Спросите у Зигмунда!

       

1. Где-то там, на цепи, в частном секторе – лает назойливо шпиц*.
       
Слышишь ли ты, как он лает – будто дешевая проститутка, распекающая отказавшегося платить клиента – слышишь, Ана-Кристина?
       
Лает шпиц и капли дождя все стучат по листьям каштанов – слышишь, как капли стучат?
       
Это – ночь, милая Ана-Кристина.
       
Видишь ли ты, как он пялится – глаз безбровый луны? Знаешь ты, и знаю, разумеется, я – никакая это не луна, а самый обычный, тривиальнейший из тривиальных, фонарь. Луна видна из окна кухни – но глупо, Анна-Кристина, выбираться из теплой постели и шлепать босиком в кухню для того лишь, чтобы такую же точно увидать картину – глупо, Ана-Кристина! И вообще – это хороший фонарь, замечательный фонарь, Ана-Кристина, похожий, как две капли воды, на луну – далеко не каждый фонарь может похвастаться этим!

       
2. Таков порядок, так заведено – хоть может это показаться странным.

Теперь у Аны-Марии был спутник, и звали его недорого - Пал Палыч.

Ана-Кристина быстро освоила и приняла в себя нового друга: был он не так чтобы высок, но и не низок, лицо его самым замечательным образом сужалось в области подбородка, а на выпуклой и гулкой, как барабан, груди практически не имелось волос.
       
Пал Палыч был сравнительно молод, работал на двух работах, подрабатывал на третьей и временами любил пошутить – хотя шутки его отличались некоторым своеобразием. Продавщица кондитерского отдела Ана-Кристина свела с ним знакомство у сладкого прилавка – по его же, друга, инициативе.

-Зовите меня Пал Палыч, - представился просто он, покупая двойное безе. - Как вы относитесь к тому, что Вагнер - запрещенный в Израиле композитор?
       
Ана-Мария таяла, голова ее утекала на черно-белый вермееровский кафель.

-Пал Палыч, Пал Палыч.., - повторила она раз и другой - и засмеялась без лишней причины.

Теперь ей не нужно было делить комнату в общежитии с глуховатой шизофреничкой Валентиной Витальевной – у друга жилось не в пример комфортнее. Чем занимался он - не уточнялось.

Как поняла сама Кристина из туманных полунамеков Палыча, он что-то преподавал, кого-то охранял и лечил кому-то зубы: во всяком случае, немолодой пистолет с облупившейся мушкой у него точно был.
       
И вообще, Пал Палыч, надо сказать, оправдывал смутные надежды Аны-Кристины – он никогда, даже по праздникам, не бил ее, немало зарабатывал и мало выпивал – а ведь могло быть совсем наоборот!
       
Девчата с работы завидовали Ане-Кристине, считая, что той достался счастливый билет – но в тот ли поезд?
       
Капли дождя стучали по листьям каштанов, лаял надрывно шпиц по ночам, старость спала за чужими горами, и даже пес этот, презренный возмутитель спокойствия – почти не мешал.


3. Узнав, что Ана-Кристина обучена искусству вязания, Пал Палыч воссиял.

-Ана-Кристина, мне очень хотелось бы, - сказал непривычно взволнованно он, - чтобы долгими зимними вечерами, когда ветер швыряет в окно пригоршни сухого, колючего снега, ты забиралась с ногами в потертое кресло и вязала, вязала, вязала – не столь и важно, что именно. Я так и вижу эту картину: мелькают неярко спицы в ласковом свете, тишина, уют, запевает тоненько чайник на кухне, а ты, Ана-Кристина – вяжешь себе и вяжешь. Договорились?

Конечно же, они договорились.
       

4. Часто Ане-Кристине казалось, что между ней и Пал Палычем существует некая недоговоренность. Он близок бывал, удивительно близок, однако кое-какие действия его вызывали в Ане неосознанный протест.
       
Так, однажды, в минуту соития, открыв на секунду глаза ( традиционно они бывали закрыты), она с удивлением обнаружила, что Пал Палыч пристально, с болезненным и напряженным любопытством не смотрит даже, а впивается в лицо ее – так не делают обычно люди, всерьез прихваченные страстью.

И Ана-Кристина призадумалась – а позже, слушая, как надрывается на цепи безумный шпиц, даже всплакнула тихонько в подушку: она побаивалась непонятного.
       

5. Пришел безрадостным гостем утомительный и скучный ноябрь – полгода минуло со дня знакомства у пирожного прилавка, и дождь не стучал уже по листьям каштанов. В ноябре Пал Палыч заматерел, отпустил среднюю бороду и похрапывал во сне нервно и коротко, как встревоженная свинья.
 

6. Время, время быстротечное! Снег лежал на ветвях каштанов. Пал Палыч перестал храпеть (хотя Ана не возражала) и  сделался ближе. Он реже подшучивал над Аной-Кристиной, реже называл ее дурочкой, но охотно и, случалось, подолгу беседовал с ней о жизни.
       
Ты славная, милая девушка, Ана-Кристина, сказал как-то Пал Палыч, – но почему бы не печь тебе по воскресеньям пирог? Рецепт у меня есть – он долго рылся в ящиках стола, недовольно бормотал и стискивал зубы – однако рецепт действительно отыскал.

Рецепт этот не был для Кристины откровением. Теперь она аккуратно выпекала пирог каждый седьмой день недели – и акции ее сильно поднялись.


7. Пал Палыч и сам охотно готовил. Первым делом он долго и тщательно оттачивал мясницкий свой нож, не внушавший Ане-Кристине особого доверия – ни малейшего, если честно, не внушавший доверия.

Затем он нарезал крупными кусками свинину – реже говядину – жарил недолго, а после выгружал непрожаренные эти куски в белую фарфоровую чашу, куда был уже налит кетчуп цвета венозной крови.

Едал Пал Палыч с наслаждением, не спеша, накалывая мясные куски на острие своего ножа и виртуозно загружая их в рот.
       
Однажды, не удержавшись, Ана-Кристина спросила его, в чем заключается глубинный смысл категорически неизменной этой церемонии.
       
Пал Палыч глянул внимательно на стриженную коротко девушку и не стал шутить, как сделал бы это раньше. Он поцеловал ее, утер губы и сказал совершенно серьезно:

-Мир полон эксцентриков и болванов, Ана-Кристина! Кто-то прыгает, подвесив себя на тарзанке, с моста, кто-то спит в гробу, кто-то вступает в половую связь с животными, а еще кто-то насилует древних старух. Я люблю резать мясо и есть его полусырым, извлекая из белой фарфоровой чаши – но неужто было бы лучше, если бы я сношался с животными и насиловал древних старух? А впрочем, Ана-Кристина, если уж ты действительно хочешь знать, что к чему, возьми-ка в шкафу Фрейда – он в два счета объяснит тебе суть.
       
Но продавщице Ане-Кристине не нужен был дальновидный австриец. Зимний сон особенно сладок. И хотя лай шпица особенно звонко несся в морозном воздухе – вряд ли кто-то принимал его в расчет.


8. –Смотри-ка, Ана-Кристина: снова листья на ветвях каштанов! Как ты относишься к лошадям, Ана-Кристина? – только что Пал Палыч горячо приласкал девушку, она гладила его благодарно по выпуклой и гулкой, как барабан, лишенной начисто волос груди, слушая по-весеннему яростный лай шпица.


-Милая Ана-Кристина, ты не хотела бы посещать ипподром, это совсем рядом, и скакать на рослом, широкогрудом жеребце? Голову отдам, Ана-Кристина – тебе понравится!
       
Ана-Кристина никак не относилась к лошадям – они не входили в пеший круг ее интересов. Но, чтобы сделать другу приятное, она и в самом деле принялась посещать ипподром и месяц спустя даже полюбила это занятие.
       
Так и шло: вечерами Кристина вязала, забравшись с ногами в кресло, в дни воскресные выпекала пирог, два раза в неделю скакала на норовистой кобыле Звездочке и, кроме того, орудовала за прилавком Универмага – невзирая на то, что Пал Палыч не раз и не два предлагал ей оставить сомнительное это занятие.

Ресторан, театр и кино, постельная возня и беседы в лунном свете фонаря прилагались.
       
Порой Ана-Кристина изнывала от желания спросить в лоб: а любит ли ее Павел Павлович? – но усилием воли сдерживала себя: она вовсе не была уверена в положительном ответе. И вообще, она предпочла бы, чтобы Пал Палыч сказал это сам.


9. Как-то Пал Палыч вернулся с одной из работ домой, и чуткая Ана-Кристина увидала сразу же, что друг ее – пепельно бледен, печален и тих.

Пал Палыч сел на плюшевый диван и усадил Ану-Кристину  на костяные колени. После, поглаживая девушку здесь и там, он глуховато заговорил:

-Три года, семь месяцев и одиннадцать дней я встречался с одной юной женщиной, Ана-Кристина. Сильная привязанность и, возможно – даже зачатки любви! В итоге она ушла – сбежала, ускользнула, улепетнула – дала, одним словом, деру. Она, видишь ли, считала, что я веду неправильный образ жизни – и могу утащить за собой и ее. Так оно, возможно, и было. И еще: она почему-то вбила себе в голову, что я могу сделать с ней что-то нехорошее – искалечить, или даже убить. Не думаю, что ее опасения имели под собой реальную почву. Тем не менее она исчезла – испарилась, не оставив даже следа. Во всей этой истории был один положительный момент, Ана-Кристина: я бросил буйствовать и пить запоем, но, по прошествии совсем недолгого времени, тем мучительней стал я ощущать, как мне ее не хватает. Одно время мне казалось, что можно ее разыскать – я ходил по улицам, ходил часами, наматывая десятки километров, я всматривался в лица женщин и девушек, вот-вот, думалось мне, я увижу ее – но город наш слишком огромен, город наш до безобразия велик – а грязный отец ее клянется, что знать не знает, куда подевалась дочура!
       
Это была обычная девушка, Ана-Кристина – хорошая девушка, замечательная девушка, тоненькая, с короткой мальчишеской стрижкой и звонкими, как воздух в сентябре, глазами. Сегодня, Ана-Кристина, я окончательно убедился: наш город слишком огромен, до безобразия он велик, чтобы можно было – кого-то найти! Принеси-ка лучше водки, Ана-Кристина! Она хранится в темной и сухой кладовой, где от рожденья пахнет чабрецом!
       
И Ана-Кристина отправилась в кладовую, но пристала на миг у зеркала, хотя и так замечательно знала, кого она там увидит – тоненькую, с мальчишеской стрижкой и звонкими сентябрьскими глазами, девушку.
       
Истина! Истина!! Истина!!! Истина забрезжила перед Аной-Кристиной!
       
Лимонная водка, какой много было в сухой и пыльной кладовой, развязала ей язык. И, усевшись рядом с пепельным другом, Ана-Кристина спрашивала:

-А скажи-ка, Пал Палыч: та девушка любила вязать, забравшись с ногами в кресло? Та девушка пекла по воскресеньям пирог? Ездила она верхом на широкогрудом жеребце?

-Я знаю, почему ты познакомился со мной у прилавка, Пал Палыч! Ты устал искать, ты отчаялся и устал всматриваться в лица бесчисленных девушек и женщин – а я ведь так похожа на ту, что сгинула без следа – правда?
       
Ана-Кристина пыталась говорить спокойно и боялась только, что заплачет не вовремя. И, широко размахнувшись, она ударила Павла Павловича по левой щеке.
       
Честная, импульсивная Анна-Кристина! Секундой позже, ударившись о быстрый кулак Пал Палыча,  она оказалась на плотном, бордовом румынском ковре, кровь на котором совсем не видна. Впервые Ана-Кристина наблюдала сожителя в таком яростном помутнении. Стаканчики водочные были раскрошены в порошок.
       
Импульсивная, честная Ана-Кристина! Пал Палыч бессвязно ругался, брызгая горячей слюной – никогда Кристина не слышала, чтобы он так ругался! Беззвучно полыхнуло два раза, дождь застучал по листьям каштанов. Ана-Кристина была схвачена за руку, рывком поднята на ноги и брошена в ванную комнату.
       
Щелкнула задвижка снаружи, Ана-Кристина закрылась изнутри ( она слышала как бушевал в кухне Пал Палыч) и принялась изучать себя в зеркало. Тонкий ручеек бежал из разорванной нижней губы, стекая по подбородку и быстрыми, теплыми каплями устремляясь в белую раковину.
       
Тогда, и только тогда (как рассказывала позже сама Ана-Кристина) она действительно ощутила некоторый страх. Она вспомнила мясо Пал Палыча, кетчуп в фарфоровой, белизны ослепительной, чаше – и ей, пусть и временно, захотелось в Крым, к маме.
       
Тогда, и только тогда она впервые пожалела, что не читала в свое время Фрейда – а ей ведь предлагали!
       
Тогда, и только тогда, в ней зародился неподдельный интерес к психологии и психиатрии – интерес, определивший всю ее дальнейшую жизнь. Но все это было позже – тогда же – растрепанная, измазанная кровью, избитая – Ана-Кристина тихо плакала, сидя на полу. Ана-Кристина ожидала неприятностей.

Шорох дождя не был ей слышен и шпиц, впервые за долгие месяцы, не подавал признаков жизни.
       
Так уходило время, и Ана-Кристина, утомившись ждать, бояться и проливать слезы, там же, на полу ванной, заснула.
       
А утром, беспрепятственно покинув комнату, Ана-Кристина обнаружила в квартире определенный разгром, а самого Пал Палыча нашла крепко спящим на бордовом румынском ковре.
       
Позже Кристина утверждала, что ей сделалось жаль этого поверженного и сокрушенного Пал Палыча – вполне возможно, что так оно и было.

И Пал Палыч, услыхав, как тихонько шастает она по квартире, открыл глаза, приподнялся и сказал трезво, искренне и крайне серьезно – как умел только он.

-Ты уж прости меня как-нибудь, Ана-Кристина! Уж как-нибудь ты меня прости. Да, да, это так: я устал искать ту, первую и познакомился с тобой лишь потому, что ты так на нее похожа! Но я, очевидно, был самым настоящим дураком, Ана-Кристина: реанимация – неблагодарное дело! Теперь же – я многое понял. Ты можешь не печь воскресный торт, не скакать на кобыле Звездочке и зашвырнуть спицы в мусорное ведро! Ты – это ты, Ана-Кристина! Ты – и никто другой! И никто другой, кроме тебя – мне не нужен!
       
И добрая, импульсивная Ана-Кристина поверила Пал Палычу и, как выяснилось в дальнейшем, не прогадала. Отныне он был совсем ручным и баловал ее так, что Ана-Кристина даже уставала порой от этой назойливости. Дошло до того даже, что он показывал ей почти всю зарплату - а это ведь не шутка!

В один из четвергов они поженились. В следующую субботу митрополит повенчал их за круглую, как кегельный шар, сумму. Пал Палыч любил легкий шик. 
       
Временами ей доводилось испытывать легкую тревогу по поводу возможного возвращения той, другой – но город слишком велик, город до безобразия огромен, и всякие опасения мало-помалу пропали.
       
       
10. Но ей мучительно не терпелось узнать, почему Пал Палычч пожирает непрожаренное мясо из белой, ослепительно белой фарфоровой чаши, куда предварительно налит уже кетчуп цвета венозной крови; ей хотелось отчаянно знать, насколько оправданными были ее страхи в известную ночь – а разве можно было добиться чего-нибудь от самого Пал Палыча?
       
И Ана-Кристина, оставив возню у прилавка, подналегла на книги, поступила в Институт (без всякой помощи Пала Палыча) и, окончив его, сделалась врачом-психиатром. Неизвестно, нашла ли она ответы на сокровенные вопросы – но психиатр из нее вышел отличный.
       
А шпиц – перестал совершенно лаять по ночам, и позже, вспоминая этот лай, Пал Палыч высказывал даже кощунственное предположение, что шпица никакого и не было – а где-то там, на цепи, в частном секторе – лаял назойливо ризеншнауцер!


       

Примечания:

*Данный текст является добродушной пародией на произведения, грешащие чрезмерным и неоправданным психологизмом.