8. Университет. Почему больно
- Это просто наказание! – пожаловалась Флёр последняя из женщин, которых она навестила. – Спастись от безумия, чтобы так мучиться!
Флёр принимали за начальственную инспекцию; она сразу говорила, что не врач, и помощи от неё не ждали. Так, поплакаться. Свою свиту она оставила на посту у Анастасии, и та сразу ожила – ведь целый набор здоровых мужчин всех возрастов! На Флёр она смотрела с завистью.
- Ну? – спросила Анастасия, когда Флёр вернулась. – Можно их вылечить?
- Не уверена, - ответила Флёр, и мужчины в замешательстве посмотрели на неё. К общему цветнику добавился Миша.
- Мне кажется, - продолжила Флёр, – вам, Анастасия, не надо их лечить. И жалеть не надо. Только хуже будет. Пусть сами подумают, почему больно. Ведь они все брались лечить других людей – пусть разберутся с собой.
- Но мы должны помогать страждущим, - возмутилась Анастасия.
- У вас ещё ничего не болит? – резко оборвала её Флёр. – Мы должны избавиться от мании величия! Пойдите, почините унитаз. Уверена, не сможете. А унитаз, между прочим, человеческими руками сделан. Тело человека мы не делали. Впрочем, если грубить, то делали: не руками и не мозгами! Это – не унитаз! И играть в починку – только дальше ломать.
Анастасия фыркнула и удалилась. Тоже мне, Флёр! Разберётся! И все за ней бегают, как мальчишки. Ну что в ней нашли? Ничего не может, а говорит одни пошлости.
* * *
Фёдор расстроился. Только возвёл Флёр в богини – и на тебе! Флёр в сопровождении мужчин вышла на солнышко: каменное здание стыло, в помещении было холодно.
- Ну? – спросил Миша, покосившись на Симона. – Так в чём причина, по-твоему?
- Смотри. Заболели все лекари, несколько травниц, знахарки и колдуны? – повернулась Флёр к Симону. Тот кивнул. Флёр продолжила:
- Не только те, кто имел дело с людьми. Но начнём с лекарей. Меня всегда интересовала боль: это очень важное свойство – язык тела, чтобы сообщить тебе о серьёзном непорядке. И лечиться к экстрасенсам идут чаще всего те, у которых БОЛИТ! Сенсы чувствуют нарушение схемы тела, используют Дар, зацепляются за больной орган и компенсируют нарушение, но не его причину. Причина сидит, может быть, вообще в окружении, а не в человеке. Если он попал в узел искажения Связей, причина будет тянуть затраченную сенсом Силу на себя! Некоторые лекари способны найти предыдущее звено, так сказать, недоброжелателя. Тогда они просто переносят неполадки на него.
Но искажение не во втором звене - в узле Связей! Спасли одного – погубили второго, иногда ни сном, ни духом не ведающего, за что. А искажение уже ищет новый путь для нападения на человека. Причина не устранена – будет постоянно тянуть Силу. Экстрасенс вынужден постоянно держать «резинку» Связи с пациентом и тянуть её, чтобы причина не могла сработать! Человек – не отдельность, его болезнь – не только его. Лезешь лечить – держи систему напряжённых Связей. В чём состоит их, как выражается Анастасия, квалификация? – Они учатся держать резинку в отставленной руке: чтобы не больно было, если упустят. Между собой и больным ставят Землю: у неё, матушки, сил хватит. То есть, сосут чужую силу и вносят искажение в гораздо более широкие сети Связей, деформируют то, в чём просто не разбираются. Они пользуются магией, а точнее, Ма – Геей, Матерью – Землёй. Крадут её Силу!
При ворожбе – то же самое. Сила не своя. Приворожить – искусственно притянуть кого-то, кому место в мире – другое! Опять резинка, а «квалификация» – Мать-Земля, силушку даст, будет держать Связи в чудовищном напряжении, потому что приворожённый рвётся на своё место в жизни, а его не пускают. В итоге перекосится огромное число человеческих Связей, вплоть до того, что кто-нибудь не родится в своё время! Исказится будущее!
Травницы лечат, пользуясь силой трав, снова Ма-Геи! Если травница якобы хорошая, она любую болезнь подорожником вылечит. Тут не трава, а бабуля работает, и берёт Силу Жизни, Жертву растения. Но если бабуля точно знает Связи, чувствует, как вмешаться с минимальными потерями, какую траву попросить, и – обязательно! – если болезнь вызвана пустячными напряжениями в сети Связей, тогда Ма-Гея сама даст, через травку. Вот и здоровы многие травницы – они на сеть сами надеются. Не сработает травка – значит, нельзя лечить. Между ними и больным Земля как активное волевое начало, а не дойная корова.
И вот сейчас, здесь, аукнулись неверные вмешательства, оборвались резинки и ударили по магам. Чем больше они внесли искажений – тем выше цена. Чем больше насилия – тем больше боль. Земля не встала на защиту! То ли там, в аду внешнего мира, погибли их пациенты, то ли нас отрезало от Геи как бритвой – но Связи порвались и Гея вернула всё «исправленное» на место, а искажение переадресовала авторам.
Человек, безвозвратно потерявший родных, получает такой же удар – но опустошением. Они – получили болью.
- Не всем магам аукнулось, - резко сказал Симон.
- Может, это приблизительная трактовка. Может, каждый тип нарушений имеет свой способ корректировки. Но я уверена – сейчас наказание будет следовать сразу вслед за деянием, а старые ошибки потребуют осознания: мы потеряли добрую защитницу – Землю. Придётся лепить себя заново. Вещать это бессмысленно: каждый сейчас работает наедине с собой. – Флёр жалобно посмотрела на слушателей. - Не таскайте меня больше как панацею от всех бед. Моя функция выполнена.
Миша заломил бровь. Мигель заснул. Алик улыбнулся. Симон… Что Симон? – Он что-то решил. «Нет. Моё дело – ещё и наблюдать», - подумала Флёр, разбудила Мигеля и повела спать. И ей пора. Скоро уже обед. Поспать бы часок…
Диагностика в генах?
Все ушли. Лестница опустела. Из-за неё вышла Элеонора Андреевна. Увидев выходящий комитет, спряталась в тень: она не в состоянии ответить на неизбежные вопросы о больных. Впервые в жизни она терпела фиаско! И за сегодня – уже дважды! Она потеряла мужчин, а теперь не понимала, что с больными женщинами. Сумятица в голове, полная беспомощность.
Когда заговорил Миша, Элеонора не захотела подслушивать. Но едва она высунула голову, её увидел Симон, приложил палец к губам и замахал на неё: прячься, мол. И… так властно, что… она спряталась.
Теперь, когда она осмотрела пациентов, эти мистические бредни казались рациональными. Но, если так, почему ей тоже плохо? И вообще, как она оказалась в этой компании? Здесь же паноптикум… Животноводы какие-то, шутовские маги с выразительными лицами, сумасшедшие астрологи, счастливые тем, что их предсказания сбылись, невзирая на то, как сбылись, бабки, заговаривающие кровь, чумазые травницы… и она?
- А как вы ставили диагноз? – неожиданно прозвучал рядом с ней голос Симона. Элеонора подскочила на ступеньке от неожиданности.
- Ну как? Обследование, осмотр…
- Шутите. Как же вы так преуспевали? Ведь в большинстве случаев диагноз ставился при первой встрече с пациентом?
- Ну да. Но я – потомственный врач! У меня диагностика в генах.
- Именно. В генах. Как и у нас. Думайте, Элеонора Андреевна, а то, вижу, голова-то у вас раскалывается. Флёр дело говорит.
- Да кто она такая, эта Флёр?
- Она – Флёр. Этим всё сказано. – Симон легко вскочил на ноги и ушёл.
Связи, Связи… Вмешательство в большие системы, воровство энергии Земли. Элеонора вспомнила, как жутко расстроилась, когда вытянула безнадёжного пациента, его поместили в общую палату на выписку, допустили визиты – и брат заразил его паротитом. Банальная детская свинка уничтожила спасённого ею! Она сетовала на случай. А может быть, не должен был он жить? Сила Связей превысила все её старания?
Так что, вообще не лечить? Не бороться за жизнь, не лезть, умирать покорно, с улыбкой на устах – мол, Связи так устроены? – Нет, если эта девица права, Элеоноре в этой компании делать нечего. А вообще, надо спросить. Что она ответит?
Элеонора с трудом поднялась на ноги и пошла проводить санитарный надзор. Флёр – потом, когда случай подвернётся.
* * *
Мария Филипповна встретила её, рыдая. Нет воды, не работает канализация, разморозились холодильники, продуктов кот наплакал. Ведь тысяча человек!
О, Мария Филипповна отстала от жизни. Сегодня они наверняка не досчитаются больше двух сотен человек, да и на завтрак пришли меньше восьмисот. «Это не оттого, что едят своё. Это – планомерное уничтожение, - с ужасом подумала Элеонора. – Нас собрали сюда, чтобы уничтожить!».
Воды в системе хватило только на завтрак, и теперь грязные тарелки высились горами. Мухи! Тараканы! Инфекций не избежать.
Элеонора запретила подавать посуду. Пусть забирают в комнаты и приносят с собой. Нет воды – пусть вылизывают! На обед воды ещё набрали, а что дальше? Бачки унитазов? Господи! Это похуже безумия! Сколько консервов?
Консервов осталось на день – два, если держать людей впроголодь. Мария Филипповна урезала пайки. Ах! Она так любила, чтобы вокруг были горы мяса, кубы масла, зелень, овощи… И чтобы еды было много, вкусной и обязательно красивой. Будет – месиво! И, всё равно, растянуть его можно только на три-четыре дня.
Раздались крики дежурных. Охнув, Мария Филипповна кинулась в кухню. Конфорки трёх страховых газовых плат медленно гасли. Газа тоже не будет.
Вместо обеда
Вместо обеда было собрание. Флёр, наконец, выспалась, и в голове прояснилось.
- Придётся собирать хворост, - сказал Миша. – И придумать какой нибудь очаг. Ясно, что столько людей нам не обслужить. Нужно делить по кастрюлям, группами.
- Раздайте пайки! – крикнули из зала. – Без вас обойдёмся.
