Пятый Путь

Александр Шартогашев



















ПЯТЫЙ ПУТЬ

Роман


































МОСКВА
2007
Мы рождаемся для любви.
И насколько мы не исполнили любви, мы томимся на свете.
И насколько мы не исполнили любви, мы будем наказаны на том свете.

Василий Розанов



Моей Татьяне, женщине, жене и другине



ПРОЛОГ

Тихим предновогодним вечером 199… года в небольшом московском кафе, под названием «Ночной улёт» – появились двое. Мужчина и женщина.
Пара весьма странная.
Странным было, например то, что никто не видел, как они вошли – ни мирно беседующие немногочисленные посетители, ни барменша, что-то считающая на калькуляторе; ни даже официантка уже приступившая к своим обязанностям.
Да и одеты оба были, мягко говоря, не по сезону. Мужчина, лет 50 косматый, изрядно поседевший бородатый брюнет – в черный старомодный сюртук, а дама – в длиннющее атласное тёмно-зелёное платье в стиле cul de Paris1 . То есть в то самое: с выгодно облегающим лифом, длинными рукавами и узкой прямой юбкой с эффектным утолщением пониже спины, подчёркивающим ту часть тела, о которой не принято говорить в приличном обществе. Острый же вырез с высоким воротником в складочках и оборочках и пышный красный трен, вообще делал даму похожей на русалку, только что вылезшую из тины озера. Кроме того, тонкая чёрная сетка полностью прикрывала её лицо – несомненно, лицо красавицы.
Они точно выпали из серебряного века. Но поскольку неподалёку находился драматический театр, можно было предположить, что в кафе прямо с репетиции сорвались на тет-а-тет местные актёры. Впрочем, своим гламурным видом они мало кого побеспокоили, так как их круглый столик располагался в маленькой нише, а высокая напольная вешалка, нагруженная плащами с элегантными воротничками-пелеринами, частично скрывала обоих. Да и привычных к праздничным прикидам москвичей поразить было не так просто.
– Добрый вечер! Что будем заказывать? – с плохо скрываемым любопытством обратилась к вновь пришедшим симпатичная молодая официантка, протягивая мужчине красочно оформленное меню. При этом, пытаясь заглянуть даме под вуаль, она слегка оступилась. – Простите, вы у нас, наверное, впервые – будьте как дома! – однако тут же нашлась она.
– Премного вам благодарны! – низким тоном ответствовал седовласый господин, склонив голову.
Дама же промолчала.
Мужчина, с туристическим интересом пробежав глазами по наименованиям блюд и напитков, хотел, было передать меню своей спутнице. Но та жестом белой, по локоть ажурной перчатки остановила его.
– Мне только шампанское и фрукты.
– Будьте любезны, бутылочку шампанского и фруктов.
– Минутку, сейчас доставлю!
И официантка, бодро минуя барменшу, шепнула той:
– Ни разу не видела ни его, ни женщину. Явно нездешние...
Парочка меж тем обозревала публику.
Напротив сидели двое мужчин, лет под сорок. Оба пребывали слегка подшофе, и тоже наблюдали – за столиком, находившимся слева от странной пары.
А именно: за хорошенькой русоволосой девушкой и её немолодым – с обширными залысинами – спутником, в бежевом пуловере, который придавал ему какой-то не к месту домашний вид. Девушка, напротив, была одета весьма крикливо – в красную кожаную курточку с молниями, красные сапоги, но почему-то голубые джинсы; всё – с явной претензией на девятнадцать. Но, присмотревшись, ей можно было дать все двадцать, с хвостиком. Ничуть не смущаясь возрастом своего кавалера, она что-то объясняла ему, одновременно наводя себе макияж.
– Папик-то у неё сможет что-нибудь дельное произвести? После такого ужина… неслабого! – произнёс мужчина, в чёрной кожаной жилетке, с ухмылкой оценивающий обильно заставленный снедью столик.
Старший его приятель понимающе качнул накаченной шеей, обнажив из-под ворота пиджака замысловатую наколку:
– А может ей только того и надо... Не первый раз её вижу – и всякий раз с очередным «ромео». Доит она их профессионально... Кстати, не замужем. Живёт через улицу и, вероятно, одна – если интересно...
– Надо подумать…
За ещё двумя столиками, находящимися гораздо дальше, сидели подростки. За одним – четверо парней, за другим – размалёванные девицы. Первые полчаса было относительно спокойно; молодые люди общались довольно тихо, лишь изредка раздавался очередной взрыв хохота, да атмосфера в зале становилась всё более и более непроницаемой от сигаретного дыма.
Но по мере прибывания всё новых тинэйджеров, а особенно когда по просьбе молодёжи увеличилась громкость музыкального центра, для нашей уединившейся пары, видимо, настали нелёгкие времена. Особенно для седовласого господина. Морщась от неприятного для него запаха, он с недоумением, а чаще с неодобрением наблюдал то за танцующими, то за плешивым ловеласом, к тому моменту достигшим солидной стадии опьянения.
– Владимир, да посмотрите же, не отворачивайтесь! Не будьте таким букой! Вы же сами были когда-то молодым – ну, пусть не таким распущенным, но с такими же энергиями и желанием нравиться противоположному полу. Я помню вас таким красавцем!.. Покой скольких сердец вы тогда нарушили! Хотя я преувеличиваю... Вы были недоступным для земных женщин. Вы предпочли обручение со мной... Метафизические свидания, письма... Но и обычные люди тоже хотят любовной благодати!
– У нас, дорогая, – я тоже говорю про обычных людей – всё было намного чище, элегантней, добрее, наконец... А, ладно! – Господин обескуражено махнул рукой. – Вообще-то я не совсем понимаю, зачем вы меня сюда пригласили. Ужели затем, чтобы изучать теперешние нравы...
– Потерпите, mon cher2 , давайте лучше подслушаем, о чём это говорят вон те двое – они сравнительно неплохо танцуют. Правда, вы вели меня более устойчиво! – взглядом дама указала Владимиру направление.
В воздухе тотчас раздалось что-то вроде лёгкого щелчка, в окружающем пространстве образовался как бы звуковой коридор; каждое слово мужчины в жилетке из-за соседнего столика и девушки, пришедшей с папиком, - это танцевали как раз они – резко приблизилось, стало отчётливым и громким.
– Вы неправильно двигаетесь, теряетесь при вращении и сбиваетесь, поэтому с ритма! Лучше не будем делать эту фигуру...
Партнёр требовательной красотки, действительно иногда допускал неточности, хотя дистанцию в целом держал неуклонно – их танец поэтому напоминал нечто цыганское.
– А вы, сразу видно, танцами занимаетесь специально. Если не секрет, где?
– Занималась. Фигурным катанием, в спортшколе. С детства и до восемнадцати лет. Потом попала в автомобильную аварию, поломалась.
Девушка произносила слова отстранённо, механически, с небольшими интервалами. В промежутках же она вытягивала тонкие губы трубочкой, видимо, от старания и удовольствия. И вообще, танцевала с таким самозабвением, с каким иной любитель пива пригубляет заветную кружку после месячного перерыва!
– Может, мы это… сейчас свалим отсюда? Твой дедуля, смотри, скоро заснёт в салате! У меня машина…, – вдруг сходу, без предисловий предложил ей партнёр. Нормально так, запросто, будто покупал жвачку в киоске.
До пассии «дедули» сия тирада дошло не сразу. Но когда она поняла, о чём речь, то лишь снисходительно усмехнулась, глядя мужчине прямо в глаза. И ничего не ответила. Танец как раз закончился, и девица вернулась к пригорюнившемуся было папику. Но к ней тут же подскочил один из юнцов, через тонкую белую сорочку которого проступали объёмные бицепсы. И она сразу пошла с ним, даже не оглянувшись на благодетеля. И принялась снова наслаждаться своими телодвижениями.
Но вот разудалый ритм очередной песенки буквально потряс стены славного заведения. Несколько изрядно поднабравшихся парней, с гиканьем роняя стулья, вскочили со своих мест; половина из них была обрита наголо. Недружными криками молодцы рьяно подхватили слова и, обняв друг друга за плечи, двинулись как бы хороводом.
Папик вдруг тоже поднялся и – нет, не пошёл – буквально зашаркал к своей любезной. Та, увидев такое дело, надо отдать должное, сразу переметнулась к нему; и они оба затряслись, как ужаленные в одно место...
– И всё же, София, зачем мы здесь?
– Устали, Владимир, вы уж простите меня, – дама коснулась своими тонкими пальцами его руки. – Но неужели вы, великий Соловьёв, не догадываетесь?
Но тот лишь недоуменно пожал плечами.
– Милостивый государь, а кто третьего дня умолял меня помочь увидеть некую молодую особу, которая так старательно, дённо и нощно корпит над вашими трудами?
С лица Владимира Соловьёва моментально слетела усталость.
– Да что вы? Она здесь?! В этом вертепе?! Но кто же она?
И он с превеликим интересом принялся всматриваться в лица девушек, которых к полуночи собралось в кафе гораздо больше.
– Спокойнее Владимир, сидите, пожалуйста, на месте. Не высовывайтесь, слышите! Иначе она может узнать вашу достопочтенную бороду!
– Ладно, не буду. Только покажите поскорей мою девочку!
София удовлетворённо кивнула.
– Посмотрите теперь в левый дальний угол. Видите четырёх молодых особ? Та, что в тонком сиреневом свитере, и есть ваша девочка!
Соловьёв несколько минут напряжённо всматривался в неброского подростка со школьным хвостиком, очутившегося здесь явно случайно. Потом разочарованно засопел носом.
– Я представлял её совсем другой... Каким образом она попала сюда? И что – тоже пришла без кавалера?! Впрочем, говорят, сейчас так принято...
– Крайняя девица, – не обращая внимания на его брюзжание, продолжила София, – та, что рядом с нашей девочкой – близкая подруга, она и привела её сюда. Но это не всё, что я хотела сообщить вам, Владимир...
Дама произнесла последнюю фразу подчёркнуто многозначительно. Но Соловьёв, увлечённый своей поклонницей, никак на это не прореагировал.
– Мы ведём её уже около года.
– Зачем? - машинально бросил Владимир.
– Готовим к пятому пути.
– К пятому пути... Что?! Да что вы такое говорите? Да, ведь, это же смертельно опасно!! И…, к тому же она совсем молода!
Соловьёв даже привстал от возбуждения, но София жестом осадила его.
– Её будущая половина сейчас далеко отсюда и занят совсем другими вещами. Он даже не подозревает о её существовании. Их встречу мы планируем только через пять лет. Если она, конечно, выдержит первый удар...
– А-а, – удручённо протянул Владимир, – бедная девочка! – и тяжко выдохнул.
– Ой-ли, свет Владимир Сергеевич! Вам ли сетовать о её предстоящей участи?!
София, сидевшая до сих пор с совершенно прямой спиной, неожиданно потянулась к своему собеседнику через стол и приподняла вуаль.
Ошеломляюще красивое лицо её было подобно изящной оправе для двух огромных, неземной синевы глаз-сапфиров. Они буквально осветили сразу же размякшую физиономию господина Соловьёва.
– Грешно вам, Владимир!
Но тот не ответил, словно загипнотизированный ангельским взором.
– Однако нам, кажется, пора!.. - вывела она его из оцепенения и весело добавила: – Чем же мы только заплатим за ужин?!
– А мы, кажется, ничего и не откушали! – в тон даме своей резюмировал Владимир Сергеевич.
Когда через пару минут к столику необычной пары вновь подошла официантка, за ним уже никого не было. Непочатое шампанское и совершенно нетронутые фрукты произвели на нее несомненно сильное впечатление, ибо она тут же бросилась к соседнему столику.
Но мужчины на расспросы о том, когда и куда ушла необычная пара, только удивлённо пожимали плечами. Убрав со стола заказ, официантка заторопилась в служебное помещение.
– Как ничегошеньки не съели?! А деньги? Не заплатили?! А когда же они вышли? Я час, как ни на минуту не отлучалась! Пять секунд, как вошла сюда! Одежда их тут же, на самом виду висела всё время... Мистика какая-то! – вслух размышляла барменша. – Нин, ты в следующий раз, если такие припрутся … ряженные, в черт знает что, ты их...
И она бессильно поджала губы.


ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
1

Солнце палило прямо в лобовое стекло так, словно был июнь, а не август, отчего в салоне чёрной, видавшей виды тридцать первой «Волги», несшейся по Ярославскому шоссе в сторону Москвы, было невыносимо жарко. Юлий Владимирович Куваров, коммерческий директор недавно образованной фирмы «Полипрост», занимающейся производством простогландинов – биологических жирно-кислотных компонентов, беспрерывно ёрзал на потрёпанном водительском кресле и имел явно недовольный вид.
Дела у фирмы шли из рук вон плохо. Мясокомбинат, откуда он возвращался из командировки, сырьё так и не приготовил. Не успел – очень уж специфическим оно было для неопытных забойщиков – бараньи яйца. Да, именно они, родные. Розовые и белые, крупные и не очень – они подвергались соответствующей биохимической обработке толуолом, ацетоном и другими растворителями, и получаемый конечный продукт, арахидоновая кислота, – неспециалисту в это трудно поверить – продавался за границу за зелёные. Вот тебе и яйца! Да они почти золотые: один грамм – больше ста долларов – в лучшие дни. Где ж они, незабвенные! Цены на прошлый месяц упали уже до семидесяти. И всё из-за нехватки средств на новое оборудование.
Юлий Владимирович, нестарый ещё, спортивного вида мужчина, тяжело вздохнул. Его небольшие серые глаза на загорелой морщинистой физиономии, из-под очков в золотой оправе – совершенно не обращали внимания ни на подстриженные комбайнами живописные поля пшеницы, ни на чудесные подмосковные лесочки, чередой сменяющие друг друга.
Одно нравилось ему новое покрытие шоссе. Без него машина, которую он вел, была бы совсем неуправляема. Обычно он ездил с личным шофёром, но тот – недисциплинированный и пьющий – всё-таки ухитрился поломать новёхонький «Опель», и Юлий Владимирович его уволил. Хотя к таким мерам в своей многолетней управленческой деятельности он прибегал крайне редко.
Вообще, как начальник, он многих устраивал. Даже недостатки шефа казались вполне невинными. Ну, пунктуальный до бесчеловечности. Ну, честный до глупости (он, если ему приходилось самому выдавать зарплату, мог принести недостающие десять копеек на следующий день и вручить оные озадаченному сотруднику). Но в деле был своём – бесспорно понимающий и посему авторитетный. И не злой, хотя и шатен. За то и уважаемый всеми, кто близко знал его. В неполные пятьдесят это было очень даже немаловажно.
С личной жизнью, правда, у него было не всё в порядке. Жена давно умерла, оставив ему дочь, которой уже минуло 22 года, Марину: незамужнюю, современную и, как говорится, без комплексов.
Похожая, но только внешне, на давно умершую после тяжкой болезни мать, она – полная противоположность отца – интересов к делам фирмы не проявляла. Но частенько появлялась в офисе – для «покрытия карманных расходов», как она без обиняков, выражалась. И почти всегда в сопровождении ушлой, хоть и интеллигентной компании, когда многочисленной, когда не очень.
Юлий Владимирович, безусловно, баловал её, но пытался внушить неодобрительно взирающему на сие безобразие окружению, что держит Марину в строгости. Все знали, что росла она под присмотром властной, но бедной тётки, и цену деньгам знать была бы должна. Однако отмечали одну неприятную тенденцию – постоянный рост этих самых «карманных расходов»: на наряды, на гулянья и прочее. Но дружно молчали: жалели родителя.
Знали и то, что, несмотря на её внешность, не журнально-модельную, но достаточно яркую и какое-то непонятное очарование, идущее от чаще вызывающей физиономии, что Марина была «мадам Брошкина». То есть брошенная в прямом смысле, год назад, приличным парнем из хорошей семьи. И причём совершенно неожиданно, можно сказать, «у алтаря». Знали и то, что год почти болела Марина после того, а, очухавшись, пошла «вразнос». Не совсем уж сильный, но всё же...
Появились в ней враз: и особенная спесь, и нахальство, и грубость. Образование она получила хорошее, гуманитарное – прекрасно знала литературу, историю и т.п. Еще в школе писала великолепные сочинения, а в институте славилась незаурядными стихами. И как эти таланты только стали сочетаться в ней, такой «элитной» (её словечко)!?
Что-то, видно, сломалось в ней.
Её новый кавалер – Марк, умный, интеллигентный и чрезвычайно занятый бизнесмен, тоже повёл себя, мягко говоря, необычно для влюблённого. Он больше общался с главой фирмы, без конца даря Марине дорогущие подарки. А она бесцеремонно принимала их, сразу заказывая новые. Возможно, сказывался возраст – Марк был младше на год. Но, что странно: никто даже ни разу не видел его с Мариной в «недетское время». Хотя ходили слухи о скором бракосочетании.
Юлий Владимирович достал из кармана пиджака пачку «Явы», закурил, задумался.
Он вспомнил жену, их отношения. Сравнил с отношениями Марины и Марка. В далёкие теперь семидесятые не было ни больших денег, ни особенных увеселений, ни машины, ни тем более своей квартиры. Вспомнил и бывшего её жениха, Аркадия: у него с Мариной складывалось, куда ни шло – по любви. И не маленькой. А с Марком она уже не светится тем огнём, который горит в глазах каждой, нашедшей «своего единственного» женщины.
– Как будет у неё с этим парнем? Так-то он смекалистый, упорный... Маришу любит, вроде. Расшалилась она что-то последнее время! Надо бы приструнить.
Но, прекрасно понимая, что это вряд ли ему удастся, стал нещадно клясть себя за безволие.
Внезапно прямо в лицо ему громко запиликал марш Мендельсона. Юлий Владимирович аж подпрыгнул на сиденье от неожиданности.
– Чёрт бы тебя побрал! – сорвал он с подставки над бардачком мобильный телефон.
– Юлий Владимирович, вы где сейчас? – законно спросила секретарша.
– Пушкино проехал, буду на месте через час где-то! Я же говорил уже!
– Да мы беспокоимся...
– А кто за ваше беспокойство платит? Ждите!
Юлий Владимирович водворил «трубу» на место, отогнул солнцезащитный козырёк в исходное положение – солнце уже начало садиться – и решительно нажал на «газ».
Когда серая от пыли «Волга» благополучно заехала за высокую кованую ограду, за которой находилась территория длиннющего пятиэтажного здания, в котором располагался офис и лаборатории фирмы, начало смеркаться. Это здание находится недалеко от печально известного всем россиянам (и не только) Онкологического Центра, который тёмно-серым холмом возвышается на юго-востоке столицы... Только корпуса здания НИИ Экспериментальной диагностики и терапии опухолей и НИИ Ревматологии, где разместился «Полипрост», стоят на другой стороне дороги, совсем рядом с метро «Каширская».
Юлий Владимирович, оставив машину на стоянке у главного входа, энергично зашагал по коридору к приоткрытой неподалёку двери.
Фёдор Павлович Сизов – главбух фирмы – уже стоял за ней с распростёртыми навстречу руками; одетый в застиранный белый халат, как и остальные сотрудники.
– Как доехали, Юлий Владимирович?! – жизнерадостно вопросил он, здороваясь с шефом за руку. Делал это он всегда не как принято, а давя своей второй ладонью на две сомкнутые, тем самым, вынуждая приветствуемого присесть – как при болевом приёме.
– Вашими молитвами, – скособочился Юлий Владимирович. - Зря я, брат, съездил. Без нашего Виталия всё стоит на месте – где он, кстати?
– У себя в лаборатории – где же ему ещё быть, – с достоинством доложил Фёдор Павлович.
Козерог по гороскопу, он был соответственно невысокого роста, какой-то невзрачный и почти лысый – как и полагается бухгалтеру. Крепкий семьёю, он больше других засиживался на работе заполночь, и за это его все высоко чтили и называли запросто: «Палыч». Более достоинств у него не наблюдалось.
– Здравствуйте, Юлий Владимирович!
Из смежной комнаты возникла секретарша Людмила, точнее, Людмила Иннокентьевна Зыкина, незамужняя женщина лет тридцати. Но, несмотря на это, все её звали Люда, ибо так ей нравилось. Она – в свою очередь – обращалась ко всем членам их небольшого коллектива исключительно по имени.
Люда в красавицах не числилась, но еженедельно сменяемыми фирменными дорогими джинсами постоянно старалась привлечь к себе всеобщее внимание. Физиономию имела, кстати, узкую, лисью. И место своё знала – непременно у письменного стола главы фирмы. Кроме того, она считала своим священным долгом всех исповедовать на разные, главным образом семейные темы. И к ней обращались, не видя другого выхода. И входа, тоже.
– Здравствуй, Люда, здравствуй, милая! – Шеф все же иногда получал от неё дельные советы, посему часто и посылал… в местные командировки. – Будь любезна, позови Виталия – надо побеседовать.
Когда Люда вышла, Юлий Владимирович подошел к широкому окну и, поблёскивая очками, вперился в незримую точку. За ней не густо росли несколько деревьев вдоль кованой изгороди, за которой мелькали огни фар проезжающих машин, да тянулись узкие полосы стиснутой безжалостным бордюром травки.

Люда вернулась довольно скоро, ведя за собою Виталия, невысокого коренастого мужчину, несущим в руках пару темных флакончиков. Неприятный тяжёлый запах реактива – сразу испортил и без того специфически пропахшую комнату. Поставив стекляшки на письменный стол, Виталий немедленно начал вытирать испачканную зелёной массой руку о полы халата, после чего протянул шефу.
Лицо его, какое-то двинутое относительно центра симметрии, выражало самые добрые намерения. По привычке, ибо, будучи не дюжим местным астрологом, Виталий «пересчитал» многих. К нему даже очередь за натальными 3 картами образовалась из соседних организаций. Принимал он желающих по записи, экс-клю-зив-но.
Когда главный технолог и коммерческий директор уселись на чёрные стандартные офисные кресла, Люда засуетилась с кофе.
Нещадно дымя сигаретами, они для начала покостерили бездарных партнёров в Таллинне, затем перевели разговор на местные деловые сюжеты.
Ну, как там, Никита починил машину? – Сурово поинтересовался Юлий Владимирович.
– Да.., – неопределённо протянул Виталий, потирая руки. Он так часто делал независимо от обстоятельств, например, погоды.
 – Что – «да»?! «Волгу» давно пора списывать. А завтра опять надо в институт Рыбы... «Опель» где? А водитель? Мне его рекомендовали как надёжу.
– Да тут он был – во дворе. Наверное, обкатывать «немца» поехал.
– Прекрасно – значит, всё же толковый попался!
Оба вдруг дружно подскочили – настолько громко заверещал служебный телефон.
– Чёрт бы…, извини, Виталий! – схватил старомодную трубку Юлий Владимирович. – А, Мариша, ты…, ну что тебе, родимочка? Денег? Ну, есть, немного... Приезжай, с утреца. Я здесь заночую. Хорошо. Целую! – и он метнул подозрительный взгляд на подчинённых, которые с напускной занятостью склонились над бумажками.

Юлий Владимирович довольно часто спал в гостиничной комнате, на втором этаже. Когда дочь, аппетитная, довольно высокая брюнетка в красной кофточке без рукавов и обтягивающих черных брюках, по-хозяйски стукнув в дверь, вошла в офис около десяти утра, он уже трудился во всю ивановскую. Увлечённый расчётами, он лишь быстро кивнул ей. Люда и Фёдор Палыч тоже кратко поздоровались с Мариной и тут же вышли.
– Па! – Она воробушком подлетела к отцу, прижалась к согбенной спине. - Не сердись, пожалуйста, я скоро получу гонорар за ту статью, но мне прямо сейчас баксы нужны... Правда! – Марина повернула его к себе.
Но Юлий Владимирович лишь молча и строго смотрел на неё.
– Только двести долларов! Больше не приду! – дочка надула губы.
– Хорошо. Дам. Но больше, Мариша, в этом месяце не проси – дела совсем ни к чёрту. – Внутри же у отца мелькнуло. – «Скорей бы тебе замуж! Всё бы и наладилось».
Юлий Владимирович тяжело поднялся и, гремя ключами, полез в громоздкий настольный сейф.
– Спасибо, па! У меня, правда, всё хорошо. Ред сказала, что даст очередную тему, после этой публикации. Хвалила! Марк уехал, а то бы я у тебя не просила, – канючила Марина сзади.
Получив купюры, она чмокнула отца в щёку и упорхнула за двери.
Там, нахально помахав ими перед носом у притворно изумленного бухгалтера и, скорчив глумливую рожу оторопевшей Люде, – они стояли напротив – смазливое чадо легкой походочкой скрылось в конце коридора.
– Измотался па совсем на этой работе... Вот отдамся Марку – заберу его отсюда. Пусть капусту на даче выращивает! – Успокоило оно свою совесть, выходя из здания.
Несмотря на раннее утро, двор Онкоцентра заполняло множество иномарок – в здании обитали и другие организации.
«А это ещё кто? – удивилась Марина, заметив среди автомобилей оттопыренный зад незнакомого парня, копающегося под капотом серого отцовского «Опеля». – Ах да, па же говорил, что уже уволил Борисыча. Так это новенький? Фу, какой грязный! Ну и работка у него – не позавидуешь. Борисыч натворил – а этому расхлёбывай! Пойду, пообщаюсь – интересно, что за фрукт, может, на что сгодится».
Машинально тряхнув головой, она направилась к водителю.
– Разрешите спросить…, или я не вовремя? – Её приветливый голос, очевидно, понравился парню: так быстро он вылез наружу.
В промасленном зелёном безрукавном комбинезоне, с испачканными по локоть мускулистыми руками – рубашки не было – он оказался молодым человеком, лет двадцати пяти.
– Вылитый Есенин, – сказала первое, что подумала, Марина, увидев его славянское лицо с весёлыми карими глазами, - только волосы немного тёмнее и причёсаны назад, без пробора!
– Нет, я не Сергей и даже не Александрович! – Открытая белозубая улыбка невольно вызвала улыбку и у неё.
Видимо, он говорил это не впервые, что было вполне естественно. Однако в следующие секунды слишком смелый мужской взгляд шофёра покоробил Марину. Она только на первый взгляд казалась девочкой – а-ля рок-звезда Линда, с такой же прямой, почти закрывающей глаза чёлкой. За ней просматривались, однако, глаза далеко не детские – серьёзные и насмешливые. Желтые, они временами щурились – когда Марина хотела кого-то поставить на место.
– А я и не спрашиваю вашего имени, я только хочу узнать: вы не новый шофёр фирмы «Полипрост?
– Да, со вчерашнего дня.
– А прежнего шофера знали?
– Нет.
– Элитно... А откуда это у вас?! – неожиданно для себя воскликнула Марина, заметив чёрно-белую фотографию за лобовым стеклом в салоне. – Можно мне взглянуть поближе?
– Пожалуйста, если интересно, – шофёр, недоумевая, достал и протянул ей фото.
Это был стандартного размера компьютерный рисунок, сделанный с физиономии… самой просительницы! Изображение было выполнено непрофессионально, но уверенно и чётко, и даже с красивой теневой штриховкой. Те же черты миндалевидного, но не широкого лица и улыбка такая же лукавая, испытывающая. Только волосы на рисунке вышли более витиеватые и пышные.
– Кто вам дал это! – почти потребовала ответа Марина.
– Ух, ты! Действительно, похожи! – Водитель, тоже сразу сделавшись серьёзным, вглядывался то в неё, то в снимок. – Ух, ты! Значит, так: рисовал я сам. Виноват, немного балуюсь, совсем немного! И нарисовал вас я ... – Он потёр нос рукою. – Так, хотите узнать побольше – давайте встретимся! Скажем, через час! Вас как зовут? – Опять сверкнули крепкие зубы.
Марина, не отрывая глаз от фото, криво усмехнулась.
– Возьмите, это изображена не я – у вашей дамы причёска совсем другая, хотя в остальном, действительно, похожа. Мне, к сожалению, сейчас некогда, но мы обязательно встретимся – тогда всё и расскажете. – Марина тщательно подбирала слова, видя, как водила даже задвигал плечами от радости. – И ещё: Юлий Владимирович не любит грязь в салоне, и – когда говорят лишнее!
– Спасибо на добром слове! А вы кто ему будете? – Шофёр по-прежнему улыбался, но уже не так самоуверенно.
– Скоро узнаете! – Смягчилась Марина и, кокетливо стрельнув глазками, направилась к въездным воротам.
Уже у самого выхода – он был неподалёку – к её ногам неожиданно выскочил рыжий котёнок. Толстенький, пушистенький, полосатенький – он сходу игриво замахнулся лапкой на её черную босоножку. Марина присела, взяла его на руки, прижала к груди и, оглянувшись на водителя, улыбнулась ему. Парень же в ответ восхищённо помахал ей шестигранником.
– Не такая уж ты и стерва! – Буркнул он себе под нос, чего она, конечно, не слышала. За оградой Марина взяла такси и вместе с котёнком – она давно такого хотела – поехала домой.

2

Марина работала пишущим редактором в издательстве журнала «Юность».
Профессия эта не такая уж «непыльная». Приходиться часами рыться в старых книгах, газетах, журналах, порой нешуточно пыльных, в самом прямом смысле – до чихания. Часто встречаться с начинающими сочинителями – смесью самомнения и робости. Мотаться по всей Москве и её окрестностях, интервьюируя литературных звёзд и звёздочек, когда в местах их тусовки, когда за городом. Опять же натуральная пылища, особенно летом. Хотя, конечно, любителю погреться в лучах чужой пернатой славы или охочему блеснуть эрудицией и остроумием сие занятие должно было бы весьма нравиться. Что уж говорить про тех, кто не может жить без Царства высокого слога, кто, почитай родился с книжкой в рубашке.
Марина была как раз из числа последних. Она любила книги до самозабвения, с детства.
– Что из неё вырастет? – говаривала покойная ныне мать, скорбно наблюдая, как едва научившаяся ходить доченька вырывает яркие иллюстрации из детских книжек. Но, как говорится: «Что выросло – то выросло». Поэтессы из неё не получилось, хотя многие и прочили блестящие перспективы. Писала, конечно, но так – «для души». А вот оценивать чужое могла – тем теперь и жила. С папиной прибавкой...
Вот и сейчас, развалившись в широком зелёном кожаном кресле, Марина в тот памятный день листала газету «Сударушка» - издание довольно популярное и бестолковое. Что-то там о семье, браке и других узах.
– Как можно, – петушился некто Г. Непомнящий на славную тему супружеской измены – как можно думать, что «всё пройдёт» и на развалинах прошлого воздвигнется Храм Любви и Верности. Раз уж дело сделано, так не будем из этого г… абрикос выращивать! Как водится испокон веков: «Что позволено Юпитеру, не позволено корове!» (загуляла женщина). И так дальше, и с тем же праведным негодованием.
– Одна пошлость! И когда это кончится? – Марина не выдержала и отложила «источник». Погладила котёнка, который блаженствовал у неё на коленях, пошла на кухню.
Двухкомнатная квартира, которую ей купил отец к несостоявшейся свадьбе, была небольшая, но отделанная, как принято говорить – под евростандарт: паркет, ламинат, витражные двери, плитка. Забитая, разумеется, под завязку импортной мебелью и коврами. В ней имелся даже камин, правда, электрический, но от настоящего не отличишь. Короче – не жилище, а саван горожанина, кто понимает!
Попив чаю, Марина, снова погрузилась в кресло и нажала кнопку телевизионного пульта. На экране уже мелькали титры нового отечественного фильма «Исповедь вампира», просмотреть который ей авторитетно рекомендовали в редакции.

* * *
– Ха!.. Ха!.. Ха!.. Ха! – Слышится из телевизора тяжелое ритмичное дыхание, и рывками скользящие по желтой коже босые мужские ноги показываются зрителю с минуту.
Ракурс смещается кверху и впереди – метрах в трёх – мерно покачивается широкая спина мужчины в белом кимоно с красным поясом, сидящего на плечах другого спортсмена. Сбоку передвигаются и другие пары.
– Матэ! – Отрывистая команда тренера останавливает идущих. Тот тоже в кимоно, только чёрном, сидит на корточках в центре большого борцовского ковра с красными окружностями. Нижний ряд тут же приседает, а верхний спрыгивает, как попало. Крупным планом красные потные молодые лица несущих спортсменов.
Опять, по-японски, звучит властный голос, и бойцы спешно выстраиваются. Тренер, невысокий жилистый стриженый бобриком мужчина молча проходит вдоль ряда, заглядывая каждому лично в лицо. Глаза его черные, внимательные смотрят из-под нависшего лба. Останавливается напротив невысокого, но ладного кудрявого парня и оценивает его секунд тридцать.
– Ямэ! – кричит он залу.
– Сансэй виляй!
– Роман, останешься.
Сансэй отходит, и садиться на длинную коричневую скамью у стены.
Спортсмены устало бредут к выходу из спортзала, видимо расположенного в полуподвале. На подоконниках повсюду покоятся множество рюкзаков и разноцветных спортивных сумок. Несколько снарядов: гимнастические брусья, атлетические гири, две штанги сгрудились ниже – вдоль стены.
– Соберись, Роман! Сансэй наверняка спаринговаться будет! – Советует парню его напарник, более старший и рослый, доставая из объёмистого саквояжа джинсы. – Что-то долго он к тебе примеривался, может, думает, что стар стал для тебя! Ты уж его не очень ... Хотя, смотри – Саня говорил, что он ещё того!
Напарник шутит, но видно, что Роману он далеко не завидует – так серьёзно он поглядывает в сторону задремавшего тренера.
– Как же его всё-таки зовут, Слава? – Роман покусывает от волнения губы. Серые глаза его полны понятной озабоченности. Лицо парня простое и лишь на первый взгляд ничем не примечательно. У него прямой греческий нос и твёрдый подбородок. Благодаря завидным чёрным локонам, оно выглядит вполне – по-мужски – интересным.
– Я же тебе говорил: имени никто не знает. Сансэй и всё тут. Ну, бывай, потом расскажешь! – Они жмут друг другу руки, и Слава скрывается за покарябанной дверью.
За кадром же звучит внутренний голос Романа:
– Вопрос был риторический. Я задал его просто так, прекрасно зная, что никто не знает, ни имени его, ни где живёт, ни с кем общается. Многие считали, он гэбэшник или ещё кто из органов...
Слава удалился последним. В опустевшем спортзале стало сразу неестественно тихо. Роман оглядывается – тренер по-прежнему, запрокинув голову с опущенными веками сидит прислонившись спиной к шведской стенке. Спортсмен в недоумении тоже садиться на скамейку, он пошатнул её, и сансэй просыпается. Ободряюще кивнув головой, он идёт к двери и, к удивлению ученика, запирает на ключ.
– Прошу, - жестом приглашает того на ковёр, – поработаем. Хаджимэ!
Роман напряженно кланяется и встает в базовую стойку. Но сансэй почему-то стоит прямо и вызывающе раскованно. Загорелое лицо по-прежнему непроницаемо, лишь легкая усмешка появляется на тонких губах. И взгляд – он становиться какой-то необычный, пристальный; он буквально пронзает Романа...
– Секунды те, – раздаётся за кадром, – я буду, наверное, помнить долго. И страх. Он возник откуда-то изнутри, неожиданно, моментально лишив силы и тело моё, и дух. Что было потом, зрительно помню плохо. Дошёл умом, попозже.
Внезапно сансэй глубоко вздыхает, сжимается всем телом, и чёрной коброй – так капюшоном распахнулось его кимоно – бросается на противника. Не нанеся, однако, ни одного удара...
Крупным планом – искажённая физиономия Романа. Она становиться всё бледнее и бледнее, безвольно закатываются глаза, и он падает – ни сойдя с места. Сансэй же стоит над поверженным учеником, глотая воздух и сотрясаясь от мелкой дрожи. Но, когда он, встряхнувшись, наклоняется над Романом, по смуглому лицу его вновь блуждает довольная усмешка.
– Вставай, Роман, хватит разлёживаться! – Отечески треплет он того по щеке. – Поговорить надо.
Роман ошеломлённо трясёт головой и поднимается.
– Что это было? – С восхищением смотрит он на учителя; но тот, уже со скамейки, рукой нетерпеливо подзывает его.

– То, что я с тобой сделал, Роман – всего лишь так называемый лучевой атэми в голову – энергетический удар, осваиваемый при практике первых четырёх малых кат4 школы каратэ, которую я представляю. Эзотерической5 школы. И пусть этот день станет для тебя днём рождения в Школе Ахараты – я даже называю её тебе, хотя ты, наверняка ничего о ней даже не слышал. А Школа древняя...
Настолько, что я не могу точно сказать о времени её создания. Знаю только, что последний раз она воплощалась на планете – в полном объёме – двадцать тысяч лет назад. Появлялась и позже в разных странах, однако, не полностью.
Сансэй торжественно вещает сидящему на коленях неофиту6 как избранному из немногих.
 – Расскажу тебе немного о её истории, раз начал... Взять хотя бы русские народные сказки. В одной из них Кащей Бессмертный говорит: «Если бы я захотел, я бы воздвигнул столб от земли до неба и стал бы владыкой мира!» – это явная транскрипция знаний об ахаратных пробоях.
В древнеиндийской мифологии есть красивая легенда, как два бога: Брахма и Вишну – однажды в Гималайских горах увидели столб и решили его исследовать. Брахма принял образ лебедя и полетел вверх, Вишну обратился в кабана и стал подрывать основание столба, чтобы увидеть, как глубоко он уходит в землю. Прошло много времени, прежде чем они убедились, что концов столба им не достичь. Этот столб был Лингой – т.е. фаллосом7 – Шивы. Он спустился его с недоступных высот и сказал богам: «Меня порадовал ваш подвиг, просите, и я выполню любое ваше желание».
Да, индусы еще в древности знали, что Владыка Линги способен выполнить любое желание любого бога. Протоиндийцы называли Шиву Ахираджем – богом разрушения, сыном Махамайи8 . От них на Восток и Тибет ушло слово Каратэ, а на Запад и Древний Египет слово Ахарата. Символ Ахараты стал со временем более экзотическим, чем Каратэ. Ахараты немного прослеживаются в древнегреческих, пифагорейских школах, потом все покрывается густой дымкой тайны.
И вдруг – почти неожиданность: в средние века по всей Европе гремит имя непонятно откуда взявшегося Ахараты – имя великого Калиостро . Это был много знающий маг и волшебник, целитель и предсказатель. Современники были в восторге от него, писали о нём книги, почти молились на него, но то был период безвременья, и Калиостро ушёл, почти ничего не сделав. Известно, что первым учителем его был грек, а одним из имен посвящений было Ахарата. По описаниям его методов работы он владел приемами установления пробойных каналов, это был наш человек. И он показал, что знания системы Ахараты никуда не ушли и не растворились безвозвратно.
То, что ты слышишь сейчас, кажется поначалу фантастикой, однако, то ты уже ощутил минуту назад, надеюсь, предостережёт тебя от выводов по типу: «Этого не может быть никогда, потому что этого быть не может».
Сансей жестом останавливает ученика, горячо пытающегося заверить его в обратном.
– Долго условий не было. Но время пришло. Земля позвала, и Высокие Ахараты вернулись на планету для воссоздания Школы в полном варианте. Подробности, однако, ты будешь узнавать по мере посвящения. Сегодня довольно с тебя того, что сансэем называют – и меня в том числе – человека, который владеет сансой – чистой космической энергией жизни.
Она впитывается из окружающего пространства через размышление, эмоции, секс, пищу и дыхание. Ки, чи, прана, витальная, ярёмная энергия, вриль – другие названия сансы. Начальный этап по овладению её ты уже освоил, работая над Дэн Тян – у йогов этот центр называется чакрамом9 Манипурой. Ты многое еще узнаешь и многое сможешь, если станешь нашим, ахаратой. Но это только техника... Хотя она и занимает четыре из шести этапов обучения она – только средство для истинного служения Отечеству.
Много приглашенных, мало избранных: Школа ищет людей таких, как ты: достойных, эгрегорно свободных, здоровых физически и психически, еще не завязших безнадежно в какой-нибудь каше современных псевдоидей. Берёт желающих проявить себя, чувствующих в себе потенции, которые не могут найти своего раскрытия в этой чрезвычайно примитивно воспринимаемой «нормальными» людьми жизни.
Школа Ахараты станет для тебя истинным Домом, с которым ты будешь связан всегда и везде, и поэтому астрально неуязвимым, так как убить посвящённого каратэка – значит убить всю Систему Ахараты Синклита…, - сансэй останавливается, видимо не договорив.
Глаза его, исподлобья неотрывно следившие за реакцией Романа, приобретают жесткое, даже жестокое выражение.
«Да он фанатик!» – мелькнуло у меня тогда; и впоследствии это оказалось правдой.
– Умных в мире очень много, – продолжил учитель, – но мир от этого не становится лучше, ибо мало «делающих», и мы, в первую очередь, воспитываем именно такую категорию людей. Долг и дело – вот идеал нашей системы. Конечно, нам нужны мудрецы, и мы не отрицаем их права на наставничество, и мы пользуемся их знаниями, но, прежде всего мы уважаем себя – ибо сегодня мы нужнее миру, чем кто-либо... На сегодня всё. Подумай и дай ответ на следующем занятии. Однако знай: Школа два раза не приглашает. И само собой – всё сказанное мной должно умереть в этих стенах. Да, зови меня впредь Рав Арева. И лучше – не на людях.
Роман почтительно кивает и глубокомысленно взирает на то, как одевается его наставник.
– Обычно – я тренировался у него тогда больше года – он такой молчун – за всё занятие слышны только «Шуто-учи!», да «Ёко-гири!», а тогда он разговорился, как историк Радзинский! – звучит последняя реплика.
 
* * *
– Стоит – не стоит... А при чём здесь интересно, Владимир Сергеевич? Может, Карловна ошиблась? – Недоумевала Марина, выключая «ящик». – Ладно, пора ехать.
Вечером она со своим «бомондом» частенько собирались в кафе –
поговорить о высоком и вечном. Сегодня предстояло та же «попойка» - как попросту выражалась Марина и в обществе.
 – Алло, Марк! – С надеждой выдохнула она в телефонную трубку.
– Мариша? Привет, милая, прости ради бога, совсем пропал чертяка, знаю...
– Сегодня пятница – не забыл?! Я уже собралась в «Виллаж». Мы месяц уже как там не были!
– Знаю, знаю, – Марк замолчал, и Марина поняла, что он занят.
– Одной идти так плохо, – попыталась воздействовать она жалостью.
– Мариша, милая, в следующий раз ну обязательно будем там вместе. Сегодня никак не получается. Давай встретимся среди недели. Я сам тебе позвоню! И не расстраивайся. И… – прости чертяку! – Чмокнулся Марк на прощание.
– Ну, и катись, чертяка! – вслух передразнила его Марина, бросая трубку.
Одевшись в белую шелковую юбку с голубым кашемировым свитерком, – к ним, безусловно, нужен был бы Марк в своём смокинге в стиле «creative black tie10 » – она вызвала такси и направилась на вечеринку в одиночестве.
Вечерняя Москва была последнее время местами почти неузнаваемой. Машине предстояло проехать добрую половину Садового кольца, и Марина, поудобнее расположившись на сиденье, умиротворённо созерцала по-новоевропейски отделанный фасад старых и нововыстроенных зданий. Волшебные цвета рекламных огней казались ей детским калейдоскопом, а фары несущихся шикарных и не очень автомобилей напоминали новогодние ёлочные гирлянды.
Пожилой шофёр по её просьбе поставил «классный» диск, на его усмотрение. И вскоре пространство салона заполнили волны незнакомой Марине песни о Москве:
«Осенью всегда гуляю в парке.
Капает вода, уже не жарко.
Ветер ворошит опавшую листву.
Кутаясь в кашне, как в дар природе,
Я кручу в уме куски мелодий
Про весну, про лето, осень и Москву.

Не грусти со мной, прошу моя столица,
И не верь слезам, как в фильме говориться.
Ты в моей судьбе – лучик в темноте:
Озаряешь, согреваешь, ободряешь, вдохновляешь!»
Голос певца был хрипловатый, но задушевный и вполне соответствовал простому запоминающемуся мотиву – наверное, это была какая-то ещё не раскрученная молодёжная группа. Но, главное – текст, искренний и незамысловатый; его тоже хотелось запомнить, повторить, пропеть вместе с исполнителем!
– Какие добрые слова! Кто это поёт? – поинтересовалась Марина.
– Не знаю, этикетку, жалость, обронил. Фамилия была у него какая-то птичья… Ибисов, что ли? Надо бы скопировать – ребятам дать. Мало сейчас вот таких песен, – прокомментировал водитель, видимо, обрадованный тем, что угодил своей импозантной клиентке.
Но, к сожалению, диск был напичкан совершенно разными исполнителями, и таксист, не выдержав очередных скороговорок репа, в сердцах выключил музыку. И – как раз вовремя, они уже проезжали Большую Сухаревскую площадь, и показались красные буквы названия кафе, располагавшегося в семиэтажном здании между игровым клубом «Миллион» и отделением Внешторгбанка. Марина облюбовала его недавно – недалеко находился ресторан, где Марк иногда встречался со своими друзьями-предпринимателями.
Это было нормальное, совершенно не «пафосное» заведение без всякого там фейс-контроля, дресс-коуда 11 и тому подобных ограничений. Но всё-таки, что-то вроде места встречи интеллигенции среднего возраста, литераторов в частности. И со своей изюминкой – интерьером в стиле парижских brasserie12 . Ненавязчивая французская лаунж13 -музыка, крупные чёрно-белые фотографии и рисунки улиц на стенах создавали в небольшом помещении атмосферу редкого уюта, что и привлекало Марину.
Одним словом – не то чтобы строго закрытый клуб для избалованных «бобо14 », но и не просто забегаловка.
И приятельницы Марины, хоть и не летали на уик-энд в Париж, Лондон или Милан, но тоже щеголяли – даже зимой – свежим загаром.

3

– Этот Мухин – такой тормоз!
Ещё издали услышала Марина знакомый голос. И весело застучала высокими каблуками по бежевым ступенькам – кафе размещалось в подвале – за угол, где в небольшом отделении расслаблялся за двумя столиками её «бомонд».
Обрадованная появлением Марины компания издала призывный вопль, энергично размахивая салфетками и ложками. Были почти все: Надежда с Володей, Павел со своей новой пассией, Машей и Толя с Адой. Отсутствовали только Виктор и Сергей с супругой.
– А где Марк? Ах, он нехороший! Брось ты его! И дайте ей что-нибудь, обжоры! – отодвинулась, освобождая подруге место на полосатом матрасике, Надежда, миловидная малогабаритная дамочка в черно-серо-белом платье с блёстками, что делало её похожей на селёдку – скользкую и холодную.
Она, Ада и Владимир были однокурсниками Марины. Павел же и Толя – мужьями Маши и Ады.
Трапеза уже началась. На столе как обычно стояли салатики и винегретики, уже потерявшие свой первоначальный изощрённо-декоративный вид и теперь позорно размазанные по тарелкам приборами-вандалами. А также, почти у всех, нечто новенькое – деликатесный язык с отварным картофелем и солёным огурчиком – как объяснили опоздавшей. К такому яству, ясно дело, требовалась водочка.
– Так вот…, – продолжил Володя, невысокий упитанный брюнет в белой рубашке с аккуратной эспаньолкой на полном лице.
Волосы его были мокрыми, зачёсанными назад – так он укрощал непокорную шевелюру. А на длинном, что-то постоянно вынюхивающем носу уже выступили капельки пота – значит, он входил в стадию…
– Так вот, – нетерпеливо стукнул он столовым ножом по фужеру с недопитым коктейлем. – Мухин в своей области такая умница – я просто поражаюсь! Но в вопросах религии – просто мальчик. Я опять с ним сцепился в «Дуэли» по поводу Иерархии: ни хрена не волокёт! А главное – не хочет!
Марина улыбнулась: её забавляло как Володя – сотрудник этого скандального еженедельника, имеющий эксклюзивные отношения с главным редактором Мухиным Ю.И. – конфликтовали только на полосах и на людях, а после совещаний регулярно «квасили» – вставал в позу. Чувство меры при этом у него отсутствовало напрочь. Заядлый эзотерик и постоянный оппозиционер любому режиму – как и полагается русскому интеллигенту – он сеял правду в народе, где только мог и как.
– Смени пластинку! – дёрнула его за рукав супруга и гордо сообщила: – Он у меня теперь командир… этой… – «пятёрки». Или «звена»? В своей Армии Воли Народа – ни хухры-мухры! Скоро нас освободит, после референдума!
Но все и так знали, что ближайшей целью АВН было собирание двух миллионов голосов – для того, чтобы партия могла пройти в Госдуму и внесла поправку в Конституцию об уголовной ответственности Президента и госаппарата перед народом. Вплоть до тюрьмы! А чего бояться суда настоящей элите? Как говаривал Черчилль, представитель элиты почтёт за честь и долг пожертвовать чем-то для народа.
– Закажи-ка лучше Марине её «Мартини» и рыбки, как у меня! – Повернулась Надежда к мужу, который с досадой махнул на всех рукой и стал, было садиться.
– А-а, Миша! – защёлкал пальцами в сторону долговязого официанта отвергнутый оратор. Тот, правда, не сразу, принёс Марине широкую тарелку с сёмгой Валеруа, фаршированную грибами, сыром и красной икрой – всего-то за триста «рэ», как гласил ценник «фишки» месяца.
– Мариша, ты, говорят, статью «Ещё раз о русском Эросе» опубликовала. Почему, скажи, к такой скользкой теме обратилась? Писала о буднях и праздниках нашего брата, а тут на тебе – метафизика любви! – потягивая через соломину янтарный коктейль, несколько развязно поинтересовалась Ада – утончённая блондинка в черном французском платье без рукавов.
Промозглая прагматистка и эстетка, с холодным серым взором, узким бескровным лицом и неспешными манерами. Она спросила не из праздного любопытства и почему – Марина хорошо понимала. Её Толя – массивный русоволосый весельчак, классный рассказчик анекдотов, втихомолку читал Платона, Аристотеля и иже с ними. Чем «доставал» её, не имеющей к философии особого расположения, и пытающейся отвадить Толю от этого «дурацкого сумасбродства». «Уж лучше бы на сплавы свои лишний раз сходил!» – он каждое лето занимался речным спуском – частенько сокрушалась бедняжка.
Ещё не совсем разогретое общество, услышав про «метафизику», с интересом застучало вилками.
– Погоди, пусть что-нибудь Толя расскажет! – Уклонилась Марина; обсуждать это сейчас ей вовсе не хотелось, тем более, что тот явно вознамерился затравить анекдотик.
– Что ж господа, слухайте сюды! Даю диалог! – Толя потер мощную грудь под расстегнутой до середины серой сорочкой и выдал, на два голоса:
«Он: «Девушка!». Она: «А вы уверены?».
Он: «Женщина!». Она: «А вы проверили?».
«Минуточку!» – «А вы успеете?».
«Долго ли?» – «Умеючи – долго».
«Ну, как-нибудь успею» – «А на «как-нибудь» у меня и муж есть!»».
Сдержанный хохот заполнил угол... «Бомонд» немного оживился. Хотя ненадолго – сегодня он был какой-то квёлый.
– А вот ещё один...
Остановить Толю было трудно.
Но вскоре опять воцарилось ленивое молчание.
– Марина, так что ты там про любовь сочинила? – высоким тенором осведомился Павел.
Он был самым старшим в компании, и близким другом, вернее, «учителем» Владимира. Совсем не литератор, но зато кандидат исторических наук он имел редкую курчавую бородёнку, много меньшую чем, например, у Маркса, но все равно сильно смахивал на последнего. Открытое лобастое лицо, постоянно и опять же нервно вынюхивающий что-то нос – что ещё нужно мужчине, чтобы покорить не мужчину!
И, действительно, Маша, с которой он уже второй раз посещал сие питейное заведение, – тому увесистое подтверждение. В смысле, оная была чрезмерно упитанной особой, примерно одного с мужем возраста и, что самое желанное для Павла – пышногрудой. Нашёл-таки! Предыдущие жёны – Маша являлась, кажется, пятой по счёту – были куда как скромнее. И одета она была соответственно: в тёмно-бордовый костюм и шёлковую блузку с оборочками, выгодно подчёркивающими её главные прелести.
 – Павел, помнишь, ты как-то Соловьева поминал, Гиппиус Зинаиду, Вейнингера? – неохотно отозвалась Марина.
– Да... А понял, понял – эка, куда тебя занесло! В славный сребряный век наш российский… – Павел выражался обыкновенно таким вот макаром – как пишут в судьбоносных архивных анналах, – и что ты там новенького выискала?
Марина начала потихоньку злиться:
– Новенького мало, я уже читала их основные работы ещё в Литературном. Вопросы новые возникли, Павел, – вот я и решила у них ответы поискать. Кое-какие нашлись. Не все, правда; ты сам знаешь – занятие это не из лёгких.
– Что, верно, то верно – авгиевы конюшни! Ну, все же не томи аудиторию, спроси нас – может, всем миром и порешим что-нибудь?.
– Ты уверен?! Да, пожалуйста – объясните мне, например, что означает в переводе с древнееврейского: «Вначале сотворила Чета?».
– Знаю, знаю – перевод именно таков... «Борейшись бара Элогим» – «Вначале сотворила Чета!». В «Концах и началах» Розанова Василия нашего, если не ошибаюсь.
Это значит, что творил не творил один Бог, как Демиург – Создатель мира, ибо подлежащее здесь во множественном числе, а Боги. Точнее, два – так можно понять... Но – это язычество. Или, учитывая, что сказуемое – в единственном числе – понять Чету как то, что Бог имеет андрогинную 15 природу. В этом и заключается филологическая и метафизическая разгадка мистической Двоицы Пифагора.
И тогда становится понятным выражение: «По образу нашему сотворим человека, мужчину и женщину сотворим его. То есть человек есть сумма, равная мужчине плюс женщина! Полный, разумеется, человек – совершенный!
– И это всё? Пусть так. Ну, а как понимать то, что «женщина – зеркало мужчины»?
– Ах, это кто же не хочет, чтобы жена оставалась просто помощницей мужчине, позволь узнать, Марина? Не Троицкий Сергей ли?
– Он самый, Павел. Ну и память у тебя!
Притихший «бомонд» тут же выразил ему своё восхищение – громким тостом: «За твою нетленную память, Паша!».
– Да, припоминается мне, и Фома Аквинат с Августином дерзили, что ещё один мужик был бы как помощник куда полезнее нашей дражайшей помощницы! – подбодрился кандидат. – Ах, да – «зеркало»... то есть женщина должна не трудиться, а просто быть рядом, быть как одна плоть. Быть именно как «слава мужа», как «alter ego16 », прежде всего.
– Всегда у тебя, Мариша, вопросы какие-то дурацкие! – шепнула слегка покрасневшая от ликёра Ада, опасливо поглядывая на задумавшегося учёного мужа.
– Тут поспорить бы надо и самому порыться ... А вообще: мужик – это вертикаль, баба – горизонталь; вот и несут они крест свой по этой юдоли, – продолжил вещать Павел назидательно – у самого уже было три сводных ребёнка – взирая на покорно внимающую ему Машу.
Он, как судачили подруги промеж себя, после упорных самостоятельных медитаций по системе Раджа17 , стал негласно обращаться к психиатру и втихомолку пить валериану. А Марина даже подозревала, что частая смена женщин связана у него с каким-нибудь нарушением тонко-психической энергетики.
– Ладно, Павел, не мучайся! Тут никакие теоретики не помогут, никакие суперфилософы. Разве что практики-адепты 18 какие-нибудь, продвинутые. Давай лучше выпьем за вас с Машей, за крепость вашего союза! Вовик, наливай! – Марина тут же отметила, как благодарно засветились добрые глаза супруги Павла.
– Благодарствую, Марина, но я хоть, конечно, и не адепт продвинутый, но где-то тоже не профан. – Павел опустил глаза к полу, что свидетельствовало о скрытой обиде – он всегда был крайне обидчивым. – Скажи мне только: за кого ты? То есть Эрос греческий тебе мил или наше православное братское чувство?
– О чём ты, Павел? О христианской любви, что ли? Давай поговорим после; я знаю, что ты имеешь ввиду, – постаралась как можно примирительнее ответить Марина.
– И всё же, каков ответ твой?
– То, что христианская любовь может быть лишь страданием, терпением, каритас-жалостью. – Павел, я согласна с Николаем Бердяевым. Я тоже подозреваю, что Платонический Эрос сам по себе безличен, что он направлен на вечную Божественную Женственность, на Абстракцию, а не на конкретную земную женщину. Что он сам по себе безличен и жесток, и что должен смиряться жалостью. Что безжалостная любовь отвратительна своей эгоистичностью. Довольно? – сощурилась Марина.
– Да бросьте вы – опять поругаетесь! – вмешалась Надя, которую дёрнула за рукав Ада; до этого они потихоньку обсуждали последние новости из мира моды.
 – Не виляйте задом, сударыня! Бердяев – конформист в данном вопросе: Эрос не может соединяться с агапе19 ! Это значит, что ты всё же по-соловьёвски считаешь, что любовь в этом мире способна изменить человека, а именно – устранить то зло, которое заложено в него со дня творения, и тем самым обессмертить его. Тогда ты, как и обожаемые тобою наставники – не христианка, – с чувством морального удовлетворения заключил Павел. И обратившись к скучающей Маше, предложил подлить ликёру.
– Постойте! – запоздало подключился Володя. – Это же, действительно, нехристианский подход! Въезжаешь, Марина?
Но та не ответила – потянулась за салфеткой.
– Чего они все умничают? – Злилась она всё больше. Где-то в душе Марина понимала, что причина тому – отсутствие Марка и какая-то усталость от однообразия последних недель. Но темная волна раздражения неуклонно поднималась в ней.
– Налить ему «Мартини» в оливье, что ли? – покосилась Марина на Володю, который опять принялся костерить редактора Мухина. – А эта что раздухарилась. Начиталась критики и изгаляется. С поводом, без повода – лишь бы унизить, ради красного словца. Прочитала бы сначала! Раскрасневшаяся Ада, в этот момент несколько нечётко выдавала уничижительные реплики насчёт скандально известного Владимира Сорокина. Что, де, он исписался и прочее.
– И Павел туда же. Опять про Михалкова! Сам ни одной юбки не пропустит. Селадон!
Неизвестно, когда и кого накрыла бы упомянутая выше волна, но тут произошла следующая занимательная история.
Внезапно, прямо у лица Марины возникла чья та небритая и нечесаная мужицкая физиономия. Как потом она узнала, в кафе забрёл – как его только пропустили? – какой-то бомж. Стараясь сфокусировать близорукие немытые глазёнки, он уставился на неё, дыша перегаром; да так, что Марину чуть не стошнило. Вдобавок мутная слюна, сорвавшись с его разбитой толстой губы, повисев, шлёпнулась перед нею прямо на стол.
– Мадам, извиняюсь, у вас не найдётся червонца хорошему человеку? …Виктор я! – качнувшись, постарался галантно представиться подошедший.
За столом мгновенно стихло. «Бомонд» всеми наличными парами глаз уставился на его помятую внешность и вроде бы коричневый костюм, пятнистый от грязи.
– Уйди… те! – ненатурально выдавила Марина.
Брезгливо морщась, она шустро отодвинулась. И широко распахнувшиеся глаза её не предвещали ничего хорошего.
– Сию секунду, мадам, я только возьму… Вам не нужно…, разрешите! – мужик, не обращая на неё внимания, потянулся за пустой бутылкой, и, надо же, загрёб сальным рукавом её майонезную трапезу!
Звонкая пощёчина заставила повернуться к столику всех виллажистов. И не зря – их взору предстала весьма пикантная сцена: упавший на колени от потери равновесия бомж, уткнувшийся носом в одну тарелку, и вскочившая на скамейку Марина – он забрызгал её «отпадный» наряд, – нахлобучивавшая на его голову тарелку вторую. Треск разбитого стекла – на пол улетела пара рюмок – добавил явлению адекватное звуковое оформление.
Спешно подскочившие к месту происшествия метрдотель и официант Миша моментально выволокли несчастного на улицу, но вскоре официант вернулся.
Это был сухопарый, лысоватый, хрященосый мужчина лет сорока пяти, с черепом от Сократа, в белой манишке с чёрной бабочкой.
Безучастно глядя на пострадавшую, которую сердечно утешала вся компания, он утробным басом – в нос – поинтересовался:
 – Платить кто будет?
– Потом, потом! – отмахнулся было Толя.
– Кто будет платить? – однотонно повторил «фигаро».
«Бомонд» насторожился.
– Сегодня твоя очередь! Что Марина нам – мать Тереза?! – душевно высказала Надя Павлу.
– Разве моя...
Миша, невозмутимо взирая на разборку литераторов, ждал развязки.
– Хорошо, заплачу, – сдался Павел. – Володь, у тебя не найдётся стольника? Взаймы, – он оглянулся, но рядом уже никого не было.
Кроме гундосого, разумеется.

