Варварские Строки

                ПЕРВАЯ   ГЛАВА


- Это роман.
Сомнения отброшены, движение состоялось - это роман. Слышать собственные слова и понимать глубины, скрывающиеся за ними, чувствовать цвет и запах, видеть разряды молний, улавливать отголоски... Да, чёрт возьми, да - это роман!
- Как вы его назовёте?
Сосед, приятный человек лет сорока в костюме и очках, внимательно и учтиво заглядывал в глаза.
- Пока не решил, - ответил Александр Львович. - Названия не всегда приходят сразу. Они пробиваются постепенно, словно ростки сквозь слой грунта. Ты пишешь какой-то эпизод, может быть он - один из последних, слово скользит за словом - и вдруг, совершенно неожиданно рождается образ. Словосочетание, которое вмещает в себя всю твою задумку. Ты понимаешь, что оно может стать тем стержнем, тем звуковым воплощением, которое придаст смысл всему тексту. Так приходит название.
Пространство за иллюминатором очищалось от туч. Сквозь них уже проглядывали зелёные пятна земли. Самолёт шёл на посадку.
- Странно, - мотнул головой сосед. - Большая часть романа написана, сюжет и всё, что вокруг него строится, созданы - и вдруг совершенно новый образ. Он может разрушить все предыдущие.
- Дело в том, - объяснил Александр Львович, - что название, как правило, а в моих произведениях так просто всегда, является не пересказом сюжета, не констатацией замысла, а неким глубинным, я бы даже сказал астральным... заклинанием. Да, - щёлкнул он пальцами, - именно заклинанием! Оно не буквальное отражение текста, оно вонзается в него неожиданным и молниеносным росчерком. Порой он кажется чужим в этом образном и семантическом поле, порой абсурдным, но всегда ёмким, всегда цепким. Ёмким настолько, чтобы любой читающий смог увидеть за этим названием всё, что он захочет. В рамках предложенной темы, конечно. Цепким настолько, чтобы будучи услышанным раз, уже не покинуть сознание.
Земля стремительно приближалась. Стюардесса попросила пассажиров пристегнуть ремни.
- Объясню на примере, - продолжал, скрипнув пряжкой ремня, вдохновлённый вниманием собеседника Александр Львович. - Предыдущий мой роман назывался "Время мохнатых спин"...
- Очень сильное произведение, - сказал сосед. - На меня оно произвело огромное впечатление.
- Спасибо. Так вот, "Время мохнатых спин" - на первый взгляд название пошлое и вульгарное.
- Ну почему же...
- Не возражайте, не возражайте! Именно так - пошлое и вульгарное. Мне об этом и издатель мой говорил, и многие читатели. И я не против этой оценки. Название циничное, мерзкое, гадкое - но зато какое яркое! Какое сочное, какое запоминающееся! Что представляет читатель, видя на обложке книги это название? Человеческую спину, покрытую волосами. Причём волос настолько много, что они образуют шерсть. Спина движется, извивается, а чья-то рука гладит её, щекочет, чешет...Волосы обвивают пальцы, хрустят под ногтями - от всего этого просто передёргивает.
- Честно говоря, не представлял себе это именно так, но вы очень живописно рисуете. Действительно, делается неприятно.
- Так и должно делаться. А между тем, о чём повествует роман? Разве об этом?
Сосед понимающе закивал - нет, совсем не о том.
- Совсем не о том! - озвучил его мысли Александр Львович. - Что же тогда выражает название?
Сосед молчал, позволяя писателю самому закончить свою мысль.
- Оно выражает лишь настроение. Состояние духа. Сдвинутое ощущение реальности. Время голых, чистых спин, время Адама и Евы прошло! Они сгинули под натиском спин мохнатых! Злобные, яростные существа, полузвери-полулюди  -  вот кто явился к нам. Они рычат, скалят клыки, бьют себя в грудь кулаками и рыскают налитыми кровью глазами -  кто ещё не оброс волосами, кому бы ещё свернуть шею?!
Самолёт коснулся земли. Кресла завибрировали, иллюминаторы задрожали, белые линии разметки неслись перед взором с лихорадочной скоростью. Вскоре бег их замедлился. Воздушное судно выруливало к зданию аэропорта.
- Жаль, что не хватило времени, - покачал головой Александр Львович. - Рассказал бы вам о сюжете романа. Несколько глав уже написаны, меня так и распирает поделиться с кем-нибудь.
- Вы рассказываете о ещё ненаписанном романе? А вдруг сглазят?
- Чушь! Писателю нужна обратная связь, причём непосредственно в момент работы. Только она позволяет принимать правильные решения.
 
- Это всё у вас? - кивнул таксист на дипломат.
- Да.
Автомобиль тронулся с места. Александр Львович опустил окно и закурил.
- Далеко летали? - спросил таксист.
- В Германию. Франкфурт-на-Майне.
- У-у, - покивал он. - По делам?
- Да, на ярмарку.
- Это которая книжная?
- Слышали про неё?
- А как же. Я служил в Германии. Под Дрезденом.
Дорога вела к одному из элитных подмосковных посёлков.
- Закупали что-нибудь? - продолжил разговор таксист.
- Нет, себя показывал. Лекцию прочёл, с читателями встречался.
- Так вы писатель?!
Александр Львович кивнул.
- А как фамилия ваша?
- Низовцев.
Таксист задумался.
- Что-то слышал вроде... Смутно правда.
Посёлок приближался. Вдоль дороги мелькали ровные ряды деревьев. Несколько лет назад, когда они с женой только начинали строительство дома, их ещё не было здесь, а во все края расходились зарастающие полынью поля. Многие, в том числе и он сам, поначалу не хотели скидываться на такую, как он полагал, блажь, но сейчас, проезжая мимо разросшихся и окрепших деревьев, Низовцев отмечал, что лесная посадка вокруг посёлка действительно облагородила местность.
- Не подарите что-нибудь из своих книг? - попросил таксист, когда они подъехали к дому.
Александр Львович достал из дипломата дежурную книгу - тот самый сборник рассказов, который продавался очень плохо (что его чрезвычайно удивляло - он считал эту книгу несомненной своей удачей, а некоторые рассказы и вовсе шедеврами) и которого на чердаке было навалено ещё штук двести. Единственное объяснение такой неудачи он находил в том, что его издателем в то время был ещё не Борис Чивин.
Расписавшись на книге и расплатившись с шофёром (который цену не сбросил, хотя показалось, что с подарком вроде как обязан) Александр Львович приблизился к воротам собственного дома и надавил на кнопку звонка. За забором послышалось движение. Раздались звуки торопливых шагов, донёсся и голос.
- Иду, иду! - кричала жена.
- Кто там? - спросила она, прежде чем открыть.
- Свои, - отозвался Александр Львович.
Заскрежетал засов, заскрипели петли, неторопливо отворилась калитка. В проёме её улыбалась и раскрывала руки для объятий любимая жена - Елена Васильевна. Лена. Любимая - совершенно без иронии и лукавства. Александр Львович был женат на ней двенадцать лет и ни минуты за все эти годы о своём выборе не жалел. Она была красивой, искренней и умной женщиной, приходилась дочерью знаменитому учёному Василию Андреевичу Потоцкому, заведовала кафедрой химии в Институте стали и сплавов, имела научное звание доцент и собиралась в самой ближайшей перспективе получить профессора.
У них обоих это был второй брак. Предыдущие оказались неудачными. Александр Львович ещё во времена нищего студенчества был женат на девушке по имени Аня - отношения с ней, ввиду полнейшего несоответствия характеров, а больше по причине бытовой неустроенности, не заладились с первого дня супружества. Сильно подкосило их и рождение мёртвого ребёнка. Они прожили вместе четыре года, но вынуждены были расстаться.
Лена же находилась замужем побольше - лет семь. Звали её первого мужа Максим и рассказывать что-либо о нём она категорически отказывалась. Как-то раз на одном приёме, куда Александр Львович пришёл вместе с Еленой, к ним подошёл какой-то лысеющий и страшно худой очкарик. Он поздоровался с ними, а Лена, смутившись вдруг и ответив скороговоркой на приветствие, быстро-быстро отвела Александра в противоположный угол. Александр Львович не поинтересовался, что это был за тип, но ему потом сообщили - это он и есть, первый муж Елены.
- Ну, здравствуй, развратница, - улыбался Александр Львович.
- Привет! Жив, здоров?
- Да вроде, - осматривался он.
Машина стояла у ворот гаража. Жена была в халате и влажной.
- Не успела поставить, - поймав его взгляд, сказала она. - Только что приехала. Вспотела, сразу в душ побежала.
Они зашагали к дому.
- Ну рассказывай, - взяла его за руку Елена Васильевна.
- Да нечего рассказывать. Всё как обычно. Стоял у павильона, автографы давал. Гельмут мне встречу с читателями организовал. От него тебе, кстати, большой привет.
- Много людей пришло?
- К моему удивлению, полный зал. Правда, вялые какие-то. Вопросов совсем не задавали. Пришлось монологом давить. У тебя-то как?
- Экзамены идут. Нервотрёпка. Потом аспирант один защищался.
- Защитился?
- Да. Умный парень, хорошая диссертация. Далеко пойдёт.

После душа Александр Львович присоединился к жене в столовой. Она накрывала на стол.
- Ничего не готовила, извини, - говорила Лена. - Беру то, что в холодильнике.
- Нормально, - кивнул Александр Львович.
- Борис звонил, - сообщила жена. - Сказал, на ночь приедет.
- Как он?
- Как обычно. Шутит, смеётся.
Елена Васильевна, будучи истинной вегетарианкой, съела лишь салат и булочку. Запивала яблочным соком. В последнее время она особенно тщательно относилась к еде, потому что доктор несколько месяцев назад сообщил ей, что у неё имеется подозрение на гастрит. Эта новость очень её всполошила - Елена была на удивление здоровой женщиной и за всю свою жизнь кроме невинных детских болезней ничем не болела. Она и сейчас, на сорок третьем году жизни, выглядела не больше, чем на тридцать с хвостиком. Гастрит был особенно несуразным заболеванием, потому что питалась она всю жизнь очень хорошо.
Александр Львович вегетарианцем не был, а потому с удовольствием разрывал зубами подогретый женой бифштекс.
- Я новый роман начал, - объявил он торжественно.
- Да?! Здорово!
- Несколько глав уже написал. Идёт неплохо. Ну и сюжет, как мне кажется, весьма нетривиальный. Тема, настроение: чувствую, моё.
- Когда успел начать?
- Во Франкфурте, в отеле. Я вообще-то не люблю в незнакомых местах писать, ты знаешь, но на этот раз прорвало. Вертелось, вертелось, прям жар какой-то по телу пошёл - не выдержал, сел за стол. Этот прилив эмоций меня порадовал - давно с таким желанием за работу не садился. Последние годы, честно говоря, побаиваться уже начал. И писания этого, и себя за ним, потому что практически ничего не чувствовал. И "Немезиду", и "Время" как-то механически написал. Хоть они и получились вроде, но для меня всегда был более важен сам процесс, чем результат. От этого кайф надо получать, сексуальное удовлетворение - а какое тут удовлетворение, если всё это превратилось в работу в самом худшем смысле слова. Встаёшь утром, садишься за стол, пишешь. Плохо ли, хорошо - но четыре часа обязательно. Потом переписываешь полученное, подстраиваешь, что да как - хоп, готово. Стандартный среднеталантливый продукт. Скучно это, уныло. Настоящая литература должна быть сырой, с кровью. Я себе такую цель поставил: написать роман с первого раза. Без всяких переписываний и повторных редакций. Помарки будут какие - предложение корявое, синоним неудачный - исправлю. А вот основную линию, сюжетные перипетии - ничего не буду менять. Куда выведет - тому и буду рад. Борис приедет сегодня - почитаю вам.
- О чём роман?
Александр Львович на секунду задумался.
- Он о восхождении человека, - подобрал он определение. - О преодолении трудностей, безвыходных обстоятельств, проклятия жизни даже. Он о том, как человек, от рождения лишённый всего, физически и психически нездоровый, вынужденный вести существование изгоя, шаг за шагом лепит из себя достойное человеческое существо.
Борис приехал в двенадцатом часу. Уже стемнело.


               
                ГЛАВА   ПЕРВАЯ


Ещё до того, как умер Костыль, мерзкий и вонючий старикашка, у которого Коля - тогда ещё ребёнок, забитый и бессловесный - жил в  полуразвалившемся доме на берегу океана, уже тогда он чувствовал неприязнь к воде. Костыль, бывший матрос, смеялся над ним. Ему была непонятна эта боязнь. Не раз он пытался затащить его в море силком - с воплями и плачем Коля вырывался из его объятий и убегал в огород, чтобы спрятаться за баней. В первые секунды старика, который открывал рот лишь для еды, водки и ругательств, охватывало бешенство. Свирепо размахивая руками, он нервно передвигал свою подпорку и пытался ударить ею Колю. Тот торопливо увёртывался от ударов. Старик начинал смеяться.
- Дурень! - орал он Коле. - На всём Дальнем Востоке не сыщешь такого идиота как ты. Ты по кой хер припёрся на побережье? Как ты жить вообще собираешься, если воды боишься? Ведь из тебя только рыбак может выйти, больше никто.
Сам он окунался в море регулярно, так как баню, за которой любил прятаться Коля, никогда не топил. И не только потому, что не было денег на дрова, а просто по причине абсолютного и бесповоротного пофигизма. Смыть слой грязи можно было и в набежавшей волне, а о гигиене Костыль не заботился. Коля же в то время не мылся вовсе.
- Океан - это сущность жизни, - говорил пьяный старик, раздеваясь на берегу догола. - Он нападает на тебя, свирепствует, хочет уничтожить, стереть с лица земли, но это лишь видимость. Океан закаляет тебя, делает сильнее. Он накрывает тебя своими волнами, чтобы ты выстоял, чтобы упав, поднялся снова. Никто меня не научил тому, чему научил он.
Обнажившись, старик садился на гальку, откладывал костыль в сторону и в несколько коротких рывков перемещался в воду. Побарахтавшись у берега, он отталкивался от дна единственной ногой и, мощно работая сильными руками, заплывал далеко в море - так далеко, что иногда Коля терял его из вида. Выбравшись на берег, Костыль одевался. После купания он чувствовал себя лучше: мышцы обнаруживали в себе крепость и упругость, лицо становилось застывшим и восторженно-серьёзным, а ветер развевал седые волосы - он был даже красив в такие моменты, этот спивающийся инвалид.
Его убили двое подростков, которых беспечный старик пустил к себе на ночь. Ночь растянулась на неделю, а затем они его зарезали. Коле они казались тогда большими и взрослыми дяденьками. Помнится, он не очень испугался, глядя, как они планомерно всаживали в него ножи - почему-то не верилось, что они сделают подобное и с ним. Они и не сделали, а даже предложили Коле уйти вместе с ними. Он отрицательно мотал головой и мычал. Они посмеялись над ним, немного побили, а потом ушли. Дня через четыре Колю обнаружили какие-то люди и сдали в приют.
Именно там он научился говорить. Было ему лет восемь, и первое своё слово он запомнил очень хорошо. Это было слово "бля". Воспитательница дико обрадовалась, услышав его. Она решила поработать с Колей именно в этом направлении, и довольно быстро он освоил ещё дюжину матерных слов и пару трёхэтажных выражений. Версия, что он врождённый дебил, отпала - его стали пускать на занятия. Вскоре он научился произносить не только крепкие выражения.
Через год он уже умел читать, и чтение по-настоящему увлекло его. За то время, что он находился в детском доме, он перелопатил кучу книг. Читал не только художественную литературу, но и многотомные научные труды. В пятнадцать лет, за две недели до получения диплома о неполном среднем образовании, который ему собирались дать не за успехи в учёбе, а лишь для того, чтобы он имел возможность поступить в училище, Коля сбежал. Искали его не особо усердно, но через пару лет всё же поймали - он украл тогда поросёнка в одной из деревень. После этого происшествия его чуть не посадили в колонию и выдали паспорт. Хотели отправить в армию, но он сбежал опять. Дороги Приморского края снова позвали его. Очутившись на свободе, он первым делом хотел выкинуть паспорт, но сознание некоей его значимости успело проникнуть к тому времени в его голову, и паспорт он оставил.
Выбираться к морю в его планы не входило - он даже испугался, увидев однажды перед собой бескрайнюю водную гладь. Но у воды было легче прокормиться, и он остался промышлять в прибрежной зоне.

