От смешного до великого
Русская душа. Сколько перьев источено и пергамента исписано, а она загадочная и непредсказуемая и поныне здравствует и удивляет нас своим величием и алогизмом.
Махнул я к своим с дачи, где почти всегда обитаю в Питер, дорога была как всегда весной - вся в дырках, но доехал быстро, поставил машину напротив подъезда и занялся делами.
Питерская погода в начале марта редко балует ласковым солнышком жителей северной столицы, но ветер и дождь делал свою флегматичную и монотонную работу с настойчивой неуклонностью, приближая расцвет весенних первоцветов и уничтожая последние остатки льда и снега.
Надо сказать, я почти не пользуюсь машиной и отправляюсь в гости к родственникам и друзьям на общественном транспорте. Это удобно и не рискованно при употреблении грамульки-другой на этих встречах.
Прошло дня два и мне понадобилось съездить по своим автомобильным делам в ГАИ. Вышел из дома, ласково поздоровался с бабушками, сидящими на скамейке под козырьком как воробышки на ветке, что-то чирикая и кивая седыми головами друг другу. Сын отправился побаловать себя железными играми. Я ответил на самые любопытные вопросы самых любопытных бабулек и подошел к машине.
Она стояла посередь довольно глубокой лужи, обойти которую просто не представлялось возможным. Так,- подумалось мне. Сын уже в маршрутке подъезжает к своему залу, дома никого, ключи я не взял, планируя вернуться часика через три. А ехать надо! Человек я достаточно решительный (порой до глупости) и не привык отступать перед какими-то затруднениями, тем более, подобного рода.
Снимаю ботинки и носки, поддёргиваю брюки повыше и топаю к машине по жутко холодной смеси талой воды и плавающих в ней ледышек. Бабульки разом замолкли, открыв от удивления сухонькие рты и протирая платочками слезящиеся от напряжения выцветшие глазки.
Забрался в салон, достал тряпку, вытер ноги, обулся, почувствовав внезапный жар в ногах, завёл машину и выехал на дорожку. Ко мне мчалась одна из бабулек, размахивая руками, и что-то чирикала на своём птичьем языке. Я остановился, открыл дверь, а она, роясь в своём пакете, скороговоркой приговаривая себе что-то под нос, вытащила небольшую стеклянную фляжку с коньяком и протянула её мне.
- Возьми, возьми, Саша, ты же заболеешь. Это я своему деду к нашему празднику купила, выпей, у меня и закусить есть чем,- тараторила она.
Моё недоумение вдруг сменилось такой жалостью и щемящей грустью, что сердце было готово выскочить из груди, захотелось обнять и расцеловать эту старенькую женщину за её доброту и участие.
Что стоили мои слова благодарности по сравнению с её великим поступком? Они мне казались ничтожными и лицемерными, чем я мог отплатить этой доброй душе за её участие и сопереживание? Уже позже я укорял себя за этот поступок на глазах почтенных и замечательных бабушек, в прошлом переживших невзгоды войны и лихолетье голодного послевоенного мира.
Что мы? Кто мы? Недостойные представители своего времени. Сможем ли мы вот так буднично отвечать на неприятности своих знакомых, не отделим ли мы себя от горя и нужд окружающих, сможем ли сопереживать ближним своим и делать такие благородные жесты без всякой надежды на взаимность с их стороны?