4

Утро следующего дня началось для Марины до мерзости обыкновенно.
Едва протерев глаза, она была вынуждена сразу же схватиться за пульт телевизора.
Как она и предполагала, вторая серия началась показом бытовой жизни Романа: где и с кем он живёт, где и с кем учится, с кем дружит, как сильно увлекается фотографией и т.п. Не было ни малейшего намёка на любовь и литературу. Даже когда он гулял со своей огромной палевой овчаркой в компании с молоденькой девушкой-соседкой, это значило только то, что Роман любит животных.
Конечно, не обошлось без демонстрации боевых достоинств школы так называемого астрального каратэ, о котором Марина где-то слышала раньше.
Вся эта экспозиция её, однако, мало интересовало, хотя и впечатляло броскими спецэффектами.
– Ну и фильмец, – хмыкнула она про себя, – боевик, не боевик – не поймёшь. И фантастикой попахивает или даже мистикой... В целом, правда, смотрибельно, работа телевизионщиков на уровне... Кто же интересно написал сценарий? Карловна зря поручать просмотр на рецензию не будет.
Ей было крайне необходимо дать образцовую критику на этот фильм, так как она прямым образом влияла на карьеру. И, понятно, гонорары. Официальная зарплата у Марины была довольно скромная – где-то четыреста баксов (максимальная ставка доходила до полутора тысяч). Но она, инициативная, когда надо, сотрудничала и с несколькими другими «заштатными» издательствами, создавая себе имя, чтобы печататься «в глянце».
«Козерог» по гороскопу, она не только мечтала получать, как звёзды пера, заоблачные суммы, а потихоньку собирала свой собственный портфель авторов. Ибо, сугубо реалистически оценивая себя, рассчитывала на статус редактора. Пусть пока только «литературного реда», который непосредственно вычитывает текст и приводит его в стилистическое соответствие с форматом издания. Тем более, что Фаина Карловна, редактор рубрики, симпатизировала Марине и сама недавно предложила ей эту должность, пока, правда не вакантную.
Но вдруг на экране появился портрет Соловьёва, размещённый в небольшой брошюре, лежащей на парте – Роман находился в это время в какой-то школе.

* * *
– Людмила Николаевна, вы обещали мне найти ответ на мой вопрос, помните?
Роман через парту обращается к сидящей за рабочим столом к молодящейся – у неё на вороном «конском хвосте» большой чёрный бант – фигуристой в синем велюровом костюме. Не в пример джинсовому школьнику. Кроме них в пустом школьном классе – судя по портретам писателей-классиков это кабинет литературы – на соседней слева парте сидят две девушки примерно его возраста и что-то пишут.
– Нашла, как и обещала! Нетрудно было найти. – Слушай. Владимир Соловьёв, русский поэт и философ XIX века, – говорит она быстро, энергично, – резко критиковал Шопенгауэра – это тоже известный немецкий мыслитель. Критиковал за его взгляды по поводу популярной теории, которая, признавая половую человеческую любовь за средство родового инстинкта, пыталась объяснить конкретное любовное чувство конкретного человека как некоторую хитрость или обольщение, употребляемое природой для достижения её особых целей.
А именно: природа заинтересована не только в смене поколений, но и в том, чтобы было побольше лучших образчиков – особей – человечества. Так как эти лучшие особи возвышают и улучшают другие... Просто полового влечения, как, например, у животных, для произведения этих особей недостаточно. Родители этих лучших особей сочетаются – я употребляю терминологию источника – не случайно. Каждый из них определёнен, имеет особую притягательную силу для другого, кажется ему чем-то исключительным, незаменимым, единственным, способным дать высшее блаженство.
Получается, что любовь возбуждается в нас чуждой высшей силой – Мировой Волей как иррациональная, безумная роковая страсть, овладевающая и исчезающая, как мираж, по мере потери её надобности. Я бы сказала: элитарно-производительной надобности. Понял?!
На губах учительницы гуляет снисходительная улыбка.
– Значит, тогда любовь – не собственность человека или двух – мужчины и женщины, не внутреннее их состояние, а откуда-то сверху свалившееся на них благо… или зло – кому как?
– Именно так. Только любовь – это всегда только благо, ты поймёшь это позже, со временем.
– Наверное. Но, всё же – у этого Шопенгауэра любовь есть только чувство или, как бы это сказать…, энергия или … – одним словом, она реальна, как, например, электрический ток или как?
Людмила Николаевна озадачена. Стараясь вспомнить что-то, она даже принялась потирать виски, демонстрируя ухоженные бордовые ногти.
 – Действительно... Он, по Соловьёву, писал о страсти, о силе страсти. Тебя это так интересует... Нет – ни Шопенгауэр, ни Соловьёв прямо так не рассуждают. Да что же это я! Соловьёв точно определяет половую любовь как исключительную привязанность – двух- или одностороннюю – между лицами разного пола. Только как привязанность. Кстати, фактом односторонней любви – но не только – он и опровергает Шопенгауэра. Так как lover“s labour lost – «бесплодные усилия любви» – для целенаправленно действующей Мировой Воли – совершенная нелепость. Для Природы, то есть, которая, по Шопенгауэру, занимается улучшением человеческой породы.
Кроме того, существуют бесспорные факты, когда сильная страсть приводит к трагическому концу до произведения потомства или – третье – счастливая любовь оказывается бесплодной, или потомство оказывается заурядным и так далее. Ну, мне пора уходить. Всё понял?
 – Да, вроде... Огромное спасибо вам за информацию, Людмила Николаевна. Вы продиктуйте, пожалуйста, данные книги, я с ней сам поплотнее разберусь. Только скажите ещё: а Соловьёв согласен с тем, что любовь имеет нечеловеческую природу?
– В общем да. Молодец, я ни от одного ученика таких вопросов не слышала. Молодец! Ты, наверное, будешь счастлив, раз интересуешься подобными вещами», – серьёзно смотрит на него Людмила Николаевна.
Роман, провожая глазами её ладно скроенную фигуру, поворачивается и встречает удивлённо-одобрительные взгляды своих соседок, которые с неподдельным интересом слушали сей странный, наверное, для них диалог. Одетые почти одинаково: в синих ситцевых платьях в горошек с рукавчиками-фонариками. И с похожими лицами – двойняшки, худенькие кудрявые рыжики.
Ближняя к Роману девушка, вытянутое лицо которой буквально всё усыпано веснушками, как-то особенно тепло улыбается ему. Но сразу же, смутившись игривого наклона… его головы, отворачивается к сестричке. Обе дружно смеются. Потом чуть ли не бегом, оглядываясь и продолжая смеяться, покидают класс. Роман тоже не задерживается. Быстро простучав каблуками ботинок по лестницам, вываливается на широкое крыльцо. В маленьком дворике никого, кроме одноклассницы – той самой, которая только что так хорошо улыбалась ему.
– Настроение у меня в тот день было преотличное. Яркое майское солнце, тёплый ветерок, блестящие листочки на тополях, отгоняли прочь всякие мысли о предстоящих выпускных экзаменах в этой вечерней школе, в которой я проучился всего год. Я набирал тогда приличный средний бал для института.
Мне, правда, хотелось только дышать и любоваться деревьями, но внимание отвлекла одиноко стоящая Нина – так её звали. Наверное, если б она была не одна, я ушёл бы через пару минут и всё...
– Жду Свету, – опережает она понятный вопрос Романа.
– Да... А прогуляться не хочешь? Со мной! – парень внимательно смотрит на девушку, и она слегка тушуется.
– А Света?… Ладно, догонит! Ты меня до моего дома проводишь? – неискусно скрывая радость, соглашается одноклассница.
– Нет... Зайдём сначала ко мне, а то я так и не покажу тебе наши новогодние снимки – скоро ведь разбежимся. Я их только недавно отпечатал – всё как-то некогда было.
«Нина улыбаясь, что-то щебетала в ответ, а я вглядывался в неё, как будто видел впервые. Она была далеко не красавицей – дурацкие веснушки на бледном, по-детски пухлом лице и нос с горбинкой совсем бы портили впечатление, если бы не глаза. Чёрные, большие, они привлекали меня и раньше; они делали её похожей на еврейку, а может, она и была ею. Ещё хуже дело обстояло с фигурой. Вешалка! В платье, правда, она выглядела получше, но в брюках!… Но в тот момент меня занимало даже не эти досадные детали – я пытался вспомнить есть ли у неё кто-нибудь. Лично сам я никогда не видел её ни с кем. Но ребята как-то говорили, что Нина была замужем. Недолго. Намекали, чтобы я развеселил её. Видел раз на первенстве Москвы по каратэ, со Светой. И смотрела она тогда на меня – дай Бог всякому. Было... Но тогда у меня ещё была Оксана».
Великовозрастные одноклассники бредут по ещё не просохшему тротуару, беседуя и перепрыгивая местами грязь и лужицы. И минут через двадцать подходят к обыкновенному кирпичному девятиэтажному дому.
– Зайдем ко мне?! – как бы непринуждённо бросает Роман.
– Да... Да нет…, – Нина теряется. – Принеси альбом сюда, посмотрим, и я пойду.
– Спешишь что ли?
– Да, нет...
– Ты как в том анекдоте. Приглашает парень девчонку домой магнитофон послушать, а она боится. Он: «Ну, мы только одну кассету крутанём, мою любимую!». Она: «А если мне не понравиться?!». Он: «Тогда встанешь, оденешься и пойдёшь домой!».
Нина скромно улыбается.
– Ну, тебя! Какой ты оказывается, Роман, похабник!
– Ну, так пойдёшь? С мамой познакомлю! – продолжает шутить тот.
– Да ладно тебе издеваться. Ну, пошли – уговорил!
Оба входят в довольно чистый подъезд и поднимаются на второй этаж. Роман, почему-то волнуясь, отпирает дверь, и они проходят в маленькую неприбранную прихожую. Включив недорогой светильник и сдвинув в сторону висевшие несколькими слоями плащи и пальто, Роман отыскивает гостье тапочки. Та меняет их на туфли и, с любопытством озираясь, проходит в большую комнату.
Не шикарная, но добротная лакированная стенка и недорогая мягкая мебель видимо успокаивают всё же неуверенную до того одноклассницу и та садится на большой диван, напротив которого – телевизор.
– Сейчас я тебе кофе организую! – суетится хозяин, но гостья останавливает его, просит поскорее принести альбом. Роман достаёт из стенки небольшой пёстрый томик, протягивает Нине, сам усаживается чуть в сторонке.
– Там... Ищи наших… где-то в середине, – произносит как-то безучастно.
Нина, с недоумением взглянув на него, начинает перелистывать блестящие страницы.
– Ой, как здорово получилось – а в классе темно было, я думала ничего не получится. Я как всегда сбоку. А ты хорошо получился! – Сыплет фразами Нина, не обращая уже внимания на перемену в его настроении и внешне кислый вид.
«Я знал, зачем привёл её. То, что это было не честно – я тоже понимал прекрасно. А главное, помнил то, что начинать отношения с этого – значит строить отношения на песке. Но я и не собирался этого делать, что немного успокаивало совесть. Видимо, проснулось то животное, что скрытно живёт в каждом мужчине и нет-нет да показывает свою сладострастную морду, особенно, если оно давно голодно... Что-то подобное есть, кажется, у Толстого. Альбом, лежащий на голых острых коленках, абсолютно не волновал меня. Пряный запах, пышные волосы склонённой головки, узкие плечи и под простеньким платьицем… – больше я уже ничего не воспринимал».
Роман осторожно пододвигается. Нина на миг отрывается от фотографий и снова было склоняется над ними, но сопение у неё над ухом заставляет её выпрямиться и поглядеть на парня пристальней. Он же, вытянувшись жирафом, комично обоняет её: сначала макушку, потом локоны слева, справа, наконец, открытую шею и грудь.
Легонько отодвигая Романа, Нина, ещё не совсем понимая, зачем он это делает, смеётся ему в лицо: «Ты что – ну прямо мой Генри, пудель у меня такой есть!». Но осекается – лицо Романа совсем близко: глаза в глаза. Они такие проникновенные, такие манящие, ждущие... Нина не выдерживает и опускает веки. Нервно содрогается.
Рука Романа тем временем тянется к её подбородку и приподнимает его. И снова тот же откровенно желающий взор. Белые щёки Нины на глазах покрываются нежным румянцем, и озорные веснушки словно растворяются в нём. Девушка – будто на спор – явно борется с собой, но глаз своих не отводит. В них, широко распахнутых и испуганных, стоит бесполезный упрёк и – всепрощающая нежность.
А губы Романа все ближе, ближе... Вот они осторожно целуют её раскрывшийся маленький рот... И снова – неукротимый мужской гипноз.
– Тебя держит что-то? – Роман медленно убирает руку.
Видно, что бедняжка, потупившись, слабо осознаёт, что он всё же даёт ей шанс; что ей надо немедленно встать и уйти. Но Нина колеблется.
– Нет, ничего не держит, – по слогам, почему-то с гордостью молвит она и – это её последняя ошибка.
Сильные руки немедленно пользуются этим. Они рывком притягивают девушку к себе, и она, куропаткой, безвозвратно запутывается в этих сетях, поглощаемая новым поцелуем. Далеко уже не невинном – пожирающим.
А минуты через три безотчётная, полуобнажённая, тихо стонущая Нина вовсю «занимается любовью». И в подёрнутых негой глазах мерцает совсем иное: покорность и надежда.

* * *
Серия закончилась.
– Элитно... Наконец, началось что-то дельное! Не зря Фаина хлопотала, не зря! Неужели кто-то решился поднять эту, как там Ада выразилась… «скользкую тему». Пусть она и «скользкая», но разве может быть что-то важнее! Впрочем, ещё рано радоваться.
Марина сдавила руками голову – выпила вчера она не так уж и много, но голова всё же разламывалась. Наглотавшись антипохмелина и запив его кефиром (!), она принялась слоняться по квартире, ища, как говориться, «пятый угол».
– Отыграюсь на Марке! – наконец разумно решила её страждущая душа, и Марина поспешила к трубке?
Но не тут то было. Сначала её долго просили подождать «минуточку», потом стали культурно посылать на разные другие телефоны. И только с пятого захода бедняжка услышала родимый голос. Елейный и в доску преданный. Марк клятвенно пообещал ей встретиться сегодня же, на фирме отца, пополудни. И что потом они поедут куда-нибудь «оторваться по полной».
Марина, слегка покуражившись над суженым, благосклонно приняла предложение и, приняв на софе любимую позу: отклячив заднее место и оперевшись на локотки, занялась правкой своих давних стихов.
Ничего не получалось. Не первый раз и не в первый день.
– Что же это такое, в самом деле! Когда же кончится полоса эта гадкая! – безуспешно пыхтела Марина в чёлку. «Когда было хорошо с Аркадием, всё так легко получалось», – уже не первый раз мелькнула в уме досадная мысль.
«Как ты, вообще, живёшь? Какого результата ждёшь от души, когда там пусто, как в космосе!» – корил, словно репродуктор, голос совести.
В отчаянии отбросив блокнот за подушки и беспардонно затащив проходящего мимо котёнка к себе на грудь, Марина, машинально поглаживая его, то оправдывалась пред собой, то злилась на весь свет за всё сразу. Наконец не выдержала духовного мазохизма, махом сбросила на пол разомлевшего Рыжика, вскочила, быстро оделась и хлопнула дверью.
Погода на улице стояла погожая и этим немного смягчила страдалицу. Она глубоко вздохнула и направилась к автобусной остановке. Ещё не совсем избавившись от мрачных раздумий и толком не оглядевшись, Марина ступила на дорогу и...

Внезапный визг тормозов моментально вернул Марину к реальности. Проворно отпрыгнув назад, она круглыми немигающими глазами упёрлась в злополучную машину. Но побледневшее лицо её ещё более вытянулось, когда из «шестёрки» морковного цвета показалась физиономия… Аркадия – её первой любви.
«Лёгок на помине!» – пронеслась в голове дежурная фраза.
– Ой, Маринка!… Как же это я... Прости, на дом загляделся! – выпалила «любовь» сходу. Вылезая из авто, она зацепилась, видимо, за что-то и чуть не упала.
Было хорошо видно, что Аркадий пребывал в некоторой растерянности. Впрочем, последняя была для чуть не пострадавшей не новостью. За многолетнюю студенческую дружбу Марина изучила его основательно.
– Здравствуй, Аркаша, – она произнесла слова отчуждённо и сухо – так уж вышло, - ты уверен, что машина для тебя – благо?
– Не знаю... Вообще-то за весь год не заплатил ни одного штрафа! – Аркадий бестолково улыбался, зачем-то хлопая себя по карманам – была у него такая привычка. Одет он был в клетчатую рубашку, синий джинсовый жилет и черные брюки – безвкусно, как обычно. И как обычно, смотрел на неё – будто ничего у них не случилось – восторженно и покладисто.
Марина невесело улыбнулась:
– Ты почему-то часто на мой дом стал заглядываться – я тебя уже третий раз за неделю вижу. – Она старалась говорить спокойно, но красная змея обиды в груди уже зашевелилась.
– Хотел тебя увидеть – врать не буду, - Аркадий прекрасно знал, что та не терпит фальши, – уж этого ты мне запретить не можешь!
– Правда твоя – не могу... Но запрещаю тебе, слышишь, запрещаю писать свои каракули где попало!! – Аркадий, как школьник уже несколько раз чертил мелом на стене подъезда или на земле напротив её окон надписи типа «Люблю и помню!», – Ещё раз увижу, позвоню твоей благоверной – пусть полюбуется!
Аркадий весь сжался, словно его ударили. Крупный – на голову выше Марины – красивый парень со сросшимися бровями и волнистыми, спадающими до плеч черными волосами, он выглядел провинившимся гадким мальчишкой.
Марине вдруг стало так больно, так жалко и его, и себя, всю их так хорошо начинавшуюся жизнь, что она, резко вытянув руку, чуть было опять не попала под поравнявшуюся с ними маршрутку.
«Газель» занесло, и она остановилась. Как в тумане, не слушая грубые вопли, полетевшие из водительского окошка, она перебежала дорогу, рванула тяжёлую дверь и, не сдерживая слёзы, упала на ближайшее сиденье.
И в глазах у нее, словно живые, замелькали картины их прежней «love story». Такой трогательной, безоблачной и наивной.

5

Не доехав, как обычно, до фирмы, Марина вылезла пораньше, чтобы привести себя в сносный порядок. Подкрасив потёкшие ресницы и поправив разметавшуюся чёлку, она со вздохом шагнула за ворота. Всё в тех же чёрных брюках и красной кофточке – в будни она одевалась просто.
Настроение, конечно, было ни к чёрту, но когда она увидела во дворе нового отцовского шофёра в том же самом незавидном положении, это немного развеселило её. Подкравшись сзади, Марина низко склонилась к капоту и громко выпалила:
– Добрый день!
Парень вздрогнул, но поприветствовал проказницу нордически выдержано:
– И вас туда же!
И, повернув голову, приятно улыбнулся. И ей снова пришлось ответить тем же, хотя после встречи Аркадия в душе с новой силой засвербило сильное желание дерзить и делать гадости – всем мужчинам. Поэтому она не сдержалась и, будто невзначай, уронила на асфальт лежавший на крыле гаечный ключ. Прямо в лужицу пролитого масла.
По глазам водилы она поняла, что он догадался о намеренности её поступка, и с интересом стала ждать реакции. Но каково было её удивление, когда шофёр молча отошел в сторону, сорвал небольшую ромашку с запущенного газона и протянул ей. Опять дружелюбно улыбаясь.
От него словно пахнуло чем-то настоящим и сильным – тем, что так хочется видеть женщинам в мужчинах. Марине стало стыдно и приятно одновременно. Стараясь, тем не менее, скрыть чувства, она небрежно приняла цветок, взглянула на шофёра и… снова улыбнулась. В глаза ей бросилась одинокая седая прядь у его левого виска, которую она не заметила вчера, в сумерках.
– Скажите, как зовут вас, о, прекрасная незнакомка, что бы я мог посылать вам букеты даже на дом! – театрально произнёс он.
– Так и быть – Марина!
– Цветов, Морская дева, будет много уже сегодня, если вы согласитесь проехать со мной – с Никитой – по цветочным магазинам. После работы! – закончил он, к сожалению, прозаически.
Марина оставалось лишь томно ответить, что подумает и грациозно скрыться за центральной дверью, не без удовольствия чувствуя всем телом весёлый и тонизирующий взгляд.
– А он вообще-то смотрибелен, если отмыть его хорошенько! И язычок подвешен недурственно ... Жаль только, тот локон портит такое незаурядное лицо. Жаль!
Палыч резво поднялся ей навстречу, доложив, что Юлий Владимирович сейчас будет. Усадил в кресло. Сел сам. И начал болтать о погоде и ценах – как обычно.
«Как жены могут жить с такими вот… – бухами? Ни уму, ни сердцу человек», – подумалось Марине.
Вскоре показался отец. Стараясь быть бескомпромиссным, он трусовато поинтересовался о цели её приезда. Марина поскорее успокоила его тем, что должен подъехать Марк, что это его инициатива.
– Ты уж, Мариша, будь с ним полюбезнее. Марк любит тебя надёжно, – начал было инструктировать родитель.
– Па! Я уже стрелянная – сам знаешь. Я его лучше знаю – всё нормально! И баловать его не собираюсь. А кто этот новый водила? – поправила ему дочь очки.
– Зовут Никита, двадцать пять лет. Москвич. Не женат, но был. Год воевал в Чечне, где в плену побывал, после чего был комиссован. Сергей Петрович рекомендовал его как классного шофера и автослесаря, – отрапортовал Юлий Владимирович, уже опять занявшийся бумагами. – «Опель» уже почти довел до нормы. Сам – один. Молодец!
«Этот молодец – ещё молодец не только в области автомобилей! – усмехнулась про себя Марина. – Такого тоже баловать не стоит! И место своё пусть знает».
Наконец, через час, приехал Марк. Заставил ждать, зато явился с великолепными белыми розами. Как всегда, в солидном прикиде: в тёмно-зелёной тройке и полосатом галстуке, источая запах дорогого одеколона от гладко выбритого округлого лица. Типичный «новый русский» – в лучшем смысле. Ростом он был с Марину, коренастый и упитанный – она, не худая, рядом с ним выглядела спортсменкой. Светлые коротко стриженые волосы, имели, правда, тенденцию к скорому исчезновению. Глаза его были, пожалуй, посаженными слишком близко, но эти два недостатка не портили общее впечатление не слишком симпатичного, но интеллигентного и преуспевающего человека.
Сегодня Марк был весёлый, хотя и усталый, что было нормально. Пожав руку будущему тестю, он поцеловал руку Марине и сходу пригласил её на день рождения своего коллеги, в ресторан. Та рассчитывала на театр, но, подумав, согласилась.
«Опять попойка! Как они меня все достали! – разочаровано раздула она надоевшую чёлку. – Но что делать, круг мужа не выбирают».
Обрадовавшись починке машины – сам он подъехал в этот раз на «моторе» – Марк, извинительно улыбаясь Марине, скрылся за дверью кабинета вместе с Юлием Владимировичем. Отчего Марина слегка помрачнела и вышла из кабинета. И одиноко направилась во двор.
Природа в этот сезон явно баловала Москву. Уже вечерело, но красное заходящее солнце ещё ощутимо согревало и тело, и душу. С непонятной тоской полюбовавшись сине-пурпурной небесной палитрой, Марина, стараясь сдержать озорную улыбку, снова попёрлась к водиле. Тот, видимо, закончил свои мытарства – хотя было видно, что это ему не в тягость – и уже собирался уходить. Но, увидев Марину, обрадовано шагнул ей навстречу.
– Никита! Я согласна. Поедем – только не в цветочные лавки! Ты будешь готов минут через тридцать?
– Ух, ты! Понял! Полчаса мне как раз хватит, чтобы стать человеком!
– Поспеши! – Марина удалилась с обольстительным видом.
Вернувшись в офис, она ничего нового там не обнаружила. Посудачив о том о сём с Палычем, она чуток задремала.
Но вот появились «боссы».
– Если ты не увезёшь меня отсюда сейчас же, я уезжаю домой! – высказала Марина Марку.
– Мариша, едем, едем! Всё зависит от машины Юлия Владимировича. Даже если что, я позвоню, и нас тут же доставят! – оправдался, однако, он.
– Я уже сама договорилась с Никитой – он, кажется, приличный парень. И уже ждёт нас десять минут! Па! Я арендую у тебя нового водилу! У тебя с ним связь будет?
– А как же, у него мобильник, родимочка! Езжайте с богом. Марк, передай привет всем. И пусть Вадим Несторович позвонит или заедет – как я говорил тебе, Марк.
Пока Марина с Марком шли по длинному коридору, она непонятно отчего для своего избранника несколько раз прыснула от смеха в ладоши. Развеселился и ничего не понимающий Марк. Лишь у самого выхода Марина схватила его за руку.
– Марчик! Стой здесь! Как увидишь, что я машу тебе, быстро иди к машине. Понял?!
– Опять ты со своими шуточками! Борисыча замучила, теперь за этого Никиту принимаешься? А? Ну что мне с тобой делать, милая! Когда люблю!
Оставшись один, он с любопытством подростка прижался носом к окну объёмного вестибюля.
Марина тем временем усаживалась в автомашину. Но, выждав, когда опрятный – в брюках и сорочке – Никита повернул ключ зажигания, она, как бы между прочим, выдала:
– Извини, совсем забыла! Я обещала... Надо захватить человека – да вон он! – и призывно замахала ручкой.
– Понял! Нет проблем! – шофёр с готовностью потянулся к дверной защелке. – Садитесь, пожалуйста, сзади! – пригласил он «нежданного» попутчика.
Марк поздоровался и, стуча тонким серым «дипломатом», полез на заднее сиденье.
– Познакомьтесь, Никита: это мой будущий муж, Марк, – Непринуждённо сообщила Марина. – А сама я, извините за розыгрыш, – дочь Юлия Владимировича!
– О-очень приятно..., – огорчённо протянул жестоко обманутый парень, но всё же осклабился и, развернувшись, протянул жениху руку.
– Не обращайте внимания – Марина большая выдумщица! И мне
сколько раз голову морочила! Мне тоже очень приятно. Надеюсь, сработаемся! – Марк искренне пожал руку Никите. Тот нервно передёрнул плечами, метнул карюю молнию в ухмыляющуюся по-шапоклякски хозяйку и нажал на педаль газа.
«А он ничего, удар держать умеет! Сейчас он совсем как элитный «мальчик из консерватории»! Чует моё сердце – что-то будет!.. Жаль только, что простой водила».
Когда они отъехали от главного корпуса Онкоцентра и остановились перед первым светофором, Марина вежливо поинтересовалась:
– Никита, а где вы работали до нас?
– Служил по контракту, в смысле – в армии.
– Ах, да, папа же сказал, что вы воевали в Чечне, но недолго. Не расскажите, где именно и как там?
– Почему же не рассказать, если интересно... Официально служил в Урус-Мартане, в разведроте, сержант.
– Ну! – удивлённо воскликнул Марк. – Боец, значит! Уже плюс – и не малый – к профессии шофёра. Нам повезло, Мариша! А сколько, воевали, Никита.
– Можно просто – на «ты». Немногим более года.
– Всего-то? А что так, что так? По контракту ведь сколько полагается?
– Два. Так у меня особый случай получился; да и сам не захотел больше.
– Ну, и правильно – деньги можно и здесь прекрасно заработать – Юлий Владимирович уже доволен тобой.
– Неужели, Никита, ты только из-за денег решился воевать? – снова спросила Марина.
– Эту тему я не обсуждаю. Вообще-то о Чечне не любитель долго изъясняться. Так, что извините за короткую сводку, – твердо заявил водила.
– Ничего, ничего – понятное дело, война... А дети у тебя есть – ты ведь женат был? – Марина сменила тему.
– Был, но детей нет.
– А фотография та с… где? – Можно я Марку покажу – узнает?
– Порвал я её.
– Элитно... Правда, что ли, Никита?! И почему, если не секрет?, – Марина была искренне огорчена.
– А зачем мне бумага, когда есть живой человек? – тот смотрел прямо на шоссе, но Марина почувствовала, что он периферически наблюдает за ней.
«Опять! – мелькнуло у неё в голове. – Он что, не понимает, с кем сидит? Или понимает и… просто смелый! Что он – лузер20 , вообще-то не скажешь, хотя и побит жизнью... Ладно, пусть пока похорохорится!»
Всю оставшуюся дорогу до ресторана она пыталась выведать ещё что-нибудь интересное из его биографии, но к своему удивлению – хотя он, развеселившись, за словом в карман не лез, – толком ничего не узнала. Его какая-то необычная манера говорить много и ничего толком не сказать при этом или, наоборот, кратко подать в нужный момент точную мысль – весьма впечатлили её.

6

В ресторане с английским названием «Simple Pleasures21 », что на пересечении Сретинки и Малого Головина переулка, Марина была не впервые. Третий или четвёртый раз и всё по поводу дней рождения. Хотя Марк был там почти завсегдатаем, главным образом бизнес-ланчей. Местные – и не только – деловые люди плюс иностранцы – давно распробовали «простые» изыски шеф-повара, американца Майкла Джаниги, ранее потчевавшего спортсменов, кинозвёзд и политиков США. И заодно так называемый «casual fine dining22 » – отличный уровень сервиса при демократических (?) ценах порядка сорока у.е.
Около узких решётчатых ворот основного входа со спускающимися на него сверху светящимися ёлочными нитями уже стояли Виктор Петрович и Виталий Витальевич, покуривая и кого-то поджидая.
Первый, высокий, худощавый, был в своём неизменном чёрном кургузом пиджаке, при галстуке и тёмных очках. Мужчина зрелый и видный, пил он безмерно, но себя уважал – поэтому имел всегда безупречно отутюженные брюки, с застарелыми разводами. Второй, ростом пониже и поплотнее, в строгом мятом костюме; галстука, напротив, не носил принципиально, обзывая себя либералом.
Увидев, знакомый «Опель», оба поспешили к машине. Шумно поприветствовав молодую пару, мельком кивнули шофёру, и, вместе с ними скрылись за входными застеклёнными дверями.
Никита же остался в машине – обозревать сие представительное двухэтажное здание с огромными окнами, внизу которого находилась кофейня-бин, а сам ресторан – над нею.

Поднявшись по широкой деревянной лестнице, компания вошла в один из просторных залов с элегантным интерьером, камином и виски-баром.
Конечно, там были знакомые Марине жёны и подруги самых солидных друзей Марка. Хотя она подыскала тем другое слово: «партнёры». Всего человек двадцать. Сильно пахло сигаретами, коньяком и духами – торжество уже началась.
«Не умеем мы с Марком приехать вовремя! Правда, сюда так и надо!», – рассудила Марина, усаживаясь за стол и любезно отвечая на комплименты.
Стол – лучше не скажешь – ломился, поздравления сыпались, но стадия официоза, слава Богу, закончилась. Хотя разговоры всё равно велись про дела, дела, дела...
Марине всегда было немного неуютно в этой компании сугубых предпринимателей, так как ни с кем из присутствующих она тесно не зналась, да и особой потребности не испытывала. Лишь изредка обращалась с застольными просьбами к Веронике Сергеевне, полнотелой жене Виталия Витальевича, не в меру обильно усыпанной золотыми безделушками.
Всё шло своим чередом.
Муженёк Вероники Сергеевны уже что-то неразборчиво бормотал на ухо своему компаньону, и нос его, по обыкновению, принял неприлично лиловый оттенок. Виктор Петрович же – тоже хорош! – так неаккуратно ослабил узел галстука, что оный сбился в сторону, как у пьяного буха из клипа «Любимый мой бухгалтер»! А всего пять минут назад он чопорно стелил себе на колени салфетку.
И снова – пожилой, лысый спереди нацмен без конца улыбался Марине и – если Марк уходил курить – культурно намекал на свою к ней симпатию. В присутствии же жениха Эльдар Михайлович ограничивался рифмами вроде: «Почему ж ты мне не встретилась – нежная, юная!…»
– И, правда, как жаль! – внешне сочувствовала ему Марина, что было относительной неправдой. Старые холостяки, безусловно, жалки и беспомощны, но в этом, так или иначе, есть доля их вины – сие было для неё бесспорно и в оправданиях не нуждалось.
Сегодня Эльдар был особенно навязчив. Буквально не спускал с неё глаз. А когда Марина направилась в туалет, целеустремлённо затрусил следом.
«Что ему надо? Неужели притащил что-нибудь?», – с испуганной неприязнью решила она, торопливо скрываясь за узкой дверью; однако, выйдя, обнаружила его стоящим при ней, как на часах.
Завидев Марину, Эльдар Михайлович, заулыбался как-то особенно располагающе. Мужчина он был невысокий, грузный. Круглое, тщательно выбритое лицо его с высоко поднятыми – будто он постоянно удивлялся чему-то – густыми бровями имело сейчас явно просительное выражение.
– Марина, дорогая, простите, пожалуйста. Конечно, сегодня праздник, – начал он извинительным тоном, – но когда мы ещё встретимся... Вот принёс, как договаривались! Здесь совсем немного – три странички; это даже не рассказ, а литературная зарисовка, или этюд, – говорил он без акцента, видимо родился и жил в России.
– Да, пожалуйста, я готова послушать. Это мне гораздо интереснее ваших застольных саммитов. Только не думайте, что моё мнение какое-то особенное…, решающее. Я, повторюсь, ещё слишком молода и неопытна, чтобы судить начинающего сочинителя; критикую только тех, кто уже печатается.
– Всё равно, Марина, вы – не просто читатель. Давайте тогда пройдём вон к тем креслам в холле, пока там нет никого.
Когда они поудобнее расположились под листьями искусственной пальмы, по-стариковски откашлявшись и крякнув от волнения, Эльдар Михайлович извлёк из нагрудного кармана сложенные вчетверо листы и начал….
 
«Руслан Константинович, протиснувшись между танцующими парами, вышел на лоджию.
Солнце уже почти скрылось за каменными лабиринтами огромного города. Лишь одинокая багровая полоска от него, меняясь в поразительном цветовом глиссандо, упорно стремилась в фиолетовую бесконечность. Москва, во всю обозримую отсюда ширь мерцающая многочисленными огнями реклам и окон, на этом фантастическом фоне выглядела особенно впечатляюще.
Было тепло. Еще немало гуляющих: мужчин в рубашках, женщин в легких платьях – прохаживалось по тротуарам и сидело на скамьях Черноморского бульвара, где в одной из девятиэтажек на седьмом этаже в трехкомнатной квартире проживал Руслан Константинович, и где сегодня отмечал он свой пятидесятипятилетний юбилей.
Вечер был в самом разгаре, и он – единственный курильщик в компании – только теперь смог выбраться на привычное место. Не спеша потягивая папироску, он какое-то время любовался восхитительной панорамой, потом повернулся к ярко освещённому большому залу, и, улыбаясь, принялся наблюдать за приглашенными. За тремя друзьями, которых знал почти всю жизнь, за их разодетыми женами, но, в первую очередь, за ненаглядною своею Любочкой.
Она танцевала вместе с Николаем – директором ТОО «Агат», бывшим однокласником, мужчиной крупным и полным, заметно вспотевшем от коньяка и накалившегося за день воздуха. В его мясистых руках Любочка выглядела особенно изящной и хрупкой.
Она была еще совсем молода и одета в модное вечернее платье, что делало ее – как сейчас принято говорить – весьма сексапильной. Золотые каплевидные серьги в маленьких круглых ушках касались нежной шеи, длину которой подчеркивали темно-каштановые волосы, классически уложенные в пучок. Но это только придавала Любочке дополнительную прелесть, ни сколько не увеличивая возраст, чего она, вероятно, пыталась добиться. Прекрасное колье – оно вместе с сережками было недавно подарено ей Русланом Константиновичем – к месту лежало на небольшой, но высокой груди.
Сердце Руслана Константиновича внезапно защемило, и эта знакомая физическая боль уже не в первый раз усилилась болью душевной. «Где же ты была, ну где же ты была?!», – припомнились ему слова некогда популярной песенки. На минуту перед глазами листопадом закружились картины далекой молодости; лицо жены, умершей семь лет назад, мелькало в каждой из них.
Он по-настоящему любил её все двадцать шесть лет благополучного супружества. Встречался – было! – изредка и с другими женщинами, но мужем – по сути – приходился только ей, одной. А теперь вот полюбил Любочку, двадцатилетнюю студентку, проходящую практику в НИИАПП, директором которого он являлся с 1985 года.
В узком отражении на оконном стекле, образовавшемся между рамами, Руслан Константинович разглядел и своё морщинистое лицо с коротко подстриженными седыми волосами, делавшими его блондином, если глядеть издали. Разглядел совершенно не кстати. Ибо, переведя взор на веселые лица, как никогда ясно понял, что постарел. И не просто – а слишком постарел. Слишком!! Ему вмиг стало невозможно, нестерпимо обидно, что он встретил Любочку так поздно.
Недокуренная папироса, выскользнув из его ослабевших пальцев, сверкнула и упала на серый бетон. И рассыпалась – в серый прах. И серая голова – Руслан с ужасом сравнил ту с наложившимся на неё в отражении блестящими волосами Любочки, как огромная мутная капля переполнила чашу. Да, ту, ту самую – Сосуд эгоизма и неблагоразумия его – так вот!
Да ему просто позарез нужна её ангельская свежесть! Да что там – и чистота нужна, и нежность! И для чего? Чтобы обновиться! Да, что там – воскреснуть. Ну и что из того? При чём здесь сама Люба?! Её жизнь, будущее...
А Любочка уже с понятным беспокойством поглядывала на лоджию, не видя его в наступившей темноте. Любящая, чуткая девочка. Неумело вальсирующая сейчас с Валерием, репортером, ставшим в последнее время довольно известным. Друзья по очереди ангажировали ее, стараясь придать всему невинный характер, чтобы не расстроить своих благоверных. Якобы безучастно судачащих о чём-то за чашками с чаем.
А Руслан Константинович все смотрел и смотрел на Любочку, не в силах идти обратно. Всем своим умудренным существом он с каждой секундой всё острее и острее осознавал вопиющую разность их судеб. И то, что – больной и малосильный – не вправе подвергать опасности ее завтра. Тем более что он не останется один на свете: имеется взрослый сын и внучка.
И тут ему, как-то сразу, стало чудно легко... Легко оттого, что пожертвует – а он теперь твердо решился на это – их жалкой устроенностью. Во имя её настоящего, безоблачного счастья. А главное, – счастья долгого и безусловного.
Ужасная сердечная боль почти отступила, и Руслан Константинович, мягко улыбаясь, шагнул навстречу тревожно ступившей на лоджию девушке. Ещё раз – достойно мужчины – он встретил свою любовь. Последнюю.

Эльдар Михайлович замолк. Заметно покраснев, он, не глядя на Марину, ждал своей участи. Словно не довольно поживший на свете муж, а шалопай-первокурстник перед зверюгой-профессором. Марина даже растерялась.
– Ну, что вы так переживаете, Эльдар Михайлович: хорошо ведь получилось! Правда, хорошо! – искренне заявила она, увидев, как сразу воскресает цвет его профиля. – Я даже не ожидала, думала: так, ерунда будет, блажь графомана. Но вы…, вы определённо что-то можете. Сделаем вот что: на этой неделе я поеду в редакцию и перед тем позвоню вам; и вы привезёте мне и этот рассказ, и ещё что-нибудь более объёмистое. Договорились?!
– Конечно, обязательно позвоню! Значит, вы считаете, у меня неплохо получается?! Ну, всё – не смею вас задерживать. Вот моя визитка. Буду ждать звонка. Когда угодно – хоть ночью! Как же я вам благодарен, если б вы знали!
Эльдар Михайлович, выдал бы ещё немало любезностей, но Марина, жестом остановив новоявленного писателя, встала и, сославшись на головную боль, направилась к выходу – подышать «свежим» воздухом. Спустившись по лестнице, она через запасной выход пересекла кофейню и вышла на Сретенку.

На улице от неона было светло почти как днём. Только что прошёл дождь, все блестело; пахло озоном и ещё чем-то романтическим. Картину в стиле раннего импрессионизма даже не портили несколько одиноких крикливо одетых женщин, подпирающих ближайшие стены и витрины – очевидно, ночных бабочек. И неудивительно: рядом находились известный винный магазин, кафе «хаус эспрессо» и бар «Лисья нора», работавшие круглосуточно.
Марина побрела к углу здания, прислонилась к стене спиной, закрыла глаза и замерла. Тихо подъехавший красный «Линкольн» не помешал ей. Кто-то вышел из него, поравнялся, и остановился напротив; словно разглядывая.
– Кто это? – лениво приоткрыла Марина веки и сразу очнулась: здоровенный, прилично одетый мужчина, источая винный запах, беспардонно низко склонился над нею. Коротко стриженый, с мясистым, искривлённым по-боксёрски носом. Такие обычно служат «кинг-конгами» в охранных агентствах.
– Скучаем, девочка! – он видимо принял её за «бабочку». – Предлагаю вам этот прекрасный вечер провести со мной – я тоже скучаю! О, кей!
Импозантно улыбаясь, он протянул руку и бесцеремонно взял Марину за кисть.
– Да пошёл ты! – вырвалась она и хотела толкнуть, но сама же – от такой массы – отшатнулась в сторону.
Громила обиделся. Искренне. Выпятив толстую губу, он стал похож на огорчённого ребёнка – пару секунд.
– Я... Ты кому это сказала..., – ничтоже сумняшися, он тоже, небрежно пихнул её в плечо. Марина едва устояла. Громила же, характерно сплюнув, направился к дверям.
– Эй, мясо! Ты мою женщину обидел! – неожиданно раздался позади у него грозно-насмешливый голос. – Надо бы извиниться!
Марина и не заметила, как подошёл её водитель. Переминаясь с ноги на ногу, он спокойно, но предупреждающе смотрел на «Мясо». Ростом повыше среднего, но далеко не той весовой категории.
– Ты кому..? – громила обернулся и сверху донизу обмерил защитника удивлёнными глазами. – У-ди! Калек и без тебя хватает! – заметил он покровительственно. И хотел было продолжить свой путь, но ему пришлось невольно остановиться: изрядный пинок в изрядный зад потряс его.
На одно мгновение; в следующее огромный кулак «Мяса» с разворота уже несся в лицо обидчика. Но мимо – тот ловко увернулся. И пользуясь инерцией противника, ухитрился ещё раз достать кроссовкой и без того пострадавшую часть тела.
Однако громила удивительно проворно развернулся и вновь ударил. Но опять мимо! К тому же получил серьёзный тычок в затылок, основанием ладони. Отчего – бараном – ударился лбом о стену. Однако это его не облагоразумило. Хотя и оглушённый, громила резко оттолкнулся от неё. И всей массой обрушился на не успевшего в этот раз сманеврировать дерзкого защитника. И по-медвежьи подмял его под себя...
Марина, вытаращив глаза следившая за ходом поединка, по-бабьи дико взвизгнула и опрометью кинулась в двери за помощью. Но навстречу Марине уже бежала вся ресторанная братия.
Снаружи раздался жуткий крик. Когда посетители, толкаясь, высыпали на улицу, им предстала несколько комичная картина: громила, вытянувшись «во фрунт», благим матом орёт в звёздное небо, а Никита, опустившийся на колено, надёжно держит того за причинное место.
Пока Марина сбивчиво объясняла Марку происшедшее, один из подбежавших «партнёров» начал убедительно просить Никиту отпустить «Мясо», признав в нём своего телохранителя.
– Пусть извинится пред Мариной, – мотнул тот головой в сторону «своей женщины».
– Пусти его Никита, бог с ним! – подскочила к нему пострадавшая.
– Пусть извинится!
– Да, извиняюсь, я, извиняюсь! Не признал, блин, её сразу! – выпалил незадачливый секъюрити.
Согласно кивнув, Никита стал медленно подниматься.
– Ну, Никита, теперь я твой должник. И надолго! – поддержал его Марк за локоть. – Как ты с ним справился, чертяка – это же Гарик, костолом известный! Боец, боец! – Он восхищённо наблюдал, как «Кинг-Конг» ходит кругами, тихо постанывая и массажируя своё достоинство. – Но вот что: ты сколько будешь получать у Юлия Владимировича?
– Штуку обещал.
– Плачу ещё столько же еще, но чтобы ты от Мариши не отлучался ни на шаг! Запиши-ка реквизиты банка!
– Дело хорошее. Но я не Фигаро, работать весь день не могу ... Но в рабочее время, если она пожелает – когда угодно.
– Хорошо! Сверх того, если в сверхурочное время придётся, за отдельную таксу. Это не так часто. По рукам?!
Никита, поколебавшись, поднял руку, и довольный Марк шлёпнул по ней. Потом герой глянул на свою хозяйку, и та, тепло улыбаясь, тоже протянула ему узкую ладошку. Сразу же повеселев, он, осторожно пожал её холёные пальчики. И молча направился к своей машине.
Бизнесмен, успокаивая очухавшегося Гарика, увёл его в ресторан; за ним последовали остальные. Праздник затянулся до полуночи, и когда Марк с Мариной вернулись к «Опелю», Никита безмятежно спал на задних сиденьях.
– Ну, и нервы у тебя! Обычно после Чечни все психами становятся, – бросил Марк, усаживаясь на своё место.

К дому Марины ехали молча. Наблюдая, как Никита спокойно и грамотно ведёт авто, Марина обязала себя больше никогда не обижать верного водилу. Но когда вылезала – Марк сошёл раньше, – всё же уколола его:
– Извини, на чашку чая не позову – время сверхурочное: ещё самой же платить придётся!
– Хорошо, попоишь в другой раз! И рассчитаешься со мной тем, что всё-таки прокачу тебя. И не только по цветочным лавкам! Тебе понравится!
– Ты уверен?! – фыркнула Марина, уходя, в чёлку.

* * *
Марина и вправду была похожа на девушку с фотографии Никиты. Только волосы её были не прямые и стриженные, а вились вокруг миндалевидного же лица в совершенной вакханалии. Только – ещё более чёрными волнами и локонами, кольцами и воронками. И глаза – не просто жёлтыми, а натурально блестящими золотом, излучающие какую-то необыкновенную энергию, так, что даже при дневном свете это было хорошо заметно. И кожа – не цвета обычного или искусственного загара, а немного красная, как персик – такая бывает только у здоровых любительниц парилки.
Звал он её Куати. Вычурно, но, тем не менее, с самой первой их встречи; которая произошла около полугода назад. И которая была самой банальной: на танцплощадке, когда она пригласила его на белый танец. Тогда он как раз пребывал в пессимизме посреди многочисленного и активного дамского общества. Когда пытался найти ту, что могла бы хоть как-то заменить ушедшую жену его.
Куати приходила к нему всегда, когда бы он ни пожелал этого. То есть буквально в любое время суток и в любое место. Вероятно, нигде не работала. А последнее время появлялась даже без зова – сама. Так сильно он был необходим ей. Требовала, правда, одно условие – чтобы её не видели. Совсем никто!
Самое интересное, что, действительно, никто из находящихся поблизости, если таковые случались, совсем не слышали её лёгких шагов и странного грудного голоса. Хотя, разговаривала она на редкость мало, предпочитая сидеть подле своего любовника, молча смотреть на него, слушать и быть готовой выполнять все его желания.
Чаще всего они встречались поздним вечером у него, дома, который был частный, небольшой, но и с двумя входами; Никита жил с матерью, которая обитала во второй половине. Поэтому девушка смело входила к своему возлюбленному – без звонка. И с матерью ни разу не столкнулась.
Он же, когда поджидал её, дрожа от страсти, уже ничего не мог делать; просто валялся в кресле или маятником бродил по маленькой комнате, натыкаясь в темноте на стулья. Но стоило ей войти, с порога источая запах розы, как он сразу успокаивался. Спешил навстречу, целовал руки; поднимал над собой и кружил, кружил...
Потом они пили красное вино, на кровати; он – откинувшись на спинку, она – свернувшись калачиком в ногах; он не раз пытался бороться с этой дурацкой привычкой, но безуспешно. Затем подробно рассказывал Куати про свои дневные заморочки, зная, что ей это жутко интересно. Советов она почти никогда не давала, но – мимикой – ясно выражала ему свое одобрение или наоборот.
Они никогда не ссорились. Если Куати что-то не нравилось, она брала его за обе руки и, глядя прямо в глаза, отрицательно качала головой, и Никита тут же шёл на попятную – иначе не мог.
Наконец, он принимался соблазнять её. Стараясь сделать это каждый раз по-разному. Никогда не спешил. И она – ей было всегда чрезвычайно важно знать, что хочет её любовь. И он, не стесняясь, просил Куати о чём только хотел. Вдаваясь в самые интимные подробности, порой теряя чувство меры. И тогда она смеялась над ним, как над мальчиком. И он тоже смеялся – без стыда.
Потом она недолго раздумывала, самой ли ей раздеться.
Одевалась же Куати довольно экстравагантно, предпочитая восточные наряды. Тонкие чёрные шаровары были ей очень к лицу. Лёгкие свободные блузки – ещё одна её необъяснимая причуда. Платьев же Куати не носила вообще. Но всё же чаще она была в чёрном кожаном комбинезоне с блестящими молниями и желтой треугольной пряжкой на поясе. Она напоминая Никите актрису Дженнифер Лопес. Но, в целом, на ней такие наряды смотрелись органично, и он был доволен. Больше волновало его поначалу другое: какие кольца, браслеты и серьги она предпочитает – та любила украшать себя изящными вещицами.
Одно первое время тревожило Никиту – косметика Куати. От неё всегда исходили какие-то необъяснимые запахи. Оригинальные резные деревянные шкатулочки – их он насчитал более десятка – содержали совершенно непредсказуемые, по составу, крема и порошки. Оригинальные хотя бы по тому, что подруга их изготавливала самолично. Однажды он «невзначай» прочитал высунувшуюся из её сумочки бумажку с перечнем ингредиентов. Чего там только не значилось: киноварь, порошок сандалового дерева, серная паста, рисовая паста, шафран, мускатный орех, мышьяк, разные сажи, камфора. Плюс несколько масел, названия которых он вообще не слышал.
Но более всего Никиту насторожило тогда упоминание дурмана, марихуаны и опиума. А когда он выразительно помахал перечнем перед носом возлюбленной, а она лишь молча забрала документ, постучав кулаком ему по лбу.
Куати и его пару раз мазала своим зельем, после чего тот чувствовал чудесный прилив энергии. Позже Никита справился об этом у одной знакомой, которая сходу заявила ему, что он пригрел на груди викканскую22а ведьму.

Куати была абсолютно независима. Никита не знал он точно, где живёт она, кто мать-отец – только предполагал. Не знал ни номера телефона, ни подруг, ни где она предпочитает обедать... Впрочем, о двух вещах ведал наверняка: то, что она не замужем, и то, что он у неё один-одинёшенек.
Но – и опять нонсенс – не без основания подозревал, что рано или поздно она уйдёт: для его же блага. То есть для него, для Никиты; а для неё тем паче... Поэтому и радовался этому, как ребёнок. Вместе с возлюбленной!
Странные у них были отношения.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ
1

Вызывающе привлекательная она стоит на пёстро-красном ковре, блестя чёрными в полумраке глазами. Впрочем, разве может быть другой полностью обнажённая девушка, если она не увечная от рождения?!
Ноги. Покрытые ровным загаром, совершенно гладкие после возможной экзекуции эпилятором, они кажутся такими совершенными – когда нет заковывающей их в темницу юбки или того хуже брюк. Они, как изгиб африканского кувшина, плавно переходят в узкую талию еще нерожавшей женщины.
Никаких складок на чуть выпуклом животе, и грудь – высокая и тугая, с мелкими капельками воды – девушка, очевидно, только вышла из ванной – привлекает Романа больше всего. Литые плечи гимнастки и сильная шея, однако, завершаются небольшой, пропорциональной головкой. Короткие, мокрые волосы отсвечивают на ней слабым багряным светом вытянувшегося в углу торшера.
Нежные славянские черты лица... Сколько ей – двадцать? Двадцать пять? Скорее второе. Она смотрит на незнакомого мужчину с легким волнением, которое выдаёт псевдосамоуверенная усмешка тонких не накрашенных губ. Правда, при этом у неё проглядывают немного искривлённые передние зубы.
Роман тоже хорош. Многолетние упорные занятия бу-до 23 сделали своё дело. И хоть мышцы его не так проработаны, как у фанатов бодибилдинга, они прекрасным рельефом выступают на пусть и бледной – сравнительно – коже. Безусловно, он понравился ей – это видно невооружённым взглядом. Но лицо Романа – другое: непроницаемое, сосредоточенное. Отрешённое.
Больше никакой мебели в большой – метров двадцать пять – комнате. Кроме стула – в пяти метрах от этой породистой пары, на мягкую спинку которого откинулся Рав Арева. На этот раз он без кимоно – в расстёгнутой на пару верхних пуговиц белой рубашке и тёмных брюках. И молча исподлобья следит за подопечными. Очень внимательно.
«К тому времени я уже освоил шесть малых комплексов формальных упражнений – кат, которые дают разные физические и психические возможности. Например: вызывать в противнике чувство парализующего страха; рефлекторно выставлять защитный сансовый заслон – «железную рубашку» и видеть своих врагов как бы всем телом; по-разному дышать сансой; наносить и аннигилировать лучевые удары; лицедействовать, читать стихи, петь песни, подкрепляя эмоции соответствующими санс-импульсами, что, кстати, подсознательно делают все выдающиеся артисты.
Я даже научился устанавливать ахаратный столб – столб сансы от головы до ног по позвоночнику и обратно – по внешним каналам так называемого тонкого тела, - который позволяет на этом уровне безболезненно вступать в телеконтакт с любыми людьми и астральными сущностями, разрушать враждебные поля и волевые скрутки противника.
Прошёл и часть больших кат – по двенадцати позиций в каждой. В четырёх из них – это медитационные, хатха-йогические, боевые упражнения.
И вот ката номер пять. «Сексуальная». К которой допускаются далеко не все.
«Злата Кали Ратибора Дева – так звали посвящённую опытную каратэйну, которую я видел тогда впервые».
– Злата – успокойся! – прикрикивает на девушку сансэй. Та сразу прекращает усмехаться и концентрируется.
– Аум! Падма! Ангиланра Йтараха, Ом! – чётко выговаривает Роман и делает шаг ей навстречу.
– Аум! Падма! Ангиланра Йтараха, Ом! – эхом отзывается партнёрша и тоже приближается.
Оба – она чуть пониже – стоят друг против друга с закрытыми глазами и словно незримо ощупывают друг друга. Сансей поднимается и подходит к ним сбоку. Созерцает район промежностей. Минуты три. В красном сумраке лица партнёров кажутся спокойными, даже отсутствующими – только стало явственно слышно их глубокое дыхание. Облегчённо вздохнув, он возвращается на место.
Что-то нереальное, неестественное есть во всём этом. Будто это начало какого-то фантасмагорического сна и стоит открыть глаза – и всё исчезнет. Но вот Злата не открывая глаз, словно по команде, складывает ладони перед грудью и быстро опускается на колени.
– Воля твоя, мой господин, – произносит она в глубоком поклоне, касаясь лбом пола.
Роман же с некоторой неуверенностью осторожно ставит ей ногу на спину. На секунду, затем поспешно убирает, наклоняется и рывком поднимает за плечи. И резко выдыхает:
– Ха!
– Ом! – тихо отвечает Злата, заметно напрягаясь всем телом.
Чего-то ждёт. Недолго – Роман в привычном броске складывается к её ногам в принятой за ученическую позе «на пятках». А Злата, расставив ноги, садится на его детородный орган, держа корпус прямо и кладя руки на плечи партнёра. Ноги же соединяет у него за спиной, а он свои руки кладёт ей на бёдра. И оба сначала замирают, как медные статуи – в общей медитации. Но постепенно лёгкие покачивания начинают равномерно сотрясать их – без всяких эмоций, без даже тени человеческих чувств.
Хотя нет: Злата, отворачивает чуть вспотевшее лицо от сансэя, пытаясь спрятать всё же проступившее наслаждение.
– Роман! Берегись – она уходит!
Наставник начеку, даже приподнялся на стуле.
«В тот момент я как раз начал втягивать в себя сансу из её тела по верхнему санс-каналу в лобковый узел и далее – на меридианные каналы 24 живота, идущие через грудь к шее. Потом к голове – до сахасрары25 , уже по лицевым каналам, а оттуда, вдоль позвоночника – до муладхары26 .
Обычная женская эмоция Златы могла привести к энергоимпульсу, завихрению санс-потока, его радиации в моё тело с последующим семяизвержением и автоматическим оттоком из него сансы. На этом бы занятие и закончилось.
При всей физической и медитационной изощренности сексуальной каты в ней не ищут реализации половых инстинктов, нежной возвышенной любви, взаимной радости общения, слияний с Богами и тому подобных цивилизованных ассоциаций. Каратэки не отрицают этого, просто оставляют для других сфер бытия. Здесь же задача ставится конкретная и предельно целенаправленная: полностью подчинив себе волю партнёрши, использовать ее санс-структуру как мощный насос космической энергии.
Если каратэйна выйдет из-под его волевого контроля, её санс-система заработает в обратном ритме с вектором на стихийные силы природы или – того хуже – на какую-нибудь другую школу. Это может полностью обесточить каратэка, возможно даже, до смертельного уровня. В специальной классической литературе пишется, что работать энергетически с женщиной – «укрощать тигра голыми руками».
Такова была идейно-половая позиция Школы, которая меня чрезвычайно поразила – но, слава Богу, на время.
Действовать надо было немедленно. Властным выкриком «Ха!» и одновременным ударом ребра ладони по корпусу каратэйны я попытался успокоить её. Ударил ещё раз, и ещё – пока не услышал внятное и почтительное «Ом!». Связка «Ястреба» закончилась.
Одна позиция сменяет другую. И хотя, как в вычурном калейдоскопе взмокшие лица партнёров сменяются частями их въющихся тел, а аналитический взгляд Рав Аревы – в упор – изощрённым ракурсом с потолка и снизу; никакой порнографии при этом нет даже и близко. То и дело возникает «рентгеновская» картина сетки каналов, пронизывающая два тела, по которым быстро или медленно струятся серебряные потоки сансы. Часто из неё создаются небольшие эффектные сферы, напоминающие дрожащий неон рекламы.

