- Сегодня понедельник, и мы с бабушкой возвращаемся на дачу.
Говоря это, Эмма внимательно посмотрела на себя в зеркало.
- Кажется, все в порядке. Косички заплетены так туго, как любят мама и бабушка. - Я уже сама умею их заплетать, хотя это и сложно. Такие длинные волосы трудно расчесывать, потом делить на две равные половинки и каждую туго-туго плести, вплетать в каждую косичку ленточку и завязывать ее на конце. Но научилась. Теперь бабушке не надо об этом заботитться.
Эммочка еще раз оглядела свое отражение в зеркале. На нее смотрела симпатичная рыжая девчонка с карими глазами и светлым личиком, на котором мелкими просяными зернышками были рассыпаны веснушки. Она была чем-то похожа на Пеппи-Длинный-Чулок – одну из любимых своих героинь, как она помнила шведской писательницы Астрид Линдгрен. Рост, фигура и даже веснушки у Эммы были как у Пеппи. Только вот глаза – живые, ясные, не были такими веселыми, а подчас и лукавыми. В них, даже когда Эммочка улыбалась, даже когда смеялась, стояла какая-то недетская серьезность, которая останавливала на себе взгляд каждого, кто смотрел на девочку. Нет, от Пеппи-Длинный-Чулок в ней были только веснушки!
В этом году девочке исполнилось 7 лет, и она с нетерпением ждала наступление сентября, чтобы пойти в школу. Ей очень хотелось в школу. Она уже хорошо читала, и очень гордилась этим. Вообще-то Эмма многому чему научилась за свои семь лет, особенно за последние два года, которые стали таким сложным и грустным временем ее жизни. За это время тяжело заболел ее дедушка, так и не поправился, и в этот же год от них ушел в какую-то другую семью папа. Этого Эмма особенно не могла понять.
- Как, - думала она, - можно было бросить нас с мамочкой в такое время? И так нельзя бросать ребенка, а здесь особенно, - часто мучил ее неразрешимый вопрос.
Она перестала почти совсем думать о том времени, когда папа был с ними. Только когда видела других детей с папами, которые шли, взявшись за руки, у нее почему-то все замирало внутри, и не хватало воздуха, а на глаза набегали слезы. Она украдкой вытирала слезы, стараясь, чтобы их ни в коем случае не увидели мама или бабушка.
Мама много работала, и почти все время Эммочка проводила с бабушкой. Бабушка была еще не старой, высокой, стройной, но совсем седой. Сколько девочка себя помнила, бабушка не менялась. Когда-то в молодости бабушка хотела стать артисткой. Но началась война, папа ушел воевать, ей надо было помогать маме. Жить было трудно, и бабушка, которая тогда была еще совсем молоденькой девушкой, начала работать на фабрике, да так и проработала там всю жизнь мастером. Эмма очень любила это слово – мастер, и совсем не переживала, что бабушка не стала артисткой. Когда она смотрела какое-нибудь кино, то все артисты были молодыми и красивыми.
- Ну, какая бабушка артистка, - рассуждала она, не представляя себе бабушку молодой. Фотографии, которые она видела, где бабушка показывала на девочку, а потом – рыжую девушку, никак не связывались у нее с ее бабушкой.
- Вот - мастер, это здорово! – размышляла она. Девочка смотрела, как бабушка вяжет, шьет платья, которыми все любуются, и была уверена, что также хорошо она делала все на фабрике. Гордилась, что ее бабушка, как говорили все окружающие, мастер на все руки, и хотела тоже пойти работать после школы на фабрику.
- Вот вырасту, стану мастером, - думала она про себя, но бабушке об этом не говорила, знала, что та расстроится. Бабушка мечтала только о том, чтобы их девочка стала артисткой.
- Если мне не пришлось, пусть внучка воплотит мою мечту, - возвращалась она к этой мысли постоянно.
Не жалея сил и времени, бабушка водила и водила внучку в разные кружки, где детей учили танцам, выразительному чтению стихов, разучивали с ними сценки из спектаклей. Иногда на занятия приходили какие-то дяди, которых называли помощниками режиссеров. Они внимательно смотрели и слушали, что и как делают дети, выбирая кого-то на главную роль в настоящем фильме.
- Пусть я не буду артисткой, но девочки должны уметь петь, танцевать,- убеждала себя Эмма, с неохотой собираясь на очередные занятия.
Она не старалась выделиться среди других ребят но, видимо, что-то привлекло к ней внимание, и ее в шестилетнем возрасте пригласили сниматься в кино. А может быть, бабушкины мечты стали сбываться?
- Вот и хорошо, пусть она радуется, а я все сделаю для этого, - рассуждала девчушка.
