***Сегодня Преддверие было озарено дивным сиянием, словно с каждой из сторон всходило по солнцу. Прозрачный пол, казалось, струился будто ручей, отсвечивая серебром, но оставался при этом на месте. Станислава уже настолько привыкла к внеземным чудесам, что не представляла, как же будет жить потом, она не хотела терять подаренного.
Поприветствовав рукой Встречающеговсех, на сей раз в образе Сфинкса, и получив в ответ радостный взмах его лапы, она и устремилась вверх по золотым ступенькам. Пять дней она уже поднималась без преград, но сейчас на ступеньках вольготно расположился Гриша, он ждал её.
- Приветствую славную россиянку! – протрубил он издалека, приставив ладони к губам.
Станислава поняла, что сегодняшний день наполовину будет украден, и решила хотя бы прояснить загадочную ситуацию.
Она поздоровалась и присела на предыдущей ступеньке.
- А ты, Григорий, разве не россиянин? – задушевно спросила она.
- Я гражданин всего земного шара – произнёс он гордо. В его руках появился очередной прозрачный шар на нитке, но Станислава брать его не стала, уверенная, что он тут же лопнет.
- А почему не поднимаешься туда, вверх? – так же задушевно, не выдавая своего интереса, спросила Стася.
- Я тут, как видишь, не новичок, и знаю, что делаю, - сказал он и смолк с важным видом.
- А меня опять не пропустишь? – спросила с искрами надежды на лучшее она.
- Я же не злодей какой-то, – произнёс он задумчиво, - иначе сюда бы не попал и не сидел бы вблизи Высших Врат, сама понимаешь. Я хороший, добрый и правильный. Но тебя не пропущу, иначе не на что мне тут будет жить. Чем же мне восполнять свою энергию? А я так хочу жить, так мечтаю когда-нибудь в тишине с удочкой посидеть у настоящей реки.
- И что? – спросила Стася, - Разве это не выполнимо?
- Для меня уже нет.
Он всхлипнул, расчувствовавшись, и полез в карман. Вынул оттуда несколько персиков, один протянул ей, – Хочешь? Бери, вкусный!
Она отказалась, содрогнувшись не от руки, его протянувшей, а от самого плода, немного помятого в подозрительном кармане.
- Ну, как хочешь, - сказал он, и, оторвав зубами полперсика, с наслаждением и сочными почмокиваниями углубился в процесс пережёвывания.
Станислава понимала, что сидит рядом с ним и теряет золотое время и силы. Но в ней ещё жило стремление разгадать эту загадку.
Он, наконец, доел персик, вытер руки о полы пиджака и изрёк:
- Вот ты, я вижу, умная тётка. Ну, посуди сама, кто виноват, что я вырос таким. Меня что, в детстве приучили к тяжёлому кропотливому труду? Объяснили, что надо учиться преодолевать не только препятствия, но и свои желания? Что жить надо не спокойно и сыто, всецело заботясь о своём здоровье, а, наоборот, - в вечных напряжениях, подходя к граням своих возможностей? Нет, конечно. Меня берегли и обо мне заботились, просили не напрягаться и ни во что не ввязываться, объясняли, что главное в жизни – удовлетворять свои возникающие желания. Да, мне были доступны все книги, фильмы и другие достижения культуры. И, поверь, что я из них почерпнул только самое лучшее и светлое, иначе бы не попал сюда и не жил на этой почётной лестнице. Я тот, кто знает абсолютно всё, и, открывая любую умную книгу или наблюдая отсюда реальную жизнь людей, я понимаю, что нового для меня ничего нет. Я знаю всё, но ничего не умею. Я не могу пересилить свою лень, отказаться от окружающих удобств и сконцентрироваться с самоотдачей на чём-то, забыв про всё остальное. Я ничего не делал трудного в жизни и никому не отдавал своих сил. Я теперь уже точно знаю, что это всё надо делать, но я уже не могу! Ну не могу я ничего делать! Господи! И почему меня в детстве не лупили, как сидорову козу, не спускали три шкуры и не заставляли пахать со слезами на глазах!
После этого монолога Григорий совершенно искренне разрыдался. А Станислава молчала, боясь прервать это захватывающее душещипательное повествование. И хорошо, что молчала, потому что, снизив обороты и высморкавшись в платок, который возник из другого кармана, бомж, живший у входа в высший мир, продолжил:
- Я крепко расту там, на земле, имею великое множество питающих меня корней по всему земному шару, но приблизиться к Золотым Воротам для меня то же самое, что подойти вплотную к концу бесконечности. И как только Вселенная, словно пёс после сна, стряхнёт с себя всё лишнее и зашагает дальше, то я со своими корнями отпаду, как грязь или сброшенная шерстинка, как очередная ступень от летящей ракеты, как, в конце концов, эта приставленная золотая лестница от самих ворот. Тяну, тяну и я сам, и мои корни ваше время, силы, уменьшая возможности всех окружающих, чтобы пожить хотя бы так, за ваш счёт, но - подольше.
И у тебя сейчас потихоньку забираю время и энергию, а ты меня простишь, потому что добрая. И знаю, что это очень плохо, но поделать ничего не могу. Ну, жить я хочу, жить! Это же так естественно, и, наверное, уже так не долго.
Григорий опять разрыдался, его слёзы лились ручьями, и Стася пожалела его, а он, промокнув глаза платком, снова хитро подкрутил колёсико на своих часах.
И перенеслась, наконец, Станислава на ту сторону, да, видимо упала, потому что осознала себя лежащей на каком-то дурно пахнущем влажном песке и прямо к ней бежала на всех тридцати парах ног жуткая Сколопендра. И снова Мерцающий Ободок спас Зерно души, помог Стасе, и начал объяснять, что само Зерно живо, всего чуть-чуть ещё подпортили ему оболочку, и перемещается оно уже к горлу.
Только Станислава теперь поняла, что к просящим людям уже никогда не будет относиться по-прежнему.***