«Какая графика компьютерная! Вот мастера! – восхитилась было про себя Марина, но тут же, в слух – настолько это её задело – возмущенно заговорила сама с собой; она только что проснулась и ещё сибаритствовала на кровати вместе с Рыжиком:
 – Неужели – даже если это и, правда, возможно – нам суждено такое ужасное будущее! Женщина – насос энергии! Пусть даже и космической! Неужели Бог допустит такое, чтобы люди вот так, как бесчувственные монстры энергетически связывали свои тела для каких-то там … тем более агрессивных воинственных целей!!
А главное: зачем же тогда нужна любовь? Если она есть творческая сила, единственная сила, которая может переродить тела, сделав их бессмертными – то она вообще по фильму остаётся не у дел. И без неё эти каратэки прекрасно обходятся! Кто же такое настрочил?! Ах, да – по титрам, некто Чибисов И.В. Ну, я ему устрою! Если конечно, не оправдается в других сериях. Когда же закончится эта мерзкая реклама!, – Марина в сердцах отбросила в сторону ни в чём не повинного котёнка и побежала на кухню – запить своё негодование чашечкой кофе.

И снова на экране – главные герои. Роман и Нина.
Идут в темноте по дороге, освещённой местами уличными фонарями. Возвращаются из Дома культуры, с местной дискотеки. Оба довольные и весёлые. Она выглядит достаточно импозантной в своём белом вязаном платье. Он же, как всегда, в джинсовой паре.
– Тебе, конечно, легко брейк даётся! Занимаешься борьбой всю жизнь, сальто крутишь, мостик делаешь ...
– Давай научу!
– У меня не получиться.
– Почему? Постепенно ведь будешь осваивать...
– Боюсь! Светка – та всё может, у неё первый разряд по гимнастике, а я даже на третий не сдала. Потому что чувствую, какая я нелепая со стороны.
– Брось! Это у тебя комплекс. Лично сам тобой займусь – поломаем его. Ты должна понять такую вещь: ты совершенна и красива – как и каждая женщина, но по-своему и так, что дай бог всякому!
– Да ладно тебе!
– Слушай. Я тут прочитал, что у евреев считается, что любая женщина имеет в себе, внутри, особую субстанцию женственности, Шехину, которая соответствует женскому началу в Боге. Т.е. благочестивый иудей имеет в своей жене сразу две подруги: небесную и земную. И верующие люди – по идее – в момент интимного соединения должны направлять свою душу и мысли к подруге небесной, потому что земная есть её образ! Я к тому, что каждая женщина прекрасна как форма с абсолютным содержанием.
– Интересно! Но тогда…, тогда получается, что красота наружная, внешняя ничего не значит? Правильно?!
– Ну, ты загнула! А вообще ты, Нинуль, ничего – соображаешь!
Однако комплимент кавалера особого успеха не имеет. Нина как-то сразу сникает и последние метры до ближней пятиэтажки бредёт молча.
– Мы пришли. Это дом Веры, подруги – ты её не знаешь. Она с предками сейчас в Крыму. Вот ключи, – произносит невесело, даже мрачно.
– Что с тобой?! Я что-то не то сказал? Не бери в голову – это же не я сочинил.
Роман обнимает подругу и крепко прижимает к себе. Лицо Нины немного светлеет:
– Ладно, пойдём. Будешь меня другим танцам учить! Учить твою Нину – всю твою. Навсегда!

Когда они уставшие от многообразия любви, лежат на широкой старой кровати, прижавшись друг к другу головами, Нина уже спит. Роман же пусто глядит в темноту.
«А если бы я рассказал ей о Школе – поняла бы она меня правильно? Наверное, нет: слишком Нина простая. Ну, это ладно. То, что ты не изменяешь ей там ежу понятно! Тебя же мучит другой вопрос. Ну-ка, сформулируй! Могу ли я исп…, – да, использовать её – именно ис-поль-зо-вать для блага Школы – то есть и себя, и, наоборот? Использовать как … проводник, как сан-систему. Как насос – это слишком грубо, неверно. Неправильно. Что я – упырь какой?! Я её не оберу, наоборот – она сама поймёт, что этот путь сделает её сказочно сильной, способной на такие вещи как левитация, нуль-транспортировка, присутствие в нескольких телах одновременно, телекинез предметов и тому подобное. Не сразу поймёт, постепенно.
Может, и лучше, что я не очень люблю её. Рав сказал, что любовь – не наш профиль! Воля – вот сила, которая объединит наши ахаратные столбы и мы будем как нечто одно. Одно целое из двух монад, воюющее в астрале, и как там…, – вливая свой ахаратный столб в центры различных эгрегоров 27 и беря их под свой контроль на благо Мира. Именно благо, ибо их сила есть элемент космического порядка и эволюции! ОМ!».

2

«Ну, всё, моё терпение кончилось! Это не «Исповедь…, это же «Проповедь вампира»! Ещё не конец, но я не могу больше анализировать эту мерзость! Этим телевизионщикам лишь бы смотрибельно было! Только не в этом случае. Они что, не понимают, что это махровое, опаснейшее богоборчество. В этом мире итак мало любви – нет, им подавай космострой за счёт одной воли. К сатанизму решили примкнуть, господа киношники? Да, пожалуйста, только народ не искушайте! Еду, сейчас же еду на студию!».
Марине несказанно повезло. Подъезжая на троллейбусе к жёлтой громадине «Мосфильма», она со страхом представляла себе, как ей наверняка придётся плутать по его бесчисленным павильонам, корпусам и комнатам, чтобы найти либо режиссёра, либо его помощника; как-никак бывшая советская студия сейчас стала насчитывать без малого одиннадцать «ООО».
Встретить же сценариста так, с бухты-барахты, было совсем нереально. Могла и вообще не застать никого, в худшем случае. Но получилось, в принципе, лучше – она, хотя и не нашла никого, но зато точно узнала, что режиссер, снявший «Исповедь…», сегодня на новых съёмках в подмосковной Щербинке. Затратив на это всего лишь минут десять! Позвонив Владимиру Петровичу Рясову – заму генерального директора по общим вопросам. Прямо из бюро пропусков – одноэтажной стекляшки при главном входе в киноконцерн.
Когда Марина уже протискивалась к выходу через разносортную толпу, её внимание привлекли свежие объявления на информационном стенде. «Ищу работу ассистента режиссёра…», «Ищу работу помощника режиссёра», «Зам. директора кинокомпании «RAMCO» ищет работу» и т.п. но все тексты набранные на компьютере – частично перекрывал крупно, от руки фломастером написанный крик: «Ищу работу подсобным рабочим. Москвич. 20 лет. Работал на съёмках».
– Молодец! – улыбнулась Марина. – А не попробовать ли и мне построчить монтажные листы на компьютере? Наверное, хорошо платят.
Выйдя из бюро пропусков, она медленно прошлась вдоль невысоких цепных ограждений до шоссе и принялась оглядываться по сторонам, надеясь поймать мотор. Ей ужасно не хотелось опять добираться общественным транспортом – не привыкла.
Но как назло никто не останавливался. Лишь через полчаса неподалёку от студии к тротуару подъехала серая иномарка. И остановилась, не собираясь поворачивать на студию. Марина умоляюще помахала ей, но, кажется, зря...
Неожиданный скрип тормозов вплотную подъехавшей той самой машины заставил её развернуться снова. Марина сначала даже не поверила своим глазам; но, тем не менее, это было «её» авто.
– Ой, Никита! Как ты здесь оказался?! – она была ну просто очень рада своему секьюрити.
– Это ты что здесь делаешь?
– Я по работе. А ты? На студию приехал, признавайся?
– Да... К знакомому еду: позвонил. Куда только ездить не приходится – зарабатываю, как могу.
– А-а, халтуришь?! Не бойся – не выдам!
– Марина, ты вот что, – стал вылезать из «Опеля» Никита, – если не торопишься, посиди здесь. Через полчаса я как штык!
– Уговорил! Почитать что есть?
– Там, на заднем сиденье – журнальчик. Только никуда не уходи...
– Да куда тут. Возвращайся только поскорей.
Никита ушёл, а Марина, поуютней устроившись на переднем сидении, занялась перелистыванием свежего номера «МК – бульвара». Когда ей прескучили сплетни о жизни московского шоу-бизнеса, она достала из сумочки блокнотик и попыталась опять выправить неудачные строфы. Сначала у неё процесс вроде бы пошёл, но потом– как заклинило. Особенно не получалось с двустишием:
Ты сказал «Се ля ви…
Тихо скрипнула дверь.
– «Тихо?» Ну, почему «тихо»? Если дверь скрипит – это, как правило тихо! «Робко?» Лучше, но тоже как-то шаблонно. «Вяло?». Нет, нет – нет у меня прежней лёгкости пегасовой. И неужели надолго?
Но вот показался Никита. Задумчиво кивнув, сел за руль.
– Куда едем, хозяйка?
– Никита, если есть время, свози сейчас меня в Щербинку, там сейчас съёмки одного фильма идут, мне режиссёр нужен! Пожалуйста!
– Фильма? Ух, ты! Для тебя всегда готов! Надеюсь, часа за два управимся? Мне потом надо будет Юлия Владимировича отвезти кое-куда.
– Управимся, управимся! Какой ты у нас хороший!
– Конечно, спасибо на добром слове, но лучше было бы меня поцеловать – вот сюда! – Никита ткнул пальцем в свою, не совсем чисто выбритую щёку.
– Да, пожалуйста! – довольная Марина без раздумий прильнула к указанному месту. Потом одновременно глянули друг на друга и рассмеялись.
– А зачем тебе режиссёр, ты же литераторша?
– Иногда пишу статьи и про кинофильмы. Ты случайно не смотришь сериал «Исповедь вампира?»
– Смотрю.
– Его поставил один начинающий «мэтр», к которому мы и едем. Вот тебе лично нравится его работа? – Глаза Марины презрительно сощурились на мелькающие машины.
– Пока скажу: в нём что-то есть. Необычное что-то – согласись. И – с чертовщиной, и снято эффектно! Просто порнуха или просто любовь, даже если она настоящая, надоела всем. Однообразными концовками. И друзьям моим фильм нравится. Хотя он, конечно, только начался...
– Согласна – смонтировано здорово – не спорю. Но ты пойми, и надеюсь, кто-то уже понял – идёт самая настоящий показ «глубин сатанинских», как писал Соловьев Владимир.
– Владимир Сергеевич? Философ?
– Ты знаешь его? Что читал?!
– Сборник «Русский эрос».
– Правда?! Тогда ты меня понимаешь... А ещё что?
Марина, смотрела на Никиту как на незнакомца.
Но тот лишь уклончиво усмехнулся.
– Разное...
И тоже спросил, в свою очередь:
– Скажи: как я понимаю – тебя волнует философия любви, но с какой стати?
– Просто хочу любви, большой и чистой! И непременно – вечной!
– Элитно! – передразнил Марину Никита и хитро усмехнулся. – Что ж, спасибо на добром слове! Теперь я от тебя самой знаю, что ты к жениху своему такую любовь не имеешь! В смысле – вечную!
– Не передёргивай! Сам знаешь, что любая любовь в этом мире несовершенна в принципе – она появляется, цветёт и умирает вместе с её носителями. Помнишь у Соловьёва. Это когда-нибудь потом, когда мы изменимся...
– Ложь! Не каждая любовь. Если, по Соловьёву, формы современной любви у нас также недоразвиты, как когда-то был недоразвитым мозг и истинная любовь у всех якобы далеко впереди, то это чисто теоретическая ошибка. В личном плане. В плане же общественном и по факту – ложь. Но ему ошибка простительна, он ведь знал только начало и цель пятого пути. Как отметила Гиппиус, Зинаида... И с андрогинизмом он переборщил, с двуполостью. Даже боги, например Олимпа – не андрогины. Куда уж нам!
И хотя Никита озорно метнул при этом в Марину карюю искру, она почувствовала, что тот не шутит. А ведь речь шла о самом главном для неё вопросе жизни.
– Ты что же, можешь мне предоставить какие-то факты?!
– Знание таких фактов ко многому обязывает. «Многия знания – многия печали». Я не хочу ими разрушить твой будущий… правильный брак. Веруй, что они есть; как говориться – блажен кто!..
Марина отвернулась к боковому окну и задумалась.
– Кстати, может этот фильм и предлагает, судя по названию, какой-то показ реального «дела любви», – продолжил Никита – Ну, пока, конечно, показывается сатанинский, хотя и не первый путь.
– Всё равно я хочу найти сценариста. Пусть сейчас скажет, чего хочет, а то я ему такую славу устрою ещё до окончания фильма!
– Вот это правильно!
За окном уже мелькала Битцевская развязка.
– Пить хочешь? – притормозил около оптового рынка Никита.
– Хочу!
– Я мигом, но готовь поцелуй! – сверкнули ровные зубы.
– Сиди, я сама, – нашлась Марина, открывая дверцу.
«Что он себе позволяет?! И ведь терплю... А, правда: что я знаю о нём? Он совсем простак – день ото дня элитней! Бог с ним, посмотрю, что будет дальше», – рассуждала она, стоя у киоска в очереди за лимонадом.
– Стаканчики есть! – спросила бодренько, уже влезая обратно.
– Ух, ты – кончились. Я сейчас подкуплю: ты же не будешь со мной пить из одной бутылки – пока?! – опять ляпнул Никита и вылез из машины.
Марине оставалось только нарочито нахмурится. Провожая его глазами, она опять взяла блокнотик – благо он, развёрнутый, лежал над передней панелью. И оторопела: ниже её строк были чужой рукой приписаны другие строфы! То есть её, но исправленные. Чуть-чуть. Но в сочинительстве эти «чуть-чуть» – как «сто километров» у народов Севера! Особенно её обескуражило: «Гадко скрипнула дверь».
– «Элитно, – подумала Марина, оценив редактуру, – какой же он наглец всё-таки! Ну, да ладно!»… А ты, оказывается ещё и поэт! Где-то печатался? – старалась сохранять спокойствие, с поддёвкой поинтересовалась она, когда он вернулся.
– Не поэт я, а текстовик. В смысле – автор песенных текстов. Вернее сказать, был – до армии. Хотел тебе сегодня в ресторане кое-что показать...
– Ты серьёзно? Почитай что-нибудь или дай! Ну, пожалуйста!
– Как от литератора, и мне бы очень хотелось услышать твою оценку, но Марина – это всего лишь тексты. Без музыки они как душа без тела. Сразу видно – ты не писала их специально. Я же продаю их. Пару Игорь Саруханов купил, недавно. Поедем как-нибудь – послушаешь?
– Посмотрю на твоё поведение.
Марина смотрела на Никиту как тогда, после драки – тепло и с каким-то ещё особенным, женским интересом.
«Опель» тем временем подъехал к границе Шербинки.
– Сворачивай тут, у светофора, поедем через переезд – на железнодорожное кольцо – знаешь такое, около станции?
– Кто ж его не знает.
Им повезло: шлагбаум был открыт, и они вскоре припарковались у главных ворот экспериментальной базы ВНИИЖТ. В проходной пожилой охранник в чёрной униформе заставил их выписать пропуска, но это заняло минут десять. После чего путники прошлись по длинной липовой аллее и, спросив проходящего мужчину в оранжевой жилетке о месте киносъёмок, свернули к так называемому «Кошкиному дому».
Это было действительно похожее на терем деревянное трехъярусное здание с террасой, огороженной перилами. Терраса же примыкала к путям, ограничивающим обширный зелёный круг, по периметру которого день и ночь носятся локомотивы.
Под окнами «Кошкиного дома», стояло множество машин, в том числе микроавтобус и грузовик съемочной группы. На террасе сновал многочисленный её состав. Марина с Никитой увидели железные ступеньки широкой лестницы, ведущей наверх, и дружно застучали по ней туфлями.
Режиссёр «Мосфильма» Сергей Генрихович Лепин снимал свою вторую картину. «Исповедь вампира» была его дебютом. Как сообщил Рясов, она принималась неплохо, и Лепину теперь доверили боевик с рабочим названием «Антитеррорист». Может, поэтому Сергей Генрихович пребывал в состоянии творческого нон-стопа.
Сейчас он, невысокий, коренастый, одетый во всё чёрное: с кожаным рюкзачком на спине, разговаривал с помрежем. Сразу путешественники к ним подойти не успели, так как невысокая девушка подросткового возраста звонко крикнула в сторону четвёрки актёров, сидящих на лавочке:
– Все молчат! Снимаем!
Остальные участники столпились в противоположном углу, дымя сигаретами. Почти каждый из них имел величественный вид и явно хотел – и в этом не было ничего дурного – непременного признания своего креатива. Режиссер же склонился к двум дисплеям, стоящим на столике, от которого тянулись к камерам истоптанные кабели.
– Дубль 14!
Деревянно стукнула хлопушка, и девушка резво отбежала в сторону. Переминающиеся с ноги на ногу творческие личности нехотя замолчали.
Сценка оказалась простенькой: сбежавшие уголовники спешили к пассажирскому поезду.
Сняв пару дублей, режиссёр направился внутрь всесторонне застеклённого помещения. Марина и Никита увязались следом.
– Саша, подстричься решил, пока есть время – молодец! В кадре ты должен соответствовать педанту Венскому. Он офицер как-никак!
Лепин дружески хлопнул по плечу импозантного мужчины, сидевшего за старинным канцелярским столом на котором размещалось пара каких-то громоздких научных приборов. Рядом стоял раскрытый саквояж с бесчисленными коробочками, пузырьками, кисточками, пинцетиками и тюбиками – актёра приводила в порядок две гримёрши; обе в джинсах и клетчатых рубашках – этакие американские кантри-гёрлз.
– Вам что нужно? – обратилась к паре вошедших высокая, не в меру накрашенная дама неопределенного возраста. Она стояла возле переносного столика, на котором возвышалась гора пакетиков с чаем и кофе – очевидно, хозработница.
– Мы к Сергею Генриховичу, от редакции журнала «Юность».
Режиссер тут же шагнул навстречу.
– А, корреспонденты! Я весь во внимании. Можете задавать любые вопросы! Только, пожалуйста, недолго. – Он был сама приветливость.
– Меня зовут Марина. Собираюсь написать статью о вашей «Исповеди вампира». Фильм получается интересный, зрелищный – это самое главное. Правда, пока несколько двусмысленный...
– Вы присаживайтесь, присаживайтесь! – засуетился Сергей Генрихович. – Только не спешите с оценкой – финал будет ясный, поучительный, словом почти хэппи-ендовский. И светлый. Это вообще очень не стандартная работа; борьба идей, волнующих любого человека нарастает почти триллеровски – во всяком случае, я попытался совместить высокое содержание с мобильной формой. А как иначе – кино теперь продюссерское. Слава богу, прораб наш – продюссер то есть – оценил работу сценариста с ходу!
– А кто он, я имею ввиду сценариста?
– Да вы его всё равно не знаете. И я раньше о нём ничего не слышал и видел его всего, представьте себе, три раза. Когда он предложил мне свою работу, когда надо было сойтись с Львом Николаевичем – это наш продюссер – на совете и еще когда утверждали фильм. Кстати, сценарий у него был сыроват – основан, как он сам сказал, на дневниковых записях. Не в смысле сюжета – там всё цельно схвачено, а в диалогах прорехи зияли – сразу видно, что не с нуля писано. С подачи, вы меня понимаете, с чужого плеча! Но всё равно здорово! Если поднатореет – цены ему не будет!
Вообще – странный тип. Волосы белые – чуть не до пояса! Поговорит и тут же исчезнет... Впрочем, как и все мы! Он даже ещё гонорар не получил, – режиссёр пожал плечами. – Чибисов Игорь Васильевич. Могу дать телефон.
Лепин полез за пазуху, достал толстую записную книжку.
– Ой! Будьте так любезны! – Марина принялась оживлённо рыться в матерчатом ридикюле.
– Вам никто – извините, не знаю имени-отчества – не говорил, что вы очень похожи на Есенина, на поэта. Да вы – прямо готовый типаж! Хотите сняться? Давайте я занесу себе ваши данные, может, поработаем когда?! – завертел головой Сергей Генрихович, и принялся на манер художника ходить вокруг ухмыляющегося «корреспондента».
Но «слуга пиара» почему-то наотрез отказался от кастинга, сославшись на занятость.
– А что? Ты у нас такой милашка! – неожиданно серьёзно вставила его «коллега». – Я была очень рада. Правда, Никита! Попробуй! Он, Сергей Генрихович, талантливый – стихи пишет, и поднести себя умеет. Опять же – бывший разведчик, никакие каскадёры ему не нужны.
– Да что вы!
Никита смеющимися глазами смотрел на своих вербовщиков.
– Только ради тебя, Марина. Но не сейчас. Я подумаю, Сергей Генрихович. Мы еще встретимся, обещаю вам, – с какой-то непонятной усмешкой протянул тому руку. Главреж удивленно тоже подал, свою.
– Ну, не будем вам мешать. Очень рада, что познакомилась с вами! Всяческого вам куража! Пойдём, Никита, – тронула его за руку Марина. – До свидания!
Они кивнули головам присутствующим и вышли.

– Теперь я его достану, этого Чибисова! – усаживалась довольная Марина. – Жаль, что некого больше о нём спросить – начинающий. Трудно будет писать...
–Ты фильм-то досматривать собираешься?
– Разумеется. Но не верю я в хеппи-енд в данном случае. Да, дело даже не в этом. Надо уже сейчас комментировать это действо. Сценариста я не охаю – не думай.
– И всё же надо бы повременить со статьёй.
– Ты уверен? Почему я должна молчать? В моём деле куют железо пока горячо! Тем более, у меня заказ!
Взгляд Марины был достаточно красноречив: «Не лезь не в свои сани!»
– Я это объясню потом – в ноябре, не раньше», – «коллега» завёл двигатель.
– Тебя, Никита мама случайно не роняла в детстве на пол?!
– Возможно.
Когда они миновали переезд, Никита затормозил около старомодной толстой тумбы для афиш.
– Смотри – у них 15-го числа День города. Так… участвуют «Белый орёл», «Добры молодцы», «Блестящие»! Может, заедем, если доживём?
– Ты опять?!
– Тут, когда я отлучался в туалет, звонил Юлий Владимирович. Просил тебя привести в один ресторан на Знаменке. Там какая-то встреча – хочет, что бы ты покушала нормально. – Говорил водила, не глядя на неё, явно нарочито бдительно озираясь по сторонам, якобы для правильного разворота.
– Правда? А там элитно? Что-то ты темнишь... Врать сперва научись! Кавалер!
Распекая незадачливого ухажёра, она, тем не менее, выглядела довольной. Потом, без разрешения, только молча, сделав просительную физиономию, вытащила у него из поясной сумки мобильник.
– Алло, Марк, так где мы встретимся?.. Поняла. Меня Никита подбросит. Да?! – Марина торжественно всунула мобильник ему обратно на пояс. – Смотри у меня! Скажу Марку – он с тобой разберётся; никакой бокс не поможет!
Никита ответил ей обычной широкой улыбкой. И быстрым движением поставил в магнитолу кассету. Салон наполнила заводная мелодия.
– Марина, ты какую музыку предпочитаешь?
– Хорошую. Вообще-то люблю итальянскую, типа Челентано или Тото Кутуньо.
– А в Италии была?
– Нет. Ты так спрашиваешь, будто сам был.
– Был. И в Ватикане заодно, и в Сан-Марино. Я ведь не всегда шофером работал. Были деньги – поездил немного.
– Ну и как тебе страстные итальянки?
– Тут был облом! Со своим самоваром как-то несподручно распробовать было!
– Это ты про свою супругу бывшую так?! Увижу – передам!
– Это исключено, – криво усмехнулся Никита, – некоторые итальянские женщины красивы, но ты мне нравишься больше!
– Никита, прекрати. Слышишь! Найди себе кого-нибудь. Я... Ты меня совсем не знаешь. Ни к чему это. Будешь приставать – правда, Марку скажу! Через месяц у нас свадьба. – Марина стала серьёзной.
– Немного я тебя уже знаю. Знаю, что ты – не стерва. Знаю, что ты его не очень-то любишь!
– Ты уверен? А если и так – тебе какое дело? Хочешь завести любовницу – помогу найти; голодный, небось, после армии?! Хотя нет – помощь такому вряд ли требуется!
– Это точно, тем более, что я – гурман по женской части! Кстати, ты меня тоже ещё не знаешь. Но это исправимо. Ну, всё – что-то я разговорился.
Марина облегчённо дунула на чёлку.
– Ну, что тут у тебя есть?
Она взяла из стопки аудиокассет первую попавшую, и вставила в магнитолу.
Красивая, но какая-то искусственная, чисто электронная музыка разлилась по салону. Похожая на сопровождение из караоке. Марина потёрла висок, силясь вспомнить, где она раньше это слышала. Вопросительно взглянула на Никиту… и встретилась с его пристальным взором. Нежным и хитрым одновременно. Протянув руку, он нажал на «паузу»:
– Ты сама выбрала эту запись. Что ж – я спою. Для тебя. Это моя новая работа. Мало кто её слышал. Музыка – одного моего друга – звукоинженера, я к нему на «Мосфильм» ездил» – снова нажал на кнопку.

«…Настаёт зима, сижу я дома,
Пью душистый чай в кругу знакомых.
Разговоры наши только о тебе.
Как растёшь ты ввысь, как хорошеешь,
Как метут снега в твоих аллеях,
Как горят огни вечернего шоссе!
Где бы ни был я – ночами всюду снишься,
Милая моя, проказница столица!
Ты в моей судьбе – лучик в темноте:
Озаряешь, согреваешь, ободряешь, вдохновляешь!»

Пел Никита негромко и невысоко – выше у него бы не получилось. Но зато легко и проникновенно. Живя в песне. Глядя перед собой на мелькающие улицы и москвичей. Как бы не замечая, как смотрит на него Марина, взволнованно блестя глазами. Она, конечно же, узнала эту, сразу понравившуюся тогда в такси песню – когда добиралась в Виллаж последний раз.
Но вот музыка затихла. Марина какое-то время ждала начала новой, но из динамиков раздавалось только неприятное шипение.
– На ней больше нет ничего. И не было бы, может, если бы не ты, – глухо произнёс Никита.
– Ну, хватит. Не надо. Прошу тебя, – в тихом голосе Марины вдруг послышались молящие нотки. – Через квартал поворачивай налево.

Ехать было удобно: Марк жил на улице Генерала Белова, немногим дальше, чем невеста – в новой многоэтажке, около достраивающегося большущего супермаркета.
Когда Марина вылезала из «Опеля», он, выйдя на лоджию, ожесточённо замахал ей руками. Она тоже махнула ему – чтобы он спускался. Марк скрылся в глубине квартиры, и уже минуты через три спешил к ней из подъезда. Подбежав, обнял и поцеловал в щёку. Марина ответила тем же, заботливо поправила ему волосы; кокетливо улыбаясь, покосилась на секъюрити.
– Раз ты свободен, дорогой – вези меня в Коломенское – какой месяц обещаешь!
По дороге она весело рассказывала Марку о поездке к киношникам. Марк слушал внешне внимательно, но, судя по повторяющимся вопросам, думал о чём-то своём.
У самого метро – к выходу на кинотеатр «Орбита» Никита их высадил, сослался на дела и, пообещав забрать через пару часов, уехал.
Но – как всегда обязательный – вернулся вовремя, найдя парочку на том же месте. И молча развёз по домам.

3

Марина спала плохо. Напористый водила вчера всё сделал для этого.
И ещё сделает – в этом бедняжка не сомневалась нисколько. Однообразная смена великих сомнений за благополучие своей грядущей семейной жизни сдавленной радостью оттого, что нашелся, наконец, человек, думающий, как и она, настолько достала её, что она встала раньше обыкновенного. Потягиваясь, подошла к окну и увидела… Аркадия. Он, видимо, давно уже бродил по двору, потому что поёживался, хотя был в толстом свитере. Временами он останавливался и глядел на окна Марины – наверное, хотел прямо с утра встретиться со своей незабвенной. Кажется, он заметил её: замер, задрав патлатую голову.
– Пусть шляется. Так я и вышла! Лузер! – Ругнулась про себя, хотела пойти в ванную, но увидела подъезжающий к дому «Опель». - А этому что надо?! Время ещё девять – а они красавцы... Ах, он ещё и машет! Сейчас вы у меня попляшите! – Негодуя внешне и злорадствуя внутренне, Марина направилась умываться.
Выйдя оттуда, она не спеша сделала себе макияж, тщательно причесалась; оделась, как обычно – в черные брюки и красную кофточку. Часто менять имидж ей было попросту лень, поэтому и выглядела чаще чуть не пацанкой. Захватив Рыжика, она спустилась на лифте.
Никита приехал, потому что соскучился. За ночь. Приехал на авось – попытаться снова пригласить Марину куда-нибудь и, если не получится, просто пообщаться с нею – благо шеф дал ему выходной. И, слава Богу, ему повезло – она оказалась дома.
Но каково же было его удивление, когда Марина, небрежно кивнув ему, повернула к рослому обросшему парню, слоняющемуся поблизости. Тот тоже, с выражением великой радости заспешил к ней навстречу.
Никита остался на месте. И правильно: Марина что-то тихо, но резко выговорила нежданному конкуренту, и тот, опустив голову, понуро скрылся за угол. Марина подошла к Никите; и по её виду он понял, что попадает под горячую руку. И что и соответствующие слова для него уже приготовлены.
– Доброе утро, Мариночка! – опередил он её широкой улыбкой.
– Ты уверен? Для кого как... Ну, ладно – здравствуй! С чем пожаловал?
– Да всё с тем же: Юлий Владимирович дал мне первый выходной! Хочу подарить его тебе. Честное слово, всё будет очень прилично! Не обижай своего водилу, дай ему исполнить своё обещание! Готов на любые условия! – Никита даже поднял руки, как бы сдаваясь.
Марина молча смотрела на него. Не улыбаясь и что-то явно решая про себя. Но когда Никита хотел подойти поближе, она жестом остановила его.
– В ресторан свой повезёшь?
– Ну, это только вечером! – Ужасно обрадовался он. – А днём можем сходить на вернисаж – я так давно нигде не был. Видишь, даже приоделся!
Никита действительно выглядел стильно в сером костюме и белой водолазке.
Марина улыбнулась. И не только: тёплая желтая волна буквально захлестнула его. Да такая мощная, что Никита изменился в лице, подался к ней, и – зря. Она вздрогнула, отшагнула. Потупилась.
– Я не могу, ещё…, – вырвалось у неё – Прости, но у меня дела, Никита. Может позже?.. Я подумаю... Позвони вечером. – Сказала примирительным тоном. – Не сердись, пожалуйста. Я не могу ещё. – Повторила уже твёрдо, глядя прямо в глаза.
– Я понял. Спасибо, что не лжёшь. А какая же ты красивая была сейчас – как солнышко! Для Марка этого многовато будет! Увидимся!
Никита повернулся и сел в машину. Завёл её, любуясь, как Марина идёт к подъезду и, не оглядываясь, скрывается в нём. Затем с удовольствием громко хлопнул в ладоши и потёр ими. И, несказанно довольный, тронулся с места.
Однако проехал он немного: завернув за угол дома, непроизвольно остановился, заметив сидящего на скамеечке сгорбленную фигуру парня, который общался с Мариной.
Было видно, что тому досталось крепко: сбоку торчала початая четвертинка, рядом валялась надорванная пачка шоколада. Никита радушно распахнул дверцу:
– Может, вас подвести – возьму недорого!
– Не знаю ... Впрочем, поехали. Спасибо.
Парень нерешительно поднялся, сгрёб продукты в карманы и, обогнув передок авто, уселся на переднее сидение. На Никиту пахнуло сильным перегаром – не только сегодняшним.
– Куда?
– В Марьино.
Сначала они ехали молча. Лишь Никита нет-нет да бросал на клиента любопытные взгляды. Наконец не выдержал.
– Там во дворе ... Вы меня заметили?
– Да. И что?
– Я так – от нечего делать... Я у Юлия Владимировича – личный шофёр теперь. Просто интересно – по работе – кто вы: я ещё не всех знаю. Или вы только знакомый Марины? Тогда молчу.
– Да я...
Парень покосился на Никиту, что-то соображая. Пару раз хлопнул себя по карманам пиджака, ища что-то.
– Нет, я как бы... Я парень её бывший. Мы даже пожениться хотели. Но не получилось. А теперь я вообще – женат. Уже год.
Он развязно хмыкнул.
– Интересуетесь, зачем пришёл? Сам не знаю. Дел к Маринке никаких нет. Ноги сами несут, – пассажир пристально вгляделся в Никиту. – Потому что люблю. Люблю!
Язык его заметно заплетался. Наморщив лоб, так что сросшиеся брови залезли одна на другую, он в упор следил за реакцией водителя. Но тот дружески бросил на это:
– Что ж, понятно. Крепись теперь! У меня гораздо положение гораздо хуже – бобыль с недавних сих пор. Но держусь: что делать.
– А… хуже?.. Да ты просто не знаешь всего! Не знаешь, как у нас было всё хорошо – в кино такое не увидишь. Как любила она меня – три года, год пока учились и два – когда служил. Ты где служил?
– В ВДВ, под Рязанью, потом в Чечне.
– О... А я – пехота-матушка! Аркадий.
– Никита. Может, чем помочь? Говори, я пойму.
– Поймёшь? – глупая радость Аркадия моментально улетучилась. – Ну, смотри…
Опять внимательно изучил лицо Никиты, откинулся на спинку сиденья.
– Хочешь, верь, хочешь, нет, но до армии у нас с ней ничего не было, понял, да? И после тоже. Она для меня и сейчас – как икона – помнишь у Высоцкого?! И не потому, что случая не было, или она не хотела, или боялась: наоборот, шла навстречу. Например, когда за день до проводов, мы остались тет-а-тет у неё дома – она жила тогда в Печатниках – она даже сама хотела раздеться, но я остановил её – дуралей! Пожалел: лицо у Маринки было такое… – как будто она обязана была, раз уходил в ряды. Как же это я тогда… – век себе не прощу! Сказал, чтоб ждала свободной, чтоб проверили себя – дуралей! Удивил её благородством!
– Не ругай себя – всё правильно: я бы тоже, может, так поступил! – Вставил Никита.
Аркадий усмехнулся.
– Тогда, может, и правильно. Но когда дембельнулся и в первый же вечер нас оставили вместе... – не смог! Веришь, лежит, совершенно… без одежды и тянет ко мне лебединые руки свои – прости за пафос, я Литературный заканчивал вместе с ней. Я подхожу и чувствую, что не смогу… как мужчина. Глажу розовое тело её, целую – а внутри, словно барьер какой ниже пояса! Да и в душе – непонятный холод. То есть я люблю... Да она передо мной еженощно стояла, как ангел пред Престолом; ребята – в самоволку, по бабам, а я – сознаюсь: так и ушел из армии мальчиком – не хотел никого. А девчонок там у меня могла быть тьма – тем более, что я москвич! Веришь – так и не познал ни одной; думал только о моей Маринке.
Я понимал, что совершаю ошибку, что по её разлюбезному В. Соловьёву – поэт такой, начала века – одержим женопоклонничеством, то есть девственностью – это когда на любимую женщину смотрят как на идеал, отвлечённую идею, боготворят её, короче, заменяют живую любовь – платонической, то есть заочной, что ли. Почему, например, мужчина может влюбиться даже в фото женщины, ответишь?
– Потому, что видит через конкретную изображённую форму женщины вечную Женственность Божию, – сразу сформулировал Никита.
– Смотри-ка, знаешь! – Удивился и быстроте и слогу его Аркадий. – Значит, понимаешь меня. Блок, например, Александр понял это вообще в конце жизни, и плакался потом перед своей несчастной Любой – женой.
Но одно дело понимать мозгами – другое изменить натуру. Два раза – ещё один получился через неделю – я ничего не мог с собой поделать. Не получается – и всё тут. До сих пор вижу её глаза тогда: испуганные, непонимающие – она ведь повзрослела, хотела, наверное, даже ребёнка, а тут такой нонсенс! Но нашлась, сказала: иди к психологу. Представляешь, каково мне было?! Врагу, как говорят, не пожелаешь...
Я так и сделал – куда деваться? Сходил в платную клинику поплакался. Сказали, что пройдёт со временем – такое бывает, психологически, называется… – забыл как. Но врач – мужик – посоветовал прямо: есть говорит возможность ускорить… процесс выздоровления – надо переспать ещё с кем-нибудь! Культурно, конечно выразился. Но доходчиво. Специалист...
Аркадий достал из внутреннего кармана четвертинку, залпом допил вонючее содержимое, и – неинтеллигентно – швырнул её в придорожную зелень. Сунул в рот кусок шоколада и предложил остаток Никите. Тот не отказался.
– Ну, я и сделал, как полагается: то есть переспал. С бывшей своей одноклассницей. Теперь она жена моя, Виктория. Победительница... Глаз свой она на меня еще в школе положила. Как же: подающий надежды в изящной словесности! Но тут она чиста – я сам позвонил.
Как раз день встреч выпускников намечался. А она неподалёку жила. Пойдём, говорю, вдвоём веселее. Пока шли до альма матер, понял, что Вика – а она призналась, что недавно в разводе – то, что мне и нужно. Ну, и в тот вечер, после кабака, проводил её до дома и, понятно, остался. Опытной оказалась; да и я вдруг оказался… как бывалый! Веришь – всю ночь, как пацан, насытиться не мог! Виктория совсем в меня втюрилась.
После того уже неделю вообще проходу не давала. Нет – я её ни в чём не виню... Разве только в том, что помаду последний раз с лица не стёрла – она ведь про нас с Маринкой давно знала. А Марина сразу по ней, да по глазам – всё и поняла; врать я не умею. Вот такая, блин, история!
Аркадий закончил. Некоторое время пусто созерцал проезжающие автомобили. Потом принялся себя озабоченно обыскивать.
– Знаешь, Никита, если вправду хочешь мне помочь – устрой мне свиданку с Маринкой. Я знаю, знаю, что у неё есть Марк... Кстати, я её с Марком и познакомил, мы по работе встречаемся – я теперь в бизнесе. Но может она поймёт всё до конца, простит – детей у меня нет, ещё не поздно всё исправить! Ты как считаешь?
Аркадий взял Никиту за рукав и, наивно улыбаясь, просительно подёргал.
Никита тяжело вздохнул, метнул сочувственный взгляд на беднягу.
– Насколько я понял Марину, это вряд ли возможно... Но – попытка не пытка – постараюсь свести вас, когда она будет подобрее! Вот, оказывается, почему она такая ёжиха с нашим братом!.. Телефон есть?
– Есть, есть! На визитку! И вот ещё одна – возьми, а то потеряешь! – восторгу Аркадия казалось, нет предела. – Если получится, я…, да я тогда что хочешь для тебя сделаю!
Минут через пять Никита высадил Аркадия по его просьбе прямо на дороге, и они расстались, словно знали друг друга уйму лет.

Вернувшись в квартиру, Марина незамедлительно включила «ящик». Будто ища защиты от безжалостных чувств и мыслей о собственном предательском взгляде и последовавшем за ним обещании Никите. Но, слава Богу, серия уже началась.
За кадром как раз слышался голос Романа.

4

«В небольшом зале ДК завода им. Ильича было душно.
На лекцию Геннадия Петровича Якубовского «Сакральное наследие исчезнувших цивилизаций» народ собрался в достаточном и количестве, и качестве; и сидел, хотя еще не пришёл докладчик, довольно тихо. Ибо публика подобралась специфическая – соответственно теме изложения.
Присутствующих можно было поделить на три категории: литераторы, историки, эзотерики всех мастей, рерихнувшиеся, йогнутые и просто интересующиеся культурой древнего мира. Последних было меньше всего, но они и меньше всего разговаривали между собой, с удивлением поглядывая на важные физиономии специалистов и самопродвинутых в области древних знаний».
Роман сидит с краю, но в пятом ряду, и от нечего делать – он, видимо, пришёл один – тоже неспешно оглядывается по сторонам, прислушиваясь к соседям по ряду.
«Я никого не предполагал здесь встретить, и прийти сюда с кем-либо тоже не мог – никто из даже немногих хороших знакомых не смог пойти со мною в такое раннее – в шесть часов вечера – время. Даже Нина не смогла вырваться – она работала медсестрой в поликлинике. Или не захотела – я уже понял, что она не склонна к изучению подобных вопросов. Да и вообще, молодёжи оказалось немного, в основном преобладали «кому за тридцать».
Роман скучает, и когда мимо проходит молоденькая миниатюрная блондинка, Роман наблюдает за соблазнительно скроенной фигуркой до самого её исхода на своё место во втором ряду, тоже с краю. Судя по её прикиду: белой блузке с белым же галстуком и черной юбке, она учительница младших классов.
Но вот появляется лектор. Высокий, в тёмном костюме мужчина с кривым мясистым носом и лохматыми, как у Брежнева, бровями. После вежливых похлопываний он садится за столик с графином и берётся за микрофон. Начинает хрипло излагать весьма интересные сведения о некогда существовавших Гондване, Атлантиде и Ареане – обширных материках, которые в забытые всеми доветхие времена благополучно потопли в океанах. И про их обитателей, которые де оставили после себя ценнейшее наследие в виде скрижалей и манускриптов. Оные – либо тщательно оберегаются в тайных хранилищах горных обителей, монастырей и спецслужб, либо, ещё не понятые, пылятся в академических библиотеках.
Дав общие сведения, Якубовский встаёт, выходит на середину сцены. Сделав многозначительную паузу, выдаёт сообщение о том, что на северной Гондване была разработана экзотерическая йогическая методика, на южной Ареане – эзотерический путь тантр, а в средиземной Атлантиде – произошёл синтез обоих направлений.
Обсуждает он этот факт долго, привлекая и научные данные, и сомнительные утверждения необычных, прямо сказать – оккультных учений. Кого он только не называет и не притягивает за уши – и мадам Блаватскую, и Рерихов, и Раджниша, и Горбигера, и Друнвало Мельхиседека и – всех не упомнить.
«Самым же интересным для меня, – вспоминает Роман, – у него оказалось то, что праславянские знания и эпос имели корни в ведической традиции. Что баба Яга – это не что иное, как «бабу йога» – форма почтительного обращения к йогу-учителю, а тантрический путь – «юр» по-славянски – самая короткая дорога к телесно-духовному совершенству. Что санскритское понятие «самъяма» имеет синоним в славянском «сподоблении», и что «садхана», мистическая технология спасения, – аналог «сваления», которое, как известно, практикуется у русских хлыстов».
Подобные филологические экскурсы вызывают в зале шумную и неоднозначную реакцию. А когда Якубовский, обнаружив на физиономии неприятно скошенный тёмный глаз, открыто заявляет, что ведовство – есть особый путь познания, самосовершенствования и знахарства, и звучно призывает желающих пройти эффективные практические курсы, почитай, «молодой ведьмы», даже бывалая публика волнуется немало. Несколько женщин разных возрастов начинают буквально рваться на сцену с видимым намерением записаться. Прямо по ногам несогласных и тугодумов.
Внезапно в одном из первых рядов поднимается низкорослый сухопарый мужчина и, блестя старинным антикварным пенсне, визгливо вопрошает не в тему:
– А вот вы, вот вы, вы сами-то Бога любите?!
– То есть? – не сразу соображает лектор.
– Ответьте нам, господин Якубовский, будьте так любезны, вы за нашего Бога христианского али как?!
Геннадий Петрович задумывается. На неприлично долгое время.
– Мы ждём, господин Якубовский! Уважьте публику!! – не унимается антикварное пенсне, похоже не на шутку раскалённое.
Блондиночка со второго ряда, демонстративно встаёт и, возмущённо бросив блокнот в сумочку, не оглядываясь, покидает мероприятие.
«Хоть и жалко уходить, но, предчувствуя скандальный финал лекции, я тут же последовал за ней. Как гвоздь за магнитом: меня опять привлекли блестящие льняные волосы их обладательницы, ровно остриженные у самой поясницы. На верхних ступенях лестницы она оглянулась, но натолкнулась всё ещё возмущённым взглядом на мою, скорчившуюся подобающим образом рожу. Удовлетворённо мотнув головкой – «не одна я такая!» – девушка дробно застучала каблучками. Я едва поспевал за ней».
– Постойте! – восклицает Роман, как только они минуют входные двери.
Девушка останавливается и поворачивается, с любопытством его разглядывая. Очевидно, она ожидала такую просьбу. Роман встречается с ней глазами и почему-то теряется; нервозно поправляя ровный воротник рубашки, он нелепо улыбается. Незнакомка тоже улыбнулась – наверное, его несколько забавному виду: его вишнёвому, с жёлтыми рельефными пуговицами, костюму, которому явно не соответствует голубая футболка.
– Простите, девушка! Не почтите за невоспитанность, объясните мне, пожалуйста: почему вы ушли? Ведь лекция, получилась вроде бы неплохая? Даже явные профи слушали внимательно – заметили?
– А вы почему? – Спрашивает в ответ дюймовочка, доброжелательно одаривая «интервьюера» бирюзовым взором.
«А... Наверное, стадный инстинкт сработал! И – не буду лгать – и ваш имидж, что ли. – Роман, уже успокоился, непринуждённо смотрит ей прямо в прекрасную зелень. – Короче: мне показалось, что ваш уход – поступок достойный и необходимый. Но всё же: в чём его настоящая причина, мне кажется, что она не только в нежелании участвовать в скандале?»
Дюймовочка, на тонких губах которой играет лёгкая улыбка, скромно опускает глазки. Видно, что она пребывает в нерешительности: они стоят посередине тротуара, мешая прохожим.
– А может, если вы не спешите, мы присядем вон на ту скамеечку у подъезда – здесь мы явно не к месту? Поверьте, – взволнованно тараторит Роман, – это для меня далеко не праздный вопрос!
– Хорошо! – доверчиво кивает головкой незнакомка; очевидно, его неподдельная искренность подкупили её.
– Меня Романом зовут, – ненавязчиво бросает он, когда они переходят улицу.
– Даша... – девушке не остаётся ничего другого, как назвать себя.
Уже вечереет. Мимо сидящей на скамье парочки то и дело пробегают мальчишки в одних только рубашках с короткими рукавами».
Даша, сложив руки на колени и доверчиво улыбаясь, смотрит перед собой, видимо собираясь со словами. Роман, опёршись руками на сидение, неотрывно смотрит на неё. Изучая и любуется, не пытаясь скрыть это.
– Вы верующая, Даша? – помогает он ей начать беседу.
– Да. Я христианка, православная, хотя и занимаюсь йогой... Хатха- йогой.
– И давно занимаетесь?
– Пять лет.
– О, это прилично! Не надоело?
– Что вы! Нравится, очень! Мой гуру – учитель то есть – говорит, что скоро приступим к освоению раджи. А вы, Роман, когда-нибудь пробовали?
– Нет. К сожалению. Может потому, что хожу на каратэ; тоже лет пять. И тоже нравиться, пока. Но в ближайшее время хочу освоить несколько поз – асан, так? Иначе не будет перспектив роста. Может, порекомендуете насчёт этого что-нибудь, Даша? Но сначала скажите про Якубовского.
Даша опять задумывается.
– Он тёмный. Безусловно! Странно, что ещё никто не встал со мной. Люди бывают такими инертными. Даже обидно за них! Прекрасно видят, слышат, что этот тип зазывает их на свой путь – путь мракобесия, зла и – молчат. Или, в лучшем случае, шепчутся между собой, не показывая явно своё отношение. Считают происходящее духовным плюрализмом: видите ли, каждый имеет право на свои убеждения. Наверное, многие из них читали мысль Свами Вивекананды о том, что «насилие во имя убеждений есть мать всех зол», но поняли её сугубо пассивно, в толстовском духе непротивления злу насилием. Вы меня понимаете, Роман?
– Стараюсь. А кто такой Вивекананда… Свами?
Индийский философ и величайший йог. Первый распространитель йоги в Америке и Европе. Он ученик Рамакришны, слышали? Был такой святой, переходивший из одной конфессии в другую и в каждой встречавшийся на сверхфизическом уровне с её основателями: Буддой, Христом, Магометом. Доказавший этим, что религии говорят в сущности об одном Боге. Никто никогда такого до него не делал. Такого религиозного подвига!
– Вот о нём я где-то слышал. Так вы считаете, что со злом надо бороться? Но как?
– Безусловно, надо. Но, не совершая при этом зла. Шипеть как змея, но не жалить, как советовал Шри Рамакришна. Как боролся, например, с англичанами Махатма Ганди. Зло, не встречая сопротивления, растёт в геометрической прогрессии, наверное...
– Да, надо будет поплотнее разобраться с такими личностями. Напишите мне, пожалуйста, что-нибудь по этой теме. – Просит он Дашу, доставая авторучку.
Та, быстрым порывистым, но ровным почерком набрасывает ему несколько названий. Протягивает Роману. И – встречается с его серыми глубокими глазами. Секунды она смотрит в них словно, как в колодец. Но смотрит совершенно спокойно, без трепета. Возможно, даже желая попробовать душевной водицы.
– Ну, всё. Мне пора. Вы удовлетворены, Роман? – Произносит мягко, но твёрдо; давая понять, что сейчас уйдёт.
– По поводу Якубовского – да. Но у меня еще куча вопросов возникла – Роман прерывает речь, подбирая правильные выражения. – Предлагаю встретиться ещё. Если я не надоел вам, конечно...
– Я очень занята.
– Тогда, может, я запишусь в вашу группу. Будете моим гуру!
– Я должна спросить у Елены Павловны, – Даша колеблется, испытывающе поглядывая на своего возможного настырного кавалера. Но его умоляющий вид играет свою решающую роль. – Давайте сделаем так: вы принесёте мне свою анкету: кто вы, когда, где родились, чем занимаетесь – стандартную, в общем. И обязательно фотографию. У нас строго! Я передам её гуру, и она решит, брать ли вас. Ждите меня здесь же, в это же время, послезавтра. Хорошо?
– Преотлично! А теперь, Даша, и не возражайте, уже темно становится – я провожу вас до остановки. Вы чем, троллейбусом добирались сюда? Или лучше возьмём такси?
– Не надо, не беспокойтесь! Вон остановка, там людно. Вам не туда? Тогда прощайте Роман, рада была познакомиться.
– Прощайте – сейчас плохое слово. До свидания, Даша!

И снова Роман у Дома культуры. Терпеливо бродит вокруг скамьи, поглядывая на остановку. Погода по-прежнему погожая и те же мальчишки крутятся неподалёку. А вот и Даша вылезает из троллейбуса, торопливо направляется к новому знакомому. Но на лице её почему-то нерадостное, даже печальное выражение. Одета, как и прошлый раз, только туфельки не чёрные, а золотистые. Роман по-детски радуется, спешит навстречу, но, ещё не дойдя до неё, словно трезвеет.
– Здравствуйте, Роман. Я не опоздала? – произносит девушка холодно и, мельком взглянув на него, сразу начинает рыться в модной замшевой сумочке.
– Здравствуйте, Даша! – наигранно весёлым голосом отвечает он. – Совсем даже не опоздали! Я тоже не люблю опаздывать, давно здесь... Присядем?»
Но Даша молча достаёт узкий конверт без надписи и протягивает недоумевающему парню.
– Это мне? Что-то случилось?
– Вам. Прочтёте после. Сама я не знаю, что там написано. – Она видит его одновременно и заинтригованную, и встревоженную физиономию. – А теперь… - прощайте!
И круто поворачивается к нему спиной, с намерением тут же уйти. У бедняги от такого буквального поворота глаза становятся на-амного больше.
– Куда вы, Даша? Что случилось?!
Но девушка решительно удаляется, цокая своей золушкиной обувкой.
– Даша! Да, что же это? Ну, постойте же! – обогнав, Роман преграждает той дорогу. – Нельзя же так… вот так, ничего не объяснив, уйти! Я что-то нехорошее сказал? Или сделал что?
Но Даша молчит, только грустно смотрит на него. Романа от этого передёргивает, словно от мороза. Чёрные кудри живописно шевелятся от легкого ветерка, но в потемневших стальных глазах шевелятся совсем не живописные: испуг и… догадка.
– Вы ничем не лучше Якубовского. Поэтому я и ухожу. Ни о какой йоге и речи быть не может.
– То есть как не лучше? Что ты, Даша такое говоришь?!
– Мы уже на «ты»?
– Простите! Но, простите, я вас так просто не отпущу – объяснитесь, чем же это я… подобен ему! Я должен это знать, слышите!
Роман потеряно вглядывается в строгое лицо девушки. И та не сразу, но всё же понимает, что ему действительно необходимо прояснить ситуацию. С минуту Даша собирается с мыслями.
– Хорошо. Мне сказали: то, чем вы занимаетесь – безусловное зло. Вы – опасный человек. Особенно опасный для женщин – не как обычный, простой сексуальный маньяк – ещё круче!
– Кто сказал тебе это?!
– Неважно. Вы меня поняли, Роман – теперь пропустите!
Но Роман и не думает уходить с тропинки.
– И... И в чём это… моя опасность заключается?
– Там наверняка всё написано. И можете только благодарить Бога, что я принесла вам это. От наших высших Гуру! А теперь – оставьте меня – вы сделали такой выбор, что дороги наши никогда не пересекутся. – Даша пытается обогнуть его. Но Роман, как-то непроизвольно и безвольно вытягивает шлагбаумом руку. Девушка может легко отстранить её, но почему-то останавливается.
– Не уходи... Ты нужна мне. И не только для занятий хатхой. Твой Бог ... Ведь не зря же Он так сделал, что мы сейчас тут, вдвоём. Что я один вышел за тобой из зала! Не уходи! Я...
Роман уже всем корпусом снова встаёт ей поперёк дороги. Он обнадёживающе улыбается, и во взоре его мечутся деятельные искры. И – это хорошо видно, как меняются к лучшему глаза и у Даши. Но только они: лицо её по-прежнему строгое и бескомпромиссное.
– Дядя, дайте закурить! – раздаётся сбоку тонкий голос.
Рослая девочка лет десяти в пёстром грязном платьице с интересом разглядывает их взволнованные покрасневшие лица. Рядом с ней стоит постарше, но на целую голову ниже ростом подросток, угрюмого вида. В немыслимо объёмистых штанах с широкими лампасами и лейблом Wrangler.
– Даша, у тебя не найдётся, я свои дома оставил, – бросает вдруг Роман и вновь улыбается: по-детски – радостно и чисто.
– А я же бросила – забыл?! – та неожиданно подыгрывает ему.
И тоже улыбается – но не весело.
– А-а, – разочарованно тянет мальчик и дергает подружку за руку.
«Стиляги» отваливают не солоно хлебавши.
– Я не пойду туда больше – в школу каратэ. Никогда! Последние время и сам много думал над тем, чем занимаюсь. Ты – последняя капля. Считай, что я уже не каратист.
– Ты – как один знакомый моей бывшей одноклассницы! – слегка улыбается Даша. – Когда он стал к ней свататься, та высказала ему, что он пьяница, и чтоб приходил, когда пить бросит. Так он сразу заявил, что придёт завтра! В общем, если серьёзно, – она опять нахмурилась, – мне объяснили, что члены вашей организации являются либо настоящими фанатами, либо лгунами, либо теми и другими вместе. И то, что ты хочешь порвать с ней, возможно только сиюминутный каприз – в лучшем случае.
– Не веришь. Правильно – так и надо... А как же твое буддхи – интуиция? Твоя Анахата, сердечный центр – она тебе совсем ничего не говорит обо мне? Или тоже шепчет: «Не верь ему – он всего лишь бессовестный энергетический вурдалак и подлый провокатор?!
– Это не так, Роман. Если бы я лично так думала, я бы со страху вообще к тебе не подошла, послала бы письмо за червонец, вон хотя бы с тем мальчиком, – Даша говорит это искренне, глаз не отводит. Роман облегчённо вздыхает. Хочет сказать что-то, но девушка жестом останавливает его. – Довольно! Если я нужна тебе – найдёшь. Пусти меня!
Она требовательно крутит головкой и, обойдя на этот раз не смеющего больше препятствовать ей Романа, направляется к остановке.
– Но оставь хоть номер телефона, Даша! – кричит он ей вдогонку.
– Может, тебе и адрес назвать?! – она даже не оглядывается.
– Ладно, телепатией обойдусь!
Роман долгим взором провожает троллейбус и спешит назад, к скамеечке.
Нетерпеливо надрывает конверт – на развёрнутом тетрадном листке видны чёткие печатные буквы.
– Каждое слово на этом клочке бумаги словно прожгло меня насквозь – как тьму – сигарета!
«Роман! Опомнись! Твои занятия ведут к пробуждению великих, но страшных сил! Искусственная эрекция ведёт не к сердечному единению, а к запретному воровству энергии друг у друга и у Космоса. А это – падение, чего и желает тебе твой сансэй. Вернее, больше те, кто за ним стоит.
Насилие над природой – не твой путь. Всё должно быть естественно.
Если двое созданы друг для друга – это могучий рычаг духовного совершенствования. Такое бывает не часто и многократно ускоряет Путь.
Я принёс тебе величайшую новость – ты уже не один! Рычаг – в ваших руках! И, если вы не против, я буду вашим гуру: потому, что в вашей Любви есть истина. Берегите Её!
Я верю в вас.
Постарайся поскорее встретиться с Еленой Петровной.
Письмо лучше уничтожить.

Нарендранатх Ремо»
«Сколько я просидел там, не помню. Домой добрался лишь поздно вечером. И – напился. Водки. До «поросячьего визга» – первый и последний раз в жизни…».

5

Прошло 2 дня, выходных. Настал понедельник.
Особых дел у Марины в это время не было, и она то принималась переделывать уничтожающую рецензию на «Исповедь», написанную под горячую руку до этой серии – она уже убедилась, что сюжет и вправду становиться положительным. То пыталась довести до ума стихи.
– Сегодня поеду к тёте на день рождения. Но надо съездить и к отцу!
Последняя мысль стала доставать её с самого утра, хотя конкретных причин для этого не наблюдалось. Но странное беспокойство, родившееся в ней недавно ещё в субботу, словно гнало её в «Полипрост». Не сразу, но вскоре она осознала почему: ужасно хотелось увидеть Никиту. Он, наверное, звонил-приезжал к ней вечером, но она струсила, отключила связь и умотала в «Виллаж» к своему «бомонду». Прекрасно понимая, что просто развлечением в ресторане ей от «такого нахала» уже не отделаться... Ибо не захочет – сама! Никак не находя других поводов для визита на фирму, она даже разозлилась.
И вдруг её осенило: она же может отправиться к тёте на машине вместе с Никитой. Это было и практически очень даже кстати: в машину сядут и Ада с Надей. Срочно созвонившись, она предложила им новый вариант поездки – раньше они планировали на автобусе. Обе подруги были весьма удивлены её настойчивостью, а последний разговор об этом в кафе был достаточно неопределёнен. Тётку Марины, Полину Ивановну, которая жила в Люберцах они знали давно, любили и раньше не раз собирались вместе.
Специально для того, чтобы Юлий Владимирович наверняка дал для поездки машину, они отправилась к нему на маршрутке. По дороге Марина как бы невзначай описала подругам своего секьюрити и его «липучесть». Но те её не поняли: ну, понравилась ты бравому и воспитанному сержанту – так пользуйся этим. Для… разных целей! Такой прекрасный вариант… – только проверь водилу: не болтун ли? Или у тебя с Марком образцовая любовь?!
Отца Лена не застала – что было не в диковину. Люда доложила, что он уехал на какую-то деловую встречу. Затея срывалась. Одно только обнадёживало – то, что «Опель» стоял на своём месте. Правда, Никиту тоже сначала не было видно. И лишь минут через двадцать из центрального входа показалась его чуть прихрамывающая фигура. Увидя у своей машины Марину в окружении не менее симпатичных девушек, он приветливо помахал рукой и радостно заспешил ним.
– А точно – Есенин! Может, он и стихи пишет? Ты, подруга, спроси на всякий случай! – Успела хохотнуть Надя.
– Здравия желаю, Марина Юльевна! И вам, восхитительные девы, тоже! – сходу поприветствовал их «Есенин».
– Никита! – он по-пролетарски протянул широкую ладонь Аде.
Но когда та небрежно представила ему свои наманикюренные пальчики, «нахал» с великой учтивостью облобызал их. Чем Ада была весьма тронута.
Одета она была в шоколадную удлинённую блузу, расшитую крупными чёрными цветами, и брюки. На шее у неё – «для писка» – красовались макраме с камушками. Гардеробщицы таким дамам обычно кричат вслед: «Девушка, оставьте пальто – вы же в театре!»
– Для кого это она так вырядилась?! И с фенечками она явно погорячилась – эта подростковая мишура годится только к джинсухе. – Мысленно плюнула Марина.
С Надей, одетой попроще – в широкие джинсы и объёмистую рубашку хищной – ну вся в леопарде! – расцветки поздоровкаться у Никиты получилось более прямолинейно – учтивым поклоном. И, тоже с завидным успехом.
«Гад! Паяц!», – чуть было не вырвалось наружу у зачинательницы столь многообещающего мероприятия.
– Ну, а с вами, хозяйка, я уже поздоровался по-свойски – чего там!
Марина сдержалась. Только дружески кивнула. Сквозь зубы.
– Девочки, у вас какие-то проблемы? Чем могу – помогу!
– Никита, мы ждём Юлия Владимировича. Ты за ним сейчас не поедешь случайно? – стала прояснять ситуацию Марина.
– Нет, он ничего не говорил.
– Тогда, Никита, может, отвезёшь нас в одно место. В Люберцы – на перекладных так не хочется!
– Хорошо! Схожу только в офис, уведомлю Палыча. А вы устраивайтесь пока, – начал он радушно размещать обрадованных девушек по сиденьям. Марину, конечно, почтительно усадил спереди.
– Нормальный парень, хроменький только! Зато собой не дурён и не хам! Чего ты к нему придираешься, – проводила Никиту взглядом Надя, – если и пристаёт, то разве это беда? Уж тебе всегда его можно поставить на место – это первое... По-моему, хуже, если не обращают внимания! Адик, глянь: да она, кажется, только притворяется, что он достал её! – Заметила она необычный блеск в глазах подруги. – Он ей нравиться, водила этот, ей богу!
– Я это сразу поняла – ещё в «Газели»! – ответила та, с улыбкой наблюдая за метаморфозами Марининой физиономии.
– Я вас зачем позвала? Чтоб вы… поехали со мной к тёте Поле! Подруги называются. Только попробуйте сказать что-нибудь подобное в его присутствии! – вспылила интриганка.
– Мариша, мы молчим! И пощупаем его – раз ты этого так хочешь. А вот и Никита – лёгок на помине. Смотрите, он нам попить несёт! Какой заботливый!!
И, действительно, в одной руке у догадливого шофёра зеленела полуторалитровая бутылка содовой, в другой – набор стаканчиков. Подруги, нещадно хваля благодетеля, дружно налегли на газировку.
– Какая этой осенью погода изумительная! – поглядывая по сторонам, бросила Ада, когда они вырвались, наконец, из капканов автомобильных пробок и выехали за город.
– А почему у тебя, Никита, тут всё перечёркано, в журнале?
Она с недоумением завертела «МК-бульвар», валявшийся за задним сиденьем.
– Так… Привычка отчёркивать всё ценное. Даже не знаю, с каких пор завелась. Сейчас мне это очень помогает... Чистая книга для меня – как неплодоносящая смоковница! – В своей странной манере говорить, не излагая ничего определённого, ответил Никита.
– Но для чего? Так обычно писатели поступают. Пишешь, что ли?
Никита быстро развернулся и стрельнул в Аду удивлёнными глазами:
– Пишу, Ада. Тексты к песням, я уже говорил Марине… Вернее сказать – писал.
Та, высоко подняв брови, обменялась с соседкой выразительным взглядом. И улыбнулась, выказав милую ямочку на бледной щёчке.
– Почему – «писал»? Работа мешает? – Ада была заинтригована.
– Нет. Женщина. Только правильнее будет – не помогает.
– Интересно! Какая, если не секрет?
– Не могу знать! В смысле – не знаю, кто она. Не знаком пока.
Ада снова перебросилась с Надей взглядом – уже вопросительно.
– Ну, оригинал! Ты уж объясни нам, недалёким бабам: что сие значит? – возмутилась последняя.
Никита усмехнулся.
– Не оплодотворяет меня никто из вас, женщин – вот я и в творческом неглиже!
– То есть?
– Почему-то считается, что только мужчина это делает. И это вроде как верно – плод или плоды его налицо. В смысле – дети. А то, что женщина тоже оплодотворяет мужчину – этот момент как-то не замечается. Большинством. В смысле оплодотворяет дух его, идеи, фантазию. Позднышев был прав, что мы всё делаем ради женщин. Это так, но совсем в другом смысле. Женщины как бы проявляют себя в нашем мужском творчестве: идейно и интуитивно. Chercher la fame! И наоборот, духовное творчество женщины идёт от мужчины. И за всем этим стоит их любовь. Её величества Любви – энергия.
В наступившей тишине было слышно только шорох от проезжающих автомобилей.
– У Петра Успенского есть нечто похожее, – отстраненно произнесла Марина и как-то тревожно покосилась на Никиту. Что-то от подраненной птицы было в её неестественно прильнувшем к двери корпусе. Что и отметили тут же подруги. Но среагировали по-разному: лицо Ады стало очень серьёзным, а Надя начала мягко улыбаться.
– И у Успенского есть, и у индусских шактов – истина безымянна! – продолжил водила. – И для меня встаёт вопрос: не в том ли тайна ревности, что мужчина как творение любящей женщины – по сути, её собственность? И, наоборот.
– Это не про шактов ли наших доморощенных сейчас сериал идёт по НТВ? – с сарказмом спросила Ада.
Но ответа не дождалась. Никита, по-видимому, не расслышал её, или не захотел.
– Вот я и маюсь, савсэм одын! – Гортанно, по-кавказски, завершил он свою тираду, нажимая на тормоз.
Впереди на переезде краснел светофор, и они встали в конце целой вереницы автотранспорта. Внимание вояжёров за неимением лучшего привлекла крашенная брюнетка в несвежем красном платье. Загадочно улыбаясь, она, как на подиуме выразительно покачивая бёдрами, шествовала взад-вперед вдоль замерших автомобилей. Видимо, ожидая кого-то. И дождалась таки: из передней потрёпанной «Тойоты» вылез чёрно-кожаный дородный парень и, закурив, направился к скучающей особе.
Никита призывно оглянулся на Надю с Адой и, наклонившись к Марине, насмешливо произнёс, имея ввиду сладкую парочку.
– Он: «Девушка, а как вас зовут?». Она: «Смотря куда!»
Подруги понимающе рассмеялись. И занялись детальным наблюдением за развитием «приобочных» отношений. Одна шутка сменяла другую. Посыпались и сальные анекдоты.
– Даю вопрос, на засыпку: отделима ли физическая близость от близости душевной? По-другому: является ли торговля телом и торговля душой единым, одновременным процессом? И если да, то не наносят ли себе развитые люди, страшный вред, совокупляясь, где и с кем ни попадя? Разменивая, как говорится, миллион на копейки!
Никита; якобы ни к кому не обращался конкретно, но Марину всю передёрнуло – будто её током ударило. И беспомощно оглянулась – чтобы увидеть укоризненно выпяченные губы согласно покачивающихся физий.
– Шлагбаум уже открылся – поехали! – скомандовала она нервно.
– Понял! – Повернулся ключ зажигания.
Марина тем временем стала перебирать многочисленные аудиокассеты; сперва неторопливо, потом с нетерпением. Но вот она с досадой водворила на место последнюю.
– Где она? – просяще повернулась к Никите, губы которого нет-нет да разъезжались в довольной улыбке.
– Марина, я два раза на грабли наступать не люблю.
– Жаль. Ты пел очень даже неплохо. Правда! Прошу тебя принеси её. Ну, пусть только для одной меня. Обещай!
– Когда повезу тебя, как обещал – обязательно! Не раньше.
– Мы же договорились...
– Мариша, поставь что-нибудь повеселее! Есть у него такие? – бесцеремонно вмешалась Надя.
Но в ту же секунду раздалась иная музыка – из поясного мобильника Никиты.
– Слушаю. Понятно. Буду через минут сорок, Юлий Владимирович – нормально?
Девушки поморщились – они надеялись, что Никита составит им компанию.
– Не волнуйтесь дорогие дамы, я за вами обязательно заеду после работы – город этот с сюрпризами: советую меня дождаться.
– Если что, я позвоню тебе после семи. – Марина благодарно тронула его локоть.
– А в щёчку?
– Да пожалуйста! – быстро и якобы непринуждённо чмокнула его хозяйка.
Вскоре они грязными дворами подъехали к старой белой пятиэтажке; девушки вылезли из машины и хором помахали Никите ручками.
Когда, они, весьма хорошие, объевшиеся и напевшиеся, вывалились из подъезда, было часов десять вечера. Расторопно усадив девушек по местам, Никита настроился на волну «Европы плюс», и «Опель», полоснув по двору фарами, тронулся в обратную сторону.
Какое-то время компания просто созерцала огни автострады, слушая последние «горячие десятки». Никита с усмешкой покачивал головой – в салоне стояло такое амбре из смеси вин и духов, что он, похоже, тоже захмелел. Временами, поглядывая на раскрасневшуюся хозяйку; она же отвечала ему прелестным и томным взором.
– Хотите историю? – нарушил он затянувшееся молчание, убавив громкость.
– О себе хочешь поведать? – сразу заинтересовалась Ада.
– Считайте, как хотите. Только просьба – не перебивать.
– Замётано!
– Сие была чистая правда!

«В этот памятный субботний день в Москве стояла страшная жара. Как и в предыдущие две недели. И все, кто только мог, постарались открыться от него за город – в спасительную зелень пригородной зоны.
Родители Димы Граблина дачи не имели и сидели дома, благо окна выходили на теневую сторону. Как обычно, они через каждые полчаса попивали чай и читали всевозможную заумную периодику. Отпуск отцу полагался только в следующем месяце.
Дима не выдержал. Сдача очередной сессии – он учился в МИФИ – его настолько вымотала, что торчать в четырех стенах сегодня не было никаких сил; хотелось простора, тишины, водоема – одновременно. Но, малообщительный, он не имел подходящей компании, чтобы вместе с ней провести уик-энд где-нибудь в лесу или на речке. А единственный друг уехал с семьей к далёкому морю.
– А пойду-ка я в парк Горького! Там сейчас народу много быть не должно – может, искупаюсь где-нибудь! – решил он и, повеселев, налегке – без надоевшей сумки – отправился туда на метро, до станции «Октябрьская», чтобы идти было поближе. Уже через двадцать минут выскочил из полупустого вагона-парилки и торопливо зашагал по раскаленному асфальту вниз, к главному входу.
Действительно, в многолюдном обычно ЦПКиО было непривычно пусто. Дима сразу свернул налево – к небольшому искусственному пруду, взял напрокат прогулочную лодку с веслами и принялся бороздить спокойную поверхность. Рядом плавала еще одна лодка с двумя похожими, – очевидно, сестрами – девушками, о чем-то оживленно беседующими. На него они не обращали никакого внимания: слишком маленький и худенький, в обыкновенных черных очках, придававших ему заурядно-интеллигентный вид.
С женщинами Диме не везло хронически. Серьезный, начитанный и молчаливый, он был, вдобавок к не слишком жалуемым слабым полом качествам, не в меру стеснительным юношей. Понятно, что никак не способствовало его упорным и давним поискам той Прекрасной девы, которой предстояло – вне всякого сомнения – вот-вот появиться на мечтательном горизонте. Бары, дискотеки и тому подобные места Дима почти не посещал, воспитанный в определенных правилах добропорядочного московского семейства.
Вскоре, однако, полновластвующее на открытом пространстве солнце буквально выгнало всех троих и с пруда; купаться же в нём, таком соблазнительно прохладном, категорически запрещалось.
Дима покрутился у многочисленных ларьков, купил мороженое и побыстрее углубился в листву ближайшей аллеи. Рассчитывая найти скамейку, чтобы спокойно поесть сливочной ледышки, так приятно успокаивающей натертую веслом руку.
И, вдруг – он увидел… Её! Красивая, стройная, Она, словно позируя ему, стояла на оштукатуренном бетонном кубе и взирала оттуда королевой спорта! С эстафетной палочкой, одетая в белые трусы и майку, которые продолжали загорелые ноги.
На несколько бледном лице незнакомки появилась чудесная улыбка, и свободной рукой она неожиданно поприветствовала его. Дима смутился. Спортом он занимался мало, только в требуемых вузом рамках – ему стало не по себе – будто она уже пригласила его на затяжную пробежку. И, все-таки, был несказанно рад, встретив её здесь, сейчас, когда их знакомству – он так и не отважился подойти – никто не мешает. Но Дима ошибся.
Покосившись, на всякий случай, он заметил, совсем рядом, еще одну фигуру, мускулистую и гораздо более высокую, мужскую, ничего хорошего не предвещающую.
То был футболист. Он тоже, сверху, с пренебрежением, глянул на неказистого студента; его топорные, щербатые черты будто говорили: «Ну, куда тебе, малый!» И, демонстрируя свои игровые способности, запустил в небо серый мяч. Фантастически высоко. Незнакомка восхищенно проследила за его полетом и снова – снисходительно – посмотрела на будущего инженера, возможно, простого.
Дима стоял, как оплеванный. Сразу поняв, что ему ничего не светит. Хотел повернуться и уйти, но не смог – ноги, словно приросли к пыльной тропинке.
«Опять не вышло... Такая блондинка!» – Удручённо подумал бедняга, исподлобья глядя на атлетов.
– Он что уставился на них – стоит, как вкопанный! Перегрелся, что ли?!
– Да, тише ты! – Донеслись до Димы знакомые голоса.
Оглянувшись, он увидел тех самых сестричек, с которыми недавно катался на лодке и потом опять – очумело – вгляделся в спортсменов. Энергично тряхнул головой. Поражённый до самых корней мозга.
– У меня, кажется, действительно, крыша поехала! – Усмехнулся он про себя, и, облегченно вздохнув, побрел прочь, наискось. К одинокой скамье, расположенной метрах в пяти от двух культмассовых скульптур, времен шестидесятых – годов славного советского прошлого»

– Это ты нам про себя, рассказал что ли?!
– А-а, – понимайте, как хотите!

* * *
На этот раз Куати пришла первой. И видимо давно: на столе покрытом бежевой скатертью, пышной бардовой копной возвышались крупные розы. Под ними грудились красные яблоки на большой, кирпичного цвета тарелке. И, в довершение этому, большая тёмная бутыль вина подле любимого оранжевого перца! Сей оживший натюрморт, произвел на подуставшего за день Никиту, ну, неизгладимое впечатление.
Но мало того, сильный запах каких-то благовоний (Куати любила возжигать их, скупая пачками в мелких специализированных лавках), ударил ему в ноздри и замутил на минуту сознание. А негромкие стоны ситара, скрипки на фоне утробных раскатов индийских тамбуринов вызвали странные бодрящие чувства. Причём, все это скромное великолепие окутывала таинственная тьма, которую разгоняла ровным пурпуром лишь самодельная лампа с касторовым маслом – на старинном комоде, у старинного же зеркала.
– Пришел!
– Прости, не ждал тебя сегодня!.. Чего-нибудь не хватает – так я мигом!
– Всё есть. Куда – куда за стол! Марш в ванную сначала – примешь душ.
– Это ещё зачем – я утром мылся!
– Мне повторить?! И чтоб душ был холодный!
– Понял.
Когда оживившийся, порозовевший, в белом махровом халате, Никита вернулся в комнату, его ждал ещё один приятный сюрприз.
Куати, едва он пригубил вина, потащила его к кровати. И, содрав халат, принялась массировать. Энергично так и умело. Впрочем, она и раньше это делала, но то всегда было менее напористо. Затем принялась намазывать чем-то маслянистым. Наконец, она заставила своего озадаченного мачо проделать несколько упражнений на гибкость.
Пока, послушно изогнувшись «рыбой», Никита натужно соображал, что всё это значит, подруга начала танцевать, знаками подзывая к себе. Но, Никита, заворожённый её вращающимся обнажённым животом – она никогда ещё не танцевала при нём – никак не шёл, не понимая как ему двигаться. Тогда Куати, улыбнувшись, бросила свои индийские па и протянула к кавалеру руку, блеснув золотом колец и браслета. Однако, европейского танго под такой азиатский джаз у них не получилось. Зато появилось чувство удвоенной гармонии.
Потом Куати усадила любовника и уселась сама, скрестив ноги. И начала делать теперь уже дыхательную гимнастику, попеременно разными ноздрями. После чего… запела. Без слов. Протяжно так, закрыв рот и вибрируя нёбом. Музыка на сей раз, для её контральто подошла кстати.
– И ты давай пой!
– Так нет же слов!
– Пой, говорю!
«Пение» оказалось довольно продолжительным.
– Неси теперь меня на кровать – на подушку! – скомандовала капризница. – И закутай вон в ту алую шаль, которую я принесла – видишь на столе?
Никита уже ничему не удивлялся. Он вдруг подумал, что Куати затеяла это мистическое действо потому, что решила, что пришло его время. А раньше… - раньше она только готовила его к наступившему часу. Постепенно, из раза в раз, из месяца в месяц. И что это связано, наверное, с появлением на горизонте Марины!
Вскоре всё оказалось правдой.
– Представь теперь, что я богиня – самая прекрасная во всей вселенной! – Куати расходилась всё больше. – Что я самая верная заботливая и мудрая! Намажь-ка руки маслом вон из того розового флакончика и помассируй мне ступни, пожалуйста. Да не так грубо – я же твоя богиня! И, разомни мне получше большие пальцы.
Далее вообще началось такое! О чём, однако, следует умолчать – дабы не искушать девоозабоченных и не травмировать слабонервных!

* * *
На этот раз Роман находится у себя в квартире. Сидит один за столом на кухне, пьёт чай с пряниками. Наверное, уже поздно, так как он в одной белой майке и чёрных спортивных брюках, а за окном сумерки. Вид имеет довольный, мечтательный. Слушает расслабляющую музыку, негромко звучащую из старинного громкоговорителя. Временами то мечтательно улыбается каким-то воспоминаниям, то вглядывается в большую репродукцию с натюрмортом, висящую над холодильником.

Однако, поздний телефонный звонок бесцеремонно нарушает эту идиллию.
– Алло, Рома?
«Я сразу узнал голос сансэя. Уже две недели он не видел меня на занятиях и вот впервые позвонил мне. Лучше надо было самому это сделать, или даже зайти в зал объясниться. Я живо представил себе его жёсткий бобрик, стальные глаза – и мне сразу стало как-то не по себе. Что ждать мне от Школы? «Кто не с нами – тот против нас» – второе, что тогда пришло в мою голову».
– Да. Это я, Рома, сансэй.
– Однако, ты даёшь Рома! Заболел, что ли, воин?
– Да, нет... Тут такое дело... Короче: не хочу я больше заниматься каратэ. И не буду – никогда!
– Вот как?..
– Простите, но я не могу больше делать это. Спасибо вам за то, что в чём-то развили меня. Но есть ряд таких… умений, за которые я вам спасибо не скажу. Надеюсь, предателем меня ещё считать нельзя – главную инициацию я ещё не прошёл. Так что...
Роман произносит смысловые слова с нажимом, хотя это ему даётся с трудом.
– Да... Удивил ты меня – не то слово. Ты только не спеши – подумай ещё. Вообще – это не телефонный разговор. Давай-ка встретимся, Рома – объяснишь всё поконкретнее.
– Нет, Рав Арева. Я всё решил, вы меня знаете. Бог нам судья. Прощайте!
Он решительно кладёт трубку, тяжело вздыхает и поднимается с места. Долго отрешённо смотрит в пол и, вдруг мгновенно встав в боевую стойку и пронзительно выкрикнув: «Ха!», рассекает воздух вытянутыми «лодочкой» сомкнутыми пальцами.
Удовлетворённый, проходит в комнату, где в беспорядке валяются на полу большая телефонная книга, пачки каких-то журналов, линейка, блокнот, авторучка. Берёт в руку большую лупу и сосредоточенно склоняется над подробной картой Москвы.
На ней, в некоторых местах видны крупные крестики, и он со вздохом продолжает ставить новые.
Звонок в дверь нудит так неожиданно, что Роман вздрагивает. Морщась от досады, он поднимается с колен и торопливо направляется в прихожую. Загорается светильник, щёлкает замок.
На пороге стоит Нина. В лёгком намокшем сером плаще, с блестящими мокрыми волосами, она с укором смотрит на него и входить не торопится.
– Ты, Нина? – вырывается у Романа.
– Ты что, забыл – мы же собирались к Оле! На день ангела!
Роману стыдно. Он отводит глаза в сторону от искусно накрашенного личика не на шутку обиженной подруги. Удручённо щёлкает языком и разводит руками. Нина же с досадой поджимает губы.
– Совсем забыл! Прости, родная – тут такое дело...
– И какое же?!
– Вот сижу над картой... Надо найти кое-что. Сколько уже времени? Может, успеем?!
– Можешь не суетиться, Рома – уже опоздали. Какой ты оказывается, врунишка! Всё у тебя дела какие-то... Хоть бы когда рассказал что-нибудь, попросил о чём. Что, например, в карте ищешь такого, что забыл про меня?!
– Я смотрел на неё, и мне было плохо. Что будет с ней, когда она узнает правду... Было ужасно больно видеть её детские веснушки, слушать заботливые, милые своей пустяковостью речи. Нет, Нина не была дурочкой, но она была, к сожалению, как и многие домашние девчонки, слишком озабоченной по части своего будущего семейного устройства, слишком приземлённой, что ли. Слишком обыкновенной. Связно она могла поддержать разговоры в тусовке лишь об артистах да дизайне квартиры. То, что волновало меня, её волновало лишь в связи со мной. Чтобы быть в курсе моих интересов. И только.
– Человека ищу одного. Ничего, кроме имени и что занимается индийской йогой, не знаю. Он обещал мне помочь познакомить со своим гуру.
– Ну, Ромка, ты даёшь! С тобой точно не соскучишься! То каратэ, то йога... Ладно, давай вместе поищем.
Бедняжка успокоилась, простила своего непутёвого, но такого пленительно кудрявого одноклассника и теперь с готовностью ожидает руководящих указаний. Однако, заметив, как вдруг нехорошо изменилось лицо кавалера, так и замирает в ожидании какой-нибудь новой каверзы.
– Прости, Нина, я один, поплотнее как-нибудь... Потом. А сейчас...
– Ну, тебя! Опять – «один»!
Нина почти кричит от очередной обиды, и белая кожа её на глазах приобретает нездоровый землистый оттенок. Бедняжка порывисто отворачивается, роняя – из самой глубины души:
– Я не могу так больше. Не могу! Почему, но почему меня любят только в постели? А?!
Но Роман не отвечает. Виновато смотрит в пол, кусая губы и понятно разводя руками. В наступившей тишине слышно только равнодушное тиканье настенных часов.
Но неожиданно лицо его озаряет непроизвольная детская улыбка. Роман даже голову склонил набок, будто любуясь кем-то. И даже губы шевелятся, безмолвно произнося слова... Подруга пристально вглядывается в явно находящегося где-то в другом месте парня, и без того не маленькие тёмные глаза её становятся всё больше и больше. Кажется, девушка начала о чём-то догадываться: скорбная складка сжавшегося до нитки рта и бессильно округлившиеся плечи наглядно свидетельствуют об этом.
Но Роман, уже вернувшийся обратно и понуро наблюдающий за этими переменами, буквально добивает её схожими словами. Как больную лань санитар леса – чтоб не мучалась.
– И я хочу, Нина. Не меньше тебя! Я тоже хочу любить не только в постели! И – особенно с позапрошлой недели. Да, ты правильно думаешь: она – её зовут Даша – пока даже не знает, насколько нужна мне. Но что нужна – уже слышала. И не отвергла. Значит – ждёт... Прости, прости меня! Ради Бога, если сможешь!
Но ответом ему служит… сутулая беспомощная спина, медленно и безропотно исчезающая в дверном проёме. И, по-видимому, навсегда.

Картина меняется. Роман энергично шагает по бульвару к станции метро – по виду впереди серого широкоформатного здания - «Севастопольская». Брови его насуплены, он весь погружён в себя. Совсем не обращает внимания на редких прохожих, хотя нет-нет да натыкается на кого-нибудь из них, досадливо извиняясь. В руках у него карта столицы: значит, он всё ещё ищет Дашу.
Ему остаётся пройти до павильона совсем небольшое расстояние, но неожиданно к нему подбегает какой-то чёрный кобель среднего размера. Экстерьер «дворянина», мягко говоря, ужасен. То ли он недавно неуёмно развлекался соответственно с «дворянкой» в непролазных кустах, то ли принял за ванну мелкую лужу – и где только он сумел выискать её в такую сушь? – но причёску его можно смело назвать эксклюзивно женской, типа «нас бомбили – я спаслася!». В всклокоченных прядях шерсти четвероногого бомжа виднеются и грязные травинки, и обгорелые спички, и другая подобная всячина. Но, надо отдать должное, пёс смахивает на пуми, и если бы его основательно прополоскать в ванне, возможно, он для кого-то и сгодился.
Однако, Роман иного мнения. Чистые голубые – по последнему крику – джинсы, понятно, могли стать совсем иными, если бы незваный друг человеков лишь прикоснулся к ним; а он, похоже, норовит действительно познакомиться «поплотнее»! И к тому же, непонятливый какой собак оказался: Роман его уже самыми «ласковыми» эпитетами величает, категорически уговаривая идти туда-то своей дорогой. Но псина не то что не отстаёт, а даже теперь пытается в отместку цапнуть соответственно пониже спины, демонстрируя вполне приличные клычки, жёлтыми от матёрого возраста. И голос стал подавать не по габаритам низкий, серьёзный – а до этого молчал, как воспитанный.
«Я тогда разозлился не на шутку. Настроение было, надо сказать, паршивое – впустую потерял целый день – но до встречи с этой собакой я был вполне коммуникабельный. Будто подменили меня, когда она появилась. Ненормальное, совершенно не свойственное мне раздражение распалилось внутри, застилая разум ядовитым дымом. И, что ещё надолго запомнилось: необычно спокойный холодный взгляд пса, никак не вяжущийся с его оголтелыми наскоками на меня. Было в нём что-то одновременно вызывающее, бесовское... Никому, даже, как говориться врагу, я бы не пожелал такого общения с этаким братом меньшим!».
Роман пару раз кидает в пса кусочками асфальта, но тот, вконец обиженный, сверкая багряными глазами, ловко уворачивается и с каждой атакой подбирается всё ближе и ближе.
– Ты чего собачку дразнишь?
Властный мужской голос раздаётся у Романа за спиной, именно в тот момент, когда он опять замахивается на косматую бестию. И прежде, чем он обернулся, «собачка» ретируется, как по команде туда, откуда возникла; оставив неласкового знакомого в компании с … двумя милиционерами.
Тот, кто спрашивает – худенький, невысокий, старший сержант. Второй – совсем молодой, но крупный и массивный – рядовой, его напарник; очевидно, это их патрулируемый участок. Оба в обычной своей ментовской мышиной форме, к тому же грязноватой и скверно выглаженной.
Сержант – ему лет двадцать пять – смотрит неприветливо; не выспался, наверное. Физиономия у него бледная, реденькие усики только портят и без того заурядную внешность.
– Почему, повторяю, над животным издеваешься? Язык проглотил, что ли?!
– А почему вы мне тыкаете? Я не бродяга какой-нибудь. И ничего такого не сделал, она первая ко мне пристала!
– Значит, выпил. Поэтому попридержи язык. Где живёшь?
– В Южном Бутове. И я совсем не пьяный, могу дунуть в трубку, если надо!
Роман вспотел, глядит и огрызается зло, совершенно напрасно самоуверенно плюётся в сторону. И, хотя уставшее лицо сержанта внешне невозмутимо, чувствуется, что такое поведение молодого стиляги ему очень не нравится. Плотный напарник его молчит, но весь так и напружинился, поглядывая то на нарушителя порядка, то на старшого.
– Дунешь, дунешь... Документы есть?
– Документы?..
Роман начинает нетерпеливо шарить в карманах.
– Чёрт, паспорт забыл! А что я, собственно, такого сделал? Кому помешал?! Развелось собак – днём пройти нельзя!
– Пройдёмте.
– Куда?!
– В отделение, разумеется.
– Не пойду я никуда – к вам только попади!
Блюститель порядка, криво усмехаясь, делает знак головой коллеге, и тот тоже, злорадно раздвигая толстые губы на круглом лице, проворно становиться у Романа сбоку, справа, беря его под руку.
– Пройдёмте!
Но тот резко отстраняется, освобождая локоть.
– Да не пойду я никуда! Вы что, совсем оборзели? В кутузку бедного студента – ни за что!
– Так, сопротивление при исполнении?! Ну, ты пожалеешь, сопляк! Серёга, держи его крепче!
– Будет сделано!
И Серёга снова, но уже совсем грубо хватает Романа за руку.
– Мужики, кончайте, отпустите по-хорошему! А то пожалеете – за слова отвечаю!
Но сержант, удивлённо подняв тонкие брови, достаёт из футляра серую исцарапанную рацию и, отвернувшись, флегматично докладывает, вероятно, дежурному:
– Михалыч, подъезжай к метро. Тут задержали одного студеоуса-психа. Хамит, сопляк, идти не хочет! Рули поскорее.
Однако шум и пронзительный крик напарника за спиной заставляют его быстро обернуться. То, что он видит, его натурально передёргивает в лице.
Серёга, скорчив страдальчески рожу, стоит в неестественной позе с заломленной назад рукой, а задержанный, захватив его кисть всего одной рукой смотрит на сержанта с укором и недвусмысленной угрозой. Болевой залом явно из дзю-дзюцу. Роман чуть меняет положение захвата, и незадачливый милиционер снова вопит от нестерпимой боли.
– Ты что, сука!
Сержанта словно подменили: одним прыжком он оказывается рядом с задержанным, и в следующее мгновение его тяжелый форменный ботинок летит тому в голову. Но Роман, уже отпустивший пленника и теперь низко присевший и, крутанувшись юлой, как в танце – подсекает менту опорную ногу. И тот падает – навзничь; с размаху ударившись затылком об асфальт. Даже в спортзале такое падение имело бы плачевные последствия... Видно, поэтому страж порядка так и остаётся недвижим.
Тем временем, Серёга выхватывает телескопическую дубинку и отмашистыми ударами пытается достать хулигана. Роман же, проявляя особую изворотливость, опять таки, улучив момент, заламывает противнику руку, заставляя лечь на землю. Вокруг уже собрались несколько зевак. Они по-разному смотрят на матерящегося, грозящего всеми карами милиционера своему мучителю. Одни с явным сочувствием, другие с возмущением.
– Руки! Вверх руки! И отошёл в сторону, к дереву – быстро! И встал лицом к нему. И только попробуй шевельнуться, паразит!
Роман слишком поздно замечает ещё одного «фараона», вылезающего из только что подъехавшего милицейского «Газика». И в руках у последнего «макаров», короткое дуло которого метров с пяти жутким чёрным глазом смотрит ему прямо в лоб. И не остаётся ничего другого, как прислониться грудью к тополю, сложив кисти на затылке.
Он не видит, как прибывший вовремя патрульный помогает встать Серёге, как тот потом ведёт держащегося за голову сержанта в машину.
Но вот Серёга возвращается, защёлкивает Роману наручники на запястьях, заталкивает в заднюю дверь серого «Газика».
Когда под улюлюканье толпы ментовский «бобик» трогается с места, Роман через заднюю решётку замечает злосчастного кобелини. Тот смирно сидит на углу дома и внимательно наблюдает за происходящим. Но всё же – из-за приличного расстояния между ними – не видит выражения его морды. Она напоминает чем-то заросшую злорадную харю знаменитого мутанта Шарикова, когда тот торжествовал при посещении квартиры профессора Преображенского домоуправом Швондером со товарищи – на предмет раздела жилплощади. Что-то действительно чересчур разумное для собаки, но не человеческое, а действительно дьявольское, светится в её непромытых красных глазках.
Так, паинькой, скромно и выдержанно, пёс долго следит за машиной, пока та не исчезает за поворотом. После чего, сразу же, с довольным видом встряхнувшись, не спеша трусит куда-то по своим собачьим делам.
6

Подойдя к телефону Марина, вздохнув, набрала номер сценариста. Это она делала уже раз десятый, то утром, то днём, то вечером, но всегда безрезультатно – никто никогда не подходил. Она уже стала сомневаться в правильности написания цифр, но вдруг – трубку подняли!
– Алле! Слушаю!
Жизнерадостный тембр ободрил Марину.
– Чибисов Игорь Васильевич? Я по поводу вашего сценария...
– Ах, это опять вы! Девушка, я же сказал вам: сценарий писал не я. Что меня попросили его пристроить, заплатили деньги. Я, кстати, его даже не прочитал по-нормальному. И не надо мне угрожать, – не знаю я того типа – первый раз видел. Имя? Роман. Кудрявый такой... Ещё раз позвоните, обращусь в соответствующие органы. Ещё вопросы есть? Хотя – бесполезно: добавить больше ничего не могу – я всё вам в четверг сказал.
Марина лихорадочно соображала, что сказать. То, что звонила до этого не она, она сообщать не захотела. Но надо было как-то соответствовать.
– А гонорар вы уже получили?
– Нет. Роман мне дал номер банковского счёта. Если вы такие крутые, сами можете по нему на него выйти. А я – простой музыкант, бедный, как вошь. Ни где, как говориться, не состою, не участвовал и т. д. Записывать будете?
– Да, пожалуйста, – растерялась Марина, но цифры записала.
– Так я всё сказал – абсолютно; прошу вас меня больше не беспокоить! Чибисов повесил трубку.
– Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! Приехали, что называется! Неужели Чибисову звонила та самая Злата?! Получается, что фильм и правда основан на дневниковых записях. А раз так упорно ищут сценариста, он, наверное, действительно разоблачает этих мразей. Никита прав – спешу я с критикой. А надо бы, может, наоборот – помочь автору. Но кто ещё знает про эту Ахарату? Володя?..
Марина набрала новые цифры.
– Вов, привет, это Марина!
– Марина! Ты где? Что-то случилось? – Володя был немало удивлён: телефон рабочий, обычно она звонила на дом, Наде.
– Ничего, не волнуйся. Просто ты мне очень нужен. Как дока! – Польстила она ему, для начала.
– Давай, что там у тебя? Минут десять могу пообщаться, пока шеф вышел.
– Ты «Исповедь вампира» смотришь?
– Смотрю – редко увидишь что-то серьёзное.
– А про Школу Ахараты знаешь что-нибудь? Интересно, она что, действительно существует?
– Существует. Но называется в действительности чуток не так. Ты статью о ней решила толкануть?
– Угадал. Но тут какие-то разборки пошли...
И Марина вкратце описала Володе возникшую ситуацию.
– Ты куда лезешь? Куда лезешь?! – Марина ясно представила его шевелящийся нос. – Сиди дома и пописывай! С чашкой кофе и Рыжиком своим на коленках! Интересно ей, видите ли!
Так вот. Эти люди шутить не любят. Им твоя любовь – понятие непонятное. Сила, энергия, воля – да! Въезжаешь? Ты, что же – думаешь, что сериалы про всякие там секретные материалы или неофициальные организации, которые что-то там творят оккультно-непонятное для профанов, – забавы взрослых чудаков и только? Что, если «нормальными» глазами ничего реального не видно в их практике и инициациях, – то это просто блеф с целью заманить к себе любопытных и отнять у них квартиры, деньги и прочее? Что борьба тёмных со светлыми сводиться только к борьбе «за сердца человеков» на уютном для нас расстоянии?
Володя разошёлся.
– А ты знаешь, что тысячелетия существуют специальные органы по физическому уничтожению зарвавшихся тёмных сущностей? Кажется, в «Полтергейсте» и еще где-то они чуток показаны.
Да, эти фильмы – предупреждение невеждам о том, что жизнь – это не только то, что видишь из окна своей кухни. Что борьба сил зла и добра – вовсе не метафора и происходит где-то там, где нас нет! Так вот, кое-что я тебе дам, как встретимся; заканчиваю – шёф пришёл. Ни в коем разе не ищи этого сценариста; пока Школа о тебе ничего не знает – можешь спать спокойно.
– Но я же никто – не член какого-то… эгрегора, ничего не знаю, ничего не умею...
– Пока не знаешь – да. Узнаешь, можешь начать действовать, станешь чётко белой или чётко чёрной. Это серость миллионов пассивных им не страшна. А ты человек пишущий. Значит, уже потенциально опасный. Любой светлый, если он неопытный, без эгрегорной крыши – удобная мишень. Всё. Пока.
Марина совсем расстроилась.
– И что мне теперь делать? – Закуковала в «полной» безнадёге. Почти наверняка зная, что поможет только Никита. Один. К которому обращаться она не станет. Почему – понятно!

– Какой очаровашка! Неужели на улице подобрала?! Такого Рыжика даже на «птичке» ещё поискать нужно! Говоришь, как раз в день знакомства с Никитой нашла его? Поверь моему опыту – это знак! – На вытянутых руках разглядывала котёнка Ада. Она только что вошла в квартиру Марины, предварительно позвонив ей по телефону.
– А где Толик? – Улыбнулась та, зная суеверность подруги, но не стала уточнять, что же это за знак, о чём потом весьма пожалела.
– Он позже подойдёт – опять в книжном отделе застрял; его оттуда трактором только вытащишь! Твою статью о Соловьёве и Анне Шмидт прочитал – ищет литературу по поводу.
– Как твоя Леночка, ангина прошла полностью?
– Да, уже совсем. – Ада шутливо постучала по косяку и трижды сплюнула. – Ты бы Мариша сама могла бы глянуть – совсем нас забыла. – Бросила она, проходя из прихожей в комнату.
Марина виновато развела руками: годовалую дочку Ады она не видела уже больше месяца.
– Бедняжка! Что – так и живёшь одна? А кто Юлия Владимировича кормит? Не жалко тебе родителя? А скука тебя не заела? Ах, да – ты у нас вся теперь в поисках вечной любви!
– Кто ищет – тот найдёт! – весело парировала «укол» хозяйка.
– Какая-то ты сегодня необычная, Мариша – давно такой не была! Как я рада этому! А то стала сама на себя не похожа последнее время... Скажи: как там Марк поживает? Тоже – совсем пропал со своим бизнесом. До свадьбы чтобы зашли к нам!
Последняя фраза была произнесена с подтекстом.
– Зайдем, конечно. – Марина сделала вид, что ничего не заметила.
– Значит, особых перемен нет, – не сумела скрыть огорчения Ада. – Ты мне всё же скажи, если не секрет: почему ты, такая мудрая и принципиальная, выходишь за Марка? Пишешь вот о любви, а сама? Я просто не могу представить себе, зачем ты это делаешь. Ты же такая чистая, красивая – я не льщу, ты меня давно знаешь. Просто не понимаю и не пойму, наверное. Какой бы Толя у меня ни был: я любила, люблю и, наверное, ещё долго любить буду. А ты, ты же словно приносишь себя в жертву! Больно смотреть. И кому – мешку с деньгами, но ты же далеко не из бедных?
– Это так кажется, Адик. Дела у отца – ни к чёрту. «Полипрост» на грани полного банкротства. После Аркадия я поняла, что отец – единственный человек, кто меня любит, и которого люблю я. И я не допущу, чтобы он разорился. А Марк хороший. Меня любит по-настоящему.
– Вообще-то, – лукаво улыбнулась Марина, – если и выйду и спасу от краха отца, то рожать не собираюсь – сколько смогу. Я чувствую: что-то ещё должно произойти у меня в жизни хорошее! И – скоро! – Сверкнула глазами. – А может, я и ошибаюсь...
– Интересный у тебя способ решения проблемы, Мариш! И что значит «если»? Не юли, притворщица. Разве не помнишь, что сказал Никита по поводу продажи души? Никогда не поверю, что не помнишь. Это ведь очень важно.
Ты мне вот что объясни: по Соловьёву получается, что любой человек является эгоистом, потому что только себя считает самой главной личностью в мире. И тому есть причина: самоощущение себя изнутри.
Умом он понимает, что окружающие – тоже личности. Но только умом – своими верхними корками мозга. Но не чувствами. И его вины в том нет – так задумано... Правильно? Хорошо. Мы с Толиком одного только не поймём: когда именно человек выходит из этого проклятого «заколдованного круга эгоизма» – а значит, смерти. Когда он начинает «жить в другом», чувствует его, как себя, всем своим существом – изнутри? Только ли во время полового акта, когда он, извини за циничность, влезает буквально в шкуру другого? И чувствует «веяние нездешней радости»... Или и в другие, гораздо более долгие часы совместной жизни?
Тогда какая должна быть эта жизнь? Супружество, например, соловьёвцами критикуется в пух и прах, как средство только для продолжения жизни рода. В угоду смерти. Семья и бессмертие у них – вещи не совместные.
Никита сказал проще: соединение физическое есть вместе с тем и соединение духовное. Мысль изумительная! Простая до гениальности. Где он взял её? Правда, это тоже всего не объясняет. Впрочем, если мы все пока недоразвитые для пути бессмертия, какое это имеет значение! Но знать о таком единстве, чтобы душе не навредить – важно, согласись, любому. А вдруг и вправду твой любовник – вампир! Самый что ни на есть настоящий вамп, сосущий душу незаметно, без крови, и поэтому совсем не страшный, наоборот, может, даже очаровашка! Или как?
Марина понимающе кивнула.
– Твоя правда, Адик: какая сейчас любовь? Он увидел её на вечеринке, она его; понравились друг другу и – тут же или в следующий раз уже спят вместе. А уже через неделю – новые варианты. Это самое настоящее дробление любви. Единой и единственной, данной Богом может раз на всю жизнь – на жалкие крохи. Никита сказал это по-другому. Как эзотерик – по всему видно.
При донжуанстве вообще происходит растрата силы Эроса без всякого смысла. Только слияние с родной полярной половинкой может дать его. А смысл – в совершении Дела… – ну, ты знаешь.
Мы же все – пока только его несчастные части: мужская и женская. А где, какая из подходящих находится – решают, наверное, наверху! Это самое главное, на что может рассчитывать смертный ... А пока – пока мы все трясёмся, как бы сохранить пародию на красивую любовь. Посмотри вокруг! Голодные глаза почти у всех: и у замужних, и у незамужних; у преуспевающих и у лузеров; у богатеньких и у голодранцев. Причем, у тех, кто может себе позволить выбирать любовников, они тоже ничуть не удовлетворённее.
Если б ты знала, как я устала! Я как больная, шизонутая: меня мутит от одного вида несчастной любви. А она – в этом совершенном из всех миров – несчастна почти у всех. И у благородных, и у мерзавцев; у молоденьких и у стариков... Потому что за её прекрасным ликом видна Её мерзкая рожа. Её, её – Смерти. А где властвует Смерть – не может быть надолго ни истинной любви, ни настоящего счастья. Книги же, фильмы и рекламы за редким исключением только гипертрофируют страшнейшие уродства этого вдвоём одиночества.
Какое может быть счастье, если милое лицо теряет девственную свежесть, а из глаз уходит неподражаемая аура? Когда тускнеют чувства, и жалкие привычки сменяют искренние порывы.
Я тоже недоразвитая, но я не хочу как у всех! Не надо мне этого лав-эрзаца. Наелась уже – на всю жизнь оскомина!
Ада, согласно слушавшая пессимистический монолог подруги, вдруг разозлилась.
– Так что же теперь – не любить, как получается? Чего-то и кого-то ждать? Ждать, когда наступит время этих самых… совершенных форм любви? Ты хоть приблизительно можешь сказать, когда это случится? Вообще – мы что, все, скопом, сразу изменимся?!
Марина на это лишь снисходительно улыбнулась.
– Никита, например, – тебя, я вижу, интересует его мнение, – так не считает. Я поняла его так: даже соединение равных половинок – только лишь основное условие, для того, чтобы Любовь сделала своё Дело – сверхфизически переродила плоть. Он уверен, что есть люди, которые знают и другие условия.
– И что он и их знает?! Скажи! Не скажешь?.. Ну, хоть намекни!
– Что ты от меня хочешь? Я ему такая же, как ты!
– Не лги! Подруга называется. «Если и выйду!…». Да я с кем угодно могу поспорить, что пока Никита будет поблизости, Марку тебя не видать, как своих ушей! Или я ничего не смыслю в этих историях. И в тебе!
– Прости, Адик, но... Я не знаю, кто он, – Марина вздохнула. – Я только знаю, что интересна ему. Никогда не думала, что всё так будет... Времени с нашего знакомства прошло совсем немного, но как же он меня достал своими загадками! Никита сам удерживает меня: кроме анкетных данных, да того, что он драчун и песняр, ничего о нём не знаю. А уже хочет полной взаимности.
– Мариша, ты и вправду – спешишь. Ублажи его, сходи с ним куда-нибудь! Там и узнаешь, что и кто он – а иначе как?
– Тебе, семьи радетельнице только и надо, чтобы он поскорее затащил меня в постель!
– Дурацкое заключение. Сразу видно, о чём думаешь!
– Ты уверена?! Тогда, тогда...
В прихожей запиликал звонок.
– Это Толя! Пойду, кофе заварю. – Резво соскочила с кресла Марина, – Иди, встречай своего «философа»!

– А вот и я господа! Или, лучше – дамы! – Послышался из прихожей высокий холерический голос.
– Здравствуй, Толя! – Крикнула из кухни хозяйка. – Проходи пока в комнату – сейчас кофе будет!
– Угу!
– Опять накупил своих заумных книжек? А ну, показывай! – Принялась распекать Ада мужа.
– Нечего показывать – старьём одним торгуют!
Но Марина понимала, что деньги тут не причём – просто Адик не успевает за ним, частыми сменами его философской тематики, хотя и старается, и даже сама уже немало заразилась его «сумасбродством».
– Анекдотики свежие – а может и не свежие – не хотите послухать?
– Давай, давай!
– Вопрос: «Как надолго занять блондинку?» – Ответ: «Написать на обеих сторонах листа бумаги – «Читайте на обороте»»!
– Ещё вопрос: «А как занять блондинку на целый день?» – «Закрыть её в круглой комнате и сказать, чтобы стояла в углу»! – Толя многозначительно замолк.
Марина представила, как сейчас про себя реагирует его светловолосая супруга на эти обобщения.
– А о блондинах у тебя ничего не припасено? – Законно поинтересовалась она, выручая подругу.
– А нет таких!
– Так ты же блондин!
– Блондины-то есть, а анекдотов таких нет – и быть не может!
– Это ещё почему?
– Апостериори 28 так!
– Ты опять своими категориями людям голову морочишь?!
Ада, видимо, не нашла лучшего повода для компенсации слишком прозрачного намёка на свои ментальные способности. Она действительно временами была не то чтобы умная, а лучше сказать – умненькая. Или, ещё лучше – проницательная. Но это совсем не то, что «вредная», как бывают некоторые!
Крепкий кофе примирил всех. Смакуя его, «мыслители» глазели на Рыжика, который хоть и не пил благородного напитка, но тёрся о ноги – так, на всякий случай.
– Марин, я тут твою статью прочитал. В целом – нормально. Соловьёв, действительно, большой оригинал в этом вопросе. Но я что-то не понял – как в песне группы «Несчастный случай» – что же есть эта самая Вечная Женственность? Принцип или сущность.
Булгаков с Мережковским – за то, что эта Прекрасная Дама не может оставаться отвлечённой идеей, она неизбежно принимает конкретную чувственную форму. Что только через индивидуальную женщину мужчина может приобщиться к некоторым тайнам жизни. Что в женщине таится мудрость высшая, которая выше всякой математики и политики, например.
У самого Соловьёва Женственность – тоже несомненно нечто двоякое: Она и – «чистое ничто, потенция, пустота», «бездейственный образ в уме Божьем; Она же, с другой стороны, – живое духовное существо, которой можно писать «записки», назначать «свидания»! Он самолично, насколько я знаю, видел Её как «розовую тень» три раза: в девять лет, в Британском музее и в Египте, куда поехал по Её указке.
«София Урания»! «Вечная подруга!», видите ли! Не могу я так мыслить! Пусть я метафизик позорный – но не понятна мне эта предельная диалектика. Или запредельная, запредельная уму нормальному, логике?! Тогда есть хоть оправдание...
А, вообще, Марин, логику ещё никто не отменял, тут – либо бестелесный онтологический 29 принцип, либо живое существо. По закону этого самого,… «исключённого третьего». Я прав?
– Прав. Но это же высочайший уровень обобщения. Да ты сам знаешь, какой это уровень: Бог бесконечность или Сущность? Наверное, мы можем только ставить подобные вопросы. Своей статьёй я только и хотела подчеркнуть этот печальный момент. Но я очень надеюсь, что кто-то знает на них ответы, верю, что кто-то уже не спрашивает, а действует...
Все замолчали.
– Вообще-то, если бы Вечная Женственность назначила мне свидание, я бы не отказался! – Брякнул вдогонку Толя.
– А тебе бы, Марина, хотелось бы выскочить непременно за Вечную Мужественность!

7

– Роман Вепрев – на выход!
Властный громкий голос милиционера звучит как приговор.
Роман, беседующий с двумя небритыми парнями, удивлённо поднимается и идёт к обшарпанной двери, минуя по пути железные двухъярусные койки с сидячими или возлегающими на них представителями мужеского пола всех возрастов и сословий.
Он тоже небрит, волосы сальные; голубые джинсы стали серыми, пиджак мятый – он, наверное, так и спит в нём.
– Ко мне кто-то пришёл? – спрашивает он конвойного милиционера и тот согласно кивает.
Закрывает замок на КПЗ, затем ведёт Романа по неуютному, с синими стенами коридору до самого конца. Лица у обоих хмурые; Роман к тому же немного хромает и слегка морщится при каждом шаге.
«Меня избили. Сразу, как только привезли в отделение. Прошлись и спине, и по ногам, и по икрам – палкой их милицейской, резиновой. Хорошо хоть не по голове – чисто научились работать, профессионально. Почки я сумел немного защитить напряжёнными мышцами рук, и те были в синяках потом.
Бил Сергей, а сержант только наблюдал, сидя на стуле и делая грамотные замечания насчёт куда стегануть, чтоб побольнее. Руки у меня, конечно, были в наручниках, за спиной. Били прямо в кабинете – комната маленькая, тесная, особо не увернешься, да и стыдно как-то.
– Это тебе за борзость! Это тебе за базар конкретный! Это тебе – чтобы руки не распускал! И вежливым был студентом, культурным! – приговаривал Серёга на каждый удар, расставив пошире ноги для устойчивости. Хлестал, пока не выместил всю злость за своё фиаско».
Конвоир приводит арестанта в небольшую комнату, и тот сразу начинает с любопытством бегать по ней глазами.
И – натурально замирает от изумления: с полужёсткого стула с непередаваемой усмешкой на него взирает… Рав Арева! Несколько секунд бывшие соратники молча смотрят друг на друга. Молчание их красноречивей любых слов.
– Ну, что, воин, вдоволь навоевался? – произносит он вместо приветствия. – Ну, ты даёшь! Никак не ожидал от тебя такого! От кого, от кого – только не от тебя, Рома!
– Здравствуйте, Рав Арева! Но, как вы узнали – мама сообщила?
– Мать. Вчера. Вчера я приходил сюда тоже. Поговорили мы тут с майором. Мужик понятливый оказался, вообще-то... И с сержантом. У того, кстати, легкое сотрясение мозга. На больничном теперь. Натворил ты, дел, Рома!
– Я ни разу не ударил никого из них, только оборонялся! Сержант просто упал неудачно.
– После подсечки, а она – разве не удар?! Скажи спасибо, что он голову не раскроил себе! Другой совсем разговор у них с тобой был бы. Ну, да что теперь... Пойдём. Домой.
Сансэй направляется к двери, но, не слыша за собой шагов, оглядывается. Роман с недоумением смотрит на него, не сходя с места.
– Домой, говорю, идём. Совсем плохой стал, воин – плохо слышишь?
Но Роман по-прежнему неподвижен. Молчит, хлопая непонимающими глазами.
– Спрашиваешь, как я всё обустроил? По дороге расскажу. Школа никогда в беде не оставит. Ты же наш человек, Рома...

Девушки, сидящие в позе «лотоса» выглядят очень впечатляюще. И хоть по площади просторного спортзала они распределились неравномерно, всё равно – их прекрасные завидно гибкие тела создают картину единой и целеустремлённой группы. Напротив них, в таком же положении сидит наставница – коротко, по-спортивному стриженная фигуристая брюнетка в синем спортивном костюме.

А вот и Даша, тоже замершая с закрытыми глазами в самом углу. На лице её лежит совершенное спокойствие; и если бы не чёрное шёлковое гимнастическое трико и собранные в пучок на макушке волосы, её можно было бы принять за какую-нибудь медитирующую кришнаитку или буддистку. Мерное, глубокое дыхание чуть поднимает аккуратную грудь, рот чуть приоткрыт, круглые щёки немного отвисли – такие характерные признаки свидетельствуют даже для дилетанта в раджа-йоге о довольно глубоком погружении духа в бездны личного микрокосма30 .
«Современный западный психолог-материалист, как выразился один из столпов практической философии, может только сидеть в ученической позе перед адептом Востока и просто слушать, слушать... Невероятный по фантастичности и конкретности рассказ о строении и метаморфозах человеческой души. Скромно и молча, забыв многие из своих надуманных квазинаучных терминов. Постепенно понимая, что удел науки – плестись в хвосте эзотерики».
Так считает Роман, стоящий у входа; он зачарованно смотрит на Дашу восторженными глазами; и, вероятно, давно. Нетерпения не проявляет, напротив, в представившееся время, видимо, желает ощутить духовную атмосферу этого зала, где ему, возможно, суждено приобщиться к пути Раджи. Его голубые джинсы на сей раз образцово чисты, парусиновая курточка выглажена; умыт, выбрит, причёсан, если так можно сказать про непослушную роскошную шевелюру. Он, безусловно, хочет произвести впечатление на новую подругу, которая его еще не видит, иначе бы так спокойно не сидела.
Походит еще какое-то время, прежде чем Даша медленно открывает веки. Она отрешённо смотрит в пространство прямо перед собой; Романа пока не замечает. Другие девушки – их всего девять – тоже, кто раньше, кто позже, возвращаются к привычному миру. Но сидят по-прежнему неподвижно, находясь ещё во власти необычных впечатлений.
Наконец, нездешний Дашин взгляд, направленный на гуру, различает поверх её головы вытянувшуюся фигуру Романа. На лице его появляется улыбка, он будто ребенок, экспрессивно машет ей руками.
Но занятие еще не кончилось, и ему приходиться немного понаблюдать за строгими порядками и специфическими упражнениями.
Но вот гуру встаёт, объявляет о завершении занятия и, подобрав маленький коврик – такие же имеются у всех учеников, – направляется к выходу. Это среднего роста сильно загорелая женщина, лет тридцати. Толком рассмотреть её Роман не успел – она торопливо минует его. Но у самых дверей оглядывается, пронзительно вглядывается, и – порывисто выходит, так и не ответив парню на открытую, дружелюбную улыбку.
«Но этот поворот маленькой чёрной головки на фоне белого дверного проёма я, наверное, никогда не забуду. Я и предполагать не мог, что для меня и Даши будет значить эта женщина. Перевернувшая всю мою бытность – на сто восемьдесят градусов, к Свету».
– Ну, здравствуй, Роман!
– Здравствуй, Даша!
– Нашёл-таки! Что ж, рада тебя видеть.
– Так вот ты где от меня прячешься, извини – обитаешь!
Тут оба вынуждены посторониться, пропуская других девушек, среди которых оказались вблизи и уже не такие молоденькие: три, по крайней мере, были возрастом с гуру. Они, проходя, удивлённо улыбаются Роману. И он, конечно, старается, без конца поглядывая на свою подружку, пожалуй, самую привлекательную из всего прелестного десятка.
– Так что же я тут, один мужик буду?! Преотлично! – вырывается у кавалера донжуанским тоном, но он сразу поправляется: – Ты будешь единственной, кому я доверюсь, не считая гуру, конечно!
Подруга смотрит на него, кивая головкой и скривив маленький рот в понятной усмешке, но в глазах – целая гамма и других чувств. Они вместе – и смешливые, и озабоченные.
«Что мне ждать от тебя? И откуда ты такой только взялся на мою голову!» – Без труда читается в них.
Роман – из зала вышла последняя иогиня – тоже делает адекватную ситуации мину. Но взор иной: откровенно жадный, наслаждающийся давно не видимыми чертами. Ещё бы – они не виделись целых полмесяца. Даша опускает глаза, но тут же поднимает их – они вовсе не испуганны или возмущены такой прямолинейностью. И – сразу переводит через его плечо к дверям, словно кого-то увидела.
– Это ко мне! – она обходит настырного кавалера, и тот, оборачиваясь, видит высокого худого молодого мужчину в чёрном костюме, при модном, мимикрирующем под бордовую рубашку галстуке.
– Привет, Даш, извини, опоздал! – Мужчина по-американски целует Дашу в щёку, вопросительно косится на Романа.
– Вообще-то, это мягко сказано, Андрей! Я же должна ещё в душ заскочить. Думала, уже не придёшь – не успела. Жди на улице!
– Ничего, не спеши: в Маяковке всегда позднее начинают. А кто это?
– Так... Начинающий.
Андрей выходит.
Даша оборачивается и возвращается к закусившему губу «второму номеру».
– Прости Роман, я должна срочно идти, приходи в это же время послезавтра. Нет – лучше в пять часов. До занятия – поговоришь с Еленой Павловной! О, кей!
Погрустневший Роман молча смотрит на неё и, шмыгнув от досады носом, тянет:
– О, кей! Желаю хорошо отдохнуть! Кстати, – он светлеет и самоуверенно заявляет, - когда на следующей неделе ты пойдёшь со мной в театр, Андрей не обидится?!
Даша даже не сразу находится.
– Ты что же, Роман, приглашаешь меня, так?!
– Конечно, лично сам!
– А... А может, я буду занята!
– Тогда... Тогда я заболею! Ужасно! Но ты добрая и не допустишь этого!!
Даша растерянно глядит на него, потом нарочито обречённо вздыхает.
– Ну, хорошо. Но, учти – если только обидишь Андрея...
– Да, ни за что. В бытность мою...
– Довольно!

8

Дождик был мелкий, но всё накрапывал и накрапывал на лобовое стекло, ухудшая и без того плохую видимость. Уже стемнело, и только свет уличных фонарей позволял не терять этих людей из вида.
Никита следил за ними уже минут тридцать – за Марком и его девушкой. Как самый настоящий частный сыщик, которому поручено изобличить супружескую, в данном случае – «почти супружескую» неверность. Причём никто его об этом не просил – он сам, что называется, «проявлял инициативу»!
Когда он по поручению Юлия Владимировича поехал к своему «другу», чтобы срочно передать ценные бумаги, он и подумать не мог, что произойдёт такое.
А получилось всё вот так.
Марка Никита дома не застал и, как посоветовал по телефону шеф, он поехал по той же улице дальше, к бильярдному клубу «Кашалот», находящемуся близ метро «Домодедовская». Затем чтобы, если повезёт, застать его там – «баловство кием» являлась для Марка отдушиной. Мобильник же его был отключен с утра.
И действительно, когда Никита проезжал длинный железобетонный забор с колючкой, он увидел Марка идущим к игровому заведению – метров за сто до здания. Он почему-то сразу узнал его, хотя тот был в плаще, шляпе и не один. С очень даже броской молоденькой дамочкой. Тоже в плаще, но в отличие от спутника, светлом. И с чёрным зонтиком – тот, вероятно, отдал его ей, благо голова у самого была прикрыта.
Девушка Марка почему-то напомнила Никите мужчину – известного стилиста Сергея Зверева. То ли своими пышными соломенными волосами, почти закрывавшими глаза, то ли удлинённым подбородком с приметной ямочкой. Она часто прижималась к Марку, и они целовались, правда, предварительно оглянувшись. Но на улице было пустынно, и лобзания были довольно продолжительными. Никита пару раз попытался сфотографировать их камерой мобильного телефона, но погода и темнота это не позволили.
Вскоре «сладкая парочка» вошла в белый одноэтажный супермаркет «Фея», в котором, судя по рекламе, имелись ещё ресторан с баром. Никита, решив рискнуть, но не упускать удобного для съёмки шанса, припарковался и через пару минут вошёл в стеклянную дверь, приняв перед метрдотелем вид завсегдатая. Сориентировался легко: прямо за входом тянулась на чердак широкая лестница и наверху виднелась крупная декоративная сетка – там, по всей видимости, стояли игровые столы.
Направо же сидели посетители ресторана.
Никита, конечно, старался остаться незамеченным, но в то же время ему необходимо было максимально приблизиться к подружке Марка. А это оказалось сложным делом, так как места для «маневров» было очень мало. Когда «объекты скрытного наблюдения» стали раздеваться перед гардеробом, он спешно полез в карман за мобильником, но остолбенел.
Оторопело взирая на худенького юношу... С ещё подростковым пушком на нежной коже, подёрнутой лёгким румянцем. Но в классно пошитом синем костюме и белоснежной сорочке.
Марк уже заметил Никиту, но тот продолжал стоять на месте как статуя. Даже когда «объект», тоже немало удивлённый, подошёл вплотную – никак не прореагировал.
– Никита, привет! Ты как тут оказался, чертяка? – Пахнул Марк дорогим парфюмом. – Как оказался тут, говорю?! Тебя что, шеф послал?
– Да, Марк, с документами – там в машине. Юлий Владимирович сказал, что, возможно, ты здесь. Вот я тебя и нашел, с девушкой...
Неопытный «сыщик» стал неловко переминаться с ноги на ногу. Он только сейчас понял, что «погорел», и «погорел» бездарно.
– С какой ещё девушкой? – Маленькие тесно расположенные глазки Марка притворно увеличились.
– В смысле – с той девушкой, в костюме от Армани, наверное... Которая ждёт тебя у гардероба, – тем же ровным тоном продолжил Никита, мотнув головой в его сторону.
– Так это же не девушка – парень это! Ты что, не видишь? Парень это!!
– Сейчас парень. А на улице был девушкой! И – о-очень ласковой!
Несколько секунд они стояли молча, как говорится, «глаза в глаза».
– А ты один, Никита или с Мариной? – медленно выдавил Марк.
– Один.
– Отлично! Давай-ка, друг, отойдём в сторонку – вон туда…» - тронул он предупредительно за плечо Никиту.
– Я знаю, что ты мне друг, иначе бы всё было по-другому, – бормотал Марк, пока они шли к красным пластмассовым креслам. – Вот и славно.
Они уселись напротив окантованного металлом камина, в почти кулуарном месте – ресторан просматривался через стеклянные стены насквозь, но бильярдная жизнь кипела над головами.
– Будешь? – Марк достал из кармана чёрной «тройки» фляжку из нержавейки и протянул было её Никите. – Ой, прости, ты же за рулём! Совсем плохой стал – не суди!
Отхлебнув пару приличных глотков, вернул сосуд на место.
– Ты, человек, Никита. Я это сразу понял – в первый же день. И Мариша тебя признала, не сразу, правда. Есть в тебе что-то такое... Не знаю, чем ты занимаешься, наверное, скоро покинешь нас – но мне ясно: ты – человек. Не то, что некоторые «профи».
Марк угрюмо посмотрел на проходивших мимо ребят, вероятно играющих на наличные. Потом пристально вгляделся в «друга» и неожиданно икнул; вокруг сразу запахло коньячным духом.
– Ладно. Сколько ты хочешь?
Никита, не ожидавший такого поворота, возмущённо дёрнулся.
– Так я и знал – не возьмёшь. Гордый!
Язык Марка стал потяжелее. Он глубоко вздохнул и – неожиданно проворно придвинулся к Никите вместе с креслом.
– Да ты пойми меня, чертяка, больной я! Не распутник, не развратник, просто несчастный больной человек! Все мы такие… – больные. Только говорим кругом, что «мы не такие как все». Вроде как особенные… Я что – не знаю, что делаю? Да получше некоторых языкастых там, знаю. Я и специальные статьи читал, где только можно, и книги уважаемые, древние. Больные мы. «Компенсируем умирающую любовь и привязанность одного человека к другому» – где написано, сейчас не помню. Хочешь ещё? Пожалуйста: «Гомосексуализм – это убийство любви и жизни в себе, распад духовных и физических структур. В том числе и кармических. Внутренне все гомики невероятно ревнивы и агрессивны». Всё так? А вот ещё: можем духовно угробить всё общество. Потому, что являемся инкубами и суккубами 31 , как ещё Ахура Мазда вещал, кажется! Вижу знаешь, что за твари. Так вот, друг Никита, знаю, понимаю, но остановиться не могу. Не получается. – Марк опять тяжело перевёл дыхание. Капельки пота выступили у него на висках – наверное, он впервые так откровенничал.
– Я могу помочь тебе, Марк. Серьёзно! В смысле вылечиться! – Никита тоже пододвинулся к нему – совсем вплотную. – Как? Определёнными позами, дыхательными упражнениями, специальными образами и медитациями ты сможешь уравновесить свою разбалансировку тонкого и плотного тел. Иначе практика так называемой «обратной Кундалини» – объясню позже – тебя искалечит и физически и духовно. Тебе срочно надо научиться сублимировать свою половую энергию в любой творческой, лучше художественной деятельности!
«Ну, ты, друг, даёшь! Да ты ещё толковей, чем думали! Только… не выйдет у меня ничего из этого – не наградил, как говорится, Бог талантами. И не спорь, это лишь первая причина моего… положения. Причина вторая – вообще ни в какие ворота не лезет! Я ведь, можешь смеяться, ни одной женщины не попробовал до сих пор, веришь?! В свои двадцать-то два!»
Марк криво усмехаясь, подозрительно глянул на Никиту. Но убедился, что тот предельно серьёзен.
– Ладно. Давно это было. Никому не сознаюсь – тебе расскажу. Случилось это сразу после выпускного, то есть на следующую ночь. Приятель моего отца – чтоб его! – повёз меня в гости к одному его знакомому. Чтоб, как он выразился, «повзрослеть до точки». Квартирка по тем временам была не хилая. Ну, Бог с ней..., – Марк выпрямился и махнул рукой своей «девушке», застоявшейся в ожидании своего любовника. Знаком он показал «ей», чтобы шла наверх. – И были там два пацана, лет по четырнадцать. Пьяненькие уже. Губы в шоколаде... И я тоже непросохшим ещё прибыл, дурак! Сперва веселились, как могли, а уж потом… Сам понимаешь, что получилось. Естественно как-то, само собой. Правда, отцов приятель показал сначала на одном, как надо. «Ты, – сказал, – попробуй с ним, а уж потом с девицами у тебя будет как по маслу!». Научил, чтоб ему!
С минуту Марк безмолвствовал.
– Я к чему – всё это: я в одно верю, вернее в одну, в неё – в Марину. Полюбил её до последней чёрточки! И – она спасёт меня. Не ты, не парапсихологи какие – а она, Марина. Марина выпрямит мой горб, позорный! Как женюсь – клянусь тебе: завяжу с пацанами бесповоротно! Раз и навсегда.
Марк нетрезво уставился перед собой как в некую пустоту.
– Ложь! Вы не можете без этого! Если только не возьмётесь за себя серьёзно! Марина тебе не поможет, погубишь её только.
– А ты, что, Бог? Откуда знаешь? – Марк вдруг поднялся. – Хочешь сказать ей? Донести хочешь?!
Никита молча взирал на него, честно и бескомпромиссно.
– Что ж, пусть будет по-твоему. Я – не Бог. Он рассудит быть ей с тобой или нет. Хотел – да – сказать, но не скажу. Но повторяю – бери себя в руки сам!
– Всё, не могу больше! – Марк оперся на спинку кресла обеими руками, тяжело вздохнул. – Я знал, что не подведёшь, не продашь. И… я подумаю над твоими словами. На!
Он протянул Никите пухлую ладонь, и тот, чуть помедлив, пожал её. На этом они и простились.
«Почти как с Аркадием у меня с ним завязывается!», – заметил сам себе невольный «исповедник», захлопывая в авто дверцу.

* * *
Хотя Куати на этот раз пришла рано, но Никита уже лежал на своей тахте, прокручивая в засыпающем сознании увиденное за день. И бесшумно скользнула к нему из полумрака, как призрак. Низко склонилась над любимым, горячо дыша в умиротворённое лицо. Широко распахнув глаза от неожиданности, он долго вглядывался в дорогие черты.
– Что-то случилось? – вымолвил, наконец.
– А ты подумай! – Куати прильнула к его щеке, щекоча пушистыми ресницами.
– Не понимаю...
– Не лги мне! И – себе. Не одни мы теперь будем!
– Ты имеешь ввиду… её?
– Вот видишь, ты сам прекрасно всё понимаешь.
– И…, и как это будет?
– Скоро увидишь.
Оба замолчали.
– Не забудь, чему я тебя учила. Хотя… – ваши сердца всегда вам подскажут. Помни – главное: перестать быть собой, забыть себя, своё тело и целиком отдаться ощущению единения. Полного – тела, духа, мысли! Не бойтесь провалов сознания – природа не насилуется, а перерождается. Великое счастье, что вы пойдёте этим путём – путём ВТ. Который, если не собьетесь со светлых стремлений, ведёт к Освобождению через Любовь!
А я... Я всегда буду с вами! Сам понимаешь, как близко. Теперь прощай!
Куати выпрямилась. Ни тени сожаления, печали или хотя бы грусти не было на её смуглом лице, в сверкающих, как всегда, большущих глазах. Даже напротив, она казалась вполне счастливой.
Никита изо всех сил вновь вгляделся в неё, стараясь запомнить до мельчайших подробностей.
– Прощай, Куати! Спасибо тебе за всё! Никогда тебя не забуду.
– Я знаю.
Так они и расстались. Как-то даже не по-человечески…
Быстро, решительно, красиво.


ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
1

Утром Марину разбудил автомобильный вой. Несомненно – от бестактного «Опеля». Стараясь не разбудить Рыжика, она тихонько перекинула его с софы на диван, потянулась и зашлёпала к занавешенному окну. Высунулась промеж плотных портьер. Бросила взгляд на чистое небо. Улыбнулась. Потом опустила глаза на радостно машущего руками Никиту. Знаками он показал ей, что хочет подняться.
– Ты уверен, что пущу? Мечтать не вредно! – вслух высказалась Марина, будто он слышал её, и категорическим жестом остановила страждущего.
Изо всех сил стараясь не спешить, умылась, привела себя в порядок, покушала, покормила кота, приоделась и вышла. Но к удивлению, смешенному с огорчением, Никиту у машины не увидела. Лишь подойдя к авто вплотную, Марина увидела его… ноги, упёртые в стекло двери, ибо сам он лежал на заднем сидении и спал. Прикрывшись газетой, край у которой был аккуратно вырезан.
– Элитно! Меня разбудил, а сам! Что бы ему такое устроить?
Марина нетерпеливо закружилась на месте, не зная, что и придумать.
Наконец, подобрала валявшийся под ногами прутик от акации и, осторожно просунув в щель приоткрытого окошка нажала на кнопку радиомагнитолы. Однако громкий голос ведущего, к разочарованию проказницы, произвёл на спящего водилу эффект невзрачный. Он не спеша сел на сиденье, и, премило улыбаясь, неожиданно проворно завладел торчащей хозяйской ручкой. Довольно долго не отпускал её, прижав к губам и закрыв глаза.
– Ну, хватит. Ты что, за этим сюда приехал, дамский угодник?
– И за этим тоже! Может, так я поймаю лучик твоего солнышка!
– Какого солнышка?! Ты это брось – я повода не давала для таких словечек! Зачем приехал?
– Юлий Владимирович приказали тебя доставить на дачу, в Сахарово. Он и твой суженый уже выехали туда. Звонили, но ты трубку не брала.
– Ой! Я так спать хотела – всё и поотключала!
– Вот это правильно! Зато я здесь сейчас! Поехали!
– Кассету приготовил?
– Извини, она дома – совсем забыл... Но мы ко мне заедем – Юлий Владимирович просил, чтобы я ещё шампуры захватил. Я живу в Битце. – как раз по пути.
– Хорошо. Только давай быстрее! А то приедем к шапочному разбору.
И она полезла в машину. Нагнувшись за упавшими, якобы случайно, на пол ключами, Никита несколько замешкался. Марина невольно усмехнулась: он ещё ни разу не видел её открытых ног, а сейчас они были ещё и так близко!
Соответственно крякнув, Никита завёл двигатель. Настроившись на «Радио на Семи Холмах», он до самого своего дома так и не проронил ни звука. Только поминутно поглядывал на Марину в зеркало, а она мягко улыбалась ему, наслаждаясь своей женской властью.

Заглушив мотор около небольшого одноэтажного без изысков деревянного дома, который стоял примерно посередине улицы Никита, пообещал быстро вернуться и прошёл внутрь.
Прошло пять минут, десять... Марине надоело сидеть одной, да к тому же захотелось получше осмотреть Никитино жилище. Она вылезла из автомобиля и принялась прохаживаться вдоль невысокого, видно давно некрашеного деревянного заборчика.
Никиты всё не было. Но вот хлопнула дверь, и Марина – она как раз стояла около «Опеля» – увидела маленькую пожилую женщину, осторожно спускающуюся со второго, дальнего низенького крылечка. Простенько одетая – в пестром черно-белом платочке, юбке и кофточке, она, ещё не дойдя до калитки, остановилась и внимательно посмотрела на хозяйку сына. А когда поравнялась с ней, хорошо улыбнулась и поздоровалась. На Никиту она была мало похожа – только разрезом глаз, да улыбкой.
Женщина направилась в сторону железнодорожной станции, расположенной неподалёку, а Марина пару раз позвала пропавшего секьюрити. Но его всё не было.
– Ну, где же он?! – она начинала злиться. Но и любопытство – оно тоже заставило её двигаться всё дальше и дальше. Сначала осторожно на захламлённую деревяшками и нерасколотыми дровами территорию, потом – на крылечко, потом – в дом. Маленькая терраса тоже была почти вся заставлена старой мебелью, но дальше в открытую дверь, обитую кожей, виднелся довольно-таки большой зал.
Марина хотела опять позвать своего на этот раз нерасторопного водилу, но что-то будто удерживало её. Ей просто, ну очень захотелось и изнутри осмотреть его жилище – ведь оно, понятно, многое может сказать о своём хозяине.
В зале было сравнительно просторно: стояло только старенькое пианино фабрики «Лира» да на самодельных стеллажах лежало порядочное количество разнообразной классической и научной литературы. Впрочем, Марину это уже особенно не удивило. Но за залом была только одна небольшая комната, так как дом, поняла она, был разделен надвое. Непрошеную гостью сразу заинтересовала цветная стандартная фотография над железной кроватью, с изображением молодой девушки со стоящим рядом Никитой, тоже ещё совсем молоденьким. Наверняка, эта была бывшая супруга. Марина пристально всмотрелась в её округлое счастливое интеллигентное лицо с мягкими добрыми чертами и ненатурально синими, будто со вставными линзами, глазами. Светлый сарафанчик только подчёркивал её благородную, хотя и не слишком фотогеничную внешность.
– Интересно, они встречаются хоть иногда? В жизни она, возможно, даже милашкой выглядит, – подумала Марина, и – наступила на что-то белое.
Оказалось, что на давно измятый снимок. Подняв его с пола, она даже не сразу узнала в лысом, измождённом парне в грязной майке в окружении группы военных её Никиту. Жутко печальные глаза в контраст с улыбающимся лицом.
– Наверное, он после плена такой был, – мелькнуло у содрогнувшейся от сострадания «экскурсантки». Зато другое фото на стене было отличным – и по качеству, и по сюжету. На нем сидели на татами Никита и ещё один кудлатый парень в кимоно, оба – с чёрными поясами. Внезапно Марина почувствовала спиной чей-то взгляд, хотя в комнате быть никого не могло. Она медленно повернулась.
Большой портрет восточного мужчины, скорее всего индуса в тюрбане, поразил её. Большие, какие-то нечеловеческие, но всё понимающие глаза словно гипнотизировали пришелицу. Снимок был сделан с небольшого рисунка какого-то художника, увеличен и подретуширован, вероятно самим Никитой.
– Где-то я его уже видела, – попыталась вспомнить она, но не смогла.
Потом внимание Марины чем-то привлекла толстая авторучка на подставке. Взяв её в руки, Марина по весу и отверстию догадалась, что это однозарядное огнестрельное оружие. Рядом, на отксеренном листе с какой-то статьёй ей бросился в глаза портативный цифровой диктофон с микрофоном-булавкой – применяемый чаще для негласного «интервью». Прочитав заголовок, Марина была опять поражена, но уже приятно. Статья оказалась… её собственной статьёй! – только грубо и безжалостно исчёрканной, и с комментариями. Марина, не долго думая, воровато оглянулась и сунула её за пазуху.
Неслабый компьютер с семнадцатидюймовым жидкокристаллическим монитором, плюс кэноновские принтер и сканер, небрежно валяющаяся на кровати дорогая «Сонная» цифровая камера тоже произвели должное впечатление. Как и то, что на большом столе валяется множество вырезанных, а то и просто вырванных исчерканных статей и фотографий. Чего тут только не было. И информация о клонировании, о нанотехнологии, о происхождении человека, о состоянии экологии, о геометрии космоса и т.д. и т.п.
– Вот тебе и водила! – буквально развела Марина руками, порывшись в куче ламинированных и просто заполненных файлов. Она как-то даже забылась и потеряла счёт времени, будто попала в другое измерение. Ей ужасно захотелось порыться ещё и в ящиках стола, и в аккуратных папках на самодельных полках над ним.
Шум на входе заставил Марину вздрогнуть и оглянуться. На пороге стоял Никита со связкой мокрых шампуров. Он пристально смотрел на Марину и молчал. Но молчание то было понятнее, чем любые речи. И она тоже молча смотрела на него, понимая, что перешла грань... И не просто не из-за легкомыслия.
 – Марина, – не сводя с неё глаз, он закрыл за собою дверь, – ты пришла?! Какая ты непредсказуемая, все-таки. И это хорошо! Хочешь чаю? Сейчас я всё сделаю. Дай только покажу кое-что..., – он медленно пошёл к ней.
– Тебя так долго не было, извини, а тут так интересно, – распахнувшимися глазами Марина фиксировала, как приближается Никита. – Не надо чаю, поедем – нас ждут.
Никита продолжал идти на нее, и она невольно попятилась. И наткнулась на стену около проёма в комнату.
– Никита, ты что? – «Я кричать буду» – едва не сорвалась у неё с губ пошлая фраза; она всё же испугалась – так неуклонно и как-то судьбоносно Никита приближался к ней. Вот он уже совсем близко, руками упёрся в стену, зажав гостью между ними, как глупую мышку, в ловушку.
«Дома тебе и стены помогают!», – промелькнуло у неё в голове.
– Смелая! Прийти в дом к давно одинокому мужчине, – улыбнулся Никита, видимо для того, чтобы успокоить гостью. – Так просто тебе это не пройдёт! – добавил, нежно заглядывая девушке в самую душу.
Но Марина не выдержала этого проникновенного взора, глаза её опустились и – прямо на женское фото. И сразу поднялись, с безгласной вопросительной усмешкой: «Такой ли ты и впрямь одинокий?».
Никита ногой резко толкнул дверь, и снимок исчез.
– Её больше нет. Есть ты. Хочу, чтоб была ты! – произнес, словно ломая что-то внутри себя. И стал разглядывать лицо Марины, каждую чёрточку, каждый изгиб, лаская кожу, горячим дыханием. Жадно поглощая её естественный запах: Марина в спешке забыла надушиться. Невидимая, огромная мужская энергия Никиты с каждым мгновением неотвратимо покоряла её.
«Боже! – Марина с восторженным ужасом почувствовала, как сладкое пламя все сильнее и сильнее разгорается у неё где-то в промежности и поднимается выше, выше... Всё!!».
Губы Никиты уже коснулись её полуоткрывшегося рта, но почему-то не поцеловали, потёрлись и отдалились; а сам он замер, закрыв глаза. Удивлённая Марина, пользуясь этим, в свою очередь вгляделась в него и испугалась. Странная, пугающая своей неожиданностью полная безмятежность лежала на лике Никиты. Как первый снег – на русском поле. Как будто перед ним была не готовая к взаимности любящая женщина, а нечто постороннее. Марина, не в силах видеть такую перемену, тоже сомкнула веки. Ей стало обидно – до слёз.
Но, что это? Она вдруг ощутила, как что-то незримое мягко вошло в неё, то есть не в возбуждённую плоть, а в непонятно что; как будто она – речная вода, а вошедшее – струйка ручейка, которая завихрилась в потоке спереди, чуть ниже пояса. Потом она тихонько перетекла в район пупка, потом образовалась как бы в воронку над солнечным сплетением. Какой-то странный фиолетовый свет вдруг забрезжил у Марины под ресницами.
– Нет! Нельзя так! Что ты, дурак, делаешь?! – неожиданно закричал на весь дом Никита. Закричал отчаянно, словно случилось что-то ужасное, непоправимое. Паникёрски отшатнувшись от Марины, он прыгнул в соседний угол, с тяжелым ударом приземлившись на колени – прямо на дощатый пол. – Господи Иисусе Христе, помилуй мя! Господи Иисусе Христе, помилуй мя! Господи Иисусе Христе, помилуй мя!! – порывисто перекрещиваясь и кланяясь, взмолился он темной иконе Спасителя с обгорелой свечкой, висевшей в лампадке под самым потолком. – Я люблю, я люблю её! Ты же знаешь!! И никогда не сделаю ничего плохого! Я просто хотел проверить... Господи Иисусе Христе, помилуй мя! И прости, прости прегрешения мои! – Никита тупо ударился лбом о пол. – Отче наш, иже еси на небеси…
Последние слова этой безудержной иссуплённой молитвы Марина слышала уже на выходе из дома. Антилопой гну добежав до калитки, она махом распахнула её и очень быстро залезла в машину.
– Боже, что это было?! Почему? Что с ним? Что всё это значит? – вся дрожа, принялась задавать себе бесполезные вопросы.
Но скоро ей это пресытило.
– Когда же я, господи, – тоже вспомнила она о Всевышнем, – узнаю, кто он?! Отдаюсь, можно сказать, не поймешь кому! Правда, правда, ясно сказал, что любит меня. Ну, где же он? Что, всё молится, грешник? И какие же такие грехи у него? Пока мне тоже не покается – меня не получит! Ни за что!!
Наконец, показался Никита. Закрыл дом на ключ. Пошёл к «Опелю». Невесело улыбаясь и не глядя Марину, кинул шампуры на заднее сиденье.
– Прости, так получилось…, в другой раз буду умнее! – бросил в сторону, усаживаясь. Но всё-таки не удержался, взглянул на Марину. Она смотрела на него, тревожно и участливо поблёскивая своими янтарными глазками.
– Ты так веришь в Бога...
– Правильнее сказать знаю, что Он есть. После того, как… ушла жена. Тебя буду любить иначе – на грабли второй раз наступать не хочу.
– И это всё что ты мне скажешь?! Той, которая минуту назад готова была стать твоей, той о которой клялся, что любишь Богу. Или ты сейчас же мне расскажешь: чем занимаешься, что ты сейчас вытворял со мною, отчего так упал перед иконой или я...
– Солнышко, ты всё узнаешь! Но не сейчас это опасно! В смысле… – для всего. Поверь мне, пожалуйста, пока на слово!
– Как же с тобой тяжело Никита! – отвернулась к окну Марина. – Знай: я ни за что не буду рядом с человеком, который для меня как ходячий ребус! Я хочу быть частью своего мужчины – ты сам знаешь это прекрасно. И, слава богу, что у тебя «не получилось» – и не получится никогда, пока не узнаю всего! А теперь поехали – ты не один у меня, кто любит!
– Понял! – повеселел Никита, быстро разгоняясь. – Надеюсь, ты не думаешь, что я уголовник? Ладно, позже поговорим. Включи музон, Солнышко, я пришпорю!
– Элитно! С чего это я Солнышком стала?! Не рано ли?!
– Если сомневаешься что Солнышко – сверну в лесок! В теньке и посветишь!
– Нет уж, заслужи сначала! И не трогай меня! – Марина в сердцах выдернула из-под его руки свою ладошку.
Какое-то время они ехали в полной тишине. Никита нарушил её первым.
– Марина, извини, сейчас это не вовремя – но я давно обещал... Короче: Аркадий просил передать, чтобы ты встретилась с ним – очень хочет поговорить...
– Ты что, знаешь его?!
– Да, поговорили тогда – когда я хотел тебя выгулять, а ты надо мной посмеялась! Но зато я многое про вас знаю!
– И теперь просишь за него... Ха! Нет, Никита – тебя точно на что-то уронили! – Марина даже повеселела. – Девчонкам скажу – не поверят: тебе это надо?!
– Я обещал – потому что, никогда не забуду, что Аркадий для меня сделал!
– И что же, если не секрет?!
– Отпустил тебя. Поэтому ты сейчас и свободна! И мы вместе сидим в этой машине!
– Ну и логика у тебя!
– Плохая?
– Да нет... Неожиданная для меня часто. А с чего это ты взял, что я свободна? – Марина подалась к нему, насмешливо кривляясь. – Я же почти жена – сам знаешь! Две недельки осталось! Марк – мужик дюже правильный! А ты – ты даже на любовника не годишься! «Везёт» же мне на таких!
– Так! Ну, во-первых, «почти», говорят, по-татарски, «сто километров». А, во-вторых – мне этого срока вполне хватит, чтобы доказать тебе чего я, как мужик стою. Кстати, я не просто быть любовником хочу, но и мужем одновременно.
– Немедленно останови машину!
Никита затормозил.
– Ты соображаешь, что ты говоришь?!» - сощурившись, Марина вгляделась в него, потом, убедившись, что Никита не шутит, так и засветилась – Ты что же – делаешь мне предложение?!
– Получается, что так! Спонтанно, правда, извини, без цветов! Но, сейчас будут, Солнышко, будут! – Он нежно взял её руку.
– С тобой не соскучишься! – Порозовевшая Марина сразу заблестела глазами. – Быстро как всё ... Нигде не были, даже не целовал меня ни разу. Погоди! Скажи – что я для тебя?
– Всё. Жизнь! Не будет у меня никогда другого такого Солнышка. Дал Бог в последний раз – знаю точно! Сегодня, кстати узнал – в доме! Никто не поймёт тебя лучше меня, и только ты меня до конца понимать будешь.
– Правда! Тогда…, – Марина посерьёзнела, – тогда скажи мне, жених мой, кто, например, твоя жена, и где она, а то как-то нехорошо получается.
– Я не женат, – Никита отвернулся.
– Слышала, но прости, по паспорту этого не скажешь.
– Не успел оформить…, – он быстро развернулся и, притянув Марину за плечи, жалобно проговорил, – не надо сейчас об этом, прошу тебя! Такой день – ты пожалеешь, что захотела правды! Я полностью свободен – это главное. А всё остальное… – ты всё скоро узнаешь, Солнышко! Не могу я сейчас об этом.
– Жаль, – Марина холодно отстранила его руки. – Смотри, не опоздай. А день ты мне всё равно испортил – ждите теперь ответа!
– Ну вот, обиделась... Я же чтоб всё хорошо было хотел...
Но Марина зажалась окончательно.
Оставшуюся часть пути «Опель» нёсся, как на пожар. Никита внимательно следил за дорогой и молчал; Марина тоже – о чём-то сосредоточенно думала.

2

Дача Куваровых находилась перед деревней Сахарово, что за Подольском – в сторону Обнинска, но гораздо ближе. Это было средней величины поселение в основном с обыкновенными русскими неказистыми домиками, одноэтажной вереницей стоящими вдоль дороги.
Машина Марка стояла за оградой, и Никите пришлось оставить своё авто снаружи. Пока он запирал её, Марина, достав косметичку, быстро привела себя в порядок.
– Мариша, как доехала, милая! – показался в воротах обрадованный Марк.
– Лучше не бывает, Марчик! – она пошла навстречу, обняла и, чмокнув в губы, слегка прижалась к нему.
– Мариша! – главный жених, которого она всегда целовала только в щёку, даже растерялся. – Какая ты сегодня ... Прекрасно выглядишь! Да, цветы – они там в доме!
– Ты что, пьян уже! Не кривляйся! – невеста шутливо пихнула его в плечо.
– У нас событие, Мариша: контракт подписали с Институтом рыбного хозяйства!
– Правда?! Слава богу! Поздравляю! Значит, и папа приложился тоже! Ну, ладно, прощаю!
 – Мариша! Родимочка! – сверкнул на пороге очками Юлий Владимирович. – Иди поскорей ко мне, дочура, к своему родителю! Мы тут с будущим зятем немного приняли на грудь. Не ругайся – заслужили! Заслужили!! – Он немного покачивался, рукой вцепившись в воротину. – Ждали вас, ждали – вы где были? – бормотал он, поглаживая дочке голову.
– Никита долго искал шампуры – хотели уже в хозяйственный ехать за новыми... Пойдём, посмотрим, что вы тут приготовили. Ну, и где костер, где мангал? Вы что же – только прикладывались тут без меня?! – слышался уже с огорода насмешливый хозяйкин голос. – Марчик, ты до сих пор не знаешь, где мангал? Да не в сарае, а за ним, под навесом! Па, мясо-то не забыли купить! А замочили в чём-нибудь? – она явно старалась, чтобы её было слышно и с дороги.
Никита же, прислушиваясь к голосам, оглядывал окрестные дома и садовые домики. Виноватая, но неунывающая улыбка время от времени появлялась на его лице; он с наслаждением вдыхал загородный воздух. Он хотел было уже пойти пройтись, но до него долетело:
– А может, не будем пачкаться? У нас всё есть-поесть на столе – в доме. Марк, позови Никиту, не надо обижать парня.
«Забытый» наклонился к боковому зеркалу «Опеля» и причесался.
– Боец, а боец, где твоя большая ложка?! Пойдём, пойдём! – высунулась из ворот круглая голова Марка.
– Вот это правильно! – в тон ему ответствовал секьюрити.
Идя к одноэтажному, но с высокой ломаной крышей недавно отстроенному большому красно-кирпичному дому, он с любопытством озирался на уютные подстриженные полянки подле молодых пока ещё деревцев, как-то: можжевельник, туя, ель. Было много других насаждений, а также кустиков малины, крыжовника, смородины и прочее. Но особенно впечатляли осенние цветы – золотые шары, земляная груша а также декоративная красная капуста, рассаженная по контуру дорожек.
Внутри дома всё было тоже достаточно ухожено и современно. Деревянная витая лестница, ведущая в чердачной помещение, видимо со спальнями, просторный зал с камином, выходящей тылом в обитую дорогой липовой вагонкой кухню. И всевозможные лубки, резные иконки на стенах. Короче, всё убранство – в «русском стиле».
– Как тебе наши с Маришей способности дизайнерские, дорогой гость?! – справился не без гордости хозяин, пытаясь прочитать по выражению лица Никиты их оценку; тем более, что чувствовалось – приглашённый не в первый раз видит подобное.
– Отличные, если действительно своими силами обошлись, а не скачали с «Приусадебного хозяйства», – польстил он шефу. – Камин малость подкачал, оно понятно – специалисту настоящему надо отдать сегодня долларов полштуки за кладку. Впрочем, я могу ошибаться – отстал. Но если моя будущая жена захочет серьёзную печуру, я обязательно выделю на это средства! – добавил так твёрдо, будто они у него уже есть; и тоже громко – чтобы на кухне слышали.
– Ну, ты даёшь, чертяка! Киллером подрабатываешь, что ли? – удивился Марк. – Хотя, после Чечни, наверное, запросто можешь?
– Марк, не тревожь его. У него руки не только это умеют. И голова, слава Богу, без дырки – заработает. Озлобиться он там не успел – самое главное. Хозяюшка! Помощь требуется?! – у Юлия Владимировича видимо где-то пересохло.
– Иду, иду! Я сама голодная, как Рыжик сейчас из-за некоторых! – Минуту спустя Марина внесла на подносе с большую тарелку винегрета и плетёную корзинку с хлебом, – это всё, что я успела, потом ещё что-нибудь придумаю. Наливайте!
Но «наезжать» на своих мужчин ей вообще-то не стоило: на круглом старинном столе было полно всевозможной гастрономии.
– Первый тост, конечно, за молодую хозяйку!
– Нет, за ваш успех, папа! Надеюсь, дела пойдут теперь на поправку. Может, Марк ещё чем-то поможет, – последнюю фразу она сказала несколько натянуто, но тут же весело закончила: – За вас, дорогие вы мои! – Улыбнулась обоим, не глядя на гостя.
Будущие родственники споро опорожнили высокие рюмки с «Флагманом».
– А ты что же отстаёшь Никита. Будь любезен – ты у меня в гостях. Машина может вообще здесь остаться, если что. Дмитрич, сосед отвезёт всех на своём Ленд Крузере – мой надёжа – ни разу не подводил. Ну и я его всегда, если что.
– Понял! Не обижайтесь, пью я мало. Выпью пока за ваше процветание, – Никита опрокинул стопку, - выпью, конечно, и за хозяйку, да пойду пройдусь до леса пока светло – давно не был на нашей природе. Потом могу сделать вам шашлык по-кавказски, только пусть Марина прямо сейчас положит мясо в это вино» - показал на бутылку...
– Каков молодец, а?! Ну, пройдись, пройдись – у нас тут неплохо.… Кстати, памятник есть войнам-интернационалистам в конце посёлка. И цветы можешь взять Марковы – ты Мариша не против? Всё одно пропадут. Ну, давай за родимочку мою! Никого ведь нет у меня кроме неё! – чуть не прослезился родитель.
На этот раз выпили все вместе.
– Так я пошёл, – Никита взял объёмистый букет разноцветных молоденьких розочек и удалился.
– Мариша, я чувствую, ты им недовольна. Что-нибудь не так? – положил вилку Юлий Владимирович, когда дверь закрылась.
Марк перестал есть, вопросительно-насторожённо поднял голову.
– Всё нормально, па. Разберёмся! Нормально, Марк, сиди!
– Ты вот что, дочура, послушай немного. И ты, Марк, – Юлий Владимирович значительно склонил голову.
– Тут вчера заезжал Сергей Петрович, побеседовали маленько, давно не виделись. Сын его, Виктор, с Никитой вместе тогда был – в плену. Помнишь, я рассказывал, что Сергей Петрович деньги уже приготовил для откупа, двести тысяч долларов. Не понадобились: Никита там кого-то из боевиков на ноги поднял – ногу тому оторвало, так он его накачал энергией своей какой-то Сам потом трое суток отлёживался, как мёртвый был. А перед тем условие поставил, чтобы Витю отпустили. Сам же остался у них, в яме холодной – вот человек! А говорят, молодежь не та!
Потом они и его отпустили: выходил дочку у самого полевого командира ихнего, что-то у неё с желудком приключилось – тоже помирала. Отпустили под честное слово, что воевать не будет. Хотя, он мог и убежать не раз – сам не хотел. За пулей он туда – в Чечню-то пошёл. Искал её, как говорится, бедолага. И нашёл, но только она его пожалела – лишь хромым и сделала. А искал потому, жена у него перед тем погибла. Я-то думал, он разведённый. На машине разбилась – не справилась с управлением. И ребёнок вместе с нею – беременная была на четвёртом месяце. Никита же во всём себя винит почему-то.
Юлий Владимирович тяжело вздохнул.
– Одного не пойму: если он врач, зачем шофёром работает? Так что ты, дочура, уж не обижай его – знаю: угодить тебе трудно. Что – жалко стало своего водилу?!
Марина сидела, опустив голову. Сложно было понять, что она чувствует, только плечи слегка дрожали.
– Может камин затопить – действительно прохладно как-то, а Мариша? – забеспокоился отец.
– Да-а, – протянул Марк, – а с виду такой весёлый – и не подумаешь. Да, Мариша? Конечно, конечно, никакой он не шофёр – интеллигента сразу видно; только откуда у него есть деньги? А если есть, почему шоферит, чертяка? Странно всё это. А всё же, в чём проблема с ним у тебя, Мариша?
– Простите, я должна догнать его… – извиниться! – вскочила та и решительно направилась к выходу.
– Проблема с ней, Марк! Пусть, пусть догонит – полезно иногда...
– Да он уже в лесу, наверное, Юлий Владимирович. Я её одну не пущу – темно уже, ждите нас! – И тот побежал вслед за любимой.

Марина, выскочив на улицу, действительно Никиту не обнаружила. Стремглав, чуть не плача заспешила к лесу, по протоптанной широкой тропинке.
– Мариша! Мариша! Да погоди ты. Ну, ты и резвая. Идёшь, как бежишь. Что ты ему такое сделала? Или сказала? Никита же был как всегда – в порядке. Или… – нервы у него, конечно, железные... Да остановись же – дай сказать! – он поймал её за рукав курточки. Какая-то ты не такая сегодня.… Давай прогуляемся вдоль деревьев: он вглубь пойти не должен: первый раз здесь. И сначала к памятнику, он там, скорее всего, – забыла?
– Ой! Ты прав, Марк. Пойдём туда! Нельзя мне с голоду пить наравне с мужиками – ты следи за мной! – Марина выглядела уже почти спокойной.
– Да, уж мать моя, буду следить. Я давно уже понял, что тебе только «Мартини» подходит! Не было его в том супермаркете – извини!
Так, разговаривая, они миновали недавно построенные коттеджи и увидели впереди небольшой обелиск, а рядом с ним фигуру Никиты с цветами. Подойдя ближе, они удивились: в руке у него был совсем другой букет – маленький, из невзрачных полевых ромашек.
– Куда же он дел мои розы? Они же денег стоят! – обиделся Марк.
Он покосился на Марину и обмер. Она смотрела на него, криво улыбаясь, и – даже не на него, а как бы сквозь него; или куда-то в себя, хотя покрасневшие глаза её покоились точно на груди его.
– Вон они, цветы твои, – очнулась она, кивнув в сторону двух старушек, сидящих неподалёку на добротной металлической лавочке у последнего дома.
Перебирая в руках длинные стебли с тугими бутончиками, они тоже смотрели на застывшего, как статуя, незнакомого им одинокого молодого человека с волнующимися на легком ветру волосами и сочувственно покачивали головами.
– Ну, и Бог с ними, – поморщился Марк, – может, так и лучше. Пойдём отсюда – не к месту мы тут. Там подождём, у леса.
Он взял Марину за руку и повёл её прочь, как маленькую.

Марк шёл и шёл, хотя они давно уже вошли в лес. Разноцветные листьями лежали сухими, не пахло ни прелостью, ни сыростью. Только ветер шумел в кронах облысевших деревьев, будто пел свою – мудрую, прощальную летнему теплу песню.
– Куда ты меня ведёшь? – остановила его Марина.
В глубокой задумчивости она так и шла за Марком машинально, как привязанная, наступая на многочисленные тонкие ветки; и они легко ломались с характерным треском под её черными туфельками.
– Сюда..., – Марк медленно повернулся и, вдруг крепко схватив её за узкие плечи, прижал спиной к толстой берёзе. И сам тоже – всем телом прижался к Марине, полностью сковав её. Руки свои он опустил ниже, не давая ей пошевелиться. Совсем.
– Ой! Ты, что, с ума сошёл? Пусти сейчас же! – закричала она, но он заткнул ей рот поцелуем. И сразу залез в рот языком, почти лишив её дыхания. И с минуту, страстно дыша водкой и табаком, только пыхтел на неё. Потом, видимо почувствовав, что Марина ослабила сопротивление, принялся уже короткими поцелуями осыпать её лицо и шею.
– Любовь моя, – бормотал он, как помешанный, – приди ко мне. Я не могу больше, Мариша, ты станешь женой мне сейчас! Сейчас!!
– Нет, Марк, мы же договорились...
– Да, любовь моя, да! Но не могу я больше!
Пользуясь своей силой, он обхватил её талию и, по-борцовски заломив, как тростинку, повалил на край неглубокой, усыпанной листвою ямки. И, навалившись сверху, начал блудить руками, снова зажав рот поцелуем. Вот пальцы Марка уже залезли ей сзади в трусики и попытались порвать их. Но Марина – откуда только взялись силы – уперлась головой и локтями в землю, прогнулась в пояснице и – змеёй – провернулась под ним.
– Ты что же, насилуешь меня, Марк?! – закричала из последней мочи.
– Что ты, Мариша! Просто я очень хочу тебя. Я же не железный! – всё ещё лёжа на ней и стараясь отдышаться, начал уговаривать он её. – Какая тебе разница: сегодня или через десяток дней? Зачем ты мучаешь меня? Знаю, что не очень любишь, но после… «этого» должна полюбить больше! Я же не могу без тебя совсем: будь моей прямо сейчас – умоляю тебя!
– Нет! Ни за что! Этого я тебе никогда не забуду, Марк! Немедленно слезай с меня! Насильник!
– Зачем ты так? – он сел рядом, обиженный, удручённый и жалкий.
– Нет, это ты зачем?! Давай, выводи меня отсюда! Жених! – Она принялась отряхиваться. – Надо же – всю измазал! Как я отцу покажусь и… Ой! – представила лицо Никиты. – Давай выводи меня отсюда!
Оскорблённый до глубины души Марк тяжело поднялся, тоже отряхнулся и пошел назад. Оба молчали.
«Получила, что заслужила! – вяло мыслила Марина. – А как ты думала – жить с нелюбимым? Теперь знаю!».

Вот и ворота дачи. Ещё не доходя до них носы «любовников» уловили запах горящего дерева. Марк прошёл в огород, где полыхал довольно большой костёр и крутился Никита с Юлием Владимировичем, а Марина воробышком прыгнула на крылечко. Забежав в спальню, она содрала с себя юбку, курточку, тщательно вычистила их; быстренько обмыла коленки. После навела более-менее приличный макияж, надушилась и, быстро перекрестившись, направилась к мужчинам.
Картина предстала ей ну просто элитная...
Марк, понятно, сидел, нахохлившись около самого пламени, уже не сильного. Никита деловито отбирал щипцами от камина дымящиеся угли и складывал их в проржавевший покупной мангал. Родитель же доставал кусочки мяса из залитой вином кастрюли. И нанизывал их на длинный шампур.
– Так и не нашла Никиту?! А он быстро вернулся – не то, что вы, «следопыты»!
– Да мы видели его у памятника, решили не мешать. Потом гуляли по посёлку. Марк всё дома высматривал – приценялся, – солгала Марина, поёживаясь и наблюдая за Никитой.
Но тот занятый делом, только мельком, весело подмигнул ей и опять занялся своим пепелищем.
– Что-то он расстроенный очень! Цены что ли напугали?! – вторичный жених был в прекрасном расположении духа.
– Да, – бросил Марк, воздыхая.
– Сейчас мы тебя развеселим! Жаль, что гитары нет, но есть радио!
– Да, очень жаль! Никита, пап, хорошо поёт! – подхватила успокоившаяся Марина.
 – Где будем вечер коротать: здесь или в доме? У меня всё готово, но скоро стемнеет. На-ка, горёц, доведи их до ума! – протянул Юлий Владимирович два шампура Никите. И стал готовить другие.
– Конечно, здесь! Разве холодно? Поромантизируем напоследок! Марк, неси стол и стулья из кухни сюда! А я всё остальное! – повеселела Марина.
– Иду, – тот поднялся и побрёл следом за нею.

Через час они, наевшиеся и напившиеся, снова дружно сидели в наступившей темноте, слушали приёмник и смотрели на вновь возрождённое пламя. На хаотически мечущиеся его всполохи; прислушиваясь к треску пожираемых огнём веток и поленьев, как к вечному языку вечной природы, непонимаемой, но как мать – ласковой и всепрощающей.
– А хотите, я вам расскажу одну древнюю красивую легенду? – предложил Никита.
– Ой, пожалуйста! Па, Никита у нас ещё и сказочник, оказывается!
– Тогда слушайте.

«В одной далёкой горной стране жил да был Гандапа – великий Учитель отшельников, посвятивших свою жизнь поискам Истины.
Однажды сам король попросил у него посвящения. Но Гандапа отказал ему – слишком уж тот был жадным и вероломным правителем. Тогда король решил устроить ему ловушку, в надежде публично его высмеять.
Зная, что Гандапа дал обет безбрачия, он нашёл проститутку и заплатил ей много денег, чтобы она соблазнила праведника. Та послала к нему записку, сообщив в ней, что она – вдова и хочет совершить доброе дело, накормив бедного, но знаменитого подвижника; что было в те времена обычным делом.
Когда стол в хижине отшельника был уставлен всяческими деликатесами, слуги ушли – все, кроме девушки с именем Дарима. Та являлась дочерью хозяйки и только притворялась служанкой, потому что была научена совершению этого невиданного злодейства.
Гандапа был ошеломлён красотой молодой и красивой девы, прислуживающей ему, но когда насытился, сказал ей, чтобы она уходила. Но Дарима, следуя указаниям матери, возразила:
– Собирается дождь, я подожду немного, если вы не возражаете.
Она оставалась до сумерек, а потом воскликнула:
– Ой, я боюсь темноты! Моя мать обещала прислать сопровождающих. Наверное, они скоро придут...
Но те всё не появлялись, и Гандапа был вынужден предложить провести ночь у его хижины, дав ей подушку и одеяло.
Однако, в течение ночи, Дарима часто вскрикивала, якобы от боязни пристучих демонов. И тогда Гандапа предложил ей войти в хижину и разделить ложе с ним.
Хижина была столь мала, что их тела неотвратимо сблизились и переплелись. Непроизвольно Гандапа соединился с коварной «гостьей», и они страстно сотворили любовь.
Они прошли сразу все четыре уровня Пути экстаза – до самого конца, до полного Освобождения. Искренне полюбившая Гандапу Дарима, несмотря на свои гнусные предыдущие намерения, тоже сожгла свою личную карму – до донышка.
Когда же вскоре к хижине прибыл со свитой сам король, он явился свидетелем ряда невообразимых чудес и знамений. Что бесповоротно наставило его на правильную дорогу. К Истине!».

Никита закончил. Но комплиментов он не услышал. Да он и не огорчился – заслуженное безмолвие порой дороже любых дифирамбов.
А зарево костра тем временем, освещая три замершие фигуры, будто влекло и призывало всех к свершению чего-то стоящего, необыденного. Чудесного.
– Хорошо-то как, дети мои! Нет, надо это сделать сейчас! Пока нет разных, пусть и хороших, но не родных нам людей. Ну, их! Марк, жаль, что нет твоих родителей с нами сегодня, но такого вечера уже больше не будет! Они поймут. И ты, Никита, не обижайся – ты тоже мне теперь как родной! Дай бог нам поработать вместе подольше. Я сейчас!
Юлий Владимирович ушёл в дом, но вскоре вернулся, бережно неся на ладони бархатную бордовую коробочку. Марина, сощурившись, безмолвно наблюдала за странными отцовскими похождениями.
– Дети мои! У нас как-то не принято совершать помолвки, но я хочу – да я хочу, чтоб помолвка состоялась! Именно сейчас! Хотя – надо было сделать её пораньше! Но дела... Вот! – Он открыл коробочку, и все увидели маленькое тонкое золотое кольцо. – Это тебе, дочура! От твоего любезного! Отнеси колечко ему, пусть оденет тебе. Порадуйте меня, дети мои...
Покачиваясь, он налил шампанское в высокие бокалы, достал кольцо и осторожно опустил его на дно одного из них.
– Берите же, Мариша – что же ты! Может, и не так полагается, но мы и не в офисе! Мариша...
Отец проследил за взглядом дочери: она смотрела на Никиту, который, наклонив голову, зажав вилку в кулаке, ковырялся в тарелке. Юлий Владимирович совсем не обратил внимания на побелевшие костяшки пальцев гостя и шевелящиеся на лице жвалки, хотел вновь обратиться к дочери.
Но её взгляд заставил его замолчать: несказанная теплота струилась из них на голову гостя, которая стала медленно подниматься, как головка чёрного тюльпана к розовому светилу. Но до конца он поднять её не успел.
– Я не ослышалась, па? Ты сказал: «Твоему любезному»? – странно улыбаясь, промолвила Марина, взяла со стола оба бокала и стала любоваться игрой пузырьков на фоне языков пламени.
– Конечно, «любезному», любимому то есть, а кому ж ещё? – занедоумевал родитель.
– Тогда я сначала выпью, папа! Какой же ты молодец, что придумал такое! – сказала она радостно и припала к своему сосуду.
Все трое: Никита, отец и Марк, как зачарованные созерцали, с каким непередаваемым наслаждением она медленно пьёт золотой напиток. Они были не в силах оторваться от этого зрелища. Что-то мистически-дионисийское было в ней, грациозно запрокинувшей голову среди мечущихся протуберанцев.
Но дальнейшее ещё больше озадачило каждого. Допив шампанское, суженая неслабо размахнулась, и – разбила бокал вдребезги. И, чрезвычайно довольная, понесла второй сосуд вокруг стола в сторону… «дорогого гостя». Он же, остолбеневший, расширившимися зрачками смотрел на неё и молчал.
– К-куда?! – нелепо обронил Юлий Владимирович. Но дочь не ответила.
– Выпей, любезный мой, выпей любимый. Ведь ты хотел окольцевать своё Солнышко?! – и протянула бокал Никите.
Тот механически взял его и, не отрывая взора от суженой, стал жадно пить, пить...
– Прости, папа, – обернулась к отцу Марина. – И ты прости, Марк. Я его люблю! Очень!! – и тотчас, забыв про обоих, снова – к своему Никите: – Ой, ты уже выпил всё! Ой! – громко засмеялась невеста, радуясь вновь разлетевшимся осколкам.
Увидев же, что Никита наготове держит колечко, чопорно протянула руку.
– На!
– Юлий Владимирович, я очень постараюсь, чтобы Марина была счастлива! – От всего сердца произнёс Никита, осторожно надевая неповторимый символ бесконечной Любви на её безымянный пальчик. И – надолго припал к нему губами.
– Смотрибельно как! Почти жена! Клянусь быть самой нужной тебе половинкой, любимый! – многозначительно высказала невеста Никите, любуясь своим колечком. И, радостно блестя глазами, снова обратилась к обмершему родителю. – Ну, мы пойдём, па! Прощай, Марк! Прости меня, пожалуйста – так вышло... Не поминайте нас лихом, дорогие мои! Я позвоню, завтра.
И вдруг взлетела – прямо на руки своей судьбе.

* * *
Обратный путь начинался тоже в молчании. «Любезный» лишь устало улыбался, поглядывая на суженую. Та тем же отвечала ему, но глаза её всё чаще и чаще смежались от пережитого за день. Неожиданно мотор заглох.
– Никита, зачем ты остановился? А фары зачем выключил? Темно здесь... Что-то сломалось?
– Успокойся, всё в порядке. – Никита откинулся вместе с сиденьем назад. – Не могу больше. В смысле – ехать. Тут один приятель мешает, не знаю, как! – он взял её правую руку и принялся гладить ею своё лицо.
 – Правда? Какой приятель?… Опять ты со своими загадками. Умоляю: хоть сейчас не морочь мне голову!
– Хочешь познакомиться? – Никита вдруг плавно потянул её кисть куда-то вниз, вниз, и через секунду она ладонью ощутила что-то упругое. Которое прижалось к ней при помощи его другой руки – крепко-крепко.
Марина нагнулась над ним, взглянула на его лицо: глаза его были сомкнуты, только глубокое дыхание колыхало ноздри.
– Что ты делаешь, Никитушка?
Тот блаженно улыбнулся: она впервые назвала его так – как мама.
– Делаю тебя моей, Солнышко! Совсем! – приоткрыл он веки.
– Правда? Да, пожалуйста, – покорно шепнула Марина. – Только, Никита, не надо здесь! Кто-нибудь остановится, – трусливо посмотрела на приезжающие рядом машины. – Ну, любимый, поедем отсюда – боюсь я...
Но тот не отвечал, взирая на неё снизу вверх, как на небо. Тогда она тоже стала разглядывать его лицо. Принялась поправлять волосы. Но Никита остановил её и, притянув к себе, стал целовать. Сначала долго и нежно, а потом всё быстрей и порывистей. Руки его так уверенно, но мягко ласкали её, что Марина, забывшись, тоже стала отвечать тем же. На секунды он отпустил её – чтобы дёрнуть рычаг сиденья и сдвинуть вглубь салона.
За окном, предательски осветив парочку фарами, проехало очередное авто.
– Они увидят нас! – Опять испугалась Марина.
– Да кому мы нужны! Не бойся, же, Солнышко! Ну, их!
– Какой же ты!.. Боже...
 
Когда они, бесконечно счастливые, вернулись в исходное положение, «Опель» обступила добрая, тёплая темнота. А мимо всё неслись и неслись машины, освещая их лица. Никита, упёршись подбородком в руль, смотрел на разноцветные огни колоссального города и молчал.
– Ой! Я так и знала! Включи, пожалуйста, свет, Никитушка! – Раздался сзади страдальческий голос приподнявшей над сиденьем Марины.
Когда загорелся верхний плафон, она, сдвинувшись на край кресла, притворно безутешно развела руками. Потом схватила дежурные концы, торчащие из бокового кармана дверцы, и принялась вытирать сидение.
– Что такое, Солнышко?!
– Только не ругайся – я сиденье испачкала! И здорово! – сообщила оно почему-то с гордостью.
– У тебя месячные, что ли? Что же не сказала сразу? – спросил виновник несчастья со смесью сочувствия и огорчения.
– Совсем нет! – невеста как-то особенно заулыбалась, потом прижалась головой к любезному плечу, не видя, что любимый всё понял и даже закрыл глаза от радости. Просто... Просто – я дождалась тебя!.. Бог есть – стала женщиной с кольцом на руке, как всегда хотела! О чем и Марк, и Аркадий знали.
Никита склонился над Мариной, любуясь своим обмякшим сокровищем. Затем играючи водрузил её на заднее место.
– Какая ты у меня хорошая! – глянул в зеркало заднего вида и стал заводить машину.
– А она – она лучше была? – вдруг выскочило у Марины.
Нежданно-негаданно для неё самой. Но всё же у неё не хватило духа добавить: «жена».
Спина Никиты вздрогнула, как от удара плетью. Он медленно обернулся, и она вздрогнула: губы любимого что-то неслышно шептали, а глаза – они вмиг стали совсем другими – какими-то больными и… чужими.
«Боже! Я же всё испортила!» – внутренне ужаснулась Марина. Никита, поняв это, криво усмехнулся и уткнулся лицом в баранку. И безвольно распластался на ней, вцепившись руками.– Господи Иисусе Христе, Господи Иисусе, помилуй мя! – забубнил он еле слышно. – Помилуй мя, Господи! И избави от лукавого! – Но голос всё нарастал и нарастал. – Возьми душу мою, покарай мя, неразумного, только не забирай и её у меня, не забирай, Господи! – почти закричал он.
– Успокойся, успокойся, Никитушка. Не надо так! – Дрожащей ладонью Марина погладила его по спине, не зная, что и делать. – Ради Бога не держи это только в себе. Не мучь себя! И меня тоже! Расскажи…, хоть что можно! Я же не чужая тебе, теперь!
Никита затих.
– Всё произошло в Битцах, недалеко от моего дома. Когда зазвонил мобильник, я ковырялся в огороде. Он всегда со мной – на поясе...
«Я умираю» – услышал я её, Ирин, голос и – не поверил. Сначала. Он был такой отчётливый, словно Ира стояла рядом. Обычно хуже слышно...
«Я умираю, Никита», – повторила она.
Никита сделал над собой усилие.
– Я в машине, на въезде. Не спеши – не успеешь. Скажи только: это правда?
– Что «правда»? – я понял, что она действительно умирает. От страха у меня свело челюсти.
– Что ты ходишь… туда, к этим женщинам? – голос Иры стал намного слабее.
– Нет!! – заорал я. – Уже полгода как нет! До тебя это было! Держись, Синеглазка! – глаза у неё были, как васильки. – Я сейчас!
Моя «девятка» стояла тогда как раз у калитки. Я прыгнул в неё и понёсся. Гнал, что есть мочи, но когда показался поворот, Ира уже горела. Вместе с машиной! А!! – Никита выгнулся как эпилептик.
Марина, отпрянув от него, тоже схватилась – за обшивку сидения.
– Когда я подъехал, её «Фиат» полыхал, как костёр. Но даже если бы я успел – спасти Иру всё равно нельзя было: она истекла бы кровью от глубокой раны на шее.
Никита прервался, переводя дыхание.
– Ничего – они мне ответят! Уроды! Я уже им кровь попортил – чтобы жизнь малиной не казалась! Ты не думай, Солнышко моё, я прекрасно понимаю, что сам виноват – Бог: Он всё видит! Но им тоже с рук не сойдёт – бумеранг вернётся – никуда не денутся! Может, я и есть, бумеранг этот? Синеглазку только не вернёшь... На всё Его воля.
Обессиливший Никита опять уткнулся в руль носом.
– Иди ко мне! Немедленно иди ко мне! – Потянулась к нему Марина, мигом протиснувшись на неудобное автоложе. Полная эроса и каритас. Слёз и… облегчения.
– Но тебе же больно, – рывком завис над ней Никита.
– Пожалел волк кобылу! Да иди же скорей! Я у тебя теперь есть! Не один, не один ты уже, Никитушка! И сильнее, любимый! Сильнее люби меня! Не бойся!