Они поехали с бабушкой в город Самарканд, где бабушке и ей - главной героине фильма - создали все условия для жизни. Их поселили в южной части города в прекрасной гостинице, с видом на самый известный в этом городе дворцовый ансамбль, который, как потом узнала Эммочка, был построен очень – очень давно, в честь двоюродного брата пророка Мухаммеда. Он состоял из разноцветных расписных строений в форме купола и был необыкновенно красив, особенно в лучах солнца. Она любила его непривычную красоту, называла его «дом солнца», и позже с гордостью узнала, что этот дворец славится во всем мире.
Девочка прожила в Самарканде все лето, которое и для старожилов-то было жарким, а ей казалось настоящим пеклом. Каждый день Эмма просыпалась с мыслью:
-Опять эта жара, когда же мы вернемся в Москву?
Вся зелень в городе поникла, и даже птицы пели совсем редко. Только знаменитый ансамбль Шахи-Зинде, ее «дом солнца», на который Эммочка посматривала из окна своей гостиницы, и который, как ей перевели, назывался «Живой царь», еще больше блестел своими орнаментами из резных кирпичиков и плит, переливался глазурью.
- И тебе не жарко, святой Кусам ибн Аббас?», - пыталась шутить девочка, разглядывая нарядные купола мечетей, довольная тем, что выучила это трудное имя.
В самаркандской жаре не унывали только продавцы рынков. Темнокожие, с горами арбузов и дынь, они весело зазывали покупателей, отпуская веселые шуточки на непонятном языке. Ее все удивляло на пестром рынке: вкусные восточные сладости, которые бабушка ей покупала, нежные персики, огромные налитые солнцем яблоки, которые блестели так, что в них можно было видеть свое отражение. Волновали какие-то южные запахи, наполненные зноем и еще чем-то, чему она не могла дать названия. Нравились глаза самаркандских женщин, карим цветом и разрезом чем-то похожие на ее собственные, их цветастые, в яркую полоску, платья.
- Как интересно, - говорила она бабушке, наслаждаясь изобилием рынка, с интересом разглядывая и замечая все необычное. Особенно ее удивил человек с осликом. На шее ослика висели бубенчики, хвост был убран красным бантом. Хозяин ослика держал в руках длинный музыкальный инструмент, и когда играл на нем, то ослик смешно как бы подпевал ему: «Иа-иа-иа», и бубенчики отзывались ему в такт.
Только тогда Эмма смеялась. Это было необычно и по-настоящему весело.
- «Иа-иа-иа», - повторяла она вслед за осликом.
Потом весело читала бабушке знакомые стихи Маршака об ослике и дедушке, переиначивая их на свой лад.
- Где это видано, где это слыхано, деда играет, а ослик поет.
В любое свободное время она всегда звала бабушку на рынок, но свободного времени почти не было, и за три месяца она была на рынке не больше пяти раз. Все остальное ее время состояло из съемок и сна. Сон приходил быстро после трудного дня, но потом куда-то его прогоняла жара, духота, и бабушка несколько раз за ночь накидывала на внучку влажную простыню.
Ворочаясь без сна, Эмма вспоминала свою героиню с трудной судьбой, которая приехала с мамой в Самарканд, чтобы найти папу. Девочку из фильма часто обижали, и ей нельзя было совсем улыбаться. Ее бабушка даже сказала, что когда она прочитала сценарий, то ужаснулась тому, какую горькую роль нужно было сыграть ее внучке.
- Как бы сделать так, чтобы девочка смеялась, радовалась, чтобы у нее появилась подружка, и им было бы очень весело вдвоем? – размышляла маленькая артистка.
- Летим мы выше неба, не ведая преград, крылатые качели летят, летят, летят, - вспоминались ей слова песенки.
Но этих сцен не было в фильме, и Эмма додумывала их сама, продолжая и во сне лететь с подружкой высоко на крылатых качелях, уже не разбирая, где она сама, а где ее героиня.
- Ах, как жаль, что это был лишь сон, - грустила Эмма, вставая утром и собираясь на съемки. Она все больше скучала по маме, и чувствовала, что ей, как и героине фильма, становится в этом городе все более грустно. Но вот закончились съемки фильма, его озвучивание. Фильм получился хороший, Эмму хвалили, заплатили много денег. Они с бабушкой вернулись в Москву.
- Молодец, дочка, - похвалила ее и мама. Она гордилась ею и стала, как и бабушка, мечтать о том, чтобы девочка стала артисткой.
- Нет, - твердо решила Эмма, я больше никогда не буду сниматься в кино.
Она никому никогда не рассказывала о самаркандском фильме. Хотелось забыть ту грустную девочку из фильма и всю ее жизнь.
(Продолжение следует)