Она толкнула тяжёлую дверь подъезда. Петли пропели свои звуки, поздоровались. А там, там, в доме, в доме их было уже двое, там она уже была не одна. Поэтому она злилась и смеялась, прыгала от своих снов и плакала от прошедших денёчков. Теплая вода каплями отстучала по её ладоням, щекам, плечам; пушистый халат пристроился между телом и мягким диваном. Губы едва заметно изогнулись в вечерней улыбке. Толкнулся внутри первый комочек внезапного сновидения.
«Здравствуй», - шёпотом сказала она. Молчание. Через минутку она поздоровалась ещё, тихо, и настойчиво. Он, молча, посмотрел на неё и прижал указательный палец к губам. Их хозяйка уснула, она так устала, что совершенно отключилась и провалилась во внезапную дрему. Он оторвал свой пальчик ото рта, мягко улыбнулся и сказал: «Хорошо!»
Их было двое, всегда было двое. Они знали друг друга с детства, они знали о друг друге всё; думали, что знают всё, но когда узнавали вдруг новое, радовались волшебной находке. Сегодня её было намного больше, она занимала почти всё пространство, разливалась по всем клеточкам и уголочкам. А он ютился в маленькой коморочке под сердцем, рядом с теми капельками грусти, что остались от прошлого праздника. В те моменты, когда он разрастался до внушительных размеров, она пряталась в своей укромной комнатке. Но всегда, всегда, всегда он протягивал ей свои ладоши, а она протягивала свои. Они знали, что не могут отдельно, не в состоянии быть врось, потому что могут просто лопнуть, как шарики на оторвавшихся ниточках, залетевшие слишком высоко в небо.
Странные и быстрые сны проносились мимо, отдыхали у хозяйской двери, дожидались своей очереди и залетали. А они сидели, взявшись за руки, и молчали. Двое. Две частички, два зёрнышка в одной скорлупке, пара сапожек в темной кладовой вечной юности…