3

Возле спортзала, в коридоре, прислонившись к крашенной зелёной стене, стоит Роман. Он без конца поглядывает на большие ручные часы и по обыкновению щёлкает языком и разводит руками. В сером спортивном костюме с тонкими красными лампасами – явно пришёл на занятия и давно отирается здесь.
Но вот по лестнице легкой быстрой поступью начинает спускаться молодая женщина в чёрном гимнастическом трико и низких туфлях. Уже со спины видно, что это Елена Павловна. Роман облегчённо, заученно резко, выдыхает воздух и направляется ей на встречу. Ему ещё не видно, как нехорошо меняется лицо Дашиной гуру, когда она замечает его. Оно становится серьёзным и непроницаемым.
Кажется, и без того длинный коридор становиться тоннелем, в котором происходит «стрелка» каких-то криминальных элементов. Парень держится внешне приветливо, но женщина приближается насторожённо, хоть и старается сделать подобающую ситуации мину.
Правильное волевое лицо её покрыто с отличным натуральным загаром, на котором необычно выделяются белки тёмных глаз и ровные чистые зубы. Всё вкупе однозначно свидетельствуют о завидном здоровье их обладательницы. Она не красавица, но имеет недостатком, пожалуй, только довольно большие уши. Толерантно посаженные глаза, открытый лоб, треугольный подбородок, высокая гордая шея – всё говорит о женщине современной, умной, эмансипированной.
– От неё всегда исходила какая-то неуловимая аура, я бы сказал – мужской силы. Такую, примерно, я ощущал и в присутствии Рава, только у него она как бы подавляла. А у Елены Павловны она притягивала. Хотя каждый подопечный сразу понимал, что между ним и ею – дистанция огромного размера. Я до сих пор помню, какой она показалась мне тогда – напряжённой, испытывающей.
– Здравствуйте, Елена Павловна. Меня направила к вам Даша – не знаю её фамилии...
– Здравствуйте, Роман, так вас зовут? Даша предупредила меня, что вы придёте. Очень рада вашему появлению. И – исправлению? – чёрные, чуть подведённые глаза гуру словно протыкают парня. Роман замирает, и начинает радостно и часто кивать.
«Я покончил с ними – ни разу больше не был на татами. Я даже просто каратэ больше заниматься не буду. Хоть сансэй и выручил меня тут… – на днях»
– Знаю, – вВзгляд гуру значительно теплеет. Удивлённый же Роман, непроизвольно растопыривает пальцы. – То, что сам сказал, молодец! Будем надеяться, что бывший учитель твой – ничего, если я на «ты»? – от тебя отстанет, раз у него не получилось.
– Что?! Так, это всё было – что, не случайно?!
– Да, Роман, как-нибудь я расскажу тебе об этом подробнее.
Парень потрясённо смотрит в стену, потом машинально приветствует начавших подходить к началу занятий девушек.
– И вот что, Роман. Хочу спросить тебя: зачем тебе Даша?
– Затем... Чтобы быть вместе. Всегда!
Оба пронзительно смотрят друг на друга. Долго.
– Вижу, что не шутишь. Но, – категорическим тоном произносит Елена Павловна, – просто так ты её у меня не заберёшь! Учти, красавчик!
В первый раз за время разговора губы Романа расплываются в его простодушной улыбке:
– Елена Павловна! В бытность мою...
– Вижу. Вижу, что сегодня ты убедителен. Посмотрим, какой ты будешь во время кругов!
– Каких кругов?
– Какие ты должен будешь пройти, чтобы увидеть свою Дашу. Их называют «кругами поклонения Матери Природы»! – Елена Павловна с довольной улыбкой смотрит на недоумевающего кавалера её любимицы и продолжает. – Мне уже нужно начинать вести класс. Вот возьми, – она извлекла из небольшой спортивной сумки тонкую пачку машинописных листов, – здесь всё подробно написано. А теперь иди домой. Даша не придёт, не жди – долго придётся. Может месяц – в лучшем случае. И не гляди на меня так! Я их полжизни прохожу. И другие… проходили – не мне чета, а тем более не тебе.
Гуру говорит твердо; понятно, что всё давно и окончательно решено ею. Насупившемуся Роману остаётся лишь жевать губы.
– Хочу сказать тебе: ты мальчик серьёзный и не новичок в определённых занятиях... Простых отношений у вас с ней никогда не получиться. Вы оба, как говорит Учитель – не «пустышки»! Жить, как все никогда не сможете. Ты меня понимаешь?
Роман, наверное, понял, ибо глаза его напряжённо заблестели.
– Даша тоже – уже во второй раз – пойдёт по тем же кругам. И это даже не столько моё решение, понимаешь? Вот, возьми мой телефон – будут вопросы – позвонишь. Теперь уходи. Я всё сказала.

На подрагивающем экране небольшого монитора забавный жёлтый пёсик с красным ошейником беспрестанно виляет хвостиком и шевелит лопоухими ушами.
– Заколебал ты меня Бобик, иди вот сюда! – маленькая белая стрелка хватает игривую собачку за загривок и волокёт с белого поля, где тот крутился и гавкал среди чёрных букв, в сторону – на голубой «рабочий стол» с всевозможными многоцветными значками.
Роман ласково улыбается компьютерному помощнику, но тут же его лицо приобретает сосредоточенное выражение. Оно сегодня какое-то необычное: осунувшееся, небритое, хотя глаза и блестят здоровьем и мобильностью.
Он сидит за стандартным столиком из дсп со стойкой, на которой установлены пара акустических колонок и три бугристых фигурки суперменов-трансформеров со своим диковинным всесокрушающим оружием. И долго задумчиво созерцает то их, то набранный текст. Букв немного, и их можно было прочесть уже с десяток раз.

«… для дальнейшего роста… необходимы 4 очистительных круга – 4 поста по 21 день; поста очень строгих.
Пост 1: 21 день заботы о своём физическом теле. Каждый день 3-4 часа интенсивной мускульной нагрузки.
Пост 2: 21 день без пищи. Только 2 стакана чистой воды в день.
Пост 3: 21 день абсолютного (и в мыслях) целомудрия.
Пост 4: 21 день без единого бранного слова и мысли; без тени раздражения и других отрицательных эмоций».

Наконец, быстро стучит по клавиатуре и экран, щёлкнув, гаснет. Но Роман всё сидит в прежней позе, уставившись невидящим взглядом в серое стекло. Вспоминает...
– Это был пятый день поста. И – семьдесят второй с момента начала первого. Я даже и предположить не мог, что всё так дико затянется. И что Даша станет одним из инициаторов этих четырёх «кругов поклонения»... За меня явно взялись, как никогда в мою бытность. Я это, как говориться, кожей почувствовал. И был очень рад: дай Бог всякому такое внимание! А то, что оно уделялось такому пропащему субъекту – обязывало, ещё как. Короче, меня готовили! К чему – я догадывался, но не смел, как последний суеверный дед, даже думать об этом. Это меня и поддерживало. Но не только это.

Звонит телефон.
Запыхавшийся Роман, потный – красная спортивная майка потемнела на груди и спине – осторожно опустив небольшую штангу на стойки, с трудом поднимается с низкой черной кожаной скамьи, спешит в соседнюю комнату.
– Роман слушает!
– Рома, здравствуй. Это Елена Павловна. Прости, что потревожила.
– Вы... Здравствуйте, Елена Павловна!
– Рома, ты я вижу, не так понял полученную инструкцию. И уже потерял два дня! Бросай свои железки, выходи на свежий воздух и – работай! Делай что-нибудь грубо-физическое. От души и с песнями, что называется, качок он, видите ли!
– Преотлично... А вы откуда знаете, простите за любопытство?
– Всё – потом! Пока знай – твои круговые дни считают. Сам ты их никогда правильно не определишь, по качеству. Ты понял?
– Да, вроде ... Спасибо вам!
– Не унывай. Загляни как-нибудь ко мне на занятия – Даша тебе весточку послала!
– Да ну!!
«Письма!
При второй встрече с Еленой Павловной та передала мне письмо от неё, взяв предварительно слово, что я не стану искать с Дашей тайной встречи. Таким образом, я вступил в переписку – до востребования.
Лично сам, я до этой поры никому никогда не писал. Теперь же я превратился в настоящего фаната эпистолярного жанра. Почти каждый день я предавался анализу и самобичеванию собственной натуры. Хотя и знал установку адептов о том, что думать о том, что ты грешник – уже само по себе является грешным делом. Знал, что копаться в прошлом – значит прозябать, задерживать будущее. Но, видимо, должен был естественно пройти этот этап, и – прошёл: постепенно перешёл на более интересные темы. О жизни, религии, искусстве, дружбе и, конечно, любви.
Даша оказалась тонкой и умной собеседницей. Она тоже иногда осуждала себя за никчемные мысли и поступки, но – не то, что я – в меру. Наверное, я всю жизнь буду помнить некоторые строки. И как, замирая, подходил к почтовому ящику!
Что странно – я сам и впрямь не искал встречи! А вполне мог выследить её на узле связи. Преотличная возможность! Платоническая любовь – явно не для меня, но было тогда в ней столько чистоты и нежности – дай Бог всякому! Я буквально боялся спугнуть её, понимая, что это – прелюдия. Неповторимая более... Тем я и жил всё то время.
Оба физических поста я прошёл быстро, без проблем. Во время трудового круга, забросив «железки», ежедневно выкладывался на нашей даче, перелопатив участок и свой, и два соседских, чем поразил всех своим неожиданным рвением к агротехнике. Те первые двадцать дней незримые контролёры мне зачли полностью, наградив словечком «победка»!
Второй же пост запомнился жутким голодом. Первые пять дней. Впрочем, я морально был готов к этому: чистое голодание становиться, как написано в различных пособиях мучительно только в первое время. Потом потребность в пище пропадает, наступает лёгкость и особое умиротворённое чувство. По совету Елены Павловны много читал и размышлял на возвышенные темы.
К концу этого круга убедился, что действительно белки глаз моих приобрели совершенный белый цвет – до этого они были всё же несколько темноваты. Это говорило о том, что я физиологически очистится полностью. И о том, что не должен питаться – хотя я и до этого был почти вегетарианцем – нечистой пищей. Иначе – началось бы, по сути, просто отравление организма. Про всякие «колы» и вчерашние яйца пришлось забыть! А так – как ни в чём ни бывало ходил на лекции; никто из однокашников даже не знал, что я такой «голодный». Только мать каждый раз вечером плаксиво смотрела на мои кости, да отец недоуменно, но с уважением качал головой. Но, зная мой кондовый характер, молчали.
Пост третий – целомудренный – к моему удивлению тоже прошёл совсем легко. То ли специфическая литература сыграла свою роль, то ли образ Даши заслонял любых встречных красоток... Короче: только два дня пропали, я даже не понял толком из-за какой женщины, наверное, из-за фантазий эротических – мелькнули как-то такие. Подозрение у меня имеется, что если бы непосредственно общался с Дашей – пост тот затянулся бы на неопределённое время!
Зато на четвёртом посту я основательно сел в лужу. А именно – в лужу своих эмоций. Никогда бы не подумал, что так вляпаюсь. Возможно, сказалась какая-то странная усталость – всё-таки четвёртый месяц пошёл... Каждый прошедший день был для меня, как гора с плеч. Так, наверное, считают свои последние дни дембеля в армии. Изо всех сил души я старался ко всему быть невозмутимым, доброжелательным, вообще светлым. Но из трёх, по-моему, безукоризненных отработанных дней, мне иногда засчитывали… один!
Думать, что для выполнения предъявляемых требований достаточно быть пай-мальчиком, никому не грубить и только радоваться солнышку – значит быть, мягко говоря, наивным посторонним наблюдателем. А как насчёт того, что какая-нибудь бабка при посадке в трамвай вам пребольно наступит на ногу и при этом выльет полный ушат желчи за всю свою распроклятую жизнь на вашу голову, обвинив вас в неуважении, спешке и т.п.? Вы же при этом должны остаться образцом человеколюбия! Как в том анекдоте:
– Господин бригадир, после вашего ремонта в нашем детском саду, дети стали поголовно ругаться матом!
– Да что вы говорите? Быть того не может! Да я вчера, например, когда Степаныч со стремянки уронил мне на ногу ведро с краской, и то – благородно внушил ему: «Степаныч, ты не прав!».
Позже я понял, почему: тогда, где-то глубоко внутри, у меня зародилось раздражение. Тонкое такое, незаметное для ума поначалу, как не сразу видна паутинка межу деревьями...
Я хотел немедленно видеть Дашу – и всё тут. Фрейдовское бессознательное «оно» вдруг показало своё безудержное нутро. Два раза гуру вызывала меня и «обрабатывала» по всей программе – я застрял по самые, как говориться, некуда! Последнюю неделю мне не зачли вообще...»
– Что же мне с тобой делать, красавчик! Не годишься ты никуда, Рома!
Елена Павловна снисходительно улыбается, блеснув своими безупречными зубами. Она, видимо, в хорошем настроении, чего не скажешь о Романе, который вынужден опять покусывать свои губы. По одежде – он в жёлтой дублёнке и жёлтых толстенных ботинках – ясно, что он пришёл не на занятия, а для получения очередного выговора. Понуро склонив кудри – шапку он, видимо, никогда не носит – он собирается что-то сказать строгой наставнице, но не решается.
Но та сама поняла это и теперь хитро посматривает на бедолагу. Она, как всегда, в рабочем трико и туфлях. Невдалеке неподвижно лежат девушки в позе «трупа» – сеанс близится к концу.
– Одно тебе оправдывает – то, что Даша тоже стала халтурить. Уже три дня потеряла подряд – такого ещё не бывало. Вы что – сговорились?!
 – Елена Павловна, тут такое дело…, мне нужно встретиться с Дашей – я потом наверстаю гораздо быстрее!.. – решается Роман.
– А больше ничего не хочешь?!
– Да, вроде, нет...
– Вижу! Подожди – отпущу девочек.
Гуру вскоре возвращается.
Пройдя мимо присевшего на корточки Романа, она подходит к окну и долго смотрит в заснеженное окошко.
– Вы, тантристы, как инопланетяне даже среди нас, ведических одиночек. Всё вам позволено, всё можно. Тогда как у нас уходят десятилетия упорных тренировок, постов, ограничений в пище и других естественных потребностях, чтобы дисциплинировать тело и дух – вы добиваетесь своего за годики или того меньше без особых напрягов. У вас же с Дашей – путь вообще – как скатертью дорога. И всё потому, что совпали...
ВТ – «Путь к Богу через земную Любовь»... «Прямой, но опасный; достойный, но сложный; древний, но редкий!» Как бы и я хотела пойти по нему... Но – карма32 . Уйти от Колеса, так быстро мне не дано. Ты меня понимаешь, Рома? Понимаешь, – Елена Павловна замолкает.
– Но, ничего – у меня есть девочки! И человек один любит, по-своему и я его! Так что унывать не будем!
– Елена Павловна, простите, я сейчас!..
Гуру поворачивает гибкую шею и – замирает от неожиданности.
В противоположной стороне зала из-за гимнастического коня высовывается… личико Даши! Девочка, видимо, прошла в помещение незамеченной и хотела было спрятаться от своей настоятельницы за высоким снарядом. Роман же невольно, сразу не оценив ситуации, выдал её – «с потрохами». Сейчас она помахивает своему кавалеру ладошкой и улыбается. Очень премило. Теперь уже и Елене Павловне. Одетая в беленькую молодежную шубку, белую пушистую шапку с помпончиками и весёленькие, расшитые красным узором сапожки.
Гуру принимает соответствующую ситуации позу – скрещивает на груди руки; но скрыть довольное лицо у неё не получается; но его к счастью непутёвые ученики не замечают. Им просто не до того.
Они видят только друг друга.
Роман неспешно приближается к Даше, тоже со счастливой улыбкой. Как в какой-нибудь мелодраме. Но, подойдя на расстояние метра, вдруг становится совершенно серьёзным.
И Даша – она тоже рассматривает его физиономию без бурной внешней радости. Вглядывается в неё как в лицо самого дорогого теперь человека. Какое-то время они пребывают абсолютно недвижными.
Неожиданно Роман падает... Прямо к Дашиным ногам! Он обхватывает её бёдра и прижимается к ним, словно ребёнок, который, с утра не видел мать и несказанно рад тому, что вот она, наконец, появилась!
А Даша? От такого поворота она теряется, разводит в стороны руки и беспомощно смотрит на свою учительницу. Но та тоже не в себе и, видимо, способна лишь созерцать.
Роман же и не думает менять своего выгодного положения; дорвался – не оторвёшь!
Тогда дюймовочка, слегка улыбнувшись, робко касается его пышной шевелюры, потом, осмелев, запускает туда все пальчики. Сперва одной рукой, затем другой... Немалая нежность чувствуется в этих несложных пасах.
И снова поднимаются глаза на гуру. Но они уже совсем иные – округлившиеся и – словно слепые. Вот они постепенно наполняются влагой. Вот почему-то начинают дрожать губы...
И вдруг – лицо Даши искажает гримаса. Она будто беззвучно кричит от боли – в потолок, широко раскрыв маленький рот и сомкнув веки. Вся вытянувшись и прогнувшись в спине, как натянутый лук. И тоже застывает, ледяной статуей.
– Бог мой, я не могу этого видеть! – Елена Павловна хватает стоящую в ногах спортивную сумку и быстро направляется к выходу. Но у самых дверей оборачивается.
Чтобы ещё раз увидеть тех, кто «совпали»...
4

Прошло три дня. Марина их провела в полном одиночестве. Временами прерываемом, правда, звонками Никиты. Суженый ссылался на немыслимую занятость, на больную мать, на ещё что-то, уверяя её в бесконечной любви и преданности. Но всё не приходил.
– Все вы мужики такие, – жаловалась бедняжка вальяжному Рыжику, – как попользоваться – так они тут как тут, а как поговорить по-человечески – их днём с огнём не найдёшь! – Но, догадываясь о том, что причиной такого возмутительного поведения является его боязнь причинить её телу боль, не сердилась.
– Да хватит тебе уже прятаться от меня – я уже в порядке! – рассмеялась Марина, когда любимый разбудил её этим утром. – Сегодня вечером не приедёшь – наживёшь такого врага! Кто мне обещал цветы и песни?!
– Солнышко, прости негодяя, смогу только к ночи, совсем поздно!
– Жаль ... Но пусть поздно, чем совсем ничего. Я жду! – Положив трубку, спрятала лицо в ладони, с радостью ощущая трепет во всех членах. – Ничего не смогу делать и сегодня! Поеду к Карловне, а то проклинает меня, наверное. Но сначала – в библиотеку.
Но до редакции Марина так и не добралась. Застряла в Ленинке – так раньше простецки называли главное книгохранилище Советского Союза.
Набрав кипу – в основном англоязычных – книг по тантрической йоге, как в индуистском, так и буддийском вариантах, она не в силах была оторваться от страниц с изображениями богов и богинь, занятых «алхимией экстаза». Её привлекало практически всё: философия, мифология, история древнейших учений. Множество практических советов по физиологии, психологии, сексологии, гигиене, косметике, гомеопатии, фитотерапии, акупунктуре и прочих – буквально погребли её своей массой.
Только к вечеру она еле избавилась от этих гербариев жизни.
Спускаясь по широким серым ступеням, она вдруг подумала о Никитином ресторане на «Знаменке». И тут же достала из сумки карту Москвы, благо она всегда была при ней.
– Ой – да это же в двух шагах отсюда! И он наверняка там, раз допоздна задерживается сегодня! – Решила Марина и, воодушевлённая, направилась к цели по Ваганьковскому переулку. И – ура! – вскоре заметила родной «Опель», на автостоянке при искомом заведении.
Ресторан был расположен что называется в историческом сердце столицы – неподалёку от галереи художника Шилова и имел два зала – для курящих и некурящих. Естественно, Марина выбрала вариант второй. Немного чопорный, выдержанный в английском стиле: задрапированные окна, классические люстры и картины, деревянные стулья и длинные столы.
Осмотрев ресторан, Марина Никиту не обнаружила. Пожав плечами, она села за столик подле белой прямоугольной в сечении колонны и заказала бокал Мартини.
Было ещё рано – половина восьмого и музыкантов тоже не было видно. Немногие посетители разговаривали тихо; чувствовалось, что они здесь не случайные гости.
Вскоре Марине стало скучно, и она опять стала озираться, ища своего наречённого. Внимание её ненадолго привлекла ухоженная натуральная блондинка, тоже одиноко занимающаяся от безделья макияжем. Ей почему-то подумалось, что она её где-то раньше видела...
Но вот четверо мужчин, одетых в белые шёлковые сорочки и чёрные брюки показались из одной из боковых дверей.
Один из них, со светлыми длинными прямыми волосами, подошёл к микрофону на стойке. «Раз, раз!» - стал он проверять акустику. Другие же стали настраивать гитары.
– Уважаемые гости, начинаем наш незабываемый вечер! А незабываемым он будет сегодня потому, что после долгого отсутствия нас посетил Никита Шаров – мастер слова, на стихи которого написана музыка большинства наших песен!
В зале раздалось несколько жидких хлопков.
– Ну, что это? Поаплодировать по нормальному не можем! Понял: вы его подзабыли. Ну, это мы сейчас поправим. Послушаем для начала его старенькую вещь о солнце, воздухе и… синем море, конечно! Кто-то побывал на его берегах этим летом, а кто-то и не смог. Так пусть хотя бы теперь помечтает о нём вместе с Никитой Шаровым!!
Часть посетителей захлопали активнее.
– Ну вот, кто-то его уже вспомнил! Сам Никита пока занят, но скоро появится. Итак, песня «Про море».
Артист взял стоявшую на стойке синюю акустическую гитару и махнул группе рукой. Плавные, имитирующие шум набегающих на берег морских волн, звуки заполонили помещение.

«Пивом плещется волна,
Слух ласкает хор прибоя,
Быстро отцвела весна,
Дух мой грезит образ моря.
Там – в лазурные дали –
Белые, как чайки, реют
Маленькие корабли,
Ленные с утра на рейде»

Гитарист был «в ударе», и грустно-мажорная энергия песни быстро передалась зрителям. Гордая за Никиту Марина нетерпеливо заёрзала на месте: где же он? Но прозвучало ещё два его творения, прежде чем он появился.
 – Никита Шаров! Поприветствуем мастера! – закричал певец, протягивая руку с гитарой в сторону той же двери, откуда и вышел сам автор. Народ, оживлённо хлопая, закрутился на стульях, обратил на поэта благосклонные взоры.
В синем велюровом костюме, белой сорочке с красной бабочкой он высоко поднял в приветствии руку, сверкнув золотой запонкой. Сейчас он выглядел даже слишком настоящим Есениным...
– Никита Шаров!
– Игорь Чибисов! – Никита тоже протянул руку в сторону вокалиста.
– Чибисов. Чибисов... Что?! Вот тебе бабушка..., – дёрнулась вперёд ошеломлённая Марина, чуть не пролив любимый вермут.
Округлившимися глазами она смотрела на то, как «кукушка хвалит петуха», как Никите протягивают со всех сторон руки для рукопожатия, что-то льстят ему; смотрела, сперва просто – без мыслей.
Перед её глазами проплывали эпизоды прошлого: вот Никита подъезжает к «Мосфильму», вот запросто обсуждает с ней «Исповедь…», вот Ада замечает подчёркнутые абзацы в журнале... Вспомнилась, конечно, и комната в его доме, напичканная специальной литературой, техникой, фотографиями каратистов и портретом восточного адепта. И то, как он попытался «использовать» Марину в ней. И главное, сразу стали понятными загадочные и угрожающие фразы об «уродах» и бумеранге, которые произнёс Никита в машине, после помолвки.
Всё, что она знала раньше о нём, и о таинственном сценаристе одиозного сериала, чётко сошлось в одной точке.
«Так вот кто меня дурачил всё это время!! Ну, погоди, Никитушка, я тебе устрою, водила двуличный!» – и исполненная чувством праведной мести, стала вылезать из-за стола.
Наречённый же – он не видел её из-за колонны – прошёл рядом и направился к столу… той самой блондинки. И, приветливо улыбаясь ей, сел напротив, спиной к своему Солнышку. Оно же, так и не успев взойти, машинально закатилось обратно – на своё укромное место.
Марине было видно только половину её лица, с правильным славянским овалом, вызывающе ярко-красными губами; свободной длинной чёлкой, почти, как и у Марины, закрывающей зелёные глазищи. Ни дать, ни взять – кукла из ЦУМа. Только брови у неё были не выщипанными и не крашенными – не то, что длиннющие, явно приклеенные ресницы.
«Подкачала с макияжем, милашка!» – тотчас резюмировала Марина. То, что незнакомка неравнодушна к Никите, Марина поняла сразу – по выражению лица, когда «суженый» наклонялся над тарелкой. Об отношении его к ней он могла лишь догадываться опять же по её физиономии. Смазливой, хитрой и угоднической. И хотя на ней временами возникали все признаки недовольства и досады, видимо от неадекватного поведения кавалера, «шпионка» была вне себя. Хотя ничего такого уж особенного не происходило. Просто сидят двое, о чём-то любезно беседуют, как говорится, «душа в душу». Видимо обсуждают какие-то свои темы.
Но вот на щеке женщины появляются слёзы. Никита протягивает руку к её лицу и аккуратно вытирает их платком.
«Своим, гад! – Марина закрыла глаза. – Буду ждать до конца! – Она пересилила жуткое желание встать и разбомбить им что-нибудь на столе. И посмотреть в глаза. Ему! – Кого же она мне всё-таки напоминает? Ой! Да это же – жена его! Не может быть!! Нет не она! А сейчас очень похожа… – блондинка повернулась к эстраде: объявили белый танец. – Нет – не она! А то так и с ума сойти можно! Наверное, сестра... Пойти познакомиться, что ли?!», – горько усмехнулась несчастная самой себе.
«Кукла» зря время не теряла: она уже вела Никиту за руку.

«Листьев карусель порошит траву,
Смятая постель – всё, чем я живу.
В сладких грёз купель прыгаю, плыву –
Там любви свирель, там тебя зову!

Ты мне приснишься, я тебе тоже,
И всё поймёшь – Бог нам поможет,
Ланью примчишься – я точно знаю.
Пусть говорят: так не бывает!»

Пела совсем молоденькая девушка, почти школьница. Пела неплохо, проникновенно, но ещё без должного профессионализма...
«Кукла» была примерно равной Никите и по возрасту и по росту.
Серое вечернее платье с блестящими вкраплениями бесспорно «смотрибельно» сидело на ней, завершаясь вверху глухой стойкой. Зато спина было почти вся открыта, да и ткань оказалась полупрозрачной, что слегка устрашало!
Похоже, она перешла в атаку: полные обетований изумрудные глаза теперь смотрели партнёру прямо в лицо. Томно и неотрывно. Статное тело, играя формами, постепенно прижалось к нему. Вот уже и крупные локоны обязывающе легли на плечо...
Нос Никиты понятно зашевелился.
– Ну, что же ты – поцелуй её! Что же ты медлишь, любимый мой!! – крикнула про себя невольная шпионка. Она больше не могла выносить это. Увиденного было более чем достаточно. Какой-то низенький солидный мужчина хотел пригласить её на танец, но бедняжка деревянно встала, кинула купюру на стол и, как обреченная на вечное несчастье, покинула заведение. А в след ей, будто в насмешку, трубно неслось:

«Погашу свечу, встану у окна,
Мысли распущу, словно я пьяна.
Руку протяну – полная луна
Луч протянет мне – буду не одна!»
 
Никита приехал в час ночи.
Не звонил, сам – Марина дала ему ключ – открыл дверь и, осторожно ступая, вошёл в тёмную комнату. Она неподвижно лежала в своём синем японском халате, отвернувшись к стене и притворяясь спящей.
Через секунду Марина ощутила неровное дыхание у себя над ухом. Потом оно зашевелило ей волосы на затылке, потом нос его уперся ей в спину, стал легонько поддевать в бок.
«Хорошо, что хоть одета», – вяло подумала притворщица.
А Никита тем временем уже тёрся о неё щекой, как Рыжик и сопел.
Марина ещё с минуту продолжала юродствовать.
– Где был? – спросила с болью в сердце, ощущая всю пошлость своего положения. Не оборачиваясь.
– Виноват, Солнышко – родня достала! Свояченница с матерью приехали из Новгорода, Великого – весь день с ними крутился. Встретил, потом дом, потом кладбище, потом... Они на пару дней приехали. Простишь?! – он нетерпеливо потянул её к себе. Марину сразу обдал легкий запах вина и одеколона.
– Свояченница? Сестра жены… – родная? – страшная тяжесть сдвинулась у неё с груди. Но только сдвинулась.
– Правильно. Алла... После похорон Ирины приехали в первый раз. Так, хватит о грустном! – Никита навалился на неё и затих в долгом поцелуе.
«Если Бог есть, он покарает его за всё! Или я!! – Сопротивляться ему физически у неё сил не было. Но оскорблённая душа требовала сатисфакции. – Опять, опять полуправда! Нет, Никитушка – одно дело твоя борьба со Школой – другое – игры со мной!»
– Зажги, пожалуйста, свет, – почти приказала, выползая из-под него, чтоб сесть.
Большая тёмно-зелёная настольная лампа резко осветила недоумевающую физиономию.
– В чем дело Мариночка? – увидел Никита её буквально потемневшие после последних событий глаза. – Что с тобой?
– Скажи, что любишь и… что только мой! – опять твёрдо потребовало Солнышко.
Никита сперва удивлённо, потом подозрительно вгляделся в неё. Лицо Марины было непривычно серьёзным и непроницаемым. Тогда он потянулся к вороту рубашки, вытянул крестик, прижал к губам:
– Люблю! Твой я!
Марина вздохнула так, что Никиту передёрнуло.
– Да, верю, верю. Что же мне ещё остаётся! Но если ты, – она резко подалась к нему, - изменишь мне – тайно или явно – я убью тебя!
Сказала просто, как правду.
– Понял. Только проверь всё до конца сначала! Ты всегда торопишься, Солнышко... Вообще, если мне захочется уйти туда, – Никита ткнул рукой в потолок, – я воспользуюсь твоим обещанием! Ну, всё, льдинка – растай! А ну, брысь, мелюзга! – рывком распахнул халат с драконами.
– Мне ещё рано! Врач сказал! – запоздало соврала моментально обезволенная Марина.
– Ну, его! Хочешь, чтоб твой Никитушка умер? Я осторожно, Солнышко!

– Уйди Рыжик! Уйди, говорят! Да что за кот такой вредный у тебя! Семь утра, суббота, любимая женщина, а он – будит. Нехорошо!
– Не смей ругать моего… нашего лапулю!
– Сейчас оба получите.
– Ой! Тебе что ночи мало было, изверг!
– Ну, вот...
– Да, ладно, уж – душу ещё больше измучил! Боже...

– Всё хватит валяться! Кот голодный, почти муж тоже! Пора учится быть хозяйкой! Я как старший – помогу! – Никита, вставая, сдёрнул с Марины одеяло.
– А я-то глупая, рассчитывала на кофе! Я что – как все буду бубнить: «Не ходите, девки, замуж! – Невольно улыбнулась обнажённая Марина и, застеснявшись восхищённого взора, схватила край одеяла, прикрылась им.
Он, действительно, первый раз увидел её такой: первую ночь они так и провели в машине, разъезжая по всей Москве.
– Ладно, полежи пока! Просто я не люблю кофе – и не подумал как-то. Где он у тебя?
– Иди, мойся, почти муж! Где кофе и чай, потом покажу.
Набросив халат, невеста пошла на кухню.
Когда Никита вышел из ванной завтрак был на уже столе. Лёгкий: омлет, масло, тортик, сливки. Но, взглянув на ждущую его у окна Марину, вдруг как-то переменился в лице и, резко развернувшись, скрылся обратно. Печально улыбнувшись, она разгладила лицо руками. Потом умылась под кухонным краном. Присела.
Через минуту он вышел, расположился напротив. Марина сощурилась: вчера с Аллой он сидел точно также. Никита недоумённо пожал плечами и намазал хлеб маслом. Принялся увлечённо поглощать продукты. Заметив, что подруга не ест, намазал ещё кусок и подал ей. Она взяла, надкусила.
Рыжик бродил у них по ногам, явно огорчённый тем, что двое близких ему людей так невыносимо долго молча смотрят друг на друга и даже не собираются бросить ему что-нибудь. Не вытерпев, он тонко мявкнул и царапнул Марину за ногу. Хозяйка, очнувшись, улыбнулась и кинула ему кусочек омлета, новый хозяин – тоже.
– Вот это правильно! О себе не позаботишься – кто позаботится! Ну, вот совсем другое дело! Солнышко наше дуется на нас – не пойми из-за чего – но всему приходит конец. День только начался!» – он шагнул к ней, приподнял и прижал к себе. – Ну, что с тобой?»
– Ты сам знаешь...
– Так. Теперь ты скрытничаешь.
– Хорошо. Не буду уподобляться тебе. Хотела жутко отомстить – Аркадием. Но не смогла: люблю слишком, – солгала она для острастки. – Я вчера в твоём ресторане была!
Отстранившись, она с издёвкой наблюдала за его реакцией.
Никита виновато морщился и ухмылялся, как нашкодивший мальчик.
– Солнышко, ты же видела, что я к ней равнодушен. Да, Алла давно – ещё при Ире начала – да и сейчас интересуется мной. Вчера даже причёску сделала и оделась, как она. Но душу не скопируешь... Слава Богу, когда она уедет послезавтра – может, больше совсем не увидимся. Не мог я вас знакомить – это абсолютно ни к чему.
– Но сказать надо было! Последний раз прощаю такое! Пока почти жена. Женой буду – ни за что!
– Виноват! Пойдём, замолю грех! – Никита наклонился, чтоб поднять её на руки.
– Это ещё не всё, сценарист ты мой, инкогнитый! Солнышко у тебя не такое уж глупенькое. Все твои промахи ещё как распишет! – взбалмошной девчонкой кривлялась она перед сразу озадаченным и погрустневшим Никитой.
– А, понял – по фамилии Игоря догадалась. Иначе бы вряд ли. Это не шутки, Марина! – он грубовато схватил её за плечо. – Ира погибла потому, что они ей дали видеокассету с записью моих тантра-кат, солгав, что я по-прежнему хожу на занятия. Я её около машины тогда нашёл – слава Богу, до приезда милиции. Так вот, прошло полгода тогда, как я ушёл от них – вместе с Романом. Это он меня вытащил из этого омута. В фильме я показан только один раз – как его напарник, Слава, в первой серии.
– Так это всё – правда?!
– Да нет, конечно, но многое соответствует, процентов восемьдесят. Роман пожелал, чтобы и внешность, и имена, кроме моего, остались, как в жизни. Сейчас этот фильм их отвлекает, направляет на ложный след – за Романом. Это мы с ним так придумали.
– Ой, Никитушка, они и вправду уже ищут тебя, как сценариста! – встрепенулась Марина. – Когда я звонила Игорю твоему, он подумал, что я – другая девушка!
– Да. Это, скорее всего, была Злата. Значит, скоро свидимся! – лицо Никиты было внешне спокойным, но в глазах появилась такая безжалостная стеклянность, что Марина испугалась. – Зашевелились, упыри! Надо Роману сообщить. Пусть вылетает. Хотя нет – нельзя, надвигается октябрь – это будет как подстава! Погибнуть может! – он снова страшно взглянул на неё, но тут же смягчился. – И как только тебя занесло в наши… джунгли?!
– Нашёлся тут один такой Сусанин! Теперь придётся помогать ему чем-нибудь! Я теперь везде с тобой буду, Никитушка, иначе себя не мыслю, – Марина вдруг ясно поняла, что её прежняя «спокойная» жизнь с этой минуты закончилась. Но поняла и другое – что никогда о ней не пожалеет.
– Ещё как поможешь! – подбодрил её Никита, но Марина почувствовала, что он преувеличивает, – И я вообще без тебя никуда, по большому счёту! Только не опоздать бы, –он озабоченно привлёк её к себе, поглаживая по спинке. – Ты чем-нибудь, в смысле – спортом, занимаешься?
– Сейчас только на шейпинг хожу. Раньше в бадминтон играла – в школе. Грамоты есть!
– Прекрасно. Срочно поищем Дашину гуру. И ещё: про круги очистительные серию смотрела?
– Вчера.
– Это и тебя ожидает. Выдержишь, первые ступеньки?
– Пути?!
– Возможно. Будет трудно – нет Учителя. Для нас это будет путь спасения и в прямом смысле слова. Я – ты не думай, знаю о нём немного. Да и откуда: Ира забеременела очень быстро. А времени мало, – снова занервничал Никита. – Если Рав догадается... Беда, что мы одни с тобой. И сила наша, как и у ахаратчиков – в единстве. Эгрегор о нас вряд ли знает. Я хотел тебе всё рассказать, когда Роман вернётся. А вернётся он с Дашей в ноябре. Он для них неуязвим тогда будет. Нам же станет гуру.. Ну, хватит об этом на сегодня – поедем куда-нибудь сейчас, а вечером может, на Щербинку опять маханём, помнишь, собирались на день города?!
– Элитно! А потом на дачу!
– Вот это правильно! Слушай, а давай вообще больше там бывать, пока не поженились, если Юлий Владимирович не против будет.
– Давай! Я захочу – он захочет!
– Понял! А то эти клетушки в многоэтажках – настоящие склепы для любви, в них даже те немногие крохи её, что люди имеют, умирают потихоньку – бессмысленно и бездарно.
– Но Никита, если это так – получается просто дикий ужас! Люди ведь не могут же, даже осознав истину, бросить свои дома! Ведь о них уже и так много всякого скверного понаписали медики и психологи – не бросают же!
– Когда-нибудь многие бросят – когда вернутся к корням. Знание же разрозненных истин мало что решает. «Образ жизни решает всё!» – так я давно сам для себя сформулировал. А его – почти везде тотально технократический – реально меняют на по-настоящему человеческий пока единицы. Ну, собираемся?!
– Вот теперь я готова оттянуться по полной! Как же хорошо чувствовать себя половинкой, а не просто любовницей! – Марина крепко прижалась к своему Никитушке и вдруг, неожиданно для себя самой, укусила его за нос. Очень сильно.
– Ух, ты! – сдавленно застонал тот, и на глазах его тот час выступили слёзы. – За что? А?! – С целью жуткой мести, он подслеповато протянул к Солнышку руки, но схватил лишь воздух: оно уже схоронилась в ванной. И, разумеется, закрылось на задвижку.
– Это ты насильника так грызи! – завопил любимый. – Я к ней с любовью и нежностью ... Открывай сейчас же, вред… ненаглядная!
– Ещё чего! Ищи дурочку!– резонно предложила оная. – Я уже не та! Ты думал, что я тебе Аллу просто так, за красивые глазки прощу! Ты у меня ещё не раз поплачешь!
– Спасибо на добром слове! Тогда я пошёл слезами «Опель» мыть, сама соберёшься.
Марина услышала, как он удаляется, как хлопнула дверь, но выйти сразу не решилась; осторожно высунулась только через пару минут.

5

Весенние лучи жизнерадостно отражаются в маленьких лужах на асфальте. В основном везде сухо. Судя по молоденьким зелёненьким листочкам, наступил май.
Даша вместе с Романом сидят на лавочке. Как голубки. О чём-то воркуют, смеются и поминутно прижимаются друг к другу. Вокруг них бродит внушительного размера немецкая овчарка чепрачного окраса. Она, видимо, изнывает от долгого ожидания перемены своего месторасположения.
«Уже три месяца мы жили вместе. Почти загородом – в Южном Бутове. Один мой приятель посодействовал. Жить у родителей мы никак не могли по двум причинам: было крайне необходимо, чтобы нам никто не мешал во время занятий; и чтобы никто не жил близко – иначе негативные энергии, например, бытовых ссор, пьянок и прочих «шоу» не портили ауру нашего жилища.
Матери и отцы наши – третья, менее значимая причина нашего отшельнического местожительства. Ведь «погуляли» мы совсем немного – всего неделю. Дискотеки и кино и выставки нас мало волновали и до знакомства; Даша добросовестно училась на втором курсе МОГУ – бывшем пединституте имени Крупской; да и я – чтобы не быть белой вороной – поступил на экономический факультет ВЗПИ в Подольске. Занятия хатхой и ВТ требовали тоже немало времени. А тут ещё пришлось пойти работать стрелком в охрану – иных источников для пропитания у нас не было.
Даша оказалась намного решительней в этих переделках нашей бытности, чем я мог предполагать. Сразу поставила своих родных в известность, что теперь она будет самостоятельной. Да и я в первые же дни беспрепятственных встреч напросился на знакомство с её семьёй, чтобы никто не ждал дочь до заутренней.
Поэтому «предки» в духе здоровых общепринятых понятий о браке в первую же неделю так достали нас своими «пожеланиями добра», в частности, пожеланиями проведения свадьбы и скорейшим совершением разменов своих площадей, дабы обеспечить нас хотя бы однокомнатной квартирой на первое время, что мы сбежали от них на вторую неделю!»
– Ну, что пойдём в «Бумеранг»? – спрашивает Роман подхалимным тоном.
– Очень хочешь? Скучно мне там, Ромочка... И чем он тебе, боулинг, нравится – игра довольно однообразная. Хоть бы через неделю ходить.
– А мы и так на прошлой неделе не ходили!
– Сходи один, а? Я лучше Дашкову почитаю.
– Всё экономишь, родная! Но я же почти всегда выигрываю у кого-нибудь, то есть приношу или прибыль, или хоть отрабатываю стоимость дорожки!
– Хорошо. Уговорил, как всегда. Только я книжку с собой на всякий случай возьму.
– Преотлично, Дашуля. Рэй, ко мне! Хватит дурака валять! Пора дом сторожить.
Пёс, которому такая «прогулка» прискучила напрочь, готов идти хоть домой, лишь бы понюхать по пути что-нибудь необычное.
Семейка поднимается и не спеша бредёт узкими улицами к старенькому покосившемуся домику с печной трубой на залатанной шиферной крыше. Через несколько минут, они выходят и направляются к автобусной остановке.
Когда они уже приближаются к ней, откуда ни возьмись появляется мохнатая средней величины черная собака и с большой скоростью проносится между ними, скрываясь в ближайшей подворотне. Даже Рэй вовремя не реагирует, лишь понапрасну натягивает поводок вдогонку.
Роман оборачивается. Но успевает увидеть только её облезлую спину и драный хвост. Он пристально смотрит ей в след, что-то припоминая. Физиономия у него при этом становится весьма озабоченной.
– Рома, это же не кошка, чёрная! Ты что же у меня суеверный такой? Никогда не замечала!
– Станешь тут...

Громкая музыка в стиле «техно» и яркий искусственный свет многочисленных маленьких круглых светильников располагают к уютному и весёлому время провождению. Повсюду снующие в синей униформе сотрудники клуба, а также наличие нескольких секьюрити в наглаженных чёрных костюмах говорят о солидно поставленной работе.
На одном из пяти низких стульчиков возле серого пластикового столика сидит, вращаясь туда-сюда, Даша. В руках у неё покетбук, которым она немало увлечена. На столике – полу опорожненные коктейли, рекламные пирамидки и пепельница.
На прилегающей к столику дорожке в паре с каким-то немолодым мужчиной играет Роман. Оба в спортивных костюмах с кроссовками. Вскоре табло показывает имя победителя. Роман нехотя направляется к подруге.
– Прилично катает, – бросает он Даше, присаживаясь рядом, – кабы не заступ, шли бы нога в ногу!
– Что, опять семьсот пятьдесят рэ коту под хвост?! – попрекает Даша, не отрываясь от детектива.
– Ща, я с ним поплотнее разберусь! – пыжится, щёлкая языком «профи».
Отглотнув коктейля, он рьяно бросается к дорожке, словно к татами. Подруга с улыбкой смотрит ему вслед и вновь обращается к книжке.
– Здравствуйте, Даша! – раздаётся над ней мужской голос.
Та поднимает глаза: перед ней стоит… Андрей. Бывший кавалер с улыбкой секунду наблюдает над Дашиной изумлённой реакцией, потом, жестом спросив разрешения, садится рядом на соседний стул.
– Ты как здесь оказался, Андрей?!
– Честно?
– Хотелось бы честно!
– Мне твоя мама сообщила, что вы по выходным играете в «Бумеранге».
– И?..
– Пришел посмотреть на счастливую неразлучную пару.
– Спасибо. В общем, это так. И надеюсь, не найдётся такой силы, чтобы разлучить нас!
– Как знать, как знать.., – под нос себе роняет Андрей и отводит глаза.
Бывшая подруга полна сочувствия.
– Даша, я, кажется, проигрываю, – перед собеседниками с «предупредительной» улыбочкой стоит Роман. – Мы где-то виделись, уважаемый? – тактично добавляет он.
– Всего один раз, помните – у Даши на занятиях, – в тон ему уточняет Андрей. – Я здесь совершенно случайно. Клуб новый, видел рекламу – решил посмотреть, раз уж забрался так далеко к приятелю.
Он говорит ровно, но Даша опустила глаза – знак того, что ей не по себе.
«Была и четвёртая причина нашей жизни без связей с кем бы то ни было, кроме родителей. Даже они, по нашему категорическому настоянию, не должны были никому давать наш адрес и телефонные номера. Провокация – драка с милицией обязывали быть начеку.
Но Дашина мама всё-таки проболталась; видимо сказалась её симпатия к более интеллигентному, воспитанному, и обеспеченному, чем я Андрею».
– Так может, раскатаем партию? Раз уж вы здесь.
– Извините, Роман, кажется, я хотел бы ещё немного поговорить с вашей дамой. Если вы не возражаете – давно не видел...
Даша, пользуясь тем, что соперники отвешивают друг другу дипломатические реверансы, переводит изучающий взор с одного на другого. Оба красивы по-своему. У Романа, кроме природных кудрей, хоть и простое, но мужественное лицо с притягивающими одухотворённостью глазами. Его можно сравнить с актёром Николаем Ерёменко-младшим, в молодости. Андрей, более высокий, с прямыми черными волосами, имеет и черты более мягкие, женственные, напоминая ей поп-вокалиста Влада Сташевского. Строгий чёрный костюм и белая рубашка это особенно подчёркивают.
Какая-то неискренность в просьбе «бывшего» опять коробит избранника, он жестом показывает, что «не против» и снова возвращаеся к дорожке.
– Даша, если опять честно, то я пришел ещё и потому, что вам грозит опасность. И очень серьёзная, – при этих словах Андрей оглядывается в сторону Романа и, убедившись, что тот не смотрит в их сторону, участливо касается своими пальцами Дашиной кисти. Та пару секунд смотрит на его руку, потом озабоченно поднимает глаза.
– Опасность? Какая опасность, Андрей?!
Тот снова кидает взгляд на Романа и, увидев, как он подозрительно оглядывается, поспешно хватает меню. И, как ни в чем ни бывало, продолжает:
 – Именно какая сказать не могу – мне только поручено одним человеком, передать вам, что он будет ждать его, Романа – вот возьми адрес. Это недалеко, возле Бицевского парка. Там этому человеку подъехать удобнее. Да и вам тоже.
– А почему Романа? Странно... Тогда сам ему и скажи. А-а, понятно! Ну, хорошо.
– Кончаем, Роман идёт!
– Сдаю в целости и сохранности вам Дашу, Роман и ухожу, честно сказать – играть нет настроения. С вашего разрешения.., – Андрей тянется к девушке и целует её в щёку. Та, конечно, могла бы и отстраниться, но с улыбкой глядя на любимого, этого не делает. Значит, не хочет.
– Всё – ухожу, ухожу! Прощайте! Хотя кто знает – может, свидимся когда... Москва – большая деревня!
Андрей так и не решается подать Роману руку – слишком понятно тот закусил губу. Он лишь приветливо машет ею «счастливой паре» и быстро ретируется к выходу. Роман мрачно следит за ним до самых дверей и только потом поворачивается к Дашеньке.
– Да ты никак, ревнуешь?!
– Есть немного.
– О-очень приятно! – та так и ёрзает на сиденье от удовольствия. – А то сгрёб в момент с потрохами, и ходит сам себе довольный – моё! Меня ведь и ревновать-то некому было, Ромочка. Ты у меня – единственный и неповторимый! С Андреем я познакомилась за полтора месяца до тебя – он меня на «вы» месяц называл! Ну, целовал пару раз!.. Был, правда, один мальчик – ещё в школе, но это – как у многих. Безусловно, я очень правильная!
Но Роман, усевшийся на место «старого друга», особо её веселья не разделяет. Он даже перестал смотреть на любимую, наблюдая то за катящимися к кеглям шарами, то рассматривая на авангардные фрески в стиле Дали, написанные над механизмами выдачи кеглевых фаланг.
– Мне не нравится больше не то, что он себе позволяет, а...
– …А то, что я ему позволяю. Так?! – задорно подхватывает Даша.
– Так.
– Этому есть объяснение, Ромочка! И важное: просто Андрей сообщил, что нам угрожает какая-то опасность. Но какая конкретно, он сам не знает. Или не стал говорить из-за твоей ревнивой рожицы!
– Ну, и…, – так ничего и не узнала?
– Он предлагает тебе встретиться с одним человеком. Вот адрес.
Роман несколько раз вчитывается в него и, бесспорно, озадачен. Потом, по обыкновению, непроизвольно щёлкает языком и разводит руками.
– Лично сам предложил? Не верю я ему! Гнилой он какой-то... Хотя – вдруг тот доброжелатель знает что-то важное? А Андрей, кстати, в каких-нибудь группах не состоит?
– Не слышала. Но, знаешь, Ром, я как-то видела у него в сумке белую куртку от кимоно. Хотя Андрей, когда я его спросила – не занимается ли он единоборствами, ответил, что это не его сумка – приятеля. Который – спортсмен и просто забыл её забрать. Потом…, когда мы были в тире – стрелял классно. Я тогда просто поразилась!
– Преотлично... Так, когда я встречаюсь с нашим «другом семьи»?!
– Послезавтра. Но я тебя одного не отпущу! Вдруг опять в КПЗ заграбастают!

Здание, которое без особого труда находят Роман с Дашей, оказывается совсем близко – в том же, Южнобутовском районе. Это стандартного советского образца четырёхэтажная школа, выходящая задней стороной прямо в Бутовский лесопарк.
Роман, осмотрев «диспозицию», велит Даше быть снаружи здания с мобильником наготове и без звонка ни в коем случае внутрь не входить.
Дует лёгкий ветерок, на небе снуют тучки, и поэтому Даша вполне даже естественно прикрывается зонтиком.
В коридоре, кроме мужчины в тёмном плаще и Андрея никого нет. Увидев Романа, последний озабоченно спешит навстречу. И почему-то очень волнуется – что видно по его рукам, нервно потирающим друг друга.
«Вообще я ещё в «Бумеранге» заметил у Андрея – я всегда обращаю на это внимание – характерные утолщения на первых суставах указательного и среднего пальцев обеих рук. В каратэ их обычно называют «бараньи рога» и нарабатывают не за один год отжиманиями от пола и ударами по твёрдым предметам – для потери болевых ощущений. Чтобы легче потом было калечить и убивать».
– Ну, здравствуй, Роман! Вот и опять свиделись... Ты без Даши? – Первым протягивает руку Андрей, странно блестя глазами – будто обкурился или принял дозу.
– Здравствуй, Андрей. Ты что, один?
– Да.
– А где тот, кто хотел сообщить мне что-то очень интересное. Ты звонил, что он один меня ждать будет?
– Подойдёт минут через десять. Обстоятельства изменились.
Оба смотрят друг на друга, будто бы всё идёт нормально: как братки на «стрелке». Только Андрей слишком уж часто кривит рот, пытаясь изобразить дружелюбие.
– Знаешь, Роман, мне не нравится вон тот тип, а нас никто на должен слышать. Вопрос касается жизни – твоей жизни! Давай-ка лучше зайдём вон в ту курительную комнату, тем более курнуть я и, правда, хочу.
– Ну, раз такое дело – пойдём.
Они заходят в просторное помещение с крашеными зелёными стенами и высокими дюралевыми урнами по углам. Андрей достаёт серебряный портсигар и извлекает оттуда тонкую нестандартную сигарету. Закуривает, пуская дым в приоткрытое под потолком окно. Бросая на Романа раз за разом всё более злые взгляды. Тот продолжает сохранять видимое спокойствие – только стал переминаться с ноги на ногу.
– Ну, всё хватит, нечисть, тебе любезности получать! Ты мне сейчас и за планету, и за Дашу ответишь! За всё, нечисть поганая! – выпалив, как в кино, сию страшную реплику в лицо опешившему Роману, Андрей мгновенно извлёкает из-под полы средних размеров нож.
И – сразу же делает резкий выпад.
Роман механически уходит от удара, и даже пытается ногой выбить нож у соперника – уже не только по любовной части. Но Андрей, сделав фехтовальный финт, вновь атакует, загоняя Романа в угол. Потом ещё и ещё. Тот, едва успевая, уворачиваться, хватает урну.
И тут происходит нечто невероятное.
Андрей, поправив растрепавшиеся волосы, покрасневший и потный, с торжествующей насмешкой глядя на выставившего перед собой подручный «щит» Романа, молча выставляет руку вперёд – но так, чтобы тот не мог достать его оружие. Причём само лезвие почему-то медленно поворачивает к себе. И, щеря рот в жуткой гримасе, выпучив глаза, душераздирающе выкрикивает:
– Банзай!!
«Мне вдруг стало совершенно ясно, что он сейчас убьёт себя. Как какой-нибудь камикадзе…».
Роман неожиданно бросает свой «щит» в голову Андрею и в затяжном прыжке перехватывает его руку. Затем двумя отработанными ударами – в корпус и шею – нокаутирует противника, и тот мешком валится на выложенный плитками пол.
Негромкий стук двери заставляет победителя обернуться. Но он лишь слышит удаляющуюся чечётку бегущих по коридору ног того самого мужчины в плаще, которого видел перед схваткой.
Роман наклоняется над низвергнутым противником и, вытаращив от изумления глаза, поднимает его стилет, вглядываясь в него. Даже мелкая приближающаяся дробь, вероятно, женских туфель не может оторвать его от созерцания оружия. На первый взгляд – это обыкновенный кухонный нож, к тому же обмотанный простой изоляционной лентой.
– Ромочка, ты что натворил?! – в курилку врывается вспотевшая Даша и, увидев в руках Романа нож, а позади его валяющего Андрея, не своим голосом вопит: – Ты убил его?! Зачем?!
– Да нет же, успокойся, – спокойно отвечает он, – с чего ты взяла?
– Так, мужик кричал на улице: «Парня зарезали! Парня зарезали!» – за милицией, наверное, побежал! – Хватается за грудь Даша.
Роман вскидывает на неё глаза и, схватив за руку, грубо тащит за дверь.
– Бежим скорее! Да не упирайся ты, бежим пока не поздно!
Он отпускает её руку, и она несётся в другой конец здания, еле поспевая за ним. Но на окне – решётки. Они летят на второй этаж, где – слава Богу! – решёток нет. Подскочив к последнему окну, Роман открывает, распахивает его.
– Прыгай! Только аккуратно! Не спеши...
– А ты?! – подруга явно «тормозит» от страха.
– И я – за тобой! Подожди, хватайся за руку. Да повисни, сперва!
Даша послушно обеими руками вцепляется его кисть, виснет, потом прыгает и валится в траву, набок.
– Отлично! - подбадривает её Роман, и ловко сигает следом.
Оба из последних сил мчатся в спасительную зелень парка.

– Что у тебя с ним произошло? - спрашивает отдышавшаяся Даша.
Уже стемнело, и только отблеск фонаря освещает её озабоченное лицо.
 – Андрей сперва напал на меня, потом пытался убить. Себя, между прочим, - не меня Даша!
Беглецы сидят спинами друг к дружке на каком-то пне посреди высоких кустарников. Они и несколько деревьев образуют уютную полянку, где и спрятались бедняги.
– Из-за меня?!
– Ну, конечно, Дашуля, ты же у меня этого стоишь!
– Не издевайся! Смешно ему... Когда бежал – не смеялся! Но, правда, почему?! И что ты ему сделал, что он лежит, как мёртвый?!
– Ничего страшного – «успокоил» по необходимости, полежит, очнётся! Он, кстати, неплохо тренирован. Только пришёл он не драться – а совершить самоубийство. Вернее, не самоубийство, не просто самоубийство… А возможно даже, как бы религиозный подвиг. Я еле-еле успел помешать ему.
– Но зачем ему это?! Может, ты не так его понял?
Роман слезает с пня и перебирается к Даше, садится перед нею на корточки.
– Вот смотри – нож! С которым он кинулся на меня. Это его нож и – мой тоже.
– Как так?
– Вот смотри! Здесь, под изолентой, идёт косая трещина – сам мотал. Он у матери с месяц как пропал – жаловалась.
Роман отматывает грязноватый от времени материал, и Даша видит расколотую ручку. У неё широко распахиваются глаза, и она взирает на ножик, как на гадюку. Дрожащими губами она скорбно произносит:
– Так, он что, всё хотел свалить на тебя?
– Именно так!
Перед глазами девушки возникает боулинг-клуб и странное лицо Андрея с непонятными: «Как знать, как знать…».
– Он что – фанатик?!
– Получается, что да.
– А откуда он про тебя всё знает? Или кто-то прислал его?
– Лично сам – не знаю.
– Но ведь он появился у меня раньше тебя! Ничего не понимаю!
– Надо спросить гуру.
– Боже мой! – в глазах Даши появляются слёзы. – Это же бесчеловечно. Если бы тебя забрали после этого... Мне страшно даже представить...
Она тянется к нему, роняет на грудь голову. Роман гладит её, целует.
Они и не замечают, как совсем близко – метрах в пяти – в кустах возникает… косматая морда того самого пса, который разозлил Романа и, по сути, спровоцировал драку его с милицией. Который – совсем недавно – пробежал между ними, и этим – снова пытался вывести из себя ревнивого каратэка, хоть и бывшего.
Он молча смотрит на уединившихся страдальцев через ветви, и кажется, вот-вот набросится на них. Но не решается – чего-то выжидает. В красных глазах пса, как и тогда, у метро, совершенная осмысленность – непримиримая и жестокая.
Тем временем, Ни о чём не подозревающие беглецы смотрят друг на друга так, будто не виделись несколько месяцев. Потом Роман встаёт, поднимает Дашу и в долгом поцелуе удерживает её, буквально повисшую на нём.
– Пойдём, Ромочка, отсюда – далеко добираться, а уже одиннадцать! – Даша шепчет устало, но с какой-то особенной ноткой в голосе.
– А разве нам тут плохо? И, вообще – пусти меня!
– О, кей, пускаю! – отстраняется от него Даша, с лукавой интонацией.
– К себе пусти!
Роман садится опять на корточки и завладевает её бёдрами, как тогда в спортзале.
– Хулиган! Неугомонный! – млеет Даша, запрокинув голову.
Сквозь кусты же – если б они прислушались, то услышали бы – раздаётся свирепое, но сдержанное рычание. Поганый собак привстал и весь напружинился, будто, для внезапного прыжка. Шерсть на нём вздыбилась, а глаза стали натурально кровавыми, как у кровососа. Это хорошо видно, хотя вокруг уже совсем темно.
А Роман времени не теряет – он уже обнажил что нужно – и со смыслом, вместе с любимой усаживается на пенёк! Ещё секунды и оба замирают в удвоенном блаженстве. Запечатав негой и уши, и глаза.
С высоты птичьего полёта при подсветке фонаря, месяца и звёзд среди темного паркового массива смутно видны их, слившиеся в одно целое маленькие фигуры.
Но что это? Вокруг них брежжится свет: вначале тонкий, как легкая желтоватая аура. Но вот он становится сильнее, ярче. Он расширяется и расширяется. С каждой секундой. Из просто желтого становится золотым и более плотным. И постепенно приобретает совершенную форму – шара, который весь переливается, дышит, пульсирует... Как живая сущность!
А безоглядно любящие друг друга – становятся его центром!
Злодейский пес, видимо, не ожидавший такого чуда – уже не скрываясь рычит, скалится, но отступает, слепнет от невиданной красоты. На семь, десять, пятнадцать, восемнадцать метров...
А ненормальные любовники, понятно, не слышат и не видят его – они словно они вне этого скучного мира с его жалким пониманием и применением Божественной Энергии.
И вдруг происходит совсем уже неописуемое.
Столб пламени, правда, не слишком толстый устремляется, как из лазера, от земли – в небо! Той, обыкновенной земли, что под ногами влюблённых. Но любящих совсем не обыкновенно. Истинно...
Внезапно среди всего этого благолепия раздаётся чей-то громкий, жуткий, леденящий самое сердце крик. От такого волосы и впрямь встанут дыбом.
И вновь полная тишина. Только иногда прерываемая проезжающими вдалеке машинами.
– Что это было? Ты что-нибудь слышала, Дашуля?
– Кажется, кричал кто-то, будто умирал... Давай, родненький, поскорее уйдём отсюда!
– Сейчас, нельзя так быстро...

Через пару минут, они, приведя себя в порядок, они направляются к шоссе.
– Ой, Рома, что это?!
– Сейчас посмотрим.
Узким слабый свет от брелка-фонарика освещает кровавую лужу и в ней труп собаки с вывалившимися наружу внутренностями.
– Гадость какая! А запах! Её будто гранатой взорвали. Откуда она здесь – мы же тут бежали, я не видела....
– Да, вроде здесь... А! – приглушённо вскрикивает Роман, – старый знакомый! Это он тогда с милицией был, и на остановке – а ты смеялась!
Он наклоняется и осторожно притрагивается к свалявшейся шкуре.
– Остывает уже! И как только он нашёл нас?! – поднимается он с удовлетворением. – Ну, что, пес смердящий, получил своё! Куда тебе, кто бы ты ни был! – весело обращается к окружающему пространству. – Кишка ещё тонка против нас!
– Он что – оборотень?!
– А чёрт его знает, – причём, в прямом смысле! Идём.
Они торопливо шагают уже по освещённому лишь местами тротуару, пытаясь остановить редкие авто. А голос за кадром заключительно поясняет:
– На следующий день нас срочно вызвала Елена Павловна и категорически настояла, чтобы мы максимум через неделю – никому ничего не говоря – уехали прочь из Москвы. На Алтай. Где должны были пройти полное обучение в условиях чрезвычайно благоприятных для тела и духа.
Про Андрея она сказала, что он «серый чистильщик», то есть каратель из спецструктур, охраняющих астрал33 планеты. А про треклятого пса – что тот действительно оборотень, дух без права воплощения в человеке.

Закончилась последняя серия сериала.

Марина взглянула на своих мужиков: Никиту и Рыжика – оба лежали у неё на кровати под боком и мирно посапывали – в четыре ноздри.
– Элитно! Что с них взять! Появились в моей жизни, как оловянные солдатики, в один день, одновременно заявили о своих правах, как будто, так и надо! Лелей их теперь, холей!
Она опять взглянула на «спящих сном праведника» и вдруг… заплакала. Сперва тихонько, нервно, потом – безудержно, взахлёб, почти истерически. Схватив зубами край одеяла, она уткнулась в него, давясь пододеяльником, лишь бы никто не услышал. И плакала так, до тех пор, пока не устала. Потом глубоко вздохнула, тихонько встала и подошла к окну.
– Не хватает ещё только свечи! Мысли-то соответствуют – распустились как у пьяной! И луны нет – да и не нужна она мне вовсе...
И она, вновь умиротворённая, накрыв «мужиков» получше одеялом, легла рядом. И уснула, сном праведницы.

6

Когда «Опель» подъехал к центральной щербинской площади, там уже собралась многолюдная толпа. Одетая пестро, почти по-летнему, она как растревоженный улей, гудела перед открытой эстрадой с зелёным тентом, предвкушая длинное и разнообразное шоу.
Несколько мальчишек заранее забрались на грязные леса для покраски одного из ближайших домов; несколько смотрели с его старинных балконов; кто половчее – даже сгрудились на варварски обрезанных тополях. Разноцветные причудливых форм гелевые шарики в руках детей и на столбах фонарей, яркие цветы – у некоторых женщин, струившийся откуда-то из середины серый дым и, иногда вспыхивающий в нём огонь, – всё это создавало действительно прекрасное, праздничное настроение.
Народ был самого разного возраста; он переминался с ноги на ногу, постоянными перемещался во всех направлениях, шумно приветствуя вновь подходивших – городок небольшой и многие знали друг друга. Часть публики, по славной русской традиции, находилась под лёгкой мухой.
Никита, без конца извиняясь, но, упорно раздвигая застоявшихся щербинцев, повёл Марину к правому краю эстрады, к самой сцене. И вовремя: на неё бодрой поступью вышел конферансье, «кавказской национальности». Явно кося под Яна Арлазорова, он пустил для начала пару свежих, но тенденциозных анекдотов про тёщу. Затем всучил гогочущей молодёжи пучок шуточек-прибауточек про евреев; сорвал сим умеренные аплодисменты и объявил первым номером выступление группы «Белый орёл».
Совсем седой вокалист, блестя очками и потёртостями в известных местах на жёванных брюках, спел хит про вечера на Руси. Затем выскочили «Добры молодцы», сохранившие как ни странно почти весь свой десяти членный состав, и не спевшие ни одной новой песни. Но «Молодцев» приняли на ура. Подкупало особое качество исполнения старых шлягеров. Какая-то безупречная сыгранность, наработанная культура игры и поведения, впечатляющая подача себя, какой-то неуловимый годами наработанный шарм, которого, ну нет у молодых коллективов...
Вообще-то все артисты в этом представлении исполняли сугубо бородатый репертуар. Как и другие – видимо люди понимали, что подобный ретро-концерт лучше быть не может, и были рады и тому, что молодой мэр на день города преподнёс им такой подарок.
А когда на сцену выскочили придурошные клоуны-эксцентрики из группы «Экс –ББ », простодушный народ чуть не заплакал от смеха.
Оба городских гостя тоже хохотали во всё горло, словно безбашенные. Забыв о прошедших горестях, будто впереди их ожидает только долгожданные покой и безоблачное счастье.
Однако, непрерывное полуторачасовое стояние давало о себе знать неприятными ощущениями в ступнях и Марина, особенно, была рада, когда ушлый конферансье объявил, что группа «Блестящие» задерживаются, что пока будет дискотека.
Тотчас из огромных боковых динамиков раздался соответствующий нервный ритм и нетрезвые юнцы, не сходя с места, заломались во всех членах. С прилегающих улиц стали подтягиваться их одногодки, одетые с претензией на оригинальность и размалёванные от души. Но действительно «клёвых» среди них было немного.
Одна из молодок, весьма смазливая, вся в ремнях и коже, пройдя с невзрачной подругой около Никиты, зазывно улыбнулась ему, даже не взглянув на его девушку. Тем более, что Марина была одета с виду совсем не «элитно». Подумаешь, черные брюки за 500 баксов, кофточка – за 200, фирменные туфли – за 300!
Та, конечно же, ненавязчивым взглядом поинтересовалась мнением своего Никитушки. И наткнулась – уже в не первый раз за праздник – на странный отстранённый взор: серьёзный, аналитичный: смех – смехом, а работа – работой!
– Сценарист мой – и здесь весь в творчестве! – подумалось ей. – Пива хочу! И – хорошо бы посидеть где-нибудь! – потребовала же вслух.
– Сей момент, Солнышко! – Никита вытащил её из поредевшей толпы и они, узнав у проходящего мужчины, где ближайший магазин, неспешно отправились туда вместе.
Купив одну питерскую «трёшку», Никита отказался от пива категорически. На обратном пути присели на примеченной ранее лавочке во дворе ближайшего от площади дома. Никита о чём-то задумался, а довольная Марина с грустью стала рассматривать непрезентабельную коричневую четырёхэтажку и её неухоженный двор.
Через некоторое время из грязного подъезда вышла худенькая девочка лет пяти, присела на скамейку напротив них. Одетая в застиранное серое платьице и обшарпанные коричневые туфельки, с тощими косичками, она, озираясь по сторонам, посматривала на пришельцев и, казалось, кого-то ожидала. Но спустя минуту вдруг прямо заявила, что ей нужна пустая бутылка. Марина, конечно, пообещала ей оставить свою посудину.
Никита спросил, где её мать, и девочка ответила, что та сейчас работает в больнице медсестрой, и что старшая сестра её там же, медсестрой. Никита нахмурился, порылся в карманах, протянул мятый червонец, а Марина сердобольно поинтересовалась: ела ли та сегодня? Девочка кивнула и улыбнулась.
Вскоре подбежали две подружки, возрастом поменьше. Марина, стараясь казаться весёлой, стала расспрашивать их о дворовой жизни. Но девчушки – тоже не особо нарядные – оказались не особо словоохотливыми и быстро убежали к эстраде. Марина огорчённо вздохнула и повернулась к Никите. Но тот лишь понимающе выпятил губы.
– А нам можно иметь детей?! – вдруг встрепенулось Солнышко. И тревожно смотрела на своего Никитушку, силясь предугадать ответ. Но он молчал, загадочно насупившись. Странная улыбка нет-нет да проступала на серьёзнейшей физиономии. Наконец до неё дошло, что он просто издевается.
– Гад! Отвечай! – и в момент залезла к нему на колени прямо с ногами: нос к носу.
– Можно, можно! – испуганно поспешил он с ответом, стараясь удержать равновесие и отворачивая свою недавно так коварно пострадавшую часть благородного «фейса» – Мы что, выродки какие! Заказываю двух: мальчика и девочку! Но, – Никита поправил невесте причёску, – не в этом году ... Надо успеть Дело сделать, а то я старенький становлюсь уже! В следующем году мне грянет двадцать шесть.
– Неужели ты у меня такой уже старпёрчик! Папочка! А насчёт детишек я так спросила, чтобы как тока – так сразу! Не меньше двух. Обещаю и клянусь, – она покровительственно чмокнула его в губы и, развернувшись, устроилась поудобнее, опять же на его коленях. Никита поморщился.
– Кстати, чувство любви даётся именно к тому человеку, от которого женщина хочет иметь ребёнка.
– Правда? Ты о себе не очень высокого мнения?
– В смысле, хочет подсознательно. Причём, чем более совершенный должен родиться ребёнок, тем большую порцию любви от Бога должны получить родители. Особенно мать.
– Всё-то ты знаешь...
– Интересуюсь.
С эстрады донеслось групповое женское пение, и прогуливающиеся поблизости зрители стали заинтересованно подтягиваться к эстраде. Марина и Никита тоже побрели на своё место.
Оказалось – все же приехали «Блестящие». Три молодых блондинки и одна брюнетка лет тридцати начали свой выход с заезженной песенки «Чао, бамбино, сеньорита!». Квартет этот уже не первый год пользовался успехом, и сейчас тоже отработанно танцуя под бесстыжую «фанеру» своей сексуальной пластикой он мастерски «ставил на уши» местных зрителей. И вызывая плохо скрываемую неприязнь соответственно зрительниц.
И, правда, было чему позавидовать – спортивные, просто, но стильно одетые в облегающие ладные тела джинсы, разноцветные кофточки и курточки они – то все вместе, то парно, то по одиночке приближались к зрителям, постепенно раздеваясь до маечек и топиков.
Взглянув на близстоящую чету степенных пенсионеров, Марине чуть не прыснула от смеха: сухощавый мужчина лет сорока пяти в добротном сером костюме с застёгнутой на все пуговицы белой рубашке так и замер, радостно раскрыв рот от вида у самого его носа ритмично покачивающихся полуобнажённых бёдер. Его же – повыше ростом – в меру толстая половина в длинном бардовом платье и розовой кофточке, наоборот, поджав сухие губки, созерцала данс-эротику с неподражаемой праведностью. Но с грустью.
Особенно выделялась самая высокая и длинноволосая певица. Сначала она была на противоположной стороне площадки, но когда переместилась ближе, приветливо махнула рукой Никите и, выгодно изгибая сильный стан, стала приближаться к нему. Пока не остановилась напротив, грациозно протягивая – в такт зажигательной музыке – гибкие руки.
Вытянув губы в тонкой усмешке, поглядывая то на него, то на его кисло улыбающуюся подругу, Никита ответил ей своей обычной открытой улыбкой и тоже протянул в приветствии руку. Прижав к себе Марину, шепнул на ухо:
– Это Оксана, – давно знаю её. Еще когда она на подтанцовках в...
Дальше Марина не расслышала из-за душераздирающего воя электрогитары.
«Элитно. Это сколько же у него таких знакомых... Не из-за неё ли он притащил меня сюда?» – вяло помыслила она, покладисто сложив голову на широкое плечо.

И тут же, словно специально в тему, позади мажорно прозвучало:
– Никита, ты как тут?!
Обернувшись, загулявшая парочка увидела грузного мужчину лет шестидесятипяти, судя по жёлтой форменной рубашке и чёрных брюках, морского офицера.
– Львович!
– Он самый, дорогой! Ты как здесь оказался? Ты же в Чечне быть должен? – хлопал тот по спине обнявшегося с ним Никиту. – Отойдём?
– Пойдём, Солнышко?
– Как хочешь...
– Познакомишь? – басовито спросил мужчина Никиту, оценивающе разглядывая Марину, когда они с превеликим трудом пробрались через толщу заведённых не в меру зрителей.
– Марина, но для меня – Солнышко! – представил тот подругу.
– Невеста, что-ли? – неопределённо-задумчиво покачал головой знакомый - Ну, и Бог тебе в помощь! Завидую – не ругай! Алексей! – Он галантно наклонился, и Марина подала ему ручку. Подумала: «Чёрный какой и нос примечательный – еврей, наверное».
В это время конферансье объявил новый номер: выступление «прошлогоднего покорителя Щербинки» Виктора Третькова. Никита сморщился.
– А, может, маханём ко мне домой, ради такой встречи?! – внезапно загорелся Алексей, сверкнув золотым зубом. – Ты случаем не на машине?
– Поедем Мариша, Алексей Львович для меня, как крёстный отец – в творчестве. Композитор, классный мелодист. Многие его мелодии положены под мои тексты.
– Да, пожалуйста, я очень рада буду познакомиться с твоим «крёстным» поближе!
– Ну, и славненько! Прочь с этого балагана! Где наш Росинант, то есть «Опель»?!
– Мои сейчас, правда, дома ... Но ничего – зато накормят по такому случаю, – заверил молодых Алексей Львович, когда они отъехали. – А я сюда приехал в надежде, что «Молодцы» пристроят мою последнюю вещицу. Сам, представляешь, и стишки накрапал – с горем пополам! Не спели, стервецы... Ну, и Бог с ними! Ты, Никита, вернулся жив-здоров и славное дело наше, как говорится, на круги своя тоже вернётся... Как думаешь? – с надеждой спросил Алексей Львович.
– А как же, Львович! Я тут на днях на Знаменке был у директора. Поработаем. Уже есть и один стишок!
– Ну и, слава Богу. И тебе! – обрадовался Львович. – А почему не объявился сам – давно, наверное, здесь?
– Да не очень. Тут у нас с Мариной разное...
– Темнишь. Сфинкс – он и есть Сфинкс, Марина Батьковна, привыкайте!
– Простите, не поняла.
– Никиту Сфинксом многие зовут, однокашники-репортёры с МГУ, например.
Марина резко повернулась к «почти супругу». Тот, покосившись, с огорчением увидел в её глазах новую обиду.
– Прости, родная, не успел сказать, да и стоило ли: кончилась учёба моя журналистская досрочно и бесславно.
– Привыкайте, привыкайте Марина! Он всегда и всем сообщает только результат. Позволь, дорогой объяснить ей, раз начал: Никиту нашего отчислили с середины третьего курса за драку – сынка кого-то члена Союза журналистов поколотил! За дело. Замять не удалось. Ничего, восстановится. Как думаешь, дорогой?
– Если, Солнышко поможет! Она у меня редактором издательства оказалась!
– Тебе поможешь…, интроверту неисправимому. Почему всё и всегда я должна узнавать от других, Никита?!
– Не ссорьтесь, молодежь! Подъезжаем.
Никита, ругнувшись на неработающий светофор, свернул налево, на дорогу ведущую мимо ВИЛАРа – института лекарственных растений – к метро имени Дмитрия Донского.
Заехав во двор старенькой трехэтажной хрущёвки, компания вылезла из машины, и вошла в единственный подъезд. Дверь им открыла миловидная женщина в атласном халате, лет тридцати; как оказалось – дочь Алексея Львовича. Других детей у него не было; и внуков тоже: дочь была не замужем, живя с состоятельным немолодым человеком в «гражданском браке». Полненькая и невысокая ростом, она, как поняла потом Марина, на лучшую долю и не рассчитывала.
– Никита?! Мам, кто к нам пришёл! Ну, здравствуй, пропащий ты наш! – Дочка слегка обняла нежданного гостя.
– Не совсем, не совсем я пропащий! – Приложился тот к пухлой, с двумя крупными золотыми кольцами ручке.
– Да, уж, вижу. Светлана! – Она уже протянула другую руку с перстнем его спутнице, с интересом её разглядывая.
– Марина. Приятно познакомиться!
– Никита! Надо же! А мы думали, что ты воюешь с этими басурманами! Ну, цел, здоров и хорошо! Или как? – скороговоркой приветствовала его искренне обрадованная хозяйка в рябеньком платье и фартуке; такая же коротенькая и ещё более полная, чем дочь.
– Нормально всё у меня, Элеонора Дмитриевна. Здравствуйте! – Никита обнялся и с нею.
– А красавицу, какую с собой привёл! Никак – невеста! Чего стесняешься – докладывай!
– Не буду юлить – всё к тому идёт!
– И хорошо! Хватит уж тебе погуливать! Жить надо по-человечески и молодому, красивому! Не век же вспоминать... – Тараторила хозяйка. – Вы проходите, проходите! Света – на кухню!
– Пойдете, пока в гостиную, молодёжь вы моя дорогая!
Гостиная оказалась вполне просторной комнатой, обставленной в духе зажиточных интеллигентов времён совдеповских. С обязательной импортной стенкой, диваном с солидными креслами, морально устаревшей, но когда продвинутой стереосистемой «Радиотехника» и с непременными цветочными горшками на подоконниках. Только старенький чёрный рояль фирмы «Эстония» давал понять, что здесь обитает именно творческий работник.
– Что, Никита, ищешь, где мой компьютер?! – Перехватил взгляд коллеги Анатолий Львович. – Нет его у меня. И не будет!
Композитор с видимым усилием сдержал внезапную вспышку гнева. Но несколько розовый нос его стал значительно розовее.
– Простите. Не могу говорить об этом монстре спокойно... Это он меня довёл до такого... – Он выразительно обвёл рукой пространство. – И не спорь, Никита, ты уже говорил своё мнение. Помню.
– Это всего лишь моё мнение, Львович. По большому счёту ты прав!
– Завидую я тебе! По-хорошему. У тебя только перо в руке, талант есть немалый. И я так мог когда-то… - с пером. Им, - кому-то незримо махнул головой он, - подавай теперь готовые фонограммы, динамические обработки, автоматизацию, семплы, клипы! А я не аранжировщик – не могу я – и не должен! – быть человеком-оркестром! Я постараюсь, конечно, если есть время – но его всегда нет! Всё, все под пресс! У меня товар штучный – на то пошло! Как и у тебя. Мелодии – они на дороге не валяются!
– Вот это правильно, Львович! Не сдавайся! Народ уже сыт по горло попсой и репами! Сердце человеческое не меняется. Хотя есть охотники... – природу не переделаешь!
– Как он, Марина убеждать умеет – заметили?! – улыбнулся Львович.
– Ещё бы!
– Ну, хватит о грустном! Мадамы! Вы что там, уснули?! Гости голодные, в самом деле!
– Знаем, знаем. Угомонись – получишь стаканчик сегодня по закону – так и быть! И давай-ка, отец, стол хотя бы раздвинь!
Через несколько минут стол был, и раздвинут, и накрыт. Не слишком, правда, обильно, но водка и солёные огурцы были! Правда, Никита мог только созерцать, как коллега по песнетворческому цеху произнеся очередной тост, частенько опрокидывает рюмочку за рюмочкой. Нос у Львовича пропорционально темпу этого процесса становился всё багряней и багряней. Но жена с дочерью на это не обращали не малейшего внимания.
Когда все московские сплетни о жизни политиков и звёзд науки, религии и искусства казалось, были почти исчерпаны, Алексей Львович пожелал сесть за рояль и – на уровне – исполнил попурри из своих самых ходовых «вещичек». Видимо, делал он это не впервые. Правда, проблемы с вокалом у него были, как и у некоторых пытающихся петь композиторов. Ну, так это было простительно.
Когда он закончил, Марина, которой почти все мелодии очень понравились, от души захлопала. Но краем глаза заметила, что хотя остальные слушатели и хлопали громко, но особой радости на лицах у них не наблюдалось. Может, потому что Львович несколько перебрал?
– В былые времена, когда я регулярно «лабал в кабаке за парнас»... Это, - ностальгически усмехнувшись Марине, - значит у ресторанных музыкантов – играть за чаевые, я мог импровизировать весь вечер. Элеонора там и нашла меня!
– Крест свой! – Полусерьёзно бросила на ходу супруга, уходя на кухню.
– Знаешь, Никита, я ведь недавно ездил к Таничу. И к Михалкову Никите, и ещё кое к кому – из наших остепенившихся. И опять убедился: далеки они от народа. Мы для них – никто! Мусор! Закупорились как в банку! Они и слушать не хотят тебя: «Кто ты?», – Львович пьяно ухмыльнулся.
Он сидел, развернувшись на вращающемся пуфике, весь потный, с темными пятнами под мышками на рубашке, с сизым носом, старый и жалкий.
– Один из обслуги – не стану говорить чьей – сказал мне, что если я приведу к нему дочь свою на ночь – тогда, может, он и окажет мне промоушн! – композитор выразительно лягнул ногой в воображаемую пятую точку.
– Отец, совсем ты заморил гостей наших своими тяготами! Кушайте, Марина, и ты Никита совсем мало что-то поел! – донеслось из кухни, где хозяйка с дочкой уже начали мыть посуду.
– Спасибо на добром слове, Элеонора Дмитриевна! Мы накушались – даже чересчур! Надо нам домой добираться – дела...
– Ну, что ж – хоть повидались – и то хорошо!
– Я к тебе Львович, на днях заеду. В смысле, с текстом – поработаем? – Протянул Никита руку Львовичу на прощание.
– О чём речь, в самом деле?!

Когда садились в машину, Никита тяжело вздохнул.
– Ты извини, Марина за такое... Сдал Львович. Сильно. Ну, ничего – я вернулся – помогу!
– Да я всё понимаю, Никитушка! Дон Кихот ты мой, битцевский! И у меня есть… такие знакомые, славные и хорошие. В одной каше варимся. Помочь бы им, но как? И, вообще, что мы можем сделать для обычных людей, ведь даже с распрекрасными идеями насильно мил не будешь?
– Жизнью своей поможем. Существованием своим – это, во-первых. Пусть они мало знают, размениваются по мелочам – но если будет живой пример якобы «ненормальной» жизни – сердце подскажет, кто прав!
Если обществу некому подражать, если у неё нет чудаков «ненормальных» – оно утонет в своём корыте изобилия. Вместе со своим комфортом – как с камнем на шее. Потому что есть либо прогресс, либо регресс. Либо человек Богу свечка, либо – чёрту кочерга. А «нормальные» кулики из застойного болота бессмысленного комфорта – не нужны никому – ни Богу, ни даже чёрту.
И это не просто теология: в биологии есть так называемый «закон элитарного ряда», по которому определённые виды растений и животных развиваются только благодаря наличию у них высокоразвитых групп. Гибель или вырождение этой элиты ведёт к деградации или исчезновению видов. По гипотезе же профессора Ефимова с некоторой спецификой этот закон применим и к миру человеков. Так вот.
А во-вторых, мы хоть как-то должны повлиять на астральную экологию. На гигантские тучи ненависти и злобы, заслоняющие Землю от благотворных космических излучений.
Наконец, сохраним преемственность – ключи к знаниям Учения, обрывки которого расписаны в разной бывшей эзотерической литературе.
Ты посмотри, что твориться – как перед концом света. Продаётся всё – даже на уличных прилавках! Бери – не хочу. Я в своё время в «Ленинку» ходил, чтобы переписывать от руки некоторые англоязычные тексты или заказывал фотоплёнки со страницами на санскрите. Сегодня, если интересно – за копейки такое бесценное наследие купить можно у первого встречного. Но без ключевой информации эта литература с комментариями профанов – только на руку душ ловцам тёмным.
Внезапно зазвонил мобильный телефон.
– Слушаю.
– Ник, это я – узнал?
– Чибис, Игорёк?! Как же – узнал, конечно!
– Ты бы не мог ко мне заехать – проблемы...
– Сейчас... Я перезвоню, Игорёк.
– Жду.
Никита повернулся к Марине.
– Я поняла – Чибисов звонил. Хочет, чтобы ты приехал?
– Ух, ты, какая догадливая!
– Так, всё же слышно было!
– Отпустишь?
– К нему – да. Друг всё-таки.
– Спасибо, Солнышко – я тебя до дома подброшу; а вечером обязательно в Сахарово мотанём, как договаривались – оба здорово устали, особенно ты. Хоть выходные поживём как свободные люди. Кота покорми только впрок, не забудешь?!
– И кота покормлю, и соберусь – ты только приезжай скорее.
– Понял! Через час – как штык!

7

Дом, где жил Игорь Чибисов, напоминал серую сигаретную пачку; типичная московская двенадцатиэтажка.
Вызвав Игоря по домофону, Никита на лифте поднялся на восьмой этаж. Игорь уже ждал его в дверях, отгораживающих одно крыло здания от другого.
Волосы его, не такие уж длинные – во всяком случае, не до плеч – и слегка поредевшие спереди должны были бы свободно виться от химической завивки, но сейчас – грязные и неухоженные – свалялись в неопрятную копну. Лицо его – мятое и припухшее – видимо он «прикладывался» не первый день, делало его похожим то на Сергея Беликова, то на Александра Иванова – не в обиду сказано нашим заслуженным эстрадникам!
Одет он был как обычно – в черные потёртые брюки с кожаным, обильно усыпанным металлическими заклёпками ремнём, и чёрную же кожаную косуху славных времён советского рок-н-ролла. Прямо на голое тело. Только вместо непременных казаков на ногах сидели махровые красные тапочки – и тоже на босу ногу.
– Здорово, Никита – проходи! – Извиняющимся перегаром поприветствовал того приятель.
Никита неодобрительно хмыкнул и прошел в длинный коридор, уставленный, как водится, всякой всячиной: лыжами, велосипедами и прочее. Игорь шёл сзади и, закрывая дверь своей квартиры, оглянулся назад так, будто бы кто-то мог следить за ними.
В прихожей творился настоящий бедлам: кучи бутылок в пакетах и без, гора грязной обуви, давно истоптанные газеты и тому подобное.
– Пойдём на кухню. Вот тапки!
Они прошли на довольно маленькую главную часть любого жилища. Там было, правда, сравнительно чисто – видимо, хозяин старался прибраться, но не успел. О чем свидетельствовали окурки – прямо под столом.
– Давно в запое? – Без обиняков поинтересовался гость.
– Ещё до твоего бенефиса вошёл.
– Понял. И какие же у нас проблемы?
– Гибну я, Ник! Извини, что оторвал тебя.
– В смысле, как гибнешь – у тебя это не первая попытка!
Никита саркастически осклабился. Вообще, для друга он повел себя слишком жёстко.
– На этот раз – действительно погибаю. И кроме тебя – ни к кому не могу обратиться: не поймёт никто. Да и стыдно – не смогу.
– Что-то новенькое!.. А где все твои?
– Уехали к моему деду – на полторы недели, в Питер. Через пару дней вернуться. Я приберусь, приберусь – успею...
– Что ж с тобой приключилось, Игорёк? Давай выкладывай!
Чибисов упёрся глазами в пол и принялся разминать пальцы – словно разогревал их перед выступлением на публику. Пару раз он глотнул воздух – но всё никак не мог начать своё объяснение.
– Ух, ты, как тебя разобрало! – Опять полусерьёзно съёрничал Никита.
Но взглядом он уже отметил, как выступает румянец на щеках друга.
– Я по порядку, лады?!
– Что ж – давай!
Но всё равно Игорь собирался с духом ещё с минуту.
– Как ты знаешь, я со Светкой познакомился по брачному объявлению.
Специально так сделал, чтобы прекратить свои похождения по гёрлам нашим ресторанным – знаешь, о ком я...
Никита кивнул.
– И что она, первое время ничего и никого не хотела знать, кроме меня?
– Ну...
– А потом, когда родился Иван и мы вынуждены были поехать к тёщеньке – всё пошло прахом! Да, что я – ты сам всему был свидетель!
– Так!
– Знаешь ты и то, что вся моя жизнь, – Игорь тряхнул головой, - сплошная борьба за выживание! Они обе как озверели, хапуги! Принеси, подай, не лезь, не так, не твоё, артист! Не дают ничего делать и всё – не умею, дескать. Я что и умел делать – работал ведь в стройотрядах, и не один год – «забыл» за ненадобностью. Поэтому и гараж даже не стал строить у неё, хоть и место было – нервам своим в убыток! А!!
Приятель в сердцах ударил ладонью по столу. И на время замолк.
– Так, померла ж тёщенька два года как?! – занедоумевал Никита.
– Сейчас ещё хуже стало...
– Не понял!
И снова Игорь взялся за пальцы. И снова детский румянец залил щёки.
– Мастурбирую я! Месяц уже, – выдавил он из себя, наконец.
– Что ж... Не понял!!
– Ты, Ник, смеяться не будешь и осуждать тоже – потому и позвал. И совет дашь, хоть и на десять лет младше...
Чибисов говорил, опустив голову. Никита беспокойно заёрзал на стуле: чего-чего, а такого он и помыслить не мог. Пару раз он хотел что-то спросить, но не решился.
– Что, Ник, посоветуешь – ты в теме, знать должен. – Поднял друг голову. – Я могу только предполагать, чем это всё кончиться. Что плачевно – ежу понятно...
Но советник молчал, серьёзно задумавшись. Тогда Игорь продолжил.
– Я не разу не изменил ей со дня свадьбы. Хотя при моей работе... И она мне верила и верит! Да я, даже когда переехали к тёщеньке в деревню – а там девки молочные, на своих пьяниц и не смотрят – и там не позволил себе лишнего. Устраивала она меня всем! Любил я её. Да и сейчас люблю!
– Так, в чём же дело?!
– Она словно робот стала, зашоренная работой своей – она всё ещё менеджером на турфирме работает. Остатки времени на Ваньку тратит – любит она его до безумия. Потом либо валится и сразу засыпает, либо ящик смотрит до двух ночи.
Я ей, как только не намекал – и рыбой называл, и лягушкой холодной!
Бесполезно.
– А ты пробовал обновить ваши отношения? В санаторий на море вдвоем съездить, или хоть здесь, в Подмосковье?
 – В том-то и дело, что на пару – не получается! Без Ваньки – никуда! Для меня с семьёй поехать на отдых – это натуральный пост. Жесточайший. Потому, что троём всегда в номере. А одного она Ваньку ни за что и в туалет не пустит.
 Я вовсе не сексуально озабоченный. Я простой, нормальной любви хочу, а не этой… - платонической, сугубо. Как раз последняя и есть вид сексуальной озабоченности – я так считаю.
Короче, превратился я Ник, в женатого холостяка! Причём вроде бы любимого и который любит! Уже были случаи, когда Светка спит рядом, а я... Во, дурдом какой!
– Тантры учат, что семя – самая драгоценная собственность мужчины...
– Ежу понятно!
– Ты, слушай! Сперма – это живая сущность, содержащая все физические и духовные качества мужика, что она может долго жить вне тела, у неё есть астральная связь с ним. Ею можно придавать силу амулетам. Древние языческие обычаи: разбрасывать семя по полям, под деревьями, в воде, в жертвенном огне, втирать препараты, смешанные с ним в тело – перекликаются с тем, что сперма происходит из элементов – земли, воды, огня и воздуха. И это далеко не всё.
– Да Бог с ней! Мне-то что делать?! Как побороть фантазии эти свои эротические? Такое чувство, что они – эти женщины фантастические – живут натурально где-то рядом и доят тебя как козла! Так и до дурдома дойти можно!
– Игорь, а ты пробовал с ней поговорить напрямую?
– Ты, что! Срам-то, какой!
– Вот, что я тебе скажу, Игорёк. Другого выхода у тебя нет. Что естественно – то не вредно. В смысле, естественно поговорить. А неестественно… - ну ты понял! И не тяни – объяснись с ней прямо сегодня!
– Думаешь, поможет – выход больно простой.
– А ты ждал, наверное, какого-то действа, магии?!
– Ну, не такого, конечно лёгкого решения.
– Так, история учит, что трудные узлы легче всего – разрубать!
Игорь снова принялся разминать кисти.
– Ладно, уговорил – ночью и рубану!
– А сейчас – покажи-ка в тему, как ты там мой «Брачный блюз» озвучил!
– Лады!
Они направились в одну из четырёх комнат, где возвышался на раздвижных ножках ямаховский синтезатор, и стояла на подставке электрогитара амбер, с пивейским комбиком. Но рядом стояла и классная акустическая гитара. Быстро настроив её, Игорь сел на высокий металлический стул, бросил по струнам.

«Ночь темна и луна
Свой лучик мерно тянет до конца стола –
От окна.
Спит жена.
Я – как рваная струна

Всё – путём. И вдвоём
Мы, дружно взявшись за руки, идём...»

Они ещё около часа предавались творческим воспоминаниям и обсуждению чеченских проблем. Но, когда Игорёк стал частить на кухню, стуча там стаканом, Никита засобирался до дома. И не взирая, на увещевания приятеля, сослался на то, что его очень ждут, и оставил его одного, правда, в гораздо лучшем порядке.

Никиту, конечно же, очень ждали. «В смысле» - Рыжик и Марина. Вернее, кот ждал более свежих сосисок! А про то, что он останется на два дня совершенно один, он, естественно не думал. Получив немалую порцию, он более не обращал внимания на суетящихся хозяев, которые и вовсе потом пропали.
Никита с порога, действительно, все движения совершал с удвоенной скоростью, словно маэстро Чаплин на конвейере! Кидая в суженую малопонятные взгляды.
– Какой-то он не такой, – задумчиво приглядывалась к Никите Марина.
– Так, всё взяли, Солнышко? Что забыли – по дороге купим. Вперёд! – Он буквально выпихнул её на лестничную площадку.
– Ты что спешишь? Пожар, что ли где?!
– Темнеет уже.
– Ну и что?
– Так надо!
В такой же манере они загрузили багажник и бывший, просто водила сразу дал по газам. И – погнал, будто где-то и впрямь ЧП.
– Хорошо бы пива купить и рыбки... – Пару раз робко пожелала Марина, когда они проезжали мимо минимаркетов.
– На парковку времени много уйдёт! Где-нибудь за городом отоваримся!
И, хотя, отвечал он жизнерадостно – она, фыркнув, отвернулась к окошку. За ним уже промелькнули и Щербинка, и Подольск, но в салоне звучало только радио. Никита гнал и гнал авто, внимательно следя за многочисленными автомашинами дачников, но как только позволяла дорога, поворачивался к Марине, забавно шмыгая своим греческим носом или потирая его.
Только после Вороновского поворота, у самого Сахарово поехал потише.
Вот и дом, за которым Марина выбрала себе суженного. Потемневший в наступивших сумерках.
Как только «Опель остановился, она, вылезла, достала из сумочки свой мобильник, и отошла метра на три – ещё тарахтел мотор.
– Марк, это Марина! – произнесла, волнуясь, и повернувшись к Никите спиной.
– Как хорошо, что я тебя застала! – она замолчала, заискивающе вслушиваясь в трубу.
Никита, не успев вылезти из машины, так и застрял за рулём, развернув к Солнышку уши.
– Сам знаешь, всё течёт... Я сейчас в Сахарово. Нет не одна – с Никитой. Ты приезжай, мы тебя давно хотели пригласить! Мы очень виноваты перед тобой, оба – надо встретиться, поговорить... Да, пожалуйста! Ждём!
– Прости, любимый! Но, так надо! И я не ты – объясню. Без Марка отец вылетит в трубу. Ублажим Марка – даст кредит. Нельзя упускать такой случай… редкий! К тому же он, можешь не волноваться – не один приедет, с девушкой!
– Спасибо на добром слове! Ты бы хоть предупредила – так и инфаркт заработать можно! – Не шутя, процедил сквозь зубы Никита.
Он не спеша, вылез из автомобиля, достал огромную сумку из багажника и, взвалив на плечи, поплёлся к калитке. Марина обогнала его, отперла висячий замок. Злорадно про себя усмехнулась.
«Что получил, второгодник! Будешь помнить своё «так надо!»
Но радости особой у неё не было – любимый молча ждал её уже на крыльце, не поворачиваясь.
– Подожди, я открою, – Марина протиснулась к входной двери. – Ты ошибся, Никитушка, я все-таки стерва! Шутка это была.
– Ух, ты.., – тот тяжело опустил ношу и наклонился, упёршись в неё кулаками.
Виноватая Марина озабоченно принялась гладить его по головке. Внезапно обиженный по-борцовски бросился ей в ноги.
– Ой! – Только и успела взвизгнуть проказница, перед тем как он взвалил её, как мешок с картошкой, на плечо и, пнув ногой дверь, потащил в чёрное пространство.
– Направо!
Стул, попавшийся на пути, полетел прочь, что ещё грохнулось на пол – но Никита пёр вперёд, как танк. Пока не наткнулся на кровать, куда буквально и слетела любимая. С повторным вскриком!
– Да постой же! С ума сошёл, что ли! – попыталась Марина остановить вошедшего в раж любовника.
Но сильные руки всё равно грубовато срывали одежду, страстно мяли нежную плоть и даже принялись чуть ли не душить её.
– Мне же больно, Никитушка! – Завопила она обиженно.
«Второгодник» замер, ослабив захват, но не отпустил.
– Ну, успокоился?!
Но Никита, продолжая отмалчиваться, принялся тереться лицом о шею, как Рыжик. Потом встал и быстро разделся.
– Здесь свеча найдётся?! – деловито бросил через темноту.
– Там, на окне. И спички там же.
Слабое пламя таинственно осветило Никиту, который вдруг присев в ногах любимой гортанно запел, как нерусский. Знаком предложив ей присоединяться. Потом зачем-то пожелал, чтобы она размяла ему пальцы..Что же было потом – она, как ни старалась, не могла вспомнить последовательно.
ЧАСТЬ ЧЕТВЁРТАЯ
1

В янтарных лучах утреннего солнца длинные крылья только что приземлившегося аэробуса, следовавшего рейсом «Катманду – Москва», казались не серо-белыми, а какими-то почти розовыми. Уже открылись выпуклые двери, и первые пассажиры, на ходу благодаря синих стюардесс, спешили спуститься по передвижному трапу.
Среди спустившихся на поле Домодедовского аэропорта около объёмного автобуса фирмы «Неоплан», озираясь по сторонам, стояла приметная тройка мужчин разных как по возрасту, так и по цвету кожи. Двое, самых молодых, приблизительно двадцатипятилетние, в серых одинаковых костюмах, улыбались – видно было, что они здесь впервые.
Один из них, тот, что повыше имел лицо негроидного типа – он был, скорее всего, индиец; второй, с бритой головой – явный монгол или тибетец. Третий, европеец, невысокого роста, в тёмном костюме, выглядел намного старше остальных. Легкий ветерок шевелил редкие волосы, а выцветшие большие глаза его на чересчур, пожалуй, загорелом лице задумчиво созерцали то серое здание аэропорта, то белёсое небо над ним.
– Ну, здравствуй Россия! – сдержанно улыбнулся он непонятно кому, – Please came into bus.34 – и жестом пригласил спутников в автобус.
Внутри огромного вестибюля, у табло на выходе из зала получения личных вещей их ждали два молодых человека. Русоволосых, среднего роста, одетых повседневно.
– Прибыли все трое. Везём на квартиру. Конец связи. – Доложил один из них, с удлиненной стрижкой и чёрной турецкой сорочке, обращаясь к другому, в синей джинсовой сорочке, возрастом постарше, а телом поплотнее и порослей.
Молча, поздоровавшись, все пятеро вышли на густо заставленную стоянку и уселись в чёрную «Ауди».
– Ну, как вы тут поживаете, Сергей? – Звучным баритоном обратился старший из прилетевшей тройки к тому парню, что посолиднее.
– До последнего времени жили нормально. Особых случаев не наблюдалось; разве что с доморощенной сектой «Чёрное братство», которую возглавляла, если помните, старуха-колдунья.
– Графиня, что ли?
– Ну, да. У них, кроме семи основных групп, называемых по планетам, там Марс, Юпитер, Венера и так далее, специализирующихся по астрологии, алхимии, ясновидению, была обнаружена особо засекреченная группа «астравойнов», способных наносить сильнейшие физические и энергетические поражения.
– Сколько членов в секте сейчас? Помнится, в девяносто шестом году их было человек триста.
– Информации мало. Они и раньше были тщательно законспирированы, а теперь вообще на дно все ушли.
– Ничего, будут высовываться – достанем, поверьте старику! Вот с Ахаратой сложнее. На пятом этапе обучения, когда каратэку проходит посвящение, его включают в иерархическую структуру Школы, открывают её «сокровенные цели и задачи глобальных энергетических перестроек» - так они выражаются в своих методиках. Дескать, посвящённый каратэк астрально неуязвим, чтобы убить его надо убить всю систему, с которой он связан...
– Систему Ахараты Синклита Координаторов?
– Ага. Они, знаете ли, внушают своим неофитам, что она перекраивает на свой лад все, что на неё выходит. «Калки Аватар неуязвим и непобедим, сам же всепобеждающ». Дескать – и все посвященные каратэки тоже. На самом же деле, по-настоящему сильных астрокаратеков на планете немного. Вот такие фортеля идейные и преподносятся сансэями безусым суперменам.
– Я слышал, есть ещё последний, шестой этап?
– Шестой... Он на счёт «свободного космического плавания каратэка, выполнившего свой долг перед планетой». Школа, якобы отпускает его туда, временами прося о помощи. Сдаётся мне во всём этом больше фантазии!
На фоне приближающейся Москвы длинная «Ауди» выглядела акулой, подплывающей к грандиозному атоллу.

2

Солнце уже клонилось к горизонту, когда, подъезжая к дому, после работы Никита сразу обратил внимание на знакомую серую девятку, стоящую рядом с его домом.
– Так! Начинается! Ну, что ж, шила в мешке не утаишь... – Резонно пробормотал он себе под нос, тормозя у калитки. Неспешно вылезая из, «Опеля» краем глаза заметил, как к нему от «Жигулей» направляется женская фигура. Делать было нечего: Никита развернулся к ней лицом, опираясь спиной на машину.
Конечно, это была Злата – правая рука Рав Аревы, которая постоянно находилась рядом с ним. Похоже, она нигде не работала. Кроме неё, Никита знал ещё только одну посвящённую каратэйну, которую видел пару раз после занятий, когда его сменяли более продвинутые ахаратчики.
– Здравствуй, Никита! – Почти приветливо улыбнулась «крёстная», одетая, как всегда во всё черное – футболка, бриджики, тапочки.
– Ух, ты, Злата! Здравствуй. Давно ждёшь? – Усмехнулся Никита; тоже почти доброжелательно.
– Да, уже часок как. Что-то ты нас совсем забыл... Когда вернулся оттуда?
– Недавно. В смысле, месяц назад. Очухиваюсь потихоньку.
К соседнему дому тем временем подъехала немецкая иномарка, из неё вылез лысый азиат и, раскрыв пасть-капот, стал что-то выискивать в ней.
– А машина откуда? Или не твоя? – Оглядела «Опель» «напарница». – Ладно, потом расскажешь. Сейчас, пойдём, там, в машине тебя Рав ждёт – сам подойти не захотел: нервничает, боится, что ты всё сердишься, а у него дело есть неотложное.
– Что ж, раз надо – пойдём.
Когда они приблизились к «девятке», правая задняя дверца распахнулась – сансэй не любил вождение и садился всегда сзади, доверяя управление другим, хотя машина и принадлежала ему.
– Здравствуй, здравствуй, воин. Что-то ты быстро навоевался, однако! Или не понравилось, Никита? – бодренько поприветствовал его бывший учитель.
По-прежнему коротко стриженый, тщательно выбритый, в спортивной велюровой куртке с водолазкой: работа с молодёжью требовала соответствующего имиджа.
– Здравствуйте, Рав Арева. Изменила меня война немного, понял кое-что и – ушёл с неё. Ну, это личное. Чем обязан?
– Ты присядь, присядь; понимаю – не простил ещё, всё думаешь, я всему виной...
– Я помню Закон, сансэй, вы – только повод; причина во мне, – помявшись немного, Никита полез в машину.
– Помнишь... А потому, что – наш человек. Ну, ладно, - сменил интонацию экс-наставник, видимо, почувствовав недобрую волну, набежавшую на него от нерадивого и злопамятного воспитанника, – время покажет, кто кому кто. Зачем мы тебя потревожили, спрашиваешь? Сам не догадываешься?
Внимательные полночные глаза смотрели уже достаточно жёстко.
– Нет... Я же здесь недавно – ничего такого существенного не видел, не слышал. Никуда не хожу – телевизор только смотрю: фильм про Школу видел – здорово сделан: вы что – его имеете в виду? – Удивленно вытаращил свои Никита.
– Недавно, говоришь... Ладно. Друг твой – я о Романе, разумеется, предал нас самым поганым, недостойным образом. Я понимаю, не согласен стал со Школой – уйди. Пусть даже в другой эгрегор: но не вреди исподтишка. Как я в нём ошибся, однако!
Я ведь ничего плохого ему не сделал. Даже ты – по праву озлобленный на такое не пошёл, хоть и журналист. Не предал. Никто ещё ни дискредитировал нашу организацию так подло. Он ещё поймёт, что Ахарата никогда не являлась и не является враждебной эволюции человечества, что мы – истинная защита планеты; но он уже сделал свой выбор и Закон Возмездия сработает!
Кстати, вы не прошли последнюю Большую кату – «Единосущную». И не поняли главного. Послушай напоследок немного, не пожалеешь!
– Хорошо. Я послушаю.
– То, что я скажу – сам понимаешь – есть только самые общие моменты.
Итак, каждый наш каратэк расширяет свое сознание над всей планетой, ощущает и видит, что каждая раса, нация живет в своём собственном сансовом ритме, каждая имеет свою эволюционную сверхзадачу. Что смешение их в единый конгломерат сегодня исторически и чисто астрально, не рационально, ибо это обеднит душу человечества и снизит его общие творческие потенции. Из-за аннигиляционных35 столкновений национальных энергетик по нижним чакрам.
По этой теме надо хорошо понимать, что в мире вообще на глобальное противостояние вышли не нации, а расы. Прежде всего это касается белой и желтой рас, упрощенно: России и Китая-Японии. Чисто астрально Китайский эгрегор контролирует всю Восточную Сибирь до Байкала и Енисея, а японский – весь Дальний Восток. Казалось бы, здесь проходит объективная усредненная линия взаимодействия рас и Школа Ахараты должна слиться с ней. Но анализ санс-энергетик показывает, что такое состояние временное, что белая раса имеет ещё неистраченные потенции и парапсихически отбросит желто расовых в их исторические экологические ниши.
А вообще, Никита, рассмотрение перспектив эволюции человечества показывает, что на этом пути белой расе еще долго будет принадлежать примат и, поддерживая эту тенденцию в мире, Школа Ахараты пройдет к своей цели с минимальными энергопотерями. Это полезно ей и всему миру. Ибо сохраненную энергию можно будет направить в сугубо творческие русла.
Становясь на предельно эволюционную точку белой расы, школа Ахараты перехватывает тем самым идущую от белых подпитку в Шамбало-фашистскую систему псиэнергетики, заменяет её собою и по ее каналам получает более свободный выход на социальный мир. Энергетику эсэсовских астральных орденов ахаратчики выводят на взаимоаннигиляцию с японо-китайскими Школами каратэ, тем самым выключая всех из бессмысленной, затяжной и мало духовной глобальной астральной борьбы, которая в противном случае может, скорее, могла бы, выливаться и в крупные социальные катаклизмы. Это первое.
Наш человек так же должен усвоить, что для гармоничного функционирования нашего мира, человечество должно придерживаться строгой ступенчатой подчиненности низшего высшему. В частности, ахаратокаратэки никогда не поддержат военных путчистов, свергающих демократические правительства, ибо они обязаны слушаться брахманов- мудрецов. Прав космически – не тот, у кого больше биомасс: рабочих, солдат, а тот, кто духовнее. Он может быть один, против всех и вся, но он прав, потому, что на его стороне знания космической гармонии.
К сожалению, Никита, в наше время человечество в большей степени контролируется грубыми муладхарными 36 воинственными психопластами или вульгарными свадхистханными 37 – то есть сексуальными; сегодняшние духовные системы не справляются с контролем этих сил и сами падают их жертвами. В этом есть не только социальная, но стихиальная дисгармония, каратэк должен разрешить ее в себе, в своём астроареоле, а через школу и во всем мире.
Угроза глобальной войны висит над человечеством. Кто в ней виноват? Все ненавидят друг друга, а ахараты... Ахараты просто знают истину!
Сегодняшняя глобальная цель Ахаратной Школы – связать и аннигилировать на уровне астрального подсознания все враждебные начала ныне нетерпимых друг к другу центральных мировых эгрегоров, то есть привести планету к счастливой мирной жизни без внешних катаклизмов. Да будет всем нашим удача на это пути, АУМ!
Рав Арева фанатично сжал и без того тонкие губы. Очевидно, он всё-таки рассчитывал образумить Никиту. Не сразу, конечно – тихой сапой...
– Всё это интересно, действительно…, – протянул Никита, – хотя есть кое-какие противоречия ... Например, с какой это стати вы смешали Шамбалу и фашистов? Насколько я знаю, эсэсовцы охотились за теософами – раз. И посылали экспедиции егерей в Гималаи для поисков и уничтожения Шамбалы – два!.
– У меня другая информация.
Особо серьёзную борьбу Ахараты ведут с нынешним Псевдохозяином Земли – владыкой нижних чакр, астральное имя которого - «Артот». Некоторые ясновидцы объединяют его с Люцифером на что есть основания. Артот не является земным порождением, он – инопланетная сущность, брат Великих Гималайских Махатм, которые давно также враждуют с ним и рассматривают его как падшую субстанцию.
Ахараты, войдя в эту связку, питались мирно договориться с обеими сторонами, но безрезультатно, и сегодня Ахараты в антитезе и к Артоту и к Махатмам и в своем поле убивают их обоих друг другом! Также Ахараты это делают по отношению ко всем Великим религиям вместе, снимая с них тем самым самые фанатические, тупые и яростные тенденции к бессмысленному самоутверждению.
Когда-то, например, древние религии вели человечество по пути эволюции, потом их карма истощилась, они социально пали под ударами других систем и полностью ушли в Астральный мир. Мы относимся к ним почтительно и гарантируем им вторичное воплощение на планете.
Современные же великие религии мира являются самими крупными санс-энергетическими системами, контролирующими человеческую жизнь. К сожалению, делают это они плохо. Чтобы это осознать далеко ходить не надо, особенно тебе – газетчику. Претендуя на богоизбранность, они борются друг с другом и с всевозможными сектами. Расчитывать на их помощь в деле обуздания низковибрационных человеческих импульсов Школе не приходится.
Школа же занимается тем, что ставит свои изначальные космические пробои в центральное блоки этих религий, При этом, прежде всего каратэк использует их антитезы. То есть католический эгрегор он пробивает одновременно с лютеранским; Аллахский с Иблисом; Буддистский через антисвязку Белого и Жёлтого Будды, Вайрочаны и Амитабхи и так далее.
Но мы не мешаем этим религиям, ибо подспудно отражаем их тенденции к расширению эволюции. Вот...
Подумай хорошенько над всем этим, Никита.
– Так…, а что ж – может, действительно истину знаете одни вы! Хорошо сансэй, я подумаю, над всем этим. Сейчас же мне надо идти работать. Ещё какие-нибудь вопросы есть ко мне?
– Вообще-то, только один. Как дальше жить-то хочешь? Неужели все наработки свои немалые пустишь коту под хвост. Не думал я, что у нас всё так сложится...
 Тогда с женой твоей нелепость вышла; роковая – согласен. Кассета та тебе предназначалась. Кто же знал, что она её просмотрит, что она совсем не в курсе происходящего – времени у тебя было достаточно, чтобы ввести её в дело – ты же всё равно не смог бы жить с ней заурядным семьянином.
Сансэй говорил уверенно, спокойно, хотя не мог не видеть, как заходили ходуном жвалки на скулах когда-то всецело преданного ему ахаратчика.
– Разумеется, Рав Арева, я не остановлюсь на достигнутом. Я вам весьма благодарен, за многое. Но я пока не решил ещё до конца, по какому пути пойду дальше. Не торопите меня, пожалуйста.
– Думай, думай – полезно. Знай одно – Школа ждёт тебя. А с Романом – разговор особый. Он для нас – отрезанный ломоть, который хочет свободы только для себя с женой. До того, что твориться с планетой, ему видимо дела нет. Мы же считаем, что личное спасение надо заслужить; что ахараты призваны для насущной помощи Земле и Отечеству. И народ скоро поймёт, кто ему истинный друг. И фильм этот погоды не сделает.
– Что ж, Рав Арева, может вы и правы. А сейчас я пойду. До свидания. Пока, Злата.
Никита решительно направился к дому.
– Погодите, вернётся Роман, мы по-другому поговорим, уроды! Дайте срок! – Тихо пробормотал он сквозь зубы, хлопая калиткой.
Когда все скрылись: Никита в доме, а машина Рав Аревы с Златой за поворотом на Москву, лысый водитель «немца» сразу же закрыл капот, достал мобильник и, коротко что-то сказав по нему, отчалил за последними следом.

3

«Почему я перестала совсем писать…? Казалось бы, должно быть наоборот... Это всё он – мой Бог! Нет, грешу – тот, кто сразу после Бога! Он и пишет профессионально, и знает на порядок!.. И я сама не хочу ничего другого, кроме, как помогать ему... И сама я всегда желала себе этого. Но всё же... Как жизнь стабилизируется – наверстаю сторицей!»
Марина оглянулась назад. Никитушки не было видно. В небольшом кафе Онкоцентра расположенном сразу за вестибюлем, помимо неё сидели трое рабочих в комбинезонах и что-то оживлённо обсуждали. На немногочисленных столиках кое-где стояли подносы с грязной посудой.
«Да, это не «Виллаж»! А что будет, когда я заявлюсь туда с Никитой?! Он им покажет! Теоретики! Толя с ним только и может посостязаться! И то потому, что в философии и бомж – профессор! Вот как этот!»
На пороге возник субъект, не молодой, но местами свеженький.
Невысокого роста, в добротном костюме, с облысевшей маленькой головкой. Марину почему-то сразу позабавили его глаза – выпуклые, как у рыбы. Когда он делал заказ баритоном, начальственно поднимая руку и прерывая раздатчицу, то при этом, как-то вычурно прогибал шею, будто задолжал.
«Вот они наши боссы! Науки двигатели! Тебе скоро самому двигатель понадобиться! Когда взберёшься на… - не будем уточнять!»
– Ага! – донеслось до неё.
«Элитный папочка для какой-нибудь Honky tonk women38 ! Кого же он мне напоминает? А – на актёра из фильма «Формула любви», сыгравшего графа Калиостро. Только тот был побледнее – а этот, наверное, из солярия не вылезает.»
Папочка, и не подозревая о таком пристальном женском внимании, присоседился от Марины через столик и принялся с завидным аппетитом поглощать капусту по-грузински, кроме которой – он взял аж три порции! – на столе стояли лишь два стакана чая. Зато как он энергично жевал – ну, как молодой козёл на соседском огороде.
«А зубки-то у него ничего, если родные!»
Но скоро тот ей прискучил, хотя она могла подтрунить и над несколькими нескромными взглядами, брошенными в её сторону любителем капусты.
«Где же Сфинкс мой, любимый! – Начала уже в нетерпении егозить на полужёстком стульчике Морская дева. – Ой! Вот и он!»
Никита, надо отметить, прибыл вовремя. Обязательный, как всегда. Будущий тесть стал эксплуатировать его гораздо меньше, но сегодня он вернулся именно из командировки.
Чмокнув Солнышко в щёку, положив рядом с её салатом непременную чайную розу, он пошел заказывать обед. Последнее время они обедали всегда вместе – или здесь, или дома.
И опять Марина перехватила взгляд папочки, который тот спешно перевёл на её любезного.
– Скажи-ка мне, Сфинкс мой, что ты нацарапал, как кура лапой, на моей последней статье о Гиппиус!
– Так это ты её у меня стащила, родная? Нехорошо!
– Не увиливай!
– Что ж сама напросилась!
– Давай, давай, ляпи – вынесу!
– В твоей статье о Гиппиус есть ошибки.
Голос Никиты как всегда твёрд, когда он хочет сказать что-то важное – это Марина давно заметила.
– Сперва, как в целом? – Усмехнулась она несколько нервно.
Никита почувствовал, что для Марины его ответ имеет большую важность, и что и она поняла его чувство. Однако продолжил по-прежнему, ровно, только чуть помедленнее.
– В целом – на уровне, дай бог каждому. И допущенные ошибки характерные – т.е. не только для тебя, но и для любимых тобой Вейнингера и Гиппиус. Исключение составляет, возможно, только сам Соловьев. Я читал все их основные работы, в своё время. Ты тоже не понимаешь, как и они!
Никита заволновался.
Марина слушала его во все глаза. Она сама прекрасно знала, чувствовала, мучалась оттого, что чего-то не хватает даже этим мэтрам.
– Неужели он знает! Не может этого быть!
Кровь ударила ей в виски, и она напряглась, как волчица перед прыжком.
– Проверим сначала – одинаково ли мы мыслим.
Соловьёв считает все, без исключения, – эгоисты, т.к. у каждого человека есть своя суть или экзистенция 39 – согласна? Так уж мы созданы – перефразируя известное: «Мыслю – следовательно, существую!» можно сказать: «Чувствую – следовательно, живу! А как другие человеки? – а чёрт их знает?!
Марина облегчённо кивнула.
– Солнышко, ты, наверное ждёшь от меня умопомрачительных все объясняющих откровений?! Но я лишь могу сказать, что вы просто не используете элементарную мудрость: «Руки учат голову». У вас налицо цепочка: «теория – спор – вывод – теория – спор – вывод – теория – спор – вывод и так далее... Дурная бесконечная наивность! А надо бы: учитель – практика – вывод – учитель – практика – вывод! Согласись, тоже бесконечность, но совсем не дурная и наивная! Ведь учитель и теория – две большие разницы; учитель – это традиция, личный опыт многих лет. Учитель – это культура, в буквальном смысле. Ни Соловьёв, ни Вейнингер, при всей их значительности на такое звание просто не тянут.
Поэтому, они и не с того начали. Сзаду, шиворот-навыворот, через одно место, говоря по-русски. Не дёргайся! Поэтому и ты застряла на третьем пути. Неправду говорю?!
Никита смотрел на неё беспощадно, но интуиция женщины подсказывала, что он страдает.
– Вы как белки в колесе, тоже вертитесь в замкнутом пространстве. Оно хоть и гораздо шире, чем у тех, кто считает любовь всего лишь психофизиологическим состоянием или идеальным понятием, за которым нет ни грана реальности. Но этого мало! Скажу по-другому: вы занялись метафизикой, не зная физики.
– Я не понимаю!.. – Марина в отчаянии сцепила руки.
А физика для вас – только зримые вещи, как для чукчей – что вижу о том и пою! Любая информация о тонких физических явлениях – повод, в лучшем случае для застольных сплетен!
С любовью вы поступаете так же. Не доверяете, не проверяя. Хотя, конечно, то, что Она как дар Божий – нормальная совершенно реальность, проверить далеко не просто. Но Калачакра – Колесо Времени повернулось – и нас, «проверяльщиков», будет всё больше и больше!»
«Кажется, поняла…»
«Понять – не есть знать. Понять – значит действовать! Чем мы и займёмся! Ответь мне лучше: почему у бога Эроса именно две стрелы?»
Никита, наконец, улыбнулся.
– Потому что он имеет дело каждый раз с двумя: мужеженщиной и женомужчиной – такова двойственная природа каждого человека по Вейнингеру, ты же сам знаешь. Бог страсти ранит обоих сразу – не одной стрелой, а двумя – от мужественности одного человека к женственности другого. И от женственности первого – к мужественности второго.
– А почему иногда женщина любит женатого мужчину или наоборот; старик любит молодую, и наоборот? Если в первом случае половая любовь возможна, во втором уже наверняка нет? Вообще, в реальной жизни часто любит только один человек, второй же или позволяет ему это или нет. Или я не прав?
Или любящие, молодые и неженатые, разлучаются – и опять интимных отношених быть не может? Что же раз нет половой связи – нет «дела любви»?! И древние греки, значит, ошибались, рисуя одну стрелу?! А, насколько я знаю, Эрос может обойтись и одной стрелой.
– Ты уверен, что Гиппиус не права?
– Любовь это реальность и даже больше – Сущность! Она не только бытийный принцип – Она живая, мыслящая. Она – Божественная Энергия! Она, как и Он – а по сути Она – часть Его – может быть везде и нигде, быть едина и множественна, в центре и на периферии – и так далее.
Потому столько и путаницы.
Главное, надо понять, что Она может делиться, дробиться, иметь бесконечное количество форм проявления. Потому и любить можно что угодно – и золото с бриллиантами, и папу с мамой, и собаку, и книги, и Родину, и врага.
Можно сравнивать Любовь с электрическим током – тогда она имеет свою силу и напряжённость. И – человек тогда – «аккумулятор любви» или Её проводник. Но – это как-то бездушно, грубо материалистично.
 Можно сравнивать Любовь с цветком, например вот этой розы. Но тогда она смертна. А Любовь – Божественна, а значит – вечна!
Мы говорим сейчас только о половой любви. И сейчас я тебе поведаю о своей собственной догадке!
Стрела бога страсти потому только одна, что одна порция, скажем, «квант любви» предназначен, двоим, паре человеков. Она чаще одновременно поражает их сердца. А «сердце» в йоге не выдумка поэта, а конкретный чакрам – центр нагнетения космической энергии параллельный чакраму воли...
Да, да – любовь делиться между мужчиной и женщиной в зависимости от раскрытия их «сердец» - раз, в зависимости от кармических пут или достижений – два, и в зависимости от того какое задание имеет на Земле человек – три! Она у любящих – одна на двоих, но в разных порциях. В зависимости от того, насколько они астрально совпадают.
В принципе, можно даже в процентном отношении сказать, какая часть Любви в каждом из них. Ух!
Никита подустал от затянувшегося монолога. Он откинулся на спинку стула, потирая свой профиль.
Марина, однако, не успокоилась.
– А у нас какие проценты?!
– Сорок и шестьдесят. Это совсем неплохо!
– Элитно... Расскажи, Никитушка, как ты это делаешь, ну, пожалуйста!
– Не сейчас, родная, это отдельная тема – надо идти к Юлию Владимировичу!
– Гад!
– Вот и служи ближнему...
– Ну, ладно – Сфинкс-второгодник!
– Так уже лучше!
Оба поднялись и направились к выходу.
Капустный «папочка» тоже отложил в сторону газету и двинулся за ними следом. И, если бы Марина с Никитой притормозили в дверях, то услышали бы странную фразу, которую произнёс тот в свой мобильник.
– Они остаются здесь. Подойду через пару минут, поедем к нему – пороемся.
А сам направился через проходную – в туалет.

Спустя полчаса «Ауди» подъехала к дому Никиты.
Сначала вышел сам шеф и внимательно прочитал надписи над крылечками. Затем и позвонил в половину матери. Но никто не вышел; тогда он вернулся в машину и больше не появлялся. Из авто же повылезали секъюрити.
Индиец встал на дороге, наблюдая за пустынной улицей, а бритоголовый быстро, но уверенно прошёл к калитке, закрыл её за собой и совсем не долго возился с дверным замком. Открыв его, он исчез внутри дома. Минут через десять он сообщил по мобильнику шефу о том, что есть в комнатах и, под конец, что нашёл огнестрельную «авторучку».
– Ага! Ну, ты сам знаешь, что с ней делать... И поищи ещё – время есть!
Прошло ещё минут десять. Агент ничего более не обнаружил, и шеф отозвал его. Бритоголовый аккуратно всё запер, и вскоре «Ауди» поехала в обратную сторону.
– Что за портрет был на стене? – поинтересовался «папочка».
Бритоголовый показал ему снимок на дисплее телефона. Шеф долго смотрел на фотографию, пытаясь что-то вспомнить, потом загадочно усмехнулся, но промолчал.
– Надо надавить на его подружку. Время работает против нас. Местные ребята совсем карасей не ловят. Приятеля его упустили дилетантски – но тот хоть светлым оказался... Наверное, на Алтае с эгрегором связи налаживает. Завтра же и приступим.
Выпуклые глаза у него при этом стали и вправду, как у рыбы – холодными и невыразительными.

4

Марина с утра наметила кучу дел. Надо было обязательно съездить в редакцию, накупить продуктов, сходить на шейпинг, проведать отца – они толком ещё не поговорили после славного обручения. Настроение у неё было превосходное. Погода была солнечная – что ещё надо русскому человеку для оптимизма, если хотя бы нет сиюмоментных неприятностей в семье и на службе.
Решила сначала заехать на фирму – благо к остановке подъехала нужная маршрутка. На черную иномарку, стоящую поодаль она, поэтому просто махнула рукой.
В «Полипросте» как всегда была рабочая атмосфера, но на лицах сотрудников не наблюдалось былого спокойствия. Все прекрасно знали, что вероятно скоро придётся искать другую работу.
Секретарша Люда печально лишь взглянула на дочь начальника и кивнула головкой. И бух Фёдор Палыч не распростёр жизнерадостно руки, а только поздоровался и сразу отвёл глаза.
– Элитно... Может ещё всё как-то образуется? – Жалостливо подумала Марина и прошла в кабинет отца.
– Здравствуй па!
– Мариша, родимочка! Дай хоть взглянуть на тебя! Так надолго оставить родителя без объяснений...
– Но я же звонила, па!
– Что мне твои звонки! Забрали у меня дочуру... Никита, правда, повинился, рассказал, что мог. Он и сам не ожидал от тебя такой прыти! Хорошо хоть успел предложение сделать, по-людски. А то сейчас…
– Ну, вот видишь, папа всё – хорошо получается!
Довольный Юлий Владимирович отвернулся к окошку, сделав вид, что протирает очки на свету, но дочь поняла что у него просто глаза на мокром месте.
– Сентиментальный совсем стал. – Заключила она про себя.
– Когда расписываться-то пойдёте?
– Да мы как-то... Никита предлагал ещё на той неделе подать заявку. Некогда всё, па! На следующей – обязательно пойдём.
– Значит, только к ноябрю поспеете.
Отец опять обратился к дочери.
– Марка, конечно, обидели бесповоротно. Но – тут уж я ничего не мог сделать. На меня он и не ропщет. А вот на суженого твоего сердит не в меру. Подлецом его не называет, но то, что за его спиной амуры творились – простить не может. Я уж внушил ему, что в сердечном деле законов нет: кто успел, тот, как говорится – не опоздал! Что в конечном итоге выбрала ты. Но он талдычит, что надо было с ним открыто поступать – по честному.
Марина пожала плечами.
– Наверное, он в чём-то прав. Но Никита здесь ни причём, и я... Что сейчас говорить об этом. Я Никиту ждала, папа. Просто сразу не поняла, что он для меня значит. В общем, я счастлива! И ты будешь счастлив, вместе с нами!
– Вашими молитвами! Дай-то Бог, доченька! Одна ты у меня...
Они обнялись.
– Трудно Никите будет с тобой – жесткая ты... Даже мать твоя не была такой. Была бы она сейчас жива... Держись его – такого как он, доча больше не встретишь. Жизнь – она подобное один раз даёт.
– Знаю, па. Ну, я побежала? Я теперь не одна – мужики мои есть хотят!
– Ну, ступай, родимочка, ступай!
– Приезжай к нам в субботу вечером – мы у меня пока.
Марина поцеловала отца в щёку и вышла.

Выйдя за ограду онкоцентра, она направилась, было к метро. За ним – дальше по шоссе находилось несколько остановок – обычно она добиралась до Сабурово на троллейбусе. Но буквально в трёх метрах от прохода стояла машина, похожая на ту – утреннюю, что была около её дома, и избалованная «новая русская» решила попытаться снять её. Благо, задняя дверь распахнулась, и из неё показался чернокожий, хорошо одетый мужчина – явно иностранец.
– Простите, вы не в сторону Сабурово поедете? – Обратилась она к мужчине.
– Сейбюрово?! - По-американски широко улыбнулся иностранец. – О, yes , yes – Сейбюрово. Please, get in the car40. Please, please!
В салоне за рулём оказался второй наголо обритый, но уже желтокожий иностранец.
– Наверное, секьюрити с инофирмы. – подумала она захлопнула дверцу.
Автомобиль тронулся.
За дорогой Марина следила невнимательно. Видела только, что мелькнул МИФИ – она всё думала об отце; до этой встречи он действительно словно пропал из её поля зрения.
Но вот чувство времени подсказало, что они должны уже подъезжать к месту жительства. Глянув же в окно, Марина сразу поняла, что её везут не в её район.
– Куда мы едём?! – Заволновалась она по-английски.
Но желтый водила только молча посмотрел на неё в зеркало заднего вида, а чёрный сделал удивлённое лицо и хлопнул по плечу шофёра.
«Stop the car, please»
Авто остановилось.
«Мне в Сабурово надо» – стала строить в уме фразу попутчица, но вдруг перед её физиономией возник кулак Чёрного с торчащим из него газовым баллончиком. Ей неприятно пахнуло в лицо… – и это было последнее, что она запомнила.

Квартира, в которую привели слабо сопротивляющуюся Марину, как она посчитала по лестничным пролётам, находилась на втором этаже. Когда захлопнулась входная дверь, с неё сразу содрали повязку, которую, видимо, напялили на неё, пока она пребывала «в отключке». И, не дав осмотреться, втолкнули в одну из комнат.
Судя по редкой и обшарпанной мебели и потемневшим грязным обоям, в ней могли проживать разве что закоренелые пьяницы. Эти подробности «интерьера» Марина рассмотрела позже, в первую же момент внимание её занял человек у окна с сальными желтыми портьерами. Она сразу поняла, что это – главный.
Он, видимо, наблюдал в окно, как доставляли его перепуганную пленницу. Её уже давно отпустили и она, видя, что подчинённые молча стоят по бокам, тоже решила пока помалкивать.
Наконец, мужчина не спеша повернулся, и Марина увидела… того самого «капустного папочку» из кафе Онкоцентра.
Поняв, что она его узнала, Главный усмехнулся и, жестом пригласив её к столу, уселся напротив. Немного успокоившись, пленница не стала в позу и тоже устроилась на жёсткое седалище грязноватого деревянного стула.
– Марина Юльевна, прошу простить нас за вынужденное беспокойство и грубость. Работа, так сказать, у нас такая, – ровным баритоном стандартно произнёс Главный, как будто речь шла о само собой разумеющемся.
«Может это недоразумение какое», – мелькнуло у Марины, и она, приободрившись, решила перейти к контрмерам.
– Что это всё значит! – Воскликнула она оскорблённо. – По какому праву меня... – Но Главный поднятой ладонью оборвал понятную её тираду.
– Успокойтесь, Марина Юльевна, я всё объясню. Зря вас мы бы не побеспокоили. Мы вообще никого зря не беспокоим. – Снова мерно проговорил он, но от этих простых слов той стало не по себе.
От всего происходящего веяло каким-то дешёвым детективом. Только кино здесь не показывали.
– Тут такое деликатное дело у нас с вами, так сказать, получается... Если говорить коротко, то Никита Шаров, партнер ваш или кто он там вам, по данным нашей организации представляет определённую опасность для окружающих и должен быть ликвидирован. К концу недели.
Главный добавил последние слова с лёгким нажимом, в такт этому характерно прогибая шею.
– То есть как… ликвидирован? – не поняла Марина, вглядываясь в спину остановившегося и вновь повернувшегося к окну начальника.
Она вопросительно повернулась к охране. Мужчины стояли по-прежнему молча. Только Чёрный, моргнув, быстро отвёл сочувственный взгляд.
Холодный озноб вдруг прошиб всю её.
«Ахаратчики! А это, наверное, их сансей какой-нибудь! Вот тебе, бабушка, и… встретились!» – сдула чёлку с напротив разом вспотевшего лба.
Молчание затянулось. Видимо, Главный дал ей время на освоение «информации к размышлению».
Наконец, до неё дошло.
– Вы что… убить его хотите?!!
– Ликвидировать, Марина Юльевна, лучше – «ликвидировать». Обстоятельства, знаете ли, вынуждают.
Главный будто уговаривал её. Он вновь повернулся к ней, пристально наблюдая за реакцией.
– За что?! – только и смогла выговорить несчастная.
– За вредительство, как говорили в тридцатые. Опасный он человек. Опасный сейчас и чрезвычайно опасный в будущем. И для вас, Марина - в первую очередь!
Главный изъяснялся, как право имеющий.
Бедняжке стало плохо. Она пошатнулась на стуле. Главный сделал знак и Чёрный принёс из кухни воды, в гранёном стакане. Марина глотнула, стакан забрали.
– А кто, кто вы сами-то будете?
– Как вам сказать… Нас называют по разному, чаще карателями и чистильщиками – фильмы про таких смотрели?
– Про киллеров-сектантов, что ли?
– Пусть так – мы чистим планету от всякой нечисти, вроде вашего Никиты! – Главный невесело улыбнулся.
– Не смейте про него так! Он, он... Да если бы все были такими!
– В вас говорят чувства. В жизни – как мужчина – он может быть даже очень хорош... Но организация, в которой он состоит, очень опасна для планеты.
– Никита не состоит ни в какой организации. Раньше – да. Я теперь его организация! Самая любимая!!
 – Вот тут вы ошибаетесь, и мне очень жаль вас. Не далее как три дня назад Никита Шаров встречался с Рав Аревой – знаете такого? Они беседовали, без малого час. И этот факт гораздо красноречивее ваших эмоций!
– Правда?… Боже мой... Зачем он... А вы уверены, что именно он назначил встречу?!
– Вам бы, Марина Юльевна в адвокатуре работать!
– А то, что по сценарию Никиты поставлен фильм, разоблачающий эту проклятую Ахарату – это разве ничего не значит?!
Главный глянул на Чёрного. Тот утвердительно кивнул.
– Сам я фильм не смотрел, может, это только уловка пропагандистская. Рав Арева – великий лжец.
– Ради бога, поверьте любящей женщине – разве я осталась бы с ним, если бы, зная, что он всё ещё с ними, что тем более он не любит меня...
– Хватит! Речь собственно не о нём.
Главный оперся жилистыми кистями о покрытый пёстрой клеенкой стол, и приблизил своё морщинистое лицо к её упрямой физиономии.
– С ним всё ясно. Мы привезли вас сюда, что бы решить вопрос с вами. В смысле «быть или не быть»! Вам, Марина! И вам – лично – сейчас предстоит убедить нас в своей непричастности к его делу!
– А я-то здесь вообще причём?! Я что – ахаратчица... Я вообще только в шейпинг верю. Проверяйте, сколько хотите – я перед вами чистая! Миленький, а можно я позвоню Никите – должны же вы его выслушать!
– Нельзя. Этот вампир становится опасен. И пока не поздно – пока он опять не вошёл в полный контакт со Школой, он должен быть уничтожен как… гадина и нелюдь!
Впервые за весь разговор отсутствующие глаза главного явно выразили чувство, но такое ужасное, что Марину опять обдало холодом. Главный выпрямился и опять развернулся к окну.
– Извините за трюизм, Марина Юльевна, вы не знаете их методы. Или знаете плохо... Поясню.
На втором этапе неофита обучают отрешённости. Психологическими стрессами, словесными и ситуационными, доводят его мозг до состояния чистой магнитной ленты и записывают на нем только свои идеи – короткие и деловые, как приказы. Нам известно, что таким образом они воспитывают категорию «делающих» людей. Долг и дело – вот идеал их системы – так внушают сансэи. А на деле идёт элементарное зомбирование. Никита прошёл почти все этапы – это серьёзный противник и теперь он опять со Школой...
Всё – хватит о нём! Мы засекли ваш столб в акаше, эфире то есть, двадцатого сентября, за городом. По номологическим данным стихийно вы оба на это пока не способны – у вас совпадение только порядка шестидесяти процентов. Но луч был очень мощным для первого раза… или не первого!? Значит, он обучал вас катам или хотя бы инструктировал! Этот вампир высушит вам и тело и душу, и очень быстро, Марина... У вас превосходные данные – это его и прельстило! Наверняка он зондировал вас. Ага, вспомнили!
Такие, как вы, должны оберегать планету. Будьте с нами – мой вам совет...
Марина оборвала его.
– Номологические – значит именные? Значит, это правда, что совместимость можно проверять… по паспорту, например. Хорошо я скажу. Ради Никиты! У меня другая фамилия. Но даже отец не знает этого. Только обещайте, что никому не скажите!
И Марина поведала Главному о том, что она вовсе не Куварова, что фактическим отцом её был первый мужчина матери, что сама она узнала об этом не так давно от тёти, обнаружив в её альбоме старые фото и письма.
Главный с минуту поражённо молчал. Затем достал мобильник и набрал номер.
«Витя, дело осложняется… или проясняется. Весьма. Она Куварову Юлию, её отцу – приёмная, но тот ничего не знает – обычная история. Номология? Стопроцентная!! Поэтому у них и получилось сразу. Но Шаров пока не в курсе. Что делать будем? Ликвидация? Партнёрша всё отрицает, защищает его как может. Беру на себя. Рано. Опасно. Предлагаю применить к ним мой крайний метод. Понял. Хорошо!»
Марина слушала переговоры, как смертный приговор в суде родственница. С ненатурально расширенными глазами, дрожащая, жалкая.
– Слышали? – обратился Главный уже к ней. – Я сделал всё, что мог. Дело теперь исключительно за вами.
Он опять наклонился над нею. Странно улыбаясь и обнаруживая при этом чисто-белые зубы, испытывающе созерцал минуты три. Бедняжка мужественно отвечала ему тем же. Наконец он твёрдо произнёс:
– Ликвидация откладывается до окончательной проверки – если он не выкинет какой-нибудь фортель, разумеется. Но за всё, как известно, надо платить, Марина Юльевна. И ничего удивительного – нам тоже нужны деньги.
– Сколько?! – Марина даже привстала.
– Много.
– Сколько?!
– Двести пятьдесят тысяч. Долларов, разумеется
– Сколько!! Да вы что, с ума сошли – откуда у меня столько, это же четверть миллиона?! Я же не бизнесменша! Папа разорён... Марку – жениху богатому отказала. Побойтесь Бога!!
– Хватит – мы не на базаре, Марина! Юльевна... Это его забота. Если любит – достанет! Нет – будет ликвидирован. Разговор окончен. Ждите нас вечером в воскресенье. И без глупостей – мы не спецназ, нам оружие не нужно. Отвезите её домой, ребята. Всё, Марина Юльевна, до свидания!
Главный отвернулся и отошёл к окну, а подручные, на ходу одевая повязку ей на голову, под руки повели Марину к машине. Несчастная так не увидела, как Жёлтый быстрым движением засунул в её сумочку что-то кругленькое, маленькое и черненькое, похожее на пуговку.


5

Времени было мало. Марина буквально кожей чувствовала каждую уходящую минуту. Мысль о том, чтобы сообщить о случившемся Никите она отмела сходу. «Где этому водиле, по совместительству сценаристу, пусть и талантливому взять такую просто умопомрачительную сейчас сумму.
Максимум, что ему по силам – продать старенький дом – тысяч сорок дадут, но за три дня и этого не сделаешь – для этого нужно хотя бы неделю. Продать свою квартиру – это реально, кто-нибудь даст деньги даже вперёд, но это тоже примерно такая же сумма. Даже от фантастически удачной продажи обеих площадей выручалось около сотни тысяч – то есть меньше половины. Отец уже описал всё имущество фирмы, в том числе и «Опель». Пораньше бы. Знакомая литературная братия всегда крутится в финансовом ниглиже...
Что же делать? Бежать? Куда – в глубинку, за границу? Найдут. Возможно, у этих чистильщиков везде есть люди, да и оторваться от них просто нереально. На Алтай к Роману? Не успеть. Догонят и убьют... Боже, почему ты допускаешь всё это? Когда же кончатся мои беды? А может лучше и правда: умереть – лишь бы только вместе! Марк!»
Марк. Внезапно его удручённое лицо встало перед ней как на фотографии. «Он не слишком уж богат, но связи. Например, с тем же Эльдаром Михайловичем, который обещал всё что угодно за меня. Будь что будет – поеду к Марку», – решилась она, наконец, ибо других реальных вариантов не было.
Осторожно набирав номер его телефона, словно это были цифры на мине с часовым механизмом, Марина замерла, с закрытыми глазами. Ей повезло.
– Марк слушает, - он, словно ждал звонка, - Марк слушает!
– Это я, Марк, – узнаёшь?!..
– Марина... Марина, ты! Что-то случилось? - вначале звонкий искренне обрадованный голос его стал суше.
– Надо встретиться, – она старалась говорить мягко, доброжелательно, - и лучше прямо сейчас!
– Сейчас... Сейчас у меня … ладно, но только приезжай сама – у меня как всегда бумаг невпроворот... Жду! - Марк повесил трубку.
– И на том спасибо! Лечу! – Подпрыгнула с дивана Марина и через несколько минут на первой же попавшейся машине гнала на фирму своего второго «бывшего».

– Ну, что ж – заходи! – Внешне непринуждённо пригласил в кабинет её Марк. – Мира сделай нам чаю - бросил он удивлённой секретутке.
– Чем, как говориться обязан? Присаживайся, не стесняйся.
Учтивый и стильный, в синем английском костюме. Как всегда. Пододвинул чёрное кожаное кресло.
– Я не надолго, не беспокойся... Только скажу и уйду... – Марина присела. Возбуждённо блестящий взгляд её и неровное дыхание делали её в глазах Марка ещё более красивой.
Он отвернулся, скрывая чувства, и тоже встал у окна, как Главный.
Марина виновато смотрела на него то, опуская то, поднимая глаза. Конечно же, ей было ужасно жаль его, ведь совсем недавно она так же как он на неё смотрела на Аркадия. Но сейчас было не до сантиментов. Вдохнув побольше воздуха, она начала.
– Я пришла к тебе... Мне нужны деньги! Марк, - её прорвало – они убъют его! Я всё сделаю для тебя слышишь, всё… - потом. Только помоги сейчас! Ты один можешь!
Марк обернулся.
– Кого убъют? Никиту? Никиту?! Ты шутишь. Нет… не похоже. И кто они – интересно знать?
– Этого я сказать не могу.
– Он что, с братками чеченскими связался? Я так и знал, что тут не чисто – чтобы такому интеллигенту – да работать шофёром?! Задолжал и затаиться хотел, наверное, да нашли. Ну, да бог с ним, чертякой, денег-то, сколько надо – это я для тебя на всё готов!
Марина облегчённо перевела дыхание.
– Двести пятьдесят тысяч баксов, - но, увидев как полезли на лоб глаза у Марка, добавила – ну хотя бы двести! На два месяца!
Марк молчал – только ошеломлённо хлопал ресницами. Потом полез в боковой карман, достал небольшую связку ключей. Видя, как – магнитом – притянулись к ним глаза Марины, сунул их обратно.
– У меня в наличии только десять тысяч в сейфе. В банке штук пятьдесят лежат... Подожди! – Он махнул рукой, показывая, чтобы не мешала, сел на противоположное кресло, прикрыл веки и глубоко задумался.
Надолго.
Вошла Мира с красным пластмассовым подносом, стреляя глазками, поставила чашки на столик между креслами и, обдав обоих дорогими духами, чинно удалилась покачивая бёдрами под серой велюровой юбочкой. Марк даже не шелохнулся. От нечего делать Марина достала из сумочки зеркало, занялась причёской.
Марк очнулся. С минуту он пристально вглядывался в бывшую невесту, которая тут же бросила стекляшку на место. Что-то охотничье привиделось ей в его взоре, и она, встревожившись, вопросительно подняла брови.
– Деньги я достану. Для этого мне придётся пойти на кражу. Молчи! Когда нужно отдать?
– Через два дня. Марк...
– Молчи!» - он неуклюже метнулся к её ногам и, возбуждённо сверкая глазами, быстро заговорил.
 – Такую сумму, ты действительно нигде как кроме меня не достанешь, даже в кредит – я знаю всё твоё окружение. И своё. Слишком много. И без всяких гарантий. Но я готов. Только я это сделаю. И только ради тёбя. Потому что люблю! Потому, что знаю наперёд: никого тебя мне никогда не заменит.
Ты пришла. Сам Бог, видимо, привёл тебя. Это Его знак. Я думал, что потерял тебя навсегда, но теперь вижу, что это не так. И ты, Мариша, сейчас подтвердишь это или я совсем чокнусь!
Марк прервался, видя, как в ужасе округляются её глаза.
– Да, ты поняла сама. Ты должна стать моей! Еще не поздно, ещё можно всё исправить. И Бог... Он поможет мне! Никто не будет любить тебя больше! Да, ты любишь этого. Но он не достоин тебя, раз не может сам обеспечить твоё счастье, раз ты – мне даже больно видеть тебя такой – просящей милостыню ради какого-то… может, преступника! Будь со мной!
– Ты что же это, Марк – покупаешь меня?!
– Пусть пока так! Моей любви пока и на двоих хватит! А там!..
– Я никогда не любила и не полюблю тебя. Никита тот, которого я ждала! Всю жизнь ждала, Марк!
– Что ж.... Я всё сказал.
Он, было, закончил, но принялся опять уговаривать.
– У тебя, кстати, и выбора теперь совсем нет! Одно дело, если бы я отказался от помощи и Никита бы погиб. Но я даю деньги. Всем рискуя – оцени хотя бы это! И если ты не возьмешь их, ты тоже будешь виноватой в его смерти. У тебя два варианта – либо одна, либо со мной. Решайся!
Марк выжидающе замолчал.
Марина сидела прямо. Слепыми глазами, смотря перед собой. А губы, похоже, читали молитву. Но вот она обрела нормальное зрение и спокойно и ровно произнесла: «Я согласна, Марк. Но – без венчания».
– Нет! Я этого не потерплю! Если моя – так вся! И.., – он вздрогнул.
Крупная чистая капля потекла по её смиренно вытянутому лицу.
– Да не стоит он того, Мариша! – Марк потянул к ней, чтобы обнять, но Марина твёрдо остановила его.
– Только после обряда.

– Алле! – не отвлекаясь от редактирования текста на компьютере, бросил Никита.
– Здравствуйте, Никита! – раздался в трубке незнакомый мужской голос.
– Здравствуйте.
– С вами говорит ваш доброжелатель, так сказать...
– М-м... Ну и что наш доброжелатель хочет сообщить нам?!
Баритон принадлежал серьёзному человеку и заинтригованный Никита, бросив своё занятие, устроился на стуле поудобнее.
– Да, знаете ли, весьма неприятное известие, касающееся вашей пока ещё невесты.
– Что значит пока еще?! Так шутить не надо, а то я бросаю трубку!
– Не делайте этого – я всё объясню.
– Да уж, сделайте одолжение! – Почуял неладное Никита.
– Тогда крепитесь. Дело в том, что не далее как на следующее утро, Марина Юльевна выходит замуж.
– Не понял?
– За Марка Владиславовича.
– Вы кто?! Вы соображаете, что говорите?!
– Зря вы так, Никита… – время идёт на часы. Настоятельно советую немедленно поговорить с ней – никто кроме неё и Марка Владиславовича об этом ещё не знает. Поверьте старику... Да будет Бог с вами! ОМ РАМ!
И громкие гудки как барабанные палочки мерно забарабанили по натянувшимся перепонкам несчастного. На целую вечную минуту.
– Ух, ты!! – наконец, вырвалось у Никиты.
Он медленно поднялся, огорошенно взглянул на комп, машинально завершил его работу. И вышел – вон.

Марина уже собиралась поскорее уехать с «Полипроста» домой – отец вызвал её, чтобы она срочно забрала из офиса ряд финансовых документов – чтобы ненароком не столкнуться с Никитой, как распахнулась дверь и на пороге возник именно он – собственной персоной.
Молча, кивнув присутствующим – в кабинете кроме Марины находились Юлий Владимирович и Люда – он, не сходя с порога, взглядом пригвоздил её к стенке.
«Всё знает! Но откуда?..»
Запрокинув в изнеможении голову, она лишь печально кривила рот.
Отец, с секретаршей, оторвавшись от своих бумажек, с недоумением наблюдали за этой немой сценой.
– Это правда?
– Правда, – Марина закрыла глаза, увидев, как катастрофически искажается лицо любимого.
– Почему?
Вопрос прозвучал один раз – ровно и глухо – но для неё он был подобен многоголосому эху тоннеля. Открыв же глаза и увидев обессиленно державшегося за косяк своего единственного, Марина страшным усилием воли всё же сдержала себя от того, чтобы броситься к нему на грудь.
– Потому, что… так надо. Уходи. Ради Бога уходи! И… не люби и не помни!! – Она кинулась к смежной комнате и щелкнула изнутри задвижкой.
Никита, покачиваясь, направился следом, встал напротив.
В кабинете воцарилось недобрая тишина, нарушаемая сдавленными рыданиями уткнувшейся в халаты Марины.
– Я уйду. Только скажи... Нет, поклянись, Богом поклянись, что разлюбила меня. Только одно слово «не люблю» – и меня нет!
Рыдания усилились.
– Понял! Больше мучить не буду… – тебя! За других не ручаюсь – за тех, кто сделал вот это. Кто посмел обидеть моё Солнышко! – вскричал Никита и прижался к двери всем телом. – К тебе сансей приходил? Скажи же, не бойся! Помоги мне!
С минуту он напряжённо вслушивался в полное безмолвие – Марина затихла.
– Ведь завтра будет поздно, ну помоги же!
– Уже сейчас поздно, любимый – я дала слово.
– Что?! Ты убиваешь меня!
– Нет, – спасаю!
– Ах, вот оно что... Понял...
Никита на секунды смолк.
– Ну, вот что, родная, – продолжил он гомерически – ты слово сначала дала мне и не одно дала – забыла?! А первое слово дороже второго! Я правильно говорю, Юлий Владимирович?
Греческим ритором глянул он на будущего тестя; тот горячо закивал – было видно, что сия драма лишила его дара речи.
– Так, ты не скажешь мне – кто был у тебя? Хорошо – ухожу! Успокойся и жди – я сам со всем разберусь. Запомни: пока я жив, ты – моя! Ты ещё не знаешь, что такое ахаратчик в действии. Бог свидетель – я невиновен!
Никита отпрянул от двери.
– Ха! – выкинул руку в сторону стоявшей на столе объёмистой колбы и та, звонко лопнув, рассыпалась на кусочки, хотя он совсем не задел её.
И – выскочил из кабинета, оставив Люду и Юлия Владимировича немало удручёнными, озадаченными и испуганными.
Во вновь наступившей тишине из-за двери было слышно только:
– Да расточаться врази Его...


6

Марк не находил себе места. Тайно сняв со счёта головной фирмы требуемую сумму и отвезя её к Марине, он, понятно, опасался, как бы чего не вышло. Та, правда, немного успокоила его тем доводом, что ей позвонят, и она повезёт их в назначенное место; и что вымогатели вовсе не урки, а фанатики своего сектантского дела.
Звонок в дверь отвлёк его. Через глазок он узнал соседского мальчика, живущего этажом выше. Опасаясь возможной протечки воды, он сразу открыл дверь, и тут же пожалел об этом. Внезапно появившаяся сбоку мужская фигура в момент вклинилась в проём дверей.
– Спасибо, пацан! Вот тебе двадцатник, беги за мороженым! – услышал он знакомый голос и обомлел. Но быстро нашёлся и хотел, было вытолкнуть незваного гостя, но тот перехватил его руку и, пребольно заломив кисть, захлопнул ногою двери.
– Не дури, Марк, скажи спасибо, что я дверь не выломал! Давай по хорошему поговорим.
Никита лёгким толчком «усадил» соперника в кресло.
– Ты чего себе позволяешь – смотри, ответишь по полной! – тонким от гнева голосом пригрозил ему Марк.
– Об этом потом. Рассказывай! – тот ответил спокойно, но в глаза сверкали гневом не менее сильным.
Марк понял, что разговор предстоит чрезвычайный.
– Ничего я тебе не скажу. Кроме того, что опоздал ты, Никита. Опоздал!! Через несколько дней она станет моей женой: она добровольно, слышишь добровольно сделала свой выбор. Потому, что я на всё готов для неё. И кое-что уже сделал – не чета тебе, чертяка!
– Лжёшь! Говори правду, пока я добрый. Всё, что знаешь: кто угрожал ей, почему она обратилась к тебе. И не дури, не доводи до греха!
– Да, что ты можешь? Набить мне морду? – на бей! Только смотри, нанесёшь членовредительство – посажу, и Марина не поможет. Ушел твой поезд, ушёл. Дёргаться бесполезно! Ну, будь же мужиком, Никита!!
– Хорошо. Поговорим по-другому.
Никита неуловимым ударом в шею «выключил» Марка.
Не спеша, снял серую курточку, достал из кармана моток тонкого капронового шпагата, сноровисто привязал «друга» к креслу. Потом принёс из прихожей пуфик и уселся напротив. Принялся тормошить пленённого.
А, когда тот начал приходить в себя, начал попеременно водить руками вдоль его тела на расстоянии нескольких сантиметров. Как бы испуская из себя нечто, а за тем, наоборот, принялся что-то вытягивать.
Лицо Марка стало морщиться, все сильнее и сильнее; наконец легкая судорога сотрясла его. Никита наложил на его лоб свою ладонь и, закрыв глаза, сконцентрировался. Затем легонько толкнул. Марк обмяк, впав в полуобморочное состояние.
Никита насмешливо ухмыльнулся.
– Марк, что надо было Марине от тебя?
– Э... М... Деньги...
– Сколько?
– Четверть миллиона… зелёнью… Э...
– Для чего?
– Какие-то сектанты хотели убить тебя, но она уговорила их откупиться...
– Ты дал ей всю сумму?
– Да...
– Она отдала им деньги?
– Нет, вечером после шести ей позвонят, сообщат куда принести...
– Когда будет церемония?
– Послезавтра утром... М...
Никита встал.
– Лжец! Мы с тобой ещё поговорим! – Он снова рубанул Марка по шее. – Извини, «друг» вдруг, где помешаешь, отдохни!

* * *
Марина который час не находила себе места. Бросалась из одной крайности в другую. То хватала телефонную трубку с решимостью всё рассказать бедному Никитушке, но свёрток, подобно мине лежащий на столе рядом с аппаратом, наводил на неё такое… оцепенение, что и не передать словами. То безвольным пластом лежала на кровати, постепенно осознавая, что добытые такой страшной ценой деньги мало, или даже ничего, по существу, не решают.
Никита сказал правду: она действительно убивает его – только не физически. А вдруг он… – она даже в уме испугалась логически закончить свою мысль – довершит начатое ею. Смерти он, как и все эзотерики, не боится. Ужас!
И что же получается в итоге?
Нарушила данное ему слово – раз, продала себя – два, и вот, фактически, совершает убийство любимого человека – три. Она сама, сама – раньше тех, кто пока только грозиться сделать это!! Говоря, что спасает его! Бездарно принося себя в жертву. Без всякой борьбы. Нет – уж лучше умереть вместе, чем такое!
«Тебе бы не пятым путём идти, а в домохозяйским! – разозлилась Марина в конце концов на саму себя. – Любимый где-то из кожи лезет, спасая её, а она тут... Ой, у него же есть «ствол»!! Как же я могла забыть о нём! А если Никита уже... Ой!», – дрожащими пальцами она набрала номер.
– Никитушка!!
– Солнышко моё! Слава Богу! Успокоилась немного? Перейди на мобильник!
«Он, что, думает, телефон прослушивают?!», – Марина нетерпеливо застучала по светящимся кнопкам.
– Никита! Ты там ничего не натворил?
– Почти нет. Зато всё знаю.
– Любимый, я поняла, что опять поторопилась! Давай убежим! На Алтай!
– Я теперь ахаратчик. Мы не бегаем – бегают от нас. Слушай внимательно. Надо вернуть деньги Марку. И договориться, если получиться, с карателями. Постараюсь обойтись без крови: испачкает наш путь. Скажи, тебе уже звонили? Я насчёт – куда нести деньги.
– Звонили, Никитушка, звонили недавно. Сказали, что сами ко мне заедут.
– Понял.... Хитрецы! Ты вот что: если кто позвонит тебе в дверь – погаси на кухне свет.
– Сделаю! Ты что рядом?! Ой!
Она подскочила к окошку и не сразу, но увидела «Опель», притаившийся за кустами акации.
– Отойди от окна! Вдруг за тобой наблюдают, хотя вроде никого нет. Ну, всё, Солнышко – ты меня расслабляешь! Потерпи – скоро всё кончится!
Несколько секунд Марина смотрела на трубку, как на талисман, испытывая невероятное облегчение. Потом, чмокнув её, положила на место и снова развалилась на кровати. Понятная тревога, однако, полностью не улеглась. И так лежала около часа, следя за стрелками на циферблате настольного будильника. Без всяких мыслей.
Никита тем временем от нечего делать наблюдал за двумя девочками лет пяти возившимися в песочнице. Беззаботные, они, что-то там лепили, несмотря на наступившие сумерки. Одетые в яркие нейлоновые курточки, с витиеватыми косичками, в похожих чёрных беретиках. Иногда по очереди подходя к задремавшей бабушке, сидевшей подле них на скамеечке.

Но вот во двор не спеша стала заезжать знакомая ему «Ауди».
Никита насторожился и не зря: из всех дверей начали вылезать солидные мужчины. Один, что постарше появился последним, остальные привычно окружили его, сопровождая к Марининому подъезду. Тот шел, не спеша и, почему-то остановился в дверях, повернулся и, как показалось Никите, усмехнулся, оглядывая окрестности. Все четверо скрылись в проёме.
Если бы невольный мститель пошёл сразу за ними, он мог бы увидеть картину забавную и пугающую одновременно.
У самого порога Марининой квартиры, выгнувшийся и весь распушившийся Рыжик, дико мяукнув, вдруг прыгнул на грудь шедшего первым карателя, и чуть было не расцарапал тому лицо. А когда тот оторвал от себя котёнка, держа его за шиворот, так уставился на него, что каратель не выдержал и повернул агрессора мордочкой к шефу.
Тот замер: в расширившихся глазах Рыжика было совсем не кошачье – осмысленное, умоляющее выражение. Отведя глаза и задумчиво покачав головой, Главный жестом приказал продолжить своё недоброе восхождение.
Однако котёнок опередил его и поскакал вверх к своей квартире. А когда Главный поднимался по последнему пролёту, встал поперек пути маленьким тигром.
– Пропусти нас, мы ничего плохого твоей хозяйке не сделаем. – Обратился к нему Главный, будто к разумному.
И тот, о чудо, медленно отошёл в сторону.

Вскоре Никита увидел, как на кухне погас свет.
Быстро покинув своё пристанище, он подкрался к иномарке и убедившись, что она пуста, скользнул в подъезд.
Никита уже был на втором этаже, как сверху раздался насмешливый голос.
– Поднимайтесь, поднимайтесь Никита!.. Нам есть, о чем поговорить!
Никита поморщился, вздохнул и, уже не таясь, направился наверх. Но когда спокойно подходил к распахнутой двери, замер было перед нею, потом вдруг метнулся в сторону и выключил рубильник счетчика. И снова – волком – рванулся в квартиру, плотно закрыв за собой выход.

Марина сидевшая на кресле в окружении двух карателей и Главный, сидевший напротив, погрузились в полную темноту и тишину – но только на одну секунду. А в следующую раздался сдавленный крик и шум падающего тела. Потом всё пространство заполнил парализующий сознание крик «Ха!».
И вновь кто-то тяжко рухнул на пол.
– Ой!
Чьи-то руки сзади захватили голову Марины и слегка повернули её.
– Ещё шаг, и она умрёт! – спокойно произнёс Главный.
Резко вспыхнула светом люстра.
Прямо напротив Марины стоял вытянувший к ней руки Никита, а в ногах у него недвижно лежали два охранника. В коридоре же с пистолетом направленным на «званного гостя» стоял последний, третий охранник, которого Марина не видела – он, конечно, и включил рубильник. Наверное, прятался где-то на верхних этажах.
– Вот видите, Марина Владимировна, на что они способны! Даже темнота не спасает от этих упырей! Теперь вы нас понимаете? А может вам рассказать, как он пытал Марка Владиславовича? Не стану – пожалею ваши нервы.
Никита ободряюще кивнул Марине.
– Рао, бери деньги, передай Сёрёже – пусть отвезёт – сам знаешь куда! Надо кончать эту комедию! И поскорей возвращайся – не мучай девушку! - приказал тому Главный. Тот согласно кивнул, подошел к столу и взял с него увесистую пачку из газетной бумаги, перетянутую скотчем. Потом вышел из квартиры.
– Вы что же Никита, нас за мальчиков считаете?! – обратился он к потерпевшему неудачу бойцу, хмуро наблюдающему, как ускользает в коридоре заветный свёрток.
– Всё равно вы оба молодцы! Я не ожидал от вас такой мобильности! – искренне похвалил Главный.
Но Никита не слушал него. Слабо улыбаясь, смотрел на своё Солнышко, словно запоминая его. Марина, зажатая в жилистых тисках, тоже пыталась улыбнуться ему, жалко кривя губы.
– Рано радуетесь. Можете отзывать Рао обратно. Пусть вернёт ей деньги. Ведь Марина, хотела заплатить их за мою жизнь? Но сделка срывается. Вы меня понимаете? – Никита взором проткнул рыбьи глаза Главного; тот сразу перестал улыбаться.
– А ты, Солнышко, еще будешь счастлива! Бог милостив – ты ещё полюбишь… помнишь у Соловьёва? Дал же Он мне тебя! Хоть в рай и не пускает – но дал немного побыть поистине счастливым. И на том спасибо. Тебе, урод и не снилось такое! Ну, всё, Солнышко. Прощай!
Никита повернулся и стал решительно перешагивать через зашевелившихся охранников.
Онемевшая от ужаса Марина даже не почувствовала, что Главный уже не держит её. Она только видела – как в замедленной киносъемке – правую руку любимого, достававшую из кармана смертельную «авторучку».
– Да верните же его!! – Вскричал Главный подручным.
Те, кряхтя повскакивали, бросились, было следом, но жуткий гром выстрела остановил их.
И, ещё один глухой удар – уже сзади, заставил карателей дружно оглянуться.
Марина лежала навзничь, распластав руки. Вся какая-то неправдоподобно умиротворённая, для ситуации и чистая – может оттого, что стала неестественно бледной?
Главный, наблюдая как помощники осторожно укладывают её на кровать, достал мобильник.
– Алло, Витя, он только что выстрелил в себя! Да, да – из своей ручки-пистолета. Такого я от него не ожидал. Да, хорошо, что нашли тогда! Конечно, риск был – но пока мой метод не подводил. Спасибо. Сообщу! – Сверкнул он белозубой улыбкой.
И, подойдя к окну, замер, жизнерадостно наблюдая за птичками.




































ЭПИЛОГ

Никита какую уже минуту озадаченно вертел в руках своё оружие. То тупо заглядывал в его дымящийся ствол, то перечитывал маркировку. Вся грудь его была в гари; пахло порохом; и сверху и снизу разносились крики перепуганных соседей. Потом, почувствовав чей-то взгляд, поднял голову и увидел карателя, непонятно улыбавшегося ему сверху через перила.
В руках у того покоилась… желанная пачка. Видя, что Никита совсем растерялся, рот карателя расширился ещё больше. Радостно кивая головой, он спустился и с уважением протянул деньги Никите. Тот, недоверчиво принял сверток, роботообразно повернулся, и, толкнув дверь, вернулся в квартиру.
Главный уже сидел в кресле, а подручные стояли по бокам его.
Все трое смотрели на «ахаратчика» молча и сочувственно. Марину сначала Никита не заметил, подслеповато щурясь на карателей. Но как только взгляд Никиты пал на его Солнышко, он моментально очухался и бросился к ней. Возбуждённо дыша, ощупал её, прижался к груди, принялся прослушивать сердце и, только убедившись, что Марина жива, медленно повернулся к своим мучителям. И сел на пол – подле мученицы.
– Прятать получше нужно своё оружие, Никита! – Прервал молчание Главный. – Впрочем, в данном случае это вас и спасло!
– Почему мне отдали деньги?
– А они нам и не нужны вовсе!
– Не понял?
– Сейчас объясню. Нам нужно было лишь убедиться, какие у вас отношения и по какой дорогой вы идёте.
– Убедились?
– Более чем.
– И что дальше?
– Сейчас вас отвезут к владельцу денег, чтобы он при свидетелях забрал их – а то я как-то не доверяю этому человеку. Вы сядете в нашу машину.
– У меня есть машина...
– Знаете ли, Никита, зря рисковать, не стоит в таком состоянии – послушайте старика – берегите ваше сокровище!
Главный сказал это с такой неожиданной и непрекрытой завистью, что Никита уже державший на руках свою любимую, невольно всмотрелся в его лицо.
– Прощения я просить не стану. Но зато скажу вам гораздо более ценное! Чего бы вы, может, никогда и не узнали без нас! Настоящая фамилия Марины – Ершова! По другому, родному отцу её. Она – не Юльевна – вы понимаете?!» – голос Главного значительно высился.
– Ух, ты! – После недолгой паузы вырвалось у страдальца.
– Подробнее она сама вам расскажет. Ну, все – не смею вас задерживать. Да – с Рав Аревой мы что-нибудь придумаем! – Главный сделал знак Рао.
Уже в дверях Никита развернулся.
– Спасибо вам.
Но Главный лишь молча махнул рукой – дескать, чего уж...
Так они и расстались.
Когда же Никита укладывал всё ещё находящуюся в глубоком обмороке Марину в «Ауди», Главный, оставшийся один – он отослал всех троих подручных к «Опелю» - и, пристально наблюдая за ним из окна. Он буквально ловил глазами каждое движение счастливца, временами даже привставая на цыпочки. А когда «Ауди» тронулась с места, прошёл до самого конца окна, будто провожал самых дорогих родственников.
Когда же авто скрылось за углом дома, главный каратель вдруг скорбно застонал и, покачнувшись, вцепился в плотные шторы, почти повиснув на них, страшно прохрипел:
– А я вот свою – не сберёг!!

* * *
Под крытыми платформами Казанского вокзала было сухо, хотя сразу за ними шел мелкий осенний дождь.
Около пассажирского поезда, стояли пятеро: Марина, Никита, Ада, Юлий Владимирович и Никитина мама. В вагон уже начали запускать пассажиров, но они не спешили занимать места, оживлённо беседуя.
– Мариша, отойдём на минутку, пока время есть! – Предложила подруге Ада.
– Толя не смог вырваться, Марина – понедельник... Передал привет! И Надя тоже. Я когда им рассказала, что вы уезжаете на Алтай – не поверили даже, сначала. Володя только не удивился – зашевелил носом – ты его знаешь!.. Сказал: правильно делаешь. Надо же – будто знает что-то. Тоже приветик послал.
Ада беспрестанно выказывала свою ямочку на щеке, но смотрела на подругу чуть ли не со страхом.
– Что, так и не объяснишь мне, что всё это значит? Какая опасность вам угрожает? Это всё из-за него. – Она с сожалением посмотрела на беседующего с Юлием Владимировичем Никиту. – Непростой оказался водила... Нет уж, лучше пусть мой Толя философию свою дома грызёт, чем бегать вот так от кого-то.
– Это не просто бегство, Адик. Это приказ гуру. Это наш путь.
– А, по-моему – сумасбродство. Ну, да тебя не переубедишь. Где вы там обоснуетесь? Холодно ведь, скоро октябрь. Хотя там теплее, конечно...
– Не беспокойся, Адик, нас ждут там.
–?!
–Роман и Даша. И не только.
– Роман и Даша?..– Ада нахмурила узкие брови, вспоминая, где бы она могла слышать эти достаточно редкие имена. И вдруг брови её буквально взлетели. – Ты, что Мариша, о тех, кто в сериале «Исповедь вампира» был?! – Марина не ответила, но по лицу её было и так всё ясно. – Изумительно! А я думала, что это очередная сказка... Теперь я тебя, кажется, начинаю понимать...
– Тогда, пойдём ко всем, пора в вагон. Постой, Марина, а где твой Рыжик? Ты отдала его кому-то?
– Ума не приложу, куда он делся! Ни на шаг от меня всегда не отставал, а тут – пропал напрочь, сразу после… - не важно.
– Да, с вами не соскучишься – сплошная мистика! Может, это дух-хранитель какой воплотился? Вместо ангела!
– Не знаю.
Когда и провожающие, и отъезжающие расселись, наступила тягучая тишина. Чувствовалось, что далеко не всем спокойно в уютном и чистом купе. Даже красочная пачка печенья, заботливо поставленная бутылка минеральной воды на столике и тихая лёгкая музыка напряжения не снимали.
– И у тебя, Мариночка, уже седина?! Как и у моего Никитушки... Но он-то хоть воевать ходил?
Никитина мама привстала и сердобольно поправила будущей невестке серебристый локон, над правым виском.
– Это от любви, Мария Сергеевна! – Улыбнулась Марина.
Та со скорбным вздохом села на место. Рядом с ней, на красном дерматине сиденья расположился Юлий Владимирович и Ада.
И опять наступила вязкая тишина. Родители и подруга смотрели на уезжающих, ну – прямо, как на больных в реанимации.
– Не по-людски получается, конечно, но что поделаешь, – добавил пессимизма Юлий Владимирович.
– Папа, Мария Сергеевна, ну я же объясняла вам, что мы постараемся вернуться к тому времени, как окончится срок загсовского заявления! Просто ждите нас и не волнуйтесь – всё плохое осталось позади! Я правду говорю. Считайте, что это наше свадебное путешествие… как бы!
– Да, уж, путешествие – «никому ни слова!»
– Только одну неделю, па! Хотя лучше – всё время. Пусть всем сюрприз будет, когда мы приедем!
– Что молчишь, Никита?
– Марина всё правильно сказала. Судьба наша такая, дорогие родители – другими мы уже не станем. Дело, которому мы посвящаем жизнь – самое прекрасное на свете. И мы – не одни такие. Так что, не тратьте зря нервы, а приберегите их для нашего возвращения и свадьбы.
Последние аргументы возымели своё действие.
И Юлий Владимирович, и Мария Сергеевна, вздохнув, заулыбались.
«Поезд, следующий маршрутом «Москва – Барнаул» отправлением в шестнадцать часов отправляется с третьего пути. Просьба провожающих освободить вагоны»
«Ну, вот и всё! До свидания па! мама! До свидания Ада! Привет всем нашим!»
Провожающие вышла из вагона и, как водится, встали у окна, за которым им улыбались дорогие лица. Никто из них, конечно, не обратил внимание на спортивного вида мужчину в белом плаще с девушкой в чёрном кожанке, которые находились на перроне ближе к вокзалу, сливаясь с толчеёй народа, хотя были и в первом ряду.
– Однако, Злата, нам пора. Проводили, пора и честь знать. В среду всей группой вылетаем в Бийск. Надо до конца разобраться с ними и Романом, в первую очередь. Знать бы раньше, что так они так коварно подставят нас!.. Попробуем, пользуясь, случаем, выйти на их лежбище.
– Но Роман, наверное, завязан уже на эгрегор...
Тонкие губы сансэя искривились в дальновидной усмешке.
– Спрашиваешь? Да, завязан, но крепко ли? А то, что эти двое еще нет – факт. Всё, уходим.
И они тотчас растворились в толпе.

Поезд потихоньку тронулся.
Лица родителей и подруги уже стали медленно скрываться за фирменной занавеской, когда внимание Марины вдруг привлекли два одиноких человека, стоящие на безлюдной соседней платформе. Привлекли сразу, да так, что она всем телом навалилась на столик.
Необычно, как в позапрошлом столетии, одетые седой бородатый мужчина и женщина неопределённого возраста – половину лица её скрывала вуаль – улыбались ей как своей старой знакомой!
А когда мужчина снял шляпу и призывно замахал ею – она узнала его... Своего Учителя!
– Боже... Не может быть! Никита!!
Но тот, копающийся в продуктовой сумке, подскочил слишком поздно, увидев сбоку только удаляющиеся живописные фигуры.
– Это же был Владимир Сергеевич!.. Соловьёв! Правда! Я точно видела!
Никита взирал на неё, почёсывая нос, чтобы прикрыть скептическую ухмылку.
– А она, женщина рядом с ним?.. Ой! Это же была его Дама! Сама София Урания!! Ты же видел, да?!
Марина, часто дыша, смотрела на Никиту: то с надеждой, то как в пустоту – видя перед собой лица Соловьёва и его спутницы.
Он обнял её, в раздумье, наморщив лоб за её затылком. Потом отстранил от себя.
– Верить?! – полусерьёзно вгляделся в возбуждённое личико.
– Да! Я полностью уверена, что это были они, Никитушка.
– Тогда, ...тогда всё будет нормально!
И оба, не сговариваясь, дружно расхохотались.
Тем временем к Аде, стоявшая позади Юлия Владимировича и Марии Сергеевны, подошла старушка с зонтиком. Щупленькая, сморщенная, в стареньком плаще и платочке.
– Это какой путь, девушка? – осведомилась она.
– Пятый, бабушка.
– Как пятый – вон же указатель, на нем нарисовано, что третий! Мне хоть за семьдесят, но вижу – не чета тебе!
– Это для нас с вами он третий. А для них – пятый! – Ада вытянула руку в сторону ещё видимого последнего вагона, заставив старушку озадаченно хмыкнуть.
– Вот такой он, бабушка.., Пятый Путь!