Оно шумело перед ним и сейчас - огромное, злое, беспощадное. Лишь крики птиц вторили биению волн. Небо с утра заволокло тучами, царил сумрак. Коля сидел на поваленном стволе дерева, гладком и скользком, и смотрел на воду.
- Тебе никогда не войти в неё, - раздался за спиной сдавленный старческий шёпот. - Ты даже приблизиться к ней боишься.
- Ну и что, - вяло отозвался он. - Мне незачем в неё входить. Я не рыба.
- Ты прекрасно знаешь зачем, - шептала старуха. - Ты - ничтожество, и море доказывает тебе это.
- Пусть. Я не хочу с ним бороться.
- Просто не можешь. Каким же убогим и жалким должно быть существо, которое не осмеливается шагнуть в море! Я всегда удивлялась: как те, кто ответственен за человеческие субстанции, допустил появление на свет такого урода?
Коля не ответил, лишь печально оглянулся. Старая Сука выковыривала грязь между пальцами ног. Заметив его взгляд, она омерзительно улыбнулась. Вновь возникла уже впереди, стоящей.
- Смотри! Смотри! - показывала она на море. Её дряблые груди тряслись, а отвисшая задница хлюпала о ляжки. - Ты видишь это?
Коля всмотрелся в горизонт.
- Вон там, под той тёмной тучей, видишь?!
Несколько секунд он вглядывался вдаль и, наконец, почти невидимая и постоянно пропадавшая не то от игры света, не то закрываемая волнами, среди водной ряби обозначилась тёмная точка.
- Катер! - крикнула старуха. - Рыбаки!
Коля привстал, чтобы убедиться в правоте её слов. Это действительно был рыболовецкий катер. Артельный причал располагался недалеко - примерно в километре. Там, на ветхом складе, представлявшем собой сарай с множеством дыр и лазов, рыбаки сгружали свой улов. Находиться он там мог по несколько дней и от того, была ли на складе рыба, зависело пропитание нескольких бездомных, промышлявших на берегу воровством. Одним из них был Коля.
- Едут, едут, - пританцовывала Старая Сука. - Будет нам еда!
- Я добуду её без тебя, - огрызнулся Коля.
- Чёрта с два! Ты беспомощный, как кусок мяса. Я вообще не понимаю, как ты ещё жив. Даже твой любимый Костыль был приспособлен к жизни больше, чем ты.
- Я не любил его.
- Но ведь тебе было жалко его?
- Нисколько.
- Ты врёшь. Ты врёшь постоянно. Всё время, что я тебя знаю.
Тёмная точка увеличивалась. В ней уже отчётливо можно было распознать судно.
- Причалит через десять минут... - бормотала старуха. - Час будут разгружать... Стемнеет к тому времени.
- Ну и к лучшему.
- А ты не сдохнешь от голода?
- Нет, у меня есть.
- Что у тебя есть?
- Хлеб есть.
- Ах ты заботливый! - дрябло засмеялась она. - Кусочек хлеба припас на чёрный день.
Коля достал из пакета, валявшегося у ног, ломоть хлеба. Он был покрыт несколькими ошмётками колбасной кожуры с тонкими прослойками мяса. Вцепившись в хлеб зубами и откусив от него изрядную часть, он принялся сосредоточенно жевать. Старая Сука скалилась, глядя на него. Стоптанные ботинки, на которых остановился его взгляд, совершенно пришли в негодность. Подошва на одном из них держалась лишь на трёх точках клея, готовая в любую секунду отвалиться. Подошва второго была покрепче, зато из ботинка выглядывали пальцы. Мечта о новой обуви была единственной, кроме традиционных фантазий о еде, которая посещала его в последние недели. Остальная одежда, особенно брюки и рубашка, были ещё ничего, вполне крепкие и совсем без дыр. Плох был свитер, дыр на нём значилось предостаточно, но свитер волновал его сейчас не так, как обувь - всё-таки было лето, и тёплая одежда требовалась лишь по ночам. Днём можно было обойтись без свитера.
Коля поднял с земли свёрнутый в трубку журнал "Наука и Жизнь" и погрузился в чтение. Читать, сидя на стволе, было неудобно. Он уселся на землю, вытянул ноги и положил голову на чурбан. Предложения складывались в абзацы, абзацы в страницы и когда статья приближалась к концу, он незаметно для себя задремал. Журнал опустился на грудь, руки съехали на землю, голова повернулась набок. Взор помутнел и какой-то блёклый, не проявленный сон с отсутствием героев и сюжета, посетил его сознание.

- Вставай! - трясла его Старая Сука. - Уже вечер.
Коля приподнялся на локте и осмотрелся. День погрузился в сумерки, ни одного судна в море не наблюдалось. Он спрятал журнал под камень, положил в карман заранее припасённый пакет, а в кулаке сжал нож.
У склада Старая Сука предупредительно шепнула ему на ухо:
- Один или двое ещё здесь. У катера.
Коля осторожно выглянул из-за угла. Чёрное, безжизненное судно покачивалось на прибрежных волнах. Рядом с ним действительно кто-то находился: огонёк сигареты выдавал присутствие человека. Человек был один. Возможно, это был сторож.
Вернувшись к лазу у противоположной стены, Коля около получаса выжидал. Окончательно стемнело.
- Давай! - подтолкнула его в бок Старая Сука. - Пора.
Коля просунул голову в проём. За головой переместилось туловище, затем и ноги. Он поднялся и на ощупь направился к ближайшему контейнеру. Всего на складе их стояло штук тридцать. Первые два оказались пустыми. Лишь в третьем, наполняя его лишь на четверть, обнаружилась рыба. Скользкие рыбины выскальзывали из рук, пакет шуршал, Коля нервничал.
Наполнив пакет, он перелез через борт контейнера, спрыгнул на землю и прокрался к лазу. Странное ощущение родилось где-то в позвоночнике, ощущение, что происходит что-то не то. Переварить его и сделать выводы времени не хватило. Чей-то массивный и тяжёлый сапог резко и яростно сблизился с головой. В глазах потемнело. Коля уткнулся лицом в землю и накрыл голову руками. За первым ударом последовали другие.
- Вот он, здесь! - крикнул человек.
- Ща я!.. - подбегая, отозвался второй.
Удары посыпались с двух сторон. Коля застонал. Он потянулся к карману, где лежал нож, но, едва убрав руку от лица, тут же получил удар в скулу. Удар на счастье оказался смазанным, сапог лишь чиркнул по щеке. Нож достать удалось. Коля выхватил его, наугад махнул рукой в сторону одного из бьющих и, перекатившись на бок, метнулся в сторону.
- У него пика! - зычно рыкнул один из рыбаков.
Нападавшие мужики на секунду стушевались и Коле удалось встать. Тёмные, сгорбленные силуэты рыбаков колыхались поблизости.
- Режь их, режь! - завизжала Старая Сука.
Коля сделал выпад.
- Убью на хер! - крикнул он.
Рыбаки отшатнулись. Он нащупал на земле пакет, схватил его и, распрямившись, рванул наутёк.
- Крови! - вопила старуха. - Хочу крови!
Какое-то время за ним бежали. Коля оглядывался на бегу, ноги заплетались, он спотыкался и едва не падал. Два тёмных силуэта постепенно отстали. У посёлка он остановился. Сердце бешено колотилось в груди, лёгким не хватало воздуха.
- Давно так не носилась, - хрипло дышала сбоку Старая Сука.
Коля лишь кивнул на её слова.
- А рыбы совсем мало осталось, - заметила она.
Он ощупал пакет - рыбы в нём тряслось не больше половины. Однако даже с этим количеством вылазку можно было считать удачной - добычи хватало на три-четыре дня.

- Да убери ты деревяшку эту! – энергично давала советы Старая Сука, когда он разводил костёр.
- Отстань! - отмахивался он от неё.
- Ох ты, ох ты! - злобно щурилась старуха. - Водки хлебнул что ли?
Коля молчал.
- Смотри у меня! Я тебе покажу, кто тут главный.
- Погоди... - шептал Коля. - Придёт день, я с тобой разделаюсь.
- Что ты бормочешь?! - повысила голос Старая Сука. - Разделаешься?..
Она недоумённо, со скорбной миной на лице трясла головой.
- Неблагодарный, - бормотала она. - Неблагодарный щенок. Ты - мой пасынок, я веду тебя по жизни. Без меня ты бы сдох сразу после рождения.
- Настанет! Этот день настанет! - тянулся Коля за бутылкой и делал очередной глоток. - Он будет прекрасен, он будет велик. День, когда ты сдохнешь, курва!
- Я буду вынуждена наказать тебя.
- Я тебя не боюсь.
Она погрузила его в припадок. Всё началось с головной боли - она была огромной и невыносимой. Потом пришли судороги. Тело передёргивалось, он катался по земле и рычал. Пена, вперемежку с кровью, текла по подбородку.
- Вот видишь, - успокоившись, гладила его по голове Старая Сука. - А всё от чего: всё от гордыни. Пренебрегаешь помощью той, кто тебя любит, возносишься выше, чем ты есть - вот и боль, вот и муки. Пообещай мне, что это не повторится.
- Обещаю, - покорно отвечал Коля.
- Обещаю что? - скалилась старуха.
- Обещаю, что этого не будет.
- А чего не будет? - не унималась Старая Сука.
- Больше не буду обижать тебя.
- Вот так-то, - улыбалась она. - Ты - ничтожество. Вы****ок. Так ведь?
- Да, - кивал Коля. - Я ничтожество. Я вы****ок.
Старуха облегчённо вздохнула.
- Урок вроде бы усвоен. Не заставляй меня применять такие меры.
Она подносила куски жареной рыбы к его рту. Смотрела, как он проглатывал их и радовалась, словно девочка.
- А сейчас потрахаемся, - шепнула ему на ухо.



                ВТОРАЯ   ГЛАВА


- Не знаю, не знаю, - говорил Борис Александру Львовичу на следующий день. Он восседал за рулём своего автомобиля, они направлялись в Москву. - Довольно резковатое начало. Такое ощущение, что ты хочешь дать читателю пощёчину.
С утра было жарко. Они ехали в расстёгнутых чуть ли не до ремня рубашках, с открытыми окнами. Свежести всё же не хватало. Оба потели.
- Что тебе показалось резким? - спросил Александр Львович. - Мат?
- Не только. Хотя в твоём возрасте от него уже пора отказываться. Общий настрой какой-то угрожающий.
Александр Львович хмыкнул.
- В моём возрасте! - воскликнул он. - Знаешь, почему писатели с возрастом становятся в своих текстах всё более гладкими и обтекаемыми?
- Почему?
- Потому что зажираются! Неплохие деньги в банке, загородный дом, яхта - против чего ещё негодовать?
- У тебя всё это тоже есть.
- Яхты нет.
- Так купи.
- Может и куплю, но я не хочу становиться таким вот сытым импотентским литератором, который благоухает позитивом, как дорогим одеколоном и поучает остальных как писать и жить. "Фу, ненависть!.. Фу, отчаяние!.. Как это не модно!" В сердцевине позитивной философии обыкновенный конформизм. Человек приобретает материальные блага, социальное положение и начинает просто-напросто стесняться писать о чём-то проблемном. А что обо мне подумает моя любовница, мой дантист, мои дети, если я напишу ругательство. Ведь я такой уважаемый хряк. Вот какие мысли бороздят по его заплывшему мозгу.
- Ты именно поэтому детей не заводишь?
- Самое сильное творческое чувство - это злость, - продолжал Александр Львович, оставив реплику Бориса без ответа. - Нет злости - пиши пропало. Ничего путного не создашь. Тебя всегда должно что-то подстёгивать. Некий нерв, некая неудовлетворённость.
- Неудовлетворённости в тебе хватает. У тебя как вообще с сексуальной жизнью? С женой когда последний раз любовью занимался?
- Секса мне хватает, но если есть неудовлетворённость - я только рад. Значит, я ещё могу творить. А недовольство твоё я вполне могу понять. Всё дело в том, что ты - тот самый зажравшийся тип, который я только что описал. Ты боишься, что о тебе в газете что-нибудь неприятное напишут, коллеги выскажутся. Вот, мол, издатель того самого извращенца! Тоже наверно с бзиками! Да к тому же ты нувориш. Разве может человек из простонародья оценить искусство!
- Разошёлся, разошёлся, - улыбнулся Борис. - Ты сам разве не из простонародья?
- Ничего подобного! Моя прабабушка была дворянкой! Просто семья обеднела и опустилась. Со всякими пролетариями начали скрещиваться... А так я - самый настоящий аристократ.
- Не знал про твою прабабушку. А чё ты не говорил? Можно было бы это как-нибудь использовать.
- Да на фиг надо!
Две помятые машины проплыли мимо них по левому борту. Гаишник составлял акт, рядом с ним переминался человек с перебинтованной головой. Чуть поодаль значился экипаж «Скорой помощи». На обочине, накрытое брезентом, лежало человеческое тело.
- Мне вполне понятен твой посыл, - продолжил Борис, - и неоднозначные книги, как ты сам знаешь, я никогда не боялся издавать. Но я вот о чём задумываюсь в последнее время. А та ли это литература, которую ждёт читатель?
- Вот они, - язвительно кивал Александр Львович, - вот они, слова конформиста! О читателях стал задумываться, причём, разумеется, знаешь, что им нужно...
- Скажи ты, если знаешь.
- Не знаю. Да и сам читатель не знает, что ему нужно. Потому что читатель - это не существо в единственном экземпляре, это масса. Она готова принять всё, что угодно, но ей не дают сделать выбор. Потому мелодрамы да детективы и расходятся лучше всего, что только они ещё и издаются. Большинство читателей и представить себе не может, что есть другая литература. Я тебе советов никогда не давал, но сейчас рискну: начнёшь вот так остервенело заботиться о читателях - вылетишь в трубу. Или перейдёшь на выпуск макарон - макароны же нужнее!
Две легко одетые девушки призывно дефилировали по обочине. Завидев машину, стали показывать многозначительные знаки.
- Тормознём? - спросил Борис.
Александр Львович пожал плечами.
Борис остановил автомобиль. Девушки не спеша, особой походкой, которая сразу выдавала их род деятельности, подошли к машине.
- Здравствуйте, молодые люди! - нагнулась одна из них к окну. - Развлечься не желаете?
- Какие расценки? - спросил Борис.
- Полторы.
- А в попу?
- О-ох, - как бы смутившись, отвела глаза девушка. - Ну, дороже будет.
- Сколько?
- Две с половиной.
- Две и по рукам.
Девушка переглянулась со своей напарницей. Та кивнула.
- Ладно, - согласилась переговорщица. - Обоим?
- Нет, - отозвался Александр Львович. - С меня минета достаточно. Сколько  минет стоит?
- Восемьсот, - ответила девушка, подумав.
- Восемьсот дорого, - сказал Борис. – За отсос везде пятьсот берут.
Девушка скривила губы.
- Ладно, пятьсот, - согласилась и с этим. - В город повезёте?
- Не, больно надо! - мотнул головой Борис. - Здесь где-нибудь.
- Можно съехать, тут поляна хорошая. Ничего не видно.
- Пойдёт. Садитесь.

