохо получается…
Что точно ни у кого не получается, так это вспомнить что-либо о самом себе. У нас у ВСЕХ стерта память. Во всяком случае, ВСЕ так утверждают. Вопрос в том, стоит ли верить КАЖДОМУ? Но это вопрос на будущее, а оно для нас, судя по всему, пройдет в этом месте, потому что в нашей «коммуналке» нет ни окон, ни дверей наружу. Мы не просто заперты – мы заточены…
Совещание в общем зале. Все сидят серьезные, мрачные: все-таки потеря памяти – дело не шуточное. Но радует, что у других та же проблема. И надежда, что сейчас вот все проясниться, что вместе эта проблема как-то разрешиться, что найдется среди присутствующих светлая голова и предложит выход… Какая глупая надежда!
Эта женщина – Анна - предлагает всем высказать свое мнение о происходящем. Начинает первой:
- Пока я могу только строить гипотезы, а гипотезы нуждаются в доказательстве. Так что рассматриваем это как версию. Скорее всего – это какой-то эксперимент, на который мы добровольно согласились. Амнезия – одно из условий эксперимента, она временна и вызвана каким-то препаратом или иным средством блокирования участков мозга, отвечающих за память.
- И какова, по-вашему, цель эксперимента, - спрашивает высокий симпатичный паренек, пронаименованный Ником.
- Цели могут быть разными, - отвечает Анна, - Например, получение важных сведений психологического характера о поведении отдельных индивидов в сложных ситуациях, выявление способности взаимодействовать друг с другом при отсутствии представлений о своем собственном «я», наблюдение за формированием нашего «я» в изолированных условиях, наблюдение за формированием и поведением малых групп, при отсутствии в них полноценных личностей.
Похоже на четверочный ответ на экзамене по психологии с курсов подготовки бизнес-леди. Мне приходится возразить:
- По-моему, здесь у всех есть собственное «я». И еще какое!
- «Я – это моя память», - цитирует Анна.
- А темперамент? А характер? А знания? Ведь у нас у всех есть некие знания и опыт «вне личностного» характера. Амнезия очень выборочно лишила нас только сведений о самих себе. Но разве от этого мы перестали быть личностями? – поддерживает меня красивая девушка - Мари.
Анна решает незаметно подкорректировать свою мысль:
- Дело в уравнении. В отсутствии опыта личностного характера мы становимся равны.
- Как лабораторные крысы, - изрекает кто-то (я не разобрала кто, и лишь спустя время отметила, чья это дурная привычка, швырять на ветер подобные замечания).
Подает голос человек по имени Кейн.
- Может и эксперимент, хрен его знает…Но мне он не нравится. И крысой я быть не желаю. Надо отсюда валить. Стены ломать, потолки...
Откликается Ник:
- Да- да, думаю, вы правы, что это эксперимент…Хотя я поначалу подумал, что это похоже на анабиотический, сон. Ну, знаете, как в фильмах про космические путешествия…
В зале раздаются смешки. Парнишка явно начитался фантастики. Он смущенно улыбается и продолжает, - Но я полностью согласен с тем, что нам надо выбираться отсюда.
Мари серьезно и со знанием дела возражает:
- После анабиотического сна, организму нужно время, чтобы восстановиться. Но, судя по всему, мы физически чувствуем себя нормально, так будто наш сон не превышал обычную суточную норму. Отсюда делаю вывод, что здесь мы находимся сравнительно недолго. Но неважно, что это – эксперимент или какое-то другое испытание – мы одна команда и от нас ждут сотрудничества.
Я с трудом сдерживаю усмешку. Кто-то нет.
Чтобы замять неловкую ситуацию, вызванную несдержанным всплеском скепсиса, Анна поспешно обращается к девушке с азиатской внешностью, Линь:
- Теперь слушаем Ваше мнение.
Та невыразительно, но весьма загадочно оглядывает всех и тихо замечает:
- Мы здесь неслучайно. И здесь должны быть именно мы.
Все озадаченно таращатся на нее.
- Что ты имеешь в виду? – переспрашивает Кейн.
- Нас подбирали, - равнодушно поясняет она.
- Ну и что? Это имеет значение?
- Не знаю.
Ну конечно, откуда ей знать? Ее спросили – она сказала. А если бы не спрашивали – отмолчалась бы. И никакого значения это бы не имело.
- Она права! – вдруг подхватывает старичок - Михалыч, - Мы здесь не с проста очутились. Нам дарована возможность спастись. Путем прозрения. Путем очищения нашей души. Путем веры. Это испытание, но оно не есть наша кара – оно есть наше спасение. Здесь, отрезанные от всего суетного, мы можем, как никогда сильно ощутить близость Бога. Здесь нам больше не на кого уповать. Здесь нам некуда спешить и ничто нас не отвлекает от пути прозрения. Здесь, в этом мрачном месте я вижу свет. Это свет в конце – там, где за мраком сомнения и за муками недоверия и отрицания наступает царствие Божье – царствие добра, мира и благодати…
Мне хочется добавить «аллилуйя», но лучше промолчать.
- Ладно, ладно, успокойся – прерывает его Кейн, - Мы, б…ь, все поняли. Посиди, помолись, а мы посмотрим. Если ты попадешь отсюда в рай, то может, мы тоже последуем твоему примеру.
-Ты говоришь так, потому что не веруешь. Так ты себя не спасешь, и никто тебя не сможет спасти. Пойми, все это случилось по замыслу Божьему и…
- Довольно с меня этого бреда! Либо ты сейчас же закроешь пасть, либо я размозжу твою челюсть так, что ты больше и слова промямлить не сможешь!
Мари вскакивает с места:
- Ну, спокойней! Что Вы, в самом деле? Кейн, мы все немного напуганы, все немного не в себе. Но это не повод грубить и угрожать друг другу. Мы обязаны уважать друг друга и уважать мнение каждого. Верить или не верить – это личное дело каждого. Но зачем становиться врагами? Мы ведь все люди…
- Я только хочу сказать, что не намерен тратить время на бред сбрендившего, вшивого фанатика и…
- Время у нас, судя по всему, есть, - прерывает его на сей раз Анна, - Но я согласна. Пора послушать и другие мнения. Мы еще не слышали ваше предположение, - обратилась она ко мне.
Высказываться мне не очень хочется, тем более, что пока мне нечего сказать. Но я делаю собравшейся публике одолжение.
- Что ж, я поддерживаю мнение большинства, о том, что это эксперимент, но я, простите, не помню, чтобы давала добровольное согласие на такое. Да и не могла я его дать ни при каких условиях. Подобные эксперименты над людьми, отрицательно влияющие на их мозговые процессы, запрещены, не так ли? Поэтому в насильственном аспекте нашего заключения я уверена. Более того, думаю среди здесь находящихся есть тот, кто в курсе всего происходящего, кто все спланировал и теперь наблюдает..
По залу проходит шепот, но шепчутся не друг с другом, а сами по себе. Потом враз замолкают.
Очередь «высказываться» переходит к Андрею - человеку с довольно-таки странной внешностью и не менее странным поведением. Он сидит немного в стороне с дымящейся сигаретой в зубах и не спешит делиться своим мнением. Только мрачно смотрит на всех исподлобья. Взгляд его медленно и тяжело переползает от одного к другому, и человек, попавший под этот взгляд, смущается, начинает неловко ерзать на стуле, будто на него действительно наползло что-то тяжелое и всей своей мощью давит на него бедного - несчастного…Взгляд Андрея не обходит стороной и меня. На мне он останавливается.
 «Это он» - легким шелестом проходит по залу. Не знаю, кто это шепчет, а кто откликается и поддакивает. Лично я – молчу.
Странный тип ухмыляется, отпускает из тонких губ сигарету и решает заговорить:
- Сорок семь лишних секунд молчания – и вот я уже под подозрением, и вы меня ненавидите. ЭТО не я. Однако, ее неосторожное и опрометчивое предположение (он пренебрежительным кивком указывает в мою сторону) наметило курс наших дальнейших действий – ищем шпиона, и характер наших взаимоотношений – подозрительность, недоверие…вражда и страх. Что ж спасибо (его благодарность адресована персонально мне). А то ведь здесь и впрямь от скуки захиреть можно! А так целый детектив можно разыграть.
Я отмахиваюсь, мол, не стоит благодарности…
Андрей продолжает:
- Теперь по поводу происходящего: лично мне импонирует версия с Божьим замыслом и промыслом. Естественно, уповать нам тут не на кого, поэтому остается только Бог. Естественно, это его замысел. Естественно, он нам указывает выход, путь к спасению – свет в конце тоннеля… то есть коридора - там есть одна комнатка…вошел, покаялся, помолился, головку в петельку – и ты спасен. Бог доволен.
- Это не так, - возмущается Михалыч, - Та комната – соблазн, искушение, испытание нашей воли и веры. Мы не должны даже думать о ней!
- Как о древе познания в Эдемском саду, - уточняю я, но старичок, явно не уловив суть моего сравнения, еще возмущенней восклицает:
- Как о грехе! Величайшем грехе!
- Но мы же ничего не помним, - тихо произносит Линь.
Судя по лицам, никто опять не понял, к чему она это сказала, и что имела в виду. Разве что Андрей…
- Верно, мы ничего не помним. Мы не помним, кто мы, мы не помним, как сюда попали, мы не помним, есть ли на нашей совести грехи. А поскольку совесть – это лишь агония памяти за совершенное, то, не помня своего прошлого, мы не нуждаемся в совести. Мы стерильны. Чисты. Святы.
- Да что ты такое говоришь! – вопрошает пресвятая Мари, - Совесть – это основа существования в обществе, среди людей. Разве человечность в отношениях друг с другом возможна бес совести?!
-Человечность…- Андрей словно смакует это слово.
Понимаю - вкус у этого слова, действительно, пикантный, с горчинкой… И пока Андрей им наслаждается, я замечаю.
- Отношениям между нами еще только предстоит сложиться. А совесть первой проснется у того, кто согрешит.
- А если это, б…ь, тюрьма и мы тут все заключенные преступники? – воображение Кейна наконец-то дозрело хотя бы до этой нелепой версии.
Ник, верно, завидев в этой фразе оскорбление и унижения достоинства всех собравшихся, поспешил встать грудью на защиту «народа».
- Никто из нас не похож на преступника. Это же видно! Здесь все образованные порядочные люди.
(Как он неумело и бесстыже льстит!)
Анна выдвигает свой аргумент против:
- Даже, если это так, зачем стирать память преступникам? Да и будь это тюрьма, нас бы содержали в других условиях. А здесь все в плане проживания неплохо обустроено.
- Согласен с Анной, - вторя ее тону и интонации, произносит Андрей, - Наличие просторных номеров с персональными санузлами неоспоримо свидетельствует о том, что это не кутузка, а пентхаус пятизвездочного отеля.
Потом снова своим холодным тихим голосом продолжает:
- Но мы немного отошли от темы. Факт остается фактом - мы ничего не помним. Здесь и сейчас мы чисты и не можем ни в чем раскаяться. Если Богу угодно, чтобы мы раскаялись, значит ему угодно, чтобы мы здесь же согрешили. Как же можно согрешить в таких условиях: у нас нет ни денег, ни оружия, ни даже жен и мужей, чтобы прелюбодействовать? Все равны. И у каждого свой номер люкс. Рай, да и только! Что остается делать? А тут деревце припасено на случай появления такого вопроса. Таким образом, деревце с петелькой в последней по коридору комнатке является нашим единственным пока что потенциальным путем к спасению. А про то, что это единственный видимый выход я и говорить не буду.
Меня забавляют и тон Андрея. Я понимаю, он тоже напуган, тоже ничего не знает, но издеваясь таким образом над собравшимися, он надеется, что кто-нибудь скажет, а главное докажет (да так, чтобы он поверил) более оптимистическую версию происходящего.
Баловать его никто не собирается, а Михалыч воспринимает эти его слова на полном серьезе и на свой лад…
- Да ты…Да ты, сам Сатана! – захлебывается он, - Не слушайте…! Не слушайте его!
Никто итак особенно не прислушивается к Андрею, лишь украдкой, исподтишка поглядывают на него, как на любопытный пример смышленого психа.
- Грех – грех то, что ты говоришь! Грех в твоей душе! – не унимается старик.
- Значит, придется в душе раскаиваться, - печально ухмыляется он.
Мне хочется добавить «аминь», но лучше помолчать.
- Нет…Нет! – поправляется Михалыч. - У тебя нет души (Бедняга даже не может определиться, что есть, а чего нет) – ты Сатана!
- Нет души - нет греха, - мрачно заключает он, - Нет спасения. Есть только комнатка в конце коридора.
Разочарованный Андрей выкидывает на пол давно догоревшую сигарету, встает и не спеша уходит.
Наступает неловкое молчание. Анна пытается как-то сгладить неприятные впечатления нашего первого совместного мероприятия:
- Что ж, каждый имеет право на свое мнение. Но сейчас…
Она на секунду прерывается, потому что Михалыч вдруг срывается со стула и пулей вылетает из комнаты.
- …Но сейчас нас всех должно волновать лишь практический подход к данной ситуации – реальные предложения по поводу того, что нам делать и как отсюда выбраться.
- Именно, - соглашается Ник.
Я не соглашаюсь:
- Сейчас – нет. Сейчас все слишком взвинчены и напуганы, так что пока предлагаю всем оставшимся по-хорошему разойтись, успокоиться, подумать, а уж потом совещаться.
Хотя Анне и не нравится, что я тут тоже лезу руководить, командовать и что-то предлагать, она все же соглашается и объявляет заседание жильцов закрытым.

Мы расходимся по своим номерам. Я выхожу последней специально, чтобы сориентироваться, кто где проживает. Первые от зала комнаты по левую и по правую стороны принадлежат Линь и Нику далее номер Мари, а в номер напротив никто не заходит. Зато из-за двери звучит грозная анафема старика. Нетрудно догадаться, что она адресована Андрею. Его тихий лукавый голос я тоже улавливаю, проходя мимо. Сама я проживаю напротив Анны. А предпоследние комнаты по коридору принадлежат Кейну, судя по всему, Михалычу, который пока в гостях. Рядом с их номерами только в торце коридора – комнатка с сюрпризом. Не знаю, имеет ли такое расположение какое-либо значение, но запомнить его на всякий случай стоит…

Таков первый день. Впрочем, день – понятие чисто условное. В зале (на это мы сразу обратили внимание и опрометчиво порадовались) есть часы, причем электронные. Когда мы собирались на циферблате горели цифры 21:21, что сразу дало понять, что дело было вечером. Хмм… вспоминается этот стишок – «Дело было вечером, делать было нечего…» Это про нас.
День, вечер, ночь, утро… И зачем вся эта сложная система с кружением небесных тел, когда можно просто обойтись часами и лампочками? Тут все предельно просто…


3.
Сюрпризы ждут нас впереди…

Это я про комнатку с сюрпризом – она активизировалась. Да я и не рассчитывала, что дерево с петлей понадобится только для отвода глаз. Знаете, как говорят: если на сцене вист ружье, оно обязательно выстрелит…
Я захожу просто проверить – получше посмотреть на «сюрприз»…
Сюрприз оказывается таким: старик уже висит в петле на дереве. Поникшая на грудь голова, неестественно вытянутая, будто тряпочная шея. Пепельно-серая под цвет волос кожа. Опрокинутый стульчик под вяло свисающими ногами.
Рядом с висящим стариком стоит Андрей. Судя по всему, он зашел сюда незадолго до меня и все еще не оправился от шока. Меня удивляет его лицо. То, что раньше казалось острым…Впрочем, может вчера это действительно было острым. Но все острое очень тонко и хрупко. Теперь все в нем будто надломлено…будто что-то проснулось внутри него, вздохнуло полной грудью и надломило поверхность ледяной маски.
Он подходит чуть ближе к дереву, дрожащей рукой дотрагивается до окоченевшей ладони покойника, нервно сглатывает, на секунду закрывает глаза. Потом, почувствовав мое присутствие, отворачивается, отходит в сторону.
- Я просто зашел проверить и вот…- словно оправдываясь, горит он. Его голос тоже звучит надломлено.
Прибегают остальные. С таким ужасом таращатся на труп старика, с каким можно только на живого мертвеца таращиться. Нет, он мертвый, мертвый на все 100%. Я констатирую этот факт.
- Не понимаю, как он мог решиться на это… - лепечет Ник, - Ведь он говорил…А это на самом деле грех.
Ему никто не отвечает. А зачем? Даже если я и догадываюсь, кто помог ему решиться, даже если кто-то еще догадывается, а кто-то просто знает…?
- Надо снять его, - решительно говорит Анна.
- Не надо, - резко произносит Андрей, – Пусть висит. Пока он висит – петля занята. А если снимите, дерево будет готово принять следующую жертву, - он смотрит на нас будто умоляюще, – Не надо.
- Что за чушь?! – взрывается Кейн, - Снимите к черту этого старика.
 Сам первым рвется выполнять свое же распоряжение. Я остановила его.
- Андрей прав. Пусть висит и напоминает. Таких смертей больше не будет.

Висеть то мы его оставили, но…
Просто удивительно как тут все предусмотрено! Из всех дверей эта, в конце коридора, единственная закрывается наглухо. Ни зазора, ни щелочки. Закрыл и забыл. Никакого тебе запаха разлагающегося трупа, никакого шума изнутри - вдруг мертвецу все-таки приспичит ожить? Хотя это вряд ли. Закрыл и забыл… И на двери даже не надо писать слово стена, чтобы все поверили, что это стена, в которую больше невозможно зайти. Страх и самовнушение способны чудом видоизменять не только двери и стены, но даже и самих людей.
Про смерть Антона Михайловича мы говорили только один раз – сразу же после того, как заперли комнатку, но еще не успели забыть. Разговор сложился следующим образом:
Мария: - Это переходит всякие границы. Второй день – и уже один мертв.
Анна: - Если бы это был научный эксперимент, его бы сразу же остановили.
Я: - Наука бывает разной. Но с человеческими жизнями она редко считается.
Кейн: - А по мне так без этого чокнутого даже спокойнее. А то ходил тут…
Ник: - Не надо так говорить. Да, он был сумасшедшим. Но живым. А теперь он мертв…
Линь: - Безумие осталось
Анна: - Ну, хватит об этом.
Мари:- Упокой Господь его душу…
Андрей: - …чтобы она не разгуливала по ночам по этому коридору и не тревожила нас своим присутствием.
Анна: - Довольно. Это ты его своими разговорами довел до такого.
Андрей (голос по-прежнему надломлен): - Я.
Молчание.
Я: - Ты раскаиваешься?
Андрей: - А зачем?
Я: - Обрящешь путь к спасению.
Молчание.
Андрей смотрит на меня с горькой усмешкой:
 - Я и спрашиваю, зачем?
Я просто улыбаюсь в ответ.
Ник: - Ну ладно, хватит спорить. Мы все сожалеем о гибели Антона Михайловича, но поделать с этим уже ничего нельзя. Нам надо думать, как самим выбраться отсюда. Живыми.
Анна: - Надо посмотреть, может у кого-нибудь в комнате есть подходящий инструмент, чтобы проломить стену.
(Тема «Смерть Михалыча» таким образом закрыта раз и навсегда).
Идею Анны проломить стену одобряют все, а вот идею о том, чтобы вся толпа входила в личный номер и рылась в нем никого не прельщает. Кейн говорит:
- Если бы у меня в номере был такой инструмент, я бы им уже давно воспользовался. И нечего вам копаться в моих вещах.
- Да что тут может быть твоего! - возмущаюсь я, хотя я его прекрасно понимаю - мне тоже не хочется пускать всех в свою обитель.
- О нет, думаю, у нас тут у всех есть какие-нибудь маленькие приятные для нас самих и неприятные для окружающих сюрпризы, - замечает Андрей.
- Что ты имеешь в виду?
- Ничего особенного. Какие-нибудь мелочи, удовлетворяющие наши самые ничтожные потребности, – он достает сигаретку, закуривает.
- Ну, признавайтесь, у кого тут еще какие «личные» вещи? – поддразниваю я и наблюдаю за реакцией.
Кейн нервничает.
- Ничего такого у меня нет. Поэтому и боюсь, что кто-нибудь подбросит.
 - Ладно. Значит, будем продолжать не доверять друг другу.
- Нет, - возражает Мари, - просто нам надо друг друга получше узнать. Доверять можно только тому, кого знаешь.
- Ты в этом уверена, - с вызовом вопрошаю я, и ловлю на себе ее ясный лазурный взгляд.
- Да. Уверена.


4.
Бессонница – дитя тяжелых дум…

Не знаю, скольких постояльцев она еще истязает, но, думаю, я - ее любимая жертва. Впрочем, это просто мой обычный эгоцентризм. В подтверждение тому шаги в коридоре. Тихий стук в дверь, и прежде чем я успеваю отозваться, кто-то входит ко мне в номер. Я вскакиваю с кровати, возмущено глядя на вторженца.
Вид у Андрея как обычно мрачный и подавленный, но вдобавок к этому еще и крайне встревоженный.
Я тоже встревожена, а вдобавок к этому еще крайне возмущена его бесцеремонностью.
- Что тебе нужно?!
Вместо ответа настойчивый жест, не терпящий никаких возражений – «иди за мной». Еще один жест – «молча». Я поспешно одеваюсь, следую за ним по темному коридору в общий зал. Входим. Все также интригующе безмолвно он указывает мне на стол. На столе записка. Я быстро пробегаю глазами по строчкам и еле слышным шепотом зачитываю:
«Цена Божьей милости – жертва, что вы принесет,
Пусть путь на свободу невинная кровь окропит».
Я перевожу на него взгляд, и несколько секунд мы просто молча изучаем друг друга. Эта игра в молчанку мне не по душе.
- Что бы это значило?
- То, что написано, - мрачно отвечает он.
- Хреново написано.
- Автор – не поэт. И мнит себя Богом.
- Автор ты?
Короткая усмешка.
-Я бы лучше написал, а у этого стихоплета явно нет ни ума, ни таланта.
Я не сдаюсь.
- Когда ты обнаружил записку?
- Только что. Сразу пошел к тебе.
- Зачем тебе понадобилось заходить в зал..(я смотрю на часы) в три ночи?
- Я думал, что забыл здесь сигареты, хотел забрать.
- Вечером я уходила последняя. Сигарет не видела.
- Я ДУМАЛ, что оставил их здесь, но так и не нашел. Увидел лишь эту записку, и решил позвать тебя.
Его раздражает мой допрос, но, осознавая щекотливость своего положения, он все же отвечает.
- А почему ты пошел именно ко мне?
- Я видел, что у тебя горит свет, и понял, что ты не спишь.
- Свет горел еще и в комнате Линь. Когда мы шли сюда, я видела полоску света из-под ее двери.
- Странно, я не заметил.
- Действительно, странно.
Мы обмениваемся взглядами наигранного недоверия и подозрения. Его взгляд оказывается правдоподобней и острей. Я вынуждена отступить.
- Ладно, пока не будем об этом… В любом случае, тебе стоило разбудить всех. Разве нет?
- Возможно. Но я хотел проверить.
- Что? - спрашиваю я удивленно.
- Ты ведь последняя уходила.
 Сволочь!
- Ты это брось! Неужели ты думаешь, что записку подложила я?!
- Думать что-то не вредно, главное ничего не утверждать. Я не утверждаю, что ты подложила записку.
- И на том спасибо!
Я отхожу в сторону, отворачиваюсь от его бледной физиономии.
- Если такой умный, лучше подумай, что нам теперь делать.
- Разбудить всех.
- Идиот. Мы оба и попадем под подозрение. Как сообщники.
- Что же ты предлагаешь?
- Оставить все как есть до утра. Никто не знает, что мы видели записку. Утром ее первый увидит кто-нибудь другой, и нам останется только вылупить глаза.
Он обдумывает мои слова.
- Ты, кажется, говорила, что в комнате Линь горел свет. Она могла нас слышать.
- Она ничего не слышала, - уверенно говорю я и осекаюсь, потому что как раз в это мгновение вышеупомянутая входит в комнату.
Она мерит нас холодным взглядом, и я понимаю, она многое слышала, особенно лишнего. Безмолвно подходит к записке, не поднимая ее, читает. Снова таинственные глаза всматриваются в наши лица. Наконец, крошечные лепестки губ выпускают на волю слово.
- Надо позвать всех.
Да будет все по воле твоей…
Все медленно вползают в зал, ворча и не понимая причину, по которой понадобилось поднимать их посреди пусть условной, но все же ночи. Мари тихо позевывает и сонно вскидывает голову, морщась от света. Ник, правда, как всегда бодр и свеж, как огурчик, но, чтобы не оказаться белой вороной и влиться в атмосферу всеобщего недовольства, мямлит, что его итак бессонница мучает, а тут только заснул, сразу разбудили. Кейн ругается и раздраженно бормочет, что нет таких дел, которые не могли бы подождать до пусть условного, но все же утра. Анна, не смотря на помятый вид, уже деловито читает записку, и уверенно твердой рукой передает ее по кругу, будто это обычная инструкция, с которой надлежит ознакомиться всем постояльцам. Все ознакомляются. Сонливое выражение на лицах заменяет угрюмость и удивление.
- Линь, что случилось? - просит рассказать Кейн. Из нас троих он почему-то решает сначала выслушать ее версию.
Она выдерживает паузу, потом тихо докладывает:
- Я слышала, как кто-то прошел мимо моей комнаты. Я оделась, пошла в зал проверить. Увидела их двоих. Они разговаривали. На столе лежала записка.
- Ты слышала, о чем они говорили? – допытывается Кейн.
И снова пауза. Уже длиннее. Линь изучает лица собравшихся, будто видит всех впервые, молчит. Молчание перед односложным ответом всегда предполагает выбор между правдой и ложью. Линь выбирает последнее, и мне остается только догадываться, почему.
- Нет. Я не слышала о чем.
Кейн переводит взгляд на Андрея.
- Ты обнаружил записку.
- Я.
Он хочет что-то еще спросить, но, видно, передумывает и странным тоном, в котором слышатся нотки сарказма, обращается ко мне:
- Ну а ты когда присоединилась к нему?
- Я не спала, слышала, как кто-то вышел из комнаты и направился в зал. Я оделась, вышла, увидела Андрея, пошла за ним. Видела, как он вошел в зал и взял со стола записку.
- Ты уверена, что видела, как он взял записку, а не положил, - вмешивается в допрос Анна.
Я не выбираю между правдой и ложью. Я лгу.
- Уверенна.
Догадываюсь, что Андрей не оценит мою услугу по его выгораживанию, а Кейн будет продолжать думать, что мы спелись. Но не это важно... Я делаю то, что считаю нужным.
Анна вдруг поворачивается к Нику.
- Ты говорил, что тебя мучила бессонница, и ты только что заснул. Твоя комната находится рядом с залом. Может, слышал, что ночью кто-то еще проходил - раньше их?
- Нет, ничего такого не слышал.
(А коли и слышал, так не скажет, побоится впасть в чью-то немилость).
- С чего вы вообще решили, что записку оставил один из нас? – проснулась Мари, - Это мог быть кто-то извне.
- Извне? – удивленно вскрикивает Ник..
- Тогда здесь должен быть какой-то люк или потайной ход, чтобы кто-то мог тайно входить и выходить, когда ему вздумается, - проговорила Анна, - Я еще в первый день обследовала зал, коридор и свою комнату на наличие жучков, камер и тайных ходов и ничего не обнаружила. Либо их здесь нет, либо они находятся в одной и ваших комнат…
- Тогда все равно получается, что, либо ЭТО один из нас, либо один из нас СООБЩНИК типа «извне», - заключаю я.
- Господи, да кто же тут может быть сообщником! – снова подал голос Ник, - Не надо сейчас сеять смуту. Нам надо как-то вместе выбираться отсюда, а не ссориться.
 Андрей, бледный и мрачный, как сама смерть опирается обеими руками о стол и исподлобья рассматривает всех:
- А смута уже давно началась. Он ведь именно этого и хочет – чтобы мы загрызли еще кого-то. Кровь невинного за свободу… А мы должны выбрать.
- Интересно, а как мы определим, кто из нас невинен, - ухмыляется Кейн, - Или им нужна кровь девственницы?
- Кровь агнца, - поправляю я, - Или, на худой конец, козла отпущения. У нас ведь есть козлы?
- Это ты про меня, мразь?! - вскрикивает Кейн. Орангутанг безмозглый. Не козел. Впрочем,…
- …Было бы желание, а козлы найдутся. И не один.
- Хватит! – у Мари сдают нервы, - Об этом вообще не может быть и речи! Никаких жертв. Это бесчеловечно!
Андрей, проявляя свою обычную реакцию на это слово, громко и горько ухмыляется, но не ничего не говорит. Только, вынув из кармана сигаретку, закуривает и уныло удаляется в дальний конец комнаты.
- Значит нужно порвать эту записку и выкинуть ее в сортир, - заключает Ник.
- А потом что? - тихо осведомляюсь я, - Будем рвать железные стены и прогрызать путь на свободу?
- Уж лучше грызть железные стены, чем людей, - с уверенным негодованием говорит Мари. И снова в дальнем углу комнаты звучат короткие смешки, больше похожие на звуки рыдания, и пафосное изречение:
 - Железа много в крови.
Тяжелый вздох. Андрей выбрасывает окурок и решительным шагом направляется прочь из комнаты.
- Ты куда, б…ь, собрался? – орет Кейн, - Совещание еще не закончено!
- Расскажите потом, до чего досовещались, - отзывается тот уже из коридора.
- Вот скотина!- с чувством произносит Кейн
- Я ему не верю, - говорит Анна, странно поглядывая на меня, будто намекая, что ко мне это в какой-то степени тоже относится и, вторя ее взгляду, все глаза в комнате тоже устремляются на меня.
Именно для таких случаев и созданы люди вроде Ника
- Думаю, сейчас мы все слишком устали и переволновались, чтобы что-то решить. Предлагаю оставить все до утра, - трезвонит он бодрым голосом.
Как ни странно, это действует. На сегодня я спасена от подозрения.
На будущее - надо быть осторожней. Не люблю слыть без вины виноватой.


5.
А по утру…

…все ведут себя, как ни в чем не бывало. Про ночное происшествие никто даже не вспоминает, и я понимаю, что принято негласное решение игнорировать записку. Сама записка бесследно исчезает (наверное, плавает у Ника в сортире). Вялые бессмысленные разговоры о том, что, мол, надо как-то выбираться. Одна такая же вялая и бессмысленная попытка прорвать металлическую стену подручными предметами (на стене не остается даже царапины). Кейн задумчиво почесывает кучерявую шевелюру, тщетно пытаясь добраться до головы, непрерывно ругается отборным матом и изредка неразборчиво мямлит что-то вроде «еще не вечер - что-нибудь придумаем». Анна призывает всех еще раз дюйм за дюймом проверить хотя бы общее помещение – зал и коридор (про комнатку с сюрпризом забыли окончательно) – вдруг тайный вход все-таки где-то отыщется. Сама в это не верит. Никто в это не верит. Но некоторое время постояльцы занимаются тщательно-тщетными поисками. Ник резво и неуклюже путается под ногами, но, кажется, никого кроме меня это не раздражает. Зато всех раздражает Андрей, который с утра ходит мрачный, как тень, почти не разговаривает, не переставая дымит сигаретами (откуда у него их столько!) и всячески избегает общественных мероприятий, как и само «общество». Когда он все же появляется, все разом замолкают, даже если ни о чем особенном и не говорили. Но ни слова в его адрес – ни упреков, ни ругани. А раздражение чувствуется. И чувствуется недоверие.
Ко мне теперь отношение спокойнее. Впрочем, я осторожна – я играю по правилам: не вспоминаю про записку (это как и комнатка с сюрпризом и Михалычем становится еще одним табу), поддерживаю разговоры…Не подхожу к Андрею. Виновен он или нет – не важно. Он нелюбим, а значит, его стоит сторониться, чтобы тоже не быть причисленной к нелюбимым.
Мне жаль его. Не считая меня, он единственный понимает, что кровь еще будет. Будет и жертва. И может даже не одна. Но беда Андрея в его нежелании или неумении притворяться. Хотя, может я слишком тороплюсь с выводом…
Надо проверить.
Вечером, когда никто не видит, я проскальзываю к нему в комнату…
Едкий дым режет глаза. Дышать невозможно – вентиляция здесь (если таковая вообще имеется) ни к черту, а он еще дымит как паровоз…. В сизом пространстве комнаты с трудом различаю его самого, вытянувшегося неподвижно на кровати. Разгоняя ладонью дым, я подхожу ближе.
- Ты ведешь себя как последний идиот, - говорю с досадой.
Он даже не поворачивается.
- А тебе то что?
- А то, что ты, кажется, не понимаешь, чем это чревато.
- Я все понимаю, - он приподнимается на локте и смотрит на меня взглядом понурого волка,- Нас осталось семь человек, и из этих семи человек как минимум один предатель, как минимум одна потенциальная жертва, а остальные – убийцы и доносчики. А теперь посмотри каждому в лицо и отгадай загадку, кто есть кто.
- Пока я вижу только одно лицо, и я спрашиваю ТЕБЯ, кем ты выберешь стать?
Он не отвечает, только снова ложится на подушку, уставившись в потолок.
- Будешь продолжать в том же духе, и твоя кровушка первой прольется. Тебя либо казнят, как предателя, либо принесут в жертву. А может, и разбираться не будут – просто выстрелят в спину...
- Ну и что? Я ведь итак уже убийца? И предатель…Кстати, предатель им нужен живым, – усмехается Андрей, - Иначе как они отсюда выберутся? Значит, пока меня подозревают в предательстве - я неприкосновенен.
- Уж скорое, неприкасаем... Но это только до поры до времени.
- До поры до времени, - соглашается он, – Пока они еще ищут предателя. А вот когда время будет заканчиваться – начнут искать жертву.
- Что ты имеешь в виду?
- А как ты думаешь? Что, если это игра на время? Что, если этого времени у нас гораздо меньше, чем мы предполагаем?
- Почему ты так решил?
- У того, кто посадил нас сюда, терпения хватит ненадолго. Да и часы на стене…Раз время есть, значит, оно кончается. И здравомыслие кончается параллельно с ним. Скажем, запасы пищи или воздуха ограничены или…А только представь, как бы тут все засуетились, если бы узнали, что помещение заминировано…
- Заминировано?
- Я к примеру…
- Дурацкий пример. Не выдумывай того, чего нет.
- Откуда ты знаешь, что тут есть, а чего нет?
- Это нелепо. Ты тычешь пальцем в небо.
- Что с того?
- Нет, ничего – развлекайся. Что еще остается тут делать? Веди себя как последний идиот. Тычь пальцем…хотя бы в небо, - Я заставила себя посмеяться, - Только смотри, не попади Богу в глаз или еще куда. Он тебе этого не простит.
Андрей натянуто улыбается. А я уже на полном серьезе продолжаю:
-Только я тебя предупреждаю…Куда бы ты сам не тыкал пальцем, остальные тычут пальцем в тебя. И, ей богу, они тебя сожрут, если ты не примешь их правила игры.
Натянутая улыбка на его ни то надменном, ни то надломанном лице перерастает во что-то вроде оскала, но вопреки моим ожиданиям, острых волчьих клыков у него нет и в помине. Медленно он тянется ко мне и, накрыв мою ладонь своей с нескрываемой и даже утрированной издевкой проговаривает:
- Я так благодарен за беспокойство обо мне. Право, не стоит так переживать.
Мне остается только осудительно помотать головой, мол, «ты безнадежный идиот», и поспешно его покинуть. Он все равно мне не внемлет. А вот мне к словам идиота стоит прислушиваться. Они наводят меня на одну занятную, идиотскую мысль, которую следует обдумать. В конце концов, он во многом прав…
Я направляюсь к двери.
- Одного я не пойму, - громко говорит Андрей, когда я уже собираюсь выйти,- Почему ты так уверена в том, что я не предатель?
- А с чего ты взял, что я в этом уверена?
Он на мгновение задумывается, соображает, а потом странным тоном протягивает:
- А-а! Тоже, значит, проверяешь…Можешь идти. Спокойной ночи.
- Спокойной.


6.
…И вечный бой, покой нам только снится…

Я выхожу в коридор, чуть не заехав дверью по «проходящей мимо» Линь. Она вовремя отскакивает в сторону, ничего не выражающим взглядом смотрит на меня и, ничего не говоря, проходит к себе. Как пустое место. Но…
 Это встреча оставляет во мне неприятный осадок. Я чувствую себя уличенной в сговоре. Причем, не важно есть ли сговор или нет, но есть это противное, щекочущее нервы ощущение. Конечно, я не думаю, что Линь кому-то расскажет про мой визит к Андрею. Он не рассказывает, она принимает к сведению. Она себе на уме. А что там на ее уме, я, честно признаться, пока не знаю. Она странная, и я ей не верю.
Другой неприятный сюрприз уже поджидает меня в номере. Ник. Он мило улыбается, когда я вхожу, и старательно делает вид, что он не рылся в моих вещах, не открывал шкаф, не выдвигал ящики, и пытался разобрать мои каракули в дневнике…
- Прости, что зашел без спросу…Тебя не было…Вот решил дождаться, поговорить.
- Вот как! – говорю, возвращая на место подушку, задвигая приоткрытый ящик, и убирая свой дневник, - И о чем же, позволь спросить?
…Конечно, он не по своей инициативе. Собаку подослали пронюхать…Проверить меня на наличие «личных» предметов…Анна? Кейн?...Кто угодно мог – этот у всех на службе. Но, значит, мне не доверяют…
- Обо всем…этом.
- О чем конкретно?
- Ну… зачем мы здесь, что нам делать, есть ли среди нас предатель…
- Конечно, есть. Мы все предатели.
 Он усмехается,
- Ну, не надо сгущать краски. Мы просто все немного напуганы вот и…
- Вот и играем в серых кардиналов на службе богов.
Впрочем, доверие – дело наживное. Зачем, например, я отпинываю собаку? Ей надо просто показать, кто хозяин… Сердится не стоит. Нужен другой способ, другой подход, другая тактика и политика. Что не прошло с одним, может сработать с другим. На сей раз придется играть, приручать… Приласкать, потрепать по головке…На худой конец, придумать что-то еще…
Я смягчаю тон и подслащаю голос:
- Послушай, Ники, ты же со всеми в хороших отношениях, тебе все верят…
- Ну не то что бы со всеми. Ты же мне не веришь…
- Да брось! Кому же мне тогда вообще верить?... Я не считаю тебя сообщником кого-то «извне». А это уже значит, что ты свой.
- Ну, спасибо за доверие, - смущенно лепечет он.
- Просто… Мне так надоела эта атмосфера всеобщей вражды, эти подозрения… Вражда… - (и как только у Андрея получается говорить надломленным голосом? Мне бы его талант!) - Я боюсь и… Я только хочу, наконец, понять кто тут на чьей стороне, и на кого можно положиться…
Все-таки, у меня немного получается спародировать нужную интонацию. Ники тает.
- Я тоже, - тихо говорит он и присаживается рядом со мной на кровать, - Хотя я не думаю, что среди нас есть предатели, но мне не всегда нравится то, как они относятся к тебе и друг к другу, что говорят…
- Что говорят?
- Ну…Что ты якобы ты с ним за одно, что вы вместе все подстроили, что…Да не важно…Подозревают одним словом.
- Это не я…Я, действительно говорила с Андреем…Хотела понять – он это или нет…А теперь, значит, меня подозревают…
- И как он тебе показался? ЭТО он?
Я смотрю Нику в глаза. Я почти плачу:
- Я не знаю. Ничего не знаю. Но поверь, я ни при чем…
- Я тебе верю. Ты можешь на меня положиться.
Я еле заметно улыбаюсь и, готова поклясться, что у собаки вот-вот появится хвостик, чтобы завилять от удовольствия.
В какой-то момент (а вернее в тот самый, когда его рука вдруг якобы утешающим движением обвивается вокруг моей талии) я понимаю, что он хочет, чтобы я не просто на него положилась, но и легла… Интересно, а это его инициатива, или тоже часть поручения? Хотя, какая разница. Даже смешно, когда потенциальные противники пытаются добиться одного и того же, и, заполучив, каждый мнит себя победителем. Впрочем, это он мнит, а я знаю, что победила. … А то, что, за все надо платить – и за доверие, и за информацию, и за сговор, и за победу, меня нисколько не должно смущать. Так как в нашем крошечном мирке нет денег, мы придумываем другие методы и способы оплаты. Что поделаешь – таковы люди…
Я не сопротивляюсь, но и сильно быстро уступать не хочу. Разговор еще не окончен.
- Ты не веришь, что среди нас есть предатель, но ведь кто-то подложил записку.
- Это просто чья-то дурацкая шутка. Кто-то заразился идеями старика.
Он уже во всю гладит мою руки и, того и гляди, влепится губами мне в шею.
- А кто нас тогда отсюда вытащит?
- Может сами как-нибудь…А может, это просто эксперимент, и когда он кончится…
- А когда он кончится?
- Откуда мне знать? – он влепился в мою шею. Теперь его рука медленно переползает мне на бедро.
- А если все-таки придется искать жертву?
- Не бойся. В любом случае, я не позволю к тебе и пальцем прикоснуться. Пусть только попробуют… – Я пытаюсь не сильно отвлекаться на 10 пальцев, которые уже не просто прикасаются ко мне, а совершенно бесцеремонно лапают. Ник укладывает меня на кровать и начинает расстегивать рубашку.
- А я не за себя волнуюсь…Ты добрый, Ник. Если кто из нас и подходит на роль невинного агнца, так это ты.
Внезапно его наглые пальцы и губы замирают, с лица сползает самодовольная улыбка.
- Ты ошибаешься. До этого дело не дойдет. Жертв вообще не будет, - как-то чересчур отчаянно произносит он, - Ведь мы все здравомыслящие люди.
Я усмехаюсь, вспоминая разговор с Андреем и тихо повторяя:
- Здравомыслие кончается параллельно со временем.
Ник туго соображает:
- Что ты имеешь в виду?
Кажется, этот здравомыслящий уже забыл, зачем прилег рядышком. Придется самой напомнить. Я скидываю расстегнутую рубашку и притягиваю к себе его омраченную думой светлую головку:
- Ничего…Просто ничего…


7.
… Все интересней оборот событий…

Утром Кейн врывается в комнату. Он явно чем-то взбешен, но даже его бешенство на мгновение торопеет от удивления – он застал меня с Ником. Видать, такое сочетание (лично для меня по всем меркам не маловыгодное) никак не укладывается в его голове, но, немного придя в себя, он резко произносит «Я его застукал. Одевайтесь и идите в зал».
Застукал он не только меня с Ником – застукал он Андрея. Причем, как он считает, с поличным. Более того, Кейн уже умудрился скрутить его веревкой по рукам и ногам и по-мужски поговорить. Вот и первые капли крови невинной жертвы…Хотя не такой уж и невинной, если подумать.
Кейн орет что-то нечленораздельное (то бишь матосвязное) и тычет в клочок бумаги на столе. Записка снова проходит по кругу.
Таинственный автор (он же Бог) на сей раз решает перейти от стихов к прозе – к прозе жизни. В записке печатными буквами накалякано следующее:
«Помещение заминировано. У вас 30 дней на размышление. Не тяните с выбором». Ниже скромная подпись – «Ваш Бог».
 Из бурных ругательств Кейна я, наконец, улавливаю суть дела: он следил за Андреем и видел, как тот прошел в зал, положил записку, и, как ни в чем не бывало, вернулся к себе в комнату. Мне хочется услышать и версию самого Андрея. Опять оказался в ненужное время в ненужном месте? – Если так, то у него к этому просто талант. Я подхожу к нему и только тут обнаруживаю, что он без сознания.
Кейн не имел права доходить до подобного рукоприкладства (к счастью, не я озвучиваю эту мысль).
- Связывать – связывай, но бить то зачем, - недоумевает Анна.
- И правда, Кейн. Так же нельзя… - поддакивает Ник, косясь на меня (я терпеливо молчу).
- Как ты мог!... Даже если это он подстроил…Ты же его чуть не убил! - орет Мари, бросается к связанному Андрею и, оттесняя меня, тщетно пытается привести его в чувства. Потом она выбегает из комнаты и через минуту возвращается, держа в руках влажное полотенце. Начинает вытирать с его лица кровь. Все молча следят. Даже Кейн, наконец, замолкает и, усевшись на стул, с пристыженным, но не раскаявшимся видом, наблюдает за этой «сестрой милосердия».
- Так он что ли признался? – тихо спрашивает Анна.
- Не успел - вырубился, - мрачно отзывается Кейн, потом бормочет в свое оправдание, - Но я сам видел…
- Да что ты видел, – уточняю я. - Что ты мог видеть? Что он положил записку? А может, просто брал прочитать? Он тут не при чем.
Внезапно Кейн хватает меня за руку и, глядя мне в глаза, шепчет каким-то одуревшим голосом:
- Но ведь он сам тебе вчера говорил, что все заминировано. Откуда он знал?! А?!
- Откуда ТЫ знаешь, что он мне вчера говорил?! - также одуревши, тихо и испуганно-недоуменно спрашиваю я, но скотина Кейн только скалит зубы и покачивает головой, мол, «от меня ничего не скроешь, я все знаю».
Андрей начинает приходить в себя. Приоткрывает глаза, сдерживая стон, поворачивает голову набок и сплевывает на пол сгусток крови.
- Его надо отнести в комнату, - говорит Мари, развязывая веревки, – Кажется, ребро сломано.
Ник быстро подскакивает к Андрею и, закинув его руку на плечо, выволакивает из комнаты. Мари и я выходим следом.

- Так что с ним, - спрашиваю я, наблюдая за тем, как тонкие изящные ладони Мари обследуют не менее изящное, хоть и изрядно помятое тело Андрея. Она долго не отзывается, и лишь закончив осмотр и оказание первой помощи подручными средствами, вспоминает про мой вопрос.
- Ничего особо серьезного… Ребро, кажется…Но могло быть и хуже.
- Еще не вечер, - говорю я, - Хорошо, что ты оказалась врачом.
Мари пожимает плечами и подходит ко мне.
- Я не знаю, была ли я врачом. Но это как…инстинкт.
Вдруг наклоняет ко мне свое красивое милосердное личико и едва слышно заговорчески шепчет на ухо:
- Только я ведь тоже уверена, что это он…
- Почему ты уверена, что это он? - нарочно громко спрашиваю я. Незачем ей считать меня своей союзницей.
Девушка снова пожимает плечами, неловко гримасничает, и поспешно выходит из комнаты. Так, от одной пока что избавилась…
Мы остаемся втроем: я, очухавшийся, но не произносящий ни звука Андрей и Ник… Стоит у двери, как сторожевой пес, которому приказано охранять.
– Может, проверишь, что там они надумали, - спрашиваю у Ника, кивком указывая в сторону двери.
Он морщится:
- Не хочу их сейчас видеть. То, что он сделал… Это ужасно! Я больше видеть этого Кейна не могу!
Толи за свою шкуру сука испугалась, толи ко мне подлизывается, толи…
- Придется видеть. И придется быть начеку. . Я тебя очень прошу, умоляю… Иди к ним, послушай, что они дальше замышляют.
Ник неохотно встает, странно поглядывая то на меня, то на Андрея. Потом, словно решившись, говорит:
- Ладно, не могу тебе отказать. Но с тебя должок.
- Сочтемся.
Выходит из комнаты, и я напряженно прислушиваюсь к его шагам за дверью. Вроде не слышно. Значит, остался подслушивать…Ладно, черт с ним…Потом разберусь.
Подхожу, наконец-то, к Андрею. Нам надо поговорить, кое-что выяснить. Ведь мы друг другу доверяем, не так ли?
Он странно смотрит на меня (таким надо мешки на голову надевать, прежде чем вести на виселицу) и странно молчит.
- Неприкосновенный, - горько усмехаюсь я. – Предупреждала ведь.
- И сама же подстроила, - тихо и хрипло произносит он.
- По-твоему я на тебя Кейна натравила?
- Я не про это... Тут вообще все не так было…Не так, как говорит Кейн. Я просто слушался твоего совета… Но я про взрывчатку… Ведь я это вчера просто так сказал…Пальцем в небо…
- Попал. Здесь просто так ничего не говорится. Наш мир слишком мал и замкнут, чтобы в нем терялись случайно сказанные слова. Все – пророчество. И все всем известно.
Он продолжает смотреть на меня как раненный волк на охотника:
- А наш вчерашний разговор…
- Кейн знает. А раз знает Кейн, могут знать и другие.
- Откуда?
- У меня есть пара догадок, но… - Я понижаю голос, - Одна из них сейчас стоит под дверью.
Андрей устало закрывает глаза и тихо тяжело вздыхает. Долгое время лежит, не подавая признаков жизни. Думает, думает…надумал:
- Тебя так легко обвести вокруг пальца…
- Что ты имеешь в виду?
Он пробует засмеяться, но смех сразу же переходит в шершавый мучительный кашель. Снова сплюнув на пол кровь, он произносит с трудом, но достаточно громко:
- Записки ведь на самом деле Я написал.

Плести интриги – вещь занятная. Особенно когда больше нечего делать. Нас всего семь человек (восьмой больше не в счет), но за несколько дней мы уже столько паутины наплели, что сами и шагу сделать не можем, чтобы не запутаться… И мой вклад в эту всеобщую сеть, если подумать, не так уж и велик. Мне начинает казаться, что и мотивы не так уж важны. Цель интриг не вывести на чистую воду, а оклеветать другого… Или себя, как это делает Андрей. Зачем? Я не вижу смысла в его поступке. Или он на крест собрался? Так ведь есть и более простой, и менее мучительный способ. Мог бы прямо сказать. А в то, что он предатель, я все равно не верю. Нет. Предатель не будет лезть на рожон. Предатель не будет по доброй воле истекать кровью, предатель не будет вообще замечен. Он будет тих и изворотлив; незаметен, но влиятелен. Таково клише любого детектива. А Андрей…Он странный, я его порой не понимаю. Но это не он.

Я быстро выхожу в коридор, гадая, удастся ли мне расшибить дверью голову этой псины, что подслушивает. Почти удается. Только псина оказывается совсем не той, в которую я метила. На меня испуганно и ошеломленно смотрят лазурные глаза Марии. Признаюсь, я так же ошарашена, как и она и мой первый вопрос неосторожно срывается с языка:
- Ты?! А где же Ник?
- С остальными, - не сводя с меня огромных глаз лепечет Мари и слегка кивает головой в сторону зала.
Потом мы непростительно долго сверлим друг друга взглядом. Сомнений у меня не остается – она все слышала. Расскажет ли она остальным? А если запугать ее, пригрозить? Но зачем мне это? Пусть она сама решит, как поступить с раздобытой дезинформацией, а я посмотрю.
- Я тебя дверью не сильно стукнула? - спрашиваю я холодно и учтиво
- Нет, - мотает она головой, - но я пойду лучше к себе…
- Иди, - милостиво позволяю я, и смотрю, как она поспешно ныряет в свою комнатку напротив. Я же прохожу в зал и удачно попадаю в самый разгар «веселья».
- А я вам говорю, это он все подстроил! – как ненормальный орет Кейн, – И я не позволю ему и дальше разгуливать тут, калякая записочки и расставляя бомбочки.
- А что ты предлагаешь? – узнает Анна..
- То, что вы мне не даете сделать – связать ему руки и развязать язык!
- Нечего нас винить, - вмешиваюсь я, - у тебя уже был такой шанс, и ты его упустил.
- Пустите меня к нему еще раз, и заговорит, б…ь, как миленький! Через час мы уже можем быть на свободе – подумайте над этим!
- А если это не он?
- Иди ты на х.., не он! Я же все видел!
- Почему мы должны верить тому, что ты, говоришь, видел? – настаиваю я.
Ник (все-таки я зря в нем сомневалась – он целиком и полностью мой, хотя и при своих интересах) сравнительно отважно меня поддерживает:
- Тебе могло показаться. Это может быть и вовсе не Андрей.
Помедлив, продолжает:
- Но кто бы это ни был, мы не должны прибегать к насилию и уподобляться тому гаду, что засадил нас сюда. Ведь он ждет от нас именно этого. А мы должны до конца оставаться людьми.
Сиё высказывание должно служить революционным лозунгом добра, порабощенного и нещадно эксплуатируемого злом. А Ник, верно, уже мнит себя героем, который распахивает перед супостатом свою широкую, наполненную воздухом свободы, грудь и орет «Стреляйте! Убейте! Режьте, гады! Но я не сдамся!».
Пока, слава Богу, в таком драматизме нет надобности.
- У нас еще есть время, - неожиданно вторит моей невысказанной мысли Линь.
Анна соглашается:
- 30 дней – срок значительный. За эти 30 дней еще многое может проясниться. Раньше этого срока нас, судя по всему, никто убивать не будет. Если только мы сами не начнем друг друга душить.
А вот это очень даже вероятно.
- А если этот ублюдок бросит нас тут на х.. и сбежит? Ты же не думаешь, что он хочет сам взлететь на воздух? Теперь, когда я его прижал нужно дожимать. А если дать поблажку, он больше ждать не будет – смоется.
 - Смыться он в ближайшее время не сможет. Равно как и встать на ноги. Ты его помял от души, - как можно более равнодушным тоном говорю я.
Похоже, Кейн начинает сдаваться.
- Я вас предупредил. Ходить не может, так уползет как гадина. Вы и глазом моргнуть не успеете.
Оценив ситуацию, Анна быстро принимает решения и отдает распоряжения:
- Мы примем твое подозрение к сведению, Кейн, и будем наблюдать за Андреем. Перво-наперво, думаю, следует все-таки проверить, нет ли в его комнате потайного хода или каких-нибудь подозрительных предметов. Этим займутся…(она обводит присутствующих взглядом, выбор невелик) Линь и Ник. И чтобы больше никакого рукоприкладства не было. Пока всем ясно?
Ник вопросительно косится на меня, будто узнавая, стоит ли ему выполнять распоряжения этой командирши. Я слегка улыбаюсь в ответ, и они с Линь покидают зал.
- Идите вы все…! - не выдерживает Кейн и полный ярости отверженного и непонятого, тоже уходит восвояси.
По залу проносится вздох облегчения, и Анна устало опускается на стул.
- Тяжело управлять коллективом, в котором каждый сам за себя и ведет свою игру? – ехидно осведомляюсь я.
- Цель у всех одна – выбраться. Общность цели сплотит коллектив.
- Нет, - я спешу ее разочаровать, - Это не общая цель – это цель каждого в отдельности. Спасти свою шкуру.
Пока Анна не успела возразить, я ухожу, оставляя ей на раздумье свои слова и на пережевывание свою горькую правду. Знаю, она не корова - долго жевать не будет, выплюнет к черту, как мы все это уже привыкли делать.


8
И в комнате Андрея был обыск проведен …

Изъяты…10 блоков сигарет…
Боже, так они его точно в гроб сведут! Хотя, гробов у нас тут нет…С другой стороны, справедливо. Вентиляция здесь, мягко скажем, никакая.
Изъяты излишние запасы еды…
Интересно, я думала, у нас у всех всего поровну, а тут вдруг откуда-то излишки взялись. Хотя скорее, это не у него излишки – это кое у кого нехватка, вызванная здоровым аппетитом.
Изъята…
 Я смотрю на Ника, терпеливо выпытываю:
- Что еще вы у него нашли?
Ник мнется, щурит хитрые глазенки, юлит.
- Нечто очень интересное.
- Насколько интересное?
- Дай подумать… Я бы сказал, на сто баксов, но…
- А для близкой, очень-очень близкой подруги бесплатно? – приходится его поцеловать. Это залог. Знаю, ему нужна полная оплата.
- Для моей самой близкой подруги все бесплатно.
Ну да, так я и поверила…Впрочем, «порядочность» Ника никогда не позволит всерьез назвать нашу «любовь» методом оплаты. Все в шутку.
Он протягивает мне записку. Читаю. Действительно, очень интересно…
- Вы это у него в комнате нашли?
- Прятал в кулаке. Но не сопротивлялся, когда я попросил отдать.
Еще раз перечитываю, чтобы вникнуть не только в смысл слов, но и в саму суть появления подобного рода записки. Изящным ровным почерком легкой женской руки написано:
«Я не знаю, для чего ты это делаешь, но я знаю, что это ты. Не отрицай. В любом случае, я с тобой. Думаю, мы сможем договориться. Жди».
Подписи нет, но в нашей «гостинице» не так уж и много изящных ручонок, способных написать такие изящные буковки.
Я не могу сдержать смех, и Ник, не зная как реагировать на мой бурный всплеск эмоций, глупо улыбается мне в ответ.
- Так что ты по этому поводу думаешь? – не удержав любопытство, спрашивает он.
- Забавно.
- Это я уже понял по твоей реакции. Ты знаешь, кто это мог написать.
- Конечно, нет! Откуда мне знать?
- А я надеялся, ты скажешь. Я надеялся, между нами нет секретов.
- Ну и надейся, Ник, надейся! Надежда – великая вещь. Скольких она спасла!
(А скольких погубила!!! )
Внезапно он делается очень серьезным, мрачным. Почти трогательное выражение лица. Тихо опасливо, словно боясь сделать мне больно, вонзая в спину нож, спрашивает:
- Это ведь ты написала?
Я с укором смотрю на него. Притворяюсь, что его слова оскорбили меня, предали наше взаимодоверие, мои лучшие чувства и все такое…
- Как ты мог такое про меня подумать? Неужели ты до сих пор считаешь, что я пытаюсь вступить в сговор с Андреем?
- Прости, я не хотел…Нет, я так не считаю, но…Прости, я не должен тебя подозревать.
- Так и быть, прощаю.


9.
Пора бы объявить нам комендантский час…

Опять звуки в коридоре посередь ночи. Интересно, кто там на этот раз строит козни, и какие…Впрочем, я уже догадываюсь.
Выглядываю, осторожно, незаметно. Так и есть.
Успеваю заметить Мари в распахнутой рубашонке, кошечкой проскользнувшую в комнату Андрея. У кошечек характер особенный – они себе на уме. Они трутся о ноги, мурлычут, преданно смотрят в глаза, но при этом не забывают о личной выгоде. И вот Мари…
Подслушивать, конечно, нехорошо…Но интересно и общепринято.
Я прислоняюсь ухом к двери. Есть там один секрет, одна точка, прислонившись к которой можно услышать даже дыхание людей в комнате. Мне об этом поведал вчера ночью Ник. Какой все-таки находчивый мальчик!
Да, вот эта точка…Слышу, как Мари медленно переступает. Слышу даже ухмылку Андрея. Нескрываемое и уже привычное ехидство в его голосе:
 - А я тебя уже заждался.
- Я тебе кое-что принесла, - мурлычет она.
- Мари, ты умница (чирканье спички), где ты это раздобыла?
- Выпросила у Ника, когда тебя решили раскулачить. Сейчас могу все вернуть.
- Лучше почаще приноси, а так, пожалуйста, пусть у тебя хранятся….А тебя что, не волнует, что я тут курю, когда воздуха итак не хватает?
- Меня беспокоишь только ты и твое самочувствие. Твои желания.
- Правда? Почему?
- … Не волнуйся, все будет хорошо.
- А чего мне волноваться?
Долгое молчание.
- Хочешь еще сигаретку?
- Нет. Пока нет.
- Ну, тогда ложись, я посмотрю твои боевые раны.
- Они в полном порядке.
- Нет- нет, я все-таки хочу убедится, что ты в порядке…Расслабься…сейчас…Вот так. Хорошо… Тут болит?
-Нет.
-А так?
-Нет.
- А вот тут болит?
- Убери руку.
- Нет, не болит. Знаю, что не болит. Не бойся. Я буду очень осторожна.
Шорох, дыхание усилилось так, что уже не обязательно прислоняться к секретной точке на двери.
- Зачем ты это делаешь?
- Т-шш, не говори. Молчи.
- Ладно, как скажешь…
- Я с тобой…Всегда…Мы поможем друг другу, да? Ты меня спасешь.
- …
Андрей, как ему и велено, молчит, но…Интересно, мне показалось, или я на самом деле услышала усмешку? Нет, наверное, это я сама усмехнулась.
Как бы там ни было, разговоры закончились – вплотную занялись делом. Что ж, это дело по нынешнему курсу обмена очень высоко ценится! Не возбраняю. Только все «это дело» можно дальше не слушать, просто этично удалиться.
…Но Мари…! Пресвятая Мари! Милосердная Мари! Пречистая Мари!
Плутовка чертова.
Я поняла ее игру. И говорю наперед – она проиграет.


10.
Что нам готовит день грядущий?

Не знаю…
Вот с чьего-то тонкого намека и с распоряжения Анны решено организовать ночное дежурство. Дежурим по два человека: Кейн и Линь, Мари и она, я и Ник. Правда потом предусмотрительная Анна (как она все-таки отличается «умом и сообразительностью»!) поправляет комбинацию, отправляя меня в напарники к Кейну, и забирая себе Ника.
А я не возражаю.
Мне все равно.
Так даже лучше – хоть раз в трое суток будет передышка от этого пса, что караулит меня день и ночь…
Но один глупый вопрос:
- А как на счет Андрея?
Кейн бросает злобный взгляд - я наступила на его любимую мозоль. Говорит сквозь зубы.
- Разве эта гадина уже ползает?…
(Ползает?! Ползал он уже на следующий день после побоев. На второй день он уже передвигался, опираясь на стенки. Сегодня утром, заскочив к нему перед совещанием, я застала его уверенно стоящим на ногах. И хотя, переступая с ноги на ногу, он по-прежнему шатался и морщился, но опора ему не понадобилась. Видать, Мари оказалась на самом деле хорошим врачом – ее первая и последующая помощи просто волшебно подействовали на пострадавшего, просто чудом поставили его на ноги…
На мои уговоры попритворяться неходячим еще дней 20 (а лучше 30) он только посмеялся и сказал, что не желает пропускать все самое интересное.
Идиот.
Но поскольку его желания для некоторых закон, я готова гарантировать – «все самое интересное» не пройдет мимо него).
 - …А если и ползает, - продолжил Кейн, - я запрещаю ему выползать за пределы своей комнаты. Это ты ему так и передай. Увижу, б.. ь, одним ребром не отделается.
- Кейн, ну что ты в самом деле взъелся на парня? – воскликнул Ник, - Мы ведь не знаем, виноват он или нет.
«К ноге, песик», - усмехнулась я про себя, придерживая Ника за руку, как за поводок.
- Ну, это ты не знаешь. А я все знаю.
Кейн замолчал.
Я тоже предпочла пока не касаться мозольно-болезненной темы. Последние несколько дней я вообще вела себя по возможности порядочно, чтобы заслужить доверие и отвести от себя подозрение в соучастии с подозреваемым и недоверяемым. Думаю, мне это удалось. Думаю, теперь все уверены, что я по гроб жизни с Ником, а с Андреем просто свожу старые счеты. Уверена, что Андрей думает иначе…
С другой стороны, такая тактика оказалась слишком простой для такой сложной игры.
Иногда полезно и делать резкий выпад, особенно когда внимание противника усыплено. Так можно уколоть больнее…

Мы выходим из зала для совещаний и замираем в частично неподдельном изумлении: прямо напротив нас, в конце коридора, на двери той комнатки, про которую нельзя говорить и вспоминать, висит крест…
Распятие…
Судя по всему, с Иисусом, хотя не могу сказать наверняка – лично не была знакома.
Крест примерно метр по вертикали и полметра по горизонтали.
Нерешительно, один за одним, мы медленно подходим к этой штуке.
- Он не настоящий, – произносит Линь, и на сей раз только я понимаю, что наша Энигма имеет в виду.
- Жертва…Настоящая жертва еще впереди, а это просто напоминание.
- Возможно, - соглашается Анна, - Но кто его сюда повесил?
Кейн возмущенно фыркает:
- Дураку ясно, кто! (Дураку, может и ясно, но совсем не то…) Утром его не было, значит, его повесили во время совещания. На совещании не присутствовал только один человек. Этот человек и повесил.
- А может, оно и висело утром, просто мы его не заметили потому, что прошли в другую сторону?
- Это вы могли не заметить, но я-то не слепой! - настаивает Кейн, - Я не мог не увидеть эту глыбищу рядом со своей комнатой.
Чистая правда. Комната Кейна, как и бывшая комната Михалыча (вернее комната отбывшего Михалыча) находятся ближе всего к комнатке с сюрпризом. Кейну нужно бы было очень-очень-очень постараться, чтобы не заметить Иисуса …
 Я не собираюсь скрывать свои мысли. Вот подходящий момент уколоть. Лучший способ защиты – нападение. Вперед!
- А может, ты его заметил, просто решил не говорить? Может даже, это ты его повесил? Почему мы должны тебе верить?
Кейн даже белеет от моих слов. Уставился на меня выпученными по-бычьи глазами.
- Что?! Ты еще меня, б…ь, с..а п……я, обвиняешь?!!!
- Я просто задала вопросы. Мне интересно, есть ли у тебя алиби, вот и все.
Тишина. Это ужасно, когда у человека иссякает даже запас матов! Кейн только пыхтит от злости и готов наброситься на меня, как на тореадора с красной тряпкой. Но этого не происходит, потому что внезапно у Кейна находится так называемое «алиби» в виде тихого, но уверенного замечания Линь.
- Кейн не вешал крест. Утром он был со мной.
Ну, как я могла забыть – каждый ведь имеет право на адвоката! А еще каждый имеет право хранить молчание. Этим правом сама Линь отлично пользовалась вплоть до сегодняшнего дня. Почему же теперь она заговорила? Ох, не простая она рыбка! Впрочем, если Кейн считает ее золотой, он жестоко ошибается.
Теперь все в полной растерянности... Достаточно просто взглянуть на их лица, чтобы это понять. Пожалуй, больше всех растеряна Мари. Оно понятно – столько усилий, трудов, столько веры вложено! Можно даже сказать, совершено самопожертвование! А вдруг не тому Богу? Вдруг все напрасно?
Мне ее почти жаль. Надо будет поговорить с ней наедине, как-то успокоить на этот счет, приободрить, что ли. Так уж получилось, что ее игра на руку мне, так что пусть не сомневается, продолжает.
А остальные…Остальные вольны думать, что хотят.
Да, честно признаться, я сама толком не знаю, что и думать. Просто знаю, кого должна обвинять, а кого защищать, причем не зависимо от того, кто виновен, а кто нет. Главное напор, уверенный тон, гибкий подход к обстоятельствам и к личностям. Особенно к личностям.
Вот Анна молодец. Как всегда пытается все разложить по полочкам. Правда, как всегда ставит все с ног на голову и не по своим местам…
- Давайте вернемся к предположению Кейна. Что, если это все-таки был Андрей? Его не было с нами во время совещания. Он ведет себя очень странно. И по всему видно, подобная выходка скорее в его духе. Сам подчерк…уклон на религиозность…А чем можно доказать его невиновность и непричастность к этому?
- Вы разве забыли – он же еле двигается, - вру я.
Мари понимает. Бросает на меня испуганный, весьма подозрительный взгляд, но молчит. И правильно делает.
- Это веский аргумент, - соглашается Анна.
- А крест он откуда мог взять? – настойчиво продолжаю я.
Анна кивает:
- Думаю, спрятать крест такого размера было бы в данных условиях весьма проблематично… Ник, когда вы обыскивали комнату Андрея, вы видели у него это распятие?
Встревоженный Ник смотрит на Кейна, переводит взгляд на меня…Мотает головой.
- Нет. Ничего подобного не видел.
Мари явно хочет добавить к его словам еще что-то, но так и не решается. И снова правильно делает.
Зато абсолютно неожиданно для всех в разговор снова вмешивается Линь. Она смотрит на меня, переводит взгляд на Кейна и тихо делает бурю в стакане:
- Я видела.
Вот те раз! Не ждала я от нее подобного заявления… Но теперь, когда она показала свою позицию, а вернее, оппозицию, я снова делаю отважный ход.
- Говоришь, что видела распятие? Значит, ты же его и изъяла. После вашего обыска я была у Андрея в комнате. Если у него когда-то было распятие, то оно давным-давно сплыло. А вот всплыло оно только сейчас. Вывод?
- Вывод?! Вывод такой, дрянь – ты врешь! – взрывается Кейн, - Все знают, что ты с ним заодно!
Здесь все «заодно»… Вот я заодно пытаюсь узнать, кто с кем.
- Не врет. Я тоже была в комнате Андрея после обыска. Там этого не было, клянусь!- наконец-то решается заговорить Мари. И очень правильно делает! Ну, только бы тон немного поуверенней …Но, вроде, кроме меня никто не заметил. А я, получив подтверждение, что Мари со мной… ну если и не за одно, то хотя бы за одного, продолжаю нападать на Кейна:
- А вот ты что-то чересчур яро на Андрея наезжаешь, будто пытаешься подставить.
- Подставить?!!!! Ты совсем е……ь?!! Да кто тут, б…ь, кого подставить пытается?! Будешь меня обвинять, с..а…
- Я тебя еще не обвиняю. И не смей мне угрожать. Это не лучший способ оправдаться.
- Мне не в чем оправдываться!
- А! Значит, думаешь, не в чем? Прямо, сама невинность?
Все. Он готов порвать меня, как Моська слона. Его вовремя спасают.
- Прекратите немедленно! – повышает голос Анна, - Хотите загрызть друг друга – пожалуйста! Но только, когда выберемся отсюда. А пока не надо накалять атмосферу личными антипатиями. И без того проблем хватает.
Нас отчитали как детей. Забавно – и меня в том числе…
Но она права – мы, действительно, заигрались – начали переигрывать. Надо сосредоточиться на проблеме, на способе ее разрешения, а не усугубления. Иначе я сама рискую не выпутаться.
Помедлив, Анна выносит устную резолюцию:
- С Андреем я сейчас поговорю. Остальным рекомендую пока разойтись, успокоиться, все еще раз обдумать. Только сначала давайте снимем это (она небрежно кивает на Иисуса) и уберем с глаз долой.
(С сердца - вон).
- Куда уберем?
- Ну…хотя бы в комнату старика.
- В которую из? Ему, как нежильцу нынче аж две комнаты принадлежат, - я тут же одергиваю себя за эту фразу. Опять переигрываю, опять умничаю, опять наступаю на всеобщую больную мозоль. Анна смотрит с укором, но сдержанно поясняет:
- В ту, что пустая.
Ну, хоть что-то она решила поставить на свое место. Правда, по иронии судьбы мы чуть было не поставили крест с ног на голову…


11.
Настало время дружеской беседы…

Спустя час я захожу в комнату Мари.
-У тебя есть минутка? Можно поговорить?
Она испуганно соскакивает с кровати.
- Да лежи, лежи…Не надо так нервничать. Или ты меня боишься?
- Нет, - (глаза все равно испуганные), - Я просто не поняла сразу, что это ты.
- А на кого подумала?
Она не отвечает. Пожимает плечами. Глубоко вздыхает, пытаясь успокоиться.
- Так о чем ты хочешь поговорить?
- Об утреннем происшествии.
- Ты имеешь в виду распятие на двери?
- А разве что-то еще произошло за это утро?
Пожимает плечами.
- Наверное, нет…
- Наверное. Так что ты думаешь по поводу распятия?
- А что я должна думать?
- А я что? Должна подсказать тебе, что ты должна думать? Или у тебя все-таки есть свое мнение на этот счет?
Опять пожимает плечами. Ну что за человек!
Придется подсказывать.
- Это ведь Андрей повесил, верно?
Пожимает плечами (наверное, это нервное…). Потом все-таки неуверенно отвечает.
- Он не смог бы повесить.
- Почему?
- Физически не в состоянии.
- Брось, Мари! Я знаю, что он уже преспокойно ходит. Ты это тоже знаешь.
- Ходить – одно дело. А поднимать руки вверх, вешая тяжеленный крест…С его травмами…Он бы не смог.
- Это вывод врача? ( Я, улыбаясь, смотрю в ее ясные глаза) Или версия преданной любовницы?
Мари бледнеет. Отворачивается. Не знает, что ответить и поэтому упрямо повторяет:
- Он бы не смог это сделать.
- Ну а кто тогда, если не он?
Пожимает плечами:
- Я не знаю. Понимаешь…?… Я не знаю… как он смог…Это ж какую боль надо вытерпеть!
- Какую боль, Мари? По-твоему его травмы настолько серьезны?
- Ну…как сказать…
- Прямо. Прямо и в лицо.
Ну вот, теперь она вообще замолчала. Приходится самой заканчивать разговор эдаким изящным легким, почти невесомым намеком, скрашенным такой же легкой улыбкой:
- В том то и дело, Мари. В том то и дело. Мы все слишком хорошо умеем притворяться.
Мари удивленно хлопает глазками, а я ласково добавляю:
- Не волнуйся. Я все понимаю, и не собираюсь вас выдавать.
Если бы девушка соображала чуток быстрее, она бы могла меня поблагодарить. Но, увы, мне приходится удалиться, так и не дождавшись ни благодарности, ни понимания, ни вообще какой-либо реакции.
Ну что за человек!


12.
В тот вечер…

…я снова провожу время с Ником. Удобно расположив свою голову у него на груди и немного отдышавшись, я решаюсь наконец-то перейти к разговору Конечно, с разговора следовало начать, а уж потом платить за информации, только Ник так настойчиво требовал оплаты вперед, что пришлось уступить. Но он ведь все равно расскажет. На этом основан наш альянс.
- Ну, как там дела на фронте?
- Ты о чем, милая?
- Я заметила, ты сегодня общался с Кейном. Вот и поделись со своей скромной подругой, что нового разведал.
- Мда…Там одна новость есть…Но это очень ценная информация.
- Это нечестно, я же твоя очень близкая подруга! – шутливо обижаюсь я.
- Да, но информация очень ценная! Давай все по-честному устроим – баш на баш. Я расскажу про Кейна, ты ответишь на мои вопросы. Согласна?
- Ну, валяй.
Ник медлит, думая, что тем самым ему удается меня заинтриговать, а потом тихо говорит:
- У Кейна появился пистолет.
- Да?
- Ты не удивлена?
- Очень удивлена. А что значит «появился»? Может, он у него всегда был?
- Нет, именно появился. Мы разговаривали и вместе зашли к нему в комнату, а тамна кровати пистолет. Кейн проверил обойму – полная. Сунул быстренько себе в карман и взял с меня слово, что я никому не скажу.
- Я говорила, что высоко ценю твою честность?
Ник ни то смущается, ни то просто задумывается. Потом осторожно спрашивает:
- Ну и что ты об этом думаешь?
- Такая честность нынче большая роскошь.
- Я про пистолет.
- А, ты про пистолет! Его наверняка кто-то подбросил. Но раз на сцене появился пистолет, он обязательно выстрелит и убьет. Тем более, если он попал в руки Кейну.
 -Ты так спокойно это говоришь…
- Но ведь пока все живы.
- Кейн опасный человек – мы оба знаем. Я не хочу, чтобы он кого-то убивал.
- Ну, так отбери у него пистолет.
- Это уже не так просто… Ты мне теперь вот что скажи: насколько Андрей опасный человек. Я его что-то никак не пойму…(Ну, в этом ты не одинок).
- В чем, по-твоему, я могу просчитать степень его опасности? И вообще, тебя интересует его общая опасность, или его опасность для каждого в отдельности.
- Не умничай. Меня в первую очередь сейчас волнует твоя безопасность и безопасность Мари. Ты знаешь…что она…ну…э-э…как бы по мягче выразиться…
- Трахается с Андреем?
- Угу.
- Это ее решение. Она уверена, что делая это «…э-э…ну…», она спасет себя. Пусть верит.
- Он может ее убить?
- Конечно.
- Ты опять слишком спокойно это говоришь.
- А что я, по-твоему, должна рыдать и сокрушаться?! Может убить, может не убить. Кейн может убить, а может не убить. Да и каждый из нас…Ник, мы люди. Это характерная черта человеческой расы – убивать себе подобных. Прямо ли, косвенно ли – но убивать.
«Порядочный» Ник удрученно мотает головой:
- Ты просто разочарована в людях.
- Я их просто знаю. И в частности я знаю этих людей, с которыми мы живем.
- Откуда такие знания?
Наконец-то можно вполне искренне посмеяться и абсолютно честно признаться:
- От Великого Верблюда, которому глубоко на всех наплевать, от кого же еще?


13.
И снова ночь…

Она обещает быть длинной и занудной. По крайней мере, первый час проявляет аномальную способность беспредельно расширять отведенный ему временной континуум. Толи секунды в нем слишком густые, толи минуты стали вместительней…Да и кто сказал, что в каждой минуте 60 секунд, а в каждом часе 60 минут. На Земле, возможно – там такие вещи определены движением небесных тел и осмыслены человеком. А здесь у нас все так условно и неопределенно. Но независимо от времени, которое, оказывается, ведет себя так непредсказуемо в области характера воздействия на наше восприятие своей протяженности… Проще говоря, помимо тянущегося времени, есть еще и срок. Срок не имеет ко времени никакого отношения. Срок исчисляется не в минутах и часах, а в оставшихся ударах сердца. Время бесконечно и может тянуться сколь угодно и вообще вести себя как угодно, а срок мал, прямолинеен и неумолим.
Ну вот, пока я об этом размышляла, время решило ускориться, срок - сократиться…

Кейн встает со стула и потягивается.
- Черт, я сейчас усну…
- Можешь вздремнуть – я подежурю, - предлагаю, заранее угадывая его ответ.
- Ну конечно! Знаю я, как ты подежуришь!
- Не доверяешь?
- Я еще не окончательно свихнулся!
Будем считать это частичным признанием с лишней частицей…
- И без пушки никак? - я усмехаюсь, искоса поглядывая на вздутый карман его брюк. Кейн удивленно смотрит на меня.
Да, дружок, я знаю, что у тебя там пистолет, и нечего на меня так смотреть…
- Никак, - наконец, рявкает он.
Я выдерживаю паузу, чтобы не вызвать у него ощущение запланированности разговора, и медленно произношу:
- Твоя беда в том, Кейн, что ты ищешь среди нас предателя.
- А кого я должен искать?
- Бога, Кейн – ищи Бога. Ищущие да обрящут.
- Какого, на х.., бога? Того, что на небесах?
- Небеса над Землей. А у нас тут свой мир…Похожий, конечно, на Землю…Только нас не шесть миллиардов, а восемь человек… То есть уже семь. И площадь чуток поменьше, и срок жизни только месяц…Ну и все вытекающие из этого проблемы…Да, и еще этих нет…как ты сказал? - небес.
- А Бог значит есть?
Обреченно вздыхаю:
- Бог есть. Какой же мир без Бога?
- Где же он обитает?
Я пожимаю плечами:
- Где-то.
- И этот самый Бог нынче занимается тем, что строчит тупые записочки.
- Да, немножко неблагодарное для Бога дело, но надо же как-то с народом общаться…Но вообще его дело было просто создать этот маленький, скромненький мирок, родить или переродить нас, и определить срок жизни.
- И на хрена ему это нужно?
- Ну, Кейн…Искать смысл в божьих творениях…Может смысла и нет, а есть только мотив.
- Какой?
- Например, скука. В скуке заложен огромный творческий потенциал. От скуки боги придумывают людей, люди – богов… Наш Бог - это человек (Кейн усмехается)…. Да - это человек: с осторожными манерами, ущемленной гордыней, растоптанным самолюбием, оплеванной жалкой душой и невероятной весьма человеческой жестокостью.
- Но Бог человек?
- Человек ставший Богом или Бог, ставший человеком…Какая разница? Ошибочно думать, что он будет заниматься спасением душ и тем более тел. Это не интересно и глупо – сначала создавать…потом губить…потом спасать…А потом куда их девать…все эти души?
- Ладно, хватит нести лабуду!
- Гораздо интереснее предоставить все людям… Знаешь, выпустить их, как бойцовых петушков на ринг и наблюдать...
- Заткнись!
- Еще нужно натравить их друг на друга. Так должно быть забавнее…А спасать…
- Да заткнись ты, наконец!
- Вот ты, Кейн, окажись на месте Бога, стал бы ты кого-нибудь спасать?
- Если ты сейчас же не закроешь пасть – пристрелю!
- Видишь. А Бог создавал тебя по образу и подобию своему...
Кажется, я довела его до белого коленья. Он в очередной раз готов наброситься на меня, но тут является мой спаситель…Вернее спасительница. В дверном проеме я замечаю бледное личико Линь.
- Ты чего там так скромно подслушиваешь?! – ласково кричу ей, - Проходи, не бойся. Тебя здесь пальцем не тронут.
Энигма несколько удивляется тому, что я ее застукала, но нисколько не смущается. Спокойно прошествовав мимо меня, так словно меня тут и вовсе нет, она приближается к Кейну и, смотря ему прямо в глаза, произносит:
- Она только что говорила про Андрея.
И тот верит. Но ведь не просто так верит? С Линь все вообще очень непросто обстоит… Она говорит свое веское слово и прячется за широкую спину Кейна. А тот, не долго думая, докладывает мне:
- Пристрелю. Прямо сейчас.
Разумеется, речь уже идет об Андрее.
Теперь все ясно - в каждой паре по твари. Придется в очередной раз менять свою стратегию, отказываться от намеченных ходов, но обстоятельства принуждают к противодействию.
 - По логике развития событий этого и следовало ожидать. Ты кого-то обязательно убьешь, Кейн.
- Я могу сказать, кого.
- Увы, это не тебе решать.
Я решила внешне не показывать, что обращаю внимание на присутствие Линь в комнате. Раз она выбрала способ показного игнорирования, то и я буду делать вид, что разговариваю с Кейном. Знаю, он в нашем диалоге всего лишь подставной медиум. Он вообще подставной, только знать ему об этом не обязательно.
- Кому же решать, раз не мне?
- Богу.
Он матерится и смеется одновременно.
Мое откровение забавляет его ничуть не меньше, чем меня забавляет его инфантильный атеизм – тупая уверенность в том, что если пушка в его руках, то и пуля угодит, в кого надо. Я, пожалуй, пока сдержу смех до помлещнего. Пули порой ведут себя очень странно… Нет, они, действительно, всегда угождают в кого надо. Вот только не всегда в угоду стрелявшему…
- Ты забываешь одно, милая. Наш бог – это самовлюбленный придурок, которого я и собираюсь пристрелить.
- Очень наивно.
- Неужели?
- И глупо.
- Да что ты говоришь!
- Ты не убьешь Бога. Бога нельзя убить.
- Проверим.
- Проверяй.
Меня словно обжигает взгляд Линь. Знаю, этому взгляду трудно сопротивляться. Я поднимаю на нее глаза и с улыбкой повторяю:
- Проверяй, Линь. Ты все равно не убьешь Бога. Только почему Андрей? Он не поддается твоим гипнотическим чарам?
Она не отвечает.


14.
Вот этот долгожданный миг – проверка.

Но ситуация выходит из-под контроля и своим присутствием собравшиеся только усугубляют положение.
Те двое, что стоят посреди комнаты - Кейн и Андрей, связаны некой незримой нитью, паутинкой, которую судьба (не без нашей с Линь помощи) старательно протянула меж ними, и, к сожалению, эту паутинку нельзя разорвать без трагических последствий. Мгновение все недоуменно таращатся на Кейна, даже не на него самого, а на его вытянутую дрожащую руку, побелевшие костяшки и указательный палец, нервно подергивающийся на спусковом крючке. Черное дуло бескомпромиссно и неумолимо указывает на Андрея. А тот стоит как истукан. И выражение на его лице…Ни страха, ни гнева…Да и нет его – этого выражения, потому что лицо Андрея абсолютно ничего не выражает. Разве что непостижимое безразличие и неестественную пассивность. Истукан истуканом.
Фетиш.
И что я только в нем нашла?!
У Кейна, напротив, видны и страх, и ненависть, и все это растет, переполняет его, переплескивается через край, душит…
- Думаешь, я не сделаю этого? Скотина! Мразь! Кто мы тут тебе? Мартышки? Крысы лабораторные? Черви? Богом решил заделаться! Выродок с….й! Да я тебя не просто убью – я же тебя, б…ь, медленно на куски резать буду! Пока не вытащишь отсюда!
Мы обступаем Кейна полукругом, соблюдая безопасное расстояние метра в два. Первой решается приблизиться Анна.
- Кейн, успокойся, отдай мне пистолет, - она наивно вытягивает руку.
- Хрен я тебе отдам! – орет Кейн, - он начинает трястись как от электрошока, - А может и ты с ним в сговоре?! Может вы все тут сговорились?! Может вас всех проще перестрелять!
Бедняга от страха совсем свихнулся…Причем повторно свихнулся. Диагноз - ПАРА-Нойя.
- Кейн, не глупи, - тщетно пытается вразумить Анна. – Это не способ.
- Не способ?! Ну это мы еще проверим!.
Он подходит вплотную к Андрею, вдавливает дуло пистолета в его тело: сначала в грудь, потом не отрывая скребет до живота и ниже.
- Вот сейчас мы и увидим, способ это, или нет.
Андрей никак не реагирует. Пожалуй, при желании в его холодных равнодушных глазах можно уловить легкий намек на презрение и даже на жалость. Но также легко можно и ошибиться.
- Считаю до трех, и если, мразь, не говоришь, как мне отсюда выбраться…Пеняй на себя. Раз…
На сей «раз» нервы сдают у Мари. С какой-то безрассудной дерзостью она подходит и хватает Кейна за запястье, у самой рукоятки.
- Прекрати это немедленно, - шепотом шипит она.
Кейн будто вовсе не обращает внимания на появившийся живой браслет и неумолимо продолжает отсчет - «Два».
Я вижу, как побелели пальцы Мари, как крепко и сильно вгрызлись они в запястье Кейна, вижу, как пальцы Кейна оплелись вокруг рукоятки, и напряженно замер на рычажке его указательный палец, вижу с какой силой вдавливается черное дуло в Андрея… Хрупкая система, пик напряженности. Все может кончиться как угодно, и пора делать ставки, дамы и господа.
«Три».
Рывок. Выстрел. Крик. Хрип. Стон. Ужас!
Тишина.
А он смотрит. Смотрит и не шевелится.
Все смотрят, но не решаются подойти. Наблюдают, как по серой рубашке начинает расползаться темное пятно.
Я медленно подхожу, опускаюсь на колени и прижимаю пальцы к тонкой шеи Мари.
Вслух констатирую факт летального исхода.
Кажется, все только и этого и ждали, потому что как-то разом оживают. Анна подбирает упавший пистолет. Ник подхватывает Кейна под руки и с «не услышанного» мною приказания Линь, уводит его в «КПЗ». Только Андрей остается стоять в той же позе, и также каменно смотрит на труп девушки. Я начинаю уже сомневаться в его вменяемости, когда вдруг замечаю…Все-таки сдается, не справляется. Губа дрогнула, и брови поползли вверх. И сразу же отвернулся, чтобы не заметили. Отошел подальше.
Возвращается Ник, быстро проходит к мертвой Мари, с умело изображенной гримасой искреннего страдания, опускается рядом и беззвучно горюет. Изредка он проводит ладонью по ее волнистым волосам, но слишком быстро и небрежно, я бы сказала, даже немного брезгливо…
- Заперли, - тихо спрашивает у него Линь. Он угрюмо кивает в ответ.
 (Позже я увидела, что они заперли Кейна в его комнате, подперев дверь тем самым распятием. Очень находчиво и символично!)
- Не выпускайте.
Ник снова кивает, помедлив спрашивает.
- А что будем делать с Мари?
- Отнесем туда.
Всем ясно куда.
Комнатка с секретом в конце коридора обзаводится новым «нежильцом».
Устраиваем символические похороны. Абсолютно не трогательно.
- Как это неправильно, бесчеловечно! – сокрушается Ник, - Она не должна была умереть!
Он все-таки преодолевает свою брезгливость, и даже целует на прощание остывшую щеку Мари.
Браво, Ник! За инсценирование братской любви до гроба я бы поставила пять с минусом.
Убийцу Мари к похоронам не допустили – под арестом. Андрей не пришел – не хочет принимать участие в «этом спектакле».
Разыгрывает свой.
После «похорон» я вхожу к нему в комнату. Говорю:
- Мог бы хотя бы к покойнице уважение проявить. Она все-таки твою шкуру спасла.
- Я ее об этом не просил. И вообще…- нервничает, инстинктивно шарит в кармане в поисках сигареты, но ничего не отыскав, складывает руки на груди и беспокойно маячит по комнате из угла в угол, как волк в клетке.
-..И вообще, не смей говорить, что я должен делать, а что нет. Хорошо?…Хорошо?
Терпеть не могу эти риторические переспросы. А он с какой-то тупой настойчивостью повторяет «Хорошо?», и при этом еще и интонацию меняет…Смотрит эдак…будто речь идет уже о другом…
- Хорошо?
- Да что ж тут хорошего! – не выдерживаю я.
- Вот и я думаю – ничего хорошего! – сверлит меня своим взглядом, слишком неоднозначным, чтобы ничего не значить.
- Может пора кончать?
- Что кончать?
- Я тебя спрашиваю!
- Да пошел ты! – я быстро вылетаю из его комнаты.
Кто бы мог подумать, что я так ошиблась? Нет, с ним надо быть осторожней. Он опасен. Он очень опасен. Опасен для меня. И жаль, что я раньше не поняла, насколько он опасен. Для меня. А теперь…Теперь уже поздно. Теперь пора кончать.


15.
Бредовые домыслы мучают нас…

Кажется, они сначала зародились у Ника в голове, только его «порядочность» долгое время мешала ему подобрать нужные слова. Подойдет, посмотрит как-то заговорчески, приоткроет рот и снова закрывает, так и не издав звука. А я знаю, что он хочет спросить. Не его одного мучает этот вопрос. Но заговорить на эту тему должен он.
- Не знаю, как и сказать – он, наконец-то, мягко подкрадывается к деликатной теме на вечернем сборе, -…Мари больше нет с нами и…И по сути дела…Я хочу сказать, что…Она стала жертвой.
- Мы ее убили, - с полной готовностью конкретизирую я.
- Не мы, а Кейн, - уверенно отрицает Ник.
Я махаю рукой, мол, как угодно, продолжай.
-Так вот…Если она жертва, то почему же…- Вот смотрите, что было тут написано, - из кармана брюк парнишка извлекает помятую записку – ту самую первую, в которой Бог требовал жертву в обмен на свободу. – Так почему нас не отпустят? – наивно спрашивает он.
- Потому что Мари убил Кейн, - напоминаю я, - а не мы.
- Так какая разница? – недоумевает Ник.
- Значит, разница есть, - заключает Анна.
- Сказано «Выбирайте», - подает голос Линь.
- Ну?
- Мари никто не выбирал. Она случайна.
- Но она все равно невинная жертва, - настаивает Ник.
- С кем именно ты сейчас споришь, Ники? – иронично вопрошаю я.
Он смущается и пугается. Конечно, он знает, что спорит с кем-то из нас. Но больше всего он боится указать, с кем именно. Он даже думать об этом боится.
Внезапно, спародировав мой ироничный тон, в разговор вмешивается Андрей:
- И правда, Ник, с кем ты споришь? А что пытаешься сделать? Сбываешь с рук порченный товар? Утилизируешь расходный материал? Пытаешься накормить кого? – самого Бога падалью!
Пристыдил, называется. Ник краснеет, но сдается мне, вовсе не от стыда, а от злости. Даже и не думала, что он умеет так негодовать! Я стала ошибаться в людях, как и во всем остальном, и мне это совсем не нравится.
- Она тебе не расходный материал, - кричит он, - И не падаль! Это ты падаль! А она ведь за тебя погибла!
Андрей, видать, тоже не ждал от парня такого всплеска эмоций и даже немного опешил.
- Да, успокойся. Я это не к тому сказал… Просто, так сказать, рассуждаю с точки зрения Бога.
- Я тебе сейчас такого Бога покажу! – Ник срывается с места, явно намереваясь пустить в ход сжатые кулаки.
Это уж слишком! Я останавливаю его.
- Хочешь повторения истории с Кейном, придурок? Тебя к нему под замок, еще кого-нибудь в морг… Ты этого захотел?! До тебя что, не доходит?!
- Ведь его нельзя убить, - заканчивает за меня Линь.
Ник снова плюхается на стул. Не знаю, как он понял эти слова, но видать понял по-своему:
- Теперь все понятно…Черт побери, все понятно…- шепчет он, с каким-то диким ужасом бросает взгляд на Андрея, - Так все-таки это ты…
- Конечно, - равнодушно отзывается тот, - я ведь даже не скрываю.
- А я, дурак, все не верил…И кого теперь…?
- Да хотя бы тебя… (Ник бледнеет) Впрочем, выбирать не мне.
Я прикусываю губу. Ситуация снова выходит из-под контроля. Мне все это очень не нравится…Совсем не нравится.
Кажется, сейчас другие тоже начинают «понимать». И ужасаются того, что поняли. И ужас напрочь лишает их «понимание» ситуации всякой логичности и смысла. Все разом сходят с ума и получается эдакая «суммятица».
Линь дальше играет в провидицу:
- Мы не выберемся отсюда. Все будет повторяться.
Ник: глаза лезут из орбит (то ли глаза у страха так велики, тол ли это он так «зрит в корень») - удрученно доосознает вслух:
- Его нельзя убить. Мы будем дохнуть, а его нельзя убить…
Анна (железная леди, прирожденный дипломат): молчит, но поглаживает в кармане брюк пушку - что однозначно равнозначно словам Кейна «Ну это мы еще проверим».
…Андрей…
Андрей - упрямый осел - Ложь за погибель. Ложь за истину. Доволен тем, что нацепил на свою голову терновый венец, гордо, величаво, не спеша, шествует к двери. А спина-то крестом не прикрыта. Я боюсь за его спину. Боюсь, потому что вижу, как Анна поглаживает в кармане брюк рукоятку пистолета. Неужели он этого сам не видел? Видел же. Все знает.
И Ник шептал «…нельзя убить», и Линь сказала « Все будет повторяться». Только Анна еще не вытащила пистолет…Но это лишь доля секунды…
Нет. Может и пора кончать, но не так.
Я бросаюсь к Андрею, к его заманчиво открытой спине, хватаю за рукав, и, когда он невольно разворачивается, влепляю ему пощечину… Удар ладонью по щеке не выбивает с его лица ни это нелепое выражение высокомерия, ни саркастическую ухмылку.
- Говорят, когда тебя ударили по одной щеке…
- А если тебе стреляют в спину? – тихо, шепотом перебиваю я.
Андрей переводит взгляд с меня, на сидящую за мной Анну. Быстро оценивает ситуацию. Ухмылка перерастает в насмешку.
- …подставь другую.
Я осторожно оглядываюсь.
Анна достала руку из кармана. Все в порядке - она не будет стрелять.
- Хорошо, когда ничем не рискуешь, да? Но с тобой разговор будет отдельный, - шепчет он, и прежде чем удалиться, всем громко напоминает:
- Выбирайте! У вас осталось 3 дня.


16.
Серьезную проблему предстоит решить…

Но, Боже, как трудно взрослым людям понять, где нужно поставить запятую в предложении «Казнить нельзя помиловать»! Но, Боже, разве для тебя это не проблема? И если бы все дело было просто в одной запятой…А ведь у нас на каждого есть свой знак препинания.
Еды не осталось совсем. Уже четвертый день на одной воде. Очень душно. Видно, вентиляции здесь все-таки нет. Но мы не умрем с голоду и не задохнемся. Через 3 дня нас разорвет в клочья. Для чего же нужна еще и эта физическая пытка? Ответ Отче-виден – для накала страстей. Как и предполагается, от голода и духоты постепенно притупляется, атрофируется и отмирает чувство морального долга, оно же - совесть, сочувствие, жалость. Ребром встает вопрос о жизни и жертве. Как и наши собственные ребра, этот вопрос с каждым днем все больше и больше выпирает из оскудевших речей.
Кто-то, не слышала, кто именно, но, кажется, Линь, робко предлагает кандидатуру Кейна. Еще кто-то, не уловила, кто именно, но, кажется, Ник, поддакивает - он, мол, все равно убийца, а убийцам положена смертная казнь. Просто чудо - у человека на все есть закон!
 А вот кто-то до сих пор думает, что главное каким-либо способом грохнуть Андрея, и на этом все.. Согласна – все. Только оно хоть так, хоть сяк – все. Зачем же тогда грохать? Хотя, что я притворяюсь? – мне прекрасно известно, что такое месть. Месть ради мести. Или не ради, а просто так, от отчаяния.
Чисто умозрительно каждый из нас уже давно повисел в петле или пал к ногам «Бога» с пробитой башкой. Воображение работает исправно – предлагает все новые варианты развязки, все новых жертв. И я сейчас говорю даже не столько про свое личное воображение. Скорее это некое коллективное сознание, или подсознание.
Или осознание…
Нервные срывы участились, не обойдя стороной даже «железную леди», которая по окончанию истерики (страшное было зрелище!) первой осознала железную логику простейшей арифметики. Надо же, в какие моменты жизни до человека наконец-то доходит, что 1 меньше чем 6-1.
Значит, Анна, говоришь, согласна на Кейна?
Было сказано – будет сделано. Но, чтобы все выглядело честно и демократично, сначала проголосовали. В голосовании естественно не участвовал Кейн – он потенциальная жертва, и Андрей – он претензионный Бог. Я голосовала против выдвинутой кандидатуры (хотя к личности кандидатуры у меня претензий не было), но по той же железной логики простейшей арифметики: 3 больше чем 1. Решение принято. Только они все-таки медлят. Вроде, и все уже не раз обговорено. Но убийство… о, пардон! - жертвоприношение…ну, или казнь…- не важно, в общем, «это самое» переносится на последний день – на завтра.
Что ж, да будет все по воли вашей!


17.
И вот пришла пора кончать…

Я лежу с закрытыми глазами, но не сплю. Спать в такую ночь невозможно. Слышу, он заходит, приближается, присаживается рядом. Настало время «отдельного разговора».
Не открывая глаз, я чувствую, как он рассматривает меня.
- Скажи, зачем тебе это? – спрашивает тихо.
- Что это?
- Ты меня поняла. Хватит. Я хочу знать твою цель.
(Мою цель… Цель – штука бессмысленная. Вот к примеру у тебя, Андрей, была цель, любым средством узнать истину. И сейчас ты узнаешь – что не все средства хороши, ведь единственная истина в том, что нет никакого смысла…)
Но я не хочу спешить. Игра – моя дурная привычка. Говорю:
- И ты уверен, что задаешь вопрос по нужному по адресу?
- Теперь уверен.
Смотрю на него и снисходительно улыбаюсь:
- Смышленый. Не буду спрашивать, как ты догадался. Наверное, тут была моя ошибка, хотя…Ошибки естественны. Они входили в мой замысел.
- Я спрашиваю, для чего?
- Просто так, Андрей. Просто так. Когда еще выдастся случай побыть Богом?
Понятливо кивает.
- И что дальше?
Я вздыхаю
- Из-за тебя все так усложнилось, что я даже и не знаю…Возможно, они ворвутся сейчас и пристрелят тебя. Но возможно… Ведь ты же у нас тоже решил роль Бога поисполнять? И они в это поверили. А я не собираюсь их переубеждать... Так что возможен и такой вариант: они приползают к тебе на коленях, и бросают к твоим ногам чей-нибудь труп. Например, Кейна. И тогда я спрашиваю тебя: «Что дальше, Андрей?».
Он молчит, будто задумавшись. Но его следующий вопрос звучит трагикомично наивно.
- Ты отпустишь оставшихся?
Подкрадывается момент жестокой истины. И вполне искренне мне его жаль. Я дотрагиваюсь до его колючей впалой щеки. Тоже искренне. Так ласково прикасается мать к своему маленькому сыну, который вдруг спрашивает « А что такое смерть?».
Но я больше не собираюсь ему врать. Пусть получает то, что хотел…А может, не хотел, но добивался.
- Отпущу к у д а? Ты, кажется, не понимаешь, Андрей. Мне некуда вас отпускать. Для вас нет ничего, кроме этого. Не было никаких «до», и «после» – тоже не будет. Это – все. ВСЕ.
 Он отстраняется от меня, не понимает, не верит.
- Что ты имеешь в виду? Если нам отсюда живыми не выйти, так и скажи.
- Ни живыми, ни мертвыми. Никакими. Подожди секундочку… - я достаю из-под кровати свои черновики, - На, вот, почитай.
 Быстро читает (хотя читать приходится много). Мнимое понимание в его взгляде улетучивается все быстрее и быстрее, уступая место растерянности, недоумению и (наконец-то!) страху. Отдает мне обратно черновик. Ждет пояснений.
- Вне этого мира вы все: ты, Кейн, Ник, Анна…никто. Вне этого мира вы всего лишь набор букв…хоть и наделенные духом моей мысли. Вы образы, каждый раз вспыхивающие в сознаниях читающих, и вязнущие в бездне их памяти. Поэтично? Для меня - да, для вас – вряд ли. Но это все.
Я - не только Бог, я - инквизитор – я – каратель, я - палач. Сейчас я с упоением, но не без сострадания истязаю его рассудок и наблюдаю, как он разрывается между пониманием и невозможностью осознать. Каково это, узнать, что ты не человек из плоти и крови, а лишь мысль о человеке, мысль о плоти, мысль о крови… ? Да причем, чья мысль?! Моя.
И как может он, чувствующий свое тело, осязающий предметы и всю материальную реальность в целом, принять этот абсурдный факт - материальность вымышлена?
- Это идиотизм.
- Да, - соглашаюсь я, - Совершенно верно. Были же такие философские направления как материализм и идеализм, так почему бы не быть идиотизму.
Из его надорванного рассудка я уже тащу каркас, остов – аксиомы на которых этот самый рассудок строился, обрастал, как мясо на кости… Наверное, изнемогая от такой пытки, что весьма заметно по его лицу, Андрей вдруг начинает с какой-то отчаянной беспорядочностью задавать вопросы, поражающие меня то своей нелепостью, то невероятной сложностью.
- Так значит, ничего этого не существует? И меня не существует?
- Как так, не существует?! Я же создала, значит, все существует. Просто все имеет иную сущность.
- А ты сама?
- По-твоему, Бог не может быть персонажем? Бог – слово. А, к примеру, Иисус? Ведь он тоже был в каком-то смысле лирическим героем в рассказе от первого лица. Хотя протагонистом я бы его не назвала…Но я не к тому. Я, как и вы - слово. Не больше. Разница лишь в том, что для меня существует и внешний мир. Не то чтобы рай, но просто другая обитель, быть может, в свою очередь предопределенная и ограниченная чьим-то разумом, заключенная в чье-то слово... Боюсь, нечто передалось и всем вам. Я имею в виду, мое знание того мира. Передалось как некое абстрактное представление. Рай, в который вы так рветесь попасть – этот «мир до» или «после». Пойми, у вас нет «мира до». А «мира после» тем более не будет. Этот - единственный.
- И твой разум настолько ограничен, что тебя хватило только на 10 комнат и 8 человек?
- Дело не в моем разуме. Просто, зачем усложнять? Мне вполне достаточно и восьми человек, чтобы самоутвердиться.
- Значит цель - самоутверждение?
- Нет-нет. Я же говорю – цели как таковой нет. Ну, разве что, развлечься. Я ведь даже не отношусь к этой писанине серьезно. Просто способ справиться со скукой. Игра.
- Игры бывают разные…Какую из них ты имеешь в виду: игру слов, игру в куклы или игру актеров на сцене? А может это азартная игра, и ты сделала ставку на одного из нас?
Я ухмыляюсь.
- На тебя. Как на никудышного актера.
- Плохо выучил свою роль?
- Скорее перепутал амплуа. Я ведь из тебя так хотела сделать Иисуса-жертву…Но это уже не важно.
Почему-то ему мое замечание кажется забавным и он тихо, будто смущенно посмеивается. Но тут же, прерывая свой идиотский смех, ледяным тоном спрашивает:
- А воля?
- Что? – делаю вид, что не поняла вопрос.
- Моя воля.
- А вот оно ч т о! Она чем-то отличается от моей?
- Это вопрос, а не ответ.
- Вопрос, и вопрос непростой… Я не знаю… Хм, думаю, на все воля Божья. В том числе и на то, чтобы наделить вас определенной силой воли. Я ведь просто создала этот мирок, создала вас по образу и подобию своему, но при этом наделив различными нюансами характера…Еще я задала в письмах условия. По такому принципу строится любая игра. По такому принципу Боги создают миры. Игровое поле, фигуры, правила – Земля, люди, заповеди. На самом деле это была лишь уловка, основанная на вашем наивном представлении о бытии внешнем, но она сработала. Так сказать, завела механизм, может, даже внесла во все происходящее здесь долю неуправляемого хаоса – сумятицы.
- Это тебе со стороны кажется сумятицей. А для нас – это желание выжить…
- Не знаю, может и так… Но ведь был некий общий сценарий.
- Некий? - Он снова берет в руки мои записи, листает: - Сколько раз ты меняла этот сценарий? Тут, я вижу, стерт абзац, а тут целые главы вычеркнуты…Ты меняла сценарий по ходу.
- Не по ходу, а в ходе написания.
- Почему?
Я пожимаю плечами:
- Передумывала.
- Или кто-то заставлял передумать? Чья-то воля.
Я вижу, куда он клонит.
- Может того, кто надо мной – воля моего Бога.
- А может воля действующих лиц? Может, даже моя? - Он снова тихонько посмеивается. Губы растягиваются трещиной расколотого рассудка. Мне не нравится этот смех. Но он сейчас перестанет смеяться. Сейчас ему станет тошно. И это даже не моя воля, а его совестливость.
- Ты прав - твоя. Ведь я, в конечном счете, сделала тебя пророком. Так сказать, генератором идей. Скажем, с ограничением еды ты отлично придумал. Да и с петлей тоже. А взрывчатка – ууу!- Гениально! Со многим…многим…Знаешь, ведь не пророки слышат голос Бога, а Бог слушается пророков. Так ему проще.
 Как я и ожидала, он перестал улыбаться. Ответственность – страшная штука.
- Я говорил, что говорил, и делал то, что делал, только чтобы…
Я прерываю его. Ухмыляюсь:
- Я знаю. Ты стал играть роль Бога, чтобы посмотреть на реакцию Бога настоящего. Шут. Но ты добился своего. И вот история подходит к концу.
Молчание. Долгое, напряженное. Потом срыв: уставившись в потолок удрученно шепчет:
- Врешь. Все ты врешь! – хотя сам знает, что в развязках историй не врут.
Вдруг он совершенно неожиданно вскрикивает:
- Господи, да у меня голова от всего этого болит! Понимаешь, болит?! – неужели он думает, что это уличает меня во лжи или доказывает его физическое, внесловесное существование? Какая наивность!
- Верю, что болит. И ребро ноет (осторожно дотрагиваюсь до его бока), и, если постараться, тебя еще можно сподвигнуть на физическую близость. Как тебе такая развязка? Смысла все равно нет, так хотя бы приятно будет.
- Вряд ли.
Смеюсь:
- А жаль. Но что ты предлагаешь? Заключительные аккорды этой скромной фантазии ля минор? Прояви свою божественную волю.
- Нет, - снова начинает сверлить потолок острым взглядом. Потолок, увы, к этому взгляду безразличен. И я теперь тоже.
- Нет. Я больше в этом не участвую, - повторяет он.
- Ну, это мы еще посмотрим.
 Я ухожу.



***
Вскоре мы все возвращаемся. Андрей лежит все в той же позе, но теперь уже отрезвевший от горького яда, холодный и равнодушный.
В руках у Анны еще теплый пистолет. В руках у Ника еще теплый труп Кейна. Он медленно приближается к Андрею и, встав на колени, опускает перед ним на пол свою ношу.
- Вот наша жертва, - задыхаясь, произносит он, - Отпусти нас, прошу тебя. Сжалься!
Андрей приподнимается, встает. Молча, забирает у Анны пистолет. Проверяет обойму. Пуля еще есть.
Спокойным взглядом он смотрит на убитого, потом на всех нас. Его глаза останавливаются на мне…
И вот я спрашиваю:
 - Что дальше, Андрей?
Как загипнотизированный, он медленно поднимает руку…А сам все смотрит – смотрит, не отрываясь…Я говорила, что у него острый взгляд? Взгляд, который может наколоть…Он подносит пистолет к виску, но все-таки смотрит в мои глаза…
Палец прижимается к спусковому крючку.
Минута молчания – момент истины.
- Как тебе такая развязка? Это слишком просто, да?
- Да. Это также просто, как выстрелить самой в себя…