Последний поцелуй

Абдуджабор Абдуджалилов
 Из тех, кто вел бой с нашим подразделением, санитары нашли живой только одну девушку.
В медсанбат её привезли уже в беспамятстве, и с большой кровопотерей; она, видимо, была ранена ещё в начале боя, но отстреливалась до последнего патрона. Девушке, может, не было ещё шестнадцати; но здесь, за речкой, они взрослеют быстро. Она была красива той особой восточной красотой, которую воспевал Саади и которой восхищался Хафиз; ей бы ещё блистать, но сейчас, когда она лежала на койке медсанбата с перебитыми ногами, мы знали: она безнадежна.
Она пришла в себя вечером. Открыв большие, иссиня-черные глаза, она поняла, где она и что с ней. Я посмотрел в её глаза и похолодел: она поняла, что её ждет. И диким напряжением воли силилась не плакать, и тем более – не кричать; она мучилась беззвучно. Дитя войны, всю жизнь живущее рядом со смертью, тем не менее, ей было страшно. Девчушка, почти ребенок, тоненькое, изящное, красивое от природы существо, в этом бредовом круговороте войны умирала, не зная за что.
- Натарс, соз мешай (не бойся, выздоровеешь), - тихо сказал я, как будто это могло отнять её у смерти. На её бледном лице отразилось подобие улыбки, и в миг этот она была сотни раз красивее всех тех ухоженных женщин, которые смотрят на нас с обложек глянцевых журналов.
На меня нахлынула волна бессильной нежности; я склонился над ней, и притронулся было ладонью к её горящей щеке, как увидел близко её глаза. Это было для неё новостью; ещё в её жизни не было мужчины, глаза которого были полны нежности, а руки его мягко соприкасались с её щекой. В её пронзительном взгляде безысходность уже сменило неясное ещё смущение и какое-то неведомое для неё чувство, которое уже должно быть, которое живет в женском естестве, и должно уже пробиться, как подснежник сквозь толщу снега. Ей ещё были неведомы эти тончайшие нюансы зарождающейся любви, потому, как с первых своих дней она, которую природа создала для продолжения рода человеческого, волею обстоятельств уничтожала его. И сейчас, в миг, когда разум её боролся со смертью, а сердце неумолимо замедляло свои удары, где-то в глубине сознания в ней начала пробуждаться Женщина.
И тогда услышал её тонкий, слабый голос, словно журчание воды:
- Маро бибус (Поцелуй меня).
Я только склонился к ней, как она вдруг, возможно впервые в жизни, неумело рванувшись к ласке, порывисто обняла меня и сильно прижала свои чистые, никем ещё не тронутые девичьи губы к моим губам. И через мгновенье она забилась в агонии.
Она скончалась легко, улыбаясь.