- С выбором героя я согласен, - говорил Борис. Москва уже красовалась на горизонте. - С антуражем в общем-то тоже. Агрессивный маргинал, асоциальный тип без семьи и друзей - в принципе, это интересно. Отчаяние, скорбь - я конечно в своих эстетических взглядах всё более ухожу от этих образов, мне они не кажутся сейчас привлекательными - но не могу не признать, что в них таится некая сила. Они производят впечатление. Но вот Старая Сука... Не знаю. Может быть, без неё было бы лучше?
- Нет, - категорически замотал головой Александр. - Она - один из неотъемлемых элементов. Убери её - и всё разрушится. Она - такой же главный персонаж, как и сам Коля. Она создаёт его. Наглядно демонстрирует, в какой реальности он существует.
- Но её ведь нет на самом деле?! Она - его фантазия, так я понял.
- Так-то оно так, но я не стал бы давать здесь однозначных объяснений. Её существование можно понимать и как реальное. То, что никто, кроме Коли её не видит, не значит, что её нет вообще. Для него самого - она самое реальное, что только есть в его жизни. Она его поводырь, его совесть, его философия. Его мать, его сестра, его жена. Без неё он не делает и шага, хотя мечтает освободиться от её чар.
- Но как она возникла? У тебя ничего не говорится об этом. Или будет дальше?
- Не будет. Объяснять её происхождение - значит нарушать концепцию романа. Она - данность. Я и сам понятия не имею, как она возникла. Но потому это и не медицинский трактат, объясняющий появление видений у психически ненормальных людей, а роман. Начнёшь объяснять всё, о чём пишешь - впадёшь в идиотизм.
- Но какая сверхзадача в её появлении?
- Сверхзадача в том, что это символ аутсайдерства и ненормальности героя. Этот роман - эксперимент для меня. По моей задумке, он должен словно отслаиваться от меня, быть спонтанным, неожиданным. Быть может, он приведёт к каким-то изменениям и меня самого.

В приёмной Бориса ожидали люди. Кабинет директора был весьма просторным и уютным. Сбоку имелась дверца в соседнюю комнатку, в которой Борис Владимирович распивал с особо важными клиентами коньяк, курил сигары и слушал музыку.
- Что за люди? - спросил он секретаршу, усаживаясь в кресло.
- Человек из Ростова, представитель торговой сети. Сказал, что разговаривал с вами по телефону.
- Так, помню. Ещё кто?
- Две девушки из рекламного агентства. Тоже договаривались.
- Примем.
- Щербаков подходил.
- Где он?
- У себя.
- Его первым пригласи.
Щербаков был заместителем Бориса. Секретарша, стройная, но несколько плоская девушка по имени Наташа, сделала движение к выходу, но, помедлив, снова повернулась к Борису.
- Ну, и этот ещё ждёт, - сказала она, - молодой писатель.
- А-а, - поморщился Борис. - Знаешь что, ты его отшей как-нибудь деликатно. Издавать всё равно не будем, зачем надеждами питать.
- Ольга Валентиновна положительную рецензию дала. Даже рекомендовала.
- Нет, - мотнул головой Борис. - Нет у меня на него времени.
- Молодой автор? - вклинился в разговор Александр Львович. - Талантливый?
- Чёрт его знает, - пожал плечами Борис. - Вроде бы.
- Так помогать надо!
- Нет, - снова мотнул головой Борис. - Одному помогу, их тут тыщи возникнут. Проводи его, Наташ, проводи.
 
В кафе, располагавшемся в соседнем с издательством здании, было пустынно. В меню имелись кофе, чай, вина и соки. Александр Львович остановился на соке с бутербродом. Усевшись за свободный столик, он развернул газету. Читал невнимательно, перебегая глазами с абзаца на абзац, лишь на спортивных новостях остановился более подробно. Девушка-бармен внимательно на него поглядывала. Возможно, узнала. Лицо Низовцева было не бог уж весть насколько растиражированным, но всё же известным. В телевизионных передачах он нет-нет, да принимал участие. "Раз ты публичная личность, - говорил ему Борис, - надо продаваться. Чем больше будет мелькать по телевизору твоя морда, тем выше станут тиражи". Александр Львович не спорил, потому что это действительно было так. Девушка смотрела на него наивно, почти влюблённо, он уже собирался заговорить с ней, но ввалившаяся в кафе компания молодёжи спутала его намерения. Девушка отвлеклась на них, компания же была шумной, а потому не только знакомиться с девушкой, но и просто находиться здесь стало неприятно. Александр допил свой сок и вышел наружу.
Чуть выше по улице располагался книжный магазин. Александр Львович читал сейчас редко и большей частью не художественную литературу, но в книжные магазины заходить любил. Хотя бы просто для того, чтобы увидеть на полках свои собственные книги. На всю жизнь отложился в памяти тот момент, когда он, ещё зелёный литератор, увидел в магазине свою первую изданную книгу. Момент был сильнейший! Люди брали её в руки, смотрели, открывали, а потом какой-то мужчина, захватив экземпляр, подошёл с ним к кассе и заплатил за неё деньги! Покорителем мира, Капитаном Земли почувствовал он себя в тот момент. Мир дрогнул, действительность треснула и обозначила проёмы. С годами чувства притуплялись, но вид собственных книг на полках магазинов неизменно вдохновлял его и вливал новые силы.
Здесь он обнаружил три свои книги. Два последних романа и один из ранних - "Пещерные волки". С него и началась его слава.
- Как Низовцев идёт? - спросил он у одной из продавщиц.
- Нормально, - ответила та, хотя и была несколько удивлена вопросом.
- Дело в том, - придумывал Александр Львович на ходу легенду, - что я - директор книготоргового объединения. Из Новосибирска. Приехал вот в Москву книги закупать. Хотелось бы приобрести самые ходовые, не прогадать. Мне Низовцева советовали.
- Низовцев всегда хорошо расходится, - сказала девушка. - Один из самых популярных авторов. Можете смело его приобретать.
- А вот какая из трёх книг самая продаваемая?
Девушка задумалась.
- Ну вот эта пожалуй, - показала она на "Время мохнатых спин". - Новая потому что. Новое всегда лучше расходится.
- А эти две?
- "Пещерные волки" получше идёт. "Немезида" на третьем месте. Но тоже берут.
Как ни хотел он в очередной раз запечатлеть в памяти покупку своей книги, но не получилось. Никто их при нём не купил. Может быть потому, что посетителей было совсем немного.
Едва он вышел на улицу, зазвонил сотовый.
- Ты где? - это был Борис.
- Тут, поблизости. В книжном.
- Я закончил свои дела. Проветриться не желаешь?
- В каком направлении?
- К одной интересной женщине.
- Домой?
- Нет, мы в клубе договорились встретиться.
- Что за женщина?
- Интересная.
- Интересная для обоих или только для тебя?
- Только для меня.
- У-у-у...
- Составь мне компанию. Там ничего особенного не будет. Обед, и всё.
- Ну ладно, поехали.
- Где ты говоришь? У книжного? Сейчас я, через минуту буду.
Клуб, в котором Борис договорился встретиться со своей дамой, находился где-то на Юго-Западе. Июнь начинался совсем безрадостно, дождливо, но сейчас погода вроде бы разгулялась. День был солнечный, на небе - ни облачка, зелень приятно ласкала глаз.

- Вот ты говоришь, - начал Борис, - что человек из простонародья не в состоянии понять искусство.
Александр Львович удивлённо посмотрел на него - он уже не помнил за собой таких слов.
- Я с тобой согласен. Я даже больше скажу: я не понимаю искусство. Абсолютно и бесповоротно не понимаю! Но скажи мне пожалуйста, а есть ли люди, которые понимают его? Существуют ли они в природе?
- Конечно существуют.
- Ты уверен?
- Уверен.
- Сильно сомневаюсь в этом. И знаешь почему? Потому что сильно сомневаюсь в существовании искусства.
- Ну ты загнул!
- Я серьёзно. Искусства нет, есть лишь иллюзия о нём. Ведь если разобраться по сути, что есть искусство? Что?
- Это всем прекрасно известно.
- Кажется, что известно, а на самом деле - нет. Если разобраться в самых глубинах этого явления, причём разобраться с позиции психологии, может быть в какой-то мере с субъективной позиции, но именно с такой и надо разбираться, потому что объективность в мире отсутствует, то приходишь к выводу, что искусство прежде всего - это вера. Вера в условность, в надуманность.
- Ну и что?
- А то, что как только эта вера прекращается, прекращается и искусство. Вот я смотрю на картину и мне говорят: "Оцените великие мазки этого художника. Как они естественны и гениальны!" Да, думаю я, а ведь на самом деле что-то есть такое. Запускается самовнушение, оно растёт, его всё больше, и вот уже я действительно верю, что эти кривые линии - нечто значимое и великое. Но с какого хрена! Где эталон измерений, где момент объективности?! Это просто психоз, меня дурят, потому что когда я отхожу от этой картины, то вся вера пропадает. Она больше не кажется мне великой. Или взять хотя бы литературу. Вот ты пишешь, допустим, такую фразу: "Он проснулся, побрился, поел и пошёл на работу".
- Что-то не похоже на мою фразу.
- Я условно говорю. Не эта, так другая фраза. Но почему я должен тебе верить, что он проснулся, побрился и поел? Почему я должен тебе верить, что вообще есть такое существо - он? Когда я читаю это и пытаюсь воспринимать всерьёз, я обнаруживаю в себе лишь ментальный сдвиг, я чувствую, что вступаю, как в болото, в какую-то зыбкую, дрожащую субстанцию своей психики, где как на крючок меня ловят моей доверчивостью и открытостью. "Он проснулся..." - чёрт возьми, ты словно разделяешься, и какой-то один предательский слой липнет к этому звуковому ряду и заставляет тебя принимать эту враждебную несуразицу. Как же несовершенен ещё человек, если его можно купить на такие дешёвые трюки...
- Не слишком ли радикальные мысли для книгоиздателя? - спросил Александр Львович. Он пытался быть серьёзным, но улыбка так и пробивалась сквозь сжатые губы.
- Возможно. Думать вообще вредно. Сомнения появляются, неуверенность, а это вредит катастрофически.
- Рассуждения твои мне понятны, но, видишь ли, друг мой, - Александр Львович уже не скрывал иронии, - они всё же весьма наивны. В искусствоведческих институтах студентов на первом курсе учат всему тому, что ты говорил, но более грамотно.
- Значит, не только я к таким мыслям пришёл.
- Понимать искусство надо проще. Искусство - это то, что создано силой творческого воображения. Объективно ли искусство? Да, объективно. Вот висят картины, вот стоят скульптуры, вот лежат книги. Они есть, они реальны. Нужно ли искусство людям? Да, безусловно. Ни один человек, даже самый тупой, уже не сможет прожить, чтобы не посмотреть какой-нибудь фильм, чтобы не послушать какую-нибудь музыку, пусть они и верх идиотизма. Так что в этом вопросе лично я твёрд и непоколебим.



