Когда приходят первые морозы, я почему-то всегда чувствую холод по-новому, медленно привыкаю к ощущениям, кажется, что прошлой зимой такого не было. Если глядеть из окна на город, огоньки кажутся хрусткими, колючими. Особенно, когда столбик термометра падает ниже -10. Вот и в горле что-то хрустит и царапается. Выкидываю вещи с наслаждением. Бить посуду - не приучена с детства. Живу от звонка до звонка, между - сплю дурным сном. Почти не улыбаюсь,тревожно вслушиваюсь в окружающие звуки, в гудение кулера, в соседскую приглушенную болтовню, в шипенье закипающего чайника. Ловлю письма из электронного пространства чуть ли не мысленно, издалека. Лбом прижимаюсь к оконной стекляшке. Мысленно пересыпаю из руки в руку битое стекло до тех пор, пока оно не изотрется в песок.
Собакой дышу в узкую щель под дверью, жду. То ли весточки, то ли того, что ты придёшь.
В морозном лесу деревья как из стекла. Всё хрупкое. И пар изо рта, и сказанные слова. Вот-вот замерзнут узорами, как в детском мультфильме, а потом хоть продавай туристам втридорога, хоть храни в шелковистом мешочке.
Сворачиваюсь в постели крендельком, обнимаю украдкой подушку и край одеяла. Пялюсь в темноту, пока не станет настолько страшно, что рука рванётся к выключателю, или пока не провалюсь в сон без сновидений. Мне перестали сниться сны. Наверное, дело совсем труба, хоть я еще дышу, передвигаюсь и даже потребляю какую-то пищу, что удивительно мне самой.
Похрустывают огоньки в глубине горла. Закусить губы, чтоб покрасивше. Похвататься за вещи, которые попадаются под руку. Ножницы - отрезать шмоток оберточной бумаги. Нож - нашинковать зелень. Очки - повертеть в руках. Плошку со стеклянными шариками, чтобы запустить в неё пальцы. Всё, что угодно, лишь бы уцепиться, ухватиться, сжать. Только не терять связи с реальностью. Бесполезные действия, хитроумные маневры. Вроде уже и не так колет. Теперь где-то в сердце и в косточку отдаётся. Ничего, льдинка вот-вот успокоится, перестанет ёрзать.
Сползаю в кресло, закрываю глаза.
Улыбнись, Шарлотта. У тебя же фамилия не какая-нибудь, а Гримм. Твои старшие братья - сказочники. И что, что сейчас нужно резать лук и щиплет глаза, не повод останавливать работу. Не жалей себя, красавица. Не жалей.
Воркованье телевизора, шкворчанье чего-то под крышкой. Морок уходит.
За окном палит новогодний салют. Вспышки не прекращаются. Одна за другой. Верно заметили, похоже на войну. А если и правда война? Если сбудутся прогнозы? И начнется. Как когда-то в сорок первом? Нева с прорубями, бомбежки, голод, выщербленные куски камня на гранитных постаментах и стенах домов. Неизвестность, страх. Отчаянье. В десятки раз, наверное, сильнее, чем сейчас. Или тогда уже будет совсем неважно? Только бы остались в живых дорогие. Сама - а не все ли равно?
В окно пахнуло порохом, надо закрыть. Скоро затихнет на пару минут, чтобы загрохотать потом с новой силой. Все прервутся на то, чтобы уже в который раз послушать президента, бой курантов и гимн нашей необъятной.
Необъятная. Не обнять. Далеко.
Не могу без тебя. Не могу с тобой. Час двадцать до нового года. Куранты будут бить, будет взрываться салют. Ничего не произойдет кроме смены цифр в дате. Или всё-таки что-то произойдет в наступающем году? Изменится, будет иначе. И как же хочется, чтобы собравшись через год за новогодним столом, на чьей-нибудь маленькой кухне, прокуренной или темной, провожая этот будущий год присутствующие могли сказать, вслух или про себя:
- Спасибо, это было отлично.
Пусть всё будет хорошо. Улыбайтесь и будьте счастливы. Все, особенно ты. Пожалуйста, ну хотя бы однажды.
Сказка не явилась на праздник. Значит, и для меня пришло время скинуть карнавальную маску и скользкое боа из цветных перьев.
Покрепче нож в руке, еще две луковицы, не забывайся, Шарлотта.
А вы загадаете желание в новогоднюю полночь?
5/01/2008