Мы, я имею в виду большинство моих сограждан, не были избалованы поездками за пределы страны.
Так уж случилось, слава Богу, что вместе с реформами на нас свалилась возможность запросто, при наличии минимума денег, отправиться за кордон.
Да что там наличие денег, получай загранпаспорт, смотри в газетках объявления и мотай за границу «помогайкой», помогай человеку в нелегком его «челночном» бизнесе, еще и копеечку, какую - никакую заработаешь за свое знакомство с «заграницей».
Но, как водятся, в мире все взаимосвязано и действие равно противодействию.
В противовес вольности в желаниях появились сложности в получении загранпаспортов.
Не знаю, может быть только у нас в окрУге сложились эти, так называемые «определенные сложности», но в очереди, среди желающих получить загранпаспорт, натолкаешься.
Нам, привычным к очередям на генетическом уровне, эти самые очереди как близкий родственник. В них, как в купе поезда дальнего следования, происходит какая-то, ни к чему не обязывающая доверительность отношений. Всех связывает единый временной статус просителя, определяющий схожесть поведения.
Всех, да не всех.
Вот тетя, с окружностями голландской печки, исключая, конечно, голову и ноги ниже колен, в норковой шубе, которой можно укрыть цыганский табор, в такой же, норковой, фасонистой шапке, прикрывающей слипающиеся волосы, по мобильнику, во весь голос советует невидимому Василию Григорьевичу куда послать приемщика, усомнившегося в жирности принимаемого молока и кому отгрузить картошку.
Видно уверовав в эффективность своих советов, или почувствовав наступающий кризис инсулина в крови, она уверено протолкалась к одному из трех подоконников коридора ожидания и, гремя жестяной свежестью полиэтиленовых пакетов начала выкладывать на него припасенную, на всякий случай, снедь.
Четыре вареных яйца, кружалка колбасы, с выпирающими через тугую оболочку кусочками сала, батон и пол-литровая флакушка минералки.
Толстенькие, проворные пальцы, в перстнях, каждый из которых, не дай Бог если упадет на ногу, может сделать инвалидом, с изящным хряском, лопающейся оболочки, поломали кружалку на куски, запах от которых заполнил все учреждение.
Народ, на грохот шуршащих пакетов, внимание, конечно, обратил, но отнесся к этому нейтрально, дескать, мало ли что бывает, может из далекА, может, покушать дома не успела, да мало ли что и, разрознено поглядывая на даму, продолжал свой монотонный гул.
Заинтересованно к действу отнеслась лишь одна служительница учреждения - небольшая рыженькая кошка. Не изможденная, но и не избалованная излишествами, она не сумела справиться со своей скромностью, подбежала к обладательнице таких пленительных запахов, принялась тереться о ее ноги, заглядывая ей в глаза, тряся поднятым хвостом и оглашая учреждение мольбами о справедливости.
Тщетно! Не слышен глас вопиющего в пустыне. И колбаса, и яйца, и батон исчезали в необъятных просторах шубы.
- Брысь! Чего орешь? Пошла отсюда. Чего тебе надо?
Не занятые едой ноги отталкивали орущую просительницу от норковой шубы.
Вот к этому народ отнесся заинтересованно.
Монотонный гул присутствия стих, подчеркивая пронзительность кошачьей мольбы.
Десятки глаз наблюдали, как исчезают в недрах шубы продукты, а один весельчак, подошедши к даме вплотную, смотрел на ее трапезу, склоняя голову то к одному плечу, то к другому, как это делает собака, внимательно слушая хозяина, и после пятиминутного наблюдения не выдержал и произнес:
- Приятного аппетита.
- Спасибо – ответствовала дама, заканчивая замаривать червячка.
Вот и все.
Дама, гремя пакетами, собрала следы приема пищи, парень и кошка отошли прочь, а монотонный гул возобновился, заполняя все пространство учреждения.