КЛИНИКА МЫШЛЕНИЯ
Бескомплексно-гипсовый Пирогов пялился на ворота, дождь и мой грязный халат. Я решил не отставать и вперил свой взгляд в ботинки великого эскулапа. Правая туфля была криво покрашена в предельно готишный черный цвет. Очевидно, кто-то из местных нарков-энтузиастов позаимствовал из практикантской лаборатории гуталин и в кислотном угаре опорочил обувку нашего великого предка. Эх, знал бы я, кто – четвертовал бы канцелярской скрепкой на месте. Хотя, кажется, только меня беспокоит состояние стареющего памятника. Какое дело этим бюрократическим крысам до нашего собрата по скальпелю, на левом ботинке которого, в свою очередь, кто-то начертал знакомое из подъездного детства слово из трёх букв. В принципе, меня последний факт также мало коробил. На сарае тоже написано, а там дрова.
Яркий студень утра из пыльно-солнечной листвы был подан к нашему столу на блюде ультрамаринового неба. Весна уже вовсю отхаркивала последние сосульки и орала сонмом сексуально неудовлетворённых котов. А я между тем зависал на ограниченных просторах лавочки во дворе нашего медучилища и задымлял позитив голубоватым дымком. Для меня в эту секунду все казалось монотонным и обыденным. Вспоминался Блок: «Живи ещё хоть четверть века…» Какие, к чёрту, четверть века? Дома уже которые сутки нет холодной воды, в телевизоре выборы, в холодильнике - просроченный морс и надкусанный сырник…
Морс, сырник, духота и «Ява»… Сижу, втыкаю в монитор… Жизнь плавно катится в канаву, мозги стекают под забор… Умру, начну опять сначала, и ввысь психоз взовьётся вновь: дебильность Мосводоканала, жара, морс, сырник и лю…
- Крутосопкин, хорош импровизировать, давай помогай!
Я вздохнул и цепко впился резиновыми перчатками в упругие телеса очередного радиатора. Батарея всхлипнула и полностью отдалась мне, как шлюха, сжигаемая безжалостными понуканиями сутенера. С противоположного конца жрицы коммунального отопления на меня бросало огненные файерболы взглядов бледное создание с сигаретой в просмолённых зубах.
- Бля, Жора, задолбал филонить!
Автор реплик искренне просил любить и жаловать. По крайней мере, именно с таким желанием лихорадочно трясся его белый, словно выбеленный перекисью хаерятник. Слабоаппетитная глазунья худощавого лица требовала внимания, хлеба и оваций.
- Да твою дивизию, Крутосопкин! Перерыв, - батарея упала, взъерошив древний асфальт и чуть не придавив мои свежеиспеченные кирзовые тапочки. Напарник присел на корточки и запыхтел новой сигаретой. Учитывая тот факт, что мой коллега удалбливал по несколько пачек на дню, этот товарищ крепко завис в вечном перекуре.
- Слухай, Лекс, и долго нам ещё канифолиться?
- От ворот и до обеда, блин! – Лекс задумчиво глядел на тлеющую сигарету, периодически стряхивая пепел.
- Эх, сейчас пивка бы… - я облокотился на радиатор, предварительно прикурив от Зиппы напарника. Рисунок на зажигалке изображал вампироподобное создание, грызущее календарь.
- Лекс, а что это у тебя за гравюрка? Означает че-нить или просто чтобы было?
- На зажигалке-то? Это моя мечта…
- В плане?
- Я хочу быть вурдалаком, вурдалаком, вурдалаком! Работать сутки через трое, через трое, через трое, - окончив вялые песнопения, Лекс удрученно притих. Я прыснул было со смеху, однако уязвленный напарник пнул батарею, и я матерно опрокинулся вслед за ней.
Увлеченные типичными студенческими идиотизмами, мы не уделили должного внимания окружающему миру и декану в частности. Пухловатый Иосиф Соломонович Саленков, более известный в народе как Йося Салин, уже спешил к нам, потрясая пивным пузом вехи завершающегося лета. Яростно вздрагивающие скулы декана не располагали к диалогу. В целом Йося был пацифистичным добряком, об каких обычно вытирают сопли и тушат сигареты. Однако порой в нём просыпалась молодецкая удаль, не сулящая мученикам науки никакого драйва. Вот и сейчас Саленков скорее напоминал вестника смерти или некое смежное с данным понятие.
- Зайцев! Крутосопкин! Вы с ума сошли? Нельзя так бросать батареи! Мы же собираемся через них нитроглицерин прогонять! Малейшая погрешность – и нет целой клиники!
Слова декана звучали настолько внушительно, что мы опомнились лишь на третьем этаже с радиатором в руках. Тут-то нас и осенило.
- Перегонять нитроглицерин в батарее! И мы, как лохи… Просто навернуться мордой об асфальт можно от такого юмора! – удручённый Лекс Зайцев бродил по лестничной клетке и явно пытался проломить стены ключицами. Почему он выбрал столь диковинный способ самовыражения, для меня до сих пор остаётся загадкой.
Честно говоря, мой сокурсник для меня всегда и всецело являлся паззлом из суждений, мышлений и прочего незримого бреда. Единственное, что мне сразу удалось раскусить – это причина, по которой он в данный момент находился на практике в этой унылой клинике. Про таких людей обычно говорят: «Ассистент, хватит мясо домой нарезать!» На лице молодого хирурга Зайцева постоянно светилась фраза: «Хы, людей шинкуешь, а тебе за это ещё и платят!» Абсолютный цинизм этого товарища оценили лишь двое: Ваш покорный слуга, стоматолух Жора Крутосопкин, а также…
- Всё бездействуете, мужичьё?
А вот и второй персонаж, узревший в Лексе искру божью. Госпожа Мышлен, местная урологиня, которая в данный момент больше напоминавшая стервятника, ожидающего, когда же мы всё-таки скопытимся и превратимся в потенциальную еду. Однако помирать никто не торопился, и Мышлен присела на ступеньку выше меня, параллельно притягивая за ремень безутешного Зайцева и вытаскивая из дамской сумочки стеклянную трехлитровую банку пива. Лекс обработал информацию и мгновенно повеселел. За окном изничижали мир хмурая изморось, воробьи и всё тот же Йося Салин. А нам было не до них, и своды клиники ещё долго потрясали наши завывания по поводу того, что «Кресла в думе и мажорный виски не заменят нам наш медицинский!»
День догорал, а пьяные пожарники из небесной канцелярии дрыхли где-то в заоблачной общаге. Им тоже было явно не до нас. А мы и не обиделись. К чему все это? Ведь завтрашний первый день практики инновационной ласточкой уже врывался в наши подвыпившие сознания. Лекс, плесни еще пивка! Эх, давай по новой! «Кресла в думе…»