1. Глава третья. Засада

Алмазова Анна
«Благоразумие — лучшая
черта храбрости».
Уильям Шекспир

Два дня пролетели для бывшего воспитанника дома служения как на крыльях ветра.  Кассар, учинив Алексару допрос в первый день, потерял к юноше всякий интерес, больше не докучая невольному подопечному своими вопросами. Алексара это, ясное дело, расстраивало мало, что нельзя было сказать о вечно настороженным Сириле. А слуга и в самом деле имел все основания для недовольства: люди из свиты великана, рослые и сильные, как и их господин, смотрели на тонкого, как тростник, Алексара с легким презрением, что немного смущало хитрого служителя: если семья Алексара так влиятельна, как он слышал, то где почтение, где власть, где лесть? Будто эти люди и не верили, что слово Алексара что-то значит, а ведь стоит юноше достичь столицы... При этом служитель постоянно оглядывался на своего господина и тихо вздыхал: Алексара вовсе не волновало пренебрежение людей Кассара, его ничего не волновало: единственное, чего жаждал юноша, это хотя бы видимого одиночества и возможности насладится приятным путешествием, а как раз это люди Кассара давали ему вполне.

А наслаждаться было чем. Сейчас молодому аристократу, столько лет запертому в стенах дома служения, было все интересно. Он уже и забыл, как цветет в полях пижма, как тает на губах спелая малина, как падают с глухим стуком в садах на землю первые яблоки. Юноша наслаждался свежим, сухим воздухом, лаской теплого и солнечного конца лета. Алексар просто нюхал, слушал, пробовал и смотрел... Благо, что погода позволяла. Позднее лето решило порадовать путников мягким, как пушистое одело, теплом, и совсем не предлагало обычных для этого времени надоедливых дождей. Не донимала и столь же привычная в это время жара – солнышко светило ласково и ненавязчиво, по утрам на полях расстилался густой туман, ложась на мягкую траву обильной росой...

Алексар взял привычку во время путешествия вставать рано, ходить босиком на рассвете по залитой росой траве, и наслаждаться утренней свежестью, вдыхая полной грудью прозрачный воздух. В такие минуты за ним обязательно шли свеженький Сирил и один из недовольных, заспанных воинов Кассара, все время один и тот же: низкий, коренастый, с маленькими глазками и коричневыми, как сухая земля, волосами. Последний часто вздыхал, шумно зевал и вообще всем видом портил сладость прогулки, только Алексар, не обращая внимания на недовольство попутчика, принимался за странные, на взгляд воина, упражнения, к которым часто присоединялся и Сирил. Наблюдавший за ними воин Кассара при этом посмеивался в усы, но хватало одного внимательного взгляда Сирила, чтобы улыбка в этих самых усах и запутывалась – в отличие от Алексара, Сирил понимал, как надо внушать уважение к подобным недоумкам: несколько стычек на заднем дворе убедили воинов Кассара, что худой и тщедушный на вид Сирил драться умеет, и неплохо. Кассар потом упорно доискивался причин синяков под глазами своих любимцев, только вот, кто в таком признается? И Сирил со скрытой усмешкой вслушивался в явные сказки об острых углах и нечаянных падениях. Алексар тоже вслушивался, но улыбки на его устах не было: только острый взгляд юноши то и дело застревал на Сириле, а в глазах читалось явное неудовольствие, которое, впрочем, в слова так и не оформилось.

Юноша не одобрял Сирила, но и вмешиваться в происходящее не спешил – самодовольство людей Кассара частенько раздражало и его, только что толку в раздражении? Алексар не горел желанием биться с кем-то из верзил Кассара, и дело было скорее не в страхе, а в некоторой брезгливости – нет блага в подобных схватках, и, уж тем более, нет блага в победе над менее сильным противником. Не Алексара это дело ставить на место зажиревших воинов, а Кассара. И пока люди толстяка, подчиняясь некому подобию инстинкта, черту не переходили, Алексар и не думал ставить их не место. Единый поставит. Ему же надо доехать до столицы. Желательно живому. Потому что дела в столице гораздо важнее ссор с какими-то шавками, даже если эти шавки чем-то не нравятся своенравному служителю...

Не обошлось и без мелких неприятностей: Алексара подвело его собственное тело. Уже к концу первого дня путешествия отвыкшая от солнца кожа Рассвета заметно покраснела и начала нестерпимо жечь при любом прикосновении или попытке пошевелить губами. Воины Кассара посматривали на молодого человека с явной насмешкой, но вслух не было произнесено не слова, а на помощь Алексару пришел верный «слуга» аккуратно смазывающий каждое утро лицо и плечи своего господина приятно пахнущей мазью. Загар стал ложиться ровно, солнечные ожоги вскоре исчезли, а кожа бывшего воспитанника дома служения приобрела приятный коричневый оттенок.

Последнее Алексара волновало мало – что ему за дело до внешности? Главное, что кожа более не причиняла неприятностей, а какого она будет после этого цвета, юношу вовсе не беспокоило. Он и не отдавал себе отчета, как был привлекателен для слабого пола: служанки в тавернах разве волосы друг другу не выдергивали за честь прислуживать молодому аристократу, миловидные крестьянки слегка краснели при виде красивого господина, одна из них, более смелая, легкой серной подбежала к коню Алексара и раньше, чем люди Кассара взялись за оружие, обычно спокойный воспитанник дома служения властно закричал:

– Не сметь!

Воины, привыкшие к повиновению, на мгновение остановились, и этого мгновения хватило, чтобы красавица протянула Алексару первое светло-желтое яблоко, еще хранившее тепло ее ладоней.

– Спасибо, милая, – мягко прошептал Алексар, бросая крестьянке монету.

Воины смотрели на юношу ошеломленными глазами: впервые за время путешествия Алексар проявил характер. Кассар снисходительно улыбнулся, одобрительным взглядом окинув стройную фигурку крестьяночки, а Сирил поморщился – он-то знал, что денег у его «господина» не так уж и много, а ведь еще могут понадобиться, например, если придется бежать от людей Кассара. Но спорить с господином при воинах Кассара служитель посчитал слишком уж опрометчивым поступком, который мог им стоить гораздо более какой-то там монеты.

– Это тебе спасибо, господин, – красиво потупилась красавица, и Алексар засмеялся, впивая зубы в спелое яблоко. Сок хлынул ему в рот, на мгновение юноша закрыл глаза, отдавшись наслаждению, а Сирил осторожно отодвинул красавицу в сторону – господа существа непонятные, еще им не хватало в пути симпатичной спутницы...

В тот же день они собрались на поляне за очередной обильной полуденной трапезой, Алексар сидел под небольшим бугорком у края леса и ел еще теплый крестьянский хлеб, запевая его свежим молоком. Все это “богатство” приобрел Сирил специально для забывшего простые радости воспитанника дома служения. Благо, что такого добра в соседней деревне было много, а местные, не сильно богатые крестьяне, с радостью выменяли немного снеди за блестящую монетку, гораздо более мелкую монетку, что сверкнула так недавно в натруженных руках крестьянки.

– Мой господин, – голос Сирила, сначала так раздражавший Алексара елейностью, теперь уже стал почти привычным.

Алексар,  давно смекнувший, что его спутник не спешит открывать рот по пустякам, оставил в покое свежий хлеб и с интересом посмотрел на служителя:

– Хотите искупаться? – неожиданно предложил Сирил.

Алексар встрепенулся. Щеки юноши зарделись, а глаза заблестели восторгом: в доме служения они часто плавали в подземном озере, раскинувшем свои воды в огромной пещере прямо под храмом. Озеро было освещено все теми же камнями, что и храм, а прохладные воды казались черными, как сажа, зато сохраняли мягкое тепло даже в самую суровую стужу. Поэтому купание было одним из привычных Алексару радостей, и теперь юноша сильно страдал от пота, выступающего на забывшей о жаре коже. Даже прохладные ванны и обливания при помощи Сирила в придорожных тавернах не приносили ему облегчения, привыкший к чистоте юноша чувствовал себя грязным, а собственная кожа ему казалась покрытой тонкой пленкой сала. Слишком крепко вошли в сознания Алексара уроки учителей: Единый дал им тело на время, в долг, и вернуть этот долг надо как можно в более хорошем состоянии.

Алексар с готовностью поднялся, оставив на траве хлеб и кувшин с еще не выпитым молоком. Улыбнувшись своим мыслям, Сирил повел господина по едва видной тропинке, пробегавшей сквозь заросли папоротника и малины. Служитель был рад, что на этот раз Алексар оказался на редкость предсказуемым. За время короткого путешествия Сирил, исподтишка наблюдавший за своим «господином», заметил одну важную вещь: Алексар вовсе не был таким мягким, как ему казалось поначалу. Он был духовно ленивым. Или жадным. Скупым снаружи на эмоции. Сирил уже не раз сталкивался с такими людьми: такие не двинутся без цели. Так не двигался и Алексар. Пока не сталкивался с чем-то для него важным. И не дай Единый, чтобы в этот момент он, Сирил, оказался бы по противоположной стороне. А оказаться легко – никогда неизвестно, что за стрела стрелит в голову такому вот... снаружи мягкотелому. А сейчас было важно увести Алексара от людей Кассара, ой как важно!

Алексар, и не подозревая о чувствах Сирила, не спешил – люди Кассара, как правило, устраивали долгие перевалы – им надо было много времени, чтобы наполнить едой ненасытные желудки. Именно еда, которой рослые верзилы интересовались более всего на свете, и способствовало тому, что юношу на мгновение упустили из виду, и этого мгновения вполне хватило для того, чтобы улизнуть к озеру, миновав назойливое внимание ненасытных воинов. Зная, что времени у него много, Алексар, не спеша шел за Сирилом, срывая на ходу с ближайших кустов малины огромные, спелые ягоды и, внимательно высматривая червяков, отправлял добычу прямо в рот. Внезапно Алексар выругался, заставив Сирила резко обернуться, – вместе с ягодой юноша нечаянно сорвал плоского ярко-зеленого жучка, испускавшего неприятный, резкий запах.

Но Алексар вскоре забыл о неудачной находке, открыв рот от удивления: перед ним раскинуло свои воды огромное лесное озеро. Сирил, удивившись реакции своего господина, проследил за взглядом Алексара и пожал плечами: озеро как озеро, ничего особенного, но Алексар еще некоторое время стоял на берегу, любуясь раскинувшимся перед ним видом: озеро было небольшим, с невысокими песчаными берегами. На другой стороне тихо дремали высокие ели, махнула хвостом в зеленых кронах шустрая белка, забил клювом по древесине дятел, запела над Алексаром в ветвях невидимая птица. Яркое, полуденное солнце окрасило воды озера всеми цветами радуги, легкий ветерок делал эту игру еще более хаотичной, неожиданной, и мягкие волны ласково ласкали песок рядом с ногами Алексара. В прозрачной, пронзенной солнцем воде плавали неосторожные мальки, низко пролетела над водой чайка, внезапно рванувшая вниз и впорхнувшая с серебристой рыбкой в когтях, закрякала в прибрежный камышах утка, выплыл из заводи гордо изогнувший шею лебедь. Алексар, застыв на месте, пожирал все это глазами, и в душе его постепенно воцарялся покой, впервые со дня опущения обители. И впервые ему стало легко, свободно, впервые он понял вполне слова учителя... Вот что значит «слиться с природой»... Вот что значит, когда душа поем с внешним миром...

Скинув одежды, Алексар осторожно подошел самой к кромке. Изнеженные обувью ноги юноши с трудом переносили переход по сосновым шишкам и упавшим на берег веткам, но вот Алексар, осторожно пройдя по пологому озерному дну несколько шагов,  оттолкнулся от земли и, с восторгом окунув в прохладную воду разгоряченное тело, поплыл. Плыть по пронзенным солнечными лучами водам чистого лесного озера оказалось совсем иначе, чем по темному подземному водоему храма, и Алексар по-настоящему наслаждался купанием. Юноша смотрел, как где-то под ним желтеет чистое песчаное дно, как проплывают мимо суетливые мальки, как неподалеку, у самого берега, поросшего тростником,  ведет куда-то своих пушистых детей лесная утка. Даже лебедь, пугливый и дикий, подплыл поближе, чтобы рассмотреть невиданное животное... Проплывая мимо гордой птицы, Алексар внезапно засмеялся, и птица, испугавшись, взмыла вверх, а утка увела своих детей подальше от опасного человека.

Смех застыл на губах юноши – неожиданно Алексар заметил, что к привычным для него звукам леса присоединились чужие: крики и звон оружия. Встревожившись, Алексар немедленно повернул к берегу. Плыть стало тяжелее – он из-за всех сил стремился к лесу, но все равно ему казалось, что он плывет невыносимо долго, что берег приближается медленно, а надо успеть, надо... Наконец он нащупал ногами дно, одним прыжком выбежал на берег...

Невозмутимый Сирил стоял на мягкой прибрежной травке и спокойно вытирал сухой тканью только что выкупанных  лошадей.

– Что это? – спросил Алексар, не вполне еще понимая спокойствия своего спутника.

– Лесные разбойники, – ответил мужчина, успокоительно похлопав по крупу лошадь Алексара. – Наших друзей сейчас просто грабят.

Алексар бросился к одежде, но Сирил остановил господина, железной хваткой схватив его за предплечье:

– Вам еще рано умирать!

– Там люди, с которыми я делил хлеб! – воскликнул Алексар, пытаясь вырваться из цепких объятий своего друга и обдавая полураздетого Сирила кучей брызг.

– Делили хлеб? Скажите еще, что они вам близкие друзья! – издевательски засмеялся Сирил. – За них хотите умереть? Что доносы на вас в столицу слали? Ничего не видите! Как котенок слепы! А почтовых птиц в клетке Кассара убыло... Так ничего и не поняли? Они ваши тюремщики, шпионы, но не друзья! Если бы они не обжирались так усердно на той поляне, я не смог бы так просто увести вас и наших лошадей. Этим людям интересней сама еда, чем наше исчезновение. Да и люди ли они?

– Ты... ты! – Алексар изо всех сил пытался оттолкнуть от себя Сирила, кинуться туда, где умирали, но хватка хилого на вид служителя была на диво сильной.

Взгляд сына великого вельможи скрестился со спокойным взглядом мужчины в немом поединке, и Сирил, внезапно отбросив маску почтительности, жестко добавил:

– Я не знаю, зачем ты дался этому дому служения, но мне приказано доставить тебя в столицу ЖИВЫМ! И я сделаю это, даже если мне придется тебя оглушить. И не надейся, что у меня не хватит на это сил!

– Без моих вещей мы все равно не достигнем столицы, – зло прошипел Алексар, но Сирил, криво улыбнувшись, показал на лежавший рядом узелок. – Ты знал! Знал и не предупредил!

– Знал! – смеясь ответил Сирил. – И не надо делать из меня чудовище! Я даже предупредил. Я еще в таверне засек наводчика. Но кто послушает обычного слугу, даже если слуга прав? А ты вот послушаешь меня, хочешь ты того или нет! Ты – мой вход в столицу и будешь жить! Живи, господин, живи же! Битва закончилась, а путь в ад приспешникам Кассара укажут и другие.

Алексар с презрением посмотрел на служителя, скинул с себя хватку Сирила, но глупостей делать не стал.

Наскоро оседлав лошадей, они вспрыгнули в седла и помчались прочь от страшного места. Алексар молчал, погруженный в мрачные мысли, а служитель вглядывался в известные только ему тропинки, безошибочно находя путь среди лесных дебрей.

– Ты знаешь дорогу..., – с подозрением прошептал Алексар.

– Не думаешь же ты, что дом служения увлечен только выращиванием отроков! – усмехнулся Сирил, и юноша остерегся допрашивать хитрого служителя. Тем более что тот внезапно насторожился, настороженно прислушиваясь к лесной тишине. Повернув к своему спутнику побледневшее лицо, служитель быстро зашептал:

– Твое желание исполнилось! Кажется, наши друзья не досчитались двух трупов и хотят восполнить потерю! Быстрей, Алексар, быстрей! Теперь нас могут спасти только лошади!

Сирил пустил коня вскачь, и юноша, более не споря, старался не отставать от своего слуги. Алексар и забыл, как это сложно – удержаться на спине летящей лошади. Он прижался к животному, моля всех богов только об одном – только бы не упасть, не познакомиться с зеленой травой, проносившейся под ним бесконечным потоком!

Вскоре они вылетели на дорогу, и удержаться на коне стало легче. Алексару казалось, что лошади летели как птицы, из-под копыт летели в траву выбитые с дорожной пыли камни, лес казался черно-зеленой полосой, в ушах шумел ветер, но этого было недостаточно – спиной юноша чувствовал, как опасность нагоняет их, как все ближе раздается топот чужих копыт. «Давай, давай, родная!» – мысленно просил Алексар, приободряя то ли себя, то ли лошадь, но вот уже стрелы запели над ухом всадника, так близко, что он чувствовал поток ветра, несущийся за кусочком смерти. Алексар в тревоге оглянулся и тотчас почувствовал, как что-то ощутимо ударило его в бок. Волны жгучей боли слились с телом юноши, и всадник изо всех сил стиснул зубы, сосредоточившись на том, чтобы не упасть в обморок. Вот одно биение сердца он сумел остаться в сознании, вот второе, третье, четвертое и еще, еще! И ничего, что больно, ничего, что хочется забыться, исчезнуть их этого мира! Только бы не упасть, только бы усидеть! На мгновение Алексару показалось, что он раздвоился – исходящее болью тело все еще сидело на мчащейся вперед лошади, но сам он был чуть поодаль, летел за спиной себя самого... Равнодушный, густой... Елки по обочине дороги слились в кашу, Алексара внезапно затошнило, бок обожгло чем-то горячим, лошадь, почуяв кровь, рванула вперед с новыми силами, но и этого было недостаточно...

Дорога резко свернула вправо, и Алексар вместе с Сирилом на всем скаку врезался в чей-то отряд. Вообразив, что это другие разбойники, Алексар осадил лошадь, бедное животное встало на дыбы, беспомощно взмахнув в воздухе острыми копытами, и в следующее мгновение юноша понял, что он летит вниз. Но почувствовать всю силу падения раненому не пришлось – беспамятство поймало его раньше...

Последняя версия: ноябрь 2008.