У музыканта две души. Одна – его. Другая – общественная.
На общественной он играет, как только оказывается в большой компании, чтобы казаться веселым и веселить других. Чтобы утром проснуться и молчать на пару с близлежащим потолком. Ну да, и еще чтобы, закурив сигарету, выйти за дверь пока все спят.
Еще у него есть своя душа. Ею он умеет любить. Девочку-дюймовочку. Он никогда не признается в этом. Просто выставит за дверь, скажет, уходи…Она уйдет, а он запомнит это чувство. И тогда будут красивые слова, и скорость и пульс и боль. И будет песня, что на другом конце динамиков убьет его девочку-дюймовочку. А он, что он? Снова уйдет в ночь, пока все спят.
У музыканта две души. Одна – день. Другая – ночь. День как день. Это гармонический мажор и блюзовый лад. И глупые ученики, у которых тяжело с пониманием. И внезапное “No woman, no cry”, и снова не понимающие глаза горе-ученика.
Еще есть ночь. Все начинается с маленького пламени, не успев догореть, абсент ударяет в кровь. Кровь в мозг, мозг в сердце. А потом тупик. Абонент недоступен…абонент недоступен…не-до-сту-пен…
У музыканта нет души. Есть гитара. Она – самая главная женщина. И он будет нести ее всю жизнь на руках. В холода кутать ей плечи, греть на солнце или бережно крыть в тени. Он не умеет молиться, но научится молиться о ней.
И все же что-то в этом альянсе не клеится. Прости, но не клеится…
Может потому, что она никогда не скажет тебе слова, того, что ты так любишь... дурачок…
Не запутаешься в ее дыхании, таком неровном по тебе…
Никогда, слышишь, не распутаешь ее запутанных волос…
Никогда …никуда не уйдешь пока она спит…