Старость пришла, словно за один день. Она пришла невероятно быстро.
Мое сердце все чаще давало о себе знать. К моему букету болезней еще и это. Ох, как ужасно чувствовать себя кладом недомоганий: боль в желудке и в пояснице, изжога, бессонница, а теперь вот - дела сердечные мои. Но если со всеми болячками я справлялся, то с сердечной болью у меня ничего не получалось. Когда она начиналась, я не мог даже пошевелиться. Казалось, еще секунда-другая, и сердце остановится. А оно хилое и не думала не стучать. Я знаю, умирать мне придется долго и мучительно. Вот бы сразу - гоп и все! Так нет, я пройду весь ужас старости, и только потом, всего выжитого, Господь Бог заберет меня к себе. Зачем я нужен буду такой никчемный? Ежели попаду в ад, мучить и терзать будет просто некого. Хотя почему «ежели»? Я точно попаду в ад, рай мне не светит - мне его не видать как своих ушей. Единственно, что хотелось бы, позволю высказать себе такое пожелание, так это то, чтобы учли на этом свете все мои мучения, за счет которых я смог бы получить там, в пекле, некие послабления. Дай-то Бог, будем надеяться на снисхождение.
В поликлинике врач, обследовав меня, сочувственно покачал головой и с очень умным видом сказал, чтобы я незамедлительно занялся своим здоровьем. Америку открыл, будто бы я этого не знал без него. Все внушал мне, что вместе со здоровьем придет и радость от жизни. Как же, жди, впрочем, я все же решил взяться за свои гнилые органы. Но не столько для своего блага, сколько из-за своей вредности. Уж больно не хотелось мне уходить на суд небесный раньше своей жены Зары.
В этот же день, после визита к врачу, я сделал ей заявление:
- Все, еду в Москву себя лечить. - Зара, уставившись в телевизор, и бровью не повела. - Ты слышишь, я еду в Москву. Я и своему брату уже позвонил. Если ты не забыла, он главный врач одной из лучшей больницы в столице.
Сверкнув своими крошечными глазками, она прошипела:
- Что ты мелишь? Ты забыл, что твоя единственная дочка выходит замуж?
- Одно другому не мешает, - ответил я. - У меня скоро сердце остановится.
- Ой, ли, ничего с твоим сердцем не станет. Когда речь идет о малышке, то о
себе не думают, - язвительно проворчала она.
Моя так называемая малышка была уже старой девой (а она была недурна собой), и перенос свадьбы на более поздний срок весьма огорчил бы ее. И так она не жаловала меня своей любовью. Кто я для нее - пустое место. Безвольного не любят, а жалеют - это поначалу, а потом, в конце концов, презирают. Как раз ныне я находился для нее на этой стадии. А тут еще из-за меня рухнут ее планы - она вцепится в меня, как мегера. Вся в мать, и бедный ее жених, еще не знает, на что себя обрекает.
- Хорошо, - сказал я, - но если свадьба превратится в похороны, виновата будешь ты.
Зара надела очки. В них она походила на сову. Ну, просто вылитая сова! Мне говорили, да я и сам наблюдал, что многие люди похожи на животных, но не до такой же степени!
Через ее очки мне стало хорошо видно, как ее глаза наполнились гневом, и, зная, чем это может для меня закончится, я молниеносно ретировался в свою комнату.
Ночью мне было так плохо, что Заре пришлось вызвать «неотложку». После бессонной ночи, она согласилась отправить меня на лечение в Москву.
- И впрямь тебе лучше поехать, а то действительно помрешь еще. Тогда уж точно из-за траура по твою душу свадьбы не будет в ближайший год.
Удовлетворенный умозаключением моей супруги, я весь день провалялся в постели. Было очень приятно завтракать, обедать и ужинать, не вставая с кровати. Вот что значит, когда ты необходим. Это тот единственный случай, когда моя болезнь, точнее вероятность моей кончины, расстраивала моих домочадцев. А не то не видать бы мне Москвы, да что там Москвы, вшивой больницы в нашем городе. Печально это признавать, что и говорить...
В Москву меня провожала Зара. Мне никогда не нравилось ее имя. Как-то раз, очень давно, когда мне были совсем внемоготу ее истязания, я обозвал ее заразой. С тех пор зародилось словосочетание «Зара - зараза», запавшее в мою душу так, что мне порой было неимоверно трудно произнести ее имя без созвучного ему дополнения, которое очень точно раскрывало сущность моей, будь она неладна, жены. Так, на перроне вокзала, наблюдая, как она, толстая и необъятная, бежит впереди меня, я едва не закричал ей: «Зара - зараза, ну куда ты несешься, как танк?» Вместо этого я сквозь зубы процедил:
- Зара, не спеши так, у нас еще уйма времени.
Но она, уже проворно взбираясь в вагон, не слышала меня.
- Сема, не возись! Где ты там? - кричала она на весь вагон.
- Здесь я, здесь! - откликнулся я, испытывая неловкость от ее беспардонного поведения.
- Какое у тебя место? А-а, вот и оно!
Я заглянул в купе, у которого остановилась моя благоверная. На нижней полке справа сидела молодая симпатичная особа. Купе было двухместным, а потому, как мой единственный попутчик, она вполне меня устраивала. Девушка приветливо мне улыбнулась.
- Так, Сема, подожди, - сказала Зара и прошла в соседнее купе.
Не понимая, что она задумала, я послушно принялся ее ждать.
Через минуту из купе, куда вошла Зара, вышла женщина с огромным чемоданом. Она с трудом протиснулась мимо меня и с грохотом опустила свой «баул» на мое место.
Когда Зара принимает какое-то решение, я уже ни о чем не думаю, а потому, что все это значило, совершенно не понял.
- Простите, это мое место, - сказал я женщине, занявшей мою полку.
- А вы разве не хотели меняться? Мне ваша жена сказала, что вам будет удобно на моем месте. А мне, естественно, на вашем, - с некой усмешкой сообщила она.
Не найдя слов для ответа, я, как последний болван, прошел в соседнее купе. Кроме Зары там был еще молодой человек лет двадцати пяти. Он уткнулся в книгу и не обращал на нас никакого внимания.
- Зара, как неудобно. В какое положение ты меня ставишь? - сказал я ей очень тихо.
Она же громко рявкнула:
- Ты что, не видел, как у этой девицы глазки бегали?
- С каких это пор тебя это стало волновать? Да и потом, она же мне в дочери годится, - не повышая голоса, сказал я.
- Тем более! - бросила она.
- Хорошо, тихо. Не будем об этом.
- А что «тихо»? Мы что скрываемся от кого-то? - фыркнула она.
- Все! - завопил я.
Мы уложили вещи и присели. Я с нетерпением ждал, когда Зара меня покинет.
- Как приедешь, сообщи, - сказала она. - Сразу же, с вокзала.
- Хорошо, - сказал я и, не желая больше вступать с ней в конфликт, решил и дальше во всем с ней соглашаться, лишь бы она, выговорив все, побыстрей исчезла с моих глаз.
- На остановках не выходи, а то еще отстанешь от поезда.
- Хорошо.
- Деньги держи при себе, в купе не оставляй их ни на минуту.
- Хорошо.
- Своему братцу привет передавай.
- Хорошо.
- Смотри, не вздумай пить с ним за встречу.
- Хорошо.
- Что ты должен купить в Москве? Повтори.
- Хорошо.
- Что хорошо? Он совершенно не слушает, что ему говорят, - возмутилась Зара.
Я как ученик первого класса повторил не раз повторенное. При этом я заметил, как улыбнулся мой молодой сосед по купе. И я уверен, он улыбнулся не оттого, что прочитал нечто смешное в своей книге, которую он продолжал читать, не поднимая головы.
- Ладно, счастливо тебе, - наконец попрощалась со мной Зара и вышла из купе.
Выйдя за ней и глядя, как она от меня удаляется, я с облегчением вздохнул.
Сделав несколько шагов, она остановилась и обернулась ко мне.
- Я если не подскажу, ты сам не догадаешься, - злобно проворчала она.
Я как мальчишка подбежал к ней и поцеловал ее вспотевший лоб. Соль от ее пота на
моих губах была еще и горькой. Когда я вернулся в купе, наш поезд медленно тронулся с места.
С утра мое самочувствие было скверным, но по мере того, как поезд набирал скорость, я ощущал прилив свежести и бодрости. Казалось, что мне под силу бежать за поездом до самой Москвы. И, конечно же, за новым состоянием души и тела стояла долгожданная свобода, окутавшая меня с ног до головы всей мощью своего веяния.
Мой молодой попутчик все еще читал. Вынув из сумки детектив, решил и я скоротать время за чтением. Эту книгу всучила мне в дорогу моя Зара.
Я осилил только несколько страниц. Надо не уважать себя, чтобы читать подобную чушь. Эта книга была из тех, которая после прочтения, если до этого доходило, выбрасывается как прочитанная газета. Такой «шедевр» поставить дома на полку - рука не поднимется.
Уж лучше слоняться из угла в угол, чем читать бред сивой кобылы, написанный, к тому же, женщиной - нашей современной, так сказать, новоиспеченной Агатой Кристи. Сейчас этих самых Агат развелось столько, что на каждом шагу на нас смотрят кипы их творений. Плодовитые они у нас. Ну не хотят они понять, что данный им природой талант трепаться без устали языком, не дает им право переносить весь этот треп на бумагу. Какое же надо иметь самомнение, чтобы такое сочинять, да еще отдавать это в печать! Что ж, перед ними, с их наглостью, можно снять шляпу.
Едва я забыл о причине, вызвавшей во мне негативную бурную реакцию, как к нам в купе вошла проводница - светловолосая женщина бальзаковского возраста. Ее пухлые ярко накрашенные губы были растянуты в обаятельной улыбке. Униформа проводницы была ей к лицу.
Взяв наши билеты, она предложила нам чай.
- С удовольствием, - согласился я.
- Да, можно, - не отказался и мой сосед.
Когда она уходила, я не мог не проводить ее взглядом, отметив про себя
привлекательность ее ног и округлость бедер.
Я достал из сумки конфеты, а мой молодой попутчик - аппетитные пончики.
- Угощайтесь, - вложив себе в рот целый пончик, предложил он.
- Спасибо. - Я взял самый маленький пончик. - Мы не познакомились. Вас как
зовут?
- Тимур, - представился он.
- Очень приятно. А меня зовут Семен Семенович. Куда путь держите? До конечной
точки?
- Да, до Москвы.
- По делам или как?
- Домой, к жене.
- Вы так молоды и уже женаты. Хотя, я тоже рано женился. Дети есть?
- Нет. Пока нет.
- Чем занимаетесь, если не секрет?
- Какой секрет. Так, коммерцией.
- И как, удачно?
- Вполне.
- Дай Бог, дай Бог.
Нам принесли чай.
- Приятного аппетита, - сказала наша проводница, наградив нас все той же обаятельной улыбкой. Я вновь проводил ее взглядом.
Тимур ел, как подобает молодому здоровому человеку. Я же, попивая чай, съел еще один пончик.
Вглядываясь в совсем еще юное лицо Тимура, я спросил:
- Не тяжело в семейной жизни?
- И да, и нет.
- Как это?
- Я люблю жену, но мне трудно с ней, - доверительно сказал он.
- В каком смысле?
Тимур молчал. У него был такой вид, будто он хочет еще раз понять давно ему
известное.
- Она, как ребенок, - наконец, произнес он. - Я всегда думаю о ней: как она, что с ней. Она совсем беспомощная и видит во мне, скорее, заботливого отца, чем мужа. Взять хотя бы эту мою поездку. Деньги с неба не падают, их нужно зарабатывать. А как я могу, если меня все время теребят. Если бы я сказал ей, что не могу сейчас приехать, то она ревела бы с утра до вечера, не понимая, что надо на время взять себя в руки. Я сумбурно говорю и не знаю, понимаете вы меня или нет.
- Я вас прекрасно понимаю. Вы хотели бы видеть рядом с собой человека покрепче.
- Да, но я хочу, чтобы именно она была покрепче.
- Ну да, конечно. Эх, молодой человек, если вы хотите добиться чего-нибудь в жизни, то радуйтесь тому, что есть. Запомните, женщина не на равных с мужчиной. Кто думает иначе, глубоко заблуждается. С женщиной, которая превратилась в мужчину в юбке, легко на первых порах, но потом все заканчивается плачевно, поверьте мне, моему опыту. С такой женщиной вы лишитесь тех качеств, которые делают мужчину мужчиной. Цветок нужно оберегать, а не желать ему превращение в камень, ибо этим камнем вы потом разобьете себе собственный лоб.
Этот неожиданный разговор невольно навел меня на воспоминания, которые скверно подействовали на мое хорошее расположение духа. Они затушили огонек отрады, чей свет заполнил мою душу с начала моего пути.
Ссылаясь на головную боль, я прилег, уткнувшись в подушку.
Воспоминания скребли мое сердце и чтобы их хоть как-то отогнать от себя, я посмотрел в окно в надежде увлечься панорамой.
Перед глазами мелькали телеграфные столбы, а панорама оставалась невидимой. Зато вместо нее были картинки из прошлого, вызывавшие у меня тоску и боль. Последняя картинка, связанная с моей женой, заняли мои мысли.
«Ах, Зара... За тридцать лет я не имел счастья видеть твои слезы, слезы женщины и матери. Все бы отдал за то, чтобы хотя бы раз увидеть, как ты плачешь. Но об этом мечтать - все равно, что желать себе снова стать молодым. Когда-то я думал, что с тобой, как ты, я не пропаду ни при каких обстоятельствах. И я не ошибся - ты превзошла все мои ожидания. Рядом с тобой я был как за каменной стеной. Но эта непробиваемая стена закрыла мне весь свет.
Ты не любила меня. То, что рядом с тобой был такой симпатяга, как я, льстило твоему самолюбию, всего лишь. Ты ворвалась в мою жизнь, как прекрасная ведьма, которая сумела меня околдовать. Ты заставила меня потерять разум, ибо только сумасшедший мог поступить так, как поступил я. Может, ты напоила меня зельем, несущим в себе отраву, которая заразила мне не кровь, а душу? И эта отрава действует на меня всю жизнь. Или же другая дрянь, которую ты время от времени подсыпаешь мне в пищу. Впрочем, у ведьмы есть много разных изощренных способов травить так, чтобы подчинить своей воле такого, как я. Ох, как не случайно я назвал тебя заразой!»
Вообще-то прошлое меня преследует всю жизнь. Чем дальше оно от меня уходит, тем чаще напоминает о себе.
Тимур заснул, хотя для ночного сна было рановато, часы показывали девятнадцать часов. Молодые любят поспать, и с этим ничего не поделаешь. Мне же спать совершенно не хотелось, и я боялся, что буду бодрствовать всю ночь. Но меня очень успокаивало перестукивание колес поезда, что давало мне надежду на относительно сносный сон.
За окном смеркалось, и в купе зажегся свет. В вагоне стояла тишина, от которой складывалось впечатление, что все уже спали. Должно быть, так оно и было. В поезде пассажиры стараются пораньше лечь и заснуть, чтобы время в пути проходило быстрее. Или же сидеть и выпивать, что тоже очень помогает убить время.
«А что если и мне выпить, этак, грамм сто? А что, вот возьму и выпью», - промелькнуло в моей башке.
Я встал и пошел в вагон-ресторан. К счастью, мне идти почти не пришлось - следующий вагон и был ресторан. На это удачное для меня сцепление вагонов я обратил внимание еще на перроне нашего вокзала. Я еще подумал тогда, что если вечером решу поужинать в ресторане, то мне не придется долго пробираться туда, шатаясь из стороны в сторону от движения поезда.
В ресторане меня ожидало разочарование. Бегло осмотрев столики, я не нашел ни одного свободного места. Но и внимательный осмотр ресторана не утешил меня - пристроиться к какому-нибудь столику было невозможно. Как оказалось, спали далеко не все. Мне ничего не оставалось, как взять что-то с собой.
После долгих раздумий у буфета, мой выбор остановился на молдавском коньяке. Кстати, в вагоне было так шумно и накурено, что я не выдержал бы в нем и десяти минут. А посему я пришел к выводу, что со своей бутылочкой мне будет куда комфортней в своем купе.
Прикупив к коньяку еще и шоколадку, я отправился к себе.
У служебного купе я столкнулся с нашей проводницей - ее пухлые губы опять были растянуты в улыбке. Заметив в моей руке бутылку, она посмотрела на меня с игривым укором.
- Вы не составите мне компанию? - предложил я ей.
- Я же на работе, нам нельзя, - не без кокетства отреагировала она на мое предложение.
- Если бы мы не делали то, что нам нельзя, было бы скучно жить. Чуть нарушать - в крови у человека, - изрек я и прошел к себе.
Тимур продолжал спать и, судя по его сладкому храпу, я предположил, что он не проснется до самого утра.
Выложив покупку на столик, я стал мучиться вопросом: выпить коньяк сразу же или несколько позже, перед сном?
Пока я думал, в приоткрытую дверь купе заглянула проводница.
- Вы не передумали? - прошептала она, указывая на бутылку.
- Как можно, - сказал я с нескрываемой радостью. - Я к вам или вы ко мне?
- Приходите вы ко мне, - также шепотом сказала она и тотчас скрылась.
Я этого не ожидал. Если серьезно, то я не помышлял с ней выпивать. Мое предложение было обычной шуткой. Признаться, я даже не знаю, почему мне пришло в голову такое ляпнуть ей. Что ж, во всяком случае, я был рад. В конце концов, пить одному не очень-то приятно. Я взял бутылку, шоколад и пошел к ней.
Проводницу звали Наташей. Она оказалась несусветной хохотушкой: едва ей что-то скажешь, как она заливалась смехом. Очень смешливой оказалась.
Мы с ней достаточно много выпили, но на ней это никак не отразилось. С ее работой подобное качество, как внешне всегда оставаться трезвой, необходимо. Я же захмелел ощутимо. Но мое алкогольное излишество быстро нейтрализовалось моим отменным настроением.
- Почему вы все же согласились со мной посидеть? - спросил я у Наташи.
- А вы мне понравились, - откровенно призналась она и в очередной раз едва не захлебнулась в смехе.
А ведь она не шутила. Это я сам давно махнул на себя рукой. А если хорошо подумать, то в свои годы я был еще хоть куда.
Мою голову покрывали густые волосы, правда они изменили свой цвет, стали седыми, но, насколько мне известно, седина красит мужчину. Я был подтянут, у меня отсутствовал живот... Что еще? Нет-нет, если внутренне я и был гнилым во всех отношениях, то внешне пребывал в полном порядке. Если сравнивать меня с моими ровесниками, объективности ради осмелюсь утверждать, сравнение будет в мою пользу.
Поэтому я вполне мог нравиться такой вот симпатичной особе, какой была Наталья.
Да, она представляла собой довольно-таки приятную во всех отношениях женщину. А ее небольшая полнота - дело вкуса. Если женщина полновата, но с подчеркнутой, как у Наташи талией, это всегда красиво, и мне такая нравится.
Тем более что все лишнее, если позволить себе так обозначить Наташину полноту, у нее не висело, а совсем наоборот, было подтянутым и взбитым, а значит, волнующим. Причем, так называемое «лишнее» у нее располагалось в самом притягательном для мужчины месте. Сколько бы нас не приучали к «доскам», именно полногрудые женщины с широкими бедрами всегда будут привлекать большинство мужчин.
Наташе стало душно, и она скинула с себя пиджак, расстегнув на своей рубашке две верхние пуговицы. Оголенная часть ее кожи на подступах к ее большим грудям, куда я представил, запускается моя рука, вмиг взволновала меня. Мои мозги словно заклинило, и я зажегся животным желанием ею овладеть. Мой разум помутился, и я, не говоря ни слова, словно сорвавшись с цепи, схватил Наташу за талию и крепко прижал ее стан к себе. Мои действия походили на изнасилование, и для этого не хватало лишь ее сопротивления. Но Наташа и не думала сопротивляться. Она так же, как и я, с остервенением ответила мне взаимностью. Наша совместная страсть так стремительно заполыхала, что через минуту все было кончено.
Я обессилено распластался на полке, а Наташа еще долго ласкала меня. Ее поцелуи были проникновенно нежны. Своими влажными губами она передавала моему телу возбуждающий холодок, который приводил меня в состояние сумасшедшего блаженства.
После того как она запустила руку ко мне в пах, я вновь накинулся на нее. Испытывая неимоверную легкость, энергию и силу, я казался себе молодым самцом дикого зверя, изголодавшимся по самке. Она двигалась быстрее такта перестука колес в десятки раз. У меня было такое ощущение, что в экстазе она готова умереть. За небольшой отрезок времени, давая волю своим эмоциям, она трижды издавала истошный крик. И если бы не мимо проходивший товарняк, который своим грохотом приглушил ее крики наслаждения, то я не знаю, чем бы все это закончилось - на ее вопли вполне могли сбежаться все пассажиры нашего вагона.
После пронесшегося мимо товарняка наступила обычная тишина, та тишина, которая обычно бывает в мягком вагоне движущегося поезда. Затихли и мы, обмякшие и удовлетворенные.
Наш поезд замедлил ход.
- Ой, сейчас будет большая остановка, - резко вскочив на ноги, сказала Наташа. Пряча от меня глаза, она стала приводить себя в порядок. - Вам лучше пройти к себе.
- Конечно, - не стал возражать я.
- До завтра, - она поцеловала меня и выскочила из купе.
Будто находясь в прострации, я прошел к себе.
Как я и думал, Тимур спал мертвым сном. Я прилег на свое место и под стук колес отключился.
Проснувшись утром, я плохо соображал. Поначалу до меня не доходило, почему я оказался в поезде. И только потом, спустя какое-то время, я все вспомнил.
Я посмотрел на часы. Они показывали десятый час, что явилось для меня в некоторой степени шоком. Невероятно, но я проспал всю ночь! Может, я зря еду в Москву? Свежая голова, никакой боли, никакого ощущения дискомфорта. Просто чудеса!
Я встал и, насколько позволяло мне тесное купе, сделал что-то вроде зарядки: пару раз присел и столько же раз повертел бедрами.
Умывшись холодной водой, я пошел к Наташе за чаем. Всплывшая в моей памяти картина нашей с ней близости породила во мне радужные перспективы, и я ускорил шаг.
Я застал ее в служебном купе, где она занималась своим туалетом. Увидев меня, она
застыла с расческой в руке.
- Я тебе не помешал? - спросил я, присаживаясь рядом с ней. Я не удержался и провел рукой по ее спине.
Наташа встрепенулась.
- Не надо, Семен Семенович, увидеть могут.
- Как ты себя чувствуешь? - поинтересовался я.
- Хорошо, - сухо ответила она.
- У тебя плохое настроение? Что-то случилось?
- С чего вы взяли? Все отлично, - улыбнулась она.
Ее улыбка меня успокоила.
- А я вот чайку захотел.
- Так вы идите к себе, я принесу.
- Ты меня гонишь? - весело спросил я.
- Нет, просто работы много, ведь скоро Москва.
- Да, я понимаю. Ты мне свой телефон оставишь? Вдруг потом возможности не будет.
- Зачем Семен Семенович? Я замужем. Вы, как я понимаю, женаты. Мы встряхнулись, и хватит.
Ее циничный ответ отрезвил меня. Словно проглотив язык, я смотрел на нее, как баран на новые ворота. Иное сравнение мне в голову не пришло, ибо всем своим существом я ощутил себя именно бараном, форменным бараном. От чувства, с которым я шел к ней, ничего не осталось. Я встал и, не говоря ей ни слова, пошел к себе.
За окном поезда сменился пейзаж - на земле лежал свежий снег, от которого возникло ощущение кристальной чистоты.
Наташу я не осуждал, я винил себя. Ее иная реакция могла изменить мою жизнь. Ведьма Зара стояла на страже, и она позволила мне лишь побаловаться, не более того. Моя жизнь дана мне в наказание за мой прошлый поступок. Это мой крест.
Глядя в окно, в райский простор, я увидел ее - ангелочка, нежную тростинку с мечтательной улыбкой и с восторженными глазами, которые излучали свет ее души.
Нежное создание парило в воздухе, следуя за поездом. Ее глаза были устремлены на меня. Они манили, и сила их притяжения была столь велика, что мне захотелось к ней, туда - в белое и чистое раздолье.
Я явственно видел ее безгрешное лицо, которое покоряло и в то же время выворачивало меня наизнанку. Выглянувшее из облаков солнце ослепило мои глаза, и она исчезла. Искать ее не имело смысла.
- Вы уже встали? - подал голос Тимур.
- Как видите, - сухо ответил я.
- Давно я так не спал, - зевнул он.
Наташа принесла мне чай. Ее пухлые губы все также были растянуты в улыбке и, как я понял - в дежурной улыбке.
Проводив ее взглядом, но уже безразличным, я как никогда ощутил свою ничтожность. Я самое настоящее ничтожное животное.
- Тимур, пейте мой чай, я не буду, - сказал я, упершись взглядом в одну точку.
Тимур не стал меня беспокоить, видимо, понимал, что я в дурном настроении. Так мы, молча, докатили до Москвы.
На перроне Наташа даже не взглянула на меня. Если я был животным, так сказать, самцом, то она самая обыкновенная самка, подумал я. А потому, какие могут быть претензии?
- Счастливо вам! - попрощался я с Тимуром.
- И вам того же! - ответил он взаимностью.
Я пожал Тимуру руку. Не успел я сделать шаг в сторону вокзала, как увидел, что к Тимуру кинулась девушка, повиснув на его шее. Взирая на влюбленных, я чуть было не пустил слезу.
Я смотрел на девушку, а видел свою первую и единственную любовь - Ирину, ангелочка, которая не так давно за окном поезда манила меня к себе. Я смотрел на девушку, а видел ту, с которой когда-то, много лет назад, меня разлучила моя ведьма.
Не в силах продолжать смотреть на влюбленную пару, я, подавленный, достал телефон, чтобы отправить смс-сообщение своей жене Заре.
Прощай, Семен Семенович. Здравствуй, Сема. Нет, самый настоящий Семка, мать твою...