                ГЛАВА   ВТОРАЯ


Утро выдалось холодным и сырым. Именно от холода Коля и проснулся. С дырявого днища перевёрнутой лодки капала вода, коварные сквозняки обдували тело. Капли воды вскоре превратились в ручей, он стекал прямо на спину. Ветер усилился и сквозняки пронизывали до костей. Терпеть не было сил. Коля выбрался наружу.
- С добрым утром! - приветствовала его Старая Сука. - Как спалось?
- Плохо, - недружелюбно отозвался он.
- Что так? - удивилась она. - Не заболел ли?
- Может быть. Всю ночь лило и продувало - разве можно спокойно поспать в таких условиях!?
- Ну что поделаешь, если ты - никудышное чмо, у которого нет ни гроша за душой. Ты должен быть доволен такими условиями.
- Я доволен.
Было часов пять утра. Солнце недавно взошло. Воздух стоял серый, туманный, влажный, а скопившиеся на небе грозной армадой тучи не пропускали ни единого солнечного луча. Океан казался усталым. Он неторопливо запускал на берег вялые волны. Они нехотя омывали прибрежную гальку и, словно стесняясь своей наглости, застенчиво отползали назад.
- Какое чудное утро, не правда ли? - снова заговорила Старая Сука.
- Да уж, спору нет.
- Оно такое мрачное, седое, пытливое. Словно выпрашивает у тебя какую-то тайну и требует невиданных знаний. Ты ведаешь тайну, обладаешь знаниями?
- Нет, - мотнул он головой.
- Я догадывалась об этом. Вряд ли природа будет благосклонна к тебе - ты не можешь дать ей ничего.
Коля промолчал. Остатки сна почти сошли на нет, лишь где-то в глубине мозга колыхались его усталые производные. Почти готовые замутить сознание, развеять ориентиры, но заново погрузить в сон - вряд ли. Они были уже не те.
Он пошарил под лодкой - не осталось ли чего поесть. Мозг чётко и недвусмысленно выдавал отрицательный ответ, но наивное тело не верило ему. Ничего, конечно же, не нашлось.
Коля разочарованно вздохнул и побрёл вверх по берегу. Меньше, чем в километре виднелись дачные домики. Шагать было тяжело и неудобно. Большие, набитые водой и грязью ботинки заставляли то и дело спотыкаться.
- Смотри, огурцы! - показала Старая Сука на ближайший огород. - Залезай, похаваешь.
Совет оказался дельным. Калитка была закрыта не на замок, а на проволочную затяжку, размотать которую не составило труда. Огурцы не созрели, горчили, но жаловаться на это не приходилось.
На соседнем участке овощей нашлось больше. Кроме огурцов здесь росла морковь, кабачки, зелёные помидоры, но кроме всего прочего красовалась клубника, совсем уже красная, сочная. Удалось забраться в дом - через балкон. Лишь разочарование ожидало его здесь. В доме не обнаружилось ни единой корки хлеба.
- Вот ведь люди, - горестно качал он головой, - ни крошки не оставили. Прямо подыхай с голоду.
- Не говори-ка, - поддержала его Старая Сука, - только о себе заботятся.
- Хоть корку хлеба!
- Люди сейчас не те, - кивала головой старуха. - Они алчны, злы и совершенно лишились добропорядочности. Я не помню, когда в последний раз встречала человека, который бы заслуживал хоть каплю уважения. Не уверена, что остались такие.
Облазив ещё несколько огородов, Коля наконец-то нашёл то, что искал. Полбуханки ржаного хлеба лежало прямо на столе, да и проникать в дом окольными путями не пришлось - дверь оказалась открытой.
Дом был самым обыкновенным: две комнаты на первом этаже, одна из которых служила кухней, и комната на втором. В ней, под ворохом разноцветного тряпья, кто-то спал на кровати. Увидев человека, Коля отшатнулся и замер, прижавшись к стене. Человек не шевелился. Коля перевёл дыхание, облизнул дрожащие губы и осторожно приподнял одеяло. Спящим человеком оказалась девочка лет четырнадцати.
- Уф, а я уже испугалась! - выдохнула Старая Сука. - С девочкой-то мы справимся.
Коля ей не ответил. Он склонился над кроватью и пристально вгляделся в лицо спящей девочки. Дыхание её было ровным, лицо спокойным - она не притворялась.
Он присел на край кровати и сдёрнул с неё одеяло. Девочка напряжённо вздохнула, повела носом, но не проснулась. Она спала в майке и трусиках. Трусики были совсем крохотные, к тому же сбились набок. Коля протянул руку, просунул её под ткань и замер. Девочка всё так же сопела. Он продвинул ладонь между ног и пальцем погладил бугорок. Он был очень мягким, нежным и едва-едва покрылся первой порослью.
Выражение лица девочки менялось. Щёки розовели, веки вот-вот готовы были открыться. Она просыпалась.
Открыв глаза, девочка несколько секунд вглядывалась в стену, потом перевела их на Колю. Тот смотрел на неё пристально и напряжённо.
- А я думала, мне это снится, - улыбнулась вдруг она. - Блин, думаю, так здорово - кто-то во сне трогает меня. Такой кайф! А это, оказывается, на самом деле.
- Могу трогать тебя сколько угодно, - сказал Коля.
- Здорово.
Постель манила теплом и спокойствием. Остатки непроявленного сна зудели в голове. Он не стал им сопротивляться - лёг на кровать и закрыл глаза. Девочка прижалась к нему и трепетно обвила рукой.
- Однажды она родит тебе такого же вы****ка, как ты сам, - услышал он голос Старой Суки.

Они спали до обеда. День был таким же серым, облачным и тяжёлым, каким и начинался. Девочка проснулась раньше. Облокотив голову, она заплетала два клока грязных Колиных волос в косичку.
- Отстань, - мотнул он головой. - Я тебе не кукла.
- Ты такой красивый во сне, - сказала она. - Я прямо залюбовалась. Вот проснулся и сразу безобразным стал. А во сне - очень симпатичный.
- А ты вообще уродина. И во сне, и так.
Девочка гладила его по плечу.
- Как тебя зовут?
В первую секунду Коля хотел соврать, но потом подумал, что не хватало ему ещё сопливой девчонки бояться и ответил честно:
- Николай.
- Николай... - произнесла за ним девочка. - Не самое, конечно, лучшее, но пойдёт. А меня - Марина.
- Ну и хрен с тобой!
Девочка рассмеялась.
- Какой ты забавный!
- Ещё раз так меня назовёшь, - злобно сверкнул глазами Коля, - убью!
- Ладно, ладно, не буду, - успокоила его Марина. - Давай поцелуемся.
- На фиг надо...
- Ну давай! Мне хочется.
Коля безмолвствовал.
- Ну пожалуйста, Коль!
Почему-то это подействовало. Коля не пошевелился, но по выражению его лица стало ясно, что целоваться можно. Марина наклонилась к нему. Поцелуй получился сухим, но Коля, сначала где-то в глубинах позвоночника испытал удовольствие. Марина гладила его грудь, а потом просунула ладонь в штаны.
- Ой-ой-ой, - скривилась Старая Сука. - Что за телячьи нежности. Ты ещё влюбись в неё, Николай!
Коля её игнорировал.
- Хорошо, да? - улыбаясь, сказала Марина.
- Нет, не хорошо, - отвернулся он к стене, но голос его был не столь убедителен, и девочка поняла его как подтверждение.
- Ты наверно кушать хочешь? - спросила она.
- А у тебя есть?
- Есть. В погребе две банки огурцов стоят. И банка аджики! Ел когда-нибудь аджику?
Коля не ответил. Аджику он не ел, Марина так и поняла.
- Пойдём! - потащила она его вниз.
Они спустились на первый этаж, и Марина показала ему под кучей сухих веток, служивших топливом для костра, крышку погреба. Коля открыл её, спустился в залитую водой яму и, пошарив в мутной жиже рукой, изъял на свет банку огурцов и банку аджики. Второй банки с огурцами не нашлось.
- Видимо одна осталась, - объяснила Марина.
Рады были и этому. Коля открыл обе банки зубами. Огурцы были слегка протухшими, как, впрочем, и аджика, но вполне съедобными. Аджика ему понравилась. Сначала он окунал в неё огурец, но на огурцах она не держалась, и он стал черпать её ладонью.
- Ложку возьми, поросёнок! - протянула ему кривую и ржавую ложку Марина.
Коля  замахнулся, чтобы врезать ей. Марина, закрыв лицо руками, подалась назад.
- Не буду, не буду больше!
- Хватит! - сказал он, закрывая банки. - На потом оставим.
- Правильно, - кивнула Марина. - Потом тоже захочется.
У калитки раздались шаги. Чья-то тень мелькнула за окнами.
- О-о-о, - погрустнела девочка. - Мать приехала. Как я не хочу её видеть!..
Старая Сука скалилась.
- Что, попался!? - кивнула она Коле.
Тот шарил глазами по углам не то в поисках путей для бегства, не то отыскивая что-нибудь тяжёлое и твёрдое. Дверь открылась, и высокая худая женщина лет тридцати пяти вошла в дом. В руках её было ведро и сумка.
- Ого! - окинула она взглядом комнату. - Весёлая компания... Жениха что ли завела?
- Он не жених, он мой муж, - с наигранным оскорблением ответила Марина.
"Ведь муж, да?" - вопрошали её глаза.
- Ничего себе, - хохотнула женщина. - Ну ты даёшь стране угля!
Она сняла обувь, прошла к столу, поставила ведро с сумкой на пол и осмотрелась.
- И огурцы успели найти, и аджику... - задумчиво смотрела она на банки. - Ладно, ешьте, - махнула потом рукой, - всё равно испортились бы.
Нагнувшись, она достала из сумки привезённую с собой еду. Буханку хлеба, пакет молока, а также куриный окорок в целлофановом пакете.
- Как тебя звать, муж? - спросила она Колю.
- Его звать Николаем, - ответила за него Марина. - Я в него сразу влюбилась.
- Ольга, - кивнула женщина. - Костёр разведёшь?
- Разведёт, разведёт, - пообещала Марина. - Где спички?
Взяв у матери спички, она потащила Колю наружу.
- Терпеть её не могу, - говорила ему на ухо. - Из-за неё сюда и приехала. Я ведь из дома сбежала. Два дня жила спокойно, и вот - она тут.
- Я сразу догадалась, - кричала из дома мать, - что ты сюда уехала. Ладно, думаю, пусть пару дней поголодает, всё равно никуда не денется.
- Слышишь? - толкнула его в бок Марина. - Стерва, да?
- На твоём месте, - сказала Старая Сука, - я бы отсюда смоталась. Гнилые людишки. Неизвестно, что у них на уме.
Повертев в руках коробок спичек, Коля принялся разводить костёр. Марина подтаскивала сучья.
- Ты даже представить себе не можешь, - жаловалась она, - какая она злая, моя мамашка. Сейчас добренькой притворяется, не верь ей. Она как начнёт дурью орать, бьёт меня чем попало, матерится. Бухает по чёрному, мужиков в дом водит, трахается с ними как кошка. Ты смотри, не попадись к ней, а то она и с тобой захочет.
Костёр потихоньку разгорался. В саду стояла помятая печка-буржуйка, разжигали в ней. Коля, сколько себя помнил, всегда любил огонь. Сидеть в кромешной тьме у добродушного и таинственного огня - что могло быть лучше. Языки пламени заплетались в причудливые узоры, манили. Ничего не хотелось больше, огня было достаточно, на нём сходились все стремления и потребности.
- Следите за водой, - поставила Ольга на печь кастрюлю. - Как закипит, скажите.
- Ладно, - отозвалась Марина.
Ольга не торопилась уходить.
- Коля, - провела она ладонью по его волосам, - а сколько тебе лет?
- Не знаю, - буркнул он.
- Слышала, не знает! - воскликнула Марина.
- Ну как же так не знает, - не убирала руку мать, - все знают свой возраст.
- О своём молчи лучше, - снова попыталась уколоть её дочь.
- Почему молчи? Я ещё очень молодая девушка.
- Девушка! - хмыкнула Марина. - Старуха скажи.
- Мне всего тридцать два. Я ведь Маринку в семнадцать родила. Может, чуть старше выгляжу, но в душе я совсем ещё юная.
- Слышишь? - толкнула Марина Колю в бок. - Совсем свихнулась баба, да?!
Мать дала ей подзатыльник.
- Ты прекрати со мной так разговаривать! Ты ещё сопля зелёная Я шучу, шучу, а потом как врежу - не поздоровится.
- Во, началось, - плотнее прижалась к Коле девочка.
- А Коле наверно лет двадцать, да ведь, Коль? - продолжала Ольга, уже добродушно. - Самый лучший возраст. Ни забот, ни хлопот.
- Хватит паясничать, - попросила Марина. - Занимайся своими делами.
Присев, Ольга ткнула её кулаком в бок.
- Ещё хочешь?
- Хочу, - огрызнулась девочка.
Мать врезала ей ещё раз.
- Прекрати! - ударил её по рукам Коля. - В морду захотела?!
Ольга расплылась в улыбке.
- Ого, суровый какой!
Марина с гордостью и обожанием смотрела на Колю. Ольга снова его погладила.
- Да шучу я, чё вы... За водой сходишь, Николай? Ещё понадобится, а больше нет.
- Он не знает где вода, - сказала Марина.
- Ну пойдём, я покажу.
- Я сама покажу, - поднялась Марина на ноги. - Пойдём, прогуляемся. А то на эту смотреть - с ума сойдёшь.
Коля не возражал.
- Коля! - недоумевала Старая Сука, - неужели тебе нравится с ними, а? Ну я понимаю, поесть, поспать - ну и всё, хватит.
- Отстань, - буркнул он.
Старая Сука неодобрительно сморщилась.
- Видишь, как мамашка начала к тебе подбираться, - говорила Марина. - Ей завидно, что я тебя отхватила, вот она и злится. Ты не поддавайся ей, сопротивляйся. Я уж в любом случае лучше, да ведь?
- Конечно.

Из-за туч первый раз за день выглянуло солнце. Снова прятаться не стало. Небо очищалось, и остаток дня обещал быть солнечным и тёплым.
Вернувшись с ведром воды, они легли загорать. Марина принесла из дома облезлое покрывало с многочисленными дырами, расстелила его между грядками и пригласила Колю присоединиться.
- Давай голыми, - предложила она. - Всё равно никто не увидит.
- Мать твоя увидит.
- Ну и хрен с ней. Лопнет только от завидков.
Разделись догола.
- Какой ты грязный! - гладила его по спине Марина. - Прямо целые комья отваливаются. Давно не мылся?
- Не твоё собачье дело.
- Ну ничё. Домой приедем, помоешься.
Ольга возилась у печки. С усмешкой посматривала на них.
- Мне так нравится тебя по попе гладить, - говорила Марина. - Знаешь, это мечта детства. Я так и представляла себе: рядом со мной лежит муж, мы оба голые, а я глажу его по попе.
- Радуйся, - сказал Коля. - Твоя мечта сбылась.
Сзади раздались шаги, по земле распростёрлось ещё одно, не менее ветхое, одеяло, и Ольга, тоже голая, улеглась рядом с ними.
- Можно к вам? - улыбнулась.
Марина скривилась.
- Фу, дряблые титьки свои не светила бы!
- А они не дряблые, - тронула себя за грудь Ольга. - Они вон ещё какие тугие! Вот потрогай, Коль.
- Не хочет он твои титьки трогать!
- А вдруг хочет? Коль, хочешь?
Коля вытянул руку и потрогал её за грудь.
- Ну как? - спросила Ольга.
- Дряблые.
- Вот так-то! - обрадовалась Марина и даже захлопала от радости в ладоши.
- Ничего вы не понимаете, - обиженно ответила Ольга.
Старая Сука загорала здесь же.
- Я тебя понимаю, - говорила она, - сразу две бабы и обе хотят, но всё же не забывай про меня, ладно. Они сегодня появились, а я была с тобой всю твою жизнь. У тебя ещё много может быть женщин, и я с этим с горестью смиряюсь. Женщин может быть много, но одной-единственной останусь только я. Так ведь, Николай?
- Так.
- Смотри, как ноги раздвинула, - шептала ему на ухо Марина. - Словно говорит: ложитесь на меня, кто хочет.
Она прыснула от своих собственных слов. Коля тоже не удержался от смеха.
- Побрилась бы хоть немного, - снова шептала Марина. - А то там заросли, как в Африке.
Оба снова рассмеялись.
- Я всё слышу, - подала голос Ольга. - Тебе, сучке, жопу надо надрать. А лобок бреют только такие шлюхи, как ты.
- Я ничего не брею, - огрызнулась Марина.
- Потому что у тебя ничего не растёт.
- Вот и замечательно! Коле именно это и нравится.
- Откуда ты знаешь?
- Да уж знаю.
- Коль! - спросила его Ольга. - Тебе как больше у женщин нравится - когда бритая, или небритая?
- Бритая, - ответил он.
- Вот тебе! - обрадовалась Марина.
Ольга изобразила недовольную мину.
- Обед готов, - сообщила она вскоре. - Если хотите, пойдёмте есть.
Коля хотел есть всегда. Марина тоже проголодалась. Одевшись, все направились в дом.
- Суп с крапивой, - разливала Ольга суп по тарелкам.
- Да, только такой ты и можешь, - подначивала её Марина.
- Очень вкусный. Коле понравится.
На Колю, который не ел суп уже несколько месяцев, горячая, дымящаяся похлёбка произвела магическое действие. Он съел две тарелки. Тепло разливалось по внутренностям, сытость заполняла желудок, и мозг расслаблялся, позволяя проникнуть в тело хорошему настроению.
- Не забывай, Николай, - предупредила его Старая Сука, - что за тарелку баланды многие люди продавали себя и близких.
Был ещё горячий компот из малины и черноплодной рябины. Коля раскраснелся, размяк и глупо улыбался, обводя женщин осоловевшим взглядом.
- Надо бы ещё грядки прополоть, - сказала Ольга, - и ягоды собрать. Этот год мало совсем. Поможешь, Коля?
- Помогу, - кивнул тот.
- Вот и ладно. Ну а потом и домой можно. Что ещё тут делать, правда?

 

                ТРЕТЬЯ   ГЛАВА


Было солнечно и жарко. Хотелось прохлады, тени, невинной влаги во рту. Александр Львович сидел на веранде, просматривал газеты и пил сок. Елена Васильевна присоединилась к мужу.
- Хочешь? - предложил писатель напиток.
- Хочу.
Он налил ей из кувшина стакан апельсинового сока. Сок был прохладный и вкусный.
Вепрь, старый и заслуженный пёс, нехотя вылезал из своей будки на солнцепёк. Был он сейчас тихий и почти не лаял. Все понимали, что он доживает свои последние годы и заслуживает право на отдых.
- Читала твоё новое, - сказала жена. - Очень впечатляет.
- Серьёзно?
- Ты проявил в них свою истинную сущность.
- Какую?
- Порнократа.
- Ха! - хохотнул Александр Львович.
- У тебя и раньше то ляжка, то титька на каждой странице сверкали, но здесь ты превзошёл себя. Отборнейшая порнография!
- Ты говоришь это, - поморщился Александр Львович, - как бы осуждая?
- Да нет, что ты!
- Какие-то праведные инстинкты в тебе проснулись. Я с тобой не согласен насчёт порнографии, но даже если это так, то что из этого?
Елена смотрела на него прищурившись.
- Что из этого, что? - продолжал Александр Львович. - Вот ты говоришь "порнография" и словно земля после твоих слов должна разверзнуться. А я рухнуть в этот проём. Ну и что, что порнография? Если она нужна для передачи замысла, для создания верного образа - она необходима. А всё это моральное блеяние уже не актуально.
- Но, видишь ли, существуют определённые каноны, которые, хочешь ты того или не хочешь, приходится признавать.
- Спорное утверждение. Но, допустим, это так.
- Так вот, эти каноны заставляют занимать определённые жизненные позиции. Позиция порнографического писателя, к которой ты явно стремишься и к которой, как я сейчас понимаю, стремился всю жизнь, это позиция писателя-маргинала.
- Замечательно! Писатель-маргинал - это голубая мечта моего детства.
- Может быть. Но вот в чём дело... Этой позиции надо соответствовать социально. Вот если бы ты был нищим и обозлённым неудачником, который сидит где-нибудь за Уральским хребтом, никем не признанный и без всяких шансов пробиться - вот тогда бы твоя порнография смотрелась более-менее естественно.
- Потому что на неё было бы всем насрать, да?
- А сейчас ты - заслуженный и уважаемый литератор. Член союза писателей, лауреат всевозможных премий. Ты преподаёшь, у тебя круг общения соответствующий. Твои порнографические потуги будут выглядеть весьма странно.
- Ах, ну да, ну да! Как я людям в глаза посмотрю!? Как мои ребята это воспримут!?... Да они ещё похлеще пишут!
- Они так пишут, потому что бестолочи и не знают, что их никто печатать не станет. А ты в твоём возрасте уже должен задумываться о своём положении в обществе.
- Ну вот, сказанула! Так что же, по-твоему, самое главное для писателя - это карьера, а не свобода мыслей и эмоций? То есть до тридцати ещё можно радикализм проявлять, до сорока уже постыдливей пиши, до пятидесяти ещё туже гайки закручивай, ну а после пятидесяти - так вообще порожняк какой-нибудь гони. Лишь бы высоконравственный был.
- Ты это всё вульгарно рисуешь, но в общем-то примерно так и должно быть. Да, дорогой мой, самое главное для писателя - это его карьера.
- Ни хера подобного! И знаешь почему? Потому что положение в обществе - это миф. Миф, который ни к чему не обязывает. В союзе писателей я с момента вступления не был и до сих пор не понимаю, зачем он мне нужен. Премии, о которых ты говоришь, все до одной - независимые! Их ни государство, ни твои почтенные и сказочные пердуны-разложенцы мне не давали. Мне давали их критически настроенные, думающие люди. А преподавательская деятельность - это вообще несерьёзно, потому что я веду её на общественных началах. Это и деятельностью-то назвать нельзя. Я это литературное объединение исключительно из любви к профессии взял. И никто под этим не подразумевает тяжкую моральную ответственность, и никакого сверхъестественного социального положения из этого не вытекает.
- Вот приедут к тебе сегодня ученики - так им и скажи об этом.
- Они об этом лучше меня знают. И никакие они не ученики, что за идиотское слово ты нашла! Никто их так не называет, кроме тебя. Они - мои коллеги и у меня с ними совершенно равноправные отношения.
- Но кроме твоего социального положения, в которое ты отказываешься верить, твоя порнография и по другому удар наносит.
- По чему это?
- Она заставляет задуматься, а всё ли в порядке у тебя с головой? Из каких глубин исходит это твоё влечение? Может, ты не только писать об этом любишь?
- Вот он, психоанализ!.. Всё им заканчивается... Да, я люблю трахаться!
- Видно, не только со мной...
- Э, оставь! А глубины, про которые ты говоришь - они у всех одинаковые. Просто одни их признают, а другие стыдливо умалчивают.
- Но согласись, что ты живёшь не в обществе свободных и естественных людей, которые всё понимают. Люди глупы и косноязычны, они чёрт знает что о тебе начнут говорить.
- Просто ты боишься, что тебе на работе что-то не то скажут. Понятно.
- Я тоже от людей завишу и никуда от этого не деться.
- Вот гляжу я на тебя, Лен, и какие-то катастрофические изменения в тебе наблюдаю. Где та убеждённая хиппи, которая, не стесняясь, давала любому, кто ей нравился? Которая не думала ни об общественном мнении, ни о своём положении?
- Я была хиппи, когда ещё не работала и жила на родительские деньги. Да, тогда всё было проще. А вот сейчас, когда приходиться самой себя кормить...
- Ох ты, ох ты! А я как бы тут не при чём, значит. Не пришей к кобыле хвост, да?
- ... то задумываешься о том, что чего стоит и как надо себя вести.
- Задумывайся, задумывайся. Может, к чему путному придёшь.
Несколько мошек вяло атаковали лежащего на поляне Вепря. Так же вяло, небрежным поднятием лапы, тот от них отмахивался.
- Да и потом, - снова заговорил Александр Львович, - хоть ты и называешь это порнографией, мы с тобой прекрасно понимаем, что это не так. Никакая это не порнография.
- Не знаю, не знаю, - отозвалась Елена.
- Просто ты злая сегодня и говоришь мне назло.
Жена усмехнулась.
- Ну, если тебе приятно так думать...
Вепрь, дремавший всё это время, вяло тявкнул. Открыл глаза, приподнял голову и очень осмысленным, умным взглядом посмотрел на хозяев.
- Есть, что ли, захотел? - предположила Елена.
Она встала из кресла и, спустившись по ступенькам, сошла на дворовую поляну. Вепрь встретил её благосклонным шевелением ушей. Елена Васильевна заглянула в миску - еды в ней было предостаточно.
- Есть еда, - повернулась она. - Вроде ничего не ел даже. Не заболел ли, а? - потрепала она пса по голове.
Вепрь, расценив ласку хозяйки как приглашение к игре, вскочил и приветливо залаял, готовый в любую секунду кинуться за брошенной в кусты палкой.
- Здоровый, - сделала вывод Елена.
Напрасно взбаламученный пёс снова улёгся в траву и прикрыл глаза. Елена Васильевна осматривалась по сторонам.
- Саша! - позвала она мужа. - Посмотри, трава какая высокая!
- И что?
- Почему ты её не пострижёшь?
- Некогда.
- Я тебе уже давно говорю об этом. Займись, а. Прямо сейчас, всё равно делать нечего.
- А косилка работает?
- Работает, с чего ей не работать.
Александр Львович раздумывал.
- Ладно, сейчас. Дочитаю вот.
Все инструменты, в том числе и газонокосилка, лежали в сарае. Сарай этот был возведён Низовцевым собственноручно, чем он весьма гордился. Он не был большим любителем физического труда, но порой заниматься им приходилось. Собачья конура, поручни на веранде, почти весь забор являлись наглядными примерами его трудовых талантов.
Косить траву было делом приятным, особенно по такой погоде. Трава вымахала по колено, а у заборов доходила и до пояса. Тропинка от ворот к дому оставалась единственным свободным маршрутом, но и он зарастал под натиском поросли. Поленившись с полчасика, Александр Львович взялся за косьбу.

После обеда к нему приехала молодёжь - члены литературного объединения, которое он возглавлял вот уже два года. Обычно заседания проходили в Доме Культуры одного московского завода, который любезно предоставлял известному писателю комнату для творческих нужд, но на этот раз Александр Львович решил пригласить некоторых ребят к себе домой. Они прибыли в количестве трёх человек.
- Ну что же, - обвёл Низовцев молодых людей многозначительным взглядом. - Давайте начнём.
На столе красовалась тарелка с фруктами и бутылка лёгкого вина. Две девушки и парень, не притрагиваясь, смотрели на бокалы. Александр поднял свой и жестами предложил ребятам не стесняться. Они отпили по глотку.
- Начать предлагаю с Татьяны, так как у неё стихи.
Таня, красивая темноволосая девушка, застенчиво опустила глаза.
- Стихи, - продолжал Александр Львович, - как вы знаете, не совсем мой профиль, и я тебе, Тань, говорил это, когда брал их. Я могу высказать своё сугубо личное мнение. Указать точно и неопровержимо как надо писать, а как не надо, я не смогу. Стихи в своё время я тоже писал, штуки четыре даже печатались, но потом как-то охладел.
- А почему? - спросила, подняв большие красивые глаза, Таня.
- Даже не знаю, - ответил Низовцев. - Отошло само собой и больше не тянет. Чтобы писать стихи надо быть очень честным. Я бы даже сказал, болезненно честным. С собственной души, да и плоти тоже, стружку снимать. Видимо у меня это не получалось. Я относился к поэзии играючи, как к эксперименту, а она этого не прощает. Ей надо отдаваться полностью, сгорать в её домнах, испепеляться. А я не желал сгорать раньше времени. А может просто боялся... Теперь о твоих стихах. Они мне понравились.
Таня непроизвольно улыбнулась.
- Самое главное, что я в них увидел - это профессионализм. Придраться практически не к чему, всё сделано очень сильно. Рифмы, ритмика, образы весьма впечатляющие - уносит и захватывает. Уносит и захватывает, без дураков! Ну а содержание... Тут вряд ли что-то путное я скажу, потому что содержание очень личное. Ты согласна?
- Да, конечно.
- А рассуждать о личном, и тем более критиковать нельзя. Тут или понравилось, или нет. Мне - понравилось.
Таня приняла комплимент с ещё одной благодарной улыбкой.
- Только, вы знаете, - сказала она, - я не совсем согласна с вашими словами о том, что поэт должен сгорать дотла в своих стихах.
- Так, так, - Александр Львович сделал глоток из своего бокала и жестом предложил то же сделать и гостям. - И какое твоё мнение?
- Мне кажется, надо разделять поэтическую и частную жизнь. Из каких бы сокровенных глубин ни исходили стихи, но это всё равно некая игра.
- Игра, - кивнул Низовцев, - игра.
- Это стилизация эмоций... Алхимия чувств… То есть, что я хочу сказать… Здесь всегда присутствует что-то искусственное. Хотя бы в плане формы и подачи.
- Да, да.
- Поэтому беззаветно класть себя на алтарь поэзии неправильно. Поэта воспринимают как самоубийцу. Вот он вступил на эту тропу, и с каждым шагом он себя убивает. У него обязательно должен быть трагический конец. Поэт, не умерший в молодости, не поэт. А я не хочу умирать! Я хочу прожить долгую и счастливую жизнь. Полную любви...
- Татьяна! - воскликнул Александр Львович. - Ты говоришь это так, будто я сейчас начну с тобой спорить, начну тебя переубеждать, стыдить даже. "Как ты можешь такое говорить! Да ты изменница поэзии!" И всё такое прочее. Но я не буду этого говорить, потому что полностью с тобой согласен. Даже больше скажу: ты затронула сейчас тему, которая всегда меня волновала. Постараюсь выразить её так: соответствие, а может и несоответствие, жизни художника его творчеству. Мы на днях разговаривали на схожую тему с моим издателем, Борисом Чивиным - знаете его, наверное. Но там всё несколько с другой точки рассматривалось. Он совсем уж радикальные взгляды высказывал, вплоть до отрицания искусства как такового.
- Очень странно от него такое слышать, - подал голос парень.
- С ним такое часто бывает, и вряд ли он сам верил в свои слова. Просто он провокатор по натуре и подбивает меня на разные нелепые суждения. Проблему, если посмотреть на неё с того угла, который задала нам Таня, можно истолковать примерно так. Вот мы видим писателя. Писатель, скажем, даёт интервью. Ведёт себя крайне экзальтированно - мимика, телодвижения, слова, всё выдаёт в нём его нечеловеческие страдания и жертвы, через которые он прошёл при написании своей книги. Вне всяких сомнений, этот человек положил себя на алтарь искусства. Причём целиком и бесповоротно - с этого алтаря его уже не сдвинешь. Но потом мы берём его книгу и начинаем читать. И видим: книга-то так себе! Нельзя сказать, что бездарная, но и выдающейся её не назовёшь. Средняя книга. Но писатель уже на алтаре, его самопожертвование уже не остановить! Он ходит по улицам с горящими глазами, бормочет себе что-то под нос. Болезнь, иначе и не скажешь, болезнь несоответствия между умениями и созданной им о себе иллюзией! И всё бы ничего, мы могли бы проводить его улыбающимися взглядами, но писатель этот от своей болезни чахнет и умирает. Или, ещё того хуже, сам накладывает на себя руки. Сгорел, одним словом. А всё ради чего? Ради какого-то фантома, призрака. Иллюзии. Да, о нём напишут как о беззаветном мученике искусства, найдутся такие, кто назовёт его гением, причём совершенно незаслуженно, но стоила ли его жизнь, такая короткая, бессобытийная и, в общем-то, пустая всей этой экзальтированной бравады? Он уже на том свете, его не вернёшь. А что интересного он видел? Да ничего - он весь вышел в иллюзорные переживания. С таким пониманием, с таким видением творческой личности я, конечно, не могу согласиться. И ты абсолютно права, Таня, что не хочешь разделять эту участь. В жизни, какой бы сложной она ни была, всё-таки немало прелестей, и ещё неизвестно, можно ли на одну чашу с ними поставить прелести творчества. Мне почему-то кажется, что победа всегда будет за жизнью.
Вино потихоньку выпивалось.
- Теперь, Игорь, твои рассказы, - взял Александр Львович со стола несколько листов.
Пауза после этих слов получилась довольно длинной и была заполнена многочисленными улыбками и даже смешками девушек. Низовцев тоже улыбнулся.
- Ну что сказать, - начал он и снова задумался. - Похвально, похвально твоё стремление описывать жизнь во всех её проявлениях, в том числе и в таких. Я сам, как вы знаете, активно вставляю в свои произведения сцены секса и делаю это не только потому, что мне это нравится и хочется. Я преследую и более далёкую перспективу. Думаю, вы согласитесь со мной, что отношение к сексу у нас в стране какое-то... не такое, согласны?
Никто не возражал.
- Если выразить это отношение одним словом - то слово это будет "стыд". Причём под стыдом я понимаю, если хотите, мистическую составляющую этого понятия. Это то, что сдерживает нас от естественных и жизнерадостных проявлений, причём не только психологически. Вот мне скоро пятьдесят, молодой ещё, в общем-то, человек, хотя уже и не юноша, и в течение всей жизни я ощущаю в голове некую занозу, некую область пустоты, которая никак не позволяет мне выйти на тот уровень отношений с женщинами  - я говорю сейчас об отношениях с женщинами, хотя у Игоря много и однополой любви, - который я мог бы назвать твёрдо удовлетворительным.
- Неужели у вас, - подала голос вторая девушка, высокая и худощавая, звали её Маргаритой, - не было отношений даже на "четвёрку"?
- Представь себе, нет. И думаю, я не одинок. Постоянно, даже в самых идеальных на первый взгляд моментах присутствует нечто, что в конечном счёте выворачивает всё наизнанку. У меня было немало женщин, но со всеми в конце концов приходилось расставаться. Причины были разные, но источник всех причин, как мне представляется сейчас, один - секс. Это не значит, что я не удовлетворял своих партнёрш, хотя наверняка были и неудовлетворённые, просто несовпадения в том, как мы понимали и пропускали через себя секс, рождали какие-то зазоры. Они углублялись, становились острее и в конце концов нам приходилось расставаться. С Еленой мы уже седьмой год. Она - самая идеальная из всех женщин, каких я только видел. Именно поэтому я с ней. Но! Но тем не менее эти зазоры, которые произрастают из секса, а если шире - из сексуального воспитания или его отсутствия, они не исчезли. Я сейчас не буду о них говорить, всё это очень лично, но они, поверьте, весьма меня угнетают. Вот потому я и пишу как можно больше о сексе, чтобы мои читатели, а может и я сам, отучились бы постепенно воспринимать его как нечто из ряда вон выходящее.
- Секса должно быть много, - сказал Игорь.
- Правильно! - подтвердил Низовцев. - Секса должно быть много, он должен быть везде и повсюду - вот тогда тот запретный тотем, который накладывают на нас с рождения, быть может, и спадёт.
- Но ведь это аморальщина, - снова вмешалась Рита. - Не подумайте, что я с вами не согласна, просто я пытаюсь предугадать возражения ваших оппонентов.
- Мои оппоненты заведомо не правы. Действительно, поначалу это воспринимается как аморальщина. Даже я в своё время считал так. Но задумайся, откуда берётся это понятие - "аморальность?" Оно - прямое производное от того самого Великого Стыда, который гнездится в нашем сознании. Именно он рождает такое отношение.
- Но всё-таки должны быть какие-то возрастные ограничения, - подала голос поэтесса Таня. - Нельзя же ребёнку показывать порнофильм.
- Не должно быть никаких ограничений! Именно ребёнку и надо показывать порнофильмы! Но только без насилия. А ещё лучше для ребёнка будет, если его папа и мама, не стесняясь, станут заниматься при нём любовью. Вот тогда он убедится, что секс - это хорошо, что в нём только позитив, и что только через него мужчина и женщина обретают гармонию. А когда родители запираются от малыша на ключ, стесняются при нём даже обнимать друг друга - ничего положительного он из этого не вынесет. Вот тогда-то и зародится в его голове тот самый стыд, который зародился в своё время у меня, и от которого я до сих пор не могу избавиться.
Ребята молчали. То ли нечего было возразить, то ли стыд мешал.
- А теперь собственно о рассказах, - продолжил Александр Львович. - В том контексте, о котором я сейчас говорил, рассказы твои, Игорь, очень хорошие. Они честные, раскрепощённые, в них нет ни капли стыдливости. Но что касается сюжетов и особенно языка -  здесь есть что покритиковать. Очень много ляпов, Игорь, очень много! Надо тебе поработать над стилистическими оборотами. Сюжеты. Сюжеты мне показались несколько сентиментальными и слащавыми. Может быть, это моё субъективное мнение, сам я тяготею к более жёсткой прозе, но слишком уж как-то всё у тебя эмоционально. И разговоры, и поступки. Больше всего мне понравился рассказ, - он стал искать в пачке нужный, - вот этот. Рассказ об однополой любви, "Кузены". Без дураков понравился. Немного подчистить - и можно будет пробить его в печать.
Игорь, улыбчивый, спортивный блондин, который с каждым критическим замечанием в свой адрес сжимался и грустнел, с последними словами расправил плечи и посветлел.
- Об этом я, кстати, скажу ещё. О том, будут ли ваши вещи печататься, а если будут, то где и как. А сейчас перейдём к нашей бесподобной Рите, - оставшиеся в его руках листы, по всей видимости, составляли её произведение. - Повесть "Жёлтый камень и серые тени". Образно выражаясь, это победитель нашего хит-парада. Повесть выдающаяся, не побоюсь этого слова. На меня она произвела отпадное впечатление.
- Спасибо, - скромно молвила Рита.
- Сколько я ни старался, не обнаружил в ней ни одного слабого момента. Подчёркиваю, ни одного! Повесть просто идеальна: язык - изумительный язык, диалоги - отменные диалоги. А сюжет! Вроде бы простенький поначалу, а во что развивается! А форма! Кроме всего прочего, это очень женское произведение. Но оно будет интересно всем: и женщинам, и мужчинам, и тупым, и умным. Эта повесть, Маргарита, клятвенно тебе обязуюсь, будет опубликована! Пошуршу в журналах, но журналы, как вы знаете, я не очень люблю. Да и меня там не очень любят, поэтому вероятнее её появление в книге. Отдельным изданием вряд ли, всё-таки повесть небольшая, а вот в альманахе - запросто. В издательстве "Нимб" сейчас готовят к выпуску серию молодых современных авторов и я у них приглашённый редактор. Возможно, для одной из книг буду отбирать материал только я. Но произойдёт это или нет, я с Игорем вас обязательно пробью. Возможно, даже под одной обложкой появитесь.
Последняя фраза имела претензию на двусмысленную шутку, поэтому все улыбнулись.
- Теперь насчёт тебя, Татьяна, - повернулся он к Тане. - Стихи с одной стороны пробивать сложнее, а с другой легче. По крайней мере, не так сложно выпустить отдельную книгу. В том же "Нимбе" и современных поэтов собираются издавать, так что, я думаю, получится у тебя книжка. Небольшая, но получится. В любом случае, я своих никогда не бросал.



                ГЛАВА   ТРЕТЬЯ


Старые, поблекшие и кое-где заштопанные шторы были плотно задёрнуты. Лишь по полосе света над гардиной можно было определить, что начался день и что день этот солнечный. В однокомнатной квартире с трескучими полами и облезлыми обоями, которые так и норовили отклеиться, спали трое. Разнообразием мебелировки квартира не блистала: старый платяной шкаф, ещё более старое трюмо с помутневшим от времени зеркалом, два стула, чёрно-белый телевизор и металлическая кровать, пружины которой безбожно скрипели не только при каждом движении, но и при каждом вздохе. На ней лежала Ольга. Сон почти покидал её. Она открывала глаза, щурясь, переводила их с потолка на стену и снова закрывала.
Марина с Колей спали на полу. Матрас был тонким, как бумага, полноценного одеяла для них не нашлось - они укрылись рваным пододеяльником. В квартире было жарко, Коля отчаянно потел. Марина спала, прижавшись к нему и обвив рукой талию. Оба сопели. Два ручейка слюны стекали по их подбородкам.
Ольга всё больше ворочалась. Лежать надоедало. Наконец она поднялась, слезла с кровати и направилась в туалет.
От скрипа пружин проснулась и дочь. Вставать, однако, она не торопилась.
- Сколько время? - спросила у вернувшейся в зал матери.
- Десять, - отозвалась Ольга. - Поднимайтесь.
- Коля спит ещё.
- Буди его.
- Да пусть поспит.
- Я убираться сегодня хотела.
- Сегодня не суббота.
- В субботу дела будут. Сегодня надо.
Ольга распахнула шторы. Квартиру залил солнечный свет.
- А я слышала, - бормотнула Марина, - как он к тебе ночью залезал.
- Чё ты выдумываешь?! - отозвалась мать.
- Слышала, слышала. Шум такой стоял - невозможно было не услышать.
- Это я ворочалась во сне.
- Ничего подобного. Вы потом на кухню пошли трахаться, чтобы меня не будить.
- Тебе это приснилось.
- Знаешь что, мамочка, - заявила Марина. - Ты его не трогай. Он - мой муж!
- Заткнись!.. - врезала ей затрещину Ольга. - Как с матерью разговариваешь?!
- А-а-а... - заскулила Марина. - Сука!
- Поговори у меня! - выдала Ольга очередную затрещину. - Я тебя придушу на хер!
- Не буду, не буду, - закрылась руками Марина.
Ольга ушла в кухню.
- Я тебя, идиотку, и так рожать не хотела, - доносился оттуда её голос, - так что я долго думать не стану. Чуть набычишься - и всё.
- Хоть бы ты быстрей на работу вышла... - прошептала Марина.
Коля постепенно размыкал ото сна веки. Пробуждение было долгим и мучительным. Обычно, ночуя на улице, он пробуждался в одно мгновение, да и сам сон был неглубок. Здесь же, в тепле, тело расслабилось. Такого крепкого сна он не знал давно. Разноцветные пятна плясали перед взором, чудное ощущение раздвоенности не покидало сознание и ему никак не удавалось вырваться из приятного и бестревожного забытья.
- С добрым утром! - приветствовала его Старая Сука. - Как спалось?
- Отлично, - ответил он.
- Вот и славно.
- О, Коля проснулся! - обрадовалась Марина. - Как спалось?
- Хорошо. Давно так не спал.
- Доброе утро! - кричала с кухни Ольга. - Завтрак почти готов, скоро позову.
Коля поднялся на ноги. Голова была тяжёлой, тело слабым и вялым. Ноги едва держали. Хотелось есть.
- Ты всю ночь пердел, - сообщила Марина, едва он вышел из туалета. - Я отворачиваться заколебалась.
- Ты тоже, - только и нашёл, что ответить он.
- Не ври!
- Точно говорю.
- Я во сне не пержу.
- Я лучше знаю.
- А, ну тебя! - отвернулась Марина.
Из-за двери доносилось мяуканье и царапанье.
- Впустите кошку! - крикнула Ольга.
Марина бросилась к двери.
- Машка, Машка! - взяла она на руки облезлую рыжую кошку. - Кушать хочет. Мам, она кушать хочет!
Марина отнесла её на кухню, где Ольга налила ей в блюдце молоко. Голодная кошка жадно припала к нему.
Коля одевался. Одежду ещё вчера ему выделили новую. Новую относительно - это были подержанные брюки и рубашка, неизвестно как и от кого оставшиеся в этом доме. Вещи вполне подходили по размеру и что самое главное – оказались крепкими и чистыми. Коля испытывал настоящее блаженство, одевая их. Старое его тряпьё Ольга замочила.
- Не знаю, отстирается ли, - сказала она. - Да и зашивать много придётся. Вряд ли ты это снова наденешь, ну да ладно.
- Ты, Коль, солидным становишься, - глядела на него Старая Сука. - Никогда тебя таким не видела.
Коля действительно выглядел странно. Промытые волосы, чистое лицо, свежая одежда - он ловил своё отражение в зеркале и безмолвно удивлялся.
- Тебе не нравится? - спросил он старуху.
- Что ты, что ты! - замахала та руками. - Я очень рада. Всегда приятно видеть своего любимого красивым и опрятным. Просто мне грустно немного.
- Почему?
- В твоей жизни появились другие женщины. Меня это печалит.
- Не расстраивайся, - проснулась в нём секундная жалость к старухе. -  Я от тебя не ухожу.
Старая Сука захихикала.
- Ещё бы ты от меня ушёл! - сверкала она редкими зубами. - Разве я тебя отпущу?!
Жалость тотчас же улетучилась. Коля захотел сказать ей что-то резкое, но побоялся её мести.
- Я думаю, мы сможем жить все вместе, - дипломатично высказался он. - Вы не помешаете друг другу.
- Не знаю, не знаю, - качала головой старуха. - Ты не хочешь меня больше.
- Почему ты так решила?
- Раньше ты был со мной нежный, даже звал, если меня не оказывалось поблизости. Я ласкала тебя, нам было хорошо вдвоём. А сейчас ты даже в мыслях стараешься отогнать меня от себя.
- Неправда!
- Правда, правда. От меня ничего не скроешь.
- Ну и хрен с тобой! - не выдержал Коля. - Достала ты меня уже!
Старая Сука поморщилась.
- Не груби, Николай! Только я могу придти тебе на помощь, когда все тебя бросят. Только я буду рядом с тобой. Не отталкивай меня и не зли. Это плохо кончится.
Из кухни выскочила Марина.
- Коля! - позвала она. - Ты любишь кошек?
- Нет.
- Почему?
- Не знаю. Не люблю, и всё.
- Зря. А я обожаю. Классная у нас кошка, да! – показала она на животное, что свернулось калачиком у неё на руках. - Вы ещё не знакомы? Знакомься, Машка, это - Коля. А это - Маша. Она девочка, так что не обижай её.
- Обязательно обижу, - сказал Коля.
- Фу, - надулась Марина, - какой ты гадкий.
Коля взял лежавшую на телевизоре газету с программой и пробежался по ней глазами. Телевизор он не смотрел давно, с самого детского дома. Название передач ничего ему не говорило.
- Иди-ка, Машка, погуляй, - отпустила Марина кошку.
С хитрым выражением лица она подошла к Коле.
- А я знаю, чем вы ночью с мамашкой занимались.
Коля нехотя перевёл на неё глаза.
- Чем?
- Трахались!
- Тебе приснилось.
- Ладно, ты-то уж не ври. Я же всё видела и слышала.
Коля пожал плечами.
- Ну и что из этого?
- Она тебе нравится?
- Нет.
Марина ободрилась.
- А я?
- И ты нет.
- Ну вот, - погрустнела она тут же. - А кто из нас лучше?
- Обе вы одинаковые. Обе суки.
Марина обняла его за талию.
- Коль, я ведь не против, если тебе с ней хочется. Я всё-таки ещё маленькая, у меня всё маленькое, а тебе наверно нравится, чтобы побольше, как у неё.
- Не нравится, не волнуйся.
- Не нравится?! Здорово! А у меня?
- Нет, не нравится.
- Вот ты какой... Я знаю, ты назло это говоришь. Так не может быть, чтобы вообще ничего не нравилось.
- Может.
- Коль, скажи, что я важнее для тебя, чем она. Что я твоя жена, а не эта овца.
Какое-то время Коля молчал.
- Ты моя жена, - сказал он наконец.
- Ура! - запрыгала Марина. - Я тебя люблю!
Ольга позвала всех на кухню. Завтрак был готов.
Он состоял из одной большой яичницы, приготовленной из пяти яиц и хлеба. Яичницу слопали быстро. Девушки старались, чтобы Коле досталось побольше - ему и досталось больше. Потом пили чай. У Ольги даже нашлось варенье - какое-то древнее и испорченное, но никто от него не отказался. Ольга ела его с ложечки, а Марина с Колей намазывали на кусок.
- Скоро тебе на работу? - заглядывала матери в глаза Марина.
- Неделя ещё.
- У-у, так мало!
- Да, ещё бы отдохнуть.
- Мама у нас торгашка, - объяснила Марина. - На рынке стоит.
Ольга обиделась на её слова.
- Думаешь, из тебя что-то путное получится?
- Получится, - говорила обмазанная вареньем Марина. - Я балериной стану.
- Кому ты на хер нужна?!
- Я объявление видела. Набирают девочек в кружок балерин.
- Туда совсем маленьких девочек берут, а не таких кобыл, как ты.
- Не, меня возьмут.
Коля ел молча.
- Вот Коле бы ещё на работу устроиться, - сказала Ольга, наливая ему чай.
- Да, деньги бы зарабатывал, - согласилась Марина. - Мне бы подарки покупал.
- Какие тебе подарки, дура! - продолжала злиться на неё мать. - Жить не на что, а ты подарки.
- Не, Коля обязательно мне подарок купит, - сказала Марина. - Он меня любит.
Коля допил чай, поставил чашку в раковину и, секунду подумав, решил её помыть.
- Оставь, оставь, - махнула рукой Ольга. - Я сама.
Он оставил.
В зале, оставшись один, Коля пристально и с неким подозрением оглядел комнату. Квартира не казалась гостеприимной. Лёгкая, но весьма жгучая грусть опустилась вдруг на плечи. Старая Сука тоже усугубляла ситуацию - стояла у окна и, покачивая головой, нехорошо посматривала на него, словно говоря: "Не приживёшься ты здесь..."
Девушки заканчивали завтрак.
- Я пройдусь, - сказал им Коля, надевая в прихожей ботинки.
- Ты на улицу? - спросила Ольга.
- Да.
- Ну ладно, прогуляйся. Подожди, подожди! - поглядела она на его обувь. - Не надевай эти. Я найду тебе что-нибудь.
Она забрала у него ботинки, дырявое месиво кожи вперемежку с засохшей грязью и, распахнув темнушку в коридоре, принялась искать в куче барахла приличную обувь.
- Вот смотри, - достала Ольга две пары обуви. - Сандалии хорошие, крепкие ещё. Или вот кеды одевай мои.
- Кеды одену, - выбрал Коля.
- А сандалии что?
- Не, - сморщился он.
- Летом очень хорошо. Ноги дышат, не жарко.
- Кеды.
Кеды пришлись впору.

Владивосток наслаждался летом. Температура воздуха составляла не менее двадцати пяти градусов. Люди выглядели вполне дружелюбно и совсем не косились на Колю, как это обычно бывало раньше. Его это взбодрило.
Он выбрался из района серых пятиэтажек на ближайший проспект. Проспект шумел автомобилями, движение было плотным, и этот шум почему-то заставил его улыбнуться. С каждой секундой ему нравилось здесь всё больше: и машины, и люди, которых он всегда предпочитал сторониться, не являлись сейчас угрозой для него, он был одним из них - такой же серый, неприметный.
- Не подскажите, сколько время? - решился он вдруг на отчаянный для себя шаг, подступив к какой-то женщине.
Она не отпрянула, не скривила лицо в гримасе, не прикрыла нос от неприятных запахов - просто взглянула на свои часы и ответила:
- Без двадцати двенадцать.
- Спасибо, - поблагодарил Коля и наверное даже покраснел от тех эмоций, что нахлынули на него в это мгновение. Такая естественность общения была для него дика, но оказалась вдруг необычайно приятна.
- Врёт баба, - поморщилась Старая Сука. - По моим уже без десяти.
- Её часы точнее, - сказал Коля.
- С какого хрена?
- Просто точнее, и всё.
- Ты это брось, - усмехнулась старуха. - Точнее моих часов ничего быть не может. Я ими мерю не только время.
Коля не стал с ней спорить.
- Да и вообще, - продолжала Старая Сука, - чё это ты у людей время начал спрашивать? В друзья им что ли набиваешься?
- Они совсем не злые сегодня.
- Притворяются!
- Нет, не притворяются. Видишь, они даже не смеются надо мной. Они думают, что я такой же, как все.
Лицо Старой Суки выражало полное и всеобъемлющее негодование.
- Э-эх, Коля! Да ты никак готов поступиться своими принципами?! Пойти на сговор, продать свои идеалы!
- Они не агрессивны. Почему я должен их ненавидеть?
- Должен! Должен! Разве я не говорила тебе, что люди - самые гнусные притворщики на свете. Они могут казаться добрыми, отзывчивыми, но всё это - ложь! В них нет ни капли добра. Они злы и вероломны, они пытаются казаться вежливыми лишь для того, чтобы успокоить тебя, сбить с толку. Ты расслабишься, будешь считать их своими друзьями, но в один прекрасный момент они проявят свою истинную сущность и сожрут тебя. Ты хочешь, чтобы они тебя сожрали?
Коля морщился от её слов.
- Какая ты всё-таки гадкая, - сказал он старухе. - Впервые за долгое время мне стало хорошо, а ты готова всё испортить.
- Да откуда тебе хорошо, с чего? Какая-то бабёнка, видите ли, брякнула сколько время, а ты готов сопли распустить от счастья. Да, я гадкая, но это для того, чтобы спасти тебя, Николай. Поверь моему слову, люди ещё не раз заставят тебя разочароваться.
Коля не отвечал. Продуктовый магазин, рядом с которым он находился сейчас, впускал и выпускал вереницы людей. У Коли не было денег, но его тянуло внутрь. На входной двери он прочёл объявление: "Требуются уборщицы, грузчики". Сердце яростно сжалось, едва он вчитался в эти слова. Его даже кинуло в жар - дверь открылась, он вошёл внутрь и на негнущихся ногах подошёл к прилавку.
- Дурачок... - бормотала где-то за спиной старуха. - Думает, его на работу возьмут.
- Вам грузчики нужны? - заплетающимся языком спросил он у продавщицы.
Та недоумённо посмотрела на него.
- Грузчики? Не знаю. Наверно нужны. Но это вам к директору надо.
Коля огляделся по сторонам.
- А где директор?
- Вон туда пройдите, - показала продавщица. - В подсобное помещение. Там табличку увидите на двери.
В коридор подсобного помещения Коля заходил с чувством, что его вот-вот схватят и вышвырнут, но никто его не остановил. Коридор показался ему длинным и извилистым, дверь с табличкой "Директор" обнаружилась в самом его конце. Коля приблизился к ней, усилием воли поднял руку и заставил себя постучаться.
- Войдите! - донеслось из-за неё.
Коля потянул на себя ручку, но дверь не открывалась. Он дёрнул сильнее - никакого результата.
- Внутрь открывается, придурок! - ржала Старая Сука.
Дверь открылась наконец. Директором оказалась женщина средних лет с осветлёнными волосами и в очках.
- Здрасьте, - буркнул Коля.
- Здравствуйте, - ответила женщина. - По какому вопросу?
- Я насчёт работы, - вырывались из Колиной груди хрипы.
- Грузчиком?
- Да, - закивал он.
- Ну присаживайтесь, поговорим.
Коля уселся на обитый потёртой кожей стул и, сжавшись, стал ждать вопросов.
- Где вы раньше работали? - спросила директор.
- Я не работал, - замотал головой Коля. - Я ещё маленький.
- Маленький? - улыбнулась она. - А сколько вам лет?
Лихорадочно Коля стал вспоминать свой возраст.
- Двадцать, - буркнул он наконец, хотя и не был уверен в правильности.
- После армии?
- Нет.
- Учитесь?
- Нет, что вы.
- Документы есть какие-нибудь?
- У меня есть паспорт! - гордо ответил Коля, но тут же застеснялся своей гордости.
- Давайте, посмотрим.
- Я не взял его, - смутился Коля.
- Ну, что ж вы так! Пришли на работу устраиваться, а паспорт не взяли.
- Я принесу. Сбегаю сейчас.
Женщина пристально и задумчиво поглядела на Колю.
- Знаете что, - сказала она. - Как-то боязно вас брать. Взгляд у вас странный.
Коля опустил глаза.
- Я вам вот что посоветую, - продолжала директор. - Здесь недалеко, на краю города, строят коттеджи. Там нужны рабочие. Вы попробуйте туда обратиться, наверняка вас возьмут.
Коля молчал.
- Там и платят больше. А к нам... - помолчала она. - Ну, если туда не возьмут, зайдите и к нам. Только паспорт не забудьте.
- Ну что, доволен? - говорила ему Старая Сука, когда Коля, вспотевший и подрагивающий, сел на металлическую ограду у дороги, чтобы отдышаться. - Это же люди, Коля! Люди! Разве они пойдут тебе навстречу, разве протянут руку помощи?
Сердцебиение постепенно восстанавливалось.
- Где эти коттеджи, ты знаешь? - спросил он у старухи.
- Какие коттеджи, Николай!? - возмутилась она. - Ты что, ещё раз пробовать хочешь?
- Да, надо пробовать, - ответил Коля.
- Да ты с дуба рухнул! Хочешь, чтобы тебя ещё раз унизили?
Коля ей не отвечал.

- Мне паспорт нужен! - выпалил он Ольге, едва переступив порог. - Куда ты вещи убирала?
- Сейчас, сейчас, - засуетилась та. - Паспорт специально в шкаф спрятала.
- Коля, купил мне подарок? - крикнула с кровати Марина.
- Вот, - принесла Ольга паспорт. - Что, на работу берут?
- Нет, - покачал он головой. - Без паспорта не берут.
- А куда ты хочешь?
- В одно место.
- Хорошо там платят?
- Не знаю.
Коттеджи он нашёл быстро. По дороге заглянул в паспорт и по дате рождения подсчитал свой возраст. Оказалось, что ему уже двадцать два. Паспорт выглядел очень непрезентабельно - помятый, грязный. Коле вдруг стало совестно, что его единственный документ выглядит так некрасиво.
Работа на коттеджах кипела. Их строилось штук десять одновременно. У одного из рабочих Коля спросил, с кем можно поговорить насчёт трудоустройства. Его направили к усатому мужику в костюме и галстуке, который, прищурившись, критически обозревал строительство.
- Извините, - подошёл он к мужчине. - Мне сказали, вы на работу можете принять.
- Могу, - растянулся в зубастой улыбке мужчина. - А могу и не принять. Работать хочешь?
- Да, очень.
- Какая специальность у тебя?
- У меня нет специальности, - ответил Коля, холодея.
- Ну, это только разнорабочим тогда.
- Разнорабочим, - закивал Коля.
- Где раньше работал?
Новая волна паники охватила парня.
- С рыбаками, - соврал он. - Но я там не числился.
- Понятно, - кивнул мужчина. - Документы есть какие?
- Да, паспорт.
Начальник взял из колиных подрагивающих рук документ, небрежно полистал его и отдал обратно.
- Здесь ты тоже числиться не будешь, - сообщил Коле, - поэтому если кто подойдёт, спросит - ты здесь так, в гости пришёл. Понятно?
- Вы берёте меня? - изумлёнными глазами смотрел на него Коля.
- Беру! - рассмеялся начальник. - Сегодня что у нас, понедельник? Ну, значит, завтра, к восьми часам приходи. Одежду найди какую-нибудь соответствующую, мы спецовок не выдаём. Зарплата на первое время четыре тысячи, потом посмотрим. Сейчас я тебя с бригадиром познакомлю. Юра! - крикнул он одному из копошившихся у фундамента рабочих. - Подойди сюда на минуту!
Юра, коренастый, широколицый мужик, зашагал к ним.
- Видишь его?
- Да, - кивнул Коля.
- Вот он будет твоим непосредственным начальником. Где он завтра будет, туда и иди. Он тебе работу даст.

На обратном пути Коля нашёл рубль и купил стакан семечек. В довершении счастливого дня он украл в книжном магазине весьма толстую книгу, стоила которая аж шестьдесят три рубля. Такого восторга одновременно он ещё не испытывал.
- Вот видишь, - говорил он Старой Суке, - как всё удачно сложилось! Теперь у меня свои деньги будут... Чёрт возьми, даже не верится!
- Ловушка, - отвечала старуха. - Очередная ловушка! Ты ещё не работал и не знаешь, что это такое. А я тебе скажу - это каторга!
- Я не боюсь работы.
- Скоро ты не то запоёшь, поверь мне. Да и с чего ты решил, что они тебе заплатят? Будешь на них горбатиться, а они потом вышвырнут тебя, да ещё вломят как следует!
- Зачем им так делать? К тому же я не один там буду работать.
- Им может и заплатят, а тебе нет. Как ты не понимаешь, ведь они все сговорились, чтобы уничтожить тебя! Они тебя ненавидят.



                ЧЕТВЁРТАЯ   ГЛАВА


- Коньячок?
- Ну давай.
Валера поставил стаканы на стол и разлил.
- Твоё здоровье!
- Нет, лучше за твоё, - возразил Низовцев. - У тебя событие такое!
- Да какое событие, - поморщился Валерий.
- Ну как же!
- А-а. Знаешь, честно говоря, ничего не чувствую по этому поводу. Сколько уж этих выставок было - весь трепет ушёл.
Лампочка в подсобке едва светила, поэтому бородатое лицо художника казалось совершенно жёлтым и почти безжизненным, как у мумии. Если бы не движения глаз и рта, его бы смело можно было класть в мавзолей. Такое же лицо было, должно быть, и у самого Александра Львовича.
- Хотя и первые выставки, - продолжал Валерий, - очень хорошо я это помню, тоже не особо волнительными были. А знаешь почему?
- Почему?
- Потому что через столько дерьма проходишь, чтобы эту выставку организовать, через такую нервотрёпку, что когда она наконец открывается, уже никаких эмоций не остаётся.
Они выпили.
- Я вообще, бывает, смотрю на себя со стороны, точнее сказать, пытаюсь смотреть, и думаю - какой же фигнёй я занимаюсь! Люди работают, деньги делают, а я картины малюю!
- Ты тоже на них деньги делаешь.
- Да-а. Это ведь... игры всё. Просто приучили какую-то часть людей тратить деньги на живопись, вот они и тратят. А так я сомневаюсь, что они понимают, что я там рисую.
- Эта часть правит миром. А мы правим ими. Поэтому мы были, есть и будем главными на этой планете.
Валера усмехнулся.
- Мне бы твой оптимизм.
Он плеснул в стаканы - совсем немного. Сейчас Валерий держал себя в руках. Ещё несколько лет назад он бухал по чёрному и про него говорили, что всё, мол, вышел человек. Через год-другой копыта откинет. Но Валера оказался живучим. Сумел укротить свою тягу к алкоголю, снова взялся за кисть и слыл сейчас, по крайней мере, в Петербурге, одним из ведущих художников.
- Значит, герой твой и мать валяет, и дочку! - продолжил Валерий разговор.
- Да, - кивнул Низовцев.
- Сильно! У меня в жизни случай был - жил пару месяцев с двумя бабами.
- Тоже мать с дочерью?
- Нет, они сёстрами были. Одна - совсем молодая. Несовершеннолетняя. Интересные девки. Раскрепощённые. И с каждой по отдельности можно было, и с двумя сразу.
- Завидую.
- Но налёт у меня какой-то неприятный остался от всего этого.
- Почему?
- Да потому что доброжелатели всякие нашёптывали мне: всё, Валера, посадят тебя за совращение малолетней. Мне в принципе насрать на них, но на подкорку это всё равно действовало. Хотя посудить если - кому какое дело? Девка половозрелая, хочет и может, не со мной, так с другими бы стала. Ну да я и сам себя не совсем правильно вёл с ними. Нервный был очень.
- Сейчас спокойнее?
- Да уж думаю.
Снаружи доносился шум. Время от времени кто-то проходил по коридору мимо подсобки. Выставочный зал должен был открыться с минуты на минуту.
- Немного покритиковать я тебя хочу, - сказал Валерий.
- Валяй.
- Слишком быстро он у тебя на работу устраивается.
- Не могу принять твою критику, - покачал головой Александр Львович. - В такие места именно так и устраиваются.
- Я вот, помню, сторожем устраивался, обычным сторожем - боже мой, сколько усилий понадобилось!
- Ну ты ведь в библиотечный фонд устраивался. А если бы на арматурный завод - сразу бы приняли.
- Сомневаюсь. И на арматурный завод тяжело устроиться.
- Интеллигентам - да, тяжело.
- Ну а направленность идеи?
- Что с ней?
- Твой герой пытается ассимилироваться в обществе. Ближе к людям, больше понимания - хоть и чернушный, но позитив получается. Но меня вот, например, этот позитив не очень радует. И как-то даже Старая Сука симпатичнее смотрится. Про людей когда говорит, про опасность, которая в них таится. Её слова нашли в моей душе определённый отклик.
- Просто ты старый мизантроп. Да и не так тут всё буквально. Позитив - это явно преувеличено, хотя иногда он необходим. В произведении нельзя выражать какие-то односторонние, конкретные идеи. Всё должно быть достаточно двусмысленно.
- Не уверен, что я почувствовал эту двусмысленность.
- Она есть, потому что я сам очень двусмысленный человек. И могу выражать только комплексные эмоции и идеи.
- Ну хорошо. А вот, скажем, почему как-то очень уж просто твоего Колю принимают в эту семью. Раз, и всё! Разве в жизни так бывает?
- Не мне тебя учить, что нельзя путать художественное произведение с жизнью.
- Нельзя, согласен. Но когда это так явно в глаза бросается, то волей-неволей задумываешься о правдоподобности событий.
- Ты прав, логику в повествовании надо выдерживать всегда. Нельзя нагромождать неразумные и немотивированные изменения. Даже если пишешь фантасмагорию, необходимо внушить читателю определённые правила игры.
- Какие же правила игры в твоём романе?
- Они очень просты. Читатель смотрит на мир глазами главного героя, который, мягко говоря, не совсем нормальное существо. Поэтому все странности, которые возникают в повествовании - они не ради странностей как таковых, они - преломление Колиного восприятия мира. Ну и потом надо выдерживать определённый стиль. Простота, с которой Коля входит в семью - это простота его восприятия, и это стиль. Простота, с которой он устраивается на работу  - хотя никакой простоты тут конечно нет, и именно эта сцена самая что ни на есть правдоподобная - это тоже стиль. На то это и художественное произведение, на то это и вымысел.
- Но из-за этого твоего стиля может возникнуть коррозия в сюжете.
- Я не из тех писателей, которые ради стиля готовы наплевать на сюжет. Я всегда верил и верю, что сюжет - самое главное. Никакими стилистическими и морфологическими наворотами не добиться желаемого результата, если в произведении дохлый сюжет. Стиль всегда вторичен, он сам собой должен проистекать из сюжетных коллизий. Какого-то чересчур уж необычного стиля повествования в моём романе нет, есть лишь естественная стилистико-психологическая реакция на поступки героев. А коррозия, о которой ты упомянул - очень, кстати, хорошее слово - она присутствует постоянно и во всех без исключения произведениях. Коррозия - это и есть сущность художественного вымысла. Потому что художественный вымысел сам по себе - это надругательство над жизнью. Это её осмеяние и возвышение над ней. В такой деятельности обязательно будут присутствовать ущербные моменты, потому что на них всё и строится.
В дверь подсобки постучали.
- Кто там? - зычно крикнул Валера.
- Валерий Ильич, - донёсся женский голос, - вы здесь?
Художник открыл дверь. Администратор Надя, худенькая девушка в очках, показалась в проёме.
- Валерий Ильич, уже пора открываться!
- Хорошо, идём, - кивнул он.
Низовцев поднялся со стула.
- Надя, - сказал девушке Валера. - Ты спрячь пока бутылку куда-нибудь. И стаканы тоже. Потом впрыснем ещё.
Девушка недовольно приняла из рук художника питейные аксессуары и понесла их куда-то вдаль по коридору. Валерий с Александром Львовичем выбрались в выставочный зал. Все его стены были увешаны Валериными картинами. Директор художественной галереи, женщина лет пятидесяти, встретила их восторженно-патетическим взглядом и возгласом:
- Валерий Ильич, открываемся! Слышите шаги - первые посетители!
- Ну что же, - буркнул художник. - С богом!
- К чёрту! - прикоснулась к его плечу директриса. – Ой-ой-ой, - тут же закачала головой. - Какое к чёрту! Так говорят, когда ни пуха ни пера.
Мужчины попытались улыбнуться.
- Вот видите, Валерий Ильич, - сморщилась директриса. - Волнуюсь!
- Смотри, Саш, - показал художник в центр зала, где на постаментах стояли невысокие и бесформенные скульптуры. - Решил выставить. В первый раз.
- Да что ты!
- Да. Так, для себя лепил. Никогда не думал показывать. Но уговорили. Да и сам подумал - дай-ка попробую. Посмотрю на реакцию. Не убьют же за это.
- Правильно.
Первые и весьма немногочисленные посетители робко зашуршали по пространствам выставочного зала. Одной из них оказалась жена Валерия Ильича. Низовцев знал её слабо, помнил только, что она румынка по национальности. Имя её память выдавать отказывалась.
- Здравствуй, дорогой! - приветствовала она супруга поцелуем. Говорила без акцента. - Как настроение?
- Нормально, - пожал плечами Валера.
- О, Саша! - повернулась она к Александру Львовичу. - Когда приехал?
Они тоже поцеловались.
- Рано утром, - ответил Низовцев.
- Поездом?
- Да.
- А жену что не взял?
- Работы много.
Насколько Александр Львович помнил, она была богатой бабой. Владела несколькими ресторанами в Румынии и в Петербурге. Именно благодаря женитьбе на ней Валерий Ильич получил настоящую известность.
- Что-то не очень много людей, - обводила румынка глазами зал.
- Ну и замечательно, - сказал Валера. - Значит, пришли те, кому действительно интересно.
- Или те, кто решил укрыться от дождя, - парировала жена.
- Дождь идёт?
- Да, начинается.
Некоторые из посетителей стряхивали с головы и одежды капли влаги. Александр Львович отошёл к картинам. Валерий был абстракционистом, и картины представляли собой разнообразно-изощрённые цветовые гаммы вперемежку с геометрическими фигурами. На Низовцева, который живопись не особо понимал, да и не стремился казаться понимающим, они, тем не менее, определённое впечатление производили.
- И с поздравлениями никого нет, - доносился до него голос румынки. - Обычно цветы дарят, руку жмут.
- Не надо мне цветов, - отвечал художник.
- И телевидение не подумали пригласить... Я же говорила тебе - давай позвоню. Нет, нет, не надо.
- Не надо.
С цветами, однако, кто-то появился. Мужчина и женщина, явно знакомые Валерия, бурно и торжественно, чем привлекли внимание всех собравшихся, вручили ему букет и устные поздравления. Валерий хоть и хмурился, но был явно польщён. Жена - та и вовсе расцвела.
- Нравятся картины? - спросил у Александра Львовича кто-то за спиной.
- Да, представьте себе, - обернувшись, ответил он.
Мужчина, стоявший сзади, был небольшого роста, седовлас и в очках. Смотрел на Низовцева с хитрой улыбкой.
- Мне тоже, - сказал он. - Я большой поклонник Федотова. На всех выставках его бывал. Писал о нём не раз...
- В газете работаете?
- Нет, в журнале. Я и вас знаю. Вы - Низовцев, писатель.
- Обо мне не писали? - улыбнулся Александр Львович.
- Да нет, не приходилось. Я на живописи специализируюсь. Но читать - читал.
- И что скажете?
- По мне - чересчур резковато. Слишком много обострений. Буквально в каждой сцене своя дикая кульминация. Вряд ли они так необходимы. Да и с читателем не совсем тактично обходитесь. Всё бы вам шокировать, всё бы вам уколоть.
- Готовлю людей к худшему.
- К смерти?
- Смерть - не самое худшее, что может с ними произойти.
- А-а, - ласково усмехнулся мужчина. - Понимаю. Не можете вы без этого. Мозговые спазмы, структурные извращения. Человек - не то, что он есть на самом деле. Реальность - не явь, реальность - тень. Существование недоказуемо, возможно его нет вовсе. Открывающий дверцы выпускает сгустки. Они аморфны и производны от трёхкратного усиления сокровенных вожделений. Ну а вожделеют во Вселенной только мёртвые... Верно я передал ход рассуждений среднестатистической творческой личности?
- Абсолютно.
- Вот видите. Всё поддаётся исчислению и фиксированию. На всё надевается конус.
Мужчина добродушно и удовлетворённо улыбался своим мыслям.
- Ну хорошо, - молвил он наконец, обнимая Александра Львовича за талию. - Не буду вам мешать в ваших удовольствиях.
- И вам приятно провести время.
Валерий Ильич с другого конца зала подавал знаки. Сводились они к следующему: не выпить ли ещё. Низовцев не возражал. Они удалились в коридоры подсобных помещений, где в комнате администратора Нади, которую тоже привлекли в компанию, разлили ещё по несколько граммов коньяка.
- Жена конфеты оставила, - открывал коробку Валера. - Угощайся, Надь, мы ведь с Сашкой не большие сластёны.

Вечером празднование переместилось в один из петербургских джаз-клубов. Сам Аркадий Миттель, знаменитый саксофонист, ныне житель заморских краёв, выступал там с концертом. Афиша гордо сообщала, что он приехал в Россию с единственным концертом.
- Единственный, - посмеивался Валерий, - это потому, что никуда больше не берут. Этот-то еле-еле организовал.
Миттель был его старым знакомым, и на концерте они присутствовали в качестве почётных гостей.
- Вот всё-таки хорошо мы сейчас выпиваем, - продолжал художник. - По-человечески. Пьём вроде бы с утра, но ещё не пьяные. А настроение замечательное! Ты согласен?
- Согласен.
- Раньше так не получалось почему-то.
В клубе собралась компания Валериных друзей. Друзья были самые близкие.
Перед началом концерта все тепло пообнимались, выпили. Поздравить Валерия подходили люди и с других столов. Потом на сцену вышел Миттель.
- Дорогие друзья! - поднятием руки остановил он аплодисменты. - Я очень рад, что сегодня представилась возможность выступить здесь, на этой сцене, в клубе, где собираются настоящие ценители джаза.
Аплодисменты зазвучали вновь.
- Наша сегодняшняя программа, - продолжал саксофонист, - ориентирована на классические стандарты, вещи, которые всем вам прекрасно известны. Поэтому я предлагаю вам просто расслабиться, выпить пива или чего покрепче, откинуться на спинки кресел и погрузиться в чарующие звуки музыки. Но прежде чем начнётся концерт, я хочу поприветствовать моего давнего друга, знаменитого художника Валерия Федотова!
Вновь раздались аплодисменты.
- Валера! - помахал ему саксофонист. – Выйди, пожалуйста, на сцену.
Смущённый, но растроганный Валерий Ильич поднялся к музыкантам.
- У Валеры сегодня открылась выставка, - после объятий с художником объяснил зрителям Миттель. - Я на неё, к сожалению, сходить не смог, готовился к концерту, но завтра обязательно буду. Вам тоже советую. Валера - великий художник!
Начался концерт.
Мелодии были до боли знакомые, а потому после пары композиций слушать их стали невнимательно. Зазвучали приглушённые разговоры, зазвенели стаканы.
- А курить здесь можно? - спросил один из Валериных друзей.
- Нет, - покачала головой румынка. - Администрация запрещает. Музыкантам играть тяжело.
Администрация в лице человека средних лет в костюме присутствовала здесь же, за столом.
- Здесь курилка есть, - пояснил он всем. - Возле туалетов. Вон в той стороне.
Люди, по одному, по двое уже направляли туда свои стопы.
- Валера потому и хорош, - говорил крупный пузатый мужчина, - что он прямолинеен.
Валера добродушно улыбался.
- Это только идиоты считают его сложным и вычурным художником. Для меня он максимально прост и понятен. Рисует он, условно говоря, жопу - так именно так, какая она есть, жопа и получается. Фу, другие говорят, квадратная жопа, с кого это ты такую срисовал?
Все рассмеялись.
- Но не понимают они, - продолжал толстяк, - что такой жопа и должна быть у мастера авангарда.
- Что-то я не помню, - сказал Валера, - чтобы жопы рисовал.
- Было, было! - закивал толстяк. - У меня лично картина твоя хранится, которая так и называется: "Жопа".
- Да ну брось!
- Серьёзно тебе говорю.
- У тебя моя картина под названием "Жопа"?
- Да, у меня.
- Как она выглядит?
- Как я описывал. Квадратная, сексуальная такая жопенция, очень сильный эротический эффект производит. У меня всякий раз, когда я на неё смотрю, эрекция случается. Даже стыдно. Чёрт возьми, думаю, а вдруг это мужская жопа?
Новый взрыв смеха сопровождал эти слова. Старались, однако, смеяться потише - всё-таки шