Взгляд на жизнь с изнанки. Единый формат

Жанна Марова
                ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.
                ЗЕМНАЯ ЖИЗНЬ

- Да с тобой – дурой жить вообще невозможно, - сказать мне такое, да ещё при ребёнке? Ну и пусть, тоже мне, - подарок судьбы, самодур-музыкантишка, этот, как там…
Глубоко вздохнув, Вера попыталась найти подходящий эпитет этому типу и, как получилось, уже бывшему мужу.
Едва сдерживая слёзы, она искала хоть какой-то способ успокоиться. Пора начинать курить – решила она, прокручивая в уме подобные состояния киношных героинь.
Две хихикающие подруги, соря семечками, хохотнули особенно громко и покинули скамейку. То ли они со смехом, как с боевым кличем, вообще двигались по жизни, то ли порыв ветра вздумал расчистить пространство не только от шелухи. Вера обрадовано пристроила тяжёлые сумки на край освободившийся скамьи и, как человек, усевшийся поплотнее в любимое кресло, углубилась в свои мысли с повышенным энтузиазмом. Самодовольное лицо перешедшего уже в разряд «бывшего супруга» бесцеремонно властвовало в этом внутреннем мире. Оно ей напоминало Хемингуэя своей вечной трубкой во рту и нежеланием окунаться в бытовые проблемы. Вера одновременно ненавидела его и была больна им. Этот взгляд, словно весь мир ему обязан, вызывал полную покорность в её действиях и плотное сопротивление внутри, превращающее все бытовые мелочи в острые металлические гвозди, только и ждущие своего часа. И когда она увидела перед собой эту колышущуюся от унизительного хохота физиономию, произошёл тот самый, давно готовящийся взрыв изнутри. Она вмазала ему. Влепила прямо по этой издевающейся физии. И, если бы она не выплеснула одним ударом свой гнев и возмущение, то эта стихия могла разорвать её саму.
Выражение гордой обиды на её красивом, но несколько высокомерном лице не растапливало даже яркое майское солнце, которое сейчас в избытке изливало свою животворящую щедрость.
Май превысил свои права, сотворив вокруг жаркое тропическое лето. Он проявил свои эротические наклонности, заставив всех раздеться.
Она ещё немного постояла, щурясь, на солнцепёке и полезла в сумку за тёмными очками. Окинув взглядом враз потемневшую сквозь сумерки стёкол свежую листву, пытающуюся утвердить миру торжество вечного обновления, натянув на голову ещё и малиновую бейсболку, Вера вновь углубилась в бушевавшую в ней бурю чувств.
Ей опять захотелось насладиться картиной его ошарашено застывшего лица с вылупленными, вмиг опустевшими глазами, вылетевшей, наконец, изо рта трубкой и той стихией, которая захлестнула и его, меняя внезапную бледность неожиданной выключенности на разливающийся багрово алый гнев. Вот так, пусть горит и в его мозгу. Она пыталась прокручивать этот миг сладостного упоения своим минутным превосходством снова и снова. Но тут начал нарастать гул приближающейся электрички, и весь народ разом повалил к краю платформы, таща свои сумки, ящики с рассадой, упирающихся четвероногих на поводках.
Всё живое - говорящее, грызущее семечки, спорящее и лающее безо всяких на то сверху команд выстроилось единой шеренгой, но на равных расстояниях этой шеренги образовались группки «бывалых», твёрдо знающих, что дверь будет непременно здесь. Народ был готов к очередному рывку, который определит уровень их положения хотя бы на ближайший час.
После толчеи и суматохи двери, наконец, захлопнулись, отлетела последняя шелуха от семечек, и вагоны помчались в путь - всё рвалось прочь из Москвы в эту пятницу.
Вера, к глубочайшему своему сожалению, место дверей не угадала. Ей пришлось приводить хоть в какое-то комфортное положение своё застолблено-стоячее существование. Сразу вспомнилось уютное кресло в автомобиле супруга.
Внутренняя ёмкость с гвоздями уже прорвалась, и Вера отправила мужу очередную порцию неприязни и обиды.
Дышать было нечем. За окнами замелькали столбы и заборы, сзади то и дело раздавалось – «Разрешите пройти», что злило её ещё больше, будто она могла впечататься в жёсткий торец скамеек.
Вошедшие в последнюю очередь пытались ещё как-то поправить не сложившуюся для них ситуацию. Они находили нетоптаные клочки полов и стен, чтобы втиснуть свою рассаду. Мяукающие коты в контейнерах с извинениями и улыбками их хозяев передавались на чьи-то колени.
Людская энергия била через край, все боролись за своё существование. Безмолвной и безучастной была лишь только сама рассада. Она полностью положились на волю хозяина, и потому радовала глаз спокойной красотой, и излучала эту самую радость бытия, к которой так неистово стремились её владельцы.

Вера шагала по тропинке вдоль леска. Свежий воздух и непрерывное пение птиц сделали, в конце концов, своё дело. Гнев немного улёгся, и, несмотря на оттягивающие плечи сумки, её рассуждения начали приобретать здравый смысл и формироваться в планы.
Она шла и думала о том, что так не бывает, так не должно быть, что в её судьбе произошла какая-то странная ошибка, никак не предусмотренная изначально благополучным течением жизни.
Шесть лет назад она, молодая интересная женщина, ценный специалист, вышла замуж за маминого ровесника. Стала образцовой женой, родила ему здорового крепкого сына. Ей нравилось говорить своим сверстникам, что муж у неё музыкант, композитор. Она зарабатывала неплохие деньги, и доходы супруга были на приличной высоте. В ней жила уверенность, что вложения в создаваемый вокруг себя мир полностью окупятся, что благодарность и преданность близкого человека будут безграничными, она и сын - окруженными заботой и вниманием.
И вдруг, последнее время этот тщательно создаваемый мирок стал распадаться на глазах, выяснилось, что вообще-то он - Игорь ждёт от неё благодарности. Они перестали находить общий язык абсолютно во всём: во взглядах на благоустройство квартиры, на воспитание сына, на участие бабушки в судьбе внука. А самое ужасное, что она начинала злиться, даже когда просто слышала его голос по телефону. Так и он, похоже, испытывал те же эмоции.
- Я вполне ещё могу найти другого мужа и быть счастливой, а маленький ребёнок не должен быть такой уж большой помехой, - говорила она себе.
 - Вот Артемьева…ой! - предательски торчащий корень на самой середине уже тщательно вытоптанной садоводами тропинки прервал поток близящихся к завершающему концу рассуждений. Упав, Вера сильно разбила локоть и, подбирая выпавшие пакеты, вдруг расплакалась от досады.
Окружающий мир ответил ей дружным шелестом листвы и карканьем вспугнутых ворон, отдалённо похожим на откровенный смех каких-то очень-очень древних старушек.


Сергей Шаран вдохнул напоследок сладостно пахнущий лесом эликсир жизни и двери электропоезда сомкнулись. Осознав, что ничего хорошего в этом тамбуре уже не будет, он распахнул дверь в вагон.
Электричка мчала давно и долго, большая часть страждущих выехать из города её покинула. Вольготно раскинувшись на обтянутых дерматином лавках, под равномерный стук колёс дремали пассажиры. Спицы в руках замерли, прекратив свой таинственный танец, страницы книги оставались неперевёрнутыми, глаза читающих прищуренно и умиротворённо скользили над верхушками елей и меж замками из облаков. Мечты дремавших переходили в сладкие сны.
Бабушкам виделись их красивые и возмужавшие внуки с крепкими руками, широкими улыбками и любящими глазами, садоводам – их похорошевшие, преображённые сады с тенистыми тропками среди увешенных плодами деревьев. А равномерный стук колёс задавал такт этой благостной тишине.
Едва шагнув в вагон, Шаран легко уловил вкус ситуации и блаженно замер перед редкостной картиной: светящиеся, нежно колеблющиеся серебристые нити рождались над головами никуда уже не спешащих людей и поднимались к самому потолку вагона, на ходу создавая затейливые, светящиеся узоры. Там, под потолком, они сливались в белые облачка, и цвет их начинал мутнеть.
На миг задумавшись над правомерностью поступка, Шаран решительно прошагал через весь вагон, вобрав в себя всю эту живую серебристо-голубую сеть. Сладостный ток пронизал его от макушки до пяток и разлился горячей пульсирующей энергией по телу.
- О, люди! Если б знали вы, какую благодать в себе несёте!
Приостановив свой путь в конце вагона, Шаран напоследок обернулся, слегка наклонив голову и соединив обе руки только подушечками пальцев.
Затем он аккуратно и бесшумно закрыл за собой дверь.

К полудню новость докатилась и до их расчетного Центра, вызывая недоумение и жгучий интерес окружающих Станиславу Сергеевну сотрудников. Версии одна другой смешнее и страшнее, подхлестнутые воображением, как скакуны, лишённые вожака, пытались вырваться на простор, но твёрдая стена здравого смысла тут же пресекала их бег.
Невыносимое чувство боли, как при роковой утрате, испытывала сама Станислава Сергеевна, несмотря на попытки отмести самое страшное и не впадать в панику, пока нет ясности в происшедшем.
Но какая-то часть её души провалилась безвозвратно в неведомое, что-то уже плакало внутри неё или рядом с ней. Она это ясно ощущала.
А произошло следующее.
Анатолий Васильевич Мареев, коммерческий директор их фирмы, исчез самым загадочным образом. Причём, тёмные, не распутанные обстоятельства в этом деле отсутствуют. Просто нет самого Анатолия Васильевича.
Уже пять дней коммерческий директор проживал в квартире один, супруга с подругой уехали отдыхать в Египет. О том, что вечером он вернулся домой, свидетельствовали его ботинки в прихожей, барсетка с документами на столике в той же прихожей на галошнице, аккуратно висевшие у двери ключи от квартиры, мобильник на журнальном столике у дивана с пропущенными вызовами после 22.30.
Красивая яркая рубашка из стопроцентного коттона с коротком рукавом и прыгающими кенгуру на жёлтом фоне (Анатолий Васильевич любил броские необычные рубашки отменного качества) висела на спинке стула в гостиной, и песочного цвета джинсы, которые являлись частью облика директора в его последний рабочий день, висели там же, на стуле, под рубашкой.
Квартира находилась на девятом этаже шестнадцатиэтажного дома. Окно было распахнуто. Внизу заботливой хозяйкой первого этажа был разбит садик. Куст сирени с набирающими силу метёлочками, высаженные рассадой астры и жирные листья тюльпанов (цветы были оборваны задолго до происшедшего) – всё это было в идеальном состоянии. Зелёные, полные хлорофилла клетки растений не содержали ни малейшего намёка на потревоженный покой.
Стена двух комнат уютной, с любовью обставленной и оригинально украшенной трёхкомнатной квартиры Мареевых являлась торцом дома, что здорово ощущалось зимой. Поэтому с левой стороны соседями были только пролетающие мимо птицы. Справа жила соседка – бабушка, которая уже месяц как выехала в деревню под Можайск до холодных осенних дней. Её окно было плотно закрыто.
Нижние жильцы провели ночь спокойно, вызывающих тревогу звуков не слышали, на вопрос милиции – не было ли гостей сверху или по воздуху, недоумённо переглянулись, а закрыв за вопрошающими дверь, покрутили пальцем у виска.
Хозяева верхней квартиры постоянно находились в разъездах или других квартирах, эту они сдавали. Но две недели назад прежние жильцы уехали, а новые ещё не образовались, и посему все пластиковые створки окон этой квартиры были наглухо закрыты.
Но самый шокирующий и исключающий все версии по поводу выхода обитателя сего жилья на лестничную площадку без телефона и документов был абсолютно неопровержимый факт закрытия входной двери изнутри на задвижку.
Скалолазанием Анатолий Васильевич не увлекался, интереса к полётам не испытывал. В злополучный вечер в 23.00 он должен был отзвониться партнёрам в Мурманск. Важность звонка была первостепенной, ответственность генерального – общеизвестной, поэтому уже утром следующего дня после безрезультатных поисков и звонков дверь была вскрыта. Из моргов и больниц на всякий случай собрали информацию. Статный, чуть полноватый мужчина 45 лет, ростом 182 с красивой проседью, прямым носом и холёными руками туда не поступал.


- Станислава Сергеевна, - её окликнула молодая сотрудница Кристина. - А Верочка будет сегодня? А то этот поросёнок завис на самом интересном месте, - показывала она рукой в сторону компьютера далеко не первой молодости и смущённо улыбалась.
Вынырнув из глубин своих переживаний на поверхность окружающей действительности, Станислава тоже улыбнулась в ответ
- Верочку я сегодня отпустила, ей на дачу надо к ребёнку, пятница же.
Скорее не поросёнка, а свинью тебе подложили, - подумала Станислава. - Надо будет девочке организовать новый процессор, она кажется умненькой, да и старается.
Периодические шушуканья по углам с удивленно округлёнными глазами проходили вне сознания Станиславы, но только очень внимательный психолог мог бы заметить, что сегодня все действия и слова этой не очень молодой, но и совсем не старой женщины с умными глазами и интересной улыбкой диктуются состоянием «автопилота».
Истинное её сознание как бы разделилось на две части.
Первая часть – тёмная, глубинная, почти абсолютно инертная, о существовании которой мы вообще не догадываемся в нашей обыденной жизни, провалилась в совсем уж темный колодец и плакала там, свернувшись и дрожа от боли.
Вторая – более подвижная, ищущая перемен, металась в каком-то вневременном пространстве, где существовало вместе и то, что было, и то, что могло бы быть, но почему-то не произошло. Мелькали места, где бывал он без неё, и те, где бывала она без него, и те, где они могли бы быть вместе, но никогда не были, заглядывая в каждый, то ли реальный, то ли созданный воображением закоулок с отчаянным зовом: «Где ты? Ну, где же ты?»
Первая, совершенно сдавшаяся часть души почему-то обладала твёрдым знанием, что его больше нет, причём нет не только в этой, заполненной звуками, красками и запахами, полной стремлений и желаний жизни, а нет вообще, нет совсем, нигде. И от этого последнего тяжёлого «нигде» вторая, тревожно мечущаяся часть души приходила в полное возмущение и негодование.
- Так не бывает, так не должно быть, это нечестно, почему? - крик волнующейся части души старался взметнуться как можно выше, и, казалось, что от высоты и пронзительности крика могло измениться что-то в мироздании, кто-то вдруг, наконец, заметит ошибку и повернёт всё вспять.
Если бы существовали начальники и руководители над нашими мыслями и Станиславу призвали бы «на ковёр» с вопросами: что такое - «нигде», почему «нечестно», в каких таких закоулках бегаете и кому кричите, она бы совершенно искренне призналась, что не знает этого, просто ей очень больно.


Маленький Пашка сидел на деревянном полу уютного, обитого вагонкой дачного домика и ждал маму. Батаня (соединение бабы и Тани) просила посидеть до приезда мамы спокойно, и Пашке очень хотелось заслужить похвалу бабушки хоть на этот раз. Обычно ему всё время что-то мешало. Собрав в третий раз фигурку космического робота из конструктора «Лего», он откровенно заскучал.
Он вспомнил руки мамы, лицо отца и голос бабушки и начал складывать их вместе, но конструкция никак не собиралась.
Крупное, бородатое, с трубкой во рту лицо отца казалось ему самым главным на земле. Пашка уже твёрдо решил, что когда вырастет – тоже будет курить такую же трубку.
Голос бабушки пытался всё в жизни объяснить и разложить по полочкам. Она действительно многое знала и часто вводила Пашку в неописуемое удивление. Оказывается, недавно посаженные и за пять дней их отсутствия поникшие листья и стебелёк душистого табака нужно было обильно полить из лейки, чтобы понять, выжил он или погиб, а найденного мертвого птенчика возле грядки совсем не надо было поливать. Так вот, этот спокойный, доходчивый голос всезнающей бабушки, он никак не доходил до застывшего, как на портретах, лица отца.
И руки мамы, которые всегда с ним что-то делали, куда-то тащили и надевали то, что не хотелось надевать, умывали лицо холодной водой потому, что так надо. Так вот, эти самые мамины руки совсем не слушались голоса всезнающей бабушки. А в папином лице он замечал неодобрительное выражение и на действия маминых рук, и на доходчивые бабушкины речи. Объект вместе не складывался никак. Папа, мама и Батаня начинали ссориться, кричать друг на друга, и это отдаляло их ещё больше. Окружающий мир распадался, вселяя в Пашку пронизывающий холод тревоги. Может быть, он изначально взял не те части? Он решил конструировать всё заново. От папы надо взять мм..., эти…, может руки?.. или …
Глаза самого Пашки начали слипаться, и думать он уже совсем не хотел, оставался единственный выход из надвинувшейся мрачной ситуации - громко разреветься, и призвать из огорода Батаню. Он уже было открыл рот, когда услышал стук в оконное стекло. За стеклом окна ещё ярко светило солнце, и на раме с уличной стороны лежал умерший шмель. Шмелей Пашке показывала бабушка. Он поднялся на ножки и подбежал к окну, пытаясь в положительную или отрицательную сторону быстрее додумать мысль – а поливают ли шмелей? Но когда он, наконец, добежал до окна, поскользнувшись на детальках «Лего» и сильно ударившись коленкой, он увидел, что шмеля за стеклом не было, но зато в комнате на подоконнике на расстоянии вытянутой руки лежал золотой прозрачный шарик с лучиком солнца внутри.
- Ух, ты! Это его солнце, что ли, так «полило»? Живой, оказывается, - удивился Пашка и протянул ручку. В руке он не ощутил ничего, кроме сильной щекотки, он хотел рассмеяться, но не смог. Перед глазами поплыли синие и фиолетовые круги, и в этой синеве серебристым дружным хороводом кружили отдельные части папы и мамы, создавая разные комбинации, управляемые голосом бабушки, ставшим похожим на звон хрустального колокольчика, который хранился у Батани в городской квартире в правом ящике письменного стола. И это было так весело и слаженно, что Пашке хотелось присоединиться к этому танцу, но налившиеся невероятной тяжестью ноги мешали сделать хотя бы шаг. А веки становились всё тяжелее, не мог он оставить даже узкую щёлку к внешнему миру, глаза сомкнулись, стало темно.

Спустя три часа Пашка осознал, что лежит в своей постельке. Он попробовал открыть один глаз. Попытка удалась. Сквозь прикрытую ресницами щелочку он увидел, как мама Вера и Батаня пьют чай и, как всегда, спорят.
Мама хочет немедленно везти Пашку домой и вызывать всех лучших докторов одновременно. Батаня утверждала, что до приезда Веры ребёнок был абсолютно здоров, а заболевает он почему-то с каждым маминым приездом. Они пререкались и вспоминали промахи друг друга за всю их долгую совместную жизнь, но что-то в их обликах было не так, как всегда. Пашка попытался приоткрыть и второй глаз и ясно увидел, что Батани как бы две. Одна по-прежнему сидела за столом и пила чай, а вторая, которая была намного больше первой, полупрозрачной и серо-голубой, вмещала в себе и Батаню номер один и почти всю комнату, а руки её были даже больше всего дома и доставали до грядок в огороде. Причём, если руки первой Батани касались лишь предметов на столе, то руки второй Батани спокойно перемещались с одной стороны огорода на другую, и даже что-то отламывали на веточке сосны, которая начинала собой вытянувшийся за участком лесок. Ног Батани он не видел, мешала спинка его кроватки, но зато в том месте, где тело первой Батани плотно сидело на стуле, он увидел картину, от которой у него захватило дух, счастливо забилось сердце и глаза распахнулись так широко, как бывает у маленьких детей только при выходе Деда Мороза. В голубовато-белёсом свете Батани второй вокруг первой Батани толпились гномики, те самые, которых он видел в подаренной ему недавно книге. На ногах – сапожки, на головах – колпачки, они хитро смеялись над Батаней, подмигивали Пашке, привлекая его внимание, меняли цвет на своих колпачках, хлопали в ладоши, наблюдая его восторженное удивление. Наконец, один из гномиков помахал издали Пашке длинной пластиковой коробочкой со свитком внутри и, приложив настороженно указательный палец к губам, сунул коробку со свитком в печку.
Мамы Веры тоже было две. Только вторая мама была меньше первой, и ручки её были маленькие и еле-еле доставали даже до чашки и чайника на столе. Она сидела к нему спиной и чуть сбоку от его кроватки, и Пашке хорошо были видны её ноги. Так вот, ноги мамы номер два были как раз очень большие и длинные и уходили, как показалось Пашке, прямо в землю, как корни дерева. А у самого пола комнаты, где заканчивались ноги настоящей мамы Веры, у мамы Веры второй ещё и колен не было. И вот в этом молочном свете вокруг ступней, стоящих на полу мамы Веры настоящей, вдруг появился папа Игорь, тёмный и какой-то ненастоящий, и обеими руками ухватился за щиколотки мамы Веры, она вздрогнула и уронила чашку. Чая в ней почти не осталось, редкие капли полетели на пол, но перевернутая в воздухе чашка летела как раз на тёмного беззащитного папу. Долетев до него, она ничуть не затормозила свой воздушный бег, но отделила голову папы от его тела. Упав на пол, чашка раскололась на несколько острых частей, одна из которых впилась в папину голову и отбросила её ещё дальше от папиного тела. Папа закричал, и Пашка понял, что это кричит он сам, и тут настоящие мама и Батаня бросились к нему.

Шаран возвращался домой удовлетворённый поездкой, далеко, правда, пришлось прокатиться, но не зря, человек-то какой замечательный оказался – и за страховку сразу две тысячи долларов заплатил, и чаем вкусным напоил. Шарану нравилась его работа. Много общения, хорошие деньги, а главное – свободное время, масса свободного времени.
Погода стояла великолепная, в воздухе пахло сиренью, прогуляться бы, да негде. Выгрузившись из метро, массы людей спешили к своим остановкам, сел в автобус или трамвай – вот ты почти и дома. Что касается автомобилей, то они вообще больше стояли, чем двигались, поэтому народ совершенно свободно переходил дорогу в любых удобных местах.
Он ещё на остановке приметил невысокую, миловидную девушку с русым хвостиком, небольшой зеленой сумочкой и опечаленными глазами. Хотел подойти и спросить, кто же так её обидел и чем он может помочь. Но это сейчас абсолютно не принято. Люди на остановке стояли так, будто ничто их в жизни не объединяет вообще, ни то, что все они хотят ехать в одну сторону, и ни то, что никто из них уехать не может по причинам, зависящим совсем не от них. При этом все стоящие упорно играли в игру «ничего не вижу, никого не слышу». Шаран играл в другую игру, и называлась она «смотри на мир шире», поэтому настроение девушки с печальным взглядом в пятничный вечер его немного расстроило.
Собралась приличная стайка ожидающих. Наконец раздался знакомый звон, и с горки сползли сразу три трамвая. В первый они с девушкой не попали, зато во второй вошли совершенно свободно, правда, сидячих мест уже не было, но выбор, где встать, был неплохой. Шаран и выбрал рядом с девушкой, и, не задумываясь, а кого же будет перевозить третий трамвай, переключил своё внимание целиком на печальные глаза с хвостиком. В принципе, улучшить её настроение он мог не произнося ни одного слова и вообще не акцентируя внимания на себе, но ему очень захотелось услышать её голос.
В раздумьях, что бы такое сделать, он ощутил сзади неприятное движение, часть людей начала перемещаться к другим дверям, а глаза девушки, смотрящие как раз за его спину, стали испуганными. Контролёр – понял он, и тут его осенило.
- Вы не будете возражать против небольшого фокуса с превращением в невидимку? Шаран говорил, глядя в глаза девушки и беря её за руку. Ему показалось, что его слов она испугалась не меньше, чем работающего на линии контролёра, произнести она не смогла ничего, только смотрела на улыбающееся лицо незнакомца, его спокойные глаза, и вдруг, словно озарилась надеждой.
Овладев ситуацией полностью, он обнял девушку сзади, обхватив и кисти её рук, и прошептал, чтобы она смотрела с ним в одну точку.
Контролёр уже разбирался с женщиной, стоящей совсем рядом, убеждая её, что такого компостера, каким пробит её билет, в этом вагоне вообще нет, и без штрафа тут никак не обойтись. Смирившаяся дама полезла за кошельком, и контролёр, солидных лет мужчина с серьёзным лицом, гордо подняв голову, направил свой взор как раз в сторону этой парочки. Вместо голоса девушки Шаран слышал стук её сердца. Сделав ещё шаг в их сторону, контролёр равнодушно заглянул в окно, ориентируясь, далеко ли до остановки, приосанился, расправил плечи, взял протянутую женщиной сотню, мимоходом отдав квитанцию, и воодушевлённо ринулся к стайке молодёжи, уже через дверь от них.
Лена – так звали девушку с зелёной сумкой и русым хвостиком, внезапно даже почувствовала обиду, как это - до такой степени быть незамеченной. Она первый раз в жизни испытала состояние, когда смотрят сквозь тебя, а ты вообще никто, тебя здесь как бы и не существует, мерзкое какое-то состояние.
Сергей Шаран давно расцепил руки и смотрел в лицо девушки. Он всё понял, он прекрасно знал минусы этого состояния, - вот дурак, лучше бы заплатил за неё штраф, - подумал он и зашагал прочь, так и не услышав её голоса.

Увидев перед собой собственную входную дверь, Станислава, наконец, начала приходить в себя. Мелодичный звон тонких металлических трубочек, прикреплённых к потолку племянником и оживлённых открывающейся дверью, каплями бальзама лёг на её раненную, словно обездвиженную, лишённую полёта душу.
Огромный огненный шар склоняющегося к горизонту солнца сквозь распахнутое окно кухни позолотил светом счастья всю прихожую и саму Станиславу, приведя в целостность её внутренний мир.
Всё в мире идёт так, как и должно, - внушала она себе.
- Движение светила, а значит, и других элементов вселенной происходит по строго установленному порядку, и пока это есть – жизнь торжествует. Не может произойти то, чего не должно было случиться, - так вещал её мозг. Но все чувства и эмоции разлетелись по сторонам так, словно подаренным от природы многоцветным букетом разнокалиберных настроений мели сегодня мостовую. И отдельным, оторвавшимся цветкам заново приходилось плести свой узорный венок вокруг её умственных убеждений.
Кто же знает, возможно ли повторение первоначального рисунка разбросанными цветами? Скорее всего – нет. Видимо после каждого стресса мы становимся другими. Наверное, какие-то самые слабые соцветия восстановлению уже не подлежат. И предсмертное излучение навсегда покидающих этот мир лепестков былых эмоций вплетало нежной флейтой во всю эту торжественно-величественную, жизнеутверждающую симфонию бытия только один вопрос: может ли она чем-то помочь?
Жить в помощи другим было для Станиславы Сергеевны состоянием естественным и привычным. В принципе, она давно уже считала своим жизненным предназначением именно эту стезю. А привычки очень быстро становятся нашей второй натурой.
Ещё будучи ребёнком, она ощутила себя тенью яркой старшей сестры Милы. Красавица Людмила обладала не только яркой внешностью – румяными щеками, вьющимися мелкими кольцами с бронзовой рыжиной волосами, ярко-зелёными глазами, но и характером лидера и заводилы. Она неплохо пела, любила танцевать, была умна и обладала убийственно резким чувством юмора, не брезговала шутками, за которые её зауважал бы даже самый бывалый моряк. Задорно-вызывающий прищур зелёных глаз в сочетании с острым языком не давал окружающим ни малейшего шанса поравняться с ней. Её превосходство было неоспоримо. И мужская и женская часть их двора, а потом и школы покорно склоняли головы в готовности ей служить и, как говориться, «отдать жизнь за свою королеву». Врагов у неё не было, как только проскальзывала чёрная змейка зависти в сердце очередной подруги, или зелёная тоска в душе обделённого вниманием поклонника, Мила своей редкостной открытостью и обаянием, верой, что вокруг неё должно царить только полное счастье, мгновенно одерживала победу, не давая разрастись ни одному негативному чувству вокруг себя. Этим чувством силы счастья она заражала каждого.
Вместо Стасеньки ждали вообще мальчика, отсюда и имя – Станислава. Рядом с роскошно ярким портретом сестры внешность младшей казалась акварельным рисунком, блеклым и невыразительным, который смоет первый сильный дождь в её жизни. Но, как показало дальнейшее развитие событий, всё оказалось с точностью до наоборот.
Увы! Нити судьбы плетём не мы сами, или всё-таки…?
Стася быстро примирила всех окружающих со своим девчоночьим существованием нежным голоском и абсолютно влюблённым взглядом. Она любила всех, ей казалось, что она попала в этот мир больших, сильных и умных людей совершенно случайно, и что ей, наверное, ещё очень и очень далеко до них. Я люблю тебя, я тебя обожаю! - кричали её глаза каждому родному и чужому, - мне так далеко до тебя, ты – само совершенство. Совершенством рядом с ней себя и осознавали не только взрослые, но и дети. Свою старшую сестру она боготворила.
К семнадцати годам Станислава превратилась в стройную, миловидную, с приятной улыбкой девушку. За это время она поняла, что окружающие её люди не столь безупречны и умны, могущественны и всезнающи, как казалось ей когда-то. Переболев период полного разочарования и отрицания, свойственный ранней юности, и приближаясь к той границе выбора, после которой каждый становится говорящим или слушающим уже до зрелых своих лет, в ней стало пробиваться новое, неизведанное ещё ею чувство, основой его была любовь, но называлось оно состраданием. Росло оно медленно, периодическими толчками, вспыхивало и угасало с каждым новым кавалером Милы. И каждый следующий болезненный толчок сердца был сильнее предыдущего. Так созрело и выросло оно – чувство сопереживания, сочувствия, полного единения с окружающим тебя миром. То, что и называется чувством всеобъемлющей любви, вызывающим слёзы восторга и боли красотой природы, неба, музыки.
Недостижимость прекрасного порождает боль в душе, но любовь ко всем, кому не достижимо всё самое совершенное и прекрасное, поднимает тебя выше и приближает уже к обладателям всех совершенств творца. А душевная боль возникает лишь от неумения отдать это страждущим.
Вот на этой возвышенной ноте застыла и сформировалась её натура. Приятная улыбка, стройная фигура, а главное – глаза, которые каждому, казалось, говорили: «Я внимательно слушаю. Боже! Как я тебя понимаю, как сочувствую, мы с тобой – одна душа!»
Вот тот секрет, что помогал ей вписываться в самые сложные жизненные повороты.
Но не будем мучить женщину дальнейшими воспоминаниями, оставим это на потом, ей и так сегодня здорово досталось, вернёмся в прихожую.
Станислава погрузила ноги в тёплый уют тапочек-зайцев и прошла на кухню. С недавнего времени приносить из магазинов нечто объёмнее, чем батон и половину чёрного, Ерошик ей не позволял. Она раскрыла настежь полиэтиленовый пакет с ароматным, ещё тёплым хлебом и, уловив ещё влажное его дыхание, закрутила пакет краями наружу, изобразив из него нечто вроде тарелки. Ерош так любит, когда корочка хрустит. Решила, что в таком виде хлеб лучше всего и оставить, потому что – она посмотрела на часы – половина седьмого, пара бы и ужинать. То, что Сергей, её Ерошик дома, она поняла ещё в прихожей по его ботинкам и ключам. Причём ботинки он в последнее время ставил, убрав шнурки в тёмное нутро обуви, что выглядело, несомненно, эстетичней. Ей определённо нравились изменения в любимом племяннике. Внутренняя улыбка впервые за этот день озарила её лицо, и она отправилась в его комнату, желание ужина уже становилось нестерпимым, особенно после мысли, что за целый день она так толком и не поела.
Племянник, озарённый тем же закатным солнцем, сцепив руки на затылке, стоял на голове и на разведённых в сторону локтях посередине комнаты на специально посланном шерстяном коврике. Вытянутые носки ног были устремлены к потолку в строгом перпендикуляре, и весь он был прямой, как свеча. Зная, что это может продлиться и ещё минут десять, Стася, вздохнув, повернулась, прикрывая дверь.
- Я уже иду, не вздыхай, - Сергей, ловко согнувшись в пояснице и прижав колени к животу, опустился на пальцы ног. Голова продолжала пребывать на полу, теменем вниз.
– Сейчас, Славная ты наша, иду.
Пока Станислава обжаривала в одной сковороде мелко нарезанные кабачки, а в другой – помидоры с луком, Сергей накрывал на стол. Он добавил салфеток между двумя веерами салфетницы, отрезал хлеба и приступил к нарезке норвежской форели холодного копчения.
- Ну что за ерунда – кабачки с рыбой, - насмешливо улыбаясь и недоумённо приподняв плечи, сказала Стася, предпочитавшая сосиски или колбасу.
- Тут у меня в холодильнике ещё рис отварной стоит, с кабачками и помидорами будет самое оно, ужин в почти японском стиле, - блестя глазами и смеясь недоумению тётки, Сергей снимал крышечку с пластикового контейнера с рисом.
– Сохранишь стройность и красоту на долгие годы, бросай и думать о колбасе, давай грамотно питаться, – он выдвинул стул перед Стасей. - Садись, я сам разложу по тарелкам, сковорода тяжеленная.
Они мирно, уютно ужинали, включив над столом красный абажур. Сергей убаюкивающее ровным голосом рассказывал о совместимости продуктов. На улице то ли темнело, то ли хмурилось, и на этом контрасте Стася вдруг осознала на сколько спокойно у неё на душе. Будет завтра, будет послезавтра, понадобится моя помощь – я сделаю всё. А сейчас я могу только любить и молиться.
Сергей включил телевизор, внутренний Стасин монолог сразу прекратил своё существование, дом наполнился тревогами и новостями, мирок маленькой кухни тут же вырос до объёмов всего земного шара. Новости они смотрели обязательно, пытаясь угадывать, что на самом деле стоит за тем или иным визитом и событием, и делились друг с другом догадками и прогнозами на будущее.

В определённых кругах до сих пор не стихают споры, кто же он такой и откуда взялся. В том или ином виде, но он присутствует в эпосе каждого народа.
Немало алхимиков положили свою жизнь на его сотворение.
Одни считают его стихийным синтезом солнечного света с каким-то пока не изученным веществом, другие – созданным в тайных лабораториях сгустком такой же тайной материи и запрограммированным на непременное исполнение любого приказа.
Те же, в ком есть хоть доля романтизма, считают его подарком Всевышнего людям, даже рассказывают притчу, как бог подарил это создание самому младшему брату в семье не за труды праведные, не за большой ум и доблесть, а просто за то, что он вовремя встретил его на пороге дома и дал воды напиться.
Было это или нет, но сейчас эта прихоть фортуны, в силах которой было исполнить любое желание, это существо, отчаянно ищущее, кому бы отдать свои неисчерпаемые ресурсы, парило в полном одиночестве в холодном мраке звёздного пространства.
Здесь, где уже не пересекаются лучи человеческих чаяний, просьб, слёз, и, что особенно неприятно – сконцентрированной мысли, с установкой на непременное исполнение задуманного, только здесь и могло отдохнуть это создание, назовём его Солори, ибо настоящее его имя слишком тонко и нежно в звучании, и как неуместна человеческая речь в выражении песен соловья, так и наши слова - это всего лишь придуманные нами названия, отдалённо приближенные к истиной сути предмета.
Отдать, только отдать, осчастливить, выполнить любое пожелание и выполнять всю жизнь – вот суть его бытия. Веками находился он в поисках и периодически находил себе хозяина, кто-то из этих людей вошёл и историю, кто-то не захотел, но то, что они проживали свою жизнь так, как только им хотелось, и имели всё, что только можно иметь в этом подлунном мире, это однозначно. Его нельзя назвать осмысленным существом, как понимаем это слово мы, люди; думать, анализировать, отвечать на вопросы «почему» – всё это не к Солори. Только чувства, обостренные чувства и невероятная мощь. Что ему надо от будущего новоявленного счастливчика? На этот вопрос он ответить не мог, да и не хотел. Только среди людей мог он найти тот сладкий нектар, о названии которого даже не собирался задумываться, он чувствовал, вот и всё. Последнее время Солори страдал, одиночество было ему противопоказано, а объяснять силу его страданий посредством наших человеческих проблем и лишений я не буду, слишком уж кощунственным будет эпизод.


Татьяна Петровна, или Батаня, была рада, что уговорила дочь дождаться утра. Пашка проснулся без плача, серьёзный и сосредоточенный, дал напоить себя молоком, съел любимый бутерброд с сыром, позволил поставить градусник. Посмотрев на блестящий ртутный столбик, женщины окончательно успокоились. Молча просидев около часа, глядя на моросящий дождь за окнами, внук запросил все свои книжки, что Татьяна с удовольствием и выполнила.
- Тебе почитать? – гладя голову любимого внука, спросила она.
- Нет, - помотал головой Пашка, - я сам.
Читать он не умел, знал несколько букв и всё, вопросов по картинкам тоже никогда не возникало, он не очень-то их и рассматривал. До обеда внук тихо и внимательно просмотрел каждый рисунок того небольшого числа книг, которые были на даче.
Чувствуя, что происходит что-то странное, Татьяна стала думать, с кем бы посоветоваться об удивительном поведении ребёнка. Удостоверившись, что суп уже не горячий, бабушка усадила внука за стол, дала ложку, заглянула в глаза, пожелав «приятного аппетита!», и застыла в изумлении. Пашка, их от рождения кареглазый Пашка смотрел на неё ярко-зелёными, как изумруды, глазами.
- Вера, иди, посмотри скорее! - воскликнула Татьяна.
Вера по субботам отсыпалась, и, удостоверившись, что сын в норме, спокойно досматривала сны. Услышав зов, прибежала. Они обе крутили ребёнка, заглядывали в глаза, и не могли понять, хуже это или лучше.
Наконец Татьяна поняла, что советоваться нужно срочно и позвонила по мобильнику Ларисе Григорьевне, медику по образованию, в данное время занимающейся компьютерной диагностикой, человеку, которому доверяла и на знания которого надеялась.
Выслушав взволнованную речь Татьяны Петровны, мудрая Лариса Григорьевна ответила, что ничего страшного не происходит, что зелёные глаза – качество приобретённое, с ними не рождаются даже кошки, правда, она впервые слышит, чтобы карие глаза становились зелёными, обычно это случается с голубыми, но повода для паники нет, хотя диагностику можно сделать.
Пашку удивляло такое повышенное внимание к цвету его глаз, в то время как основное, ему сразу пришло на ум именно это слово, они не замечают, он точно понял, что они это «основное» не видят.


Перевернувшись в воздухе несколько раз от переполнявшей его энергии, Солори приземлился на листе дуба, на солнечной его стороне и тут же превратился из маленького, совсем маленького, с напёрсток, мальчишки в штанишках и сандаликах в золотого шмеля. Покружив несколько раз мохнатыми лапками по листу и уловив в окружающем пространстве самое сладкое и многообещающее, что должно было появиться там, чуть поодаль, в тени листьев дней так через тридцать, он тут же и превратился в крепкий зелёный жёлудь в такой же зелёненькой пузырчатой шляпке и скатился с листа во влажную от росы траву газона. И мгновенно, вслед за тёплым дыханием перед новоиспеченным жёлудем возник мокрый собачий нос. Этот объект был Солори совсем неинтересен и, разделившись надвое, всё ненужное оставив мокрым листком на собачьем носу, он продолжил свой невесомый полёт лёгким пушистым шариком. Что-то нравилось ему на этом тщательно обработанном отрезке земли. Не нуждаясь ни в какой силе ветра, пушинка моментально оказалась возле террасы красивого дорогого дома. На террасе заканчивали завтрак двое – очень красивая молодая дама и спортивного вида мужчина средних лет, в сердце которого мог разгореться тот тёплый огонёк, который служил пищей нашему Солори. Подстегнув силу своего воображения, он легко превратился в бабочку немыслимой красоты, которых вообще не водилось даже в тропиках, и уселся на розу кремового цвета. Куст этих роз находился в двух метрах от глаз красавицы. Кремовое служило прекрасным фоном для фиолетово-зелёного окраса бабочки-метаморфозы. Она расправила крылья, сложила, повернулась одним боком, попробовала другим. Нельзя сказать, что дама не видела бабочку, она смотрела сквозь неё, как и сквозь куст роз, не замечая ни того, ни другого. К сидящему напротив мужчине подарок богов уловил такой же интерес дамы, как к себе и розовому кусту. Красивый профиль женщины склонился над столом, длинные пальцы с необычайной красоты и длины ногтями перевернули следующую страницу модного журнала, и в её глазах появилась искра интереса, тут же появился интерес и к сидящему напротив спортсмену. И Солори моментально осознал её с потемневшей кожей, со сползшими вниз обрюзгшими щеками, и без того пустые глаза женщины заплыли веками; постигнув её старость, он потерял всякую тягу к ней и к её спутнику. Обидевшись на зря потерянное время, посланец небес тут же принял облик длинноногой накрашенной дивы с шёлковым тюрбаном на голове и неровными краями кружев из-под соболиного манто, даже расцветка сапожек была та же, что на раскрытой глянцевой странице журнала, с полминуты повисел в воздухе перед самыми глазами красавицы, поводя головой с тюрбаном, распахивая и запахивая манто, а затем взмыл вверх. Вытаращенные глаза, замершее на миг дыхание и несколько появившихся седых волос – вот что смогла оставить незнакомка ему и своему партнёру.

В их Центре был объявлен новогодний вечер. Станислава не относилась к женщинам, которые непременно стараются быстренько найти подругу, чтобы увереннее чувствовать себя во многих ситуациях, она или шла куда-то одна или не шла вовсе. Она не очень любила шумные компании с тостами и танцами, только в узком кругу и с близкими людьми. Здесь она была новенькой, и должность начальника одного из крупных отделов обязывала её явиться, причём, и форма одежды предполагалась вечерней. Платье было куплено на рынке, будут ещё случаи надеть его – неизвестно, оно было чёрненьким, облегающим, ворот шалькой со стразами красиво лежал на полуоткрытых плечах, все эти детали были бы уместны и в любом другом месте, но оно было не только коротким, но ещё и с разрезами по бокам. Основная масса женщин с гордостью бы показывали такие ноги и точёную фигурку, Стася тоже не находила изъянов, оглядывая перед уходом из дома своё отражение в зеркале, она просто стеснялась самого этого образа, ну, что ж, придётся играть в уверенную в себя женщину без комплексов. Она мало кого знала в этой организации, в таком одеянии давно никуда не выходила, всё брюки да джинсы, и, подводя глаза, и подкрашивая ресницы, вдруг ощутила, что у неё дрожат колени, как в юности перед экзаменом. Хватит, - сказала она себе, - ты взрослая женщина в уже солидном возрасте, топай на бал, улыбайся и пой со всеми песни.
Завершив туалет «гордостью покупок последнего сезона» - красивой шапкой из чернобурки и роскошным пальто, щедро отделанным этим же мехом, одеяние, которое удивительно ей шло, на покупку которого было затрачено много времени, сил и средств, (что делать, у нас такая долгая зима), прихватив маленькую сумочку в тон платью и пакет с туфельками, она уверенно покинула квартиру.
Прокатив сначала на маршрутке, затем на метро, потом на автобусе, она, наконец, вышла на нужной остановке и в свете уличного фонаря начала читать, как же пройти к этому ресторану. Шёл красивый, искрящийся алмазами, мокрый снег. Как некстати – подумала она, и была неправа.
Зеркальные двери современного, с хорошей репутацией ресторана разъехались в стороны, Станислава Сергеевна попала в мир света и тепла, и первый, кто встретил её на пороге этого царства, был он – Мареев Анатолий Васильевич. Стресс этих последних часов и пробежка по ночным улицам не прошли даром. Очертания её лица стали чётче, щёки порозовели, глаза сияли, счастливая улыбка победительницы оживила губы, алмазный ореол, покрывавший концы пушистого меха, довершал картину. Она была похожа на сказочную героиню, на какую-нибудь Диану-охотницу, которая прошла одна сквозь тёмный заснеженный лес, настреляла зверья, в шкурах которого и явилась людям.
- Боже мой! – воскликнул поражённый в самое сердце Анатолий Васильевич, - боже мой! Такой вечер, такой снег, и вы - такая красивая!
Станислава видела перед собой мужчину, о котором мечтала всю жизнь. Несколько секунд изумления друг перед другом прошли, и Анатолий Васильевич начал хлопотать перед гостьей. Помогал ей снять пушистую одежду, стряхивал снег, говорил, что прислал бы машину, будь он в курсе. Когда перед ним оказалась стройная, изящная, почти раздетая женщина в обтягивающим трикотажном платье, которая, красиво изогнувшись, вытащила из объёмного сапога свою длинную узкую ногу, Мареев понял, что пропал окончательно.
Станислава не просто потом вспоминала этот вечер, она застряла в нём, похоже, навсегда. Тепло глаз и рук этого мужчины, этой любви с первого взгляда, согревали её до сих пор. Возможно, окружающие и заметили страсть, охватившую этих двоих, но чего только не происходит на новогодних вечерах, и чем больше люди пьют, тем слабее потом что-либо вспоминают.
Этой паре было не до спиртного, они находились вне пределов земного притяжения и были абсолютно счастливы. Но праздник закончился, между ними не было сказано ничего, что предполагало бы дальнейшее развитие отношений, любые слова могли только нарушить иллюзию сказки, да и слишком громкая музыка на всех этих мероприятиях вообще мешает общению по душам. Он пристроил её в автомобиль, где весёлая компания сослуживцев продолжала тренинги по караоке, оказывается, в Строгино жила не только она, а места в машине коммерческого директора, жившего по соседству со своим водителем совсем на другом конце Москвы, были ещё до вечера расписаны между сотрудниками.


Большинство нормальных мужчин считают, что целью взаимного притяжения двух полов является постель, не задумываясь о причинах быстротечности такой связи и их мужской потребности к просто вниманию женщин, с подкармливанием бутербродиками, с дамскими советами во время совместных перекуров в рабочее время, с заботливой женской рукой в окружающем пространстве.
Большинство же нормальных женщин изначально хотят отдать любимому гораздо больше, чем банальное кувыркание в постели, не чётко представляя себе, - что же есть это «большее», и как его отдать. И уже полностью запутавшись в рассуждениях, чего же они хотели сами, а что желали отдать, соглашаются, и более того – жаждут этого самого банально постельного общения.
- Ну, и …? – спросит читатель, уже подозревающий, куда я клоню, - так было или не было?
Подозрения верны, не было. Но это «не было» перевешивает по своей эмоциональной нагрузке многие романы, протекающие свободно и раскованно.
Станислава приходила на работу и каждой своей нервной клеточкой во главе со спинным мозгом ощущала присутствие Анатолия Васильевича, или, наоборот, пустоту, ожидающую его приезда.
Мареев Анатолий Васильевич, появляясь в Центре, первым делом заглядывал в их комнату под названием – офис номер 33 и обязательно заходил, если Станислава Сергеевна была одна, надеясь, что наконец-то всё пойдёт в заданном направлении. То ли векторы этих самых направлений были ими заданы в разные стороны, то ли вмешалась пресловутая несовместимость, ответа не было, действий тоже.
Для полной гармонии и слаженности им нужно было вернуться туда, в ту зимнюю сказку, где - глаза в глаза, где соприкасались её теплые пальцы и его горячие ладони, где казалось, что вся жизнь начинается с чистого листа. Но за дни новогодних праздников, проведённые в своих мыслях, действиях, планах и ожиданиях, у каждого из них нарисовались совсем разные узоры на этом белом листе.

Елисеева Станислава Сергеевна, видимо, с детства обладала даром философа, что довольно вредно для женщин, и каждую интересную мысль она любила раскручивать, доводить до самого конца, она это называла «логическим завершением». Например, - человек курит.
Первый вариант и самый простой до нереальности: он не знает, что портит своё здоровье. Для таких ввели надпись о вреде курения на этикетке.
Вариант второй: курильщик знает, что губит себя, но ему наплевать на своё здоровье, человек себя планомерно и с удовольствием убивает каждый день. В таком случае он должен признаться сам перед собой, что является убийцей по своей сути. Большинство людей на уровне инстинкта спасают сначала свою жизнь и лишь потом думают об окружающих. Значит, этот «вариант номер два» также размеренно, смакуя каждый момент, может убивать другие земные творения, в том числе и людей, и, соответственно, жизнь его должна закончиться на плахе. Это и есть логическое завершение цепочки по убиванию себя.
Вариант третий, самый распространённый. Человек курит, потому что уже привык, ему недосуг думать о последствиях своих действий в подаренном ему окружающем пространстве, он живёт на уровне инстинктов, контролировать своё поведение с более нравственных позиций не собирается. А признаться самому себе, что его существование и слово – «чело» никак не связаны друг с другом, нет ни сил, ни желания. И не хочет абсолютное большинство курильщиков приходить к логическому концу этой цепочки, уж очень вырисовывается неприглядное существо на том конце, абсолютно недостойное ни одной человеческой ценности, ни моральной, ни материальной.
Но эта жёсткая, абсолютно неженская логика в душе Станиславы выплавлялась в совсем другие формы. Ей было невыносимо жалко всех, кто застрял в середине этой страшной логической цепи, потому что сутью её была любовь. И вечно притягивала она к себе как магнит всех заблудших. На остановках, в переходах, в вагонах подвыпившие потерянные граждане на разговор по душам непременно шли к ней. Её всепонимающие глаза доставляли ей массу сюрпризов, и не всегда приятных.
Поняв, что она влюблена, Станислава стала анализировать возможные варианты движения по жизни. Первый – соблазнить дальше, захватить в свои руки инициативу, отбить у жены и прийти с ним под венец – не мог даже и рассматриваться. Во-первых, она никогда в жизни не брала инициативу в свои руки, а во-вторых, не имела права решать судьбу человека, даже и любимого ею. Другой вариант – стать полноценной любовницей, встречаться в укромных местах и наслаждаться своим кусочком счастья, пока оно есть – был чреват не ощущениями счастья периодического обладания, а как раз отсутствием оного в полном объёме. Просто броситься в омут чувств с головой она не могла, потому что знала, что всегда наступает завтра, когда люди открывают глаза и по-новому смотрят на происходящее. Она-то как раз видела конец логической цепочки. Потерять чувство сказочной любви было самым страшным. Ей хотелось просто любить, обладать, раствориться в этом чувстве. И пусть жизнь закончится на этом моменте, она была бы всё равно ею полностью удовлетворена.
И Станислава поступила так, как всегда делала в жизни - она снизила до минимума все свои желания с притязаниями и целиком положилась на волю создателя.
- Добрый день, Анатолий Васильевич! Очень рада вас видеть! – распевно отвечала она на его приветствие, смотрела в глаза и улыбалась, внутри у неё всё ликовало от счастья. Мареев смотрел в эти умные глаза, которые, казалось, всё о нём знают, и всё прощают, чувствовал наэлектризованное пространство между ними и понимал, что не в состоянии преодолеть некую невидимую преграду вокруг неё, не совладать ему с этим наваждением. Он, любимец женщин, уверенный в себе мужчина терялся в глубине этих глаз, осознавая, что перед ним нечто большее, чем смазливая девчонка, желающая связи с шефом, которую он мог стиснуть прямо в коридоре.
И когда дверь за ним закрывалась, она понимала, что хочет его до безумия, ей не терпелось звать его обратно, доказывая делом, что она давно готова на всё и, если бы она отважилась на это и позвала обратно, то картина повторилась бы заново. Не затуманились бы её глаза, и не сорвался на хрипоту голос от неудовлетворённой страсти, потому что плохо, очень плохо было без него, а рядом с ним она ощущала абсолютное счастье.
Так и тянулось время взаимного притяжения, но полного отсутствия духовного контакта в надежде, что что-то произойдёт, что-то вдруг изменится в движении планет и откроется путь к сердцам друг друга.

Верочка Афанасьева считала себя женщиной образованной и современной, она заканчивала аспирантуру, а друзья называли её компьютерным гением. Она терпеть не могла всевозможные поверия, суеверия, наговоры, заговоры, бабушек со свечками и прочую ерунду, ей казалось, что это мир малограмотных людей, а ещё хуже – обманщиков. Она читала современные журналы и научные статьи в Интернете.
Поэтому, когда Татьяна Петровна выслушала печальное известие дочери о близком разводе и невозможности продолжения жизни с этим типом и заявила, что её, Верочку, сглазили, будь у неё в руке пистолет, он бы выстрелил в родную маму.
- Ты что? Ты в своём уме? Как тебе это в голову могло прийти? Мне стыдно, что у меня такая мать! – размахивала руками Вера, сметая рукавами крошки со стола, которые падали на пыльный пол. – Я не буду заниматься такими глупостями и точка!
Татьяна Петровна, тоже, между прочим, кандидат технических наук, человек с большим жизненным опытом и знанием людей, последнее время как раз больше верила в этот самый житейский опыт и непостижимые человеческому глазу и уху способности их отдельных индивидуумов. Занималась она сетевыми продажами какой-то супер-пупер посуды, которая была очень востребована населением, и посему имела массу подруг и просто знакомых.
Намывая изрядно запылившийся за время их отсутствия линолеум в квартире, она мысленно перебирала круг людей, которых можно посвятить в личные проблемы, отдавая предпочтение интуиции.
Как только за Верой, поехавшей забрать от мужа самые необходимые вещи, закрылась дверь, Татьяна села к телефону, вооружившись чистым блокнотом и ручкой.
- Алло! Галина? Привет, это Татьяна. Как там у тебя дела? Я ни от чего тебя не оторвала? Как дети? – светлый жизнерадостный голос старался сразу не выдавать проблему.
Во многих домах густозаселённого города раздался этот голос, верящий в лучшее. Кому-то было рассказано всё, кому-то многое, с некоторыми разговор ограничился приветствиями и рассказами о новом контейнере для теста с двойными стенками. Поздней ночью перед ней лежал блокнот, наполовину исписанный аккуратным почерком, с адресами и телефонами, комментариями к посещениям, результатами и, что больше всего её волновало, - воспоминаниями впоследствии обо всём эдаком. Ей почему-то особенно хотелось даже не самого результата, а именно «светлых воспоминаний». А вот их как раз и не было.
Она сразу отмела рассказы тех, кто даже не понял значение этого выражения. У неё было достаточно других знакомых, людей более тонких, которые сразу поняли, о чём она толкует.
Итак, её статистика говорила следующее: примерно сорок процентов людей попали в ситуацию жертвы паутины. Небольшая проблема и небольшие деньги перерастали каждую неделю в большие, и, остановившись, наконец, народ оставался без денег, без друзей и без любимых.
Следующие сорок процентов пришли один раз, заплатили, а разрешилась проблема или нет, до сих пор не поймут, они не могут сказать, что ничего не произошло, что-то в их жизнях случилось, правда, не то, на что они рассчитывали. Им удобнее думать, что раз деньги заплачены, результат когда-нибудь будет, но второй раз они не пойдут и вспоминать об этом не желают.
Пятнадцать процентов утверждают, что результат был, и именно тот самый, но длилось это очень недолго, вспоминать не хотят.
И только пять процентов получили именно то, что нужно, после посещения посмотрели на жизнь по-другому, светлых чувств к своим спасителям не испытывают, одно слово – не ангелы, но возникнет проблема – пойдут снова. Среди этих пяти процентов её особенно поразил рассказ о многолетней проблеме рождения в семье ребёнка, и вот после посещения одной бабульки и внесения денег, причём львиная доля этих денег была собственноручно перечислена этой парой в детский дом, а не отдана в карман бабушки, этот факт особенно подкупил Татьяну Петровну. Так вот, бесплодная супруга наконец забеременела и благополучно родила ребёнка. Жила эта бабушка далеко, за Егорьевским и телефона не имела. Татьяна жирным кружочком обвела её координаты.



Пашка сидел на качелях и думал. Качаться ему надоело, а сидя неподвижно думалось лучше. Чувствовал он себя очень одиноко, и не потому, что бабушка и мама уехали в Москву, оставив его на три дня с няней. Так бывало каждую неделю, и он к этому привык. Ирина Тимофеевна не заглядывала в глаза, не заставляла слушаться, делать что-то новое и не всегда приятное.
Ему очень хотелось поговорить, задать вопросы, получить ответы, но он не понимал, к кому надо обратиться. И папа, и мама, и, даже Батаня вдруг стали очень далеки от его проблем. Он чувствовал себя не только одиноким, но и несчастным.
Когда он, играя на поляне с другими детьми, сказал, что у Димы за спиной всегда стоит фиолетовый прозрачный дядя, а у Марины есть хвост до самой земли, ребята подняли его на смех и прозвали «фиолетовым хвостатиком». Гулять за участок он больше не выходил.
А когда Батаня, собираясь в Москву, долго искала какой-то листок презентаций на красивом свитке, и внук ей рассказал историю с гномиками и достал коробочку из печи, его отшлёпали и за враньё, и за то, что взял чужое.
И мама Вера, очень больно схватив его за волосы, зло кричала, что никогда с ним никуда не пойдёт. А всё потому, что в разговоре с соседкой по даче, когда мама записывала доселе неведомый им адрес проживания этой соседки и её мужа, как только прозвучал номер дома, Пашку тут же и озарило – «третий этаж, четырнадцатая квартира». Соседка, побледнев, застыла, поджала губы и показала им на дверь.
А уж какой скандал закатил папа, что-то долго кричал в трубку бабушке про «вашу всю семейку» после того, как на его приветствие сыну он услышал сочувственное всхлипывание и вопрос, а всё ли нормально у него с головой.
Ребёнок сидел и не знал, как же жить дальше.

Бывают в месяце такие благодатные дни, когда в окружающем нас мире воцаряется гармония.
Всё встаёт на свои места, проблемы улаживаются, и ниспосылается людям чувство счастья.
Человек начинает замечать и прозрачную синеву неба, и щебет птиц, и причина не только в том, что его похвалили на работе, а друг возвратил, наконец, денежный долг.
Одним из главных является то, что течение наших мыслей вдруг становится созвучным царящей вокруг гармонии. Тогда сознание расширяется, словно река, вобравшая в себя новые воды после долгой зимы. И сила образовавшегося потока выводит нас к открытому морю полной уверенности, что впереди - всё только самое лучшее.
В наш маленький внутренний мирок словно распахивается дополнительное окно, через которое льётся не только свежесть и свет, но и радостный покой.
И становимся мы похожи на маленьких-маленьких детей, которые абсолютно убеждены, что бессмертны.
Вот в таком позитивном настрое, упиваясь растворённой вокруг созидающей энергией, и шагал Шаран, решивший сегодня не ждать трамвая. Но то, что казалось с остановки небольшим зелёным пролеском, начинало разворачиваться в абсолютно непригодную для прогулок территорию.
Засыпанные мусором места стоянок бомжей плавно перетекали в какие-то глухие гаражи, окружённые уже не по-майски жухлой травой, источающей ароматы солярки, масел и ещё какой-то дряни, явно вредной для дыхания любого живого существа. Задумавшись, а оправдывают ли транспортные средства потери, которые несёт человек, живя в таком заражённом пространстве, он взял правее, ближе к жилым домам и дворикам, где гуляют дети. Не раздавленные ещё строительством дорогих высоток, здесь ютились островком несколько панельных пятиэтажек. Может быть, жить в них было и не очень приятно, но вокруг них было много зелени, и жизнь кипела.
Возле одного из подъездов группкой столпились восторженные дети, они смеялись, подталкивали друг друга локтями – гляди, гляди, вот здорово!
Шаран со своей установкой смотреть на жизнь шире тоже не мог пройти мимо. Маленькие, неуклюжие, с умильными плюшевыми мордахами, и все – разного окраса играли в свои щенячьи игры пять детёнышей лежащей неподалёку суки. Ребята брали щенков на руки, тискали их, смеялись, когда щенки кусали им пальцы. По количеству набросанной вокруг еды Шаран понял, почему эта мать позволяла такие фамильярности в отношении своего потомства. Она лежала спокойно, но глаза настороженно следили за каждым.
Кругленькие щеночки возились друг с другом, толкались, падали, карабкались вверх по собратьям и падали снова.
Солнце уже склонялось к горизонту, видимо, счастливый день заканчивался, потому что с одним из щенков судьба сыграла очень злую шутку.
Нос чёрно-белого явно уловил что-то интересное по ту сторону колеса велосипеда, поставленного у стены дома одним из ребят. Его голова между спицами не пролезала, тогда он протянул лапу, пытаясь достать заманчивый предмет. Один из мальчиков, держа его сзади, тянул, смеясь, обратно, явно не давая пёсику достать желаемое. Крепенький щенок упирался изо всех сил, и его лапа, вытянутая во всю длину уже, казалось, захватила цель, когда из-за угла дома дружно замахали друзья хозяина велосипеда, торопя его куда-то. Понимая, что он опаздывает на более интересное мероприятие, ребёнок на бегу рванул велосипед за руль.
Пронизывающий сердце крик поставил точку на вечерних забавах этого двора. Как резиновый мячик подскочил уже плачущий навзрыд, словно человек, щенок и попытался бежать, рванулась к нему мать, злобно огрызаясь на разделяющих их детей. Она облизывала его морду, глаза, лапы. Он прижался к её тёплому животу, продолжая свой призывный плач. И не найдя возле матери облегчения, он начал метаться уже безнадёжно скуля. Двигался он на трёх лапах, держа на весу переднюю, которая, начиная, примерно, с середины, просто висела, как тряпка.
- Смотрите, ножку сломал, - вырвался детский голосок из общей массы стоящих полукругом, враз посерьёзневших детей.
Шаран не стал досматривать развернувшуюся перед ним картину дальнейшего существования этого обречённого животного. Он решительно раздвинул уже начавших плакать ребятишек, приблизился к щенку, изобразив ладонью стенку между собой и озлобленной сукой. Бог знает, что почудилось псине, когда она уткнулась носом в обозначенную в воздухе преграду, но она замерла неподвижно и даже как-то грустно. А Шаран переключил своё внимание целиком на щенка. Поводил рукой над головой страдальца, скулить тот сразу и перестал, взял в свою правую ладонь перебитую лапку и крепко сжал, зафиксировав всю конфигурацию ещё и левой рукой.
Ритмичное дыхание, вдох-выдох, затем он набрал воздух в лёгкие до упора и, напрягая, казалось, мышцы всего тела, сжал свои лёгкие с запертым в них воздухом. Его сознание моментально перескочило определённый рубеж.
Каждая точка мерцающего серебристо-голубого пространства, которое окружило теперь его, крепко сжимающего покалеченную лапу, содержала в себе ещё один многомерный мир. И эти мириады галактик, заключенных в прозрачные оболочки, напоминали массу мыльных пузырьков, каждый из которых жил своей жизнью. Некоторые светились ярко, быстро вращались, увеличиваясь в своих размерах, другие – уменьшаясь, темнели и падали, не успев набрать живительную энергию. Потрясала скорость погружения в эти миры, она была моментальной до невероятности. Он мог проникнуть в самый центр этих жизненных систем, укрупняя до любых размеров каждую деталь, наблюдать всевозможные сцены с любого ракурса и расстояния. Но отвлечь его сейчас было невозможно. Главное - соприкоснуться с этими мирами, почувствовать их пульсацию, наполниться их живой силой. Затем он сознательно начал расширять охват своего восприятия, увеличивая количество этих миров и вверх, и по кругу. Когда он понял, что всё, его предел наступил, стать шире и больше для него уже невозможно, он стал сжимать так же жёстко, как свои лёгкие, все эти миры в одну точку, центр которой был в его руках.
Время для него остановилось, во всяком случае, сам он, казалось, уже находился во вневременном пространстве. Всё вокруг стало темно, кроме ослепительно-яркой синевы сжатых миров в его ладонях.
Когда он ощутил в своих руках тёплую подёргивающуюся лапу животного, он, наконец, освободил свои лёгкие, открыл глаза, сделал долгожданный живительный вздох и ослабил хватку.
Чёрно-белый вырвал, наконец, свою конечность из рук этого странного человека и на всех четырёх рванул в проём под плиту слегка покосившегося крыльца, туда, где он родился, где всем потомством они грелись в холодные ночи, больше он никого не хотел сегодня видеть.
- Ура! Айболит! – закричала ребятня, видя, как резво промчал щенок от одного подъезда к другому.
Всё действо заняло не более двух минут.


Шаран шёл, ощущая себя совершенно пустым прозрачным сосудом. Сейчас каждая травинка под ногами и каждый листок на дереве были эмоционально более весомы, чем он, и тогда, прикрыв глаза, он начал мысленно пить этот живой и насыщенный мир вокруг.
- Как вы это делаете? Кто вы? – раздался сзади приятный, открытый, очень чистый голос, но довольно низкого тембра. Шаран повернулся, перед ним стояла Лена с русым хвостиком. Он улыбнулся. Он успел оценить все возможные варианты её появления здесь, и не стал на этом акцентировать внимание, его устраивал любой.
- Меня зовут Сергей, - сказал он, протянув ей руку,
- Лена, – ответила она рукопожатием.
С минуту они помолчали.
- Так как это такое получается?
- Лена, вы задали вопросы, на которые люди ищут ответ всю свою жизнь. И я вам ответить не могу, свой вариант ответа можете найти только вы.
Диалог прервался, и Шарану стало стыдно за свой менторский тон.
- Но, послушай, Лена, ведь можно на «ты», да? – и, получив одобрительный кивок, он продолжил:
- Сегодня ты не похожа на ту испуганную девочку, которая боится контролёра. Что тогда произошло?
Они пошли к реке, и Лена своим виолончельным голосом начала рассказывать все приключения той пятницы. Сначала, во время совещания, на неё совершенно незаслуженно наехало руководство, потом отказал в кредите банк, не объяснив никаких причин. Когда она проходила по подземному переходу, неся домой в сумочке всю зарплату…
- Осторожно, Лена, левой ногой не попади в засаду, – предупредил Сергей, который, казалось, смотрел только вдаль, на реку.
Лена остановилась и посмотрела вниз. Там, где песок уже переходил в траву, слева от неё торчала какая-то петля, похожая на оголённую и вытянутую часть корня. Деревьев никаких поблизости не было, только кусты. Обойдя препятствие, она хотела продолжить.
- И деньги лучше держать на карточке, - опять прервал её рассказ Сергей. – Ты, Лена, извини, что приходится учить, это для твоего же блага.
- В других банках при обналичке проценты снимают, - Лена заглянула в симпатичное доброжелательное лицо собеседника, и поняла, что он ей сочувствует. Облегчённо вздохнув, она излагала далее свою историю.
Так вот, в переходе к ней пристал какой-то инвалид, просто нахально выпрашивая денег. Она дала ему десятку и, удручённая таким наглым поведением, спустилась в метро. Какая там толчея в конце рабочего дня, можно было не рассказывать. Так вот вышла она оттуда с разрезанной сумкой и без копейки.
- Да, уж! - только и сказал Сергей.
Они не спеша продолжали движение вдоль реки, вечер был светлый и тёплый, но загорающие уже давно разошлись, и на берегу оставались редкие и неопределённые личности. Сергей вдруг взял Лену за руку.
- Будем прятаться, – негромко сказал он и показал глазами на ближайший кустарник.
- Как! Опять?! – попыталась она пошутить, сделав круглые глаза. - Ты же умеешь по-другому.
- А зачем делать сложно, когда можно просто, – и он решительно потащил её в кусты.
На сексуального маньяка он никак не походил, а, кроме того, она же с ним целый вечер, значит, ей интересно. Ход её мыслей был примерно такой, когда она лезла на бугор с зарослями.
Они особо и не прятались, просто присели на возвышенности возле кустиков и стали наблюдать. Через несколько секунд на берегу в том же направлении, в котором протекала и их прогулка, появился гражданин. Может быть, он и не был великаном, но ощущение было такое, что занимает он весь берег, не оставляя ничему и никому и доли пространства. Он шёл, широко расставив ноги и раскинув руки в стороны так, будто пытался обнять всю ширь реки. Двигался он большими шагами и довольно быстро, казалось, затормози его чуть-чуть, он тут же и рухнет. Голоса это существо совсем не подавало, но сопело так, что в зарослях смолкло всё стрекочущее и поющее. Видимо, вечерами в этих местах часто прогуливаются такие типы, возможно, для них придумали ловушки, потому что он прямым ходом и попал в ту самую петлю.
Земля содрогнулась от его падения. Кроме кряхтения и сопения добавились ещё звуки тяжёлых глухих ударов.
Рассвирепевшее существо било что есть силы булыжником о землю. Подустав, он встал на четвереньки, пободался с воздушным пространством, затем резко выпрямился, проявив недюжинную ловкость, и протопал далее мимо бугра с наблюдателями. Его вылезшие из орбит глаза были совершенно безумны.
Лена не могла прийти в себя от зрелища.
- Ты проводишь меня домой? К маме хочу! – последние слова она произнесла детским голосом и попробовала улыбнуться.
До остановки трамвая они шли в полной тишине. Так же молча, увлечённые звенящим ритмом колёс, промчали два пролёта, поднялись по лестнице и, остановившись, уже у дверей квартиры она залезла в сумочку, черканула на клочке свой телефон и сказала:
«Ты очень интересный человек, и если тебе со мной не смертельно скучно, не исчезай».
- Не люблю ничего обещать. Но, опять же, дам два совета. Совет первый – проанализируй, что было неверным в твоей жизни в последнее время, просто так такие приключения в один день не свершаются. Но если всё-таки чувствуешь себя безвинно пострадавшей, тогда совет второй – отыщи в своей жизни действительно серьёзную проблему и оставь её там, в той сумочке среди денег. И больше никогда об этом не вспоминай. Счастливо тебе.
И, пожав руки, они расстались.

Станиславе часто снился один и тот же сон. Будто они с сестрой Милой ещё девчонками пошли в лес за грибами. Стася всё время чего-то опасалась, спотыкалась о какие-то пригорки. Что поделать, не была она такой быстрой, как сестра. И пока она продиралась сквозь елки, брезгливо снимая с себя паутину, Мила убежала далеко вперед. Лес поднимался всё время в гору, и старшая сестра, преодолевая подъём смеясь и играючи, торопила Стасю.
У неё же как назло совсем иссякли силы, не могла она так резво карабкаться вверх. А смеющийся голос сестры раздавался всё дальше и дальше. А потом он смолк, этот голос. И Стася заподозрила неладное.
Лес вокруг показался чужим и опасным, она шла вперед очень осторожно, надеясь всё-таки найти сестру. Очутившись на поляне, она и увидела группу мужчин, человек трёх, в деловых костюмах и галстуках. Они ей сразу показались очень подозрительными и насквозь лживыми. Появилась уверенность, что с Милой что-то сделали именно они.
- Где моя сестра? - спросила она, глядя в глаза этим взрослым дядям. Они перекинулись меж собой несколькими фразами и, изобразив угодливые улыбки на своих фальшивых физиономиях, отдали ей большой полиэтиленовый пакет с какой-то гнилой дрянью и тут же скрылись. Сердце у неё оборвалось, она сразу поняла, что содержимое пакета – это и есть Мила. С мыслью, что же такое можно сделать с человеком, чтобы он за такое короткое время превратился во что-то мягкое и скользкое, она в ужасе просыпалась с часто стучащим сердцем и слезами на глазах.
Вот и опять ей приснился этот сон. Она полежала немного, наблюдая, как пересеклись на тёмной стене светлые блики от проехавшей неподалёку машины и светящего под окнами фонаря, и стала напряжённо думать.
Первый раз ей приснился этот жуткий сон, когда Мила была ещё жива и здорова, отыграла свадьбу с самым красивым и перспективным кавалером и ждала ребёнка. Ей редко снились сны, а тем более страшные, она никому ничего не рассказала. А когда после благополучного рождения малыша все ждали Милу домой, готовили комнату ей и маленькому, покупали необходимые вещи, выписку вдруг задержали на два дня, а потом и ещё на три, она почувствовала такую же опасность, как в том лесу, когда голос Милы пропал.
Привезли Милу на носилках, с инвалидными креслами в стране была напряжёнка. Поставили непонятный диагноз под названием «рассеянный энцефаломиелит». Ни откуда он взялся, ни как такое лечить, никто толком не сказал. Даже течение болезни было непредсказуемым. Стася сразу сопоставила случившееся с тем сном. Не с возможными ошибками врачей, не с какой-нибудь инфекцией, засевшей в организме сестры давным-давно, а именно со сном.
- Ну, зачем, ну, куда так спешила, ты – самая смелая, самая первая во всем? В какую историю попала? Почему не подождала меня? – такой молчаливый монолог отдавала она тёмному пространству и плакала в ночи.
И вот вновь явился этот сон. Милы давно нет. К чему снова такие ужасы? Да, пропал Анатолий. Никакого дела даже и не возбуждалось, нет трупа – нет проблем. Но что-то же хотят до неё донести этим ночным кошмаром.
Перед ней никогда не вставал вопрос веры во что-то более ёмкое и вечное, чем скоротечная человеческая жизнь, с её яркими образами, многими соблазнами, странными действиями и непонятными результатами.
Как вместительнее и шире сама природа по сравнению с нашими знаниями о ней, насколько богаче мысль, чем высказанное слово, на столько мизерней и искаженней дело, сотворённое этим словом.
Сравнение этих понятий, этих ёмкостей, вложенных одна в другую, однозначно не в пользу того воплощённого, самого маленького из этой пирамиды, того, что реально можно взять в руку.
Всё очень просто - большая плотность предполагает меньший объём – обычная логика плюс элементарная физика, - никак не может часть равняться целому.
Поэтому давно уже больше верила Стася указателям и подсказкам Мира Большого.
Сейчас она понимала, что нужно додумать до конца, вспомнить, с какими событиями связан ещё два или три раза снившийся сон, разобраться, что же нужно от неё на этот раз.
Она не только не была злопамятной, но старалась даже не хранить воспоминаний прошлых прожитых лет, наверное, и выглядела поэтому иногда просто девчонкой, а не солидной леди.
Но сейчас она должна всё вспомнить, вывернуть наружу то, что давно забыто. Путь это стоит ей новых седых волос, морщин или непонятных болезней. Она должна всё вспомнить и проанализировать. Иначе, зачем жить?
И та спираль жизни, которая кружит нас от желания к желанию и, в зависимости от результата, переводит на новый виток, или наоборот - бросает на круг ниже, после которого очень тяжело подняться хотя бы на прежний уровень, вот эту самую спираль она осознанно повернула вспять.
Делать что-либо наполовину она не умела, и, поняв, что рабочая обстановка и вечная суета ей мешают, взяла две недели отпуска.

Ну, вот, кажется, попадаю в пробку - подумал Алексей, и вывернул руль вправо, здесь был переулочек, выводивший на параллельную дорогу. Неизвестно, что ждало там, но, в конце концов, есть и дворы. Лучше плохо ехать, чем хорошо стоять.
Алексей Николаевич Порошин любил применять житейские поговорки в их прямом смысле.
Он удовлетворённо обвёл взглядом панель управления своей новенькой НИССАН ИКС ТРЕЙЛ. Сколько он приложил усилий, чтобы выбить все скидки, которые только существуют в салонах этого дилера, и, получив сертификат ещё и на КЭМЕЛовскую куртку в подарок, заплатив деньги и прождав полтора месяца, он, наконец, получил его, долгожданный автомобиль. Надо будет ещё «кенкурятник» сделать, с дугами впереди - и солидней и безопасней, - рассуждал он, пробегая пальцем по радиостанциям.
Алексея спокойно можно было назвать эталоном преуспевающей молодёжи нашего времени.
Блондин, с правильным и строгим лицом, серьёзными голубыми глазами и очень чистой кожей. Волосы у него были, может быть, немного и длинноваты, но они гладко зачёсывались назад настолько тщательно, что даже когда он наклонялся к столу, прическа не меняла своей конфигурации. Аккуратная голова, сияющий вид кожи, серьёзные глаза и хорошо поставленная речь, не допускающая никаких излишних разглагольствований, – идеальный вид отличного менеджера и даже начинающего руководителя. Он быстро запоминал имена и отчества нужных людей, в том числе и клиентов, хорошо подсчитывал в уме любые проценты, наверное, потому что почти не пил спиртного, так – чуть-чуть пивка в воскресенье, и курил только тогда, когда это было в интересах дела.
Семья, в которой он вырос, вела довольно скромное существование, о звёздах с неба речи не шло. Но сам Алексей намеревался стать очень зажиточным человеком и обеспечить достойное существование своим близким.
У него была молодая симпатичная жена, на которой он женился исключительно по любви, и совсем маленькая дочка.
О том, чтобы жене выйти на работу, не могло быть и речи, пусть занимается ребёнком, он сам обеспечит свой дом. Что касается хождений налево, это могло произойти только с очень чистенькой девушкой и не ждущей никаких обещаний, короче – никогда.
Иными словами Алексей являлся воплощённой мечтой многих невест.
Ещё учась в институте, он занялся покупкой-продажей мобильных телефонов и теперь двигался по этой стезе всё дальше и дальше. У них была уже сеть салонов, и управляющий видел в Алексее своего приемника.
Сейчас никак нельзя было опаздывать на совещание, а следовало ещё и заехать на Савёловский рынок, разобраться с документацией, их фирма держала там два магазинчика.
Выискивая, где бы припарковаться, он заметил удобное свободное местечко и начал выруливать. И тут он увидел, что какой-то олух на жигулёнке уже давно целил на это место, совершая ряд сложных манёвров, чтобы въехать задом. Просто тот жигулёнок ехал с другой стороны, отсюда и неудобства. А ему, Алексею, было всё как раз с руки, и он быстренько заехал на этот спасительный островок перед самым носом незадачливого водителя, который даже не мог скрыть своей досады. Алексей, выйдя из машины, включил, пискнув кнопкой, сигнализацию, пожал плечами, развёл руками, дескать, что поделать, ты думаешь о своей машине, а я о своей. И с чистой совестью вошёл в павильончик.
Пожав руки коллегам, отдал чёткие указания и углубился в бумаги. В это время дверь в магазинчик распахнулась, и вошла длинная тётка, уже неопределённого возраста и с какой-то распушённой ветром метёлкой на голове. Она поздоровалась, растерянно озираясь по сторонам, и, отметив среди всех именно Алексея, к нему и обратилась.
- Вы покупаете мобильные телефоны? Перед входом у вас написано, – голос тётки был чистым и по-детски наивным.
- Показывайте, что у вас - деловой голос Алексея прозвучал как приказ.
Тётка тотчас и подчинилась, достав из пакета совсем свежую коробку, которой соответствовал и совершенно новый телефон дорогой, ещё не устаревшей модели.
Алексей вертел в руках телефон, включая, выключая, выискивая возможные царапины, и думал. После покупки и страховки автомобиля денег совсем не осталось, а тут ещё маме посоветовали новое лекарство, и она просила помочь. Две, две с половиной тысячи ему сейчас были бы очень кстати.
- К этим моделям ещё полагается наушник. У вас есть с собой такой проводок с наушником? – спросил Алексей, который давно уже увидел, что его в коробке не было. - Я вам даю за телефон четыре тысячи рублей.
- Почему так мало? – спросила женщина, рассчитывающая совсем на другие деньги.
- Принесёте наушник, я вам доплачу ещё две с половиной тысячи. А так – не комплект.
С двумя с половиной сумма была как раз та, на которую она и надеялась, заранее сбросив тридцать процентов от магазинной стоимости телефона.
- Хорошо, - сказала женщина и, взяв деньги и квитанцию, плавно удалилась.


Татьяна Петровна готовилась к поездке. Сложно в наше время куда-то двинуть, не созвонившись предварительно. Но что поделать, очень уж её зацепил рассказ о странной бабульке. В какие суммы может вылиться посещение, она даже не предполагала, самое главное – вообще её застать. Она раздумывала, не взять ли с собой и внука, что-то он ей не нравился в последнее время, его фантазии перерастали в странные формы обмана.
Конечно, без денег она не сидела, но чтобы подстраховаться, решила продать сотовый телефон – подарок фирмы за отличную работу, который пылился за ненадобностью. Ей сказали, что на Савёловском рынке она легко продаст почти совсем новую трубку. В размышлениях, нужно ли всё-таки тащить ребёнка в неизвестность, она и вошла в один из павильонов, увидев объявление о покупке б/у телефонов.
Приятной наружности молодой человек, какой-то слишком «правильный» по всем стандартам, ошарашил её этим наушником. И она возвращалась домой в мучительных попытках вспомнить, а был ли наушник и куда он мог подеваться, если существовал вообще. Она всё-таки надеялась получить остальные деньги, и поэтому, вернувшись домой, начала тщательные поиски. Часа через полтора в коробке из-под недавно купленного принтера (не могла Вера без оргтехники) она и обнаружила эту штучку, непонятно как туда попавшую.
- Ура! Возвращаться на рынок сегодня уже поздно, но завтра с утра сразу и заеду, - решила Татьяна, принимаясь за готовку ужина.


На следующий день, протиснувшись через сумятицу рынка и тёток с горячими пирожками, она, наконец, нашла тот павильон.
- Здравствуйте! Вот, нашла этот наушник, – сказала Татьяна Петровна, протягивая ту самую штуковину так удачно оказавшемуся на месте вчерашнему молодому человеку.
- Добрый день! Но у нас нет никакой необходимости в этих наушниках, нам их завезли вчера целую гору, – природа и так не баловала свежее, правильное лицо Алексея излишней мимикой. Но сейчас оно было абсолютно непроницаемым.
- Но как же? А мой телефон?
- Ваш телефон вчера вечером и был благополучно продан, – чёткая речь Алексея также всё расставила по своим местам и исключала дальнейшие попытки ещё на что-то надеяться.
Но Татьяна тоже была упрямой и сделала новый заход:
- Но ведь он чего-то стоит, это наушник?!
- Я вам повторяю, нам эти наушники сейчас совсем не нужны. Попробуйте спросить в других павильонах, может, кому-то и надо.
Не желая смиряться с потерей, Татьяна обратилась в другие магазинчики. Молодые люди улыбались, глядя, как возрастная тётка пытается им предложить такую ерунду, да ещё в единственном экземпляре.
- Да вы знаете, что цена ему три копейки в базарный день, – наконец внёс ясность очередной симпатичный молодой человек.
Татьяна вышла на улицу, приятный ветерок охладил весь пыл. Её развели самым элементарным способом. Вот теперь действительно всё встало на свои места. Соотнеся мелочную нечистоплотность содеянного с картинной серьёзностью его лица, Татьяна расслабилась и громко расхохоталась ещё и над своей доверчивостью.
- Да бог вам всем судья!- всё ещё улыбаясь, произнесла она и постаралась забыть неприятность, впереди ещё столько дел.

- Ну, вот, всего-то и зашёл на полчаса, а тут опять эта тётка, – думал Алексей. Ему почему-то совсем не хотелось её видеть, но он не мог понять, почему. В конце концов, он тут не благотворительностью занимается, а бизнесом, и ничего криминального он не совершал. Забыв о неприятной сцене, он окунулся в сладкий мир отчётов.
Возвращался домой он очень поздно, весь вечер они обсуждали с управляющим новые маркетинговые ходы, с подарками и выигрышами.
Оставив машину на стоянке, он вошёл через арку в свой двор, нажал код на панели домофона, поднялся на лифте. Выходя из лифта, он посмотрел на часы и пожалел, что Машеньку уже уложили спать, он вёз ей большого, яркого, упругого зайца, с размашистой улыбкой и двумя торчащими зубами, точно как у самой Маши. Открывая дверь холла, в который выходили четыре квартиры, он вдруг услышал с лестницы странные звуки, похожие на плач. Не закрывая двери, он прошёл на лестничный пролёт.
На площадке между этажами на бетонном полу сидела совершенно голая девчонка и рыдала. Никакой одежды рядом не было, по подъезду разливался сильнейший запах смеси алкоголя и опорожнившихся желудков.
- Какая гадость, влезешь в это дело и сам не отмоешься, – решил он, закрывая за собой спасительную дверь и крепко обнимая зайца.
Это был третий прокол Алексея.

Солори летел на высоте полёта ласточек в ясный день, сегодня – в форме тонкой металлической стрелы. В принципе, он мог передвигаться и вообще, не имея никакой формы. Но чьи-то удивлённые глаза открывали ему и мир чувств этого объекта. У Солори в памяти была уже огромная коллекция, но он не мог отказать себе в удовольствии пополнить её новым экземпляром. А, кроме того, он находился в поиске, от этого зависело его дальнейшее существование. Уже несколько лет он был один. Прежний его владелец, мы все знаем его имя, это…. Впрочем, зачем конкретика, он же не должен оставаться с хозяином до конца его жизни, он вообще никому ничего не должен. Солори рядом, пока есть для него пища, а то, что люди портятся, когда не испытывают никаких сложностей, и теряют всё самое ценное, это их проблемы. За все века только единицы пронесли этот сладкий нектар до конца своих дней.
Стрела летела медленно.
- Настоящие стрелы так не летают, - промелькнуло в голове мальчишки, сидящего с удочкой у реки и заворожено следящего за полётом странного предмета, - да и откуда тут взяться лучникам?
- Форма неровного многогранника, цвет – блекло-розовый, запах кленовый, вкуса пока нет. Кристалл не готов, – таковы, примерно, были у Солори впечатления от объекта, если их облачить в примитивную человеческую речь.
И медленно летящая стрела со скоростью ракеты исчезла за лесом.
Дар богов никогда не летал в одиночестве над городами, тот выхлопной смрад, который они источали, не только бил по его тонким чувствам, но и здорово портил дух искомого нектара.
Люди, наверное, меньше всего думают о небесных посланниках, когда едут ближе к природе, но ведь зачем-то же упорно рвутся на эти просторы, может, всё-таки догадываются?


Татьяна Петровна с Пашкой мчали на автобусе совсем не за природой. Татьяна прихватила маленькую иконку, надела на Пашку крестик, и они отважились.
Прошли леском, повернули у озера налево, перед ними будто сама и развернулась тропинка, приведшая к бревенчатому, ещё крепкому дому. Метрах в десяти от него начинался уже глухой лес. Несколько грядок отделяли крыльцо дома от раскинувшегося поля, на котором ярко-жёлтые одуванчики быстро старились, отдавая на волю ветру свою многовековую суть. Кусты белоснежной сирени источали одуряющий аромат, придавая этой незамысловатой картине необыкновенную утончённость, которую усиливал непрерывный щебет птиц и сказочные стрекозы, летящие сюда с озера. Довершала экзотичность пейзажа сама бабушка, закутанная в пуховый платок, несмотря на жаркий день, стоящая в валенках на пороге. Никакого забора вокруг не было, собак – тоже.
- Здрасти, милаи маи, специальна всех атвадила, вас ждала – скрипуче, но распевно звучала старушка.
- Ну, знаем мы эти штучки, – подумала Татьяна, сказав – Добрый день бабушка, здоровья тебе – и протянула высокую коробку с чипсами.
Ей сказали, что бабушке в подарок надо обязательно привезти хорошие чипсы. А она сейчас смотрела на эту трезубую старушку и не понимала, зачем ей чипсы. Татьяна, всю жизнь прожившая в Москве, вообще не представляла, что в наше время есть такие запущенные пенсионерки, которые позволяют себе ходить с беззубым ртом. Цвет лица бабульки был землисто-коричневатый, и в сочетании с совершенно седыми, не знающими ни красок, ни стрижек волосами эффект древней старости увеличивался. Хотя морщин она почти и не имела. Сходство с печёным яблоком было очевидно, но какое-то яблоко было гладкое, словно налитое своим непонятным соком.
Старушка немного щурилась, как будто пыталась увидеть там, вдали, за озером, нечто незримое, но когда она посмотрела в упор, поблагодарив Татьяну за чипсы, та заметила, что этим глазам, чистым и полным живого огня, позавидовали бы многие подростки.
- Правнукам эта маим, аталька чипсами и магу их парадавать.
Татьяна удивилась, такая всемогущая бабушка, а правнукам подавай только чипсы.
Пашка смотрел на бабульку во все глаза. - «Вот это да, вот это сила, сразу два вертолёта». Такого он не видел никогда. Сверху и снизу бабушки было по вертушке, обе они постоянно вращались, причём в противоположные стороны. Нижняя уходила в землю, и постоянно там перемалывала какие-то то ли верёвки, то ли корни. Верхняя тоже всё время что-то прокручивала, может блестящие нити, а, может лучи. Но удивительно было, что эти пучки не кончались, а поступали к бабушке со всех сторон снова и снова.
- Малец, та у тебя ай, глазастый, ай, глазастый! – восклицала бабушка, ломая крапиву от корня, росшую возле кустов французской сирени. Она быстро соорудила веничек и прошлась вокруг Пашки, что-то от него отметая.
- Рабята, теперь силу та тваю увидят, - сказала она, взъерошив рукой волосы обомлевшему ребёнку, и, обращаясь к гостье, произнесла:
- Айда в избу. Чайка с вареньем, устала пади.
И Татьяна, отметив и прямую спину, и резвую походку, мучительно пыталась разгадать загадку. Если привести её в порядок в смысле зубов и волос, получилась бы ещё хоть куда женщина.
И неизвестно откуда взявшийся у Татьяны внутренний голос произнёс:
– А тебе нужна здесь интересная женщина? А самой ей это надо?
Татьяна немного опешила, у неё появлялся иногда внутренний голос, но был он слаб и невнятен.
В избу они уже вошли.
- Партрет-та дачуркин привезла? Лазать, искать её земную виду тяжка, враз душна мне.
Татьяна Петровна поразилась не только вопросу, но и дому неразгаданной ясновидящей. Он состоял из одной квадратной комнаты, потолок поднимался вверх четырёхгранной пирамидой, повторяя контуры крыши самой избы. Посередине каждой из четырёх стен было по окну. Дверь с крылечком была сбоку, почти в самом углу. По углам и над окнами висели сухие букетики каких-то духмяных трав. В центре избы был круглый стол, накрытый белоснежной скатертью, за который они и сели.
Татьяна сразу достала фотографию дочери, она много привезла фотографий: и Веры, и зятя, и новорожденного Пашки. Бабулька не стала смотреть остальные, только одну, протянутую первой.
- Может, давайте я чай приготовлю, – сказала Татьяна, которая вообще любила заниматься хозяйством.
- А, давай, милая, давай! Самавар та гарячий вазля избы.
На крыльце тихо сидел Пашка, сжавший в кулачке полуоблетающий одуванчик, и смотрел вдаль, почти как эта старушка.
- хка-а-а-рх, хка-а-а-рх, – скрипуче рассмеялась бабушка.
- Что такое, бабуль? – вернулась в избу Татьяна с самоваром.
- Эта всё Лушка, Лушка, ейны дела.
- Да, что вы, бабушка – почти уже разочаровано произнесла гостья, - мою дочку Верой зовут.
- А та Вера с ёлки штля к тебе упала? Из магазина принесена? Лушка – пятой ейнай кастёй была, така ахальница.
- Кем была, простите?
- Прабабка ея в пятам калене. Зуб та пятый на низу эх мутит Веру, эх, мутит.
Мысли самой Татьяны тоже закружили в быстром темпе. Она помнит, что один зуб действительно создал массу проблем дочери, несколько раз оперировали даже кость челюсти. Как же вспомнить, какой зуб? Мобильная связь здесь не работала.
- Так это что? Каждый зуб – кто-то из предков?
- И зуб, и павадки, и судьбина.
- Вроде, как карма? – спросила Татьяна, читающая иногда эзотерические книги.
- Каль значит, как в кармане - да, не куда аттуда не дёрнишь.
- Так, а если зуб выдернуть? – углубилась в рассуждения Татьяна.
- Руки та саавсем развяжешь таму предку, каль ладный – да, а каль – не ладный?
- Да кто же ладные зубы дёргает? - Татьяна задумалась, тоже почему-то посмотрела вдаль и сказала, – так это прямо посчитать можно, который предок был каков?
- Низ – матери, верх – атцы, одна половина – материнска, друга – атца. Семь с каждай ветви.
- Получается, до седьмого колена, даже какая-то поговорка об этом есть, – рассуждала вслух Татьяна, - а восьмые, мудрости, это – кто?
- Так себя уже и ваяешь будущим деткам, судьбину закладываешь. Дак её та, судьбину, и аставлям в будущее, а не деньги, звания, и разну всяку движимость и видимость. Чай та пей, прастынет.
Кружение Татьяниных мыслей вдруг сделало её очень одинокой, как будто поставили её на возвышение в центре открытой площади, вокруг полно народа, но расстояние до них такое, что лиц не разглядеть, должна она что-то сказать или сделать, все ждут в напряжении. Но что надо делать и откуда ждать помощи? Вокруг по сторонам – ждущие, снизу – твердь, только сверху и может что-то появиться. Туда и попробовала направить своё внимание Татьяна, тем более что верх казался ей таким высоким, таким зовущим. Но не могла она ничего узреть там, на небе. Поняв, что это провал, ей и захотелось, чтобы помост рухнул и всё закончилось. И тут она услышала распевный голос
– Ищи в себе, там, где воз дух проникает в твоё сердце, и верх поможет.
От ясности звука она вздрогнула и посмотрела на бабушку, не понимая, она ли это произнесла, или опять внутренний голос.
Старушка смотрела сквозь окно в одной ей понятные дали, помешивая ложечкой чай, и молчала. А за окнами буйствовали сирень, одуванчики и птицы.
Татьяна тоже принялась пить чай со смородиновыми почками. Внутри разлилась благодать.
- Как зовут-то вас, бабушка? – спросила Татьяна, хотя её предупреждали, что вопрос останется без ответа.
- Зачем граничить мя названием.
Татьяна молча сделала ещё несколько глотков, затем произнесла
- Ехать нам скоро надо, автобусы у вас редко ходят. Скажите, бабуль, как же с Верой?
- Есть у меня на Лушку узда. Наша правда будет.
- А муж-то как?
- Судьба сия мужа уже решена без Веры.
- А другой-то будет у неё?
- Забудь и думать.
- Так как же, бабуль?
- Веками девы да бабы ждали да плакали, тем и мир держим.
- Жалко же дочку.
- Желание перекрёст вышнему плану.
- Тяжело одной-то ей будет с мальчонкой.
- Тяжелей, чем вынесет, не дают. Ступай.
Татьяна смолкла. Прислушалась к щебету неугомонных птиц, вдохнула растворённые в воздухе ароматы и, окончательно смирившись, изрекла:
- Так в чём же будет наша правда?
- Браниться не будете. С мужем будешь ты.
- Платить-то, бабуль, тебе сколько?
- Как сама решишь.
- В детский дом?
- Нет, тебе туда, где престарелые.

Татьяна чувствовала себя какой-то другой, новой, поняв, что и бабуля прежней уже не станет, она направилась к дверям. И случилось так, как это и бывает, проясняется недосказанное всегда у самого порога. Чётким, без хрипоты, голосом внеимённая бабушка изрекла:
- Живёте, люди, в искусственных схемах, а не в планах вышеня, расплачиваетесь слезами.
- Так что же, бабуль, вообще нельзя ничего хотеть?
- Желанья нельзя надумать, их слышишь в себе не ниже сердца.

И вновь очутилась Татьяна в центре огромной, заполненной людьми площади, одинокая и отрезанная от всех невидимой преградой, глаза каждого были устремлены только на неё, напряжённая тишина ожидания висела в воздухе. Она собрала всё своё внимание здесь, где проникает в сердце воздух, и вдруг, как потоком, окатило её огромной радостью:
- Я люблю вас всех, люблю! – выкрикнула она, и голос её раскатился по всему пространству, растекаясь плавно на каждого ждущего живительным, сияющим синевой светом. Толпа удовлетворённо ахнула, и общая тёмная, прикованная к земле масса начала оживать огнями, и каждый, не увиденный ею доселе, горел отдельной яркой, как звезда, точкой. Получив энергию, эти точки, как искры, разлетелись, слившись с воздушным пространством.
Легкой и невесомой чувствовала себя и сама Татьяна. Радость осталась и в ней.
- Спасибо вам, бабушка!
Три отдельно стоящие берёзки прошелестели им вслед.

Вьющаяся впереди дорога терялась вдали лесных массивов, которые начали расплываться и темнеть. Алексей включил стёклоочистители. Начавший моросить дождик грозил перерасти в настоящий ливень.
Он отвёз маму с лекарствами в родную деревню под Тулу. Летом деревенька оживала, и мама стремилась к земле. Алексей долго её уговаривал остаться в Москве, тут и удобства, и врачи, и главное, он рядом. Но всё было бесполезно, её душа рвалась на родные поля. Через месяц и отец выйдет на пенсию, эх, отстроить бы классный дом со всеми удобствами и пусть себе живут.
Вода с неба лила уже потоками, не оставляя никакого шанса даже мельчайшей лесной твари миновать встречи с торжествующей стихией.
Хорошо бы остановиться, переждать, - подумал Алексей, на душе вдруг стало тревожно. Он вспомнил, что размокшие обочины часто сползают вниз прямо под колёсами. Надо подобрать местечко, - он почему-то начал волноваться, - может, просто остановиться и включить аварийку, - его неосознанная тревога всё нарастала.
Время, которое он тянул, работало явно не на него, потому что внезапно из моросящего тумана, без каких-либо огней, тёмной горой перед ним вырос злополучный КАМаз. Алексей, что есть силы вцепился в руль, и ударил по тормозам. Мгновенный резкий удар, последний вскрик «Ма...а…» и яркая вспышка перед глазами. Ощущение, что его спрессовали и делят на части, стало невыносимым для сознания, и тогда оно, сознание, подскочило выше, прочь от источника страданий.
И перед ним распахнулась полная жизни и света сфера, словно бы поделённая на этажи. Он находился в центре этого объёма, но его взгляд охватывал её всю! Он в мгновение расстался с понятиями – «перед глазами» и «сзади». Зато от явного разделения высот и глубин у него перехватило дыхание. Ему даже показалось, что он завис под разрисованным куполом церкви, но над бездной.
И всё здесь было живым!
Чем выше были этажи, тем красивей и свободней вели себя живущие на них. Они плавно летали, и лики их были совершенны. Яркие краски, которые окружали этих идеальных созданий, исключали даже мысль о недостатке чего-либо из желаемого. Всё появлялось в их руках, как по волшебству, а затем начинало светиться и жить своей жизнью.
Чем ниже опускался его взор, тем хуже и хуже приходилось обитателям этого странного мира. Дойдя вниз до уровня, где никаких красок уже не было, только сплошная серость: серые корявые с пустыми глазами жители были прижаты к серому, как будто бетонному полу такими же серыми плитами, - он содрогнулся, как ему показалось, всем телом. От этого сотрясения сознание снова взмыло вверх, и вдруг он вспомнил всё.
Он вспомнил, что был здесь всегда. Лишь ненадолго покинув это пространство, временно что-то делал в другом месте, только он никак не мог вспомнить - что. Но цель-то у него всегда была одна – подняться туда, к тем всемогущим, прекрасноликим, которых окружало волшебное, оживающее в руках пространство. Он ведь был совсем уже близко перед тем, как уйти ненадолго, он помнит, что оставалось чуть-чуть. И он хотел рассмеяться мизерности каких-то копошений вдали отсюда, их примитивности рядом с этой открывшейся, наконец, величественной ясностью.
Так радуется капля дождя, вливаясь в огромный океан, и при этом полностью теряет свою форму.
Но вот рассмеяться он как раз и не смог. Та душа, что жила в теле Алексея, не вмещала в себя этот новый мир, этот объём простора и радости, в который он, наконец, вернулся. А ему непременно хотелось взлететь и рассмеяться от счастья, это было всем для него сейчас, это сладкое притяжение стало неодолимым.
Он приложил все усилия, чтобы выползти, наконец, из этой тесной узости понятий. Он протискивался с болью, извиваясь почти змеёй, оставляя позади куски своей оболочки, излишне завязанной на всевозможные ощущения того, временного мира. Его не волновала форма причёски, и казалось смешным свежее, лишённое мимики лицо. Он уползал от него навсегда.
Ещё, ещё немного и сознание, наконец вырвется на простор из жёсткой формы, сможет рассмеяться и вместить в себя всё, что так его сейчас манило.
Нить, которая связывала эти два неоднородные состояния души, начала натягиваться и вдруг оборвалась.
- Всё, он ушёл, – произнёс врач «скорой», который под стихающим дождём, уже минут двадцать пытался хоть как-то помочь Алексею через проём вскрытой двери. Он и так был удивлён столь длительной борьбе.
Сдавленное и изуродованное сплющенным кузовом сброшенного и перевернутого автомобиля состояние тела было несовместимо с жизнью.
Та частица сознания Алексея, которая перетекла в новую его суть, ни на секунду не прекращала своей жизнедеятельности, но погрузилась почему-то в кромешную тьму. Зато окружающий мир раскрылся каким-то абсолютно новым звучанием.
Сначала его обволокло шуршание, будто он летел куда-то, задевая проносящиеся мимо стенки. Затем эти звуки стали переходить в скрежет, словно в металлическое отверстие старательно притискивали железный предмет. Потом скрежет стал перерастать в жуткий скрежет. И когда это стало абсолютно непереносимо, он, наконец, мягко, как на подготовленную подушку, упал в другой звуковой слой.
Основой нового слоя была совершеннейшая тишина. Алексей вслушался в неё. И тогда на фоне этой глубокой тишины со всех сторон и на разных уровнях зазвучали голоса. Они были совсем разными и проявляли себя как в непосредственной близости от него, так и в самых отдалённых точках этого невидимого ему пространства. Он одинаково чётко слышал каждую из этих точек. Голоса звучали одновременно, но он без всякого напряжения мог слушать каждый из них, все одновременно или несколько в любых сочетаниях. Слова одного никак не перекрывали речь другого и совсем не мешали восприятию произносимого.
Наиближайший голосок, прижавшийся совсем плотно к нему, почему-то плакал. Что-то отдалённо знакомое было в этом голосе. Но Алексея это уже не интересовало. Пожалев и отбросив этот близкий голос, он стал впитывать остальную звучащую сферу. Самым непосредственным образом влиял на него какой-то монотонный шёпот, который окружал его кольцом. Эти приятные, с любовью нашёптываемые непонятные звуки будто меняли структуру его сути, обволакивая живительными токами, словно ваяли ему какие-то новые детали, необходимые для жизни в этом новообретённом мире. Отдавшись их работе, он переключился на более дальние слои.
Не имея никаких кнопок и пультов и, как ему казалось, даже рук и ног, он быстро пробежался по всем источникам звуковых вибраций, выискивая сейчас самое нужное. Моментально он и обнаружил группу голосов, имеющих отношение непосредственно к нему. Это он определил по какой-то тёплой волне между ним и говорящими, так как языка не понимал. Но, как только захотел он вслушаться, смысл слов тут же и раскрылся.
- Что такое вы понатворили? Мэтр ждёт от меня отчёта. Третий день мать и жена в слезах взывают аж к САМОМУ, убеждая, что очень хороший мальчик, – говорил раскатисто-бархатистый голос, чётко задающий вес каждому слову.
Несколько менее весомых голосов дружно отвечали, что ничего такого не творили, всё сделано, как положено.
- Рассказывай, Судьбоведущий! – как приказ прозвучал весомый бархатистый голос.
И тут Алексей отметил ещё одну удивительную особенность этого звукового волшебного мира. Они же не только что начали о нём говорить, и не для него всё это звучало, далеко не спектаклем было происходящее.
Просто войдя в любую звучащую точку этой абсолютной тишины, проникая внутрь интересующего тебя пространства, сразу и получаешь как начало, так и конец сотворённого звуками мира. Алексей, соответственно, и начал прослушивание с начала.
Итак, слово держал Судьбоведущий. Его очень ровный голос, без каких либо оттенков и тембров, который не обладал падающим вниз весом, но и не подскакивал вверх визжащими прыжками, выводил в пространстве ровную прямую.
- Всё было по правилам, Распределяющий. Линия его судьбы согласно земным законам и их чётким ритмам прошла определённый цикл и остановилась на точке, с которой снова нарастает потенциал, большинство людей проходят эти точки с меньшими потерями. Это не означало такого конца. Это был его свободный выбор, всё честно.
- Что скажет защита? Где его земной Ангел-Хранитель? – звучал весомый голос Распределяющего.
Так к обсуждающим присоединилось то плачущее существо, которое до сих пор не отпускало Алексея. Чистый хрустальный голосок создания, которое каждый свой звук, казалось, забрасывало только вверх, полностью исключая обратное падение, прозвенел
- Я был один, совсем один, моих сил не хватило, – он снова начал всхлипывать.
- Подсказки давал?
- Да, я старался.
- Хорошо, свободен, продолжай свои детские игры, – раскатисто прозвучал Распределяющий.
Алексей почувствовал, что существо исчезло. Но вот что его сейчас удивило. Такого диапазона и разнообразия голосов он не наблюдал там, откуда он только что прибыл, там были только человеческие, а здесь – полная палитра, но она, это палитра, совсем не делилась на мужское и женское. На высокие – низкие, да, на взрослые – детские – тоже, отчасти. А вот на мужские и женские голоса не делилась совсем. И тут он пожалел, что ничего не видит.
Но другой человек видел всю эту панораму. Правда, не слышал, он бы вообще удивился, если бы ему сказали, что эти светящиеся существа как-то звучат. Связь между ними была абсолютно телепатическая, и задействовать голосовые связки им было вовсе ни к чему. Они понимали друг друга только мыслью и на любом расстоянии. Шаран тоже их понимал, и если бы его попросили рассказать, о чем же общаются сидящие как бы в воздухе, но на разных уровнях, эти сияющие сущности, он бы и поведал. Смысл рассказа был бы тот же, но вот фразы – совсем другие. Секрет этого феномена я вам открыть не могу, потому что не знаю. И советую не слушать человека, который утверждает, что знает всё, так не бывает. Если вам интересны тайны, то давайте будем раскрывать их вместе.
Итак, слушаем Алексея, вернее то, что слышит он.
Тот, кого называют Распределяющим, раскатисто-бархатно призвал всех присутствующих к ответу
- Почему Ангелу никто не помогал?
Окружение молчало.
- Где Сопровождающие?
- Мы здесь, Ваше сиятельство.
- А почему молчите? Ты, Облакосоздающий, ответь, он что, в своей земной жизни не творил? Не воплощал фантазии, мечты в рисунки там, в стихи? Не пел, не вязал, не сажал цветы?
- Даже не фотографировал и не делал ремонтов. Нет, Распределяющий, ничего такого не было. Нам он не служил, это не наша душа, – ответил витиеватым, переливчатым голосом тот, кого назвали Облакосоздающим.
- А ты, Силудемонстрирующий? Что скажешь ты? Он не хотел прыгать выше всех, залезать на горы, кататься на коньках, может, хотя бы работал над красотой мускулов?
- О, нет, Распределяющий, он не находил для этого времени. Он не наш.
- А ты что скажешь, Манящеобещающий? Игры? Хотя бы компьютерные? Рулетка, карты?
- Он был очень рационален, ваше сиятельство, - ответил насмешливый быстрорастворимый голос, – на нас он не работал.
- Ну, кому-то что-то он ведь отдавал от себя? Может, его хотя бы грабили? Отвечай, Забирающий!
- Нет, сэр, он был очень внимателен и осторожен, – прошелестел едва слышный голос Забирающего, – наше ведомство ему ничем не обязано.
- Пусть Связующий посетит Мать Мира! Послушаем, что скажет она.
Миг – и Связующий уже вернулся.
- Мать Мира просила передать, что её детям помощи от него не было, он не делился ничем, думал только о своей семье, и ей больно, что кто-то разделяет всех её детей на своих и чужих.
- Это понятно, прошу без комментариев, – продолжал не сдающийся Распределяющий, упорно ищущий какую-нибудь ошибку.
- А любовь? Или ненависть? Кто любил его и страдал? Может, он хоть соблазнил кого-то, заманил своим очарованием? – Распределяющий цеплялся уже за последнюю соломинку, видимо, душа была не испорчена, раз Мэтр просил разобраться.
- Нет, - ответил Читающийвсердцах, - сильных чувств он избегал, да и прожил недолго. Его тянуло только к деньгам.
- Ну, деньги – это средство, а не цель. Бывает достойная цель, тут же и даются на неё средства, – не удержался от комментариев и он сам. – Хорошо, поддерживающих жизнь Алексея не нашлось, цикл пришёл в нулевую точку, всё верно, ошибок нет, он здесь на законных основаниях, – подвел итоги прений Распределяющий весомо и кратко.
- Зато он не наделал грехов! - звонко пискнул Ангел-Хранитель, видимо, так и не ушедший играть в песочницу. – А прожил бы больше и неизвестно, как бы сложилось.
- Ну, выискался нам тут судья, иди, подрастай! – весомый голос Распределяющего стал ещё весомее и выбил писклю из зала.
- Действительно, займёмся подсчётом грехов и определим его будущее, – начал новый цикл разборов Распределяющий, - сейчас только отправлю потерпевшему мою записку по поводу произошедшего, чтобы не было обид, он, кажется, любил мудрые житейские поговорки, посторонись!
И тут же звуковая записка и оказалась возле Алексея, которая, как музыкальная шкатулка, механическим голосом, сопровождающимся мелодичными блям-блямчиками, пропела – «Только то, что ты отдал, принадлежит тебе».
- Итак, Оберегающийтело, ты – первый!
Оптимистичный, вливающий силы голос отчитался:
- Тело не испорчено ни никотином, ни алкоголем, ни наркотиками, не сексуальной невоздержанностью, ни пластическими операциями, ни даже татуировками. Регулярно мылось, нормально кормилось, аккуратно содержалось. Ставлю высший балл. То, что послужило причиной смерти, ко мне не относится. Я наблюдаю тело при его сознательной жизни.
Распределяющий, видимо, и сам уже сформировал впечатление о попавшем к ним Алексее, поэтому считал, что не допустит ошибок, если побыстрее закроет вопрос, и сразу вызвал Гниловеда.
- Грехи? Тайные пороки? Грязные мысли? Желания, противоречащие свободе окружающих? – говори, Гниловед, всё как есть.
Утробный, посасывающий, почмокивающий голос тягуче-низкого тембра, видимо никакой чёткости не признавал:
- Ну что я могу сказать-ть-ть, так, всего совсем понемножку-жку-жку, ничего особенного-енного-енного, они это теперь бизнесом называют-ют-ют. Смертельного, портящего другим здоровье, вреда он не принёс-ёс-ёс. Как-то вот-от-от...
- Конкретно, хоть одно лицо, которому он нанёс существенный ущерб, можешь назвать? – решил прекратить тягомотину Распределяющий.
- Конкретного лица нет-ет-ет.
- Ну, что ж, всё ясно. Сейчас согласую с Мэтром и вы, Ваяющиешёпотом, готовьтесь, – закончил действо Распределяющий.
И тут возник какой-то очень гаденький, как показалось Алексею, голос:
- А он ездил всегда на машине!
- Ну, это не смертный грех, – снисходительно произнёс уже ставший родным раскатисто-бархатный. – А что он возил?
- Себя!
- Себя!!? Не инвалид и возил себя!? Они там вообще просчитывают соотношение весомости данной фигуры, в смысле объёма отдаваемых другим ценностей, и урона их природе и экологии, в процессе содержания этой самой фигуры? Я давно у них не был.
- Я недавно оттуда, – продолжал неприятный Алексею голос. - Ничего они там не просчитывают. Транспорт на примитивнейшем уровне. Вы представляете, как горючее они используют бензин! Ездят по искусственно проложенным трассам, вырубая леса, загрязняя реки. Индивидуальный безопасный летающий транспорт им ещё и не снился, но каждый норовит понакупить по нескольку штук этих чадящих анахронизмов.
По тому, как возмущённо загудели голоса, Алексей понял, что у них происходит что-то не то, вернее, происходило, он ещё не привык к новому состоянию.
- Да, - печально пророкотал родной бархатистый голос, - теряю квалификацию, скоро, наверное, отправят в земную жизнь, б-р-р…
Кое-где раздались смешки.
- Тогда уж скорее надо. Я помню, что леса и реки являются их основной достопримечательностью, – вещал, понимая, что отвлекается, Распределяющий. Но в этой иерархии, чем выше, тем более ценилась именно теплота и открытость. – Ладно, давайте заканчивать. Алексея нельзя полностью обвинить в порче жизненного пространства, ему не дали разумения родители. Но урон нанесён, пока не расплатится, дальше не сдвинется.
- Я, как все, я был, как все! – хотел крикнуть Алексей, но тут-то и понял, что голоса у него нет.
- А здесь платят только за свои поступки, за всех – в другом месте, – это последнее, что произнёс весомый голос.
Алексея закружило, Ваяющиешёпотом усилили свою работу, как будто все уже знали, что надо делать, кроме него самого. Все всё знали, кроме него.
Его кружило и кружило, как на плохих аттракционах или в стиральной машине, он ничего не слышал и ничего не видел.
– Вот, ведь, влип, а, - как это он всё забыл, что надо делать на самом деле. Он вспомнил, как его уже везли поздней осенью в телеге, снежинки падали на его еле прикрытое саваном тело, а ему не было холодно, он пытался что-то сказать близким, а его никто не слышал. Он тогда ещё думал, что уж в следующий раз ничего не забудет. Ведь несколько шагов оставалось до всемогущих. И вот, опять промашка. Сейчас бы снова начать эти двадцать шесть лет, да он бы бесплатно по двадцать часов в сутки полуголодным чистил обувь каждому.
А потом он услышал голос мамы и открыл глаза. Вокруг всё было серо, блекло и дождливо. Он сидел в салоне новенькой НИССАН ИКС ТРЕЙЛ, в руках у него был руль, со всех сторон он был стиснут другими автомобилями, хотел включить магнитолу, её не было, хотел повернуть руль, он не двигался, стеклоочистителей не было тоже.
Кажется, я попал в пробку, - понял Алексей.


                ЧАСТЬ ВТОРАЯ.
                ПРОНИКНОВЕНИЕ

Потусторонний холод словно откусывал по кусочку его плоти.
Шаран, в состоянии полнейшего расслабления, лежал в своей комнате макушкой на север, на родном коврике, разосланном в самом центре, внимая всем потокам энергий, пронизывающим постоянно окружающее пространство.
Та среда, где довелось нам с вами жить напичкана этими потоками до предела.
И, наверное, в том, что многие из них пролетают мимо нас, так и не достигнув своей цели, виноваты отчасти мы сами…
 Сергей Шаран был не только не новичком в этом деле, но даже и в некотором роде – коллекционером. Он с наслаждением отдавался действу благотворных лучей Вселенной. Сейчас следовало отобрать только те энергии, что восстановят разницу в потенциалах между двумя различными мирами.
Он знал, что вслед за потрясающей картиной проникновения в другое бытиё наступит пик умственной активности, но и определённая отрешённость от житейских забот, а самое противное – этот холод.
На семь вечера у него была назначена встреча со страхователем, а к людям в дом следует являться только в своей лучшей физической форме.
Если человек не получит от тебя заряда энергии, второй раз он может и не захотеть тебя видеть. Но самое страшное, что и страхуемое имущество подвергнется попыткам извне компенсировать недополученное. А должно быть наоборот. Его приход и оформление полиса гарантируют дальнейшее благополучие клиента.
Посему происходящее было не просто расслаблением, это была работа.
Вот этот – малиново-красный поток, который идёт сверху перпендикулярно телу и пронизывает каждую его часть, он даёт очень активные силы и тепло, но ведёт к гневу и разрушению. Пусть каждая клеточка получит только самый необходимый для жизнедеятельности кусочек, и всё.
Вот эта – ярко-жёлтая палитра, которая идёт под углом ко лбу и оседает в солнечном сплетении, она помогает коммуникабельности, умению подобрать нужные слова, адаптироваться в любой среде, её можно взять столько, сколько сможет он в себя впитать.
А вот его любимая энергия - нежно-голубая, которая опускается вдоль висков и ложится только на верхнюю часть туловища, она излечивает тело, даёт покой и внутреннюю радость, охлаждает страсть, но сейчас она не нужна, брать не будем.
Шаран прекрасно знал, какого изыска ждёт, распластавшись на своём коврике. Он хотел её – густую и золотистую, которая приходит далеко не всегда, проникает в центральную точку макушки и, кружа сладким вихрем, проникает по цепочке во все жизненные центры. Вот она дарит вообще всё, в чём только может нуждается тело и душа, только ухватиться за неё так же трудно, как за перо жар-птицы. Сегодня птица не прилетела, и Сергей, потягиваясь, начал выходить из Шавасаны.
Ну, вот, - скажет мой дорогой читатель, расслабляясь на бегущих перед глазами строчках, - я ждал чудес и волшебства, а тут какие-то упражнения, йога какая-то или вообще бог знает что.
И что я могу ответить? Ведь в данном случае всё было именно так, и не имею я права ни на йоту отходить от линии этого правдивого повествования.
Вообще же, человеческие способности, они не сильно различаются у отдельных представителей. Многое зависит от их направленности и умения сконцентрироваться на предмете.
Сначала люди распределяются по направлениям, кому - в балет, кому – на каток, кому – вообще не сюда, а, например, в бизнес. Затем они обучаются основам выбранного мастерства, тренируются, набираются опыта.
И только потом начинается самое интересное. Именно вот здесь, на этом последнем временном отрезке разворачиваются основные баталии, определяющие лидера и посредственность. Маленькое-маленькое «чуть-чуть», которое разделяло их вначале, и было абсолютно не видно глазу зрителя, умножается на каждодневные усилия, и даёт через годы этих стараний определённый результат. И мелочей тут нет. Не выспался ты сегодня, или у тебя банальный насморк, - и через несколько месяцев это маленькое упущение может обернуться крахом, потому что именно в этот день ты не появился в нужном месте, или, появившись, показал себя не с лучшей стороны.
Только каждодневный труд помогает сохранить равновесие твоего интереса к жизни и интереса самой жизни к тебе. Ну, а если интереса к жизни уже вообще нет, то трудиться, наверное, надо вдвойне…
И если хочется кому-то по-другому – пожалуйста, дорога открыта, набирайся аромата, притягивающего Солори.
У Сергея Шарана его направление было выбрано давно. Ещё в подростковом возрасте по глупой случайности или неосторожности приятеля, купившего мотоцикл, они попали в аварию, и Сергей пережил состояние клинической смерти.
Эта короткая смерть определила его дальнейшую жизнь. Всё настоящее и истинное было там, в запредельности, возвращаться он, конечно же, не хотел. Но ему сказали – «Пора!». На его отчаянное сопротивление сказали – «Надо!».
Лёгкий намёк на направление – и Сергей уже влетал в один из дюжины тёмных проёмов, раскинувшихся перед ним наподобие веера из разложенных карт. Этот указанный ему грот тут же и осветился голубым светом, и Сергей вернулся в руки докторов, уже терявших всякую надежду.
Случившееся потрясло подростка, и сформировалась жизненная цель: понять соотношение этих законов мира, видимого нашему глазу, и мира невидимого, а также степень преобладания одного над другим. Он часто взывал к тем могуществам, что находились по другую сторону, просил помочь, всё было безрезультатно. Разумеется, он испытывал внутреннюю радость, обладая знанием, что будет когда-нибудь там, и не боялся смерти, он понимал, что главное – это достойный путь к ней. Но ему хотелось большего, хотелось познать всё сейчас, при жизни.
Большинство из нас с вами сталкиваются с необъяснимыми явлениями или переживают моменты, дарящие чувство, что вот сейчас, вот именно сию минуту Я повлиял на ситуацию, а не она на меня. Но уходят эти минуты безвозвратно, и снова окунаемся мы в разнопёрую житейскую суету.
Мальчик же размечтался сделать сей процесс управляемым. Смешно? Но согласитесь, что это не самое плохое, что может прийти в голову юноши.
Видимо, его просьбам всё-таки вняли, потому что вскоре он вышел на эту систему и нашёл учителя. Скорее всего, что есть и другие системы, и другие учителя, но какая разница, если основная суть – это собственная ежедневная работа.
Сергей посвящал своим занятиям не менее двух часов в день, просмотр картин других измерений происходил спонтанно уже в обычном течении жизни. Пропуск занятий сегодня сулил двойную тренировку завтра, чтоб вернуться на прежний уровень.
Это только стороннему наблюдателю кажется, что человек, часами отрабатывающий, к примеру, - какой-либо удар каратэ, всего лишь тренирует мышцы и отрабатывает амплитуду взмаха ноги. Нет…
Сам занимающийся видит изменения именно в себе. В своём уме, нервной системе и восприятии жизни…
И игра подростков, ставшая в наше время обычной, – создание образа значительности посредством сигарет, пива, наркотиков, алкоголя - канула в прошлое. Два глотка пива отбрасывают даже далее той черты, которая является точкой отсчёта духовного роста. Полуспящие глаза, ещё не видевшие всего мира, могут навсегда упереться в это дно, не понимая, что это не только дно бутылки, но и самое дно вселенной. И поднять глаза наверх будет уже очень трудно. Мизер удовольствия и масса потерь.
Да простят меня производители пива, вернее сказать – да простят их, производителей пива!

И сейчас, надевая поверх джинсов чистую, с ароматом зелёного чая рубашку, наслаждаясь свежестью собственного тела и создавая ему достойную оболочку, Сергей улыбался.
- Не так много надо, чтобы за серой обыденностью открылись другие, многоцветные грани этого мира, всего-то – проработать своё тело, подготовить его к восприятию того многообразия волн, которые окружают нас повсюду. Это не нам не дают что-то ожидаемое и желанное, нам посылается всего в избытке, это мы сами не готовы к восприятию более сильных колебаний. А уж спорить о пользе перевёрнутых поз? Да не родившийся ещё ребёнок девять месяцев развивается вниз головой, - так отвечал он на расспросы друзей.
Продвигался Шаран быстро, удивляли и радовали не только ставшие запредельно совершенными здоровье и выносливость, но и его сопричастность ко всему происходящему вокруг как в видимом мире, так и в другом, более тонком.
Он помнит эпизод готовящихся к смерти мужчин, всю ночь протяжно читающих какие-то священные тексты, этот сон наяву. Особенно запомнилось лицо одного, совсем ещё мальчишки, он не хотел умирать. Невероятная бледность и сосредоточенность выдавали его борьбу со страхом. И он, намереваясь отдать свою жизнь за какую-то идею, смотрел глазами зомби. Шаран тогда не смог разгадать, что же затевают эти люди. Наступил следующий день, и это было 11 сентября 2001 года.
Сейчас уже Сергей прекрасно понимает, что можно было тогда мыслью и остановить этих обречённых людей, но он лично ещё к этому не готов.
Пока не готов. (простим парнишке его самонадеянность).
И вот когда исчезла серость и обыденность жизни, когда за каждым предметом или лицом человека он стал видеть нечто большее, чем банальный рисунок внешности и простые слова, то и мир увидел в нём нечто большее.
Сергей неожиданно для себя начал притягивать интересных людей и нестандартные ситуации. Удачно вписавшись в процесс страхования населения, он зарабатывал очень хорошие деньги, не держа в руках ничего тяжелее портфеля с бумагами и шариковой ручки. Люди отнюдь не простые и стоящие не на нижних ступенях нашей социальной жизни доверяли его умному лицу и убедительному голосу.
Внутренняя сила притягательна всегда и для всех.
Прекрасно разбираясь в тонкостях предмета, Сергей мог подсказать многие нюансы в заключаемых договорах. Он любил своих клиентов и прекрасно понимал, что раз они кормят его, то он обязан отдать им часть своих сил. Всё было естественно, и клиенты любили его, так как каждый из них занимал частичку его сердца.
Он одновременно с Алексеем почувствовал беду. Старался помочь ему, пока не услышал команду отпустить, так как всё уже было бесполезно, оставалось только наблюдать.
- Надо будет позвонить его маме и начать оформление выплаты за искореженный автомобиль, - думал Сергей, застёгивая портфель. Он был готов к выходу.

А в соседней комнате сидел родной человек, который сегодня был очень далёк от проблем спасения мира.
Когда дверь за племянником закрылась, Станислава поняла, что ничем не кормила его, совсем забыла про еду. Впрочем, он был давно самостоятелен, ел далеко не всё и сам прекрасно управлялся с кухонными проблемами.
Она же с утра, даже не попрыгав для сохранения формы на любимых прыгалках, выпила две чашки крепкого чая с парой бутербродов и углубилась в свою историю. Разложив альбомы с семейными фотографиями по всему дивану и на паласе вокруг, перебирая старые пожелтевшие, черно-белые, принадлежавшие их юности, и цветные – привилегию последнего десятилетия, Стася возвращалась в прежние времена.
Вот они с сестрой совсем девчонками позируют перед фотообъективом, вообразив себя великими, уставшими от славы кинозвёздами. Причём, если Мила только что спустилась со школьной сцены, где с большим успехом исполнила романс «Ямщик, не гони лошадей», и стояла в длинном облегающем фигурку тринадцатилетней худышки платье, в глазах её была не полностью наигранная томность, и приветственный жест рукой, в подражании известной итальянской актрисе, которую они видели на обложке журнала, получился не хуже, чем у самой кинодивы, то неуклюжая Стася с косичками и в коротком ситцевом платьице, на длинных и тонких, как те косички, ногах, выражая своим детским, счастливо-удивлённым лицом великую томность, подражая родной сестре, была абсолютно смешной.
Только теперь до Станиславы дошло, почему сестра просила тех мальчишек напечатать снимок без неё, без Стаси. Были сделаны снимки по-другому или нет, Стася не знала, у неё был только этот.
– Боже мой, Мила, Мила, как, наверное, я тебе всюду мешалась, мечтая присутствовать в твоей жизни.
И тут Станиславу озарило. Ведь тогда во сне, по тому странному лесу так быстро убегала сестра именно от неё, от Стаси.
Первая же удача в раскопках тайн собственной жизни вдохновила её, и она, как борзая, взявшая след, ринулась в дальнейшие воспоминания.
Вот их любимая хомячиха Матрёша, прожившая в семье несколько лет, сроднившаяся и по странному стечению обстоятельств умершая на следующий день, после их с Милой попытки создать коллекцию бабочек. Будучи в гостях на даче, они увидели необычной красоты бабочку, поймали и решили создать целый шедевр из бабочек. Мила сказала, что надо наколоть бабочку иголкой, распрямить ей крылышки, прижав бумажными полосками, приклеенными к тому же картону, и в таком виде засушить. Всё казалось логичным, но когда Стася стала протыкать иголкой толстое тельце бабочки, которую держала Мила, насекомое трепыхалось, пыталось вырваться. И поняла Стася, а скорее - почувствовала, что делают они что-то совершенно не то. Ей до слёз было жаль это прекрасное живое создание.
Но отпустить бабочку значило потерять её навсегда, а кроме того, Мила сказала, что все так делают. Все так делают – это было последним доводом, и Стася, поборов внутренние ощущения, пригвоздила бабочку, продолжавшую дёргаться в последней надежде сохранить жизнь.
Примерно в тот же час следующего дня Стася заглянула в клетку к любимой Матрёше и обомлела, тот внутренний тёмный червячок, который засел в ней ещё вчера, прорвался наружу и праздновал победу смерти над жизнью. Их любимица умирала в конвульсиях, зачем-то наглотавшись ваты, которая всегда была в её клетке и не казалась чем-то опасным. Стася пыталась вытащить вату, откачать зверька, всё было тщетно, Матрёша дёрнулась ещё несколько раз и застыла в позе, не свойственной жизни. Станислава вспомнила, как плакала навзрыд и зареклась тогда, что не обидит больше ни одно живое создание.
Вот очень удачный портрет дорогой, любимой мамы, тепло которой она ощущала всю жизнь. Мама слегла с инсультом через три года после начавшегося заболевания Милы. Теперь они лежали вдвоём, полностью прикованные к своим постелям, даже не имея возможности поговорить друг с другом, так как членораздельных звуков мама не издавала.
Судьба, видимо, не разменивает себя на единичные случаи, а обожает многовариантность. Потому что отец, их сильный и мужественный отец после инсульта мамы сначала просто стал пить, затем стал пить сильнее и продолжительнее. А однажды его нашли в соседнем подъезде пьяного, мёртвого, с пробитой головой.
Сейчас ей улыбается с фотографии супруг Милы – Борис. Он пытался первое время найти хороших докторов, импортные лекарства, жалел Милу. Неудавшиеся попытки сломили его пыл, через полтора года он стал приходить домой реже и реже, а потом совсем исчез из их жизни.
К ребёнку он никогда не был привязан, прежней Милы не существовало, и то, что он – красивый и умный, достоин лучшего, даже не могло и обсуждаться.
Стася нисколько не винила его, она прекрасно понимала этого цветущего молодого мужчину. Лучше совсем уйти, чем находиться рядом, считая свою жизнь жертвоприношением.
Мама недолго лежала, всего полтора года, и тихо ночью, когда все спали, умерла, видимо, воссоединившись с отцом, для поддержки его мужества.
И остались они втроём – Мила, Серёжа и она, Стася.
Характер Милы начал меняться с ужасающей быстротой. Первый год своей инвалидной жизни она сохраняла остатки юмора, жалела Стасю и Бориса, тянулась к малышу. На второй год безнадёжность и отрешённость сделали своё дело. Совершенно бессильная физически, не имея возможности даже держать в руках ложку, она мыслила с невероятной скоростью и напором.
Проведя несколько часов в одиночестве и озираясь по сторонам, она приходила к выводу, что шкаф надо передвинуть в другой угол, её кровать переставить ближе к окну, а обои срочно поменять, так как этот сиреневый цвет её раздражает, а после этого написать письмо министру здравоохранения с жалобами на отсутствие инвалидных кресел. И всё это должна была сделать Стася, причём, как можно быстрее. Посторонних людей в доме она видеть не хотела.
Многие, очень многие жалели Станиславу и в детском садике, куда она водила Ерошика, и медсестры, приходившие к Миле для курса уколов, и соседи, проживающие с ними на одной площадке. Не было жалости к самой себе только у самой Станиславы, сначала от непонимания ситуации, а потом – уже по привычке.
Она и сейчас не испытывала не малейшего сожаления о своих годах, прожитых именно так. Не смогла она учиться в институте, а зачем он был нужен, если она и потом не могла работать от звонка до звонка.
Некогда было устраивать личную жизнь, так ведь неизвестно, как бы она и сложилась.
Станислава любила племянника, жалела сестру, и всё её устраивало. Так ей выпало, значит надо было делать всё возможное. Не по её замыслам это происходило, зачем и роптать.
А собственный внутренний мир – он всегда с тобой, даже когда ты стираешь чьи-то пелёнки (никаких памперсов тогда не было).
Проболела сестра двенадцать лет.
А вот плохо, очень плохо ей стало, когда Мила навсегда покинула этот не сложившийся для неё мир. Стася, привыкнув жить по чужому расписанию, мыть, обслуживать и выслушивать, вдруг стала свободной и одинокой.
У Ерошика была уже своя жизнь, стая друзей, он понял, что всё самое интересное происходит не дома, а в школе, на улице. Перед ним открывался мир, и он был интересней, чем вечера, проведённые возле тётки.
И тётя Стася начала распоряжаться свободой по своему усмотрению.
Мужчин она притягивала всегда, её глаза, говорящие – «Я всё понимаю», они понимали по-своему, считая Стасю сексуально привлекательной, и более того, даже опытной искательницей приключений.
Она быстро пробежалась по нескольким лёгким увлечениям и оставила попытки, поняв, что её душе этого слишком мало.
А тело? Да разве же можно женщине жить телом?
Недаром во всех мировых религиях звучит, что сдерживать надо именно эту стихию. Даже продвинутые в сексуальном плане индусы провели исследования и опубликовали, что для удовлетворения одной женщины надо восемь мужчин.
- Только они не указали, на какой период, – подумала тогда Стася, захлопывая яркий журнал.
- Так, отвлекаясь, не забывай о главном, - сказала вслух она сама себе, - возвращайся к снам.
Снился ли ей ещё этот сон при жизни Милы?
Она рассматривала детские фотографии Ероша. Вот здесь он со свинкой, которая началась сразу после ветрянки без какого-либо паузы. Тяжёлая весна была в том году.
Да, как раз тогда и приснился снова этот сон. Она перепугалась, вдруг это к смерти ребёнка или его инвалидности. А вскоре, недели через три слегла мама. Все, слава богу, были живы, только Стасе стало намного тяжелее.
А ещё? Ещё, пока Мила была жива? - Нет, пожалуй, нет. Точно – нет.
То, что этот сон не снился ни перед смертью родителей, ни перед смертью сестры, это совершенно точно.
Как же она жила потом, после смерти Милы? Надо всё вспомнить самым дотошным образом.
Один не равнодушный к ней знакомый как-то сказал:
- Стася, ты же не живёшь, как все нормальные люди, ты плавно перетекаешь из одной критической ситуации в другую.
Наверное, он был прав. Ищем следующую критическую ситуацию.
Осенью она возвращалась поздно вечером из театра, шла тротуаром, и свора собак затеяла свою разборку между её тротуарчиком и проезжей частью. Одно из животных, отскочив от чьих-то зубов, как раз и угодило под колёса. Водитель, резко тормознув, остановился и вышел, собака лежала на дороге неподвижно, растекаясь красной лужицей. Они со Стасей нагнулись и увидели её глаза, живые глаза, смотрящие к тебе в душу и просящие помощи.
- Будем лечить, – без раздумий произнесла Станислава. Водитель достал из аптечки бинт, кое-как замотали её шею и часть головы – места, откуда текла кровь, липкая и густая. Те небольшие тряпицы, что нашлись в машине, были слишком малы, чтобы водрузить на них несчастного пса. Тогда Стася сняла свой не новый, но и вовсе не старый плащ, и они отнесли собаку к ней в квартиру.
Сколько дней и ночей она боролась за жизнь неизвестного уличного животного, сколько было потрачено денег на ветеринаров и лекарства, - достаточно сказать, что племянник и она остались на зиму без надлежащей экипировки, без подарков на Новый Год, с ограниченным числом фруктов для поддержания витаминов в организме.
Ерошу она сама сшила тёплую куртку, намешав в содержимое и старую шубу, и свою ветровку, и детали его нынешней куртки, в которую он уже не вмещался.
Себе пришила на осеннее пальто кусочки меха, чтобы оно хотя бы внешне смахивало на тёплое. Ту зиму они пережили, даже не болели, несмотря на эпидемию гриппа.
Графиня – так они назвали безродную псину для компенсации социальной несправедливости, не только поправилась, но и принесла щенков, которые в свою очередь потребовали очередных забот и вложений.
Когда все псы были благополучно летом выпущены на волю, а Графине даже вставили какую-то металлическую пластину вместо недостающей кости, тётка с племянником вздохнули свободно и начали залатывать дыры в бюджете.
Именно перед этим собачьим периодом у Стаси было очередное мелкое увлечение на любовном фронте, и она решила, что всё будет плохо, увидев именно тогда этот сон. Они поссорились, поэтому она и пошла в театр одна. А обернулся сон очередным периодом самоотдачи.
Копаем дальше. Любимый Ерош попадает в реанимацию после катастрофы на мотоцикле. Снился ли ей тогда этот сон? Точно, что не снился, потому что ничего плохого она не ждала. Да, в принципе, ничего длительного и требующего её забот и не произошло. Поправился племянник на удивление быстро, никаких осложнений не наблюдалось. Конечно, Стася пребывала в шоковом состоянии, но длилось это несколько дней, а после возвращения Ерошика из больницы снова всё встало на свои места и зажили они по-прежнему.
Да, была ещё история с Любочкой.
Жил у них на первом этаже мальчик Василий. Жил один, так как маму-дворничиху похоронил, неплохой был мальчик, только пил по-чёрному. И однажды привёл тот Вася девушку Любушку. Хорошая была девочка, навела порядок в доме, отучила Василия от пьянок. Начала складываться подающая радужные надежды семья. Через год родился мальчик Алёшенька, и вот тут-то всё и началось.
Родился мальчик с какой-то врождённой патологией, со слов самой Любочки – с какой-то грыжей всего живота, и требовал тот ребёнок постоянного дорогого лечения, лекарств, массажей и множества других невероятных процедур. Причём положительного результата никто не гарантировал и даже не обещал.
Василий сорвался сразу, пока Люба была ещё в роддоме, выражаясь народным языком – «не просыхал» совсем, а вскоре и вовсе сгинул, никто не видел и не слышал больше того мальчика Васю.
А вот самоотверженность Любы потрясла даже Станиславу.
Она полностью посвятила свою жизнь ребёнку. Во все медицинские учреждения, в услугах которых нуждался Алёшенька, она тут же и устраивалась на любую должность, желательно, на две сразу, не чуралась грязной работы. Славным характером и трудолюбием добивалась расположения многочисленного медицинского коллектива, и ребёнок получал все необходимые ему процедуры. Дома Любочку практически никто уже и не видел, жила она вместе с Алёшиком во всех этих лечебницах уже пятый год.
Стася, зная симпатичную, не глупую, очень приятную в общении Любочку, часто задумывалась, а стоит ли так жертвовать собой ради неудачно проросшего плода.
Сколько детей гибнет до рождения, сколько – при родах, не все семена прорастают в природе, не все ростки становятся взрослой особью.
       Сама Люба была удачным творением и вполне могла нарожать кучу других, здоровых детей.
Нелогичных действий Станислава не понимала.
И однажды, при переходе из одной лечебницы в другую, Люба с ребёнком приехали на пару дней домой, если можно было назвать ту квартиру Любиным домом. С пропавшим без вести Василием они были расписаны, но регистрации у Любы не было никакой. Их квартирой надо было серьёзно заниматься или самой Любе, а ей было не до этого, или тем, кто хотел иметь эту площадь свободной. Там, по-видимому, тоже не хватало времени, потому что заняли те одну из комнат, вселив нового дворника, а в другую сбросили вещи Любы и Василия. Но дело не в этом, вопрос жилья Любу вообще не занимал, так как они с сыном должны были отправиться в новый, пока неизведанный медицинский центр, где им гарантировали реальную помощь.
Встретившись и поулыбавшись друг другу в подъезде, Люба и пригласила Стасю зайти и посмотреть на её Алексея.
Станиславе и самой для своих философских измышлений было очень интересно, и они вошли в комнату этой полубомжовой квартиры.
На кровати сидел пятилетний мальчик со светлой головкой удивительно правильной формы.
- Добрый день! Вы мамина знакомая? Очень рад вас видеть! Пожалуйста, присаживайтесь, – указывая рукой на стул, произнёс ребёнок, который не только чётко владел речью, но и обладал голосом, который, казалось, проникал прямо в душу.
Станислава, видимо, так глубоко думала и чувствовала, что иногда тормозила, поэтому продолжала стоять столбом.
Дитя произнёсло всё то же самое по-английски, причём без запинки.
Стася, наконец, пришла в себя и рассмеялась, усаживаясь на стул рядом с кроватью мальчика.
Алексей тоже расцвёл доброй улыбкой, и женщина отметила кроме удивительной миловидности его лица живость и подвижность всех его черт. Брови, губы, разрез глаз – всё это жило своей жизнью, и всё время менялось, создавая различные сочетания, и, соответственно, выражение лица ребёнка за одну минуту могло выдать массу различных образов, в зависимости от пронёсшихся в голове мыслей. Но все эти образы были прекрасны и совершенны в своей законченности.
- А вставать с постели ты пробовал? Или тебе нельзя? – спросила Стася, рассматривая название книги, лежащей рядом на кровати.
- Мне мама не разрешает. Говорит, что врачи сейчас запрещают давать нагрузку на брюшной пресс.
Пока он произносил эту фразу, его лицо пробежалось по целой галерее образов, от извиняющегося, через отрешённо-возвышенное, спустившись к простительному отношению к докторам.
- А «Робинзона Круза» тебе мама читает?
- Зачем? Я сам.
- Он не только давно читает, но и прекрасно рисует, – наконец вмешалась в разговор мама.
И Люба протянула Станиславе рисунок акварелью. На нём был изображён в лучшем виде подводный мир, над поверхностью воды стояла яркая звёздная ночь, и свет одной из звёзд проникал в самую толщу воды, освещая фантастическую рыбину.
- Здорово! – только и смогла сказать действительно потрясённая Стася.
- Вам действительно понравилось? – радостно спросил ребёнок, и его лицо выразило всю палитру, от восхищения к удовлетворению и, наконец, к благодарности за оценку. – Возьмите его себе на память, пусть он останется у вас!
- Спасибо тебе большое, я буду его беречь, – произнесла Станислава, понимая, что пора уходить.
Удаляться от дитя не хотелось.
- Ну, будем прощаться? – заставила себя произнести Стася, и они с мальчиком одновременно протянули друг другу руки. И тут Станиславу потрясли глаза ребёнка. Они были синие, как васильки, с какими-то серебристыми искрами и излучали свет, который проникал в твой внутренний мир, как свет той звезды в подводное царство.
Потрясённая, она тогда вернулась домой. И её природная страсть всё анализировать и приходить к логическому завершению упёрлась в стену - он изначально был такой, или его создала Любаша?
Поняв, что, не видя новорожденного ребёнка и не наблюдая весь процесс его развития, думать в этом направлении бесполезно, Стася тогда сделала только одно заключение, - будь у неё на руках вот именно такой ребёнок, она отдала бы ему всё.
Поэтому, когда на следующий день к ней зашла Любаша и стала рассказывать, что им надо лететь в Уфу, в знаменитый медицинский центр к известному врачу, что им реально обещают помочь, сделают сложнейшую операцию и всё будет в порядке, только ей, Любе сейчас нужны деньги, большие деньги, Станислава сразу же и задумалась, где взять для мальчика большие деньги.
- Сейчас дают хорошие кредиты в банках, только у меня нет регистрации, я сама буду отдавать этот кредит, только возьмите его на себя, пожалуйста. Я ещё эту комнату сейчас буду сдавать, – говорила Люба, и её милое лицо и полные надежды глаза мог игнорировать только законченный преступник.
- Конечно, я постараюсь взять кредит, надеюсь, мне дадут. Подам заявки сразу в несколько банков. Не печалься, Люба. Я сделаю всё возможное, чтобы вам помочь.
И она тогда взяла кредит, большой хороший кредит. Любе должно было хватить на всё. Только на небесах, видимо, решено было иначе, именно на небесах. Потому что самолёт, на котором они полетели в Уфу, уже никогда не приземлился.
- Их избавили от очередных мучений, – решила тогда Стася.
И сейчас, рассматривая хранившийся рисунок, она вновь ощутила свет той звезды. Не только свет, но и приятное тепло в душе.
- Это был ангел, посланный на землю, чтобы испытать Любу, и они ушли вместе, – наконец произнесла Станислава.
Эта мысль поразила как током, всё её прошлое завертелось быстро-быстро, и перед ней открылась одна удивительная тайна её жизни.

Стася, оказывается, была на редкость счастливым человеком. Те житейские проблемы, которые большинство людей решают ежедневно и посвящают этому в поте лица своего всю жизнь - для неё, для Стаси как бы и не существовали вовсе.
Она не знала, что такое ненавистный звон будильника по утрам. Раньше её будили голоса близких любимых людей, а последние годы она вообще могла спать сколько угодно.
Природа подарила ей нормальную внешность и, видимо, неплохое здоровье, потому что она никогда и ничем не болела.
Ребёнок, который вырос у неё на руках, не доставлял ей проблем, не считая обязательных болячек в детстве. Она часто даже не могла сказать, в каком же классе сейчас учится Серёжа, не заглядывая в его тетрадки и учебники. Редко приходя на собрания к нему в школу, она ловила на себе завистливые взгляды других мам, когда хвалили её Ерошика, и долго потом не появлялась в классе.
Её никто не бросал и даже не изменял ей.
Просторную трехкомнатную квартиру они получили на второй год болезни Милы и именно по инвалидной очереди, по простой не получили бы и до сих пор.
И, наконец, для неё никогда не существовала проблема денег. Она их спокойно тратила, без всякой мысли что-либо отложить на какой-то там чёрный день.
Да, у неё никогда не было огромных денег, ну так она в них и не нуждалась.
Стася даже не представляла, что такое обычная домашняя экономия. Она не смотрела на цену стиральных порошков, косметических средств, продуктов. Никогда не ходила на рынки, а только - в хорошие супермаркеты и покупала всё, что нравилось из того, что было необходимо или уж очень хотелось. Экономить пришлось только в «собачий период», но радость в щенячьих глазах искупала всё.
И даже тогда, взяв кредит в банке и отдав все деньги Любаше, она не прогадала, а выиграла, хотя меньше всего думала в тот момент о собственном кармане. Выиграла она путёвку в Египет на двоих на десять дней в лучший период – в мае месяце. Для них с Ерошиком, никогда не бывавших за границей, акция Сити Банка для своих заёмщиков оказалась настоящим подарком. Это купание в бассейнах и в Красном море, разнообразие шведского стола, обилие фруктов и солнца, когда в Москве только распускаются листочки и начинаются возвратные заморозки, показалось настоящим раем.
Те дополнительные проценты, которые должна была заплатить Стася банку за пользование кредитом, по её мнению, с лихвой окупились.
- А сами деньги? Ведь пришлось отдавать? – спросит меня дотошный читатель.
- Пришлось отдавать – отвечу я. Только Станислава в процессе трёхлетней отдачи денег из маленького простого работничка превратилась в большого начальника с ежемесячным окладом, равным почти половине всего того кредита.
Ещё в далёкой молодости, когда она очутилась лицом к лицу перед возможностью впасть в полную нищету и невозможностью уходить из дома на работу, пришлось что-то срочно придумывать. Она и нашла себе работу на телефоне, которая заключалась в умении собирать информацию от населения и предприятий об их потребности в вычислениях машинным способом и сбора информации о тех программных продуктах, которые бы им хотелось иметь.
В то время это было начало начал всеобщей компьютеризации страны. Приходилось долго объяснять отдельным организациям, зачем это всё им надо и что это даст. То ли она умела хорошо объяснять, или, скорее всего, - хорошо выслушивать, но фирмы, занимающиеся разработкой и внедрением этих самых программ, очень ценили труды Станиславы. Она с годами сама прекрасно научилась разбираться в особенностях предлагаемых продуктов и уже выбирала тех производителей, которые казались ей особенно продвинутыми и оригинальными. Что-что, а поле клиентов у неё было обширным.
Она получала проценты с продаж, и всё её устраивало.
Когда судьба поставила её перед фактом ежемесячных выплат банку за кредит, и, как назло, в это время на рынке программного обеспечения возникло затишье, один знакомый, которого назначили директором одной из подобных фирм для внедрения совсем нового продукта в области бухгалтерского учёта, предложил Стасе пойти к нему замом, зная её базу потребителей.
Оклад был совершенно смешной, никогда бы раньше Станислава не согласилась ездить каждый день на работу за такие маленькие деньги. Но выхода не было. Проценты от продаж – это поддержка, а стабильная, пусть и маленькая зарплата – более надёжное основание семейному бюджету.
Она недолго там проработала. То ли продукт был не тот, может, учредитель был не серьёзен, а скорее всего, что Станислава почувствовала под своим крылом новый сильный поток, и её понесло вверх.
Она грамотно составила своё резюме и разослала по электронной почте во все более-менее сходные конторы, не скрывая высокий потенциал своих потребителей.
Стася недолго ездила по собеседованиям. С записью в трудовой книжке – заместитель директора, все прекрасно понимали, что брать человека надо уже именно директором, что и сделал один очень крупный холдинг.
На факт отсутствия за её плечами высшего образования все закрыли глаза. Речь у неё была вразумительной, писала она грамотно, в лице сквозило такое понимание собеседника, как будто за спиной у неё была ещё и парочка аспирантур. Она прекрасно прошла испытательный срок, вдохнув свежие силы в новое направление холдинга, и ей увеличили оклад в два раза.
В это время уже давно закончивший школу Сергей тоже сделал резкий скачок в заработках. Они произвели в квартире евроремонт, накупили мебели и бытовой техники, приоделись. Можно было и отправляться в путешествия, только почему-то и у неё и у племянника нашлись другие интересы.
В принципе, держась за эту работу, она вполне могла теперь получить и высшее образование.
И сейчас, констатируя, что она не просто везунчик, а ещё, оказывается, и лодырь, Стася расстроилась. Ей стало стыдно за своё существование.
Она всегда считала, что раз мы не сами выбираем свою внешность, судьбу, положение в обществе, то главное в жизни – это идеально и достойно нести именно то, что тебе послано на сегодня. Она никогда не могла понять фразу «Полюби себя». Ей казалось это скучным, неинтересным и каким-то неполноценным.
Она до одури, до самозабвения любила саму жизнь и все её проявления, как в мире животных с растениями, так и в царстве людей. Жизнь в себе? Да, она это ценила, и не более. Себя в этой огромной многогранной и загадочной жизни? Но если часть чего-то начнёт до потери пульса любить самоё себя, то потеряет видимость того, целого, потеряет с ним связь, упустит основной смысл, ради которого всё и было затеяно, а потом просто отпадёт за ненадобностью, даже не познав первоначального замысла. Это ей было ясно как дважды два.
И поэтому, когда абстрактная любовь ко всему миру воплотилась в любовь к конкретному лицу, она почувствовала себя самой счастливой и самой несчастной одновременно. Суперлогичная Станислава понимала, что, в принципе, она совсем не знает Анатолия, ну не прожила она с ним бок о бок не только годы, но даже и одного дня.
Но когда она перешагнула порог того ресторана, и вошла в сказку любви, её душа навечно слилась с его душой. Разумеется, она не может сказать того же о нём, она этого не знает и не узнает никогда. Но с той поры она чувствовала его рядом всегда, везде и на любом расстоянии. Она знала его настроения, могла сказать в любое время суток, дома ли он, на работе, а если в другом месте, то даже в каком, плохо ли ему, хорошо, думает ли о ней, или увлечён другими мыслями.
Несколько раз она проверяла эти моменты и ни разу не ошиблась.
Ей казалось, что если кто-то из них даже уйдёт за ту невидимую черту, эта связь не прервётся.
Пусть скажет любой скептик, что это глупости, выдумки и так не бывает. Ну, что ж, самая простейшая реакция – отрицать то, чего не видишь и не слышишь. К такой реакции не стоит всерьёз и относиться.
На работе начали забывать о пропаже красавца Анатолия Васильевича, только не она, не Стася. С момента исчезновения он ей ни разу не приснился, не звал её, не просил помочь, и вот именно это было бесконечно страшным и неправильным, его не было рядом, душа её осталась одна.
Теперь она уже поняла. Именно перед взятием кредита для Любочки ей ещё раз снился тот сон. Всё правильно, всё логично. Её ждёт длительная полоса полной самоотдачи, в результате которой после всех стараний и забот объект не приближается к ней, а навсегда теряется в пространстве.
Наверное, многие были правы, она действительно – искательница приключений, и на данный момент она была готова к новому опасному периоду.
В раздумьях, куда пойти и с чего начать поиски, Стася пролистала последние газеты и решила начать с астролога.

Афанасьева Верочка нервничала и торопилась на работу. Начальство было в отпуске, и обязанности руководителя временно легли на её плечи. А тут ещё всё утро занял Пашка, с которым надо было сходить в поликлинику для сдачи анализов. Домой они уже вернулись, ну так и часы показывали одиннадцать с четвертью. Она, конечно, предупреждала, что немного задержится, но утро начинало плавно перетекать в полдень. Выйдя, наконец, за порог и поворачивая ключ в замочной скважине, она поставила перед собой жёсткую цель – домчать до метро за десять минут. И тут за её спиной, как всегда, кряхтя и ворча, возникла соседка квартиры напротив – Лидия Прокофьевна. Бабуля постоянно жаловалась на здоровье, работу социальных структур и, наконец, на саму жизнь, доставая при этом всех живущих рядом. Она уже полчаса стояла в карауле у глазка собственной двери, надеясь захватить кого-либо из соседей для помощи в снятии показаний электросчётчика. Пустяковый вопрос, но он абсолютно не входил в планы Верочки. Вера и так была на взводе, ей казалось, что бабушку быстрее прибить, чем вникать в её проблемы. Здравый смысл подсказал ей не делать ни того, ни другого, и, легонько оттолкнув соседку, она вырвалась через дверь многоквартирного холла к спасительному лифту. Лифт тут же и открылся, приглашая Веру в своё нутро, обрадованная женщина шагнула в пустую кабинку и, облегчённо вздохнув, нажала кнопку первого этажа. Двери плотно сомкнулись, и Вера стремительно начала приближаться к той финишной прямой, на которой она сделает рывок до метро. И вдруг произошло нечто, в её планы никак не входящее. Бесшумный скоростной лифт внезапно остановился и свет в кабинке погас.
– Что за безобразие! - возмущалась Верочка, нажимая все кнопки на панели и стуча в металлические двери. – Откройте немедленно, я спешу, лучше идти пешком, – кричала она через микрофон в диспетчерскую, так и не разобрав, слышно ли её.
Жила Вера на одиннадцатом этаже, и, предположительно, где-то на середине пути она и зависла. – Ну, что же это такое, что за хамство! – топала она ногами, наверное, в надежде, что лифт послушается и пойдёт вниз.
Топать было бесполезно, свет погас не только в её кабинке, но и во всём микрорайоне. Она впервые в жизни оказалась запертой в маленьком пространстве, да ещё и в абсолютной тьме. Если бы ей с самого начала кто-то сказал, что она проведёт в таком положении четыре с половиной часа, то она бы, наверное, головой и ногами пробивала металл, не задумываясь, кто из них кончится первым. Но ежеминутные надежды на лучшее продлевают нам жизнь и дарят время для привыкания к действительности.
Она достала мобильник, яркий экран напомнил о привычной деловой жизни вне пределов её досягаемости, но и она оказалась в подобной же зоне. – Чёрт возьми, даже позвонить не могу. Господи! Да что же это такое?
Она сложила трубку-книжечку, и тесное пространство лифта снова погрузилось в кромешную тьму. По всему подъезду стояла полная тишина. Почитать нельзя, позвонить нельзя, выручающий от скуки плеер остался дома. И она самым неожиданным образом оказалась лицом к лицу с собственным внутренним миром, тёмным и пустынным, как окружающее пространство. Где-то внизу ей послышались голоса, она, вдохновившись, напрягла слух, но опять всё стихло намертво.
Тишина и темнота её обволакивали полностью, казалось, впитываясь внутрь.
Как много в нашей жизни звуков и красок, но когда мы попадаем вдруг в тишину, в самое сердце этого вселенского организма, место, где и зарождается гармония звуков, слов и образов, мы теряемся напрочь. Во всяком случае, современная городская молодёжь совершенно к этому не готова.
Сначала ей стало страшно, она с радостью услышала бы хоть один человеческий голос, пусть даже маму с нравоучениями, или соседку с просьбами, но её желания окружающим пространством были проигнорированы.
Время как-то текло, но она выпала из этого счёта, какой смысл интересоваться положениями стрелок, если нет ориентиров от и до.
Походила кругами по лифту, но тьма не давала двигаться уверенно, а касаться руками стенок совсем не хотелось. Да и звук собственных шагов был странный, неприятный и мешал какому-то всплывающему изнутри чувству, будто она вот-вот что-то найдёт, и её разум за что-то ухватится.
Ухватиться не получилось, предмет не нашёлся. Одуряющая скука навалилась с новой силой. Чтобы совсем не умереть от тоски, она всё-таки достала телефон и впилась взглядом в изредка меняющиеся цифры, фиксирующие хоть какой-то порядок в мироздании.
Она никогда не думала, что минуты идут так медленно, стала прикидывать, а что же можно сделать за одну минуту, оказалось, что не так уж мало, особенно из того, что доставляет удовольствие, например, выпить стакан охлаждённого напитка, поцеловаться, услышать приятное слово или сказать таковое. Она поняла, что там, вне стен её темницы, жизнь идёт, никто и не замечает её отсутствия, всем, оказывается, хорошо и так. Она убрала телефон, теперь темнота ей не мешала, она наслаждалась состоянием всеми брошенной узницы, удаленной от людей на долгие годы.
Вот так, оказывается, всё могло идти своим чередом и вообще без неё, люди там живут, смеются, счастливы. В горле у неё сжался комок, который мешал дышать, она открыла рот, чтобы всё-таки набрать воздух в лёгкие, и вместо вздоха услышала всхлипывание, которое тут же и превратилось в рыдание. Состояние отвергнутости стало невыносимым.
Наревевшись вдоволь, она высморкалась в уже совершенно мокрый платок и поняла, что эмоций в ней не осталось. Никаких вообще. Она была согласна на всё, ноги болели, но если бы ей сказали, что стоять тут тебе ещё долгие годы, она не отреагировала бы никак. Ей было всё равно. Она ощутила в душе прозрачную чистоту и ухватилась за это чувство. Оно было приятным и не зависело ни от какого казуса извне, от любви или не любви окружающих, и даже от их существования. Она наслаждалась чем-то большим, чем окружающий материальный мир, собственное внутреннее пространство как-то зазвучало, и вдруг она поймала в себе звуки, складывающиеся в грустно-романтические стихи, и когда она собралась раствориться в них полностью, внезапно включился свет, раздались металлические стуки, и прозвучал глупый вопрос:
– А на каком этаже вы застряли?
Внутренний мир был приятнее этой закрутившийся внешней жизни. Она даже не стала никак возмущаться, когда её вынули, наконец, из кабинки. Молча пошла домой и легла спать уверенная, что увидит во сне нечто волшебное.


Пашка сидел в кресле возле окна. Гулять с Ириной Тимофеевной они не пошли из-за проблем с лифтом, телевизор не работал, света не было. Видимо, сегодня окружающее пространство то ли воспитывало, то ли наказывало одну небольшую часть одного большого города. Впрочем, всякие там проблемы с электричеством Пашку не задевали вообще. Последнее время он любил размышлять, особенно после посещения супер-бабушки. После той поездки не видел он уже ничего такого, к чему нельзя прикоснуться. Но память заставляла усиленно думать, он прекрасно понимал, что наблюдал лишь незначительную частицу невидимого, не прощупываемого мира. Он теребил пальчиками шероховатый листок герани, растущей на подоконнике, и глядел за окно. Небо было затянуто тучами и кроме верхних этажей соседних домов, смотреть было не на что, тогда он переключил своё внимание целиком на растущую в горшке герань.
Дети не умеют любоваться природой. Дети умеют непредвзято смотреть.
Неровный, словно подломленный в нескольких местах ствол, расходящиеся в разные стороны ответвления, красивые полукруглые листочки с краем, как у нарядной скатерти из запасов Батани, отцветающие гроздья и вновь формирующиеся зонтики – так интересно всё расположено. Словно специально задумано, чтобы захватить всевозможные уровни пространства, вобрать в себя больше точек окружающего мира.
Пашка смотрел и смотрел на растение, он перенёсся мысленно к его листкам, наслаждаясь своим соединением с многочисленными его ворсинками. И казалось, что это уже не его взгляд обволакивает стоящий в горшке цветок, а нежная ласковая зеленоватая структура обнимает его.

И тогда эта древнейшая из существующих на Земле разновидностей жизни посмотрела на него.
А ведь другой, не понятый нами мир смотрит на нас ежедневно. Мы ломаем его, сажаем, трогаем, срезаем с него самый цвет, вообще используем всячески в своих интересах. Но вот понять его мы не в состоянии.
Тело этой нижней части всего Мирового Древа Жизни едино и занимает почти всю территорию Земли, заползая в каждый маломальский уголочек, имеющий хоть какой-то кусочек питательной среды. Собственная нервная система у всего этого тела существует, а вот сознание, разум этой структуры один, он подвижен и гибок, может плавно перетекать на самую периферию, к конкретному растению или даже листку, а может отхлынуть далее самых высоких деревьев или ниже самых глубоких корней.
Разум этот мудр и гораздо ближе к имени любого из звучащих на земле божеств, чем даже мы можем себе представить. Да потому что он не угасает и не претерпевает изменений с отмиранием отдельных его частей. И части эти в свою очередь могут служить этому могучему сознанию глазами – органом, который не только способен зрить, но и излучать частицы своей жизни.
Дорогой мой читатель, а ты находился в помещении, где нет ни одного растения? Правда, хуже, чем в пустыне? В ней есть солнце, которое искупает недостаток всего остального, пусть даже и с лихвой.
Итак, две параллельно существующие стихии в разных образах смотрели в глаза друг другу, и в разуме каждой из них происходила своя работа.
Древняя растительная структура до слёз, которые можно наблюдать по утрам на листочках, жалела живущую рядом по соседству форму жизни. Её представителям были подарены конечности и возможность передвигаться. Но, несмотря на это им явно не повезло.
В земную жизнь они так же попадают в виде семян, но, в отличие от растений, очень многие из них и обратно в небытиё уходят, оставшись не более чем семенем и даже не поняв этого.
Набухшее семя – это был средний показатель жизненных продвижений перед уходом из зоны видимости, даруемой им. Показавшийся росток – более редкое достижение и, как понимал этот мудрый разум, - и цель их посева именно сюда.
Семенам с хорошим ростком давалось извне мирозданием всё, чтобы он зеленел и набирался сил.
К тем же, которые не собирались прорастать, содержимое коих деградировало и уменьшалось, в отличие от их скорлуп, разрастающихся, откормленных, раскрашенных какими-то ими же придуманными способами, окружённых различными наворотами и прибамбасами для удобства и желания выделиться из общей массы, применялись иные меры.
Сначала их постукивали и потряхивали, затем начинали разбивать уже очень больно, некоторые помещались в среду, которая должна была истончить и разъесть эту чешую, эту шелуху, эту жёсткую границу между их маленьким ядрышком и окружающим широким пространством.
Ну что поделать, нельзя в этот мир, один из самых плотных во всём эволюционном многоступении, запустить зерно с интересной, рассчитанной на многие века программой, не защитив его предварительно плотной оболочкой. Верная гибель никому не интересна.
Да, эти семена изначально сыплются сюда на землю совершенно разные по размерам, цветам, толщине скорлупок со всевозможных ветвей Мирового Древа, попадают здесь в очень разные условия, всё это не главное. Основной смысл – прорасти вовне, раскрыть захватывающий дух потенциал их содержимого, а они, похоже, вообще об этом не задумываются, потому что внутренняя работа – она сложна, незаметна и слишком растянута во времени, да и первоначальное зрение у них с очень узким диапазоном восприятия. А игра в сравнения и отличия именно своей оболочки видна сразу и понятней их детскому уму.
Сколько же за свою жизнь повидал Растительный Разум зерен размокающих, сильно размокающих и, в конце концов, – загнивших.
Некоторые из семян совершенно закостеневают, а содержимое их иссыхает. Такие даже и не долбят, бесполезно.
Ему ли, одному из первоначальных созданий, не знать всей мощи сил, даруемых для их прорастания.
А уж терпение Высшего Творца и любовь Матери Земли, глотающей производимые этими двигающимися существами отходы и ядовитые загрязнения, его так и бесконечно удивляли.

- Вся беда в том, что каждого из этих семян-людей наделили своим, отдельным сознанием, – вымолвил бы древний растительный разум, вздохнув и пустив очередную слезу, если б умел говорить.
Я не могу сказать, что уловил ребёнок, пытаясь заглянуть в параллельный мир растений и чувствуя его силу. Глаза Пашки были опущены вниз, из них текли слезы. Бесконечная жалость к кому-то или к чему-то заполнила его грудь.
Часть разума Всеобщего Мирового Древа покидала на глазах зацветающую герань в отдельно стоящем горшочке, заметив напоследок, что семя, сидящее рядом в кресле, надтреснуло, и вблизи его сердца появился маленький кончик пока ещё белого ростка. Другое семя, проживающее в данной емкости и называемое мамой Верой, вернулось домой здорово набухшим.
Цветки герани, которые были плотным зонтиком бутонов четыре часа назад, полыхали ярким оранжевым цветом в полную силу своей природы.

А Татьяна Петровна, пропалывая на дачных грядках ряды морковки, никак не могла понять, почему не выходит у неё из ума та самая загадочная бабушка, знающая о планах Всевышнего.

Солори нежился, купаясь в лучах солнца довольно высоко от земной атмосферы. Сегодня он никуда не собирался лететь.
Да, неужто, Вы, мой умный и серьёзный читатель, и вправду думаете, что такое высокоорганизованное создание должно мчать куда-то, что бы найти искомое?
От избытка чувств, для разнообразия, чтобы подразнить наиболее инертных и ускорить химические реакции в более пытливых головах, летал этот любимец богов и мечта человечества.
Даже мы вышли на примитивный уровень беспроводной связи. А уж там…
Своего любимца Солори знал, когда тот был ещё в утробе матери. Сколько их, где, в каком возрасте и степень готовности каждого – всё это проверялось с жёсткой периодичностью. На сегодняшний день полностью готового экземпляра не было. В разных условиях развивалось десять кандидатов, двадцать пять должны были скоро явиться на свет. Но нет никакой гарантии, что полностью созреет хотя бы один.
- Да, уж, остальным Стреловодам гораздо легче, - пытался расчувствоваться Дар Богов, – их кормят такие массы людей.
Брезгливо и с желанием заткнуть несуществующий нос представил Солори огромные перекормленные тела Стреловодов, а скорее – Пастухов сонливой тупости, обмана, жадности и зависти. Их крепкие объятия для земли уже перерастали в удушье.
Содрогнулся Любимец Богов, вспомнив окровавленные рты Ведущих и Мечущих свои стрелы в области войн, насилия и воровства. Кровопролитие питало их сущности, помогало разрастаться и, в итоге, приводило к новым и новым жертвам.
Удивляли и бесконечно веселили нашего эстета раскормленные сгустки Водителей азартных игр, компьютерных зрелищ, тех, кто учит кого-то и лечит от чего-то.
Недоумённо наблюдал он со своих высот за Водящими по жизни властолюбцев, чревоугодников, бездельников, лиц, потонувших в пьянстве и наркотическом дурмане. Бессилие передавалось им от собственных пастырей. Не удивительно, ведь самим Водилам приходилось работать днём и ночью, не покладая рук, чтобы сохранить и приумножить своё поголовье. И не брезговали они при этом ничем.

Любимый мой, дорогой читатель, задумывался ты хоть раз, кого откармливаешь своими мыслями, чувствами, словами, поступками, отпущенным тебе временем? Если потребитель невиден, это не значит, что его нет.
Ни одна даже быстро промелькнувшая мысль, ни одно пусть и невзначай брошенное слово, а тем более – намерение или уже поступок не исчезают просто так. Вокруг масса заглатывающих, ждущих второго куска и провоцирующих на следующее подобное действие. Ведь никто не хочет, чтобы его пища кончалась.
Ах, сколько же людей, говоря о своей свободе выбора, кормят ту сущность, которая как раз и держит их долгие годы взаперти под большим замком.

       Есть ли у Солори враги? Врагов, пожалуй, нет. Но очень многие его потенциальные воспитанники, не успев набраться дивного аромата и создать пространственный кристалл диковинной красоты, сворачивают в сторону и навсегда теряются в сомнительных толпах. Ну, что же, это их свободный выбор, и вряд ли ему, Солори, придётся по вкусу объект, приведённый к нему насильственно или под страхом чего бы то не было.
Увы, многие его любимцы мужского пола не проходят безболезненно период юности и съезжают в крепкие колоритные объятья Стреловода Сексуальных Разнообразий. Солори терпеливо ждёт десятилетия, насылает периоды, в которые можно одуматься, но выйти на свет и вздохнуть свободно многие из них уже не могут. Женская часть, глядясь в зеркала, барахтается в обширных образованиях Желающих Выглядеть и не пытается оттуда выплыть.
Кого ты напитал, с тех рук кормишься и сам. Видимо, их устраивают те блага, которые ниспосылаются с собственных пастбищ – рассуждал о людях Солори, который был не очень силён в их приземлённой психологии – не могут же они не понимать, насколько интересней, разнообразней и богаче мир вне их клетки.

Вновь и вновь десятилетиями кружит Солори над поднимающимися и вновь опадающими волнами целых поколений людей, видя их истинных Кормильцев.
Нет. Он не жестокий изгой. Иногда захаживает в гости полюбоваться коллекциями и даже дружит с некоторыми Стреловодами на Пегасах из мира поэтов, музыкантов, художников и мудрых философов. И объект для Солори нужен не мимо всего этого, а выше перечисленных достоинств, плюс свой особый аромат и штучное исполнение.
Наверное, - он был изысканным гурманом.
И даже сейчас, страдая от голода одиночества и избытка не отданных сил, он жалел пасынков Косности, Узости и Строгого Рационализма.
- Неужто так трудно догадаться, что, уделяя чересчур много сил экономии и жёсткому расчёту, человек навсегда закрывает перед собой двери настоящему богатству и счастливым сюрпризам судьбы, типа меня, – измышлял в данный момент Солори, подставляя солнышку прозрачную спинку.
Точно так же с фирмами и даже с государствами. В стране, где все только считают, пересчитывают, проверяют и контролируют, не может быть Создающих.


Примерно в том же ключе рассуждал сейчас Сергей Шаран, сидящий на летней террасе дорогого ресторанчика в центре Москвы. Он уже битый час пытался подобрать вариант страховки автомобиля одной, ну очень придирчивой молодой даме, предоставив ей все возможные и невозможные скидки в надежде на скорое освобождение. Но вырваться из рук Ольги Валерьевны, сотрудника бухгалтерии крупной аудиторской фирмы, было не так-то просто. Она очень хотела застраховать автомобиль, но пыталась сэкономить и урвать хоть кусочек буквально на всём, не желая понимать, что так не бывает и ни к чему хорошему привести не может.
Сначала, в целях экономии, она купила трёхлетнюю машину, потом пришлось в ней что-то поменять, а теперь, как выяснилось, и страховка на машину не первой свежести стоит дороже.
- Нет, ну это совершенно безумные деньги, - говорила она, теребя замочек сумочки, по расцветке которой можно было догадаться, что стоимость её опускалась не единожды.
- Можно платить частями, – попытался облегчить задачу Сергей, потягивавший через трубочку свежевыжатый морковный сок, думая, что и её голове воспринять сумму лучше порциями.
- Какая разница, частями или сразу? Всё равно это очень большие деньги для страховки, – свои притязания она запивала маленькими глоточками капуччино из беленькой кофейной чашки.
Сергей, работая с ней не первый год и каждый раз мучаясь ещё и с выплатами, которые обычно в несколько раз превышают поступившие платежи, уже был абсолютно уверен, что в этом году её ждёт не одна авария. Он не мог понять, зачем вообще покупать машину, если нет свободных денег на очень хороший автомобиль с полным его обслуживанием и содержанием. Своё личное время и внутреннюю энергию он бы никогда не стал тратить на решение этих постоянных проблем, особенно живя в таком дорогом и забитом транспортом городе.
- Вы вписываете в страховку супруга, который только что получил права на вождение, не принадлежите к числу безаварийных клиентов и не хотите брать франшизу. Ольга Валерьевна, какое-то разумное решение вы должны, наконец, принять. Бесплатно вас никто не застрахует, а дешёвые компании – они подозрительны. Вы знаете поговорку – «Скупой платит дважды»? – хоть как-то пытался Сергей обрисовать ей всю картину, отодвинув стакан с морковной пеной на дне.
- А сколько я плачу за вписанного мужа?
У Сергея ёкнуло сердце за её бедного мужчину:
- На двадцать процентов страховка дороже.
- Хорошо, пока не будет двух лет стажа, вписывать не будем – произнесла Ольга, наконец, приняв решение и поставив опустевшую чашку на блюдечко. – Оформляйте, плачу сразу всю сумму.
- Силы небесные! Откуда придёт опыт, если не сидеть за рулём самому? И что случится с ними, когда через два года он сядет за руль, не заплатив за ошибки новичка? И не надо меня считать инициатором их ближайшего развода, – такой внутренний монолог отдавал невидимым кормчим Сергей, оформляя страховой полис. - Как же трудно работать с людьми, особенно узкомыслящими и твердолобыми.
- Как тяжело было всем богам, приходящим на помощь людям, - думал Сергей, шагая до ближайшего метро, чувствуя, что вкруг головы разгорается голубой нимб.
- Стоп, стоп, Серёга, - сказал он сам себе, – ты – малая песчинка в песке прибрежного океана, и не более того. Нимб пропал, на сердце стало легче и свободней.
Последнее время он отрабатывал приёмы борьбы с возникающей неизвестно откуда гордыней.

Станислава Сергеевна, просмотрев все утренние новости, выключила телевизор, поправила возле зеркала чёлку, подкрасила губы, улыбнувшись сама себе, и уселась с телефонной трубкой за письменный стол, заваленный газетами и журналами. Неизведанные дали ждали её действий.
Сначала она дозвонилась в какой-то салон, ей назвали ничего не значащую для неё фамилию астролога и записали на завтра на пятнадцать часов, сказав, что в её распоряжении будет ровно сорок минут.
- Нет, извините, пока меня не записывайте, я позвоню позже, - сказала испугавшаяся пунктуальности Стася. Такая жёсткая постановка вопроса её данному настрою полностью противоречила.
В следующем месте повторилось то же самое, другим было только имя астролога. Станислава поняла, что не там смотрит, и от больших объявлений в рамочках переключилась к маленьким однострочным, где основную нагрузку на себя брал именно номер телефона. Трубку взял молодой человек и ярким украинским говором поведал, что он и астролог, и чародей, и потомственный знахарь. Станислава в свою очередь поспешила отказаться от всех предложенных услуг. И когда, наконец, на том конце провода она услышала спокойный старческий голос, не пытающийся рекламировать себя, а задушевно спросивший – «И что бы вы хотели узнать?» - она поняла, что попала по назначению. Коротко поведав о пропавшем знакомом, она поинтересовалась возможностью как-то прояснить ситуацию и требованиями к ней, Стасе.
- А время и место рождения вашего знакомого известно? – поинтересовался неторопливый, чуть подсевший голос.
- Время? А что, это так важно? – спросила она, упав духом.
- Очень важно. Но если вы знаете определённые узловые даты его жизни и принесёте фотографию, то время можно и вычислить.
Стася порадовалась и поняла, что не зря хранит копии листков его собственноручной автобиографии, доставшиеся ей в результате трёхчасовой замены сотрудницы отдела кадров.
- Давайте сделаем так. Вы мне продиктуете всё, что знаете. Завтрашний день я посвящу расчетам, сегодня я занят. А послезавтра, когда я уже буду владеть информацией, приезжайте ко мне, – толково объяснил голос астролога.
Стасе представилась сложность сути этого процесса, и она поразилась каким-то сорокаминутным сеансам.
- Отлично - ответила она, – а в какое время лучше приехать?
- Как вам удобнее, я никого на этот день приглашать не буду.
- Я приеду утром к десяти, говорите адрес, – и Станислава застрочила карандашиком, представляя, как она, выйдя из метро, повернёт налево и пройдёт до второго переулка. В ней проснулась надежда.


Дверь открыл седовласый мужчина, возраста от шестидесяти до семидесяти, ростом - чуть выше среднего, с проницательными, очень светлыми и глубокими глазами. Интерьер квартиры, конечно, не был совсем нищим и обшарпанным, но всё же оставлял желать лучшего, хотя в доме присутствовали и дорогие, и даже очень удобные вещи. Было уютно, пахло стариной и комфортом. Свежевыстиранная рубашка астролога местами была просто ветхой, а тапочки, видимо, очень любимыми, потому что от них давно осталась только половина, и ногам в полосатых носочках тоже выпало счастье лицезреть Станиславу. Раскусив его пренебрежение к материальному миру, Стася поняла, что узнает сегодня нечто серьёзное.
- Заходите вот сюда, – показал он на одну из комнат двухкомнатной квартиры, - присаживайтесь в кресло.
На письменном столе стоял включённым компьютер свежей модели, на экране светились разноцветные линии, пересекающие занимающий всё светящееся пространство круг, по краю которого были нарисованы знаки Зодиака.
- Вот его фото, – тянула руку Станислава, глубоко утонувшая в мягком кресле.
- Так, понятно, я уверенно выбираю один из трёх предполагаемых асцендентов, – произнёс удовлетворённо формирующийся старец.
- Простите, что вы выбираете?
- Асцендент, ту временную точку, с которой начал свою земную жизнь ваш знакомый, внешность которого и является её зеркальным отражением.
- Так это он является отражением какой-то небесной точки?
- А вы думали, что извечные точки небесной эклиптики должны отражать нас? Конечно, эго у людей немыслимо раздуто, но надо же уметь находить разумный компромисс, – мягко говорил астролог, и глаза его засветились неземным теплом.
- Что я вам могу сказать, ваш знакомый является любвеобильным баловнем фортуны. Венера в его гороскопе ярко выражена и занимает прочное положение. Юпитер тоже хорош и силен, значит, у него всегда руководящие должности, тем более что Сатурн, планета уединённого саморазвития, в данном случае слабый и не создаёт препятствий в социальном продвижении. Детей ваш объект, скорее всего не имеет, так как в его пятом доме много противоречивых планет, или, возможно, он давно с ними расстался, и взаимного интереса у них нет, – чётко резал фразами современный Нострадамус.
В принципе, основные вехи его биографии Станислава рассказывала, и ничего сверх обычного астролог не произнёс, но она чувствовала, что за всеми этими названиями планет и какими-то домами кроется целый мир, из которого можно выудить массу настоящих ценностей. И она твёрдо решила вытянуть всё, что сможет.
- Хорошо. Я поняла, что человек рождается уже в какой-то конкретной точке пространства, и оно, это пространство, формирует индивидуума в уже определённом, заданном ритме и темпе. И характер воздействия планет, которые дают свои качества и даже судьбу, уже расписан в связи с их положением на небосклоне именно на этот момент, так?
- Вы удивительно быстро схватываете и умеете выделить самую суть, приятно разговаривать с такой клиенткой, – улыбался ей немолодой астролог, показывая ряд белых и ровных зубов.
- Интересно, собственные? – подумала польщённая похвалой Стася. - Очень похожи на настоящие, да и не производит он впечатление человека, вкладывающего силы в свою внешность. Вслух она произнесла:
- А развитие событий и их итог тоже можно трактовать так же чётко?
- Милая дама! А вы знаете тот главный вопрос, на который должна отвечать астрология?
- Так подскажите – тоже улыбалась, показывая зубки, Стася. Они были свои, но с хорошими дорогими и незаметными пломбами.
- Астрология должна отвечать на вопрос - «когда». Вот её основная функция. И если вам какой-нибудь астролог скажет, что в такой-то день вы выйдете на улицу и досконально, вплоть до заключительного аккорда расскажет цепь событий того злосчастного дня, бегите прочь от этого предсказателя, запомнив только дату. Характер событий можно всего лишь предполагать по тем домам, в которых будут находиться планеты, именно сегодня вступившие в конфликт в зоне земной сферы, а уж итог, развязка во многом зависит от самого человека, от его мировоззрения и степени готовности к данной ситуации. Иногда плюсы и минусы разгруппированы с точностью пятьдесят на пятьдесят. А потом, разве мы своим земным умом можем понять, где минус, а где плюс? То, что нам никак не хотелось делать в тот момент, но пришлось, может через годы обернуться единственным спасением. Нет, конечно, бывает и жёсткая постановка вопроса, когда ситуация однозначно очень плохая, но корни-то ситуации всё равно кроются в самом объекте… - он говорил и жил этими небесными теориями и планетными ориентирами. Жили его руки, выписывающие в воздухе замысловатые схемы, жили глаза, ставшие совсем прозрачными, с сузившимися, как остриё указки – зрачками - передвигающейся от планеты к планете; оживлённо стремилось вслед за глазами туда к небу и само лицо, разгоревшееся и помолодевшее.
- Это настоящий мастер своего дела, он живёт этим и счастлив – думала, слушая Стася. – У него в голове уже совсем другие понятия и ему, наверное, очень тяжело с такими невежами, как мы.
Она удивлялась - ей немало лет, она всегда много читала, но такая загадочная и древняя наука, которую жаловал сам Ньютон, прошла мимо.
- Я вас, наверное, совершенно заговорил, – извинительно улыбался этот загадочный мужчина – давайте вернёмся к вашей теме, а потом пойдём пить чай на травах.
- Мне очень интересно вас слушать, но моя тема – это больное, так что давайте лечить, – произнесла Стася, снова сконцентрировавшись на предмете.
- Вот смотрите, на момент его пропажи планеты выстроились следующим порядком – он нажал клавиши компьютера, чёрточки задвигались быстро- быстро и картинка застыла на том часе и именно того дня, когда пропал Анатолий.
- Вот, видите, – он показывал ей пальцем на определённые планеты по краям всего круга – Меркурий и Венера в соединении стоят в самом начале Четвёртого дома. Его личная жизнь и внешние контакты соединились в самой нижней точке гороскопа, лишая возможности собственной инициативы и придавая определённую слабость всей эмоциональной сфере. Плутон их бьёт квадратурой из Двенадцатого дома, дома тайн, колдовства, магических воздействий и не проявленных ещё вовне ситуаций. Альмутен его Первого дома, дома самой личности, стоит в Седьмом – доме партнёров, врагов, именно там, где он не принадлежит сам себе, но открыт воздействию окружающих. И стоит этот Альмутен под ударом квадратуры Узлов. Но больше всего меня беспокоит Вакшья.
- Подождите, подождите, Юрий Георгиевич, - забеспокоилась совсем ошарашенная Станислава, запутанная хитросплетениями ударов и новых слов. – А вот эта Вакшья, она вообще кто?
- Вакшья – это уже не планета. Это контролёр всей вселенной и встала она как раз на его Асцендент.
- И что она делает? Чем грозит? – спрашивала захваченная в бурный водоворот небесных рокировок Станислава.
- Она стирает, может стереть совсем, – сказал упавшим голосом, видимо, тоже зашедший в тупик астролог. – Вы поймите, Станислава Сергеевна, если бы я искал дату его естественной смерти, то на этом моменте никогда бы не остановился. В поисках дня насильственной смерти – тоже бы проскочил мимо. А здесь мы привязаны именно к определённому дню и даже часу и, фиксируя небесный расклад на это время конкретно для него, я только могу сказать, что произошло нечто совершенно странное, из ряда вон выходящее и человеческими понятиями труднообъяснимое, но корень всего таится в окружающих его женщинах.
- Может быть, инопланетяне? Окно-то было открыто, – прошептала Стася.
- Ну, только если у него был роман с инопланетянкой, – слегка усмехнувшись, произнёс погрустневший и постаревший астролог.
В принципе, всё это Станислава нашла в своей душе ещё тогда, в тот день, когда узнала о пропаже. Она тогда ещё поняла, что произошло нечто, и оно было абсолютно незаконным с какой-то более высшей точки зрения. Сейчас её догадки подтвердились окончательно.
- Ещё я могу сказать, что посеяно это событие было за девять дней до случившегося. Ситуация немного прояснится двадцать девятого августа сего года, а в сентябре нагрузка по разрешению вопроса ляжет на вас, Станислава Сергеевна.
Стася сидела оцепеневшая, она предвидела и это, только без конкретных дат. Помолчав немного, произнесла:
– А вот эта цикличность, временные интервалы, периодичность… не знаю, как правильно выразиться, она присутствует всегда и во всём?
Она собралась затеять новый виток разборов, и, как вы уже заметили, мои дорогие читатели, Станислава всегда наступала на собственные проблемы, превращая их в ступеньку, ведущую выше, к задачам мирового масштаба.
Они прошли на малюсенькую кухню пить чай.
- Да, эти циклы – это и есть один из смыслов астрологии, – говорил Юрий Георгиевич, колдующий над чайничком. – Я же говорил, главное – «когда». Даже если вы достанете просьбами самого Господа, и он решит пойти вам навстречу и облегчить жизнь, его послание к вам, вернее материальное воплощение его помощи может до вас дойти только в определённый момент, когда планеты, словно проводники того небесного электричества, создадут определённую цепь. Вот эти моменты и должен находить астролог. Всё материальное не делается просто так, нужно расставить в определённом порядке все излучатели сил. Наша жизнь также разбита на определённые этапы, иногда нам устраивают проверки, дают контрольные задания и наше решение этих задач определяет дальнейшее существование, так сказать - «Быть или не быть», нужны ли мы дальше, или пора на переплавку, кому-то – на заслуженный отдых. Но это уже та сфера, куда смертным дорога закрыта. К решениям сверху дорога закрыта, но к датам назначения контрольных мы должны быть готовы.
Станислава осмысливала всё сказанное, помешивая старинной мельхиоровой ложечкой ароматный чай.
- Так значит, Юрий Георгиевич, астрология – это не прикладная наука, а именно базовая, на которой всё и держится в этом материальном мире? Оно всё идёт по этим законам независимо от наших об этом знаний? И человек каждый свой шаг должен выверять с астрологом?
- Вы, как всегда совершенно правы, за исключением последней фразы. Человек очень редко должен ходить к астрологу. Астрологию надо преподавать с детства, в младших классах.
- Серьёзно? Это же очень сложная наука, – решив, что чай уже не горячий, произнесла Станислава.
- Поэтому и надо раньше начинать, – говорил астролог, поворачиваясь за сахарницей.
- А вы каждый день просчитываете свои действия по компьютеру? – Станислава отпила несколько глотков вкусного чайного напитка с травами.
- Никогда этого не делаю.
- К…?! – у Станиславы глоток застрял в горле. Она поставила чашку обратно на блюдце, откашлялась и всё своё внимание сосредоточила на сидящем напротив мудреце.
- Я назвал вам один из смыслов астрологии, но есть и второй.
- Да, - подумала Стася, на что-то он намекал такое в начале разговора, наверное, я уже устаю от новой информации.
Она села, как школьница за партой, скрестив на столе руки, и произнесла – Я готова вас услышать.
- Просто, когда человек выучит хотя бы основы этой науки, а в ней ещё много белых пятен, он будет знать основные законы миропорядка вообще, и его мысли и деяния будут соответствовать предъявляемым ему из космоса требованиям. Он будет вовремя попадать в нужные места, вокруг него будет складываться соответствующий коллектив, он поймёт, что его неудачи кроются в предыдущих ошибках, и будет верно их исправлять. У нас учат массу юристов, они изучают кучу (то, что нежизнеспособно, другим словом не назовёшь) законов, а основного закона, как надо верно жить, никто почти не знает. Люди кружат в постоянной суете, зарабатывают деньги на продолжение этой суеты, соответственно, суета ускоряется и становится более мощной, разнося в прах самого человека как духовный индивидуум, и как физическое тело тоже. Если в астрологии есть всего лишь белые пятна, то наши головы представляют собой сплошное белое пятно. Мы изучили жизнь на уровне простейших инстинктов и не более, отличаясь от животных только одеждой, наличием машин и зданий, загадили землю и очень много хотим, ни чем стараясь не платить. Разве я не прав?
- Я во многом с вами согласна. Все эти мобильные телефоны, компьютеры и машины, шикарные дома и наряды, придуманные, чтобы облегчить нам жизнь, съедают время и силы на зарабатывание для них денег. Мы живём для них, а не для себя, не видя сутками своих детей и мужей. А вечером включаешь телевизор, слышишь призыв – «Ты этого достойна!» - и рвёшься снова в бой за очередной ерундой, – заблестела глазами Станислава. - Я не о себе, я вообще, я то стараюсь...
- Я понимаю, Станислава Сергеевна, что не о себе вы говорите. Вам-то, как раз, видите, астрология была не очень и нужна, потому что мыслительный ваш процесс уже близок к пониманию определённых законов, то ли от рождения, или в процессе жизни, это сейчас неважно. А наши дети и молодёжь? Вы помните, что даже в те советские времена у каждого научного сотрудника были библиотечные дни, в которые он был обязан заниматься саморазвитием. И с точки зрения астрологии, это очень правильно, есть периоды отдачи, есть стадии накопления. Суеты было меньше, фильмы интереснее, воздух – чище. Сейчас, конечно, есть определённые плюсы, отрицать их нельзя. Но чтобы мы не решали с экономикой, как бы ни задумывались над экологией, пока в головах людей нет порядка, не будет его и вокруг. Не станет воровать человек, зная, что, превысив своё – он и его дети навсегда получат проблемы с глазами и руками, вплоть до полной потери оных.
Он сделал ещё глоток и продолжил:
- Человек, изучающий Космический Закон, знакомый с понятиями равновесия противоположных домов, прекрасно уже понимает, что если перенасытился какой-то из его домов тем-то и этим-то, то на определённой фазе жди активности противоположного дома, причём действие это по отношению к тебе будет почти насильственным.
У Станиславы замерло сердце, она опять вернулась к теме пропавшей любви.
- Значит, вина Анатолия во всём этом была? – произнесла она тихо и почти обречённо.
- Безвинно пострадавших нет, и не бывает. Человек, умеющий находить во всём золотую середину, неуязвим, если сам не захочет вступить в сражение.
Наступила полная тишина. Станислава поняла, что получила достаточную порцию информации для дальнейших размышлений. Хотелось спросить что-то ещё или выяснить туманные представления о неразгаданных тайнах. Она раздумывала, стоит ли начинать, и, если стоит, то с чего.
- Вам подлить ещё чаю? – спросил будущий мудрый старец.
- Да, хорошо, спасибо, – и решив, что раз они находятся на одной волне, то можно и продолжить, сказала:
- Раз мы все являемся прототипом точек Вселенной, где идёт постоянное движение и даже боевые противостояния, и являемся участниками этого действа силой влияющих планет, а результат часто зависит от нашего конкретного выбора в каждое мгновение жизни, и сказывается это на материальной жизни, когда планеты выстраиваются соответствующим образом, значит, основную свою энергию надо направлять туда, в этот невидимый нами, но действенный мир, даже если ты хочешь сделать красивее вот здесь, в этом мире, рядом?
- Безусловно.
- Значит, если я хочу, чтобы вокруг росли цветы и пели птицы, я должна над этим работать где-то там, в невидимом мире? Читать молитвы, мантры, медитировать? И всё это произойдёт?
- А руки и ноги нам зачем дали? Никогда не произойдёт, пока не сделаешь всё возможное сам. Что выше физических сил - к тонкому плану. Станислава, ну вы забыли правило золотой середины. Да и хотеть вообще ничего не надо. Представьте себе армию в битве, где каждый боец захотел чего-то своего, это дезертир. Или большой слаженный организм, где каждый орган начнёт требовать нечто ему желаемое, не учитывая общих потребностей. Это элементарные вещи, Станислава Сергеевна, и вы их прекрасно знаете.
- Простите, я, наверное, утомилась. Далеко не каждый день приходится вести такие серьёзные разговоры. А что вы можете сказать об инопланетянах?
- Ну, параллельная рядом какая-то цивилизация и что здесь такого? У них есть своё место во всей этой схеме и одному создателю мы с ними принадлежим. Будет сверху сигнал, что нас пора завоевать, значит завоюют. Бояться надо собственных мыслей, поступков и намерений – всего того, что ткёшь на тонком плане. Будут наши мысли сильней и чище, оставят нас.
- Хорошо, Юрий Георгиевич, а можно последний вопрос?
- Разумеется, можно. Только не забывайте, что я всего лишь человек, а не высшая инстанция.
- Что вы можете сказать о переселении душ и прошлых жизнях?
- Ну, конечно, своя специфическая эволюция в этой области идёт. Только ни в коем случае не думайте, что одна и та же душа всё ходит и ходит по кругу, никому это не нужно. Только самая маленькая, микроскопическая часть души, её зерно бессмертно и воплощается снова и снова, но оно мало по сравнению с астральными, ментальными и прочими тонкими телами, в которых в основном и прибывает наше сознание и память. Зато стоит оно дорогого, не у каждого оно есть, у многих только зачаток, и смысл земной жизни в его пробуждении и росте. И посылается оно на землю именно в те условия, которые и нужны конкретно ему, отсюда и важность даты и времени рождения.
Когда Станислава вышла на улицу, уже шёл дождь. Она настолько была захвачена услышанным, что даже не стала доставать из сумки зонтик. Ей казалось, что на неё падают слёзы всей нашей многострадальной земли, и ей было приятно ощущать эту близость.

Татьяна Петровна после поездки к необычной бабушке, выяснив, что Веру мучили проблемы с тем самым зубом, покопавшись в родословной и застопорившись на процессе познавания имён и биографий подкузьмивших их семью предков, впустила, наконец, в свой внутренний мир пока ещё неизвестного будущего мужа. Расставшись давным-давно с первым супругом, отцом Веры, зная, что он женился повторно на более молодой женщине, только почему-то сейчас здорово пьёт и в результате мучает окружающих проблемами своего рассудка, с которым, говоря прямым текстом, иногда не дружит, радовалась, что удачно вышла тогда из обречённого на развал союза. Потом был пройден этап большой любви с человеком женатым и обещавшим остаться с ней, поставив на ноги своего ребёнка. Ребёнок тот давно вырос, а с любимым человеком они удалялись друг от друга всё стремительнее и стремительнее. И сейчас, когда она полностью привыкла к своему одиночеству и, соответственно, - свободе, окончательно решив, что все её мужчины уже прошли мимо и, видя в них больше минусов, чем плюсов, вдруг задумалась, а нужен ли ей всё-таки муж и каким бы она хотела его видеть. Думала она об этом постоянно, передвигаясь по насыщенной людьми и отрицательными эмоциями Москве с тяжелыми сумками в заполненном транспорте, хлопоча дома между плитой, раковиной и холодильником, и даже засыпая ночью, и просыпаясь по утрам, готовя силы к новому, пока не прожитому дню. В этом тумане неизвестности начинал всё чётче проступать контур того мужчины, который мог бы остаться с ней рядом на всю оставшуюся жизнь. Он виделся непьющим, с постоянной работой, умным и добрым, к нему можно было бы прислониться, закрыть глаза и ощутить рядом не только тепло, но и верное доброе сердце. Хотелось, чтобы он был приятной благородной наружности, с хорошей речью, обязательно – с отличным чувством юмора, не лысый, не больной, желательно с автомобилем, так как поездки на дачу электричкой уже утомляли. Через несколько недель такой внутренней работы Татьяна Петровна уже совершенно ясно видела его облик, даже могла составить фоторобот присутствующего постоянно в её мыслях человека. Она была согласна на мужа, более того – она желала, наконец, скорее видеть этот объект рядом. Дочь и внук, ставшие последнее время более спокойными и организованными, не отвлекали её от любимой, заполнившей весь внутренний мир темы.
И однажды, поздним вечером, когда за окном громыхала гроза, а она стояла в мягких тёплых тапочках у раковины, освещённой красивыми, встроенными в верхнюю панель кухни фонариками, и до блеска натирала любимую кастрюльку, напевая о том, что «в небе парила перелётная птица», раздался продолжительный звонок в дверь. В тапочках и фартуке поверх хлопкового домашнего брючного ансамбля вышла она в их многоквартирный холл, прошлёпала к входной двери, повернула ручку замка, одновременно интересуясь, кто же там, и распахнула, наконец, дверь. Счастливой радостью взлетело ввысь сердце. За этими застеклёнными с ребристой металлической сеткой внутри дверями стоял вылитый он, её идеал, и улыбался.


Станислава третий день раздумывала о женщинах, выискивая конец хоть какой-то логической цепочки. Она не собиралась заводить знакомство с супругой Мареева, не хотела сойтись поближе с двумя или тремя поклонницами Анатолия Васильевича здесь, на работе, она слышала о них и давно всё рассмотрела. Сейчас много молодых красивых и очень красивых женщин, этим уже никого не удивишь. Это всё образы и образы, они создаются парикмахерами, модельерами, косметологами, даже воспитанием и внутренней культурой, зависят от рекламы, фильмов, книг и журналов. Эта поверхностная пестрота и многообразие в данный момент её не занимали. Станиславе хотелось постигнуть саму глубинную суть женщины, её роль в земной жизни вообще, и, более того, она осмелилась посягнуть даже на разгадку той высшей, космической миссии, возложенной на прекрасную половину человечества, ту нагрузку, которую она несёт в едином вселенском организме.
Ну, что поделать, Стася не только любила пофилософствовать, но и обожала широкие масштабы.
Она сходила в библиотеку и вычитала массу мифов, легенд и культов, не забыв Ведических Пурушу с Пракрити, китайские Ян, Инь, и даже нашла в астрологических учебниках о ночном светиле образы Чёрной и Белой Луны.
И вот какая интересная картина сложилась перед ней.
Непродолжительная, часто не доходящая и до зрелого возраста жизнь мужчины соприкасается с длинной мучительной, полной различных поворотов жизнью женщины. Мужчина – человек импульса, воин по природе, иногда его взращивают долгие годы, чтобы в одночасье он мог отдать свою жизнь за идеал, за родную землю, за ту же женщину. Он похож на стрелу, на падающее к земле семя и на пронизывающий пространство росток, тянущийся к солнцу в своём самоутверждении.
Тёмная, загадочная, принимающая и питающая, как почва, обволакивающая и насыщающая, как жидкость женская природа содержит в себе абсолютно всё, из чего и строится этот видимый материальный мир, разбуженная активным мужским импульсом, она просыпается и начинает своё длительное, растянутое, но основополагающее действо. Почва создаёт росток, его величина и насыщенность зависят только от неё. Семя гибнет без почвы. Незасеянная почва просто спит. Да, присутствует ещё нечто высшее, невидимый нами мастер, садовник, и рассуждать о нём своим человеческим умом невозможно, а значит – не надо. Но то, что сила и направление выпущенной стрелы напрямую зависит от лука, а качество музыкального инструмента непосредственно влияет на извлекаемый из него звук – эти понятия трудно оспаривать. И то, что нам мудрецы и пророки толковали на таких простых примерах, опускаясь до уровня наших умов, работает и в более высоких и тонких духовных сферах - это тоже понятно. Именно женщина создаёт мужчину своими мыслями, желаниями, образом жизни, интересами. Воспитанию женщин уделялось величайшее внимание во всех культурах, и именно женщину соблазнял змей в библейской истории о яблоке. Поселил зло в женщине – загубил весь род.
Станислава не стала вдаваться в тонкости религий, очень жёстко держащих в узде женщин, ввиду недостатка знаний, но поняла чутьем, что всё это неспроста и что-то очень важное во всем этом кроется.
И что же может сделать женщина? – спрашивала себя Стася, и себе же отвечала, что женщина может абсолютно всё. Ни один мужчина не в состоянии додуматься до таких изощрений, на которые способна она. И вся вина за происходящие вокруг несуразицы лежит только на женщине. Обольщая окружающий мир, пытаясь сразить мужчину, она и сразила его, - получила то, что есть.
- О, господи, о чём же они думали? – вслух произнесла Стася, вдруг увидев внутренним взором узкий кружок изысканных древних женщин, хотя область фантазий никогда и не являлась её сильной стороной.
Красавицы полулежали вокруг бассейна, источающего цветочные ароматы, вкушали сладости и рассуждали, смеясь, о своём, о женском. Светлая ткань с красивым золочёным орнаментом полностью охватывала их тела, ниспадая струями к полу. Некоторые пользовались узкими кожаными ремешками, выпуская материю на свободу удивительными фалдами. Они увлеченно делились рецептами благовоний, пьянящих напитков, разжигающих страсть блюд. В воздухе мелькали смуглые кисти рук, движениям которых придавалось особое значение, на красивых лицах играли таинственные улыбки. Свобода в движениях ценилась всегда, и эпизоды обнажающихся периодически локтей и коленей навели на мысли, что они будут САМЫМИ УМНЫМИ, если доведут до совершенства тактику воздействия на мужчин. Главное - потом разобраться в своём узком кругу. О последствиях и последовательницах они и не думали.
Да кто же задумывается о дальнейшем, получая желаемое сейчас, сию минуту?
Что мы женщины вырастили – то и имеем, сами виноваты в нашей одинокой жизни и отвечаем за спившихся партнёров, не туда мы вкладывали свои силы и не в том соперничали меж собой, потому что ставили во главу угла их мужские слабости, - таков был конец её логической цепочки.


Итак, в проёме распахнутой двери стоял мужчина её мечты, широко улыбаясь Татьяне, он наиприятнейшим в мире голосом сказал:
- Принимайте ваше «чудо».
И тут Татьяна увидела, что держит он за ворот какого-то забулдыгу, который не может прочно стоять даже на коленях, и с этого «чуда» вода стекает ручьями, образовав уже целую лужицу возле дверей. Сердце её упало в бездонный холод.
- Что это? Кто это? – чужим, враз осипшим голосом произнесла обалдевшая Татьяна Петровна и прислонилась к косяку, тоже, видимо, теряя устойчивость.
- Нехорошо в такой ливень отказываться от недошедшего до дому супруга – идеальный мужчина, встряхнув за ворот пьянчугу, спросил у того – квартира - один, два, три?
Мокрое, уткнувшееся носом в угол создание, похожее на Татьянин идеал только отсутствием лысины, сразу вскинуло голову и, утвердительно закивав, прорычало
- Раз, два, три.
- Ну, вот, видите, всё сходится, – мужчина подбадривающе улыбался Татьяне, указывая на номер под её звонком. Он, по-прежнему держа за ворот, как тряпку, ввёз мужичка в их многоквартирный холл, показав всем хозяйкам этого этажа, как надо мыть пол на самом деле, потому что след от провезённого создания блестел идеальной свежестью.
И пока ошарашенная Татьяна Петровна, не сумевшая отмежеваться от номера своей квартиры, заторможено наблюдала, как её мягкие тапочки разбухали на глазах от впитавшейся воды, «мечта» произнесла – «Ну, бывайте!» и, прощально помахав рукой, навсегда уехала в лифте.

Мой дорогой, мой любимый читатель, знай, что если однажды ты почувствовал отсутствие ощущений холода или жары, духоты или сквозняка, холодных струй, льющихся тебе за шиворот, или палящего зноя над твоей головой, если ты не испытываешь голод, жажду и другие всевозможные послания организма, можешь легко перемещаться в пространстве, не прикладывая для этого каких-либо усилий, и у тебя совсем ничего не болит, то варианта здесь два: либо ты спишь, и это очень быстро закончится, либо находишься в преддверии своей вечной жизни. И если, прочувствовав прелести этого состояния, ты сможешь ещё представить окружающее - прозрачным, но не стеклянно-холодным, лёгким, как туман, но достаточно плотным, чтобы выдерживать всех, сюда попавших, ярким, но не режущим глаза, то вот оно - это Преддверие перед тобой.
Прямая, как стрела роскошная золотая лестница с бессчетным количеством ступеней занимает центральную часть этого Пространства. Уходя высоко вверх, она завершается круглой золотой дверью, притягательно мерцающей или пульсирующей в заданном ритме. Эта сладкая для сердца золотая дверь состоит из двух равных створок и заключена в такой же золотой обод, излучающий вокруг всерастворяющий свет. Остальное боковое пространство тоже никак не выглядит мёртвым или бутафорским. Вообще, в отличие от земной жизни, искусственного и застывшего здесь нет ничего. В данный момент эти, якобы стены, темновато-фиолетовые, словно тучи вечернего неба, напоминали бурлящую поверхность закипающей каши - кое-где периодически образовывались небольшие воронки, и из них вылетали белые пузырьки, которые тут же наливались серебром, которое, плавно растекаясь лёгкой искрящейся дымкой, освещало всю видимую территорию светом без теней и наполняло живительной энергией, необходимой для каких-либо действий. Через полупрозрачный, голубоватый, как каток, пол было видно, что смутные очертания лестницы продолжаются и ниже, а избыток серебристых искр тоже рассыпается далее, теряясь в каких-то других частях этого мироздания.
Из молочно-белого, округлого, мягкого, как облако, входа в Преддверие ввалилась непонятная парочка - пирамидка и тетраэдр, она полосатая, он – в крапинку.
- Вам на лестницу – произнесла Встречающаявсех, принявшая облик последней победительницы «Мисс Вселенная», как только светлая молочность округлого проёма потемнела от входящих. Оглядев гостей, она расслабилась и превратилась в полупрозрачный снежный шар. Её столик в виде белёсого сугроба и подобное ему кресло стояли правее золотых ступеней.
Два непонятных многогранника продолжали веселиться на светящемся полу, входя гранями друг в друга.
- Вам срочно на лестницу – синие искры полупрозрачного шара начали постреливать в сторону вошедших.
- Мы не люди, – морзянкой просигналили они, встав друг на друга.
- Раз возвращаетесь обратно, значит, только на лестницу.
И странная фигура из полосочек и крапинок покатилась вверх.
На десятой от высших золотых дверей ступеньке, а здесь счёт ступеням вёлся только от этого притягивающего входа, непонятная заштрихованная конфигурация распалась на два бесцветных прозрачных шарика, на седьмой – они исчезли совсем.
- Всё сделано чисто, босс, – докладывали из области пространства, параллельного седьмой ступеньке, но по ту сторону золотых дверей. – Объёкт доставлен по назначению, Замороку и Распомеха растворили, хаоса во Вселенной не оставили.
А Встречающаявсех тем временем удивлённо рассматривала другого вошедшего, на всякий случай приняв универсальный облик сидящей на камне Алёнушки у озерца, в которое стол мгновенно и превратился. Этот молчаливый и серьёзный вошедший поразил её сразу.
- Вы Кто? – вопросила она.
- Я действующий Ангел-Хранитель, мне есть что доложить Высшим.
- Вы Ангел? – от удивления она перестала держаться в форме, её брови поползли вверх, а потом и вовсе убежали. То ли расстроившись, а может, от желания выслужиться, Встречающая стала Встречающим и, превратившись в Роденовского «Мыслителя», связывалась с высшей инстанцией, бубня себе под нос:
- К нам земной Ангел, его следует принять. Что? Нет, нет, он не сбежал от своего подопечного. Взрослый, серьёзный, обладает собственным светом и очень-очень крупный. Хорошо, ждём.
И тут же откуда-то с потолка или с неба (Господи! Если бы и у нас всё работало так же чётко!), в общем – сверху явился сотканный из света юноша с лицом мудреца, идеальный в своём совершенстве. Он был окружён, как коконом, мерцающей оболочкой, то ли защищающей его в этом низшем пространстве, а, может - окружающих от изливающихся лучей вокруг этого Пронзающего Создания.
Этот посланный из Верхнего Мира удовлетворённо оглядел Ангела и произнёс голосом, от которого завибрировало пространство:
- Назови земное имя взрастившего тебя.
- Елисеева Станислава Сергеевна.
Сияющий посланник поднял руку, в которой тут же и оказалась малюсенькая, с металлическим отливом пластинка, похожая на симкарточку, которую он протянул Ангелу:
- Внеси сюда своё ходатайство.
Хранитель Станиславы, приняв этот чип, поклонился, прижав его к сердцу, и сразу же вернул обратно.
Светозарный юноша на какой-то миг завис в воздухе, сосредоточившись на возвращённой пластинке. Затем он взглянул на Ангела как-то даже удивлённо и спросил:
- А личного интереса в ожидаемом разбирательстве, как я понял, у неё нет?
- Совершенно верно, ваше Сиятельство, - ответил Ангел Станиславы.
Прекрасное, лучезарное лицо Посланного смягчило подобие улыбки, менее пронизывающим стал и свет, его окружающий. – Хорошо, мы займёмся этим в самое ближайшее время, возвращайся с миром.
И сузившись в яркий тонкий луч, посланник Высшего Царства исчез.
- Честь имею, – произнёс Ангел Хранитель Мыслителю и, не пользуясь входом или выходом, растворился в серебристом стекающем пространстве.


Николай Васильевич, которого угораздило быть похожим на идеал Татьяны Петровны, мчал по ночным московским улицам на такси и не мог понять, как же так, что он, прибывший сюда, в Москву в срочную командировку, и его местный деловой партнёр - оба серьёзные и неглупые человека, могли запутаться в такой малости, как адрес. Ведь несколько раз созванивались, переспрашивали, записывали, и вот – пожалуйста – перепутать Ленинградское шоссе с Ленинградским проспектом, да ещё ночью и в такую погоду. Правда, и со связью творилось что-то странное, половина слов пропадала, эфир выдавал какие-то кваканья. И только выйдя из подъезда, подле которого он нашёл загулявшего и размокшего гражданина, он услышал в трубке чёткий голос того, к кому ехал так долго.
Господи! Хорошо хоть Ленинградский не перепутали с Ленинским, в этой Москве даже близко к полуночи бывают пробки, – сетовал идеальный мужчина, которому уже здорово хотелось спать.


Татьяна Петровна со слезами и стонами металась во сне.
Стянув с неизвестного гражданина до уровня, не переходящего приличий, всё мокрое, бросив под него телогрейку, укрыв стареньким одеяльцем и оставив незваного гостя похрапывать в холле, она заперлась в квартире, оставив двери холла открытыми, надеясь, что, проспавшись, это «чудо» уберётся восвояси.
Она накапала в лафетничек с водой валерьянки, выпила залпом, уткнулась носом в уголок подушки, взмолилась «Господи! За что?» и вот, наконец, уснула.
Сны, один другого тревожнее, бередили душу, заставляли вздрагивать и метаться по постели в поисках выхода. Сначала ей снилось, что она была вольным степным конём, их дикий табун поймали и, распределяя по конюшням, долго смотрели в зубы. Она вырывалась что было мочи, била копытом, но несколько любопытных глаз упорно таращились, крепко держа её морду с разведёнными челюстями, и, наконец, ласково шлёпнув по крупу, вынесли вердикт – «Здоровая кобыла, на ней пахать и пахать».
Затем, будучи уже в своём облике, она со шваброй и веником разгребала какие-то захламлённые лабиринты. Стоило ей подмести один из коридорчиков, как он тут же, словно по волшебству, заполнялся всяким мусором и вонючими отбросами, мела она до изнеможения. А затем её повысили в должности и взяли в работы на какую-то кухню, но она не очень отличалась от мрачных коридоров, и посуды грязной здесь было невпроворот. И, когда она, наконец, с облегчением увидела, что эта немытая гора уменьшается, ей вынесли огромный котёл, закопченный, поросший сажей и жиром, покрытый непонятной коркой. Она в слезах скребла по нему ножом, думая, что его легче доскоблить до дыры, чем отмыть. И конца не видно, и бросить нельзя.
Она плакала и молила об отдыхе.

За плотными шторами уже светило солнце, Татьяна Петровна, открыв глаза, лежала на спине и думала. Ночные труды не прошли даром, тело ныло, а в голове была хрустальная чистота и пустота, как после тяжёлой, но с результатом выполненной работы. Эмоций тоже не было совсем. И с чего это она так разнервничалась? Как ей тогда сказала необычная бабушка? – Читай в своём сердце, когда проникает в него воздух. Татьяна стала делать ровные, глубокие вдохи и прислушиваться к наливавшемуся силами внутреннему миру. И всё в нём стало прирастать к своим местам. Ошибкой было то, что умом она думала о будущем муже, головой трудилась над созданием облика, да ещё и с собственными интересами и желаниями. Забрасывала куда-то наверх свои эгоистичные мысли, наверное, и пространство они загрязняли и кому-то жизнь портили. Сердце её не участвовало, да и как оно могло участвовать, если она, втиснув грядущее в определённые рамки, перекрыла дорогу всем сердечным озарениям. И что же происходит в данную минуту? Лежит за дверьми какой-то незнакомый человек в непотребном виде и ему сейчас, однозначно, хуже, чем ей в своей удобной квартире. Она не знает, - кто он такой и как попал сюда, соответственно, никаких отрицательных эмоций в его сторону быть не может, положительные тоже пока не наработаны, и заранее вводить себя в определённую роль означает, что хозяином над жизнью опять станет эго, а не более значительное и широкое понятие силы Всевышнего. И придётся жить в построенной своими же руками клетке. Настроение у неё поднялось, она вскочила с кровати, накинула халат и пошла умываться. Себе твердила только одно – главное, не настраиваться заранее, смотреть на жизнь шире, только так и можно понять все её послания.
Наконец, утренние водные процедуры были закончены, она надела свой любимый хлопковый ансамбль и тронулась к входной двери, внушая себе, что ей должно быть безразлично, есть там некто или его и след простыл. Она посмотрела в глазок, доступная ей часть холла была пуста. Открыла, наконец, дверь и выглянула на освещенную люминесцентным светом площадку. На полу валялась её телогрейка и старенькое одеяльце, на ручке одной из створок застеклённой двери холла висел пиджак, вторая створка была открыта. Отсутствие объектов в человеческом облике придало ей новых сил, она окончательно закрепилась в положении дальнего наблюдателя за всем происходящим и стремительно прошла на площадку к лифтам. У окна стоял не лысый мужчина среднего роста в мятых брюках, в рубашке навыпуск и смотрел во двор.
- Это вы нам ночной покой нарушили? – спросила звонко Татьяна из своих дальних далей.
Мужчина обернулся. Лицо его, конечно, было помятым, волосы взъерошенными, но безобразным он не был. Он продолжал молчать, грустно глядя в пол.
Татьяна, ощущая своё явное превосходство, двинулась к оккупированному окну. Он поднял на неё глаза, два прозрачных светло-голубых озерца внимательно осмотрели Татьяну и, так как, видимо, это он был мастер не зацикленного общения, а вдохновенного порыва, изрёк:
- А ты здесь самая активистка, что ли? Попортил я твои одеяльца, телогреечки, да? Ах, и премного вам благодарен, уж и простите вы ради Бога, ну, так скорблю об испорченном вашем вечере, пардон, я извиняюсь, – кривлялось, пытаясь расшаркаться это дитя природы.
Татьяна, ждавшая искренних сожалений, опешила от такой наглости. И тут проснулся внутренний голос, радостно нашёптывая ей, что с речью и юмором у него всё в порядке. Она, поняв, что опять чего-то ждала, потому и попала впросак, расслабилась и насмешливо сказала:
- Да вы, оказывается, не только пьяница, но и нахал.
- Сегодня – да, - грустно и серьёзно ответил быстро меняющийся тип.
- А сегодня какой-то праздник, первое апреля или хэллоуин?
- Да что ты, правильная аккуратистка, можешь понять, если думаешь только о себе? – насмешливо вопрошал самозваный протрезвевший учитель жизни.
Внутренний голос стал призывать Татьяну думать быстрее. Второй раз за сегодняшнее утро она слышит о своём эгоизме, теперь и от конкретного лица. Даже если таким ночным бродягам видны её недостатки, то как же она вообще-то жила все эти годы. Наверное, ей надо в чём-то измениться, поэтому и прислали этого типа, но что же с ним делать?
- Хорошо, я думаю и о вас, – решившись, произнесла Татьяна Петровна, - рассола у меня нет.
- А чай горячий и раковина, чтобы умыться, у тебя есть? – веселясь над ситуацией, из каких-то своих глубин стучалась к ней чужая пока душа осипшим мужским голосом.
- Проходи, – вела его в дом Татьяна, совершенно не понимая, что же она делает. А внутренний голос нашёптывал, что будь бы это несчастная собака, она приняла бы участие в её судьбе без этого брезгливого содрогания.
Готовя на своей маленькой уютненькой кухоньке чай, она никак не могла понять, почему всё это делает и она ли это вообще. – Господи, сегодня же суббота, мне на дачу надо ехать, - прошептала она опомнившись.
Загадочный гость вышел из ванной посвежевшим и попросил утюг. Татьяна, раскинув в прихожей гладильную доску, включила и утюг. В комнаты его пускать она боялась.
Так как и сама ещё не завтракала, она достала из холодильника и колбасу, и сыр, и шпроты, нарезала хлеба, разлила хороший крепкий чёрный чай по специальным чайным кружкам и выставила на стол коричневый сахар.
- Садись, заблудший юморист, - сказала она уже вполне оправившемуся гостю.
- Разрешите представиться, меня зовут Арсений. – Он, галантно склонив голову, поцеловал её руку, и, улыбаясь как герой-любовник, уперся в неё взглядом, в голубых озёрцах его глаз мутили воду чёртики.
Да он ещё и артист, думала она. Вслух произнесла – Татьяна, Татьяна Петровна.
- Так сразу видно, что ты учредительница, – сказал он, уже перевоплотившись в бесхитростного мужика, и полез за колбасой и хлебом.
Он с явным удовольствием сделал пару глотков крепкого горячего чая и потянулся к сахару. – Это что, китайский? Нет, нет, коричневый – только фирмы Милфорд, – прочистившимся баритоном сказал неопознанный аристократ и, горделиво приподняв голову, повернулся к Татьяне своим чеканным профилем.
- Ёжкин кот, – стукнула кулачком по столу Батаня, которой уже начинали надоедать эти сцены. – Я всё поняла, ты до смерти надоел своей супруге, и она сбросила тебя с балкона.
Упоминание супруги что-то сломало в его вдохновении, и он замкнулся, только молча жевал хлеб с сыром и смотрел в окно.
Она уже мыла посуду у любимой раковины, когда он допивал третью кружку чая, теперь и с шоколадкой.
- Не только ребёнок, но и сладкоежка, – проконстантировала она ситуацию вслух.
Артист выдохся и грустно молчал. Татьяне даже стало жаль его.
- Дела у меня сегодня, на дачу надо ехать, погода на улице превосходная. Преступление – летом сидеть в квартире, – произносила она свои мысли вслух.
- А у тебя и дача есть? – голубые его глаза посветлели небесной чистотой.
Батаню осенило:
- А ты строить умеешь?
- Строил я когда-то дачу, думал, и пожить в ней доведётся, – задумчиво и искренне сказал Арсений.
- Дача у меня построена, а вот баня нужна, могу тебя нанять за проживание и питание, – говорила она, делая вид, что это немного шутка такая.
- Серьёзно? И клубника, малина и смородина там растут? – вдохновение поднимало голову и расправляло плечи.
- Всё растёт, сторожить это надо. Я поняла, ты хороший сторож для сладкого.
- Вот, наконец-то ты стала проницательной, аккуратистка.

Они тряслись в электричке, она первый раз в жизни не тащила на себе никаких сумок, но тёмный внутренний житейски-умный червячок подзуживал, что она последняя дура, и связалась с бомжем, и обхитрил он её со всех сторон, и пустит нищей по миру. А то, светлое начало, которое просыпается возле сердца вместе с нашим дыханием, твёрдо говорило, что если не верить во всё самое лучшее, то никогда это лучшее и не сможет произойти, и она сама должна выбрать, что ей милее. И он тоже сидел рядом и думал о чём-то своём, кто знает, может как раз о том, что будет снова налаживать кому-то хозяйство без уверенности остаться в нём жить.


Шаран набросил ещё тридцатку разговорчивому таксисту, мужчине средних лет, который не только довёз с ветерком, удачно миновав пробку у переезда, но и расширил познания о пёстром мире собачьих выставок, рекордов и различий в экстерьере. Двухлетний шарпей являлся гордостью водилы и объектом приложения духовных и физических сил. Этот симпатяга с максимально возможным на сегодняшний день количеством складок смотрел с фотографии очень грустными глазами, видимо, понимая свою ценность и возложенные на него надежды.
Распростившись со счастливым собаководом и пожелав дальнейших побед, Сергей, минуя самодельный шлагбаум и сторожку из красного кирпича, вошёл в мир землевладельцев и домостроителей, зажиточных и не очень. Его удивило, что называют их по громкоговорителю садоводами, приглашая купить свежепривезённые молоко и творог. Да, какие-то цветочки, кусточки, грядочки на выделенных им участках виднелись, но садами это никак нельзя было назвать даже с очень большой натяжкой. Шарана окружали замысловатые двух- и трёхэтажные постройки, по нескольку на одном клочке земли, вновь завезённые строительные материалы, кучи щебня, рубероида и кирпича. Под ярким палящим в выходной день солнцем содержание в этом загородном воздухе целительных и полезных веществ было минусовым. Посторонившись от проехавшей мимо машины, поднявшей клубы пыли, задумавшись, почему люди хотят построить вокруг себя рай, а получается, как всегда, он повернул в переулочек, уходивший своим концом к лесу, и стал искать номер нужного ему участка.
Сергей второй год с интересом наблюдал за Зориным Максимом Владимировичем, своим клиентом, находя у того довольно грамотный подход к жизни. Оправдал он внимание к своей персоне и на этот раз.
Да, видимо, Максим Владимирович был не совсем простым человеком, он умудрился отхватить землю у самого леса, оставил огромные ели и дуб на своём не слишком обширном участке, построил не очень большой, но хорошенький теремок из бруса, глухого забора делать не стал, понимая ценность солнечного света.
- Ай, да Зорин, молодец – думал Шаран, разглядев на дубе два скворечника. Компенсировав неприятную прогулку несколькими глубокими вдохами живительного лесного эфира, он распахнул незапертую калитку из металла ручной ковки.

Максим Владимирович сегодня к обеду ждал гостей. Супруга с утра хлопотала над салатами, шашлык был замочен с вечера, из супермаркета - завезены отряды бутылок, горы закусок в вакуумных упаковках, увесистые пакеты с консервными банками ждали своей очереди в багажнике серебристого Сааба. Пучки редиса, салата, зелени, полмешка свежих огурцов и ведро молодой картошки расположились на пластиковом столе и таких же стульях летней кухни под навесом. Огороженные с четырёх сторон несколькими рядами кирпичиков, уложенных с промежутками для доступа воздуха, - потрескивали жарким огнём поленья, готовясь стать углями для шашлыка. Дочь Зориных – Катюша с двумя тазиками под мышкой, парой ножей и большой разделочной доской в руках шлёпала босиком по плиткам дорожки мимо небольшого водоёма с фонтанчиком в направлении кухни.
       Небольшой оазис у самого леса жил предвкушением широкого застолья.
Глава семьи, стоя посередине газона, раздумывал, как лучше расставить столы для гостей, когда увидел входящего к ним молодого человека. Ну да, он же на сегодня договаривался с агентом, как же его зовут…
Вошедший взял на себя эти житейские, но значимые ритуалы. Он издали приветственно помахал своей папкой с бумагами, оглядел возведённый домик - объект сегодняшней страховки, и восхищенно развёл руками, лицо его выражало полнейшее удовольствие, видимо, настроение у него было такое же солнечное, как и погода. И, подойдя уже совсем близко, протягивая руку, произнёс:
- Добрый день, Максим Владимирович, я, если помните – Сергей, время – одиннадцать, и ваш сказочный терем, как я вижу, не только полностью закончен, но и готов принять гостей.
Он приветливо улыбался Зорину, глядя в глаза и слегка наклонив голову, словно и она присоединялась к рукопожатию.
Пожимая сухую горячую руку, Максим отметил в его глазах удивительное спокойствие, несмотря на шутливый тон. Это был не просто глубокий внутренний покой, но покой человека ЗНАЮЩЕГО. На этого молодого человека он обратил внимание более года тому назад, когда регистрировал свой новенький Сааб. Возле инспекции суетилось столько страховщиков, что Зорину стало не по себе, и он уж было решил позвонить в какую-нибудь крупную компанию, вызвав их представителя на дом. Но подошёл Сергей, и суетность сиюминутного бытия обрела надёжность и вот этот самый покой.
Пришедший агент, видимо, хорошо знал своё дело, быстренько сняв на камеру внешний вид теремка и его внутреннее убранство, он и расположился со своими бумагами в тени на сказочных резных ступеньках крыльца.
Максим Владимирович, отвечая на вопросы о фундаменте, оборудовании, окнах и дверях своего детища, раздумывал, стоит ли с Сергеем знакомиться ближе. Он обвёл глазами прозрачное небо, в которое упирались верхушками ели леса, прислушался к неугомонному щебету птиц, старательно хлопочущих в густых ветвях кустиков и в редкой листве молодых деревьев в поисках корма для своих прожорливых детей, заметил крадущегося рыжего соседского кота, у которого оказались какие-то срочные дела на их участке, и искушенное жизненным опытом сердце подсказало, что стоит. И пока он искал тему для беседы, раздался голос Сергея:
- Максим Владимирович, я вижу, вы посадили несколько кедров, говорят, к ним нужен особый подход. Вы знаете, как с ними управляться, или это в порядке эксперимента?
Максим удивился, на всём его участке незнакомцами являлись именно эти маленькие кедры, которые и были недавно приобретены для наблюдения и новых познаний.
- Вы, Сергей, очень правильно заметили, это действительно новый для меня опыт, – говорил немного озадаченный такой проницательностью Зорин. – Посмотрим, поищем литературу, в конце концов, вся наша жизнь – это и есть эксперимент, разве не так?
- Папа! Ты долго ещё? Я не могу разобраться с этой штуковиной для барбекю, а Катюха всё облазила в поисках шампуров, – выспавшийся басок молодого Зорина вклинился в их интересную тему.
Максим Владимирович довольно строго распределил детей: одну – к маме за шампурами, другого – к инструкции, лежащей там же, в коробке.
Сергей, чувствуя, что он здесь в данный момент явно лишний, протягивал уже Зорину документы для подписи:
- Вот здесь, где галочка, и на квитанции, пожалуйста.
- Через неделю я покупаю машину сыну, – произнёс Максим, расставляя свои подписи в указанных местах, - страховать будем обязательно, звоните и подъезжайте.
- Ну, что же, теремку желаю, чтобы с ним ничего не случалось, – улыбаясь, говорил молоденький агент, вставая и застёгивая папку с бумагами, - вашему семейству – удачного дня и весёлого пиршества. А любой эксперимент, Максим Владимирович, он хорош только до той тонкой границы, которую переходить уже нельзя, и начинать его можно, будучи уверенным, что не проскочишь вгорячах эту отметку. До свидания, до встречи на будущей неделе.
Они пожали друг другу руки, и Сергей, повернувшись спиной, зашагал по плиткам дорожки.

Поздней ночью, проводив гостей, пожелавших уехать, и уложив отдыхать более близких друзей, Зорин старший сидел на этом же крылечке и внимал обнявшей его загадочной тёмно-прозрачной прелести бытия. Под его ногами вдоль всей дорожки и по периметру участка разбегались огнями жёлто-матовые фонарики, окружённые глупой мошкарой, вокруг стояла живая дышащая субстанция вековых деревьев и вновь посаженных кустарников, утаившая в своих недрах спящих пернатых собратьев, над головой шатром раскинулось звёздное небо, манящее и далёкое. Неуловимые, но всепроникающие колебания эфира были насыщены наисладчайшим ароматом цветущей каприфоли, этой сладостью напиталось и его сердце, которое каждой своей частичкой, казалось, тоже парило в этом наполненном благостью мироздании. Это непостижимое уму величие окружающего и его полная открытость, доступность всем человеческим чувствам рождали в нём почти священный экстаз, вот оно – счастье…
Раствориться полностью в этой сладости ночного бытия не получилось, где-то ухнул филин, восстановился почти прерванный поток мыслей, вернул к своим насущным думам, сознание подарило всего лишь небольшую передышку. Но напоённые новой силой мысли Максима приобрели такую же чёткость и свет, как разбросанные вокруг звёзды. И побежал витиеватой дорожкой по мягкому бархату тёмного неба весь его жизненный путь.
Ему всегда казалось, что он соизмеряет свои поступки с высшими всемирными законами, тщательно продумывает действия, руководствуясь правилом «Не навреди окружающему миру», благодарил создателя за посланные правильные мысли и просил не оставить его в указании праведного пути, считал себя счастливым человеком, не оставляемым в помощи какими-то божественными силами. Но до определённой поры, только до определённой поры. С недавнего времени он чувствовал, что остался один, совсем один. Где же он допустил оплошность, почему потерял величайший подарок – быть оберегаемым?
Окружающие друзья и партнёры, дальние и близкие родственники считали его своеобразным человеком с нестандартными поступками и непонятным образом мысли. Начало этим домыслам положил его отказ тестю, желающему подключить Максима к своим каналам, ввести в свой бешено-доходный бизнес. Говоря народным языком, тесть Зорина «сидел на газовой трубе». Те несметные сокровища, которые должны были свалиться и на его голову, он променял на не очень большие, но заработанные собственными силами деньги. Следует отдать должное супруге Максима, которая не стала настаивать на своём купании в роскоши, а спокойно работала педагогом, так как любила и это занятие и самого Зорина. Они отошли от тестя и никогда не обращались даже по мелочам. Не последнюю роль в таком решении сыграл и образ жизни её отца. Каждый год он менял жён, дома, квартиры, вкладывал деньги во всё, не просчитывая последствий, и периодически лежал в психиатрических лечебницах, видимо, собственная его голова тоже не выдерживала такого груза. В этом пункте своей дороги Зорин не находил промашки.
Тогда, в середине девяностых, судьба сделала ему подарок, он совершил ряд удачных сделок со стройматериалами, появился первоначальный капитал. Максим всегда и воспринимал это именно как подарок. Он стал искать дело своей жизни и долго находился на распутье. Никогда он бы не стал торговать ресурсами земли, не тобою рождёнными, не твоей кровью отвоёванными. Зорин умел не только тонко чувствовать, но и здраво рассуждать, поэтому бизнес, базирующийся на курящих, пьющих и употребляющих, исключался полностью. Лучше жить в нищете, чем рыть яму следующим поколениям и, соответственно, своим детям, считал Максим Владимирович, и, наверное, не без оснований. Очень настороженно относился к сферам деятельности, наносящим непоправимый вред окружающей среде, которых сейчас большинство.
Хотел заняться чайно-кофейным бизнесом, даже посетил Индию и Шри-Ланку. Друзья затягивали в производство мыла на сырье из арабских стран, он думал, сомневался, тянул время и однажды случай его свёл с одним испанцем, торгующим шафраном. Максим Владимирович заглянул в неизвестный большинству мир специй и, влюбившись в это разнообразие и неисчерпаемую мощь, остался в нём навсегда. Поразили его и куркума, заключающая в себе лучшие свойства содержимого наших домашних аптечек, очищающая кровь и кожу, лечащая ото всего, включая рак, и асафетида, которая настолько разжигает пищеварительный огонь, что человек способен переварить самую тяжёлую пищу. А уж Шамбала или Пажитник вообще необходимы каждой женщине, потому что превращают их в королев. Склонял он колени перед царём всех специй – шафраном, который обязательно входит в состав рецептов при самых разных болезнях, структурирует водную среду, снижает риск сердечно-сосудистых заболеваний даже при ежедневном употреблении очень жирной пищи. Вкуснейшим и полезнейшим напитком становится кофе со щепоткой кардамона. Но не только в состав блюд надо включать специи, они поддерживают нас параллельно в виде водных растворов, смесей с маслом и мёдом, в масках и пастах. Зорин не только уже разбирался, что шафран самый лучший – испанский, а корица – индийская, он наладил связи по поставкам этих божественных даров природы, уникальных витаминов жизни, открыл специализированные магазины в нескольких городах, его услугами пользовались аюрведические и другие медицинские центры. Он продавал пряности в их естественном виде и даже самая дорогая специя – шафран, который раньше подносился в дар только королям и епископам, была вполне доступна по цене в его магазинах простому горожанину, хотя прекрасно знал Зорин, что есть множество фирм, которые те же пряности, но упакованные в капсулы, продают по невероятнейшим ценам как биологически активные добавки. Максим Владимирович в своём возрасте был не столь наивен, чтобы, тихо похихикивая в кулачок, строить жизнь собственную и близких людей на невежестве окружающих. Наоборот, он работал с издательствами для популяризации древнейших знаний, собранных из разных уголков мира.
И здесь не находил Зорин своей ошибки.
- Господи! Ну, за что? – вопрошал он у звёздного неба, вспомнив и внезапно погибшего купленного щенка, и обломившуюся половинку собственного зуба, и полученное по почте уведомление о неуплаченных бог знает за что налогах, с его адресом и фамилией, но другим именем-отчеством. Больших напастей с ним не происходило за всю его сознательную жизнь, особенно сразило, что эта череда неприятностей случилась почти одновременно. Так не бывает, думал Максим Владимирович, тому есть причина и я должен её разгадать.
К вкрадчивым шорохам ночного леса присоединился прямолинейный храп закадычного друга Максима - Сашки Ильина. Эти откровенные звуки разливно неслись из открытого окна на втором этаже терема. Да, пожалуй, перебрал сегодня Санька, даже добавленный в водку кориандр его не спас. Сами Зорины спиртных напитков не употребляли, и не только потому, что они притупляют ум и снижают остроту бытия. Давным-давно маленькому Максимке рассказывала сказку бабушка, которую она слышала от своей бабушки, а та – от своей, и так долгие века передавался сей сказ.
Жили на Руси великие богатыри, были у них мудрые жёны и множество здоровых красивых детей. И не было у тех счастливцев врага страшнее Змея Горыныча, который раз в год заманивал к себе самых доверчивых и приводил их к погибели. И ежегодно, собираясь на битву со страшным чудовищем о трёх головах, спорили богатыри, кому из них достанется сия честь. Каждый из них был уверен в своих силах, каждый хотел добыть и признанную людьми доблесть на поле брани. Собирались они кругом и порешали, какой же троице отправиться в битву на этот раз. А как понять, кто же самый сильный против гипнотических чар чудовища? Три огнедышащие головы ввергали в пучину таких страстей, что человек погибал, если и не сразу, то в ближайшие дни. Как же найти самого устойчивого к тем чарам?
А не пилось славными людьми в те далёкие времена ничего кроме естественной медовухи, да и то – по праздникам. И веселящая сила оного напитка составляла от двух до четырёх градусов. И только очень крепкий, одуряюще-затормаживающий напиток мог сравниться по своему разрушительному действу на ум и тело с губительным дыханием Змея. И брали на себя богатыри великое бремя, нарушали свой ежедневный путь – жить и добра наживать. А добро, как вы понимаете, мои разумные читатели, это не только материи по сундукам и зерно в амбарах. Добро оно и есть добро во всех своих проявлениях.
Итак, раз в год ввергали себя богатыри в тяжкое испытание, что бы выявить ныне самых устойчивых и отправить на битву великую с нечеловеческой силой. Затем они лечились травами да цветами в течение года, набирались богатырских сил, как физических, так и духовных на родных реках и озёрах. И на год стихал Змей, и жили они так веками.
- И почему люди хотят как лучше, а получается как всегда, - размышлял вспомнивший сказку Максим Владимирович. Где теперь тот Змей, он не мог сказать, но то, что богатырей почти нет – это точно. Ну, что ж, и в алкогольной одиссее он тоже был каким-то слишком чистым.
Храп из окошка перешёл в простуженную руладу, а затем прекратился. Яркость звёзд меркла, небо начинало светлеть.
В принципе, в последнее время он совершил только один запоминающийся поступок. Как же тогда вообще жить, если и этого нельзя делать, всё же было справедливо? Ему вспомнился вчерашний страховой агент, как он там сказал? Не проскочить вгорячах ту отметку? Интересный мальчик и не простой. Надо всё же сойтись с ним ближе, вдруг он и вправду знает то, чего он, Максим, ещё не постиг. Лучше лишний раз разочароваться, чем пройти мимо жемчужины. Зорин зевнул, потянулся сначала сидя, потом встал и ещё раз как следует растянув шею и конечности, отправился спать.

Станиславе снился удивительный сон. Таких снов не доводилось видеть ей даже в детстве. И я могу поздравить тебя, мой дорогой, мой прилежный читатель, если ты проживал подобное хотя бы раз. В этом сне, проносящемся сейчас в её воображении, было всё. Дивные цвета и волшебные звуки, захватывающие дух собственные эмоции и новизна впечатлений извне. Те краски, что её окружали, не просто мерцали и имели чудную палитру, они словно излучали живые волны, и обладали таинственной пухлостью объёма. Звуки, от нежно-проникновенных до торжественно-величественных, подхватывали её со всех сторон, вовлекая в эту гармонию и мелодику собственного сердца. От ощущения необыкновенной лёгкости, почти полёта трепетно пульсировало горло. А окружающая атмосфера была столь чистой и живительной, что не могла она понять, дышит ли вообще, казалось, что бодрящая свежесть сама вливается в тело. Необычность состояла в том, что она, понимая, что происходящее всего лишь снится, жила в нём более ярко, чем в той жизни, по которой идём мы с открытыми глазами. И, если бы её спросили, где же оно - истинное, то она бы не колеблясь, ответила – вот сейчас, сию минуту.
Поэтому со всей ответственностью могу заключить, что это не сон проносился в её воображении, а она сама проносилась по ёмкому миру снов.
Начало было очень банальным. В толчее и суете транспортной городской жизни вместе со всеми поднималась она по лестнице где-то на выходе из метро. Грязные, тёмные и скользкие ступеньки вдруг начали светлеть под её ногами, окружающая толпа поредела и стала наполняться индивидуальными красками. Манящие, сладкие звуки всё сильнее и сильнее вплетались в происходящее. Её окутывал дурманящий вихрь предвкушения чуда. С интересом рассматривала она своих попутчиков. Чистый зов флейты повёл всех шагающих в одну сторону и ступени под ногами стали наливаться золотом, а свет вокруг разливался уже от сверкающей лестницы. И тут она почувствовала, что каждый шаг даётся с трудом, и на каждой из ступеней кажется, будто на следующую уже не хватит сил. Тело и ноги словно налились свинцом, напряжённо билось сердце. Тогда она перестала смотреть по сторонам, не тратила силы на окружающее, всё внимание было направлено сюда, вниз, в эти шаги. Но кто же останавливается на лестнице? Здравый смысл подсказывал, что надо шагать только вперёд и, соответственно, - вверх. И когда она поняла, что напряжение уже превышает все её возможности, что погибнет сейчас здесь, раздавленная собственной тяжестью, внезапно рванула звуковая торжественная волна оркестра и освободила её и от внутреннего свинца, и, как показалось, собственного тела и даже от груза каких-то далёких воспоминаний. Ослепительный свет являл здесь свою силу, он пронизал её насквозь, и душа Станиславы вышла на другой уровень бытия. Звучало ангельское пение, и она, словно частица этой проникновенной песни, вибрировала от счастья и, взлетая, кружила в свободном полёте на самых высоких нотах этой музыки Божественных сфер. И легко давалась ей дальнейшая часть лестницы, не касаясь ступеней, она скользила вверх, увлекаемая потоком поющего мироздания.
Но новое испытание подстерегало парящую от счастья частицу, бывшую когда-то Станиславой. Она заметила, что ступени становятся очень длинными и широкими, словно целые царства и даже миры умещаются на каждой из них. Одна являла собой образ джунглей, другая – поверхность океана, на третьей виднелись пустыни с пирамидами. Лёгкое движение в сторону – и теряется основная нить движения той первоначально-заданной траектории подъёма, и ты уходишь в неизведанный ещё опыт.
Что-то ей подсказывало, что сейчас главное – не потерять ступенек под ногами, и она снова перестала смотреть в стороны, боясь выйти из притягательной области лестницы. Окружающее пространство приобрело фиолетовые оттенки, зазвучали звуки скрипок, она продолжала идти вверх, стараясь разглядеть полупрозрачный золотой уступчик средь многокрасочного, насыщенного жизнью и голосами мира по обе стороны от неё. Фиолетовый луч увлекал всё сильнее и сильнее, скрипка перешла в альт. И вдруг наступила абсолютная тишина. И в этой напряжённой тишине в нежно-фиолетовом окружающем свете поплыли нашёптываемые звуки - Мать мира, сама Мать мира. Станислава остановилась и подняла голову. И первое, что она увидела, это глаза, смотрящие прямо на неё. Красивые глаза, древние глаза, глаза, в которых жизни и любви хватило бы на всё человечество. Величественную стать этой богини окружало множество полупрозрачных существ в тончайших золотистых доспехах.
- Которая из них, которая из них? – пробежал шепотом вопрос по их рядам.
И тут Станислава поняла, что далеко не одна стоит на этой высоте, что подобных, вступивших сюда множество, и замерли все в ожидании.
Прекрасны были струящиеся одежды Божества, изумительным было сияющее светлое лицо, но всеобщее внимание в данный момент было приковано к её медленно поднимающейся руке, сопровождаемой, как крылом, мерцающей серебристой тканью рукава. Выпрямленный указательный палец этой божественной руки был совершенен в своей красоте. С овально-округлой, как виноградина, налитая солнцем, подушечкой, заключающей в своей притягательной мякоти нежно розовую пластинку ногтя с крупной жемчужно-сияющей лункой в его основании, этот самый изысканный в мире перст замер в воздухе на вытянутой вперёд руке в направлении приведших сюда ступеней, затем Богиня приложила ладонь другой руки к груди, на миг замерла, чуть склонив голову, и медленно поднимающийся палец Владычицы, сделав небольшую петлю в воздухе, очутился возле самой груди Станиславы.
Всё остальное произошло мгновенно, как взмах ресниц Богини. Прозрачные существа подхватили Стасю и оказались с ней у золотых ворот, створки которых начали расходиться. Раздались одухотворённые свыше звуки органа, которые волнами упираются в грудную клетку человека, заставляя проснуться его душу, но Станислава, видимо, не была уже человеком, потому что её тело, как те раздвигающиеся створки, раскрылось надвое, охватывая луч пронизывающего света, льющегося из распахнутых дверей. Силы этого хлынувшего потока выдержать она не смогла, ей показалось, что сознание её растворяется, и частица, бывшая Елисеевой Станиславой, потеряла связь с миром, уйдя в глубокий сон.

Она проснулась оттого, что давно уже бил в окна свет нового дня и тикали настенные часы, отмеряя время земной жизни, что тихонечко, как бы примериваясь, начал звучать колокол Храма в Троице-Лыково. Она взглянула на циферблат, - около девяти, и опять закрыла глаза. Первый раз в жизни она не испытывала радости вновь подаренной жизни. Обычно, просыпаясь по утрам, она остро, до боли внимала первым шагам наступающего дня, всегда её волной поднимало внутреннее счастье, даже если пряталось сегодняшнее солнце от людских глаз. Лучшие мысли, лучшее настроение, самые невероятные надежды, и абсолютную уверенность в своих силах испытывала Стася именно по утрам, но не сегодня, только не сегодня. У неё ничего не болело, сознание было ясным, но что-то было не так, появилось нечто новое, которое она никак не могла определить земными понятиями. И она лежала сейчас с закрытыми глазами и пыталась вслушаться в окружающую жизнь. Постоянный, давно привычный шум включающих зажигание и отъезжающих машин, летевший из открытого окна, редкие в летнее время детские голоса и набирающий мощь колокольный звон – вот что посылалось ей сегодня. И она сосредоточилась на звоне, субстанции, наиболее близкой её теперешнему состоянию. Эти протяжные - «Бом-бом» создавали вибрации в её теле, возвращая к необычному сну. Наверное, колокольный звон действительно структурирует и организует пространство, потому, что с шумом упал отвалившийся лист молочая, который уже несколько дней своей сухой желтизной портил ярко-зелёную вертушку лопастей, завершающую это интересное растение, стоящее на полу в большом горшке недалеко от окна, мельчайшие клеточки Стасиного организма тоже начали вспоминать своё предназначение и теснее сплотились вокруг пламени её сознания, и она вдруг чётко поняла, что лежит в постели у себя дома и сегодня воскресенье.
Медленно и плавно протекал этот воскресный день Станиславы. Она пыталась думать - у неё ничего не выходило, пробовала читать – всё было не интересно, включила телевизор – пошлость и зло летели с экрана. Постояла у окна, сосредоточившись на жизни живущих там людей, на их разговорах, темах для смеха, и нашла их серыми, примитивными, далёкими от того, что действительно было интересно ей в данный момент. А хотела она только одного – вновь испытать на себе воздействие того странного света или найти успокоение в его отсутствии. И впервые в жизни пожалела, что нет у неё какой-нибудь дачи, или не родилась она где-то в селе, ибо поняла, что только природа и животные дают покой и наслаждение в жизни земной. Пару раз за сегодняшний день они пересеклись где-то в районе кухни с любимым племянником, молча, чмокнув друг друга в щёку. Она знала, что Сергей, работая над собой, иногда принимает обет молчания, накануне предупреждая её, она не помнила, говорилось ли это вчерашним вечером, но, видимо, сегодня негласно они оба и взяли на себя этот самый обет.
Ближе к вечеру она пошла гулять к реке, стараясь выбирать самые безлюдные места, так как никого не хотела видеть, и оказалось, что найти такие места почти невозможно. Тогда она смело зашагала теми тропами, которые были ей приятны, но настолько замкнулась в себе, что, видимо, создавшийся вокруг вакуум отпугнул гуляющих, либо она перестала их видеть, одно из двух, неважно, что сработало, главное, что уединение удалось. От реки дул приятный ветерок, в рощице кипела птичья жизнь, она окинула взором бушующую зелень и несказанно удивилась, поняв, что в её глазах все зелёные краски приобрели некую синеву, синевой отливал весь мир вокруг. И стало ей ясно, как божий день, что же в ней изменилось после этой ночи.
И снова к тебе обращаюсь, любимый, мой дорогой читатель, куда же я без тебя. Задумывался ли ты хоть раз, в какой системе координат находишься, хотя бы физически, не будем сейчас затрагивать духовные ориентиры. Мы всегда видим, что у нас сбоку и под ногами, многие, находясь на природе, легко определяют, где север, юг и другие части света, могут сказать, в какой стороне Китай или Индия, и даже какое из созвездий должно быть над горизонтом. Меня просто потрясают некоторые гении топографии, которых можно долго и путано вести лестницами и коридорами в малюсенький, затерявшийся в лабиринтах переходов офис, не имеющий вообще никаких окон, но они чётко покажут, с какой стороны был вход в здание, на какую сторону света ориентирован фасад и как отсюда выехать на главную дорогу. Посему заключаю, что умельцев видеть по сторонам довольно много. А вот сверху, что чувствуешь ты, мой любознательный читатель, сверху? Потолок комнаты? Небо над головой? Солнце над всей нашей землёй? Ведь какой-то ориентир должен быть и там?
Так вот, Станислава сверху над собой наблюдала теперь синее солнце, почти цвета электрик, независимо от времени суток и своего местоположения в доме или на улице. Оно светило ровно в макушку, освещая прозрачной синевой и весь внутренний мир. Она не знала, где оно находится, и что это такое, но то, что это и есть её вершина на сегодняшний день, в этом сомнений не было.

Побежали рабочие будни, общение с коллегами, дороги в офис и обратно, которые Стася проводила в непременных раздумьях. К ней вернулись силы жить и внутренний оптимизм, она только не могла понять – за что и почему? Всё, что её окружало в жизни, казалось ей каким-то бутафорским, полуживым и ненастоящим. Помещения с великим множеством углов, словно гробы, столы, стулья, компьютеры, застывшие напудренные лица с не просыпающимися накрашенными глазами, разговоры, не ведущие никуда. Симпатичные на первый взгляд сотрудницы то и дело мелькали перед глазами отмершими тканями ногтевых пластин, которые, как ни раскрашивай, живыми не станут, вся эта затхлость, лишённая первоначальной искры жизни, вызывала мерзкое состояние, близкое к атмосфере морга. Так вот, она не могла понять – почему этого не видят остальные и продолжают, как они считают, - жить, и, при этом, ничего не желая менять, а только зарабатывать деньги на дальнейшее продолжение этих искусственных мёртвых декораций. И за что она наказана таким окружением омертвевшей шелухи. Она так всегда любила людей, но как же спасти умирающих, если ты не врач от бога? Она каждый день ломала голову, к чему же приснился этот сон, так изменивший её восприятие. И однажды, к ней пришло самое простое решение, непонятно, почему сразу она не додумалась, что умереть, наверное, должна как раз она. На неё указал перст Владычицы, ей продемонстрировали прелесть свободного полёта и свели на нет маленькие радости окружающей жизни.
Да, вот оно решение, всё встало на свои места. Умрёт она двадцать девятого августа сего года, узнает, что произошло с Анатолием, а в сентябре, уже где-то в других мирах будет снова разрешать какие-то проблемы. Вот такая вот формула нарисовалась в её голове, и она реально ощутила запах надвигающейся смерти.

Каждое проживающее на земле сознание ищет новых радостей, которые бы служили доказательством, что жизнь вокруг прекрасна, и не зря течёт время, затем сознание цепляется за источник этих удовольствий и не желает уже с ним расставаться, не представляя, как же оно жило до сего переломного момента. Но ведь жило же? И при этом даже не подозревало, что ему чего-то не хватает.
Не печалься, мой добрый читатель, если ты не управлял собственным автомобилем, вертолётом, самолётом, яхтой и прочей надуманной механикой. Не переживай, моя милая читательница, если ты никогда не носила бриллиантов, соболей, не видишь и далее подобной перспективы. Пусть не рукоплещет тебе восторженный зал, и любимый явно предпочитает твою подругу. Всё это глупости и пустяки. Даже отсутствие собственного дома не может служить поводом для страданий.
По-настоящему несчастлив тот, кто никогда не сидел у костра ясной летней ночью. Ибо только здесь есть шанс увидеть, как горящее сердце огня отпустит на свободу душу дерева, притянет к ясности иллюзорность формирующихся туманов и объединит не только сидящих рядом друзей, но сведёт воедино и лесных духов, и шуршащих в траве ежей, и яркие звёзды над головой, и загадку тёмного межзвёздного пространства. И все эти стихии будут находиться в гармонии, пока горит огонь. И это самое яркое воспоминание, которое можно забрать, уходя навсегда. Только без алкоголя, главное, - без алкоголя.
Это прекрасно понимали Пашка и Арсений, которые, прижавшись друг к другу, любовались сейчас мощной, но укрощённой пылающей стихией.
Никогда Батаня не разводила таких костров. Пашка влюбился в нового друга в первый же вечер. На следующий поздний костёр Арсений купил себе две бутылки пива, и таинство объединения стихий было испорчено, не открылись они наблюдателю с дыханием, как у Горыныча. Пашка отчаянно стучал в его грудь кулачками, а потом плакал, гладя Арсения по голове, и долго объяснял про какие-то зёрна или семена, которые гибнут, размокая, и не сможет уже Пашка счастливо парить над верхушками леса, если его друг умрёт для прорастания. Удивительно, но Арсений тоже не захотел умирать для какого-то прорастания вместе с Пашкой, он вдруг поверил мальчику, что может быть в жизни что-то и ещё, кроме пройденного им опыта. И они дали друг другу клятву, что будут прорастать вместе. Пашка так и засыпал на руках уже не молодого мужчины по соседству с огнём, звёздами и туманом, и Арсений осторожно относил мальчика в его кроватку под зоркое око Татьяны Петровны.

Игорь Олегович, отец Пашки, тот самый тип с вечной трубкой во рту, проваливший роль Вериного мужа, третий раз уже слышал по мобильнику восторженный голос сына, взахлёб рассказывающего о каком-то Арсении и кострах до самых небес. Вот семейка, думал он, - и мамаша странная, и дочь в неё. Если бы он не был так закружен работой, то давно бы навёл порядок и сын бы воспитывался в подобающих условиях. Игорь Олегович не поддерживал этой их дачной жизни, с вечно грязными руками и частыми отключениями электроэнергии. По секрету тебе скажу, мой читатель, что был он, может быть, и загружен, но в большей степени – просто ленив.
Как быстро привыкаем мы к удобствам, никогда не задумываясь, чем же платим взамен. «Улучшения» быта видны сразу, а вот расплата длится долго и нудно, и настолько незаметно съедает по кусочку ежедневно, что через несколько лет, если человек и осознает, что он какой-то не такой, как в былые времена, то спишет это на возраст и не более.
И твёрдо решил Игорь Олегович пробить окно в рутине своей вечной занятости и проявить волю, пожив некоторое время на этой непонятной даче, так как не хотел окончательно терять Веру, а уж тем более родного сына.
А музыка, которую он писал ежедневно на компьютере в пропахшей табаком квартире? Что я могу сказать о той музыке? Раз за неё платили неплохие деньги, значит, кем-то это было востребовано. От себя добавлю, что шла эта музыка только от ума, все центры внутреннего огня и вдохновения в нём спали, впрочем, мозг тоже вряд ли просыпается, когда человек ездит только на машине, связь – «конечности – голова» давно доказана даже классической медициной.
Только не говори мне, внезапно обидевшийся читающий автолюбитель, что ты регулярно ходишь в спортзал. С магнитным полем земли не сравнится даже самый лучший тренажёр, и свежий воздух не заменит ни один кондиционер. А, впрочем, если ты здорово выигрываешь во времени, то сверху, я надеюсь, простят и машину.
Итак, что мы имеем. Ноги почти не нужны, ручным трудом тоже никто не занимается, и голова живёт в состоянии хронического сна. Огромный отряд угасающих людей живёт сейчас на нашей планете, что же, это – их выбор. Главное им теперь не принимать чётких решений и не делать резких движений, потому что внутренний потенциал, способный воплотить даже элементарные, казалось бы, деяния, угас тоже. И не надо вовлекать в своё губительное течение окружающих. Угасай спокойно, милый друг, кто же знает, может и в тлении есть своя красота.
Не хочу заканчивать главу на такой печальной ноте. Поэтому желаю вам, мои разумные, терпеливые, бесконечно любимые читатели, да и всем остальным проживающим на земле сознаниям чаще встречаться с новыми радостями, но никогда не бояться потерять их источник.

Сергей Шаран отлично дружил с методами физического и волевого воздействия на свой организм и сознание, и ни за какие ценности, приобретаемые за любую валюту мира, не променял бы имеющийся опыт.
Дорогой мой читатель, если ты никогда не занимался балетом или хотя бы танцами, экзотическими видами единоборств, йогой, цигуном и другими развивающими методами, не стоял часами на одной ноге, не возносил молитв, упав на колени и касаясь лбом земли, если всю свою жизнь ты проводишь в позициях – сидеть, стоять, лежать, ходить, то, скорее всего, ты не поймёшь, о чём я сейчас толкую. Это вы только с виду похожи, хотя намётанный глаз и по внешности определит, кто есть кто. И стоят рядом два человека, а одному из них никак невозможно понять, что не только по-своему видят они окружающую действительность, но и существующая действительность с абсолютно разной скоростью и силой проносится в их сознаниях, конечностях и даже внутренних органах. Увы, твоё развитие не закончилось, когда ты перестал быть эмбрионом и вышел на свет. Оно лишь началось, только отвечаешь за него теперь сам, ежедневно выбирая – гореть или угасать.
Итак, Сергей уже выполнил весь запланированный на сегодня комплекс упражнений, почти до боли проработал каждый участок своего тела, оживил связки, усилил кровообращение, дав отток венозной крови, и, чувствуя себя заново рождённым, да ещё и под счастливой звездой, лежал сейчас в шавасане, получая порции нужных энергий. Пришла сегодня и золотая. Бесконечно счастливый своей растворённостью в благодати, он сел, скрестив ноги и замкнув большой и указательный пальцы рук, лежащих на коленях, пытаясь вникнуть в послания окружающего мира и грядущие изменения.
Его окружало благословенное и заряженное сверх обычного пространство, не предвещавшее никаких неприятностей. Повышенный фон положительных эмоций он соотнёс с удачным днём или хорошей концентрацией во время выполнения асан. Тогда Сергей расширил поле наблюдения, охватив и весь круг своих клиентов. Болел один, далеко, на другом конце полушария был другой, с имуществом и автомобилями всё в порядке, отмечал он, мысленно сканируя спокойную гладь эфира вокруг интересующих его объектов, хотя – стоп, вот здесь небольшое тёмное завихрение. Судя по всему, Шаран смог не только найти изъян, но даже измерить его и взвесить. Потому что, слегка прикрыв глаза, вынес вердикт: люди останутся живы, а автомобиль пострадает долларов так на семьсот, но больше всего расстроят клиента неприятные долгие хлопоты и потерянное время. Он сосредоточился на своём сердце, пытаясь опознать потерпевшего, и уколом отозвался Зорин Максим Владимирович со своим вновь купленным РЕНО, для страхования которого Сергей и должен был выехать через полчаса. Шаран собрался уже завершить свои действия очистительным дыханием и начать одеваться, когда почувствовал, что благодатное пространство вокруг него стало совершенно неровным, пиком напряжения явилась область возле правого плеча, которое и стало сильно нагреваться, он удивился и попытался разглядеть внутренним взором со стороны и себя и пространство справа. На миг увидел он юношу с лицом мудреца в сияющем коконе, который тут же и исчез, оставив за собой долгий след разряженного пространства, которое, словно пылесос, стало затягивать какую-то часть Сергея в эту неизведанную даль, но самое удивительное, что Сергей действительно отделился чем-то самым важным от своего застывшего тела и смело устремился в этот образовавшийся эфирный проход. Такого опыта у него ещё не было. «Стоп, я остаюсь здесь», - произнёс сам себе Шаран, и собравшаяся в путешествие часть возвратилась обратно. Он оделся, прихватил документы и вышел из дома.
Ехать к Зорину надо было тремя видами транспорта, в том числе и электричкой. И вся эта механика, включая электропоезд, ушла перед самым носом Шарана. Он понял, что выпал из благодатного ритма и ветер попутный меняется на встречный.
- Я обязан был идти, - чётко понимал сейчас Сергей, - нельзя было не откликнуться на зов пространства. Следующая электричка была через двадцать пять минут, он позвонил Зорину, сообщил, что задерживается, и углубился в свои мысли. Да, он много уже знал о том невидимом мире, что окружает нас ежесекундно. Ему благосклонно позволили быть наблюдателем, всего лишь созерцателем происходящих закулисных действий, основанных на определённых и жёстких законах. Он сам напрашивался и поэтому, стиснув зубы, терпел, наблюдая человека, шагающего в пропасть, тогда как, он, Сергей, мог позволить себе только намёки философского характера; если человек думал, то он понимал, хотя чаще всего неприятное случается именно с теми, кто не думает глубоко. Сколько тяжело больных людей прошло мимо, вылечить он мог практически каждого. Но для изменения хода событий нужно особое благословение, которое ему никто не давал. Ведь болезнь – это стук Всевышнего в дверь твоей души, сигнал, что пора опомниться.
И собирал он знания о невидимых рычагах, меняющих нашу ежедневную действительность, хотел когда-нибудь выпустить книгу, считая, что окружающие с распростертыми объятьями ждут эти откровения. Давай, читатель, простим мальчику его наивность, хотя, впрочем, мне печально, если ты, мой собеседник, хотя бы в молодости не мечтал осчастливить человечество.
- Неужели по отношению ко мне сверху принято какое-то новое решение? - раздумывал Шаран, вспоминая посетившего его сияющего посланника.
- Осторожно, двери закрываются, - просигналило пространство Сергею, глубоко ушедшему в свой мир. Прямо перед его носом электричка уже смыкала двери. Он на лету, раздвинув двери, успел вскочить в отъезжающий вагон. Вот и ответ для его друзей и для вас, милые читатели, почему Шаран не ездит на машине. Только полная концентрация на совершаемом или обдумываемом даёт положительный, жизнеспособный результат. Умение сконцентрироваться наиболее ценно и в любой, развивающей человека практике. Привыкая постоянно что-либо делать вполовину своего внимания, человек и теряет основной стержень, вокруг которого должна собраться энергия воплощений. И не хотел Сергей отдавать свой внутренний мир наблюдению за дорогой, считая, что этим должны заниматься высокооплачиваемые профессионалы.

Зорин Максим Владимирович ждал Сергея, специально вернувшись домой пораньше, с надеждой пообщаться с заинтересовавшим его молодым человеком в спокойной обстановке, пока квартира не наполнилась активной и разнокалиберной энергией членов его семьи. Наверное, Сергею удобнее бы было добираться, живи Зорины в Москве. Но Максим Владимирович три года назад, устав от вечного шума и смока над столицей, решил перебраться в ближнее Подмосковье, где и воздух был чище, и цены на арендуемый склад и офис для работы более приемлемыми. Дети и жена не возражали, так как и дача оказалась практически под боком. В наш век пробок - главное, чтобы до электрички можно было дотопать ногами.
Максим раздумывал и не мог представить, как же выстроить доверительную беседу и чего собственно он хочет от Сергея, кроме страховки, разумеется.
Когда раздался звонок в дверь, мелодично заявил о себе и телефон, стоящий в спальне. Открыв Сергею, Максим Владимирович порывистыми и красноречивыми жестами указал на стоящие на полу тапочки, приоткрытое нутро встроенного шкафа и на дверь в гостиную, а сам рванул к телефону. Звонили из другого города, и звонок, видимо, увлёк Зорина неожиданными поворотами сюжета, разворачивающегося где-то вдали.
В тапочках и с папкой под мышкой прошёл Шаран в гостиную, с интересом оглядывая интересные решения отделки, воплощённые Максимом Владимировичем. Он как всегда был на высоте. Интересные арки, многоуровневый потолок, мерцающие в нишах светильники заставляли пространство мягко, без резких углов поддерживать процветание обитателей сего жилья. Сама гостиная была выполнена в голубовато-золотистых тонах и внушала не только торжественность, но и некоторую возвышенную отрешённость. В ожидании хозяина этого продуманного жилища Сергей остановился возле стеклянных створок шкафчика для посуды, крашеная поверхность которого напоминала заплесневевшие трещинки. На уровне его глаз на стеклянных полках стояла целая коллекция бокалов, графинчиков, каких-то розеток на ножках, тёмно-синий цвет этого необычного своим сиянием стекла содержал в своей загадочной прозрачности золотые искры, которые будто бы вспыхивали и вновь угасали. Где-то он слышал об этом стекле, надо будет спросить у Зорина, как оно называется. А сверху на шкафчике стоял великолепный макет парусника, и его наполненные паруса словно готовились тебя отвести в эту искристую синюю страну. Сергей не знал названий всех этих парусов, и, осознав сей изъян, решил подтягиваться и купить себе книгу по этой тематике.
Да, безусловно, Зорин гораздо лучше ориентируется в окружающем материальном мире, и ему, Сергею, не грех и поучиться.
- Чай, кофе? Что предложить вам, Сергей? – вернувшийся к гостю Зорин улыбался.
- Спасибо, чай и кофе стараюсь вечером не пить, - улыбнулся в ответ Сергей.
- Могу предложить имбирный напиток с мёдом. Сингапур производит очень интересную линейку напитков для здоровья. Попробуете?
- Максим Владимирович, если вы говорите, что напиток редкий и полезный, то с удовольствием отведаю.
И Зорин ушёл на кухню, а Сергей с удивлением заметил, что его солидный клиент не прочь затеять беседу по душам. Ну и интуиция у вас, Максим Владимирович, думал Шаран, вспоминая увиденное им сегодня.
Через пару минут Зорин вернулся, неся поднос с двумя чашками имбирного напитка. Сергей сделал пару глотков, и его порадовало соединение жгучести с ароматной сладостью.
- Ну, как? Не очень крепкий? Можно развести слабее, - глаза Максима внимательно следили за Сергеем, и в них были вопросы.
- Нет, слабее не надо, всё отлично, спасибо, – отвечал Шаран на один из вопросов, таившихся в глазах Зорина. Над вторым надо было задуматься, и он вернул чашку на блюдце. Что же беспокоило Максима? И Сергей своим внутренним взором поднялся куда-то очень высоко и посмотрел на Зорина с той смотровой площадки, откуда разворачивалась вся панорама живущих на земле людей в ракурсе общечеловеческого сообщества, видимая им своими просветами и затенениями, словно картинка рентгена. Шаран часто бывал в этом месте, но понятия не имел, как оно называется.
Итак, что он видел. Здоровье Максима Владимировича было идеальным, если не считать небольшого сбоя в крепости костной системы. Ореол, окружающий тело Зорина, был широкий и чистый, значит, никаких операций он не делал, и вопрос самочувствия никак не мог его волновать. Личная жизнь. Сергей смотрел с той же высоты, но с другого ракурса. Кроме супруги рядом никого не было, всё здесь было светло и благополучно. Дети? Осмотр проводится уже с более низкой точки и чуть сбоку. Небольшими углами топорщилась энергия отпрысков, стараясь кое-где проткнуть ауру родителей, но ничего существенно неприятного не наблюдалось. Работа. Луч осмотра сузился. Он тут же увидел офис и склад с отъезжающими машинами. Довольно ровная устоявшаяся поверхность хорошей плотности. На работе всё нормально, если не считать серой змейки, вползающей в их приёмную. Приближаемся к ней и смотрим внимательно. Откуда она ползёт? Кто направил? Змейка прозрачная, никем не рождённая, сотканная из негативных вибраций пространства. Раз пространство шлёт свой негатив, значит, целенаправленного удара не было, виноват сам Максим. В чём? Что у него с партнёрами? Внутренний взор Сергея перекинулся на соседнюю область. Стоп, вот она большая чёрная скала, быстрорастущая и разъедающая окружающий мир Максима, словно ржа. Как зовут причину возникновения этой глыбы? И он увидел стоящего неподалёку от тёмной горы печального молодого человека с именем из пяти букв, первая А, и ещё есть О. Сергей задумался человеческим умом над этим ребусом и моментально вернулся к реальной действительности, протянув руку к своей чашке с напитком. Антон – первое имя, которое пришло в его голову. Всё, Сергей был готов к общению, только дипломат он, видимо, был никудышный. Прямым текстом, без всяких вступлений он и выдал:
- У вас, я вижу, Максим Владимирович, неприятности с партнёрами. Молодого человека по предположительному имени – Антон ничем не обидели?
Зорин побледнел, поперхнулся, откашлялся, покраснев; прослезился от кашля, минуту поиграл в «замри», а затем рассмеялся, стукнув себя по коленке.
- Сергей! Чувствовал, что ты не прост, но такого не мог и предположить. Как ты это делаешь? – раскрывшийся Максим про обращение на «вы» уже не вспоминал.
- Очень просто, Максим. Я весь сконцентрировался на твоей жизни, – в тон Зорину сказал Шаран.
- Боже, мой, Сергей! – всё ещё не мог прийти в себя Максим Владимирович.- Давай я тебе всё расскажу, и мы вместе обсудим, обидел ли я его.
И он начал подробно рассказывать. Удивительно, что все домашние где-то задержались, никто не мешал этим двум, перешедшим на диван, и разговор тёк от сердца к сердцу.
В самом начале своего пути в бизнесе со специями был у Максима молоденький помощник, этот самый Антон. Мальчик совершенно не имел денег, в число учредителей не входил, однако толковый, преданный делу и, наконец, просто близкий по духу самому Зорину. Бок о бок продвигали они к потребителю любимую для них тему. Прошло более трёх лет, Антон женился на девушке из Новосибирска, окреп материально, возможно, были деньги и у невесты, неважно это, главное – Антон захотел отделиться. Восточная часть России была не охвачена их стараниями, поэтому Зорин совершенно не возражал, даже рад был за молодых. Но Антон, просчитав как следует цифры, пришёл к выводу: для рентабельности его бизнеса и для сохранения единой ценовой политики в отношении специй, которые должны быть доступны не только высокооплачиваемым москвичам, но и остальным россиянам, Антону надо закупать продукцию напрямую у иностранных поставщиков. Но на некоторые наименования их товаров Зорин являлся эксклюзивным дистрибутором на территории России. И вот именно в этом месте переговоров с Антоном он и не собирался сдавать своих позиций.
- Ну, ты пойми, Сергей, - душевно и с некоторым недоумением вещал Максим Владимирович, – переоформление контракта может означать, в конечном итоге, вообще раздаривание своего бизнеса, и даже не конкретно Антону, потому что, Бог знает, какая цепочка потянется следом. А у меня сын подрос, у него тоже должно быть в жизни дело. И в чём я здесь не прав? Я чувствую, что получаю щелчки по носу, но не могу понять, за что.
Сергей задумался. В его голове моментально и нарисовалась эта чёрная расползающаяся гора, которая пересекла весь дальнейший путь Зорину, но как объяснить всё это человеческим языком?
- Вы, Максим, как я понимаю, верующий человек? Православный? – спросил Шаран, увидев внутренним взором над головой Зорина некий воздушный ободок со старославянскими письменами.
Максим утвердительно кивнул.
- А вот, скажите, Максим Владимирович, всё, что вы получали в этой жизни, оно – ваше?
- В смысле?
- Вернитесь в ту точку отсчёта, когда появились на свет. Молоко матери, забота окружающих, детский садик, школа, институт, женитьба – это вы сами себе сделали в тот самый миг, когда открыли глаза и увидели эту Вселенную? Или к вам это приходило постепенно в течение жизни, откуда-то оно текло, причём в весьма благоприятном для вас формате, как вы считаете? Много вы потеряли на этом пути своих ровесников? Они что, сами себе это запланировали? Вы меняли одежду детского сада на школьную форму, затем школьную форму на институтские джинсы, потом подвижную неустроенную институтскую жизнь сменили на вполне сложившуюся жизнь бизнесмена. Теперь сравните ту первоначальную точку отсчёта в облике младенца и теперешнее лицо успешного человека и, положа руку на сердце, скажите – « Всё это сделал полностью я сам».
- Нет, я этого никогда не скажу. Безусловно, я благодарен судьбе, и без милости Бога всё это не могло произойти. Но почему я должен отдавать то, что кормит меня и семью?
- Вы спокойно оставили свой детский садик и пошли в школу, так? Из школы спокойно или романтически печально, у кого как, ушли в институт. И, окончив институт, с нетерпением ринулись в новую жизнь завоёвывать определённые вершины.
- Да, Сергей, я понимаю, куда вы клоните – перебил его Зорин, - так почему я должен сдавать свои вершины?
- А слово «сдавать» произнесли вы, Максим. Я не говорил про «сдавать», я объясняю про движение дальше, вперёд, которое невозможно совершить, не сбросив балласт пройденной ступени. Вы сами перестали верить, что судьба и дальше будет благосклонна, застопорились на уже имеющимся, перекрыв все течения жизни, которые омывают нас ежедневно, и через нас текут к другим, стали преградой на пути животворных потоков. И поверьте мне, Максим Владимирович, те неприятности, что вы сейчас наблюдаете, это только предупреждения. Движение вечно растущей Вселенной разнесёт какой-то камень на её пути в прах и пыль.
- Но ведь и библия призывает любить свою семью, – Зорин пытался найти изъяны в теории Шарана.
- Грех – не любить свою семью, - отвечал Сергей, - но сколько совершено мерзостей под предлогом кормления собственных детей, что им, бедным, потом долгие годы переваривать и переваривать содеянное их родителями. А ваш, Максим Владимирович, случай, извините, являет собой незнание космических законов. Ни одно живое существо не должно останавливаться в бегущем потоке, частицей которого оно являлось, чтобы начать формировать свой мирок. За его жизнеспособность никто и гроша ломаного не даст. Главное в жизни – изначально выбирать правильные течения, и ваше, судя по всему, был верным.
- Но как же другие? – пытался Зорин привести в пример не в меру опухших личностей.
- А других и судят уже ДРУГИЕ, не стоит об этом думать. И очень хорошо, Максим Владимирович, что на каждом километре вашей дороги расставлены указатели и есть разметка. Это говорит о правильности пути.
Сергею нечего было добавить, и он разложил бумаги для страхования автомобиля. Максим погрузился в раздумья. Полная тишина помогла им быстрее оформить документы. На заключительных подписях мирок уютной квартиры заполнился голосам жаждущих ужина членов семьи, которые вернулись домой одновременно.
Спускаясь по лестнице с третьего этажа нового кирпичного дома, в котором жили Зорины, Шаран раздумывал, напрасно или нет он промолчал про ближайшие неприятности с машиной. В принципе, он мог назвать даже число, а зачем? Чтобы попугать Максима? А может, всё-таки он предпримет какие-то резкие шаги и изменит пространство?
Сергей вышел на улицу. Прозрачный воздух и здесь был смешен с выхлопными газами. Подняв глаза к небу, он увидел интересную картину. В отблесках заходящего солнца в самой середине небосвода светил золотой серпик луны. Шаран настроился на прекрасное и быстро восстановил потерянную энергию.
- Жаль, – сказал он, вспомнив, что так и не узнал, как называется то редкое синее стекло.

Неужели прожитое – это и было всё? Эта мысль, словно большая мерзкая сосулька, внезапно заменившая горячее живое сердце, погрузила Станиславу в царство вечного холода. Сначала она пожалела себя и свою перекошенную судьбу. Большая и лучшая часть жизни целиком была посвящена родителям, сестре, племяннику. Озарившая её любовь тоже не принесла никаких надежд на счастливое будущее.
Она рассуждала, философствовала, любила. Не задумываясь о своей судьбе, летела по жизни. И она была счастлива в этом крутящемся, вечно меняющемся калейдоскопе событий, радовалась, что была мелким цветным камешком, у которого всегда находилось место в яркой картинке бытия. И мысль, что следующие орнаменты уже будут складываться без неё, вычеркнула Стасю как личность из общей массы, ей стало холодно, страшно и одиноко. Ужас сковал все её конечности, когда она представила смерть, затягивающую её в своё мерзкое безглазое нутро. Работа, транспорт, дом и мрачные темные мысли – вот омут, в который попала она, отбросив всё светлое, словно яркая бабочка, потеряв крылья, стала вновь неподвижной серой личинкой.
Ей казалось, что её способности были шире тех возможностей, которые предоставила ей несправедливая жизнь. Что могло произойти множество интересного, но почему-то не произошло. Что её жизнь могла бы быть насыщенней и разнообразней, но, почему-то не стала.
Она села на скамейку в парке, куда забрела по дороге с работы, перепутав трамваи от метро. Погрузившись во мрак внутреннего мира, не замечая жизни вокруг, снова и снова задавала себе один только вопрос – Неужели это всё? Всё, что отмерено ей сверху? И впервые за всю свою трудную жизнь она усомнилась в справедливости высшего творца.
- Вот чучело! – прыснули со смеха проходящие мимо девчонки-хохотушки. Скорее всего, это относилось вообще не к ней. Но окружающее, как хлыстом по спине, ударило Стасю. Она почти что ощутила боль удара и очнулась от внутренней темноты, вернувшись на землю, напоенную дивными ароматами отцветающего лета.
Каждый листок, и травинка, каждый плод и корень излучал в эфир свою раскрывшуюся суть. Казалось, что пространство, чувствуя приближение осени, открыв второе дыхание, находилось на высшем пике своих возможностей, которые приближались уже к грани невозможного. Природа являла миру всё. Всё, что копила и взращивала целый год, и таинство предсмертной отдачи всех своих, доселе не проявленных свойств, перед тем, как стать сухой оболочкой, являло себя обнаженно и мощно, и только слепой и глухой мог не замечать этого полного растворения в окружающем. Эта экзальтация самозабвенной любви к существующему миру передалась и Станиславе, она замерла потрясённая и прозревшая, затем опять ушла в прострацию и вдруг увидела себя со стороны, откуда-то очень свысока, с той точки, где никакие внутренние эмоции не искажают восприятия. Она увидела скукоженную, напуганную одинокую женщину, оторванную от всего вокруг, лишённую любви и благодати. Это одиночество настолько выпало из окружающего пространства, что превратилось в чёрную точку.
– О, Господи! Так, наверное, и образуются чёрные дыры во Вселенной, - подумала Стася. И поняв, что к ней вернулась свойственная ей логика, она, как вверх по канату, метр за метром, стала отвоёвывать былые позиции, устремившись навстречу простору и свету. Ведь и её сердце в такой же самоотдаче питало всех, посланных ей судьбой. Не в чем себя укорить, на каждом этапе жизни она отдавала окружающим всю свою любовь. Могла ли она ещё что-то отдать? Видимо, нет. И это и является высшей справедливостью.
Кожура, покрывающая чёрную точку, звонко треснула, и светлый летний эфир поглотил остатки черноты. Синее неземное солнце снова встало в зените над её макушкой, осветив и согрев душу, оно властно тянуло к себе.
Станислава выпрямила спину, огляделась, удивилась, что утром оделась так мрачно. Боже мой, думала Стася, за несколько дней страха она потеряла почти всё хорошее, что было в её распоряжении. Она засмотрелась на умную ворону, которая, найдя сухарик, старательно размачивала его в лужице на асфальте. А что её-то, Стасю, держит на земле? Она никогда не выражала открыто своих чувств к племяннику, так как считала, что привязанность к родителям мешает личной жизни детей, да и не хотелось, чтобы Ерошик чувствовал себя обязанным тётке до конца её дней. Сейчас Сергей стоит на ногах, а все остальные близкие люди давно уже в непонятных мирах. Да, видимо, внутренние эмоции она все раздарила, а внешняя атрибутика жизни никогда её особенно и не волновала. Какая разница, стоишь ты на корме собственной яхты или смотришь на жизнь из окна трамвая, если твой внутренний мир и в том и в другом случае один и тот же. А чувство избранности и превосходства, которые заявляют о себе в первом случае, никак не развивают душу, а скорее вытесняют её. Множество людей, посвятивших себя материальным достижениям, стоя уже на вершине, с горечью осознавали, что их жизнь пуста.
А собственное тело? Но ведь оно так надоедает в этой жизни, и, как поняла она в последнее время, - даже и мешает. Синий луч звал всё сильнее, Стася поняла, что совсем она не одна, а ТАМ и тем более одинокой не будет. Она вспомнила пронизывающий свет, льющийся из золотых ворот, её охватил восторг.
И вдруг со всей ответственностью она осознала, что готова к этой загадочной смерти и, более того, даже хочет заглянуть за горизонт жизни.
Она медленно поднялась со скамейки и повернулась к идущим навстречу девчонкам, шелестящей зелени, и тёплому ветру.
Умирать? Ведь все мы умрём, главное – в каком состоянии ты совершаешь переход, прочувствовала Станислава известную истину. Главное двигаться, а не стоять, если эта дверь открывается перед ней, значит, достойно войдёт и в неё.
Она шагала домой, наполненная какой-то вечной жизнью, мудрая и самодостаточная. Да, сейчас её устраивало всё.
Она окинула взглядом небо, деревья, хлопочущих птиц, вдохнула напоенный травами воздух, но болезненным уколом отозвалось её сердце. Уж она-то точно знала, что этот подарок предназначен только живущим здесь, на земле.

На следующий же день, в десять утра, совершая свои ежедневные ритуалы, Шаран напрасно ждал посланника, он не появился. Тогда Сергей, желая не затягивать возникшее недоразумение между ним и тонким миром, совершив асану, выражающую преклонение перед пространством, попросил прощение за свою нерасторопность и неготовность и вообразил перед собой сияющего юношу. Вызов сработал, посланник появился, и Сергей, отделившись от собственного тела, устремился вперёд вместе с ним. Миг, и они оказались в том самом преддверии, о котором я уже поведала.
Мой любимый читатель, знаю, знаю реакцию твоих близких и сослуживцев на тему каких-то там потусторонних миров. И депутаты у нас по телевизору рассказывают тёмной массе, как высоко летали наши космические корабли, да спутники и никогошеньки там не встретили. Смешно мне это слышать и печально. Никуда летать за чудесами не надо. Весь тонкий план здесь, перед самым нашим носом. Только не видим мы ничего, и понятие других измерений не доходит до сознания, и то, что, погрузившись в любую точку окружающего тебя пространства, можно уплыть далеко-далеко, неведомо многим. А другой и, увы, тоже немалочисленной части населения земного шара как раз ведомо, как углубиться в точку пространства, изменив всего лишь своё сознание. Порошки да таблетки - и никуда в космос подниматься не надо, всё недостающее для жизни они быстренько находят тут. Бедные, бедные – они похожи на людей, которые, стремясь познать чувство свободного полёта, прыгают с моста в пропасть. И испытывают они не свободный полёт, а его жалкую имитацию, и гибнут при этом навсегда. Пусть будут и мои слёзы в море слёз, пролитых над ними. Потому что меньше всего хищников, стяжателей и закостенелых материалистов было как раз среди этих. Только многие из них уже у самой пропасти могли убить любого, забыв первоначальный импульс счастливого полёта и мечту, зовущую вдаль, потеряв человеческий облик, исковеркав свою судьбу и жизнь близких ради нескольких крупиц обманной отравы. Увы, не прошли они основное испытание для пришедших сюда, на землю, и ушли в небытиё, а не вперёд, к свету, через препятствия этого мира. Этот свет, и полёт, и погружение в любую желаемую точку надо заработать, вот и вся хитрость. Не простит пространство обмана на скорую ленивую руку. Уже с удивлением учёные открывают свойства воды, а вот свойства воздуха, точнее – эфира, во много раз тоньше, загадочней и неуловимей.
Итак, пройдя через мягкий круглый вход, Шаран и очутился в знакомом нам преддверии. Посланник тут же исчез, а Встречающийвсех в классическом облике персидского стражника средних веков указал на лестницу. Он, не чувствуя каких-либо затруднений, легко ступал по ней выше и выше. И вдруг примерно на третьей ступени от пульсирующих, словно живое сердце, золотых ворот ноги его слились с основанием, в глаза ударил яркий свет, его подхватила необычная музыкальная волна, и упругая поверхность этого звука, оказавшаяся более плотной, чем сам Сергей, мягко перенесла его в куполообразное, залитое розовым светом пространство и, отхлынув, оставила в белёсой пене у правой полупрозрачной стены. Этот полувоздушный образ зала казался живым, словно делал какие-то своеобразные вдохи и выдохи. Этот полуреальный объём был заполнен самыми разными сущностями в человеческих образах и не совсем, а многообразие их обликов и одеяний являло всю историческую хронологию нашей земли. И каждый располагался на парящем в воздухе мягком, почти прозрачном лепестке. В пространстве проплывало множество незанятых лепестков, которые медленно покачивались в воздухе, плавно меняя уровни парения. Образ морской пены, который приятно обволакивал Сергея, постоянно искрился и лопался пузырьками, но пышный её объём от этого не уменьшался. Неподалёку, вдоль всей правой стены, видимо, присутствовали тонкие тела других живущих на земле людей. Они так же, как и Шаран, находились в шипящей пузырьками пене или в меняющих форму облаках. Самый центр зала занимал образ овального стола, покрытого свисающей нескончаемо длинной светло-золотистой скатертью. И сидели за этим столом будто отлитые из света молний величественные бородатые силуэты. Руки их находились на столе и были вытянуты навстречу друг другу. Всё, что было ниже рук, укрывалось от взоров столом и этой самой скатертью. Пучок абсолютно белого света отделял их, как стеной, от остальных гостей сего неземного собрания. Общались эти избранные тихо и проникновенно, но в ухо каждого, вошедшего в этот розовый зал, слова проникали так же чётко, будто они звучали только для тебя. Присутствующие появлялись, исчезали, но глаза каждого находящегося здесь были прикованы к освещённой ярким светом середине.
- Ну, что же, вопросы нарушенной экологии их жизненного пространства мы разобрали. Давайте второй час нашего заседания посвятим всё углубляющейся разбалансировке в столпах основания всей их жизнедеятельности. Предполагаю, что здесь дела обстоят ещё хуже, – вещал молниевидный оратор во главе этого светящегося эллипса.
Руки других светозарных личностей дружно легли на стол, ладонями вниз, что означало полное согласие с высказанными мыслями. Тогда выступающий продолжил:
- Участие человека в упорядоченном росте и движении всей нашей священной иерархии, устремлённой к САМОМУ, и движению вслед за ним невозможно без трёх основных сил. Все вы прекрасно их знаете, это – любовь, чистый всепроникающий разум и растянутое во времени терпение, которое в сжатом состоянии и даёт силу духа, так необходимую всем нам. Остальные их чувства и порывы, может быть, кому-то и интересны, но не являются основополагающими для жизнедеятельности в нашем царстве света и непрекращающейся жизни.
Говорящий на минуту замолк, и руки Светозарных снова легли ладонями вниз.
- Кто-то другой хочет высказаться или я могу продолжить?
Руки плотно прижались к столу.
- Хорошо, продолжаю, раз это мой час. Как вы знаете, братья по свету, от каждой из этих основополагающих сил должно проживать на земле одновременно не менее двенадцати Воплощённых. Иначе её структура гибнет, истончаясь с каждым убывающим, а если учесть другие, выталкивающие с земли мощные утолщения, то минимальное число семь будет являться порогом для полного ухода проявления данной силы. Упорядоченное движение превратится в полный хаос, и мы потеряем их всех, всех живущих на земле. Я предлагаю подсчитать сейчас соотношение, существующее на сегодняшний день. Представители действующих на земле сил находятся в зале? – обратился оратор к гостям вне светоносной стены.
Парящие на лепестках первые ряды дружно кивнули головами.
- Тогда, не мешкая, и займёмся подсчётом. Ассистенты, к делу!
Два мальчика-близнеца в образе королевских пажей с серебристыми подносами в руках приготовились.
- Итак, номер один – инерция, она же – лень. Количество рабов, принадлежащих тебе до мозга костей?
Ассистент учтиво подошёл к медузообразному существу с маленькими сонными глазками и конечностями короткими и безжизненными. Цвета существо было грязно-серого, света не имело. Изящный паж подставил свой поднос, и короткая пухлая лапка бросила в него горсть маковых зёрен, потом ещё горсть, затем несколько горстей сразу, немного покачалась в раздумьях, словно подсчитывая в уме, - и снова посыпались в поднос горсть за горстью. Полный поднос с горкой набросала неприятная медуза. Паж демонстративно пронёс по кругу это достижение и поставил его на спину прообраза черепахи, который возник словно из ниоткуда и смиренно замер под этой тяжестью.
- Праздность! Твоя очередь. Познакомь и нас с количеством преданных тебе, живущих весельем и развлечениями, не напрягаясь ни в чём.
Второй паж с серебристым подносом подлетел к яркой, сверкающей, как новогодняя ёлка особе, может быть, и симпатичной, если бы через её полупрозрачность не виднелась чёрная внутренняя гниль, выходящая наружу темнотой пустых глаз. И протянула она свои неразвитые пальцы, увешенные мишурой, и бросила горсть мелких птичьих пёрышек, а затем ещё и ещё. Под пышным оперением не видно было подноса, который нёс маленький паж на суд зрителей. И второй прообраз черепахи, вздохнув, подставил свою спину.
В скором времени длинный ряд черепах с подносами выстроился перед глазами заинтересованной публики, тоже когда-то проживавшей на земле.
Были здесь подносы с завоеваниями Зовущей к удовольствиям и Зовущего к славе, завоевания Постоянного Беспокойства и Вечного Разнообразия. Когда все взращенные человеком силы показали свои крепкие длинные корни, растущие на Матушке Земле, Светозарный докладчик, пропустив через себя несколько молний, вопросил, повернувшись к залу:
- А где силы, первоначально посаженные нами на Земле, пусть и они покажут своих преданных детей. Итак, Любовь, ты первая. Много ли сейчас людей, принадлежащих всем сердцем тебе, не соединивших любовь только с удовольствиями и продолжением рода, не привязавших тебя к конкретному лицу, и во всех земных деяниях слушающих только тебя, любя всех людей на Земле, а также их создателей?
И прилетела светоносная горлица, неся в клюве виноградную лозу, и села на серебристый поднос, стоящего у первых рядов пажа, и, оставив своё послание на сияющей поверхности, взлетела прочь.
Восемь! Восемь крупных, отливающих солнцем виноградин было на той усыхающей лозе.
У Сергея, участника проходящей конференции, упало сердце, зато словно молоточками ударило по мыслям – Неужели гибнем? Неужели все гибнем?
Полыхнуло вокруг оратора синим светом, но невозмутимым голосом он продолжил:
- А ты, чистый ясный разум, данный изначально человеку! Способный в одном горчичном семени узреть всю мощь развития Вселенной, видящий сквозь стены и преграды, охватывающий одновременно всю широту мироздания и умеющий выделить из него светлой точкой рациональное зерно текущего мгновения, способный пробежаться по всему многообразию существующих измерений, не трогаясь с места, чем порадуешь нас ты?
И спустился сверху ярким лучом сокол, и выставил на очередной поднос можжевеловую шкатулку, откинул клювом крышку, и исчез там, откуда явился.
Десять! Десять отточенных кристаллов горного хрусталя было в ней.
И снова вспыхнул синий электрический ореол вокруг говорящего, но он продолжил
- Ну, что ж, и, наконец, ты – Великое терпение, умеющее воссоздать на пустом месте огромную силу, чем порадуешь нас ты?
И вылетела на глаза ожидающих неприметная перепёлка, и несла она в клюве берестяной кузовок, и, сев на приготовленный пажем поднос, высыпала на него сотню тёмненьких в крапинку фасолин, и, сложившись в одну горку, каждая из них стала золотой. Взмахнула перепёлка крыльями, и лучами разошёлся золотой свет по всему пространству. Зал удовлетворённо ахнул. И Сергею хотелось хлопать в ладоши.
Но парили в воздухе прообразы трёх ласточек, на крыльях которых находились подносы с оценкой людей на дары богов и их приверженность к сим благам. И стоял внизу длинный ряд черепах, терпеливо держащих своими панцирями подносы с сорняками, проросшими в земном саду.
- Ну, что же, - развёл руками говорящий, приглашая всех зрителей оценить видимую картину, - разрешите мне дать комментарии к этому соотношению.
- У любви остался единственный и последний шанс не покинуть окончательно сию территорию, бывшую когда-то очень благодатной для зарождения зёрен новых душ и для прохождения испытаний всеми нашими богами и божественными частицами. Великое основополагающее чувство в людях практически умерло и для глумления над покинувшей их благодатью они применяют это слово в любых непотребных эпизодах, чем ещё больше способствуют активному гниению.
Ясный их ум мутнел и мутнел из поколения в поколение, а сейчас, когда окружающий воздух вообще не способен питать мысль, а самые кончики пальцев, которые призваны активировать деятельность головы, у прекрасной и тонко чувствующей части человечества перестали участвовать в жизнедеятельности и не способны даже касаться нити с чётками, и, как вам известно, недостаток одного качества тут же притягивает противоположное, то проводниц на земле тонких свойств разума почти не осталось. Зато живительную силу они забирают у другой части человечества, обольщая оную, вводя в жизнь низменную, в которой искры ума окончательно гаснут.
И последний наш подарок – Терпение. То самое терпение, которое просыпается в человеке только благодаря упорному труду. Да, цифра живущих на Земле в данный момент людей, питающих этот третий столп, на которых и удерживается вся диафрагма между мирами, пока превышает число двенадцать, но люди эти преобладают только в одной части планеты и их возраст приближается к критическому.
И что я вам могу сказать, вы все видите, что перекос абсолютно разрушителен, у них на Земле происходят уже вещи, совершенно недопустимые по всем космическим законам мироздания, недавно произошёл вопиющий случай и, к сожалению, он не единственный. Но к нему я вернусь позже, а сейчас снова об общей картине намечающихся разрушений.
Они думают, что погибнут от войны с инопланетянами или от ядерного взрыва, либо химического оружия. На самом деле население этой цветущей планеты, впрочем, уже не такой и цветущей, погибнет от хаоса, ими же рождённого, который наступает взамен заложенного миропорядка, основание которого, как видите, уже не держит само себя.
Сейчас их наполняет силами уже и не возведённый вначале фундамент общих законов, а сидящие в постоянной молитве-медитации с обращением к САМОМУ, Великие Земные Стражи, числом двадцать один, а также вновь проживающие земной опыт боги.
До наступления заключительных дней выйдут из-под удара боги, будут удалены явные проводники светлых сил, ибо все, попавшие в воронку страха и ужаса последних дней, погибнут навсегда. Потеряем мы взращиваемые новые души и подверженные негативным влияниям светлые частицы, приходящие сюда вновь и вновь, каждый раз забывая, зачем пришли. Это будет очередной болью для Священного Сердца Земли, и нам с вами придётся начать всё сначала. Поэтому предлагаю сделать всё возможное для их спасения. Это мы обсудим на третьем часе нашего заседания, которое уже поведёт сидящий напротив.
А в заключение хочу вернуться к тому вопиющему нарушению, произошедшему в результате этой самой разбалансировки всех сдерживающих факторов. Одно из созданий, проживающее на Земле, было подвержено с трёх сторон одновременно недозволенным воздействиям, результат был очень печален. Не только полностью дематериализовалось его физическое тело, но и разрушены все его тонкие тела, вмещающие в себя божественную крупицу. То, что лишено системы, стало мусором, а разделяющие Контролёры автоматически очистили от него пространство. Всё произошло вообще без позволения нашей светлой иерархии и противоречило существующим Законам. И этот случай, я повторяю, уже не единственный. Вот вам и пример наступления полного Хаоса. У нас в зале присутствует начинающий Воин именем – Заран.
Заслушавшийся Сергей даже не понял, что речь идёт о нём, и продолжал сидеть, нежась в своей пене. Но светящаяся его часть, услышав это имя, уже стояла в центре происходящего, возле первых рядов. И все ощущения и мысли Сергея тут же погрузились сюда, в его световой силуэт.
- Мы рады тебя приветствовать! – прозвучали голоса Молниевидных.
И по светящейся частице Сергея пробежали всемогущие искры.
- Будут силы тебе от нашего единства, разум – от нашей мудрости, да раскроется сердце твоё навстречу потоку. А сейчас следуй по назначению! – этот приказ услышала частица Сергея от Светоносных и сразу перенеслась совсем в другое место.
Небольшой нежно-бирюзовый мир с плавающими по нему серебристыми облачками, которые могли служить мебелью, был полон ароматом яблок и звуками арфы. Удивительная женщина в шелковистых ниспадающих одеждах сидела у окна, в котором проплывали сцены земной жизни. Виден был сад, увешенный спелыми сливами, и в нём дети, смеясь, собирали сочные плоды в корзину с притянутой к земле плодоносной ветви. Очаровательный карапуз с золотыми кудряшками тайком от других отправлял в рот каждую сорванную им сливу. Старший из братьев, держащий у земли упругую ветку, подсмотрев действия младшего, взял и резко отпустил пленённую ветвь на свободу в тот момент, когда перепачканные сливовым соком пальчики малыша тянулись к двум самым спелым ягодам. Дитя устремилось вслед за взлетающими ввысь ягодами, протягивая ручонки и закинув голову, и шлёпнулось в траву, потеряв равновесие. Град оторвавшихся слив застучал по плачущему от обиды карапузу и смеющимися над ним братьями. Затем в окне показалось желтеющее поле с тарахтящим по нему трактором. Женщина нахмурилась и отвернулась.
- Заран? – её глубокий музыкальный голос прошёлся по нему, как по натянутой струне. Видимо, она сама и считала вибрации готовности ко всему, выданные его светящей частицей, потому что, удовлетворённо кивнув, продолжила:
- Ты нужен нам и ей!
Пространство расширилось, появились существа в золотистых доспехах, и когда они расступились, прямо к нему вышла женщина небывалой, неземной красоты. Замер он от восторга, а она шла навстречу, улыбаясь, и держала за руку мальчонку с тёмными вихрами, любопытными глазами и с небольшим парусником в руке. И что-то до боли знакомое прочитал он в её лице. Сергей напряг память, которая потянула его назад, к земле. Он соединился со своим телом, нежащимся в остатках пены, память влекла дальше, и он оказался в собственной комнате, на ворсистом коврике с оранжевыми кружочками, сидящим со скрещенными ногами. Сергей посмотрел на часы. Было десять утра, только следующего дня. Неплохо у них длится час, подумал он.

Татьяна Петровна второй день трудилась над собранными Арсением грибами. Вот удивительно, думала она, и где он их только находит. Десять лет она проводит лето на даче, но ничего, кроме червивых сыроежек и ложных опят не находила.
- О, какой красавец! – не сдержалась от восхищения Батаня, держа перед собой, как реликвию, пузатенький боровичок в нахлобученной шоколадной шляпке, перевела взгляд за окно и засмотрелась на пышно-цветущие георгины и гладиолусы. Живительный, целебный воздух на даче пах грибами, цветами и начинающей желтеть листвой, которая, видимо, понимая, что хлорофилл уже ни к чему, отдавала на волю все питательные запасы. На отделанных вагонкой стенах кухни висели уже длинные косы чеснока и лука со связанными концами. На деревянном полу стояло ведёрко с выкопанной молодой картошкой. Такой маленький участок, а дел с ним невпроворот, думала она, оглядывая ряды закатанных банок с огурчиками и собранные в тазик помидоры, ожидающие своего часа. Мысли мыслями, но в эмоциях её было такое же изобилие, как в окружающем летнем дне. Господи, как же хорошо себя чувствуешь на воздухе, и болячки все проходят, и молодеешь лет на пятнадцать. Если бы не наша длинная зима, то жить бы и жить здесь, на приволье.
На участке, у сосны уже подрастала банька. К зиме Арсений, скорее всего, её не закончит, да и денег у неё на окна, двери и покрытие крыши не хватит. Так и так, надо будет крышу и внутреннюю отделку оставить на будущий год. Она резала красивые боровички и подосиновики на четвертинки, понимая, что и низать всё это богатство на нитку тоже придётся ей. Вера в будни на работе, Пашка ещё слишком мал, Арсений не откажется, но пусть лучше работает пилой и топором. На природе это посланное ей «чудо» смотрелось гораздо лучше, чем в подъезде городского дома. Пьяным она его больше не видела, лучшего мастера рассказывать байки да анекдоты она вообще не встречала. Дождливые вечера они проводили в задушевных беседах, играли все вместе в лото или карты. Они научились понимать друг друга только взглядом, а это и так уже в наше время является большим достижением. Внук вообще не отходил ни на шаг от мужчины, так внезапно появившегося в их судьбе. Арсений оказался очень приспособленным к вольной жизни. Он выискал за лесом какой-то прудик, и два-три раза в неделю баловал всех свежевыловленной рыбой. В лесу он ориентировался, как Татьяна в собственных чертежах. Он засыпал их лесной малиной, оказавшейся намного душистее той, с которой возилась на участке Батаня. И всё эти богатства природы распахнулись и жадному до открытий внуку. Авторитет Арсения был неоспорим в глазах Пашки, никого другого он слушать уже не желал, и няня, которая заменяла три дня в неделю работающих членов семьи, оказалась ни у дел.
Дочистив последний гриб, Татьяна услышала звук шагов по гравию дорожки. Дверь распахнулась и вошла Вера.
- Как ты кстати, тебя Бог послал! – произнесла Татьяна Петровна, думая о не нанизанных грибах. И, спохватившись, вдруг испугалась – А почему ты здесь? Что случилось?
- Звонил Игорь, - сказала Вера, поставив у дверей сумки и снимая обувь, - в пятницу он приедет, и будет здесь неделю. Сказал, что скучает по сыну, и ко мне у него серьёзный разговор. Надо освободить от стройматериалов маленькую комнату, пусть живёт там. А на работе меня на два дня отпустили, все понимают, что лето уже кончается.
- Вот ещё новости! Только Пашка забывать его начал, да и материалы хорошо пристроены, хотя их можно сложить уже и в баньке, – рассуждала Татьяна, которой не хотелось вклиниваться в личные отношения детей, но и приезд брезгливого и ленивого зятя не радовал. Надо будет вечером за ужином как-то подготовить внука к встрече с настоящим отцом, подумала она.



Сергей Шаран уже несколько дней был погружён в раздумья. Вопрос первый, он не мог вспомнить, кто была та необыкновенная женщина, и вопрос второй, который и вытекал из первого, он не понял, что требуется от него. Но прекрасно осознавал, что и эта женщина и он сам будут помощниками в устранении наступающего губительного хаоса. Вообще это удивительное путешествие изменило его образ мыслей и отношение к своим занятиям. До него дошло, что индивидуальное развитие – это очень хорошо, но в данный момент следует мыслить гораздо шире. И пожалел он, что никогда не жил в коллективе, где можно было бы найти единомышленников, не служил в армии. А, впрочем, разве можно что-либо втолковать людям, если им нравится идти ко дну и они, видимо, получают даже и удовольствие, зная, что вымрут следующие поколения. А присказки, типа – «После нас хоть потоп» или «Я живу, чтобы есть» вводили его в полный ступор. Ты смеёшься, мой читатель? Не веришь, что есть такие? А я их, увы, лично знаю.
Он грустил, стоя на родной трамвайной остановке, понимая, что надо что-то срочно делать, но не знал, что именно.
- Здравствуй, Сергей!
Шаран поднял глаза, рядом стояла Лена с русым хвостиком и улыбалась.
- Конечно, ты мне так ни разу и не позвонил, – радостные нотки прорывались в её виолончельном голосе, несмотря на грустный текст.
Сергей, наконец, очнулся от своих раздумий.
– Рад видеть тебя, Лена, весёлой и цветущей.
Подъехал трамвай, они сели рядом на мягкое сиденье.
- А у тебя голос что-то не очень радостный. Чем опечален, Серёжа?
Он снова задумался, ну не говорить же ей, что занят спасением человечества.
- Да, я смотрю, ты сегодня не расположен к общению – произнесла она после нескольких минут полного молчания. – Но мне-то позволишь рассказывать?
- С удовольствием послушаю тебя, Лена, – только и смог выдавить из себя Сергей.
- Сергей, а вот подскажи, куда мне надо пойти заниматься, очень хочу быть, как ты. После вечера, проведённого с тобой, ты не представляешь, какие приятные чудеса в моей жизни происходили, такое настроение было, я просто летала. А если я тебе расскажу, что же было, то ты просто даже не поверишь. Какой-то ты весь необычный и других этим заряжаешь. У меня даже на работе…
Она бы еще долго продолжала говорить, видимо, радостная энергия действительно переполняла её душу, но Сергей достал мобильник, принимая поступивший к нему звонок.
- Добрый день, Сергей! – раздалось в трубке.
Звонил Зорин.
- Здравствуйте, Максим Владимирович, - ответил Сергей, удивившись, неужели неприятности с машиной случились быстрее, чем он ожидал.
- Сергей, очень надо, чтобы вы вписали в страховку ещё двух человек, – многозначительно произнёс Максим.
- А что-то изменилось в ваших планах? – автоматически задал вопрос Шаран.
- Я благодарен тебе, Сергей. Продумав всё сказанное и действительно желая добра своему сыну, я отдаю пока РЕНО Антону с супругой. Им придётся много трудиться, так как и в контракт будут внесены изменения. Не хочу, чтобы мой мальчик стоял на пути набирающих силу потоков. Давай пересечёмся где-то в Москве, чтобы тебя не слишком затруднять. Что от меня нужно?
- Копии водительских удостоверений и всё, Максим Владимирович.
- Хорошо, обдумай, где и когда. Жду звонка.
И Зорин повесил трубку.
Максим Владимирович снова потряс Сергея. Забыв о существовании Лены, которая умолкла, видя меняющееся лицо Шарана, он мысленно поднялся в те выси, откуда смог обозреть эфирное поле Зорина и его машины. Пространство вокруг автомобиля было чистым и светлым, и его тянула вдаль золотистая дорожка, ровная, без единого препятствия. А воздушное сканирование Зоринского бизнеса показало новый интересный поворот событий, который проявит себя через пару месяцев, сильно повышая социальный статус самого Максима Владимировича.
- Однако вас, Зорин, поток поднимает на уровень политиков, интересно, - проговаривал сам себе Сергей. Он вздохнул, словно освободился от какой-то ноши, повернул голову вправо, откуда шёл жгущий висок лучик энергии, и упёрся взглядом в расширенные миры зрачков бирюзовых глаз Лены. У неё был настолько ошарашенный вид, что Шаран рассмеялся.
- Ты, Сергей, и будущее предсказываешь?
- Вообще-то, - нет. Но сейчас думаю, что у будущего ещё есть шанс.

Вечером на веранде обитого вагонкой дачного домика пространство раскалялось от эмоций в обсуждении планов ближайшей недели. У каждого из присутствующих был свой интерес.
Арсений, услышав о приезде Игоря Олеговича, объявил, что ему срочно надо на недельку уехать в Москву, так как бывшая супруга всё-таки организовала размен площади, найдя для него маленькую квартирку в дальнем Подмосковье, и ему надлежит заняться оформлением бумаг.
Пашка не возражал против приезда отца, но не мог представить, как проживёт без Арсения хотя бы день, а уж неделя казалась ему приравненной к нашему с тобой, читатель, году. Он раскапризничался, а когда Арсений сказал, что не возьмёт его с собой для подписания каких-то бумаг, то Пашка разрыдался и заявил, что лучше бы папа Игорь никогда не приезжал.
Веру интересовали алименты Афанасьева и раздел имущества, а нанесённой ей обиды она прощать не собиралась.
А Батаня вдруг поняла, что не хочет отпускать Арсения на неделю к какой-то там бывшей жене.
Поэтому, не кривя душой, могу сказать, что никто не ждал Игоря Олеговича Афанасьева, и окружающее пространство работало явно не на него.



Игорь Кутыкин жил в Подмосковье и в эту пятницу ближе к вечеру собирался поехать в Москву на тусовку с друзьями в ночной клуб. Он давно считал себя самостоятельным, заканчивал институт, учёбу в котором оплачивал сам, так как весьма неплохо зарабатывал, поставляя в торговые сети пиво. Его одноклассники и закадычные друзья как раз и работали у производителя одной очень известной марки сего любимого народом напитка.
Он не спеша побрился, задумался об аромате туалетной воды на сегодняшний вечер и открыл гардероб. И уже застёгивая перед зеркалом пуговицы любимой рубашки для подобных увеселений, он увидел на самой груди большое пятно от тонального крема, да ещё и со следами помады какой-то из подружек.
- Вот лоховка, - отправил он в пространство послание без точного адресата. И стал перебирать другие варианты прикида. Полчаса пришлось убить перед зеркалом для удовлетворившего его результата. Обдав себя ароматом от ГУЧЧИ, прихватив деньги и ключи, он, наконец, вышел во двор к своей еще не старенькой НИССАН. Собрался обойти вокруг машины, осмотреть покрышки, но тут зазвонил телефон. Друзья возмущались, что он ещё не уехал, так как вырисовывался новый вариант весёлого проведения вечера, ждали только его. Игорь пискнул кнопкой сигнализации, сел в машину и включил зажигание, мимоходом бросив взгляд на триптих приколотых иконок над панелью приборов, протёр через открытое окно зеркало, закрыл окно и прощально газанул родному дворику.
Афанасьев Игорь Олегович мчал из Москвы на эту злосчастную дачу в своей пятнашке и, кроме продуктов, вёз сыну ноутбук. Он давно и упорно пытался приучить ребёнка к компьютеру. Но, видимо, его Пашка был каким-то несовременным ребёнком. Ему было интересно, почему гудит река подо льдом, где зимуют ёжики, и отчего ураган повалил берёзы, но ели оставил. А изображённые на экране картинки его совсем не вдохновляли.
Игорь Олегович всерьёз решил заняться воспитанием сына и завоевать его авторитет, прокатив на машине и дав порулить. Вообще планы его были обширны и значительны. Жить он собирался долго, и поступать так, как считает нужным именно он, Афанасьев Игорь. Никакого прощения у Веры просить и не думал, эта самодурка сама поймёт, кто в семейной жизни хозяин.
Он повертел колёсико магнитолы, выискивая приятную музыку, нашёл песню, которая давно ему нравилась. Повезло парню, вот пришла же в голову классная мелодия, думал он, наслаждаясь известным хитом. Интересно, какое количество денег и удобств получают они на западе за свои произведения, побежали его мысли по важному для него руслу. Игорь Олегович давно уже посматривал в «ту сторону», думая, что всё-таки надо перебираться.
Кутыкин Игорь летел по крайней левой полосе, путь его был свободен, так как массы машин двигались именно навстречу. Он предвкушал предстоящие развлечения, его едва созревшие чувства ждали праздника. Но не подозревал он о других, более широких чувствах и другом, невидимом, но более насыщенном празднике жизни. Поэтому его ощущений не хватило даже на собственный автомобиль, ведь нельзя управлять тем, что тебе не служит. И когда раздался оглушительный хлопок лопнувшей покрышки, а его резко повело в сторону, как раз на встречную полосу, он не сразу сообразил, что же происходит.
Афанасьев Игорь Олегович чувствовал автомобиль, потому как более двадцати лет сидел за рулём, проверял его регулярно, следя за рабочим состоянием, и любил так, как собственную курительную трубку или компьютер. Но неведомо Игорю Олеговичу было общение с окружающим пространством, и не знал он про дружбу с ним, поэтому чувства «холодно - горячо», «ждут или не хотят видеть», «удачно - тяжело» были для него всего лишь словами.
И жизнь этих двух героев напоминала поведение современного туриста–дилетанта в сказочном лесу, который на всю катушку врубает музыку, разгоняя прочь интересную живность, затуманивает и без того слабо видящие глаза алкоголем и вдыхает никотин, вместо живительного эликсира. Зачем приехал в лес, вряд ли и сам знает. Атмосферу окружающей сказки не познал и не прочувствовал, захватывающих фантазию следов не нашёл, благоуханными ароматами не насладился. А жизнь в своём маленьком мирке собственных желаний неинтересна и обречена уже по своей сути.
Поэтому когда навстречу Афанасьеву устремился перекошенный, поворачивающийся боком автомобиль, инстинкт сработал единственный – увернуться от этого удара, и он крутанул вправо. По соседней полосе двигался КАМАЗ с прицепом, гружённый металлическим листом. Водитель грузовика резко затормозил. И из задетого Афанасьевым и накренённого прицепа, который опередил в своём движении его пятнашку и столкнулся с НИССАНом, неумолимо поехали стопки металлических листов прямо на лобовое стекло машины Афанасьева.
Между головой и туловищем пришлась основная сила удара. И не спасла прикрученная в центре иконка. Превращённая в месиво шея уже не могла держать голову, которая и скатилась на соседнее сидение. Довершил страшную картину кусок острого стекла, который, став ненужным в проеме окна искореженного кузова, своим падением поставил точку в смертоносном танце пространства, вонзившись в ухо несчастного Игоря Олеговича.
Удивительно то, что и у Кутыкина и у Афанасьева через неделю был день рождения, что оба они звались Игорями, и слушали в тот момент одну и ту же песню, только младшего Игоря отвезли в реанимацию, и у него ещё был шанс выжить, как и у нашего с вами мира.
Ты ждёшь, мой любознательный читатель, что будет дальше? Как вокруг Афанасьева зашуршит и полыхнёт неведомый свет?
Ничего такого не было. Человек не может после смерти встретиться с тем, с чем не соприкасался при жизни или до прихода в неё.



                ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ.
                ПРОСТОР

Сергей Шаран вышел из метро и зашагал по Ленинградскому проспекту. Просьба близкого человека помочь сослуживице с похоронами внезапно погибшего мужа была сродни приказу свыше, и направлялся он прямиком в сто двадцать третью квартиру. Удивившись, что в будний день с утра так много на улицах детей с родителями, осознал, что скоро сентябрь, а сегодня двадцать девятое августа.
Он вышел из лифта и нажал кнопку звонка. Сильное августовское солнце сквозь открытое окно заливало золотом узкое пространство площадки. С улицы раздался лай собаки и детский плач, Сергей подошёл к окну, словно мог помочь в произошедшем с одиннадцатого этажа. В это время щёлкнул замок, и дверь многоквартирного холла распахнулась. Шаран повернулся и застыл как изваяние, пропуская через себя пробегающие молнии, так и не поняв, в какой же мир вела эта дверь, ибо на пороге стояла та самая поразившая своей красотой женщина, лучи солнца играли на её лице, сплетаясь в мощный сияющий ореол над головой, и держала она за руку вихрастого мальчугана с корабликом в руке. У Сергея было состояние, словно он освоил левитацию.
- Проходи, Сергей, - прозвучал до боли родной и близкий голос, задавая такт парящим в воздухе солнечным частицам.
Он последовал приказу, почти не касаясь ногами пола. Женщина с мальчиком отступили назад, и Шаран вплыл в этот сказочный холл.
- Это ты?!! – в изумлении прошептал он, узнав свою тётку. – Боже мой, мы и там вместе, Славная ты моя!
Радость решившего, наконец, задачу Сергея передалась и этим двум. Они переглянулись, ребёнок убрал в карман свой кораблик, и, не сговариваясь, Стася и Пашка протянули свободные руки вошедшему. Сергей с радостью отозвался их порыву. И круг из трёх людей замкнулся.
Пространство, словно детская разрезная объёмная книжка, сложилось в одну плоскость для того, чтобы развернуться в другую сторону. И сознание каждого из них стало подобно струне, натянутой в тон уже не земному камертону.
***В звенящем счастливым напряжением воздухе они закружили в счастливом хороводе, паря в насыщенном цветочными ароматами мире, нежно-голубая травка под ногами была расцвечена рыжими шариками цветов, напоминающих земные одуванчики, только немыслимых размеров. Раздольная песня неслась в пространстве, и они дружно подхватывали её, словно слова той песни были им знакомы с детства. Накружившись вдосталь, они замерли удовлетворённые, прислушиваясь к удаляющимся звукам песни. И вдруг услышали аплодисменты. Удивлённые, они окинули взглядом пространство и узрели в воздухе на парящих лепестках множество зрителей в человеческих обликах и не совсем. Счастливая троица, состроив друг другу рожицы, выражающие испуганное недоумение, дружно обнялась, опустив ниц смущённые лица.***
Так же в обнимку гурьбой из пропахнувшего жареным луком холла они вошли в квартиру, омрачённую трауром. Скорбная тяжесть втянула в себя людей, готовых разделить горечь произошедшего. Станислава крошила салаты, делала кутью, пекла блины. Пашка накрывал на стол, а Шаран с Верой и Татьяной Петровной поехали в морг. Но каждый из них, пережив сегодня этот миг взлётности, всем сознанием назад уже не вернулся.
***Окружающее радостное напряжение проникало внутрь, и Станислава пролетала по чудным неземным местам в трепетном восторге. Стоило слегка о чём-то задуматься, и вся неземная перспектива этой данности тут же имела место быть, увлекая с собой и её как одно из главных действующих лиц. Сначала она попала в огромную мраморную беседку с множеством колонн, на которых держалась площадка с садами и прогуливающимися по ним людьми. В самой беседке возле каждой колонны расположились группы внушительных личностей, их облики показались ей знакомыми, к ним и направилась Стася, на лету пытаясь понять, как же она выглядит. Увидела на себе светлые шелка, стянутые золотистой сеткой, решила, что вполне сойдёт, и очутилась в центре сей беседки. Известные в истории философы и пророки вели неспешно здесь свои беседы.
- Мы приветствуем тебя, королева рассуждений! Наслаждались, наслаждались твоими измышлениями. Присоединяйся к любой группе, будем рады!
Станислава стушевалась перед таким высокочтимым собранием.
- Не скромничай, королева. Мы только что обсуждали твою теорию о женщинах и их роли в жизни мужчин.
- Глупо было, да? – спросила настороженно Стася.
- То, что идёт от слияния сердца с умом, глупым быть не может. Хотим только добавить, что женщина достойно должна пронести по жизни четыре свои ипостаси, чтобы в мире царила гармония. Образы матери, дочери, любовницы оттачивают естество мужчины, но формирует его только лик женщины, ведущей вперёд, к свету, потому что в каждом явлении заложена и его противоположность. И если женщина не может претворять эти качества одновременно, пусть проводит поэтапно. И тогда мужчины станут отличными отцами и послушными сынами, незабываемыми любовниками и великими творцами. А ваши женщины себя втиснули только в одну, уже оскорблённую роль, отсюда и беды. И мы думаем, что не будешь ты оспаривать то, что донесли до тебя друзья – Платон с Зороастром.
- Согласна с этой влиятельной компанией. Вышесказанные четыре женские роли действительно были недостающим звеном, благодарю вас!
Мудрецы, прощаясь, подняли руки.***
Солнце опускалось к горизонту, высветив пыль на стёклах окна кухни. Пахло алкоголем и закисающими салатами.
Станислава стояла с посудным полотенцем в руках, вытирая последние капли на тарелке, и давала свои советы, выслушивая бесконечные рассказы Татьяны Петровны об её личной и их семейной жизни.
- Вам с Арсением надо съездить куда-нибудь вдвоём, чтобы пообщаться в другой обстановке, - пыталась помочь она Татьяне.
- Ну да, вернётся ли он теперь. У него даже мобильника не было, как я его найду? – жаловалась она своей новой подруге.
***В бесконечном свете и, не ведая усталости, стремглав бежала Стася по лугу, мелькая открытыми худенькими загорелыми коленками из-под коротенького платьица, потому что увидела впереди в таком же одеянии резвящуюся Милу с сачком в руках.
- Мила? Ты?
- Тсс…, Стася, смотри, какая бабочка!***

***Захватывающая дух высота и чувство, что весь трепетный мир находится в его ладонях, переполняли Шарана, сидящего в позе лотоса на вершине горы в кругу единомышленников и сподвижников в проникновенной медитации. Никогда ещё он не постигал в один миг такого объёма завуалированной жизнью информации. Затем в его руках появилась книга, и он сразу осознал, что это и есть книга книг, и существовала она всегда. Он бережно открыл её.***
Переполненные умершими цветами мусорные контейнеры, ботинки со следами свежевскопанной глины и тянущая душу атмосфера кладбища со специфическим воздухом от находящегося неподалёку крематория окружали Сергея, шедшего вместе с другими по асфальтированной дорожке после грустной церемонии. Дамы в чёрных платочках, всхлипывая, рассказывали Шарану, каким значительным человеком был умерший. Затем разговор перекинулся на проект памятника композитору. Обсуждались массивные глыбы с выточенным барельефом колоритного облика покойного. Шаран, видевший только одну фотографию Афанасьева, предложил вариант изящного скрипичного ключа с лежащей в его основании курительной трубкой. Окружающие единогласно поддержали эту идею, найдя в ней и новизну, и тонкий вкус.
***Пронзающее сердце озарение проходило сквозь него потоком. Сергей читал открытую книгу, замирая от упоения над каждой строкой, и вычитанные постулаты тут же демонстрировались реальными событиями из жизни цивилизации.***

***Смеясь от восторга, Пашка скакал верхом на небольшой лошадке, рассекая таинственные заросли, из которых резко взмывали ввысь золотые утки, вернее даже не скакал, а летел, так как эта необычная лошадка была с крыльями. И догоняли они уток по воздуху, забрасывая на каждую длинную магнитную нить, пытаясь всех связать в одну летящую упряжку. Утки крякали, тут же сносили по золотому яйцу, которое и падало вновь в высокую траву. И весело это было до необычайности.***
Вокруг раздавались монотонные разговоры захмелевших гостей. Подстёгнутые алкоголем переживания вытягивали из недр сердец новые и новые воспоминания. И когда их нити одновременно соединились на отношениях Игоря Олеговича с сыном, наступила полная тишина. Влажные, растворённые в окружающей печали глаза присутствующих остановились на ребёнке.
Заметив на себе внимание окружающих, Пашка поднялся из-за стола очень серьёзный. Он постоял, опустив голову, вдруг вскинул её и, с тоской глядя на траурный портрет, прочитал только что пришедший в голову стих:
Отец и сын – понятия неразделимы,
И эту связь века не разорвут.
Бессмертен будет миг, когда счастливый
В руках твоих взлетал я к потолку.

От собственных выплеснувшихся чувств на глазах ребёнка появились слёзы. Это незамысловатое, но отнюдь не детское стихотворение, выданное экспромтом с искренним высоким трагизмом, сразило публику наповал.
За столом раздались всхлипывания, руки потянулись к платкам и все поняли, что такому творческому отцу растёт достойная замена.
А Пашка, представив возле тарелок свой серьёзный и печальный лик, быстренько рванул обратно.
***Сейчас, кружа в неземном вальсе, они летели с конём мимо звёзд, и у каждой световой частицы была своя песня, которую она и собиралась исполнить только для Пашки.***

Скорбный день близился к концу. Разомлевшие гости полулежали на диване, менее счастливые, сидящие на стульях, пытались облокотиться на стоящее за спинами пианино красного дерева, другие, опершись на локти, подставив под щёки кулаки, дремали. И речь взяла Вера, перешедшая теперь в статус вдовы. Она говорила о том, как прожили они шесть лет душа в душу, и каким интеллигентным человеком был Игорь Олегович, и сколько сил отдавал музыкальному поприщу.
***Налетавшись в прозрачном воздухе вдосталь, они пересеклись все втроём на смотровой площадке высоченной башни, куда многие приземлялись, спускаясь из других миров. Открывающаяся перспектива захватывала дух и радовала глаз. Городские строения соседствовали с лесами и лугами, башенки со шпилями мирно уживались с хижинами на поляне. Но изюминкой совершенства была возможность мгновенно перенестись к любому заинтересовавшему объекту, потрогать и насладиться сладким чувством обладания каждой яркой или неброской на первый взгляд деталью, а, чуть заскучав, снова оказаться на башне сего волшебного города.
Раздался звон серебряных колокольчиков, и прямо на площадку влетела колесница, запряжённая золотистыми птицами. Птицы тут же разлетелись, колесница растаяла. Пашка захлопал в ладоши, а на месте исчезнувшей повозки оказалась Неземной Красоты Дама с затаённой улыбкой. Не делая никаких шагов и даже не пошевелив пальцем, вся троица чудесным образом и оказалась возле неё.
- Как вам у нас нравиться? – удивительно музыкальный голос Неземной Дамы окружил их теплыми волнами.
- Мы в восторге, – ответила за всех Станислава. - Но наша радость смешана с удивлением, и это не даёт покоя.
- Увы, не для покоя вы приглашены сюда. Произошло печальное и разрушающее все истинные устои событие.
- Вы о смерти Игоря Олеговича? – вновь Станислава взяла на себя общение.
- Нет, вовсе нет. Я говорю о пропаже Анатолия Васильевича Мареева.
И полыхнуло искрами вокруг Станиславы. В удивлённой радости она приподнялась над окружающими и повисла в воздухе, а вернувшись на место, смиренно склонила голову.
- Я поняла, что женщина именем Станислава готова помогать, – распевно говорила Дама. - Увы, от него осталось только то, что вы называете элементарными частицами. И в это невозможное состояние его привели бушующие на земле стихийные потоки разрушительных сил, которые у вас уже повсюду, потому что вскармливаете их ежедневно. И восстановить нарушенное может только человек, по-настоящему любящий его.
Дама посмотрела в глаза Станиславе. – Это же вы его искали и скорбели? – задала она вопрос.
- Да, я отвечаю за свои мысли и сделаю всё, – произнесла Станислава.
- С девятого по сороковой день от смерти Афанасьева будут приоткрыты ворота в царство Хаоса, вот оттуда и следует начинать. Двадцать восемь дней потребуется для восстановления зерна его духовной сущности в тонкой первичной оболочке, но только если не будет совершено ни одной ошибки. Любая оплошность заставит начать всё заново и до сорокового дня можно и не успеть. Станислава согласна?
- Да, и ещё раз - да. Мне это грозит чем-то?
- Надеюсь, что нет, вас будут опекать.
- А почему мы здесь втроём? – задала Стася мучающий её вопрос, - они будут вместе со мной?
- Проходить все стоянки будешь одна. Но друг без друга путешествие было бы невозможным. Твоя мудрость и любовь, тонкая энергия Зарана и чистота и доверчивость ребёнка – вот составляющие этого необычного вхождения за круг воплощений. Заран будет каждый день заниматься и питать этот союз энергией. Так? – обратилась она к Сергею.
- Можете рассчитывать на меня, я удвою свои силы, – с готовностью произнёс Шаран.
Неземной Красоты Дама удовлетворённо кивнула и произнесла:
- Желаю вам успеха! И пока есть свободные дни, пообвыкнете немного к новому состоянию. У Станиславы будет сопровождающий из нашего мира, которому можно задавать любые вопросы. И ещё, вот подарок от меня! – сказав эту фразу, она поцеловала Станиславу в лоб. - Это Раскрывающее Время чувство. Можешь потренироваться. И пусть будет благословенен твой путь!
Она расцеловала Станиславу в обе щеки. Порыв ветра принёс на площадку воздушный образ запряжённой четвёркой коней кареты с распахнутой дверью, Дама быстро поднялась на подножку, став такой же воздушной и прозрачной, как и экипаж, и они мгновенно растаяли в воздухе.
Видимо, тяжело высшим сущностям даже в этом неземном мире, понял Шаран, у которого уже имелся кое-какой опыт путешествий.***
Хмельные, усталые и расчувствовавшиеся знакомые и близкие Игоря Олеговича внимали словам молодой, красивой и скорбящей вдовы. Вера с рюмкой в руке продолжала говорить о том, как будет им с сыном не хватать такого замечательного человека и хорошего отца.
Не видно было впереди препятствий в получении квартиры Афанасьева, остальных вещей, денег за уничтоженную машину. Но сейчас, произнося со слезами на глазах эти речи, она вдруг поняла, что совсем не греет ей душу доставшееся имущество. Вера неожиданно осознала, что жил рядом очень близкий человек со своими проблемами, в которые она не собиралась вникать, потому что думала о своих. И что мужчины роднее Афанасьева у неё никогда не было, и, наверное, уже не будет.
И невыносимая горечь истиной утраты завладела ею полностью.
Все помянувшие покойного разъехались по домам. День был закончен. Пашку уложили спать. И долго мать и дочь на кухне, смахивая слёзы, вспоминали эпизоды пролетевшей жизни с Игорем, а потом перешли на сегодняшних гостей.
- Какая удивительно приятная женщина ваш директор, эта Станислава Сергеевна. С твоих слов не было видно, что она такой душевный и понимающий человек, тебе повезло, Вера. Я бы с удовольствием продолжила с ней знакомство, – говорила с укоризной Татьяна Петровна. – И сын у неё очень верно ориентирован по жизни, все его поступки и слова имеют глубокий и правильный смысл.
- Это не сын, это племянник, мама.
- Всё равно. Их семья меня очень впечатлила с самой положительной стороны. Помолчав минуту, она вдруг воскликнула - Вера! А Пашка то нас как нынче удивил. Ты знала, что он стихи сочиняет?
- Была удивлена не меньше тебя, мам. Вообще сегодня он был просто золотым ребёнком.
И они начали вздыхать, задумавшись о Пашкином будущем.

***Путешествующая троица, неся в себе абсолютное счастье свободы, которое выплёскивалось наружу растворённым в экстазе взглядом сияющих глаз и неугасающими улыбками, собралась вместе лишь лёгкой мыслью друг о друге и расположилась на пышном белом облаке, парящем не выше метра от луга, покрытого голубой травкой. Пашка отрывал от облака маленькие кусочки и бросал их вниз. Бесформенные комочки падали, медленно кружась, и становились в воздухе огромными правильными и изящно сформированными снежинками, а, соприкоснувшись с лугом, выпускали длинный стебель и превращались в цветы, причём в разные. Ребёнок, хлопая в ладоши, намеревался закинуть вниз очередной будущий шедевр, но вдруг задумался, понюхал эту воздушную вату и отправил её в рот. Станислава с Сергеем замерли, уставившись на Пашку во все глаза.
- Всё отлично, как мягкое ванильное мороженое, - успокоил он их.
Шаран тоже отщипнул небольшой кусочек и положил его на язык.
- О, нет, это – клубничный пудинг, - произнёс он с явным удовольствием.
Станислава пробовать не стала, хотя и чувствовала от облака свой любимый запах корицы.
- Приветствую вас! – раздался совсем рядом звонкий юношеский голос.
Сидящие на облаке дружно повернули головы в стороны. Станислава – направо, Пашка – влево, Шаран оглянулся назад, но никто из них ничего не увидел.
Тогда в пространстве сформировалось плавающее лицо, которое, улыбнувшись, сказало, что послано сюда для сопровождения.
Пашка от удивления забыл про целые клубы мороженого, на которых сидел, и открыл рот не для еды. Станислава же произнесла:
 – Боже! Как это странно и неестественно.
- Но я могу принять любой вид, – говорил юноша, оставив в воздухе только глаза и улыбку, - просто, чем меня больше здесь, тем меня меньше там.
- А «там» - это где? – задал вопрос Шаран, витавший в облаках не только физически.
- «Там» - это где мне надо существовать, чтобы выполнить свою миссию в лучшем виде.
Глаза с улыбкой тоже выглядели несколько шокирующе. Посовещавшись и просмотрев несколько образов их гида, все дружно сошлись на варианте парящего в воздухе светящегося голубого ободка.
- Вопросы ко мне есть? – довольный голос поигрывал искрами на ободке.
- Здесь у вас так хорошо, что забываешь обо всём, – начала издалека Станислава, - но как я пойму, что работа уже началась, и как отличить царство хаоса?
- Ну уж, отличите вы стразу. Что лишено жизни и структуры, то и есть хаос. Существует ещё один верный признак. В нашем мире вы нигде не встретите воду в её естественном виде.
- А в хаосе есть вода? – удивлённо спросила Станислава.
- Очень грязная и только на первых этапах разделения.
- Интересно, - вступил Шаран после двухминутной паузы, - почему мы с ребёнком в своём облике, а Станислава совсем другая, почти как высшее существо?
- Этот образ был соткан ею в процессе жизни, и когда она, наконец, родится в новом месте, то будет его носить. А вы ещё этого не успели.
- А почему у вас тут нет ночи? – наконец дождался своей очереди Пашка, нашедший, к чему можно придраться.
- Да, темноты у нас нет совсем, и спящих в этом мире не бывает.
- И костров тоже не разводят, да? – разочарованно затянул объевшийся мороженым ребёнок.
- Имеем огонь совершенно в другом виде, никто пока не жаловался.***
Пашка сидел за столиком в попахивающей хлоркой свежевымытого пола игровой комнате и, как и другие дети подготовительной группы детского садика, был занят рисунком. Он сопел от удовольствия, во рту стоял приятный вкус ванильного мороженого, никогда ещё краски с кистями не были столь послушны его вдохновенным фантазиям. Он рисовал звёздную ночь, к куполу которой летел яркий костёр, вокруг него сидели трое: ребёнок, юноша и необычной красоты женщина. Пашка чуть задумался и нарисовал в воздухе голубой мерцающий ободок.
- Паша! Что за синее кольцо в освещённом огнём воздухе? Что это за деталь? – спросила Ирина Викторовна, их учитель рисования, которая словно завороженная не могла отойти от рисующего ребёнка.
Пашка задумался и ответил
- Это внеземная душа, которая ни разу не видела костров.

Станислава мягко покачивалась на сиденье медленно ползущего троллейбуса, наслаждаясь окружающим. Мимо проносились автомашины, проплывали магазины, спешили люди. Она ехала с выставки новых высоких технологий, где познакомилась с интересными людьми и солидными компаниями. В полупустой салон троллейбуса вошла девушка и села рядом со Стасей, вытащила из сумки огромный справочник для поступающих в вузы и начала листать. Некоторые страницы она разглядывала подолгу. Станислава тоже заглянула в раскрытый лист и увидела телефоны для желающих получить диплом, сдав экзамены экстерном. Ей почему-то показалось это интересным и даже забавным, и она записала себе в органайзер номер.
***Волшебное пространство стало очень тёплым, её волос касались руки мамы.
- Какой ты у меня ещё ребёнок,- сказала она, вплетая в Стасину косу ленту. - Вот Мила у нас умница, бери с неё пример. Стася тут же и оказалась возле Милы, которая качалась на качелях.
- Раскачай меня сильнее, Тасик! – взлетая почти к небу, кричала разгорячённая Мила.
Станислава сосредоточилась в том месте лба, куда поцеловала её Неземная Дама, даря новое чувство. И вновь посмотрела на Милу. Ничего не изменилось в её облике, те же кудри червонного золота, озорная зелень глаз и яркий румянец.
- Выходит, ты всё маленькая и маленькая, - задумавшись, произнесла Станислава.
- Кто маленькая? – томно спросила Мила, моментально превратившаяся в девушку, опалив сверху вниз сестру огнём взгляда настоящей повелительницы.
- Тасик, скажу тебе по секрету, что Борис Шаран сделал мне предложение. Правда, хорошая партия!
- Мила! А ты любишь его больше, чем саму жизнь?
- Что за наивный романтизм, и когда ты только повзрослеешь? Он мне очень нравится и папа у него дипломат. Этого вполне достаточно для девушки, учащейся в Инязе.
- Мила, ты же была нашей королевой!
- Почему – была? О, ты, наверное, со своими понятиями навсегда останешься в старых девах.***
Давящая, тяжёлая атмосфера, заполненная шумом бесконечного городского движения и отравляющими дыхание выхлопами, облегчилась и освежилась первыми дружными каплями дождя. Станислава опускалась по ступенькам в метро, впереди медленно шёл полный мужчина, которого невозможно было обойти в такой толчее. Справа от неё двигались люди и слева двигались, а она практически стояла. От нечего делать она сосредоточилась в точке выше бровей и моментально, как в ускоренной съёмке, замелькали картинки. Мужчина сгорбленный и неподвижный, но всё ещё не худенький, затем мужчина совсем старый, худой, измождённый лежит под капельницей, затем лежащая в гробу сухая оболочка в виде старика. А то, что не являлось оболочкой, словно раздвоилось. Одна часть в образе хрупкого мальчика неслась на велосипеде по голубой траве, распевая песни, а самая глубинная световая частица в виде небольшого зёрнышка покрылась оболочкой, похожей на мягкое стекло и заняла своё место в ряду точно таких же по размеру зёрнышек. И в следующем эпизоде яркий синеватый свет освещал ряды зёрнышек и два голоса решали их дальнейшую участь, перебирая каждую тонкой хрустальной палочкой, таящей внутри золотые искры. Очередь дошла до того самого зерна, и первый голос спросил у второго:
- Этому что мешало прорасти?
- От скуки много ел, от скуки не хватало сил переварить съеденное, отсюда череда болезней, совсем лишивших сил. Разбудить себя и не пытался, считал, что раз на интересную жизнь не было денег, то во всём виноват окружающий мир.
- А что у него было интересной жизнью? – снова спросил первый голос.
- Лежать на берегу океана, ничего не делая, потягивать пиво и выбирать себе понравившуюся особь противоположного пола.
- На переплавку! – скомандовал первый голос.
- Может, всё-таки, ещё раз подарим жизнь?
- Тогда надо ставить в очередь на 2038 год. А, судя по их обстановке, дарить жизни будет уже негде. Расплавить!
Станислава зажмурилась и снова открыла глаза. Два шага она успела сделать за время этого необычного просмотра. Впереди по-прежнему шёл совсем не изменившийся мужчина.
Вот оно что, поняла, наконец, Стася, убыстряя своё движение, так как толчея неожиданно начала рассасываться, это, оказывается, «ускоритель времени». И она оценила подаренное ей чувство.


Сергей Шаран с телефонной трубкой в руке расположился за письменным столом, он подсчитывал на калькуляторе цифры и называл клиенту суммы, в которые выливается страхование особняка, двух новых машин и жизни самого хозяина. И этот разговор его настораживал, несмотря на заманчивое вознаграждение. Не нравился ему голос хозяина, хотя Александра Александровича он знал давно, но такого притушенного, лишённого света звука голоса Сергей не слышал от него никогда. Шаран записал в свой блокнот день и время приезда к Александру Шмелёву, и его новый номер телефона, по которому следовало предварительно позвонить, и задумался.
***На его вершине всегда был яркий свет. Он перевернул следующую страницу и обнаружил главу о замещении энергий на земле. Воздух в горах был удивительный, информация впитывалась внутрь сама, и Сергей, отдавшись блаженству познания, погрузился в чтение.***


Вера Афанасьева с утра бродила по запылившимся комнатам квартиры Игоря, держа в руках поглощающую пыль тряпочку, она переставляла его вещи и, словно впервые в жизни, разглядывала фотографии. Вот здесь они все втроём в Египте, здесь – в Турции. Она смотрела на своё улыбающееся лицо, на неизменно бородатое лицо супруга, хотела ему многое сказать и, вдруг, поняв, что сказать уже некому, ощутила в душе огромную щемящую пустоту. Пустота словно затягивала куда-то Веру, желая поглотить её душу и сердце. Но Пашкина мама была молодой, крепкой и прочно стояла на земле, она не хотела отдавать от себя этой тревожной пустоте.
И тогда она почувствовала боль, самую настоящую боль в груди при её абсолютно здоровом сердце. И боль эта стала невыносимой. Она села на диван, закрыв лицо руками, и начала плакать. Сегодня был девятый день его смерти.

Станислава Елисеева, простучав каблучками по коридору, вошла в офисную комнату, с порога поздоровалась со всеми и тронулась к своему столу, собственного кабинета у неё не было, не очень-то она к нему стремилась.
- Вы потрясающе сегодня выглядите, Станислава Сергеевна! – раздались возгласы сотрудниц. - В выходные дни сидели на какой-то новой диете?
- Спасибо, - удивлённо сказала Стася, - ничего такого не делала.
Она проанализировала сегодняшнее утро и поняла, что действительно почему-то долго собиралась, рассматривая отражение в зеркале, и даже зачем-то надела своё любимое кольцо с крупным янтарём, хотя не очень любила носить украшения.
Пожав плечами, она села за стол и включила компьютер.
***Прозрачный звенящий воздух сменился сумеречным светом, в котором нет ни тьмы, ни яркого луча, затягивающийся в лёгкие воздух не давал никакого живительного стимула. Путь ей преградил поток грязной зловонной воды. Над мутными завихрениями воронок поднимался пар, от воды пятнами выскальзывали на песок кляксы тёмной жижи. Она замерла и отступила назад, тут же под ней оказался конь с серебряной гривой и резво пронёс её над чадящими испарениями. Она окинула взором горизонт. Какие-то полуразрушенные или недостроенные серые монолиты виднелись вдали. Обрывки и обломки, ржавый металл и груды полиэтиленовых обёрток шуршали и скрежетали, находясь в постоянном движении и тая почти на глазах. Изобилие частей ярких журналов, рекламных щитов, непонятных картинок, искорёженных дисков на глазах меняли расцветку от яркого к серому. Но больше всего её удивили периодические группирования всего этого мусора в одном месте и даже возникающий вокруг заборчик. Правда, ограждение рассыпалось, не успев достроиться, и груды мусора распадались вновь по сторонам, полязгивая, почмокивая и шурша. В одну из очередных попыток заборчик успел достроиться, мусор был прижат закрывшейся калиткой и даже повис крепкий замок. Но это не спасло положения. Забор всё одно таял, обломки падали по сторонам, последним стал ржаветь и исчезать замок.
- Что это? – произнесла она более ошарашено, чем с определённой целью.
Тут же рядом появился уже знакомый Голубой Ободок, и Станислава в своих мыслях услышала ответ:
- Это люди пытаются на земле наводить порядок.
- И что? В чём загвоздка? – так же мысленно спросила она.
- Не с того начинают. Это всё равно, что заставлять ноги учить стихи, а голову – ходить.
- Резко сказано!
- Увы, это показал наш последний анализ.
- И что мы здесь ищем? – спросила она у Ободка, обойдя печальную тему.
- Зерно души Анатолия где-то здесь, оно ещё не распалось, прошло слишком мало времени, это же не железка какая-нибудь, – пытался он перекричать внезапно налетевший ветер, который выл не только средь этих руин, но и в голове Станиславы. -Хотя в состояние бесцветности оно уже перешло, - продолжало речь Голубое Мерцание.
- Магнит для души нужен? – сквозь завывающий ветер кричала Стася.
- Магнитом для него послужит любое живое создание, притянуться тут больше не к чему.
- И он притянется ко мне? – снова спросила она.
- Увы, он притянется к хозяину данной местности.
Ветер стих так же внезапно, видимо, здесь все процессы происходят хаотично. Зато на расчищенном участке этой странной захламлённой пустыни появился целый караван различных зверей.
- Давай выясним, кто из нас здесь чужой! И если это будешь ты, то вылетишь молниеносно! – поняла Стася обращённые к ней рыки и удары хвостами.
- Чужие – все, кто не свой, - подсказывал ей Ободок, - а хозяйка у хаоса одна. Это Обезьяна.
- Я кланяюсь покровительнице этих прекрасных мест – Обезьяне! – произнесла Станислава, спрыгнув с коня, и сделала красивый реверанс.
Звери разочарованно взвыли и исчезли. Зато Обезьяна в два прыжка приблизилась к Стасе, строя всевозможные, сбивающие с толку гримасы, затем издала задорный крик, и вместо одной обезьяны перед ней оказалась целая стая. Они, сцепившись хвостами, затеяли суетливый хоровод, издавая хаотичные высокие звуки.
Станислава сосредоточилась на средней точке лба, где поселилось в ней новой чувство, и обвела глазами весь неровный движущийся круг мартышек. И только одна из них начала стариться и чахнуть.
Стася протянула к ней руки и сказала:
- Именно тебе я желаю долгого и крепкого здоровья.
Остальные образы исчезли, а Обезьяна уселась, обхватила задними лапами голову и принялась, как ни в чём не бывало, перебирать передними крупинки песка, на котором расположилась. Она совсем не замечала гостьи.
- Станислава! Ты мудрая женщина, не знаешь, как отобрать у обезьяны? – подсказывал ей сопровождающий.
Тогда женщина сняла своё любимое кольцо, в камне которого была заключена частичка солнца, никогда не появляющегося в этом разрушающемся мире, и положила его на мёртвый, вечный песок.
Обезьяна скосилась на эту невидаль, и глаза её загорелись. Она состроила очередную гримасу, отвернулась, немного подождала, а затем в один прыжок схватила колечко.
- Когда почувствуешь горячее тепло в своей ладони, моментально сожми кулак, - подсказал Стасе Ободок.
Обезьяна снова уселась на облюбованное ею место, рассматривая колечко в крепко сжатых пальцах. Она, конечно же, захотела его померить. Пытаясь выпрямить пальцы, стала поочерёдно на каждый надевать добытое сокровище. Когда она, как земная женщина, вытянула вперёд лапу, любуясь сверкающим эффектом, ладонь Станиславы словно прожгло горячим лучом. Она быстро сжала пальцы в кулак.
- В какой руке? – спросил Стасю светлый Ободок.
- В правой!
- Отлично! Теперь на коня и обратно!
Мир хаоса на прощанье забросал их грязным, чёрно-жёлтым снегом, словно он летел не с неба правильными снежинками, а выпал из кузова переполненной снегоуборочной машины.***

***«Самое печальное, что может случиться с человеком в земной жизни, – это опыт создания им энергетически-пространственной ямы, которая образуется при истреблении другого создания, как морально, так и физически, как косвенно, так и явно,
- читал Шаран, дыша живительным, питающим мозг воздухом, древнейший свод космических законов, писаный в напутствие человеку при его заселении сюда,
- ибо и он сам, и его потомки, и вся ближняя родня будут жизнью своей служить сначала этой яме, заполняя её своей энергией и даже жизнями, а затем следующие поколения станут в поте лица своего трудиться только на это создание, возродившееся на месте былого провала. И начнут взывать к Создателю влачащие рабскую судьбу рождённые сыны и дочери, обвиняя Всевышнего в несправедливости, кляня свою тяжёлую долю, но не услышаны они будут, пока не только не восстановится неровность разорванного эфира, но и не снизойдёт на это место первоначальная божественная благодать. И если задумал один человек истребить другого человека, пусть сначала приготовится быть веками грязью у ногтя мизинца ноги оного.
Чувствуют люди провал этот в эфире, больно им становится, и идут мстить обидчику, нанося смертельную рану, и не только меж родов возникает крепко связанный узел боли и разрушений, но и среди целых народов.
Доказательства, доступные человеческому сознанию: через несколько месяцев или лет, что зависит от определённых космических циклов рождённого, приобретает он болезни и проблемы человека, истреблённого им, становится похож на оного, и даже родинки появляются там, где находились на теле загубленного.
Вывод: никогда не увидит покоя создавший оружие, пусть даже и в защиту, так как жизнь вечная и процветание будут дарованы именно беззащитному».
Прочтя первую часть главы о замещении энергий на земле, Сергей поднял голову, посмотрел вдаль на искрящиеся вершины, словно пытающиеся донести свет солнца всему окружающему миру, и задумался.***
В воздухе стояла пыль от уехавшего автолайна. Сергей остановился перед крепкой металлической дверью и нажал на звонок, проведённый к кирпичному столбу высокого забора, окружающего особняк Александра Александровича Шмелёва, пригласившего его для страхования. Наконец раздался долгожданный щелчок, и Сергей потянул ручку освободившейся двери. Надо же, даже видеонаблюдение не поленился у себя поставить, подумал Сергей о Шмелёве. Так же щелчком перед ним открылась и дверь особняка. Он сделал шаг и упёрся взглядом в печальные глаза бассета, который начал с любопытством обнюхивать его, обтирая ушами запылившиеся ботинки.
- Фу, Лора, фу! – прелестная девчушка лет семи улыбалась Шарану.
– Здравствуйте! – сказала она, - меня зовут Настя.
- Здравствуй, Настя! Я – Сергей.
- Вы к папе, да? Он сейчас выйдет.
Настя улыбалась ему с прелестью молодой кокетки и, держась за косяк двери в комнату, выгибалась и поворачивалась перед ним так, что бы был виден её золотистый с подвесками поясок и такой же браслетик.
- Я вас первый раз вижу, Настя, но сегодня вы неотразимы!
Получив желаемое, Настя озарилась светом счастья и пропустила его, наконец, в комнату.
- Настёна! Иди, поиграй на террасе, нам с гостем поговорить нужно, – раздался тяжёлый и глухой голос спускающегося по лестнице крупного мужчины средних лет. Шаран взглянул на лицо, которое не видел уже почти год, посмотрел в его напряжённо-потерянные глаза. Они не обсуждали ничего, кроме страхования, но Сергей понял всё.
***Шаран, вдохнув очередную порцию прозрачной свежести и вековой мудрости, отложил книгу и обозрел со своей горной вершины весь вновь возникший и затягивающийся узел. Видел он и заказчика и исполнителя, и не как картинку рентгена, а целиком во всех красках и мелких деталях, и не просто видел, но мог и изменить ход событий в жизни каждого из них. На какой-то миг он задумался над правомерностью формирующегося собственного поступка. Безусловно, Шмелёв был виноват, но Шарану вдруг стала близка судьба именно этой девочки, Настёны. Проживающая на Канарах мать, которая ни разу не вспомнила свою дочь, дальние родственники Шмелёва, которые будут биться за имущество, отправив ребёнка в детский дом, - вот что ждёт её в обозримом будущем. И он принял решение, зная, что придётся расстаться с чем-то самым дорогим.***

Анна Владленовна Муромская докуривала сигарету, стоя у открытого окна лестничной площадки меж этажами. На два часа был назначен очередной экзамен и, если она не ошибалась, как раз для той самой дамы со странным именем, о которой ей вчера поведала историк Диана Фёдоровна. Экзаменуемая потрясла её глубокими знаниями и, как не пыталась Диана выявить хоть какой-то пробел в хронологии, причинах и следствиях былых событий, ей это не удалось. Более того, незнакомка с лёгкостью владела абсолютно противоположными трактовками одних и тех же событий. Решив, что проверку, наверное, устраивают ей самой, Диана Фёдоровна вынуждена была поставить «отлично», не сумев выделиться среди экзаменаторов по другим предметам, которые точно так же оценили уровень её подготовки. Настроившись погонять необычную женщину очень жёстко, Анна Владленовна потушила окурок, бросила его в урну, поздоровалась с поднимающимися по лестнице коллегами и решительно зашагала в небольшую комнату под громким названием – аудитория.


Станислава, подставляя лицо мягкому сентябрьскому солнцу, шла сдавать нечто под страшным названием «Стратегический менеджмент и международный бизнес», имея весьма смутные понятия о предмете, но приближающийся экзамен не волновал никак, потому что всё её внимание вместе с эмоциями находилось совсем в другом месте.
***Свет, яркий голубой свет и пронизывающий насквозь белый луч хранили её при прохождении всех стоянок первоосновы человеческой души от оков Тьмы. Прошло семь дней работы. Достойно пронесла Станислава невидимое глазом зерно души, обойдя расставленные ловушки прожорливой Крысы, мохнатые лапы потерявшейся во времени Мухи, скрылась от вызывающей полную апатию Гюрзы. Сегодня она защитилась от духовной слепоты Муравья, войдя в образ Лебедя, умеющего в своём стремлении к познанию плыть даже против течения. Пульсирующее тепло в её руке переместилось от ладони к локтю и обрело свой цвет, как сказал ей голубой мерцающий Ободок, парящий рядом. Станислава шла по ведущей куда-то вдаль золотистой тропинке, не касаясь её ногами, и, как удовлетворённый своей работой обычный человек, взирала на чудесные окрестности, периодически задавая вопросы всезнающему Голубому сиянию.
- А кто-то живёт постоянно, как я сейчас? – спросила она у Ободка, сорвав кисть вечноцветущей сирени.
- Да, конечно! Работающие над собой ежедневно, достигшие определённых уровней иерархической лестницы, стоящие на страже человечества. Просто в вашем мире много возможностей для работы и очень мало для удовольствий, поэтому тяжело долго в нём задерживаться, да и не к чему. Только при выполнении определённой цели есть смысл находиться в двух мирах одновременно.
- А те люди, которых я встречаю, мои близкие и другие, давно умершие, это - кто?
- Это постобразы, которые живут у нас постоянно.
- Образы всех, всех? И живут постоянно? – спросила удивлённая Стася.
- Всех, всех и постоянно. В любой момент с каждым можно пообщаться и узнать всё то, с чем он столкнулся при жизни, но не более того.
- Сколько же места занимает этот их мир?
- Вопрос места может волновать только людей, абсолютно не знакомых с другой организацией пространства, и у нас такие проблемы даже не возникают.
Станислава зачерпнула пригоршню вечно плодоносящей земляники. Она оказалась такая же душистая, как и земная. С удовольствием дожёвывая неземной прелести ягоды, она окинула взором висящие на ветвях красные яблоки, и тут её осенило.
- А червяки в ваших яблоках есть?
- О чём ты спрашиваешь, Станислава, - с укоризной сказал Ободок, - у нас же здесь живой мир, а не промежуточный, как ваш. А даже самые лучшие червяки нужны всего лишь для отработки умершего материала, которого у нас быть не может.
- То есть, получается, что в вашем мире нет борьбы между живым и нападающим на него? – в недоумении пыталась она составить анализ.
- Нет, конечно, мы же здесь за кругом воплощений на земле.
- А как же вечная борьба между Тьмой и Светом? Добром и злом? – недоумённо вопрошала она у светящегося искрами собеседника, понимая, что приближается к самой главной теме.
- Никакой такой борьбы между ними нет вообще и даже у вас.
- ?!!
- Ваша Тьма – это собственное невежество, а Зло – это взращенные своими же руками плоды на почве этого невежества.
- У нас почти на всём земном шаре всеобщее среднее образование, – пыталась хоть как-то защитить свой мир Станислава.
- Но вы умудряетесь дать человеку образование, не дав вообще никаких базовых знаний.
Станиславе вдруг вспомнилась её беседа с астрологом, и она покорно смолкла. Задумалась, а потом спросила:
- Ведь происходят же у нас страшные, неправильные вещи, масса исковерканных судеб.
- Так это и есть плод, который сам взрастил.
Представь себе, Станислава, что всё растёт, движется и несётся вперёд, словно поезд. И у каждого вошедшего в этот поезд жизни есть уже своё место, так сказать – билет. И всё пространство вокруг работает только на этот состав. Он, этот состав, как и положено в любом маршруте делает периодические остановки. На время стоянок формируется замечательная погода, приносятся дары природы, включается музыка. Человек выходит, расслабляется, мечтательным взором бродит по окрестностям. В какой-то миг вдруг ему мерещится, что он умнее того машиниста и в состоянии самостоятельно прокладывать тропинки в этом благоухающем цветущем мире и выбирать по желанию стороны света, к которым следует стремиться. Этот человек хитро из зарослей наблюдает за удаляющимся без него составом, веселясь над машинистом поезда. Но, что же вдруг происходит? Музыку сменяет грохот и шквалы бушующей недоброй стихии, хорошая погода навсегда уходит в небытиё, вкусные плоды резко заканчиваются. И жизнь этого человека становится невозможной. А кто виноват? Ведь ему кричали – спеши, поезд отправляется! Но он думал, что самый умный.
- Тогда с чем я борюсь уже семь дней? – вопросила вконец запутанная Станислава, желавшая непременно докопаться до сути.***

***- Ты отважная женщина, но ты не борешься, а обходишь преграды и ловушки, пользуясь посылаемой тебе мудростью, как мать с ребёнком на руках минует ямы и шумные места, оберегает его от грязи чистыми пелёнками и кормит свежей пищей, а не даёт в рот всё, что попало.
- Ну, так вот же, - пыталась выявить кристальное зерно Станислава средь всей этой мешанины, - я храню его организм от всякой заразы и инфекции.
- Вот ты и ответила на вопрос, Станислава. Организм сам по себе, а инфекция и грязь – извне.
- Так, получается, что организм… - до неё, наконец, дошла вся целостная картинка, – в общем, живая система находится вне всего плохого, грязного и злобного. А все эти мерзкие качества изначально существовали отдельно, тогда зачем они проникли… - она смолкла, поняв, что опять чего-то не хватает для завершения этой теории.
- Всё проще, Станислава, жизнь есть только у самого организма, у целостной системы, постоянно растущей и движущейся далее. Всё остальное – это хаос и состояние разложения. И он отпадает от идущей вперёд жизни, как грязь от башмаков, как сношенные башмаки от ноги, как, затем, и отмершие ороговевшие клетки. Но сама нога организма продолжает жить и, даже расти, сбрасывая с себя уже ненужное. Но если по незнанию живое существо впустило в себя то, что было неживым, например, поранило ногу, не удалив грязь, то всё неживое начинает чувствовать себя якобы живым, паразитируя на этом организме и пытаясь продлить своё существование, так как, отпав, станет вновь ничем. У всего, что вы называете злом, есть одно замечательное свойство – оно себя же губит и перестаёт существовать. Вы сами и являетесь носителями того, что считаете плохим, потому как по невежеству открыли уже все имеющиеся врата и постоянно кормите паразитов. И если ваши хозяйки моют посуду и полы, вытирают пыль, ты же не скажешь, что они борются с мировым злом, они просто грамотно подходят к жизни, оберегая близких людей. Грязь и живой организм – понятия слишком разные, чтобы назвать их взаимосвязь борьбой, это даже смешно.
В вашем мире как раз и происходит разделение на живое и неживое, и всё, что является вселенским организмом, а не приставшей к нему грязью, колонией бактерий или кровососущим паразитом, живёт далее и далее в других более привлекательных системах, становясь совершенней и свободней в движениях.
Станислава плыла, едва касаясь ногами земли, и пыталась осмыслить информацию, золотистая тропинка терялась впереди на вершине холма. Наконец, она задала ещё один созревший в ней вопрос:
- А как отличить, что у нас живое и настоящее, а что обречено?
- Тебе подарили это чувство. А вообще, то, что ощущает себя частью целого, готово к ежедневным переменам и не противится росту, несмотря на трудности, ещё живёт. Вы же все, наоборот, - цепляетесь за уже отмирающее и боитесь лишний раз пошевелиться. И моё мнение, что нехорошо говорить о неприятном за едой, – сказав это, Голубой Ободок протянул ей сочное яблоко образовавшейся в воздухе летающей рукой.
- Спасибо, но лучше бы я его сама сорвала, - сказала Стася, содрогнувшись от увиденного.
- Вот видишь, Станислава, тебе даже трудно победить косность восприятия. Так что борьба у вас там должна идти не с несуществующим злом, не с окружающей грязью, а с собственными недостатками мышления.
Они уже поднялись на вершину холма, далее, меж каменных глыб прошли по узеньким ступенькам снова вниз, и Станислава очутилась в том самом Преддверии.
- Теперь заходить в наш мир будешь по золотой лестнице – услышала она на прощанье звонкий голос Ободка.***


- Анна Владленовна? – спросила интересная молодая и стройная женщина, войдя в дверь после стука.
- А вы, я понимаю, Елисеева С.С.? – поинтересовалась Муромская, сразу настроившись недоброжелательно к вошедшей. Она ожидала увидеть даму старше и крупнее.
Станислава протянула экзаменационный листок и взяла задание.
- Сразу отвечаете или будете готовиться? – свою язвительность Анна Владленовна пыталась держать в рамках приличия.
- Наверное, сразу, – ответила Стася, читая страшные непонятные слова задания.
- Надо чётко держать позицию. Представляю, как ваше «наверное» прозвучит во время переговоров.
- Сразу – сказала Стася, собравшись с мыслями, - не хочу терять наше с вами драгоценное время.
Она улыбнулась экзаменатору широко и обезоруживающе.
Для Анны Владленовны этого было слишком мало, она не собиралась менять гнев на милость.
- Ну-с, начинайте!
И Станислава начала с предварительного анализа рынка. Муромская уже заготавливала фразу, которой собиралась пресечь такое начало, но тут услышала любимое выражение своего дорогого профессора, привившего ей любовь к предмету, по поводу этого самого анализа. Она взглянула на Елисееву более внимательно и, промолчав, стала слушать дальше. А Елисеева говорила и говорила, и неплохо говорила, но суть была не в этом. Анна Владленовна погрузилась в тот приятный в жизни период, когда получала второе высшее, втянувшись в проблемы международного менеджмента, и экзаменуемая очень правильно расставляла акценты, именно так, как учили и её, Муромскую.
А Станислава смотрела на Муромскую не только включив подаренное чувство, но и полюбив всей душой. Она уже полностью научилась владеть «Раскрытием времени». Стася вошла в ту точку пространства, где родилась Анна, моментально проскочила детство, родителей и близких ей людей, к которым за доли секунд почувствовала такую же привязанность, как и сама Муромская, пролетела мимо её не сложившейся личной жизни, пожалев и почувствовав единство в этом одиночестве, притормозила на годах, посвящённых сегодняшнему предмету, и повторила слово в слово всё то, о чём говорил любимый Анной профессор.
Муромская слушала и с удивлением разглядывала Елисееву. Она заметила полное отсутствие макияжа на лице и на коротко остриженных ногтях молодой женщины, отбросив первоначальное представление о ней как о желающей выделиться и блеснуть, чувствовала исходящее от неё тепло, смешанное с запахом спелой земляники, и, в конце концов, она ей просто напомнила несостоявшуюся любовь в лице почти забытого профессора по менеджменту.
Сорок минут говорила Елисеева, а Муромская слушала с необычайным интересом и ощущением подаренной ей сказки вернувшейся молодости. Станислава и сама за это время уже полностью разобралась в теме и очень хорошо знала всё то, что знала Анна Владленовна, и не на йоту больше.
За какие-то сорок минут Муромская почувствовала, что почти любит эту женщину, не желает с ней расставаться и таит надежду на дальнейшую дружбу, потому как более близкого по духу человека она никогда не встречала. Поставив «отлично», Анна оставила свою визитку, предлагая сразу звонить при возникновении затруднений с менеджментом и вообще.
Станислава выходила на улицу, понимая, что её сердце расширилось от любви ещё к одному человеку, которому, увы, она дать ничего не может. И не радовал экзамен, сданный шутя, потому что более серьёзный экзамен, который заключается в ежедневном решении вопроса – бездельничать, веселится или трудиться, а, если трудиться, то над чем, большинство людей и она, в том числе, сдают неверно.


Афанасьева Вера проплакала несколько дней, благо ей дали отгулы на работе. Она ни матери, ни врачу не могла объяснить, что же у неё болит. Ей сделали кардиограмму, проверили лёгкие, взяли на анализ кровь. Всё было в норме, хоть отправляй в космос. А болело у неё в груди, в том самом месте, где по понятиям неграмотных старушек находилась душа. И не догадывалась Вера до сего момента, что это явление может так явственно заявлять о себе и занимать столько места в организме.

Станислава Сергеевна сегодня утром торопилась на переговоры в одну из компаний, с представителями которой состоялось знакомство на выставке. Между ними складывались перспективные взаимоотношения, и видела Стася новый интересный виток в бизнесе после знакомства с их генеральным директором.
Хотя слово «торопилась», как понимала теперь Елисеева, к ней уже не относилось. Она появлялась теперь во всех местах не к назначенному часу, а именно вовремя, причём, удивительно вовремя, не держа вообще такие мелочи в голове.
     Она надела свой серый деловой костюм с юбкой, чуть открывавшей колени, и посмотрелась в зеркало. Что-то необычайное и с внешностью происходило последние дни. Выглядела она на редкость молодо и свежо. Она не отмечала, сколько спит и ест, и ест ли вообще. Ничего обыденного она не хотела, ей было комфортно и, главное, - очень интересно. Первое время она продолжала по привычке красить глаза и губы. Но, заметив, как много забирают у неё энергии взгляды мужчин и даже женщин, как отвлекают от внутренней жизни их назойливые приставания под видом разговоров невзначай, она вообще перестала краситься, а одеваться старалась максимально незаметно.
     Но сейчас, да ещё на фоне серенького костюма, ей захотелось что-то выделить на лице. Она взяла тушь для ресниц и приблизила к зеркалу глаза. Они у неё стали какими-то бездонными, очень чистыми и их выражение таило в себе воплощённую в самых смелых фантазиях мечту. Она отложила тушь в сторону. Порылась в косметичке, нашла блеск для губ земляничного цвета, провела кисточкой по губам и сразу поняла, что это явилось лучшим дополнением к её слегка золотистой коже и серому цвету пиджака.

***Сияющая, одной силой мысли Стася и влетела в Преддверие Вечной Жизни. Волею судеб являлась она сюда, как другие ходят на работу. На третий день своей "службы", она уже подружившись с Встречающейвсех. Та ей демонстрировала свои новые обличия и ждала совета, что же можно окончательно оставить в арсенале. Станислава одобрила вид темнокожей индийской танцовщицы, увешенной драгоценными камнями, забраковала Диву с перьями и хвостом, и тронулась вверх по Золотой Лестнице, загадывая, на какой же ступени она сегодня сместится на противоположную сторону. Но прерван был её лёгкий подъём, и застыла она, прикованная совершенно не божественной силой избирательного притяжения, а нелепейшей для сих возвышенных мест картиной. На ступенях развалился полуоборванный и дурно пахнущий гражданин с молящим и пустым взглядом, обращённым к ней, Стасе. Короче - бомж.
Увиденное настолько не вписывалось ни в окружающее, ни в представления самой Станиславы, что она зажмурилась, в надежде открыть глаза, когда дурной мираж рассосётся. Глаза она открыла, а видение стало ещё крупнее, а его ухмылка только наглее. Он не собирался пропускать Станиславу наверх, удлиняясь до невероятных размеров при попытке его обойти.
- Да вы кто, в конце концов, и что тут делаете?! – возмутилась она.
- О, русская! – воскликнул он, - а я думаю, кто тут из живых ходит третий день. Раз ты россиянка, то я – Гриша! – сказал он, поднявшись во весь рост, ударив себя в грудь и протянув ей для знакомства мыльный пузырь на ниточке, который тут же и лопнул.
И что-то давно знакомое и абсолютно нелепое было во всей этой сцене. Станислава опустила голову, закрыла лицо руками, постояла немного и снова посмотрела вперёд, ни на что хорошее уже и не надеясь.
И правильно, что не надеялась, потому что ничего и не изменилось.
- Так ты не пропустишь меня? – спросила она тихо.
- Нет, не пропущу, - он стоял на своём почти насмерть.
- И что тебе от меня надо? – обречённо спросила она.
- Половину той энергии, что занесла тебя сюда, - он окинул взглядом её формы и, видимо, пожалел. - Ну, ладно, одну треть, и пойдёшь по своим делам.
- И зачем она тебе нужна? – спросила полушёпотом Стася, совсем растерявшись.
- Тебе, значит, нужна, а мне – нет? – взвыл он голосом, качающим права. – А жить я, по-твоему, как должен?
Станислава стояла на лестнице, по которой вниз пути нет, теряя силы и время. Решив, что лучше успеть хоть как-то, чем пропустить день вообще, тихо и потерянно сказала, – Забирай!
Гриша наполнился радостным светом, подкрутил что-то в своих наручных часах и, освобождая ступеньку, пожелал ей счастливого пути и всяческого благополучия.
Внизу, наблюдая эту сцену, рыдала Встречающаявсех в образе «Девочки с персиками» Серова. От избытка чувств её шевелюра приобрела вид воинствующего Ёжика, она, всхлипывая, возмущалась в трубку недоступным вне лестницы и телефона - мирам.
– Да, что я вам, - девочка? Не хочу работать в таких условиях!
И на пол падали ни в чём не повинные персики.
У Станиславы же появилось ощущение не начала дня, а, скорее, его конца. Длящийся доли секунды то ли полёт, а возможно – падение завершил формирование окружающей реальности, и она оказалась в каменистой местности с жалкой растительностью. Тут же перед ней возникла огромная черепаха, уставившаяся на Стасю вековой древности полумёртвым взглядом. Она покачала своей небольшой головой на длинной морщинистой шее и, резко её вытянув, клюнула женщину прямо в локоть. Голубое сияние Ободка ударило своим светом в глаза черепахе, и она отступила. И поняла Стася, что произошло непоправимое. И второй раз за сегодняшний день закрыла лицо руками, надеясь заново раскрыться в другом мире.
- Не печалься, Станислава, - произнёс чистый голос Ободка. - Зерно души уже перемещается в область солнечного сплетения, Черепаха лишь слегка повредила оболочку. Будут теперь в его теле и мыслях некоторые изъяны, ну так все вы их давно имеете и не по одному.
- Но почему? Что же у вас тут происходит? – тихим убитым голосом вопросила она.
- Это не у нас, а у вас, – печальным, но по-прежнему чистым голосом продолжало Мерцание. - Выстроенный нами совершенный мостик между Мирами вы давно перемостили по-своему.
- Да кто же он такой, этот Гриша?
- Вот и спросишь у него сама, он ближе к людям, чем к нам. И повторной встречи тебе, скорее всего, не миновать.***

    А Станислава в сером деловом костюме сидела в приёмной, заставленной офисной мебелью и пила хороший кофе, но не с генеральным директором, который на встречу не явился, так как застрял где-то в пробке.      
     Перед Елисеевой после долгих извинений секретаря возник другой сотрудник, с которым они и смаковали напиток, беседуя о жизни и делах. Только этот человек не мог принять ответственных решений, и они старательно выбирали день новой встречи.

Акимов Николай, соответствуя тщательно продуманному плану, должен был выйти из дому ещё десять минут назад. Средних лет мужчина с жёстким взглядом и такими же внутренними убеждениями – он был далеко не новичком в своём деле. Акимов хорошо знал свои возможности и способности, привык к определённому режиму и накануне выполнения заказа никаких новшеств и экспериментов не допускал. И тут, на тебе, такая напасть.
- Да, что же это, Господи! – взмолился он, почувствовав непреодолимое желание снова бежать к унитазу, с которого слез всего пять минут назад. И не помогли хвалёные таблетки.
С чувством свершившегося счастья он наслаждался своим пребыванием в сортире, понимая, что никуда отсюда отходить не хочет, а если честно, то и не может. И не подозревал он до сей поры, что с человеком может случиться подобное, особенно в такой ответственный момент и без всяких на то причин.
В кармане спущенных штанов зазвонил мобильник. Николаю пришлось пошевелиться, он взглянул на экран и в сердцах воскликнул:
– Нет, только не ты!
Ибо к нему прорывался его весьма серьёзный заказчик.
Господи! Хорошо бы всё это бросить, и уехать надолго куда-нибудь порыбачить, а лучше - так насовсем, думал он, прекрасно понимая, что вот теперь-то уехать будет уже очень сложно.


Денис Константинович Бортников проснулся сегодня в холодном поту. Ему снилась его любимая и давно умершая бабушка Агафья, единственный человек, привязанность и любовь к которому он хранил долгие годы.
Начался сон с того, что сидел маленький Дениска на мощных ветвях яблони в бабушкином саду, твёрдо зная, что у него сегодня День рождения и бабушка испечёт его любимый пирог с малиной. Перед ним висели маленькие, ещё зелёные яблоки, и он протянул руку, желая сорвать незрелый плод, ибо находил их съедобными и в таком виде. Но как только его рука коснулась плотной кожицы фрукта, яблоня враз почернела и усохла вместе с висящими на ней плодами.
Не особо и расстроившись, Денис спрыгнул на землю и побежал к их бревенчатому дому, потому что у крыльца начали собираться его сверстники, приглашённые на вкусный пирог. Вышла любимая бабушка, неся на блюде пышущее ароматное лакомство, и повела всех к раскинутому меж деревьев столу, сбитому из простых досок. Ребята дружно садились на деревянные, вкопанные в землю лавки. И вдруг Денис увидел Саньку Шмелёва как раз рядом со своей мудрой бабушкой. Он поразился и стал кричать бабушке, что это совсем не его друг, что он вообще не из их деревни и ещё что-то по поводу всё того же ненавистного Саньки, но бабушка не слышала Дениса. Она усадила на лучшее место подло ввернувшегося в чужой День рождения Саньку, и отрезала ему лучший кусок от пирога. А его, Дениса, вообще никто не замечал, словно его и не было в том саду. Вконец рассерженный, он подбежал к бабушке сзади, стал дёргать её за подол длинной широкой юбки и громко кричать, что это нечестно – кормить пирогами чужих внуков, а не его, любимого. Бабушка обернулась, посмотрела на Дениса долгим, серьёзным взглядом и произнесла страшную и единственную во всём этом сне фразу. Она сказала, что свой таинственный сундучок с множеством секретов, хранимых и собираемых ею всю жизнь, она отдаст тоже Саньке Шмелёву. Сказала и заплакала. Денис никогда не знал, что бабушка может плакать, и сразу проснулся.
Он ещё немного полежал с бьющимся навылет сердцем и огромной пустотой в душе, пытаясь сосредоточиться. Бортников прекрасно помнил тот сундучок, и чувство, охватившее его тогда, в первый раз, когда бабушка давно в детстве повела его в чуланчик и показала все свои сокровища в виде гребёнок, плетёных салфеток, старых фотографий, трёх серебряных колечек, нескольких платьев, веретён, двух иконок и написанных от руки рецептов блинов с пирогами. На него тогда это произвело огромное впечатление. Никогда, больше в своей жизни он не испытывал такого острого чувства открывшейся перед ним сокровенной тайны, как перед крышкой того сундучка. И показались те сокровища тогда важнее всех владений Монте Кристо.
Далеко не мальчишеское сердце стало успокаиваться. Он был не глупым человеком и прекрасно понял, к чему приснился этот сон. И стоял сейчас перед выбором формирующихся вдали миллионов долларов, которые светили ему при устранении Шмелёва, или сохранения чувства, подаренного ему таинством открывающегося бабушкой сокровища. Он не соизмерял материальные ценности. Он к этому привык. Бортников взвешивал свои собственные чувства и полученные наслаждения. И вдруг с удивлением он понял, что проходящие через его руки деньги, даже в размерах миллионов, не подарили ему такого сладкого, такого притягательного и волнующего момента, как тот, когда бабушкина рука впервые стала поднимать таинственную крышку сундука.
Пробежала дрожь по телу от внезапно почерневших плодов их родовой яблони…
И вдруг он со всей ответственностью осознал, что не хочет отдавать себя, своё глубинное чувство о благоденствии собственных детей и благополучии любимой бабушки, ждущей его там, за уготованной для него чертой, за какие-то там миллионы бумажек, напечатанных для хождения по рукам.
Поняв, что становится сентиментальным, и что пора переходить к более мягким играм, он стал звонить по единственному номеру для их экстренной связи с исполнителем, но трубку никто не брал.


Николай Акимов, снова в нетерпении приближаясь к унитазу, услышал из кармана пиликанье полученного сообщения. Он уселся, наконец, расслабился, понял, что жизнь резко меняется, достал телефон и стал читать: «Встреча отменяется совсем, оставшийся гостинец получишь сполна».

***А, Шаран, сидя на своей вершине, обозрел содеянное. Мысли героев, созданные в пространстве первоначально, оставшись без подкрепления в проявленном мире, закрутились быстро-быстро, сгустились в малюсенькую чёрную точку, которая, не найдя себе другого пространства для жизни, словно выстрелом «Калашникова» влетела в правую ступню Сергея. Он почувствовал этот укол и прекрасно понял, что это ещё не всё. Не пройдёт Настёна трудностей жизни, от которых её уберёг он, и ответственность за деяния этой избалованной девчонки также ляжет на его плечи. Ну, что же, он знал, на что шёл, и понимал, что добровольно со своих вершин спускается в грязный человеческий мир.
- Буду вытягивать не себя одного, а всех вместе – самонадеянно решил Шаран.***

***Сегодня Преддверие было озарено дивным сиянием, словно с каждой из сторон всходило по солнцу. Прозрачный пол, казалось, струился будто ручей, отсвечивая серебром, но оставался при этом на месте. Станислава уже настолько привыкла к внеземным чудесам, что не представляла, как же будет жить потом, она не хотела терять подаренного.
Поприветствовав рукой Встречающеговсех, на сей раз в образе Сфинкса, и получив в ответ радостный взмах его лапы, она и устремилась вверх по золотым ступенькам. Пять дней она уже поднималась без преград, но сейчас на ступеньках вольготно расположился Гриша, он ждал её.
- Приветствую славную россиянку! – протрубил он издалека, приставив ладони к губам.
Станислава поняла, что сегодняшний день наполовину будет украден, и решила хотя бы прояснить загадочную ситуацию.
Она поздоровалась и присела на предыдущей ступеньке.
- А ты, Григорий, разве не россиянин? – задушевно спросила она.
- Я гражданин всего земного шара – произнёс он гордо. В его руках появился очередной прозрачный шар на нитке, но Станислава брать его не стала, уверенная, что он тут же лопнет.
- А почему не поднимаешься туда, вверх? – так же задушевно, не выдавая своего интереса, спросила Стася.
- Я тут, как видишь, не новичок, и знаю, что делаю, - сказал он и смолк с важным видом.
- А меня опять не пропустишь? – спросила с искрами надежды на лучшее она.
- Я же не злодей какой-то, – произнёс он задумчиво, - иначе сюда бы не попал и не сидел бы вблизи Высших Врат, сама понимаешь. Я хороший, добрый и правильный. Но тебя не пропущу, иначе не на что мне тут будет жить. Чем же мне восполнять свою энергию? А я так хочу жить, так мечтаю когда-нибудь в тишине с удочкой посидеть у настоящей реки.
- И что? – спросила Стася, - Разве это не выполнимо?
- Для меня уже нет.
Он всхлипнул, расчувствовавшись, и полез в карман. Вынул оттуда несколько персиков, один протянул ей, – Хочешь? Бери, вкусный!
Она отказалась, содрогнувшись не от руки, его протянувшей, а от самого плода, немного помятого в подозрительном кармане.
- Ну, как хочешь, - сказал он, и, оторвав зубами полперсика, с наслаждением и сочными почмокиваниями углубился в процесс пережёвывания.
Станислава понимала, что сидит рядом с ним и теряет золотое время и силы. Но в ней ещё жило стремление разгадать эту загадку.
Он, наконец, доел персик, вытер руки о полы пиджака и изрёк:
- Вот ты, я вижу, умная тётка. Ну, посуди сама, кто виноват, что я вырос таким. Меня что, в детстве приучили к тяжёлому кропотливому труду? Объяснили, что надо учиться преодолевать не только препятствия, но и свои желания? Что жить надо не спокойно и сыто, всецело заботясь о своём здоровье, а, наоборот, - в вечных напряжениях, подходя к граням своих возможностей? Нет, конечно. Меня берегли и обо мне заботились, просили не напрягаться и ни во что не ввязываться, объясняли, что главное в жизни – удовлетворять свои возникающие желания. Да, мне были доступны все книги, фильмы и другие достижения культуры. И, поверь, что я из них почерпнул только самое лучшее и светлое, иначе бы не попал сюда и не жил на этой почётной лестнице. Я тот, кто знает абсолютно всё, и, открывая любую умную книгу или наблюдая отсюда реальную жизнь людей, я понимаю, что нового для меня ничего нет. Я знаю всё, но ничего не умею. Я не могу пересилить свою лень, отказаться от окружающих удобств и сконцентрироваться с самоотдачей на чём-то, забыв про всё остальное. Я ничего не делал трудного в жизни и никому не отдавал своих сил. Я теперь уже точно знаю, что это всё надо делать, но я уже не могу! Ну не могу я ничего делать! Господи! И почему меня в детстве не лупили, как сидорову козу, не спускали три шкуры и не заставляли пахать со слезами на глазах!
После этого монолога Григорий совершенно искренне разрыдался. А Станислава молчала, боясь прервать это захватывающее душещипательное повествование. И хорошо, что молчала, потому что, снизив обороты и высморкавшись в платок, который возник из другого кармана, бомж, живший у входа в высший мир, продолжил:
- Я крепко расту там, на земле, имею великое множество питающих меня корней по всему земному шару, но приблизиться к Золотым Воротам для меня то же самое, что подойти вплотную к концу бесконечности. И как только Вселенная, словно пёс после сна, стряхнёт с себя всё лишнее и зашагает дальше, то я со своими корнями отпаду, как грязь или сброшенная шерстинка, как очередная ступень от летящей ракеты, как, в конце концов, эта приставленная золотая лестница от самих ворот. Тяну, тяну и я сам, и мои корни ваше время, силы, уменьшая возможности всех окружающих, чтобы пожить хотя бы так, за ваш счёт, но - подольше.
И у тебя сейчас потихоньку забираю время и энергию, а ты меня простишь, потому что добрая. И знаю, что это очень плохо, но поделать ничего не могу. Ну, жить я хочу, жить! Это же так естественно, и, наверное, уже так не долго.
Григорий опять разрыдался, его слёзы лились ручьями, и Стася пожалела его, а он, промокнув глаза платком, снова хитро подкрутил колёсико на своих часах.
И перенеслась, наконец, Станислава на ту сторону, да, видимо упала, потому что осознала себя лежащей на каком-то дурно пахнущем влажном песке и прямо к ней бежала на всех тридцати парах ног жуткая Сколопендра. И снова Мерцающий Ободок спас Зерно души, помог Стасе, и начал объяснять, что само Зерно живо, всего чуть-чуть ещё подпортили ему оболочку, и перемещается оно уже к горлу.
Только Станислава теперь поняла, что к просящим людям уже никогда не будет относиться по-прежнему.***

Окружающие не сводили с Елисеевой Станиславы глаз. И причина была не только в том, что она, найдя интересные ходы, пролоббировала интересы своей компании, выведя их бизнес на новый рубеж, мимоходом получила диплом, а сейчас, на торжественном вечере в шикарном ресторане после выступления генерального, когда были зачитаны списки счастливчиков, получивших прекрасные участки в Подмосковье со строительством домиков «под ключ», она в нём прозвучала в первых рядах.
Внешний вид Станиславы выделялся резко в лучшую сторону, несмотря на минимум косметики и простое изящество в одежде. Что-то совершенно необычное звенело яркой нотой в этой женщине. Взгляд, походка, голос, удивительная для городской жительницы свежесть и пронизывающее окружающих приятное тепло – всё это восхищало. А, учитывая ещё редкую скромность объекта, вся мужская часть руководства пыталась проявить собственную инициативу. Елисеева же только загадочно улыбалась.

*** - Спой, Станислава, пора! – услышала она ставший родным голос Голубого Ободка.
- Я никогда не пробовала – пыталась увернуться от выступления Стася.
- И не надо пробовать. Пой и всё, - приказало Голубое Мерцание, - неужели ты не ощущаешь в своём горле трепетного и радостного напряжения.
Стася посмотрела куда-то вдаль, собрала воедино все свои чувства и запела о том, что где-то там, за рекой увидит, наконец, своего любимого, потому что любовь к нему она встретила давно. Мелодия и слова рождались сами, а голос звучал так, что можно было отправляться на какой-нибудь конкурс, во всяком случае, сама Станислава была потрясена своим пением и получила несказанное удовольствие и удовлетворение.
- Вот и всё, - произнёс Ободок, зачарованный услышанным.
- Что всё? – не поняла Станислава.
- Всё, его душа теперь живёт у нас. Разве ты не знала, Стася, что в высшем мире именно горло является источником воспроизводства. Никогда не задумывалась, почему певцы и певицы являются и у вас самыми сексуально притягательными объектами?
- И что же будет дальше? – блестя глазами, спросила не остывшая после пения женщина.
- А дальше ты вольна выбрать любой вариант. Ты можешь родить на земле этого ребёнка и его воспитывать, но тогда он не сможет стать тебе мужем. А хочешь, - соединяйся с ним, окончательно перейдя в наш мир, образ же его есть у нас, не хватало только живой души.
- Так в той стране постобразов он есть, и был всегда?- дошла до Станиславы существующая реальность.
- Конечно! Я же говорил, что образы всех у нас есть постоянно.
- Я хочу его увидеть, – не удержалась Стася, - я очень хочу его видеть!
- Но у вас всё будет так же, как было на земле, ничего от него ты не услышишь и не узнаешь.
Станислава задумалась, а потом спросила:
– И он находится в том возрасте и совершает те действия, которые больше всего его радовали на земле, ведь так?
- Всё верно, - ответил Ободок, и они вместе посмотрели на сидящих неподалёку Сергея и Пашку, которые после долгих аплодисментов поющей женщине отщипывали по кусочку от облака, располагаясь на нём, свесив ноги.
Шаран быстро вник, чего хочет от него родная тётка, и, прихватив с собой горсть аппетитного облачного пудинга, точкой скрылся высоко в небе.
- Я не представляю, как буду жить дальше, – сказала Стася Голубому Ободку, опустив голову, - а можно мне и далее жить в двух мирах одновременно?
- Конечно, можно, если будешь годами работать над собой по нескольку часов в день, как Сергей. Будешь?
- Наверное, нет. А надо?
- Если хочешь быть и там и здесь, то надо. Но большинство людей, увидев разницу, выбирают только здесь, у нас. И лишь единицы, ощущая на своих плечах тяжесть высокой миссии, находят в себе силы долгие годы работать на два мира. У них есть цель и их можно понять. Поверь, что только для быстрого получения земных благ, людям эта работа не удаётся, они быстро выдыхаются, тем более что ваши так называемые блага моментально обесцениваются.
- Это мне как раз уже понятно. А время для раздумий у меня есть?
- Никто тебя не торопит, Станислава. Ты можешь вообще оставить эту тему и жить спокойно на земле, полюбив кого-то другого, всё в твоих руках.
- И вопросы мне будет некому задавать? – грустно спросила она.
- Ищи ответы в себе. Ты прекрасно их находила до нашей встречи.
- А последний можно вопрос?
- Безусловно, Стася. Пока я рядом, отвечу.
- Вот этот Григорий, я поняла, что это какой-то собирательный образ со всей земли, с ним что, действительно так всё печально?
- Станислава, вы там навзращивали таких образов, что и самим уже негде пройти. Безусловно, смертных грехов он не совершал, к типу узкомыслящему и невежественному не относится, но в любви и заботе о самом себе не дотянул до вхождения в целостную структуру живого организма. Он не несёт никакой вселенской нагрузки и никогда не сможет этого делать, ибо только сильные стрессы помогают вам осознать, что есть в жизни нечто большее, чем борьба за саму жизнь.
И когда он понял, что скоро Высшие Врата закроются навсегда и лестница к ним исчезнет вместе с недошедшими до самого верха, он начал всевозможными способами воровать ваше время, чтобы продлить своё. Этим он и проявил себя не живым организмом, а паразитом на его теле, чем ещё больше усугубил ситуацию, так как полностью почерневшее всегда выпадает из белого. Я же говорил тебе, что зло само себя губит, перейдя из латентного состояния в проявленное. Так что с ним действительно всё плохо. Сердце Земли, любящее всех и склонное к множественности, ещё бы долго держало таких, но вы же, люди, в заботе о своём комфорте загрязнили колодец, из которого пьёте.
Станислава, обладая чувством, ускоряющим время, сразу пришла к концу логической цепочки и задала новый вопрос:
- Так значит созданные самими людьми собирательные образы, они не входят в эту реку непрерывной жизни, в этот организм? Это всё наносное и пришлое, да?
- Да нет, мы не против, - сказал таким голосом, словно пожимал плечами Голубой Мерцающий Ободок, - но пока это удалось только одному рождённому людьми образу.
Стремление к полному совершенству во всём, о котором вздыхают многие жившие и ныне живущие. Которое всегда лучше того, что имеешь. Даже если и имеешь почти всё…
Почти…
И путешествует с нами этот образ от цивилизации к цивилизации. И за долгие века накопленных вздохов самых изысканных, но по-прежнему неудовлетворённых душ, набрался он сил неслыханных.
- Как интересно! – воскликнула Станислава и открыла рот для следующего вопроса, но тут появился Сергей.
- Серёжа, милый, что ты можешь рассказать об Анатолии? – спросила она, мгновенно забыв проблемы мировых цивилизаций.
- Я нашёл его в каком-то ресторанчике. Он ни с кем особенно не общается, стоит у дверей, ждёт, когда пойдёт снег и появится она. Дальше я не понял.
- Господи! – взмолилась Станислава, из её глаз брызнули слёзы. – Моё сердце сейчас разорвётся от любви!
- Стася, а неужели ты думала, что можно иначе создать что-то стоящее? – это были последние слова, которые она услышала от Голубого ободка, поцеловавшего её на прощание лёгким трепетным ветерком.


Пашка, умудрившийся связать уток в одну упряжку, подлетал к земле. И увидел он со своей высоты океаны и озёра, леса и реки, и дух захватило у ребёнка от этой картины.***
Он ещё раз смочил кисточку, чтобы чётче показать круги на воде. Ирина Викторовна уже почти месяц дивилась открывшимся способностям мальчика и сейчас стояла за его спиной почти не дыша. Пашка же, сказал – «О!», щёлкнул пальцами и изобразил на берегу реки, кроме сидящих с удочками молодого человека, стройной дивной женщины, мальчугана и знакомого уже ей синего кольца в воздухе, - огромного полупрозрачного человека в пиджаке и с персиком в руке. Ребёнок слегка задумался и подрисовал ему и удочку.
- А это кто такой, полупрозрачный? Паша? – удивлённо спросила она.
- Это заблудшая в мирах душа, которая очень хочет жить на земле.
- Пашка! А не много ли ты к нам пригласил внеземного народа? – полушутливо спросила она.
- Пускай, не жалко. Где же они ещё увидят такую красоту, – серьёзно сказал он.
       


                ЭПИЛОГ

Итак, путешествие по наивысшим пикам, доступным духу, ещё живущему на Земле, было закончено. Казалось, что открылась вдруг потаённая, никому не известная дверь, которая и обнаружилась-то на самом видном месте, словно пряталась под холстом с нарисованным очагом.
Но не забыли наши герои этот яркий полёт и его последствия.
Сергей Шаран постоянно находится в поисках ответа: чёрное или белое? Да или нет? А взвешивает он мысленно совершённое им деяние. Дело в том, что у него возникла серьёзная проблема с правой ногой. Средь мелких и подвижных костей ступни стала расти непонятная дополнительная косточка, которая явилась загадкой для врачей. Эта лишняя и не совсем живая деталь в организме не даёт заниматься в полную силу и мешает брать на себя большие нагрузки. Он как раз понимает, что должен быть в двух мирах одновременно, и изо всех сил пытается жить прежней жизнью, уделяя занятиям по нескольку часов. Взял на себя повышенные обязательства перед миром, - так тяни. Но, увы! Это оказалось намного сложнее, чем представлялось ему поначалу. И перед человеком, имеющим возможность излечить любого, остро встал вопрос излечения себя самого.

Маленький Пашка продолжает рисовать. Рисунки его потеряли магнетизм того первого месяца открывшегося дара, но поражают зрелостью и невероятной фантазией. Ему стали часто сниться сны. И персонажи нарисованных картин являются не только ночью. Каждый раз, когда в обыденной жизни он стоит перед очередным выбором: Батаня советует одно, мама Вера – другое, а полупрозрачный человек, сидящий с удочкой у реки, нашёптывает свой вариант поступка, полная растерянность овладевает ребёнком. Он пробовал обращаться к тем, кому верит безоговорочно. Но лик красивой женщины молчит, лишь загадочно улыбаясь, а энергичный молодой человек отвернулся, сосредоточившись на каком-то другом предмете.
Пашка долго вздыхал, мучаясь поисками ответов, пока не открылось самое простое решение. Им же тогда дали Голубой Ободок специально для подсказок. Конечно, Ободок нарисованный собственной рукой не произносит ни слова. Но когда он представляет его сияние перед собой, то и мысли рождаются какие-то сильные, со способностью к дальнему полёту. Окружающие не смогли понять смысла многих его поступков. И тогда ребёнок с радостью ринулся в загадочный мир слов и образов, который следует освоить, чтоб достучаться, наконец, хотя бы до близких людей.

Татьяна Петровна в хлопотах по дому, в сочувствии дочери таила желание возвращения посланного ей «чуда», и она дождалась Арсения. Он достраивает ей баньку и его надежда остаться с ней уже перерастает в уверенность.
 
А светлый зачаток внутреннего зерна Афанасьева Игоря Олеговича не распался окончательно, двери Хаоса закрылись без него. Он остался жить в тонком мире, потому что у Веры проснулась душа, и её любовь спасла его от разрушения. Ведь каждый имеющийся орган должен действовать, а душа умеет только любить. Так запоздавший образ любви догонял свою затерявшуюся в пространстве суть.

В первое время Станислава вновь и вновь мысленно проживала своё яркое приключение. Она вспоминала те стоянки, которые проходит первооснова человеческой души. Пыталась понять, разгадать, что же за Образ существует в Мироздании рождённый людьми, но умудрившийся подняться к самой вершине и шагнуть дальше, прошедший все выборки и отсевы и сумевший каждый раз оставаться белее предложенного ему фона. А потом она погрузилась во внутренний мир собственных желаний. И «Раскрывающее время чувство», не покинувшее её и на Земле, постепенно стало меркнуть. Ведь то, что приходит с неба, недолго живёт у нас, если человек занят только своими переживаниями.
На прекрасном загородном участке Станиславы вот-вот вырастет домик. Она приезжает в выходные дни сюда, пока на площадку со стройматериалами, но ей так нравится соседний лесочек и воздух вокруг. Думается здесь лучше, а ведь ей следует решить сложную задачу.
Очень приятно наслаждаться присутствием любимого человека, тем более в образе доверенного ребёнка, но она не может понять, готова ли к этому. Да, заманчиво полностью владеть любимым существом, но это исключает даже надежду поговорить с ним хоть когда-нибудь на равных.
И женщина до сих пор находится в раздумьях.
А ты, мой любимый и умудрённый жизненным опытом читатель, и какое решение принял бы ты, оказавшись на её месте?

       
       Октябрь 2006 – март 2007.