- У нас ограничена не только еда, но и вода, - высказался Фёдор. - Берегите воду в бачках. Подумайте, как экономнее использовать туалет. Ну, ёмкость, вазу ночную заведите. И попробуем сделать выгребную яму.
- Группами легче экономить топливо, хворост тоже ограничен, - поддержал Мишу Симон.
- Что там хворостом сделаешь? Можно берёз напилить, угольки сделать, и мангал. Шашлыки есть будем, - облизнулся рыжий сосед Флёр по этажу.
- Нельзя пилить!– испугалась Флёр.
- Да чем ты пилить-то будешь? Кухонным ножом? – спросил Миша.
- Наломаем толстых веток. Тут есть сильные мужчины, - не сдавался рыжий.
- Ломать нельзя. Лес опасен. Собирайте хворост, - отрезал Миша. – Мы
выделим продукты на группы по двадцать человек. Разделим всю воду с кухни. И напитки. Если пойдёт дождь – придумывайте, как собрать воду. Экономьте всё! Соедините продукты, если у кого-нибудь что-то ещё осталось.
- Да лес же полон зверюшками! – сообщил кто-то из магов. – С голоду не умрём.
Флёр вся издёргалась. Миша положил руку ей на колено, сжал успокаивающе – не лезь, мол, туда, всё равно не защитишь.
В бой вступили животноводы.
- Если ты посмеешь кого-нибудь в лесу поймать, я тебе глаза повыцарапаю! – завопила хозяйка синичек.
- Ну не тебя же жарить, - отмахнулся маг, – голодать я не намерен.
После долгих препирательств Мария Филипповна раздала продукты. Но сначала проверили людей по спискам. Семьсот сорок человек, тридцать семь групп.
Помощники раздавали посуду, поварёшки. Столовая была разгромлена. И зачем Марию Филипповну сюда занесло?
Командир
Виктор отправил мужиков за дровами, а сам пытался сварганить какой никакой очажок. Мясо нужно было употребить срочно: жара как в августе. Он раздобыл на кухне шампура, лучок и даже вино. Другие идиоты предпочитали получать Фанту и прочие пузатые бутылки. Воды, думают, в них больше. Пусть они Фантой травятся, а Виктор выбрал вино: и здоровее, и вода там, в лесу, есть. Он видел, как Миша расселял рыб, когда следил за Флёр.
Ну её! Только бродит везде, а ничего не делает. Хватит играть в сыщика: поставлена задача на выживание. Это мы могём! К этому нас всю жизнь готовили.
Подошёл Костя. Приволок охапку хвороста.
- Ну, Константин, ты совсем козёл. Я же говорил: хворост – только на растопку. Ветки потолще нужны.
- Но Миша сказал – нельзя. Зачем рисковать?
- Мало ли что сказал этот трахнутый? Он нас всех голодом уморит, чтобы свою лягушку прокормить! У него же вся компания – лягушки да жабы. Много он в людях понимает?
Приближалась большая куча хвороста.
- Вот! – И Илья свалил хворост рядом с кучей Кости.
- И ты туда же? Где ветки?
- Да я попробовал, потянул, а она пружинит. И дерево трясётся как-то… Неприятно. Не стал я ломать, и этот бородатый говорил…
- Заткнись! Или будете жрать сырое мясо!
Ещё трое – тоже с хворостом. Натащили такую гору – хоть зимуй. Или бунгало строй. А других мужиков всё нет, и дров нет!
- Ладно. Не хотите – сам пойду.
Покой
Илья лукавил. Виктор подавлял его своими командирскими замашками, и он, конечно, сначала разыскал берёзы с низко расположенными ветками, чтобы было удобнее ломать. Действовал он скорее механически: он не умел совмещать дело с восприятием. Если Илья шёл за грибами – он видел грибы, траву, кусты. И когда его потом спрашивали, в каком лесу он набрал грибов, вспомнить не мог: в ельнике или в сосняке. А может, в роще? Лес-то меняется, пятнами. Поди разгляди, какое там дерево сверху колышется… Зато он точно помнил, что эта вот сыроежка росла в траве, а рядом пристроилась бледная поганка во всей красе, голубая с жёлтым. Но поганка ему ни к чему, пусть растёт, зато сыроежка запоминалась: рядом с поганкой.
Сейчас он шёл за дровами. Прыгал по кочкам, продирался сквозь подрост и добрался до осинника. Осины тоже взять нужно: дымок хороший, придаёт вкус мясу. Но главное – берёза. Хорошая старая берёза, ветки низко – ничто не мешает ей расти, а ветки плакучие, до земли. Илья ухватился за тонкие веточки и потянул к себе. За «бороду» можно согнуть к земле и старую ветку. Голова ушла в букет тонких веточек, листья окружили плечи. Илья уже напрягся, рассчитывая резким движением оторвать старую ветку: она росла под острым углом, должна легко отломиться…
Вдруг что-то случилось с его глазами: всё окрасилось в зелёный цвет. Илья почувствовал, как из его тела вырастают тонкие лучи: из ступней, ладоней, глаз лучики тянулись далеко-далеко в лес. Они встречались с такими же лучами других деревьев, кустов, трав… Он пророс в землю, и глубоко внизу она холодила его пальцы… корни? И они тоже встречались с чужими… родными? корнями других, переплетались. Илья испугался, попытался вырваться, но великий Покой затопил, поглотил его тело, защищённое теперь единством с окружающими растениями, уничтожил возникший страх. Солнце грело и пронизывало всё его существо, было самым важным источником тепла и покоя. Он загляделся вверх, туда, откуда вливались солнечные лучи. Каждый волосок дрожал, принимая в себя покой солнечного света, чувства обострились. Покой давал ощущение отстранённой радости единству… Илья знал, где в лесу ковыляет лосёнок: тот ощипывал куст, щекоча его мягкими губами, копытца проваливались в землю, вдавливая растеньице земляники. Это ничего: ведь и куст, и земляника – части единого Покоя, и, когда лосёнок уйдёт, земляника расправит потрёпанные листочки, получив силу у других растений. У Ильи.
На его пальцы наступили. Илья сосредоточил внимание на себе. Рядом стоял человек – какой-то знакомый. Что-то неприятное было в его взгляде. Отстранённо, всё ещё погружённый в солнце, Илья бесстрастно отметил: «Человек – я сам».
Человек схватил Илью за руку и потянул. Ещё не боль, но беспокойство зародилось в теле: исчезла радость солнца, руку тянуло… Тогда он вынул пальцы из земли и слился с источником беспокойства.
Илья отпустил ветку. Та с шумом вернулась на место и засветилась на солнце нежными, но уже стареющими листьями. Покой снова затопил Илью. Он не утратил лучей: вон там, слева, валёжник мешает расти кустику волчьего лыка; там, под елью, скопились потерянные сухие ветви; и там…
Илья прижался лицом к стволу. Он не просил прощения. Зачем? У себя? Он просто – прижался. И пошёл собирать хворост.
Уходя, почувствовал спиной взгляды людей. Обернулся – никого. Только берёза и осинничек шелестят листьями.
Этого нельзя рассказывать. Это – его сущность, и принадлежит она только Илье. Берёза зашумела в ответ.
Дуры они, рыбы
Выбитая в плече рука Виктора болела невыносимо. Он только что очнулся: покинув на время, сознание спасло от боли. Приближалась ночь. Виктор лежал под обломанной веткой берёзы. Странные глюки были виной тому, что он оступился. Почему он так глупо упал? Знал же, что ветка может резко обломиться!
Виктор встал, опираясь о ствол. Ветку придётся бросить – самому бы добрести. Он раздражённо пнул ветку ногой. Хотел повернуться, уйти – застряла нога. Корни змеились по поверхности. Выдирая ногу из сплетения веточек, он ушиб палец и совсем рассвирепел. Виктор не привык проигрывать! И выглядеть слабым. Как он вляпался во всю эту историю?
Кочки вставали вокруг, как лохматые муравейники. Виктор хромал, оскользаясь. Пить хотелось до чёртиков! Упал. Лицом в озерцо: хоть тут повезло. В гаснущем свете солнца увидел странно подвижные глаза огромной рыбы-попугая. Тот метнулся к ямке и спрятался. Как страус – нос спрятал, а весь сверху краснеет! Дуры они, рыбы.
Виктор рискнул лизнуть воду. Тёплая, гадость! Комариные куколки толкутся – фу!
Вставать было лень. Мысли бродили. Каких язей он ловил на Пено! А однажды, с перепоя, они стреляли по ним дробью на мелководье… Попали! Ну, пару рыбин изрешетили, а подранки ушли. Ничего себе рыбалка?
Вода рябила, усыпляли блики закатного солнца. Рыба-попугай вынула голову из ямки и поплыла прямо к Виктору. Он беспомощно дрыгал ногами, сросшимися в хвост, дёргал тяжёлой головой, стучался о поверхность воды рожками – не уйти!
Попугай был сыт. Но эта куколка так аппетитно дёргалась, что он решил съесть добавку. Скучно тут. Прятаться не от кого. Хоть поесть…
Поиск
Дворики зон кишели жизнью. Жители зоны «В» решили не делить огонь: Миша с Фёдором обнаружили два поваленных гнилых ствола. Объединёнными усилиями их приволокли и обложили хворостом. Мясо завернули в фольгу, которую извлекла на раздаче Мария Филипповна, и обмазали сверху глиной. Готовились испечь, когда наберутся угли. Счастливая Мария Филипповна, впервые встретившаяся с походным бытом, суетилась вокруг.
Жарища стояла страшная, но многие собрались вокруг костра. Исчезла клановость: всё-таки до сих пор они строго делились по группам – подчинялись либо Фёдору, либо Мише, либо пропавшей вместе с почти тремя десятками женщин Василисе. Теперь знахарки, травницы и экстрасенсы перепутались с астрологами и животноводами и радостно подчинялись Мише и Фёдору. Страх перед будущим как-то отступил.
И, конечно, здесь были Алик с Мигелем, Флёр, Хуан, и… бросивший своих магов Симон. Он сказал, что пришёл набраться опыта: огонь видел только в спиртовке и в камине.
Страдающие болями экстрасенсы жались к огню и несколько приободрились. Любочке надоело с ними возиться, она их бросила. Анастасия охала и настаивала на постельном режиме, а Элеонора сбежала в свою зону «Б».
Мясо уже извлекли из углей, когда она прибежала обратно: многие мужчины не вернулись из леса.
- Не ходи, - сказал Мигель, когда Флёр поднялась вслед за остальными. Симон уже шёл к лестнице.
- Люди пропали, надо искать!
- Не найдут, - убеждённо заявил Мигель. – Лучше нарежь мне мясо.
Миша с Фёдором ушли. Она рвалась за ними.
- Почему не найдут?
- Они ветки ломали. Сама знаешь.
- Знаю, - сокрушённо вздохнула она.
- Поздно уже. Завтра вместе в лес пойдём. Утром. Сейчас – не ходи.
Хуан возмутился.
- Мальчик капризничает. Зачем вы ему потакаете?
Флёр пожала плечами: - Он прав, – и стала резать Мигелю мясо.
Алик тоже остался. Обедали-ужинали притихшие. Радостный настрой исчез, охающие экстрасенсы удалились с мясом в свои комнаты. Животноводы, прожевав, умчались в зону «Б». Нужно было следить за костром. Флёр задержалась.
Подступал вечер. Мария Филипповна с травницами пекли лепёшки. Кашу не варили: экономили воду.
* * *
Они бродили по лесу, аукали – лес молчал. Из сорока двух пропавших мужчин не нашли никого. Темнело. Миша с Фёдором возвращались – надоело. Ясно, что искать уже бессмысленно. Неожиданно Фёдор охнул.
- Что? – испугался Миша. – Ногу подвернул?
- Луна – сдавленным голосом ответил Фёдор. – Ты видишь Луну?
- Ну. Луна. И что?
- Она полная.
- Ты что, оборотней боишься?
- Да полная же. А вчера была в первой четверти!
- Да ну? Не заметил.
- Так мне на неё сейчас смотреть положено. Говорю, вчера другая была!
- Думаешь, мы не на Земле?
Фёдор так и застыл.
- Шутить изволите? А дело-то серьёзное. Ещё одно изменение. Ой, восход встречать придется.
- Зачем?
- Время восхода узнать. По численнику посмотрим – какое нынче число. Ну, хоть приблизительно.
- А… Ну, ты спец. Я спать пойду. И восход – просплю. Устал я от этих исчезновений. И сделать ничего нельзя.
Не думал Миша, что их будет так много…
* * *
К вечеру, уже в темноте, двор снова наполнился людьми. Животноводы привели с собой осиротевших магов, вместе с которыми безрезультатно облазили ближний лес. Теперь маги с неугомонной Марией Филипповной жарили свои пайки, а животноводы включились в битву за хлеб: семь сотен лепёшек - это количество! До утра печь.
Миша пустил на розыски только тех, кто уже ходил за хворостом. Остальные маги как-то поели и рассредоточились в общежитии зоны «Б». У женщины с синицами, которую, как оказалось, звали Мария, появился поклонник из магов, некто Илья. Задумчивый мужчина. Что он делал с магами?
Флёр озябла. Пора домой. Мигель уже ушёл, о чём-то препираясь с Мишей. Фёдор хмуро пожелал доброго вечера и тоже хотел убежать, но задержался.
- Сегодня полная Луна, - сказал он ей. – А вчера была в первой четверти. Почему?
Флёр задумалась. Опять скачок?
- Думаю, осталось мало времени.
- До чего?
- До подведения итогов.
- Сегодняшний итог – нас осталось меньше семисот. Сколько ещё?
- Не знаю, - печально ответила Флёр. – Зависит от нас. Хорошо бы, чтобы нисколько.
- Хорошо бы, - кивнул Фёдор и ушёл.
Из темноты вынырнул подавленный Симон. Он ничего не сказал. Просто пошёл её проводить. Алик исчез к вечеру. Сколько ещё?
9. Территория
Рейнджер
Тропа взяла вправо. Ольга остановилась.
- Дядя Леон, нам туда!
- Знаю, Оля, тропа вернётся: просто впереди болото. В темноте напрямик не пройдём.
Факелы решили не зажигать – в небе висела полная луна, и мелкие детали проще было разглядывать в лунном свете. От факелов только тени пляшут. Леон, знавший каждый метр своей тропы, шёл расслабленно, как днём. «Странно, - подумал он, - почему я ни разу не ходил к границе ночью? Неужели охранительная система внутри меня так мной оперирует, что я не замечаю? Ведь ночью всё может быть совсем другим! – И опасности другие! – одернул он себя. – Если бы хоть вдвоём. Эти одиночные обходы вечно испытывают судьбу».
Впервые он вёл по тропе стольких людей. Недавно он водил здесь Евгения, а до того – всегда один. Непривычно в компании. Отвлекает.
* * *
Дорофей давно не бывал у Рубежа. Чад последних обидчивых лет исчез, и он чувствовал вину: здесь, среди опасности, он бросил Леона. А ведь почти шестьдесят километров Рубежа находились под защитой только одного человека, да ещё занятого тяжёлым сельским трудом. Это неделя в месяц. Сима на неделю остаётся одна… Первые годы не было и этого: им было не до Рубежа, прокорм отнимал все силы. Так, единичные рейды, почти экскурсии. И все старшие, кто относился к Рубежу серьёзно, сгинули где-то там. И Алик не пережил очередной встречи с Рубежом…
Леон так собран, спокоен, тропа чёткая. Хороший рейнджер. Здесь он на месте. Всё-таки вырастили кого-то его первенцы! А кровь-то Степана!
Впереди, за Леоном, гуськом шли девочки. Евгений замыкал. Оля и Светка шли тихо и внимательно смотрели под ноги. Как ни странно, отряд производил не много шума: разок пискнула Светка, наступив на шишку, и Ольга тихо советовалась с Леоном. Совсем взрослая. Леон уважительно наклонялся к ней, иногда возражал, и они говорили друг с другом, как равные. Пожалуй, с Василием он так не говорил… Там были явные приказные нотки, отцовская тяжёлая рука. Здесь – партнёрство. Ох, обидится Васька! Но радостно. Леон совсем другой – уверенный. Движется, движется что-то. Подступает. Роли прорезываются.
Тропа повернула. Леон резко остановился, Ольга налетела на него. Вдалеке, за моховой поляной и берёзовой рощей, вставало глубоко синее, в черноту, сияние. Мертвенный свет, отражаясь в листьях, создавал впечатление дочерна обгоревших деревьев.
- Пришли! – сказал Леон. – Не думал, что они светятся. Девочки, назад.
Дорофей и Евгений обошли девочек и двинулись за Леоном. Мысли ушли. Напряжение. Подошли к поляне, на которой царил монстр: подсвеченный листьями широкий ствол с желваком на верхушке, из которого зонтиком – толстые извитые сучья с висящими крупными листьями. Светились не все листья - некоторые оставались тёмными. Одна переливающаяся ветвь клонилась к земле.
Синий
Рита напряглась задолго до их прихода, но животный ужас от этого синего света мешал ей позвать на помощь. Её голова лежала на плече Марины, грея хоть эту часть совершенно окоченевшего тела женщины. Марина была в странном сомнамбулическом состоянии. Где-то далеко билась мысль – бежать, но тело безвольно размякло на ледяной земле. Она так рассчитывала на ночь! Может быть, им удастся удрать, когда наступит тьма? Но чем темнее становилось небо, тем ярче разгорался свет. Сначала Марина думала, что это – луна. Но когда синий свет упал на дно провала, Марина увидела листья… Кажется, она завыла, как Рита, и теперь волчица вылизывала ей лицо.
Ветка ждала над ямой. Не убежать. Марина дремала, а комок ужаса дрожал в животе, живя собственной, неприятной жизнью.
Что-то тревожило лес. Не очень страшное – скорее, странное. Может, ищут? – А! Был ли кто-нибудь на этой поляне за последние пятьдесят лет? Их не найдут, даже если будут искать.
Рита вдруг решилась и жалобно заскулила.
- Рита! – донёсся голос Дорофея. – Лежи там, солнце моё, мы что-нибудь придумаем.
У Марины галлюцинации. Есть только синий свет, и он страшно режет глаза. Она закрыла глаза и застыла. Рита вихлялась рядом, бурно дышала, скулила – Марина спала.
* * *
- Баба Марина тоже там, - звенящим шепотом сказала Оля. – Почему она не кричит? Ей плохо?
Дорофей подошёл к пню старой берёзы. Он стоял в метре от границы, до которой дотягивались ветви: Леон напомнил им, как охотится дерево, и запретил переступать через границу круга.
Вдруг ветви оказались прямо над ним: дерево, дрожа, изгибало ствол, сучья-спицы сложились в пучок наподобие метлы. Казалось, теперь дерево не интересовалось никем, кроме Дорофея: ветвь, стерегущая Марину, последовала за другими.
Волчица сразу выскочила из ямы и кинулась за пределы круга. Дорофей отскочил – и угодил ногой в волчий лаз. Теперь он не мог убежать: нога прочно завязла в яме, второй ногой он только-только удерживал равновесие, согнув её в колене. Свободными остались только руки.
Ольга в ужасе завизжала: ветви уже почти дотянулись до Дорофея, спасти его уже ничто не могло. Леон кинулся к Дорофею, но Евгений подножкой сбил его с ног и отбросил в кусты. Леон ворочался в кустах, пытаясь встать на ноги.
Осталось совсем немного. Дорофей зачарованно смотрел в синее сияние, готовясь бороться, когда по его руке скользнула ветка берёзы. Дорофей вздрогнул.
- Хватай крепче! – крикнула Светка, направляя к нему вершинку тонкой юной берёзки, росшей в паре метров от круга. Девочка висела на деревце, сгибая его своей тяжестью.
И такая железная воля была в девчачьем писке, что Дорофей подчинился, несмотря на охватившее его оцепенение: крепко схватил вершинку и прижал к груди.
Зелёный свет вспыхнул в глазах, разрывая отпечатавшиеся на сетчатке синие пятна листьев, вселенский покой охватил Дорофея. Он стал деревом, спящим за пределами круга. Он не видел страшилища, только тёмное пятно – прогалина уродовало поляну рядом. Он вбирал в себя воду и отдавал её в небо. Он истово дышал и радостно шевелил ветвями на ветру…
Синее дерево застыло. Потом начало выпрямляться. Ветви вновь стали напоминать раскрытый зонт. Светка осторожно подтягивала зачарованного Дорофея. Он покорно вылез из волчьей обрушенной ямы и сел под спасшей его берёзкой. Глаза его были спокойны. Чересчур спокойны.
Только тут Леон выбрался из кустов и бросился бить Евгения – но застыл: Евгений с ластящейся Ритой устраивал рядом с Дорофеем безвольную Марину.
- Когда? – поразился Леон.
- Пока дерево занималось Дорофеем, путь был свободен, - сказал Евгений. - Прости, но ты полез не туда. На смерть полез. Пришлось двинуть.
- Молодец, папочка! – повернулась Светка.
- Взаимно, дочь.
Леон с Ольгой переглянулись с чувством собственной неполноценности - и посмотрели на Марину и Дорофея.
- Они, конечно, живы… - сказал Леон. – Но они же ничего не соображают!
Рита облизывала Дорофея. Он блаженно жмурился.
- Я не знаю, - смущенно отозвалась Ольга, - только мне кажется, Дорофея нельзя будить. Дерево снова нападёт. Придётся нам их отсюда таких тащить.
- Будить – будет проблема, - задумчиво сказал Евгений.
Волокуши отняли два часа. Светка строго-настрого запретила рубить молодые берёзки, и пришлось в темноте искать пригодные крепкие сучья. Соединили их куртками Дорофея и Марины, и теперь процессия двигалась по тропе к дому. Хоть монстр и сиял им вслед, но теперь страх в душе Ольги куда-то ушел, застыл в глубине. Она старательно направляла волокушу с Мариной, которую тащил Леон. Евгений со Светкой везли Дорофея. Рита неслась впереди, и из тьмы возник Фёдор. Теперь они бежали под охраной двух волков. Фёдор сильно хромал, но старался не отставать от остальных.
Пришли на рассвете, через туман, все мокрые от росы, озябшие и опустошённые. Фёдор впервые зашёл на территорию людей.
Вместе
Лидия волновалась весь вечер. Гога бродил по дому, разглядывал книги, играл с жестяной машинкой ГАИ, оставшейся от детства Дорофея. Потом подошёл и потребовал взять его на ручки.
- Я только немного посижу, - сказал он.
Лидия посадила его на колени. Тяжёлый мальчик, в Вахтанга. Гога угнездился на её коленях, прижался спиной и затих. «Господи, как хорошо! – подумала Лидия. – Сколь многого я не получила… Я не держала на коленях ни детей, ни внуков. Неужели такое бывает, такое… облегчение?». Спадало напряжение и страх, расслаблялись привычно напряжённые мышцы лица, разжимались вечно стиснутые зубы. Поток сомнений, грусти, усталости растворялся в спине ребёнка.
Он тоже расслабился.
- Хорошо, баба Лидия! Ты мне обещай – вечером всегда на ручки брать. А вот теперь – пора. Ложись работать.
- Ну, Гога, ты как надсмотрщик, - засмеялась Лидия.
Она летала! Не было подступающей старости, одиночества - была надежда. И – были силы! Даже спать не хотелось, хотя из-за снов Лидия была в постоянном недосыпе.
- Ты ложись, ложись. Я тебя буду за руку держать. Ты не спи, а смотри и говори мне. Что видишь – говори. Так тебе легче будет, я знаю.
- Откуда знаешь, Гога?
- Я Олину ручку держу, когда ей что-то видится. А то она иногда боится. Со мной ей легче. И ты – мне ручку дашь. А потом спать будешь, для отдыха. Ты устала? Да?
* * *
- Ты не сильна, - сказала Веда. – Смотри!
Галина увидела отражатель сложной многолепестковой формы на гибком стебле. «Пестик» этого цветка светился белым светом, но свет озарял лишь сам цветок. Потом к нему приблизился хрустальный жезл, вспыхнул белым – и цветок послал в небо могучий поток белого света.
- Твой собственный жезл – это пестик, - сказала Веда. – Хрустальный – жезл Гоги. Вместе вы меняете мир, поодиночке – светите только себе.
Лепестки изогнулись, и поток света окрасился в иссиня-чёрный цвет. Кадры менялись: дрогнул один лепесток – свет фиолетовый, дрогнул другой – малиновый. Согнулся стебель – поток света ударил в землю и окрасился в грязно-коричневый.
«Думай», – прозвучало в голове. Галина открыла глаза.
- Белый цвет самый красивый, баба Лидия, - убеждённо сказал Гога. – Смотри ещё.
«Что связало, то освободит, - пронеслось в голове. – Но связал слабый, освободит сильный».
Перед глазами небо падало на землю. Они слились в плоский пустой лист: сверху он белый, внизу – зелёный. И на зелёном – клякса, плывущее синее пятно.
- «Очисть землю – вернёшь небо», - послышалось Галине.
Гога оторвал её от размышлений.
- Спать пора, - заявил он. – Я буду спать только если ты заснёшь.
Лидия притворилась, что спит. Гога мирно сопел в углу на раскладушке. Теперь можно подумать… Лидия провалилась в сон.
Возвращение
Незадолго до рассвета Лидия вскочила: шла беда. Давило голову. Они ещё не вернулись!
Лидия накинула ветхий ватник Дорофея и выскочила на крыльцо. Заря окрасила персиковым цветом небо, красное тяжёлое солнце вот-вот выберется из-за соседнего пустого дома.
Под ворота через давно прокопанный лаз влезла Рита. Она жива! Всё хорошо! Рита выглядела ужасно: мокрая, грязная, взъерошенная. За ней пролез легендарный Фёдор – все о нём знали, но никто толком не видел. Из его лапы сочилась кровь. Лидия побежала за сфагнумом, тряпкой и травами. Фёдор лежал на боку и тяжело дышал. Рана была неприятная – он полностью лишился пальцев на правой лапе. Инвалид. Тяжело ему теперь будет.
Она остановила кровь дождевиком и обработала рану. Фёдор на неё не смотрел – сделал вид, что её нет. Дикий, что делать. Хорошо, хоть лапу дал – теперь не умрёт. Рита долго лакала дождевую воду из бочки, тяжело дыша и фыркая, потом смотрела на работу Лидии. Фёдор попробовал зубами тряпку. Рита рыкнула. Тот перестал сдергивать повязку, но гордо ушёл под ель, лёг
носом в полевую мяту и застыл.
К калитке двигалась процессия. Измотанные, промокшие мужчины, обросшие утренней щетиной, выглядели непривычно. Леон с голубоватым лицом и впалыми щеками, с синими тенями под глазами за опущенными девичьими ресницами, уже бросил волокушу и нёс Марину на руках. За ним прихрамывала Оля – детский вывих бедра напомнил о себе после долгого перехода. Она обхватила руками голые плечи и явственно дрожала. Лидия крикнула им, чтобы шли в дом, и кинулась туда сама: готовить постель, разжигать очаг, ставить воду – бестолочь, ничего заранее не сделала!
Она не видела второй половины экспедиции. За воротами Евгений поднял Дорофея, и теперь тот безучастно переставлял ноги. Светка с закушенной губой, опустив глаза, тянула его за руку, Евгений подталкивал в спину. Их увидел Гога: он проснулся из-за бурной деятельности ошалевшей Лидии, выбрался на крыльцо в одних трусах и застыл, пытаясь понять, что происходит. Леон уже подошёл к крыльцу, когда Рита кинулась ему под ноги с громким рычанием. Фёдор тоже забеспокоился, но не встал: только глухо ворчал, прижимая уши. Леон изумлённо остановился.
- Рита! Пропусти! Марину нужно в дом!
Рита стояла насмерть, загородив проход. Гога слез с крыльца и обнял волчицу. Та мимоходом лизнула его и вновь стала рычать.
- Нельзя в дом, - сказал Гога. – Рита не разрешает.
- Да она же ледяная! Её согреть нужно, - близким к истерике насморочным голосом сказала Оля.
Лидия металась позади Гоги: Рита перекрыла выход.
- Погодите, я двор открою! – догадалась она и кинулась в дом.
Леон обошёл крыльцо и направился ко входу во двор. Рита вырвалась из объятий Гоги и прыжками одолела заросли крапивы, опередив Леона на пару секунд. Фёдор следил за битвой, заинтересованно подняв голову.
Лидия оказалась лицом к лицу с разъярённой волчицей. Она видела Риту всего пару раз и доверия к ней не испытывала. Но Марину нужно внести в дом!
Всё обойдётся
Поцарапанная мокрая Светка тянула Дорофея на освободившееся крыльцо. Он покорно взошёл по ступенькам, но, едва тень упала на голову, застыл, потом решительно повернулся, отодвинул Евгения и спустился с
крыльца. Вышел на лужок, на солнышко, и сел прямо в мокрую от росы траву.
- Он – дерево, - сказал Гога. – Ему солнце нужно. Его тоже в дом нельзя.
Пусть сидит.
Лидия осторожно упрашивала Риту. Та успокоилась, но легла поперёк входа и Леона не пропускала: рычала всякий раз, когда он делал шаг к ней. Ситуация патовая.
Лидия убежала в дом за подстилкой и постелью для Марины. Солнце уже грело, роса светилась шариками, а не лежала седой пеленой: значит, скоро подсохнет. Там, на крыльце, драма разыгрывалась тихо, и Лидия ещё не поняла, что у неё два пациента.
Она вынесла постель через двор, перешагнув через Риту. Та не шевельнулась. Леон сидя привалился к воротам двора. Голова Марины лежала у него на плече. Ольга сидела рядом на корточках – мокро, в платье-то.
Лидия вышла на лужок, покачиваясь под тяжестью матраса, увидела сидящего Дорофея, его глаза… Матрас развернулся и свалился в траву.
- Он - дерево. - Гога снимал с Дорофея лапти. – Ему солнце нужно.
Стоило освободить Дорофея от обуви, как он со стоном облегчения зарылся ногами в холодную мокрую траву. А Лидия застонала эхом, в ужасе повалилась рядом с ним на колени, хотела схватить Дорофея и трясти, пока не очнётся…
Но сзади зарычал Фёдор, а Гога обхватил её, не пуская.
- Не трогай, баба Лидия! Ему хорошо.
Мысли расползались. Лидия не знала, что делать. Дорофея нет с ними? Это невозможно! Этого не могло случиться! Начато Изменение. Без Певца они бессильны. Цепкий, умный взгляд Дорофея врос в душу Лидии так давно, что представить его с бессмысленным взором она и в страшном сне не могла. А тут – наяву!
Гога дёрнул её за руку.
- Баба Лидия! Там баба Марина. Ей плохо. Совсем. Иди, дед Дорофей тут посидит. Баба Валя! – замахал он рукой. – Деда Гера! Идите сюда, посидеть с дедой Дорофеем.
Пока Евгений рассказывал о ночных событиях беспокойным предкам Гоги, явившимся проведать внука, Светка сидела с Дорофеем и держала его за руку. Это она виновата. Спасти – спасла, но что осталось в живых?
Дом Дорофея, как магнит, притянул с рассветом людей. Прибежал Лёшка по дороге за грибами, пришли Зина и Илья, Настя металась от Евгения к Светке. Евгений поручил рассказы Ольге, а сам успокаивал Настю. Ольга в меховой безрукавке Ильи быстро согрелась и приободрилась. Сейчас она с увлечением рассказывала.
Светка не слышала ничего.
- Всё обойдётся, - сказала Зина, присаживаясь рядом с ней. Илья обнял Светку за плечи. Евгений издали наблюдал за дочерью, не подходил. Это – её испытание, его помощь противопоказана.
- Ты можешь допустить, что наш Дорофей не выкарабкается? – спросил Илья.
- Я его не спасла, - вдруг заревела Светка. Настя кинулась было к ней, но была остановлена жёсткой рукой Евгения: драма не семейная. Настя тут тоже не нужна.
- Это как же не спасла? – удивился Илья. – Вот он. Живой. Что было бы, если бы не ты? Ведь твой дед умер из-за такого дерева!
- Но он теперь не Дорофей! – рыдала Светка. Фёдор начал подвывать.
- Мы найдём выход, - сказал Илья. – Вместе найдём. Ты не сдавайся – нам ещё много дел предстоит.
И такая убеждённость была в Ольгиных бабке и деде, что Светка успокоилась. Она кивнула сквозь слёзы и покрепче ухватила Дорофея за руку. Он руки не отнимал. Кажется, это было ему приятно.
Всё обойдётся.
Шарики прыгают
Лидия с Гогой хлопотали вокруг Марины. Матрас разложили на лужке, под хмелем, подальше от Риты и от толпы, осаждающей Евгения, Ольгу и Дорофея. Леон спрятался в доме. Вокруг вертелся Лёшка: он уже наслушался приключений, а бабу Марину он любил. Она часто сидела с ним, когда он ловил рыбу у мельничной запруды, даже когда дед Валерий на неё ругался. Она всегда знала, когда будет клевать.
Лидия расстегнула Маринину кофту, чтобы прослушать сердце: губы Марины посинели, и тело ледяное. На грудине – треугольное синее пятно.
Лёшка увидел что-то в траве и с любопытством нагнулся. Рита снова зарычала и из дома выскочил Леон.
- Смотрите! Это у неё из кофты выпало! – Лёшка хотел схватить треугольный обрывок зелёного листа.
- Стой! – закричал Леон. Рита сшибла Алексея с ног. Фёдор ворчал.
Подошёл Евгений, жестом запретив подходить другим.
- Что это? – спросил он.
- Это я нашёл! – орал Лёшка, отбиваясь от Риты. Та прижимала его лапами к земле.
Леон ушёл во двор и вернулся с дырявой кастрюлей, которой Дорофей укрывал саженцы от заморозков.
- Нужно посмотреть. – Он закрыл обрывок листа кастрюлей, заглянул в дырку и подозвал Евгения. Тот взглянул, покачал головой и вытащил Лёшку из-под Риты.
- Смотри, гигант, что ты нашёл. Скажи Рите спасибо, что не взял в руки. И ты, Лидия, благодари судьбу. Да и нам всем повезло несказанно…
Обрывок в кастрюле светился угрюмым синим светом.
* * *
Пятно на груди Марины было отпечатком обрывка листа. Причина её состояния не оставляла сомнений: кусочка листа хватило, чтобы Марина потеряла сознание.
Лидия окаменела. Все её знания не могут помочь вылечить ни Марину, ни Дорофея.
- Бедная ты моя, - сказал Евгений Рите. – Ты ведь была рядом, когда лист попал к ней в одежду!
Рита прижала уши и заскулила, Фёдор завыл.
- А что с Фёдором? – спросил Евгений у Лидии.
Как он может заниматься волком, когда Марина в таком состоянии?
- Пальцы потерял на правой лапе. Я обработала и забинтовала.
- На правой? – Евгений пристально посмотрел в глаза волку. Тот отвёл взгляд и прижал уши. – Ты первый навестил то дерево, а Фёдор? Признавайся!
Фёдор совсем стушевался и заполз под ель. Рита спряталась вместе с ним.
- Вот почему Рита была там, - пояснил Евгений. – Я никак не мог понять, что держало её в опасном месте. Мстить пришла за Фёдора, дурочка. Без неё мы бы Марину не нашли.
- Ну, нашли, а теперь что делать? – спросила Лидия. – Она как в летаргии.
Гога, что сидел рядом с кастрюлей и разглядывал синий лист, решил высказаться.
- Там шарики прыгают. Туда-сюда. Одинаковые. А в хорошем листике они цепочками, пёрышками, и только дрожат. Можно, я у бабы Марины посмотрю?
Лидия подвинулась. Она боялась синего пятна на Марининой груди, как листа. Но Гога решительно положил ручку прямо на пятно.
- Они прыгают! – закричал он. – Там глубоко, и они прыгают! Нельзя ждать!
«Думай, Галина…» - пронеслось в голове Лидии.
- В обычном листе есть структура, - охрипшим голосом сказала она. – В этом её нет. И в пятне Марины её нет. Нужно её вернуть.
Гога бросился к берёзе, оторвал лист и быстро приложил к пятну.
- Мало! – сказал он. – Листик слабый! Ему сила нужна. – Он огляделся. Выделил взглядом Светку с Евгением, побежал к ним.
- Листику сила нужна, - попросил он. Евгений взглянул на Гогу, перевёл взгляд на Марину с берёзовым листом на груди - и снова на Гогу, подняв брови.
- Твоя, - топнул ногой Гога, - или её.
Светка раскачивалась в трансе. «Дорофей. Дорофей. Дорофей», - мысленно звала она. Евгений показал глазами на Светку. Гога дёрнул её за свободную руку.
- Идём! Бабу Марину лечить!
Светка очнулась. Какую Марину? Дорофея надо удержать… Лидия подошла к ним. Эта сцена напомнила ей сон.
- Очисть землю – вернёшь небо, - прокаркала она вдруг севшим голосом и транслировала Светке и Евгению своё видение. Она ещё не обучилась локальной трансляции – увидели все, и теперь с надеждой смотрели на Светку.
Светка отпустила руку Дорофея. Гога облегчённо вздохнул. Но вдруг она снова схватила Дорофея и стала подталкивать к Марине. Дорофей вяло передвигал ноги. Гога приплясывал рядом. Светка добралась до Марины и положила свободную руку на лист. Опухшие от страданий и недосыпа глаза теперь лучились золотом: она победит!
Удар Силы! Воздух словно искрится, запах озона. И, неожиданно, Песня Дорофея!
Великий Покой пал на лужок, выключив сознание всех, кроме злой Светки. Она снова ударила Силой, зелёный листок стал прозрачным и ушёл в плоть Марины. Та открыла глаза.
Песня прервалась, Дорофей уселся рядом и застыл.
- Что ты сделала? – спросил Евгений. Другие смущённо встряхивались, всё ещё под властью растительной тишины.
Светка пожала плечами.
- Не знаю. Разозлилась.
Синее пятно на груди Марины сменилось берёзовым листком, прочно впаянным в тело.
- Я слышу голос леса… - очарованно сказала Марина. – Каждого дерева, каждой травинки. Как хорошо!
- А что ты слышала до этого? – с любопытством спросил Лёшка.
- Вой. Барабаны. Гул. Невозможно думать– сбивает.
Что-то толкнуло Лидию. Старый сон!
- У Хаоса голос зычный, - прошептала она.
Евгений побледнел. Этого он не знал. Эта битва рангом выше – как им справиться с ней, если она добралась сюда? Можно всех потерять.
- А почему Марина не стала деревом? – заинтересовался вездесущий Лёшка.
- Я уже слышала голос леса, только не так ясно, - сказала Марина. - Это – моя роль, я знаю. Она не могла меня подавить.
- А что сделала Светка? – не отставал Лёшка.
Подключился Денис.
- Впечатала информацию листа в пятно, лишённое структуры. Но усилителем и модулятором стал Дорофей – дерево. Он Певец, его Песня собрала силу всех растений и передала одному листу. Только затем, чтобы справиться с раной и раскачать Марину на включение в роль! С чем же мы столкнулись? Что может противостоять синему дереву?
Евгений передёрнулся.
- Ничего. Мне кажется, это не в наших силах. Лидия! У тебя ничего нет на эту тему?
Лидия погрузилась в себя. Ничего!
Гога взял её за руку.
- А мы ещё и сегодня работать будем!
Все заулыбались. Да, проблема есть, но время пока терпит. Марина села, разглядывая блаженного Дорофея. Лидия поймала её взгляд.
- Что связало, то освободит. Но связал слабый – освободит сильный.
Предложен рецепт. Марина видела состояние Дорофея изнутри, ведь он разбудил её своим Пением. Он – берёзка. Молодая. Связал – слабый.
Фёдор завозился, умащиваясь под елью. Резко запахла полевая мята, потревоженная волком. Марина с трудом поднялась.
- Светка, веди его сюда, - приказала она.
Сколько раз Дорофей сидел, глядя на свою ель, посаженную им ещё в детстве? Она была огромной, эта ель. Верх усыпан шишками, необычайно толстый ствол до земли укрыт ветвями, раскинувшимися шатром. Центр их мира. Теперь Марина знала это точно.
- Вот – сильный, - сказала она.
Солнце уже пекло, ель истово пахла. Тень ели упала на Дорофея, и он забеспокоился, выдёргивая руку, пытаясь уйти.
- С другой стороны подводи, от солнца! – закричала Ольга.
Светка подвела Дорофея с другой стороны и положила его руку на еловую лапу. Фёдор выскочил из-под ели и похромал к Рите. Ель засветилась в солнечных лучах, пары эфирного масла заструились вверх, стало видно каждую иголку. Еловый запах пронизал лужок. Дорофей вдыхал…
- Ох, и люблю я это дерево! – Он оглянулся …
- Эй, чудо в перьях, ты чего ревёшь? – спросил он Светку.
10. Университет
Астролог
Мигель вцепился в Мишу как жук.
- Я с тобой! – заявил он.
- Я спать иду, - устало сказал Миша.
- Я тебя отведу, - настаивал Мигель.
Фёдор остался с Флёр – он побаивался этого удивительного ребёнка. Он
вообще боялся детей и убегал от каждой жены, которая преподносила ему наследника. Беременность была неприятна, неэстетична, но потом… ещё хуже! Дом походил на общественный туалет. Фёдор не выносил запаха женского молока и младенческих ароматов. Это противнее скотного двора.
И… стоило составить гороскоп зачатия - выползало всё убожество будущего отпрыска.
Нет! Фёдор не любил детей! Он любил реализованных взрослых: зыбких, неясных, сложных. Как приятно долго изучать, подбирать возможные положения звёзд, планет и туманностей, а потом, на закуску, узнавать дату рождения и убеждаться, что во многом прав. Вот сейчас, здесь, сплошные Змееносцы. Не по Солнцу, нет! По ведущим планетам. А Флёр – вообще что-то невообразимое. Змееносец… Интересно, что может ощущать человек, пропускающий через себя всё зло мира? Эдакий унитаз Космоса? Что охраняет его от безумия? Поговорить с Флёр… Фёдор остался.
Во тьме
В зоне было пусто: кто-то остался во дворе, но большинство уже попрятались по комнатам. Темно. Не для Мигеля с Мишей, конечно – оба достаточно прилично видели в темноте. Вдалеке гвалтела толпа поисковиков, пробиравшихся через здание. Видимо, соорудили факел. Не на ощупь же?
Мигель оттащил Мишу к библиотеке – туда уж точно во тьме никто не полезет.
- Зачем ты им подыгрываешь? – требовательно спросил он. – Разве не ясно, что этим ты тормозишь отбор? С чего тебя понесло: «Не ломать… Лес опасен»? Мы тут не обучением занимаемся. Что дало в веках запугивание грехом? Извели внутреннюю червоточину? Сегодня из-за тебя проскочили все осторожные! Не потому, что годятся - всего лишь остерегаются! Этап идёт вразброд, они сами себе устраивают испытания, а ты свои облегчаешь? Что получим на выходе?
Миша устал. Ругаться не хотелось.
- Не ожидал я такого процента отхода. Лес дрожит. Могу не удержать. Что будет, если мы не справимся? Зло отфильтруем, но Хаос… Ведь тогда ударит по следующему этапу!
- Главное, лес продержи.
- Большой периметр, и неровный. С той стороны пока тишина, а ведь там – основной балласт!
- Подождём. Что-то затевается…
Миша, несмотря на протесты, отвёл было Мигеля к Хуану, но того не было дома: проводил время с новыми приятелями.
- Не боишься один? – спросил Миша.
- Я спать буду, - сонно ответил смирившийся Мигель. – А утром папа придёт, и Флёр.
- Ну, спокойной ночи.
Симон
Симон влюбился, как обычный человек. Это было невозможно, но… случилось. У него в руках были нити управления погибшим ныне человечеством. Он, Симон, недоступный страстям, абсолютно засекреченный – влюбился!
На Песню грешить не стоит – она уже не Пела. Симон держал себя в руках, медитировал до изнеможения, но уже совершал глупости, свойственные нормальным влюблённым. Нормальным! Но ведь себя он к норме не причислял.
Конечно, он внушал себе, что им движет дело: в новой обстановке Флёр была необходимым партнёром. И она давно была у него под колпаком. Хотя значительно больше он хотел встретиться с её родителями. Все Братья, во главе которых стоял Симон, в какой-то мере хакеры: всё, что они знают, получено путём перехвата прямых сообщений таким людям, как родители Флёр. И братья способны транслировать, поэтому удаётся управлять практически всеми… Но с этим семейством ничего не получалось. Похоже, они упустили и Мигеля с Мишей – те вообще не сканируются.
Теперь никого из Братьев нет в здании, Симон остался один. Их способностей не хватило, чтобы придти на Песню Флёр. Как он не догадался прихватить кого-либо с собой? Шёл, как коза на верёвочке, и никакого соображения … Не знал он, что у Песни такая Сила. А теперь связи нет ни с кем.
Здесь, среди магов, Симон быстро использовал привычные рычаги и занял подобающее место. Но в зоне «В» царил непонятный Миша. Только через Флёр можно использовать и таких людей, а он – влюбился! Его несёт, как утлый чёлн по воле волн, как говаривала бабушка. Хотя нет. Скорее «Несёт меня лиса за синие леса, за быстрые реки, за высокие горы»… Почти раб.
Симон пошёл в зону «В». Флёр была во дворе: он чувствовал. Как всегда, чему-то отрешённо улыбаясь, мешает ложкой в кастрюле какую-то бурду. Лепёшки пекут. Мария Филипповна ей что-то говорит, она кивает – а мысли где-то там…
Но ему не прочесть её мыслей! Раньше он кое-как пробивался через блок. Стоило влюбиться – и вот он, безнадёжный осёл, глухой и слепой. Он даже не знает, что сам сейчас говорит. А она отдаёт кастрюлю какой-то Марии, та щебечет и строит глазки его Илье… Тот-то откуда здесь?
Они идут наверх… К Флёр.
Сила
Флёр взялась за ручку двери. Симон повернулся, чтобы уйти, но как-то замялся, передёрнулся весь, и вкрадчиво, как всегда, спросил: «Можно мне к вам?».
Флёр уже ждала этого вопроса, надеясь, что ошибается. Мужчины не умеют скрывать желания. А она не была пуританкой. Скорее, ей постоянно приходилось закручивать гайки – излишняя сексуальная горячность страшно мешала ей жить и навязывала совершенно лишних и недобрых мужчин. А ведь она ждала! Ждала того единственного, кто должен оказаться с ней рядом и разделить ответственность в этот решающий момент. Она постоянно перебирала в уме толкущихся вокруг мужчин. Кто? Кто из них – её партнёр по роли? Кто не просто самец, а единственный, верный, опора и надежда?
И вот уже роль, уже действие! Не бывает оно одиночным. Где же её пара? Он должен появиться сейчас. Как долго … Может ли Симон быть тем, кого она ждёт? Вот Миша - соратник, но он далёк. Его роль, наверное, другая. А Фёдор… Известный мужской тип. Как прабабушка говорила – пшик. Искать под его въедливостью великую глубину бессмысленно. Симон… Тихий омут. Омут! Но, может быть, это её испытание?
Одиночество выело душу. Захотелось заглянуть к Мигелю – посмотреть, как он спит. Может, развеется морок?
«Хватит! – решила она. – Я сама должна отвечать за свои поступки. Не могу искать поддержки у малыша!».
Она прислушалась к себе: её тело, в совершенстве созданное для того, чтобы быть Женщиной, дрожало, замирало… хотело. Флёр повернулась к Симону и положила руки ему на плечи. Он только чуть выше. Непривычно, но… приятно. Теперь задрожал Симон. Факел мешал ему, и Флёр побыстрее открыла комнату, оторвавшись от необычного ощущения единства, отобрала и пристроила факел, закрыла дверь. Ей стало страшно. «Так с тобой не бывало!» - решило отстранённое сознание. Неудержимо тянуло к Симону. Сознание деликатно отключилось.
Убогий факел погас. Флёр добралась до дивана: комнату озарял мертвенный свет луны. Симон сел рядом, обнял её…
Так, приютившись на его груди, она могла просидеть вечность. Исчезли страхи, боязнь ошибок, дрожь бессилия – всё унёс поток нежности, погрузивший её в блаженное состояние покоя. Она нашла свою пару!
Чудовищная Сила, плескавшаяся в ней, раздувавшая тело до боли, утекала тонкой струйкой, вызывая ни с чем не сравнимое чувство облегчения. Покой исходил от Симона, и она, наконец, обрела неподвижность.
Сила вливалась в Симона, сокрушая годами создававшиеся блоки и не находя выхода. Многолетнее половое воздержание спасло его жизнь: боль избыточной Силы превратилась в боль полового желания. Симон совершенно потерял голову, он больше не мог сдерживать себя, не мог оставаться в неподвижном потоке желания. Трясущимися руками он оглаживал всё её тело, каждую впадинку, касался груди и целовал, целовал… Разум попытался вклиниться – и потерпел поражение. Флёр ответила на поцелуй, стала снимать его рубашку – он сорвал её с себя одним движением, только бы скорее...
Увы. Ему было недостаточно нежности. Флёр отчего-то почувствовала разочарование. Ей казалось, что дальше теперь нельзя! Если простой контакт так силён, она пугалась полового контакта. Но Симон горел желанием, и она подчинилась. Сознание вновь отстранённо регистрировало события. Она, так часто корившая себя за неумеренные страсти, подчинилась? Подыграла? Зачем?
Флёр не хотела терять ту часть их отношений, что доставила ей такое наслаждение. Не нежность… Комплементарность. Если за это надо платить – она постарается. Но и нежность ушла, а пришёл – страх.
Она играла! Впервые в жизни в постели с мужчиной она играла в любовь! Отвращение к себе завладело телом, и тело потеряло управление. Её била крупная дрожь. Симон заметил: «Что с тобой, девочка? Не бойся!» Уже «ты»? Это окончательно остудило её. Не было никакого основания так трястись, а она тряслась, как при аборте, когда неожиданно перестало действовать обезболивание.
Симон уже ничего не замечал, он вошёл в неё и сдерживался из последних сил. Флёр собрала всё своё мужество и через неутихающую дрожь продолжала подыгрывать, имитируя оргазм.
Когда Симон, полностью обессиленный, упал ей на грудь, Флёр перестала трястись. Только было очень холодно, и слабость превратила тело в студень. Она ещё нашла в себе силы ответить на его нежный поцелуй.
Выбор
- «До завтра», - сказала она…
Неужели он дотерпит до завтра? Симон уже снова чувствовал дрожь желания, но Флёр неумолимо выставила его за дверь. Что он сделал не так? Она прекрасна. Симон не мог представить, как теперь жить: ведь даже в постели она недосягаема, как облако. А он теряет разум от страсти.
Сегодня придётся медитировать всю ночь, иначе он окончательно превратится в размазню.
* * *
Флёр в изнеможении упала на диван. Сил не было. Мысли уплывали, и она оставила попытки обдумать случившееся. Завтра, может быть, что-то произойдёт. Или она что-нибудь поймёт. Вялость придавила её к дивану. Тело чуть согрелось, и Флёр уснула.
Во сне она увидела себя изнутри. Она – многолепестковая чаша. Вихри-лепестки кружатся во тьме, чаша сверкает белым. И откуда-то из тьмы в неё влетают светлячки: зелёные, фиолетовые, глубоко синие, они роятся в чаше. С ними что-то происходит: некоторые меняют цвет. Чашу переполняет собственная тяжесть, но её лепестки кружатся всё быстрее, сбивая светляков в рой. Тяжесть становится невыносимой…
Появляется белый сверкающий жезл, касается её дна. Он вспыхивает ярче, и чаша теряет вес, её вихри замедляются, рой распадается и светлячки гаснут в темноте. Жезл плавится, синеет и выгорает дочиста.
Чаша вновь тяжелеет, кружится, светлячки сбегаются к ней, роятся… Снова нестерпимая тяжесть. Вдруг под основанием чаши появляется рука. Она подставляет под чашу ладонь, та уже почти ничего не весит, но кружится, кружится… И – облегчение, а не истощение или опустошение, как при прикосновении жезла.
Вздрогнув, Флёр проснулась. Теперь она твёрдо знала, что сделала не тот выбор. В душе дрожало сожаление. Было тоскливо. Где она, эта ладонь? Опять одна.
* * *
Мигель повернулся на другой бок. Открыл глаза. Сегодня ночью Флёр, наконец, сделала правильный выбор. Она сумела подняться над самой сильной своей эмоцией и услышать истину. Больше ему не нужно беспокоиться о Флёр. Она в роли.
Нефрит
Поисковики, так неожиданно сплотившись, решили не расставаться до утра. Странное на фоне предшествовавших событий, чуточку истеричное веселье не остывало. После ужасов города исчезновение полузнакомых людей не столько взывало к грусти, сколько к эгоистической радости – они-то, сами, остались! Выжили! По правде говоря, не было среди тех, кто не вернулся, никого, способного вызвать приязнь. Илья сразу автоматически занёс их в свою мысленную записную книжку как неприятные характеры. Правда, он их как следует не знал, но обычно редко ошибался в первой оценке. Вот «второй» взгляд часто его подводил… Роднило Илью с пропавшими немногое: к магам он попал потому, что писал мистические детективы и знал среди магов пару-тройку людей – так, для знакомства с материалом.
Здесь, в зоне «В», публика гораздо приятнее, ближе как-то. С такими он раньше не встречался и теперь получал большое удовольствие от общения. Новые характеры… Только вот зачем? Что-то не видит он будущего дальше пары дней. Потом, без еды и воды, ещё несколько дней – и всё. Хотя, возможно, ему стоит уйти в лес. Он вздрогнул – так вдруг захотелось снова почувствовать весь лес, до травинки, до веточки…
- Нет, правда, зачем спать, если еды всё равно на два дня? – весело подскочила к нему Мария, его партнёрша в поиске, – Чем-то всё это должно кончиться? Не трупы же им нужны?
- Кому – им? – тяжело спросил Илья, вглядываясь сквозь пляшущие тени костра в её медальон.
- Ну, кто-то же нас собрал? Флёр? Кому-то мы не безразличны, раз живы?
- Флёр? Это кто?
- Фёдор говорит, она нас защитила. Такая тёмненькая, красивая. Ну, я её издали видела. Вблизи, может, и не узнаю. Ты вспомни, она в президиуме была. Разве ты не видел?
Но Илья не мог отвести взгляда от её медальона. Бог с ней, с Флёр, разобраться во всех этих хитросплетениях он всё равно не сможет.
- Это что у тебя?
- Это? – Мария повернулась к свету. На её груди вспыхнул нефритовый берёзовый листок на кожаном ремешке. – Это мой оберег. Я его на улице нашла пару месяцев назад. Прямо вместе с ремешком: бери и носи! Правда, красота? Мне кажется, он меня хранит. Там, в лесу, он даже грел как-то. А ещё я своих панур видела. Представляешь, какова вероятность? Они же по всем камышам могли летать, а оказались там, где я искала! Ну, может, это и не они, там много панур было, но две совсем близко ко мне подлетали. Наверное, мои Пинька с Зинькой.
- Кто есть пануры?
- Усатые синицы. Пинька совсем ручной, а Зинька позже приехала. Видел бы ты, как он её сразу за загривок ухватил, и… - Мария фыркнула. – Он мужчина невоздержанный. Зато она его потом эксплуатировала: в гнездо сядет и ждёт, чтобы он самое вкусное ей в клюве принёс. Нам бы так!
Мария продолжала что-то рассказывать, а Илья всё смотрел на нефрит. Листок просвечивал и даже, кажется, светился изнутри. Илья стал деревом, лесом, птицами…
- Они у тебя кремовые, с бакенбардами?
- С усами. Ну да! Раньше видел, наверное?
- Видел, - буркнул Илья.
Видел, но не раньше – сейчас. В её медальоне… Когда поток нового захлёстывает, лучше не думать. Просто – смотреть, слушать. Вот и Илья думать не стал – не по силам.
Как нам служить?
Наступил час Искупления. День Гнева миновал их, избрал для служения. Но не кончена битва Разрушителя: и те, кто пережил тот день, гибнут в руке его. Все собравшиеся здесь верно служили Разрушителю, уповали на наказание, ждали Судии – и теперь Он собрал их вместе. Пусть они принадлежат разным культам, суть их одна – так сказал выбор Господа. И теперь они должны решить, как дальше служить ему.
- В этот Час Торжества Судии,
Тот, кто собрал нас – Разрушитель,
Тот, кто собрал нас – Космический Огонь,
Тот, кто собрал нас – Смерть и Рождение,
Тот, кто собрал нас – Великое Безумие.
Он отец Магии, Даритель Сил,
Он говорит нам:
Через Жертву вы придёте ко мне.
Сам Он востребовал Жертвы великие,
Нас же – сохранил.
Чего Он хочет от нас?
Как нам служить Ему?
Дадим ли мы Жертву Ему?
По комнате метались тени – ветер задувал свечи. Они собрались здесь втайне от тех, кого Он забирал одного за другим. И они, разных рас, разных вер, объединены были одним – служением Разрушителю.
Трудно было собрать их. Ещё труднее – понять друг друга. Потратили больше суток, чтобы согласовать текст и его переводы. Теперь все они знали, что он предлагает – самый сильный из них, Магистр.
- Дадим ли мы жертву Ему? – загремел он.
Люди думали. Молчали. Ждали Знамения. Здесь собрались делегаты, остальные, прячась по комнатам, ожидали их решения.
Симон не был посвящен в их планы: его боялись. Великие Братья управляли людьми в прошлом мире, а в него пришёл Разрушитель. Они не справились. Значит, Симон не должен знать. Нет секретов в мире, где Власть – главная цель. Служители Разрушения знали, кто такой Симон.
* * *
Симон сидел на подоконнике лицом к лесу. Светились верхушки елей, что-то бормотало в лесу. В здании была тишина. Темно. Дыхание его урежалось, глаза уже закрыла белая пелена. Отдых. Сброс Силы – столько ему долго не удержать. Тоненькая струйка Силы потекла из расслабленного тела.
* * *
Все разом зашевелились. Вот оно, знамение! Кололо пальцы, пробегали насекомьими ножками искорки Силы по тыльным сторонам рук… Сила!
- И в последний раз спрашиваю, - грозно заревел воодушевлённый Магистр, - дадим ли мы Жертву Ему?
- Да, - зашуршали убеждённые делегаты, - мы дадим Жертву Ему.
- Какой Жертвы Он требует? Чьей крови? Животного или человека?
Магистр знал, что даже голубей поймать не удалось, а все посланные за
животными сгинули в лесу в числе охотников за ветками.
- Человека.
- Он получил за эти дни многих людей. Требует ли он Особой Жертвы?
- Да. Особой Жертвы. – Делегаты понемногу впадали в транс.
- Есть ли у нас Особая Жертва?
- Да. Дитя. (Был, правда, юноша, но однорукий. Дитя – самое лучшее, что можно предложить в надежде заслужить благосклонность Разрушителя).
- Оно невинно?
- Да.
- Сможет ли оно искупить нашу вину?
- Да.
- Приведите Жертву. – Магистр расслабился. Симон не помешал, а Хуан ночевал у Фелиции. За ребёнком уже пошли.
Мигель оставался один…
Морок
Мигель смотрел сон. Во сне Синее Дерево нападало на старика, а он сам спасал какую-то тётю из-под мёртвого ствола. Было очень страшно, но интересно. Так интересно, что он никак не мог проснуться. Потом Синее Дерево ухватило его своими ветками и стало тащить! Мигель отбивался, кричал – и проснулся. Он проснулся в руках суровых мужчин, в чужом месте. В чуждом месте. Здесь он никогда не бывал. И тогда Мигель проснулся.
Ага. Дошло дело и до фиолетовых. Ритуальное жертвоприношение: и тебе обсидиановый нож, и чаша, и весь антураж. Фарс какой-то. Всё перепутано. Что они хотят с ним сделать? Распять, четвертовать, обезглавить, выпотрошить, или для уверенности решили всё вместе? Ведь не убивали ещё людей – боятся! Знать-то знают, но боятся. Другие бы сюда и не дошли… Те сразу Хаосу достались. И ведь Дар у них есть. Как быть? Опять сами себе испытание придумали! Уничтожить – Миша расстроится.
Мигель закричал громче. Ему зажали рот рукой и он вцепился в неё зубами. Дилетанты! Но ведь погибать ему никак нельзя. Неужели нет выбора?
Его уже распяли на столе, когда в комнату ворвался полуодетый Хуан. «Когда отец свирепеет, с ним не справиться!» - с гордостью подумал Мигель. Хуан ударил стоящего у двери ребром ладони по шее и коленом в пах, прыгнул к столу и начал вырывать Мигеля из рук держащих его мужчин.
«Четверых ему не одолеть!». Веселье затопило Мигеля: выхода нет, надо действовать самому - освобождаться. Он слегка подогрел конечности – отпустили. Нормально, свободен. Только не успел: Магистр сзади набросился на Хуана. В дверь вбежали Илья и Мария, но и они не успели – магистр обрушил на голову Хуана ритуальную чашу… Отец выбыл из строя. Эти двое не справятся. Больше терпеть нельзя, а драться Мигель не умел. Он их отвлечёт.
Чудовищно большой золотоглазый лев стоял на столе и бил хвостом по бокам. Илья потряс головой. Это - глюки. Там – Мигель. Его надо спасать. Илья кинулся к столу. Почему-то ему никто не мешал.
- Бери отца, - быстро сказал Мигель, спрыгнул со стола и побежал в коридор, таща Марию за руку.
Лев остался щериться на столе. Илье было некогда его разглядывать: он взваливал на плечо скользкого Хуана, а потом бежал по коридору вслед за Мигелем и Марией. Никто их не останавливал.
Да, приключение добило нервы утомлённого событиями дня Ильи: удирая по коридору, он истерически хихикал и всхлипывал. Вот это всё так похоже на плохой видео!
Хуана отнесли к Элеоноре, в медпункт. Он быстро пришёл в себя. Теперь лежал и ругался, весь в бинтах и окружённый заботой. Его даже приодели.
- Вот так к тебе в гости ходить, - засмеялась Мария.
- Мы без магов никуда, - серьёзно сказал Илья. Он уже отсмеялся и начал осознавать ситуацию. – Что делать? Это же дичь, ужас! Надо сказать Симону.
- Погоди, посидим. Я едва дышу.
Мигель вышел из комнаты и сел рядом. Мария повернулась к нему.
- Мигель, как ты синим деревом прикинулся? Я испугалась.
- Как – деревом? Львом? – встрял Илья.
- Это я могу, - скромно сказал Мигель и хихикнул. – Морок называется.
- А почему нас никто не догонял? Они-то почему все поп;дали? Так льва испугались?
- А… Нет. Четырёхрукого бога Шиву со всеми атрибутами. Они же разрушителя звали? Вот и увидели. Другие боги не такие красивые.
У Ильи опять началась истерика. Подошёл разбуженный Элеонорой Миша, изумлённо посмотрел на Илью, обнял Мигеля за плечи: «Герой ты наш!», и шепнул: «Молодец, что не разозлился. Потихоньку, потихоньку».
Безмолвный удар сотряс здание.
- Что это? – вздрогнул Мигель.
Снова Сила
Вместо белой пелены перед глазами Симона стояло Мироздание: то, что они по крохам собирали на протяжении многих поколений, было получено им от Флёр. Правда, верхние этажи тонули в тумане, но Земля и ближние уровни… Он мог проследить каждую связь, каждую особь, будь то растение или животное. Он увидел себя в паутине связей – маленькую белую точечку, запутанную среди других. Такую же маленькую, как и другие на Земле… Нет! Он с детства знал, что избран Великими Братьями. Он – не другие! Тут не достаёт связей: ведь Симон держал их в руках, он знает. Повинуясь его мысли, связи стали достраиваться, перекрещиваться, сливаться, вести к нему.
Так. Вот – объективная реальность. Так было. Так должно быть.
Внезапно точки жизни стали гаснуть одна за другой, цепочки – укорачиваться, связи – утолщаться, окружать его… Бить его! «Резинка!» - пронеслось в гаснущем сознании.
Картина Мироздания разлетелась. Сила, полученная от Флёр, заметалась в мозге, выжгла, уничтожила и вырвалась на волю. Зона «Б» перестала существовать.
* * *
- Скольких мы потеряли? – прошептал Миша.
Мигель рассердился.
- Где Алик? Что он натворил?
Была ночь. Алика не было.
* * *
Озноб сменился горячкой. Температура тела быстро росла, утраченная Сила, потерявшая чистоту, рвалась обратно.
Проводив Симона, Флёр была не в силах одеться, и сейчас сбросила с себя одеяло, подставив горящее обнажённое тело холодному ветру из открытого окна. Хотелось пить, да вода стояла далеко: весь её запас, до конца этой жизни. Флёр попробовала встать, но голова кружилась, и она снова упала на растерзанную постель. Сознание уходило, приходило видение.
Огромная толпа народа, рыдающие женщины, траурные носилки. Погребальная процессия, тянущаяся за горизонт, охватывающая города. Флёр невидима: она даже не стоит, а парит над носилками, с трудом сдерживая желание спрятаться от взглядов. Не верит, что невидима. Флёр разглядывает лицо: это не покойник, он только умирает. Это Симон! Все женщины вокруг суетятся, поправляют подушки, целуют его – а она не может даже попрощаться: никто не должен про неё знать. И он недоступен, он – в другом мире. Симон не видит Флёр - он умирает на чужих руках, хотя ищет её глазами до самого конца.
Флёр очнулась, содрогаясь от рыданий. Подушка промокла от слёз, пролитых во сне. Жар чуть спал, перешёл в стадию, когда проходят боли и постель становится уютным гнездом. Мышцы расслаблены, хочется спать. И пить. Она завернулась в одеяло. Спать. Пить – потом.
…Вихри-лепестки кружились всё сильнее, светляки разлетелись, образовали шарики – рои одного цвета. Белый жезл перегрелся, посинел, потёк, потянул к себе синие и фиолетовые рои, ожёг их в последней прощальной вспышке и угас. Чудовищная тяжесть вращения сдавила тело. И снова протянулась рука, в самый последний момент, когда она уже сказала себе: «Всё. Больше не выдержу». Облегчение было таким резким, что она поплыла как пьяная, потеряв чувство тела.
Мигель снял руку с головы Флёр.
- Нормально. Можно уходить.
Миша кивнул, и они вышли на цыпочках.
- Справилась, - сказал Миша.
- Она – да. Где Алик?
- А может быть, это был её бой?
- Не слишком ли? Единоборство с Хаосом?
- Ну, это ты здесь наблюдаешь, а она работать должна.
- И как бы она без меня?
Миша пожал плечами. Мигель прищурился:
- Вот именно.
Сеанс лечения
К вечеру Анастасия извелась. Она была патологически здоровой девушкой и при виде чужих страданий приходила в ужас. Её дом был вечно полон страждущими: чесоточными кошками, глистатыми щенками, орнитозными голубями. Она возилась с ними, таскала к ветеринарам – и хоть бы раз заразилась! Так что выбор профессии был ясен: медсестра. Училась она очень средненько, но в платный колледж поступила. И так же потом возилась с больными людьми, как когда-то с кошками. Но тогда, хотя бы, эти больные выздоравливали! Умирали, конечно, некоторые. К смерти она привыкла. К боли – нет. Не должен человек болеть и мучиться.
Она всё прокручивала в уме последние события. Надо же, Элеонора Андреевна, врач, отказалась от них! Пусть, говорит, выловят своих блох сами. Это, мол, болезни души, а не тела. Как это – не тела, когда им больно? А ещё клятву Гиппократа давала.
А пища! Ей говорят: язва ведь, нужна диета - так она сырое мясо тычет и тушёнку. Вот, говорит, пусть себе на костре готовит, что ей требуется. А многим требуется многоразовое питание! Им нужно специально увеличить паёк. Тут Элеонора совсем разозлилась и говорит: «За какие заслуги им нужно дать прожить дольше, чем остальным?» И не выделила. Поедят, говорит, мяса с костра вместе со всеми – и пройдёт.
Ну, Анастасия рассказала больным, какие у них теперь врачи. Они весь день злились, и вот решили сами лечиться. Её зовут – страховать. Она, конечно, видела, как экстрасенсы лечат, но непривычно это. Мракобесие какое-то. Или теперь нет? Так ведь от них все отказались! Фёдор от них бегает, Миша бурчит, Любочка дала травок, они не помогли. Она больше ничего не дала. Всех эта Флёр заморочила. Осталась одна Анастасия. Последняя надежда отечественной медицины. Во всяком случае, больных не бросит!
Она пошла к комнате Ираиды Федосовны, страдавшей жутким флюсом. Там уже собрались три её товарки: с язвой; с тиком – прямо половина тела, аж жуть; и просто вся из боли - не поймёшь, где, – Инна Борисовна.
- Ты, Настя, у нас очень здоровая девушка, - сказала Ираида Федосовна, шепелявя и болезненно морщась. – А мы все лечим, но все нездоровы. – И она схватилась за повязку и голову сразу – бьёт её, боль-то.
- А когда мы лечим, мы должны быть здоровы, - влезла Нелли Михайловна, та, что с язвой, - потому, что схему тела сравниваем с собой. Вот мы и подумали: что, если попробовать исцелять через тебя?
- Как через меня? – испугалась Анастасия. – Я не умею!
- А тебе и не надо. Ты просто сядешь тут на стульчик, в середине, и расслабишься. Мы тебя посмотрим, а потом начнём друг друга исцелять. А иначе я Ираиде флюс вылечу, а свою язву подарю. Понимаешь?
Анастасия села на стул. Её посмотрели: колет немножко, а иногда – горячо. Интересно! Надо попросить, чтобы её подучили, может, и она станет целителем?
И они начали лечить друг друга: водить руками, сбрасывать за окно, что-то шептать… Анастасия очень устала. Про неё забыли, и она прикорнула на своём стульчике.
Неожиданный тихий удар сотряс здание.
- Что? – успела сказать Анастасия.
В окно ворвался ледяной ветер. Комната наполнилась шорохом.
Их нашли утром. Целительницы были мертвы, а тело Анастасии было иссушено как мумия. Второй раз за это время нужно было хоронить людей.
- Странно, что они не исчезли, как остальные, - подумал Илья, копая могилу под берёзами.
Элеонора пошла разыскивать Флёр. Она начинала верить. Верить в то, что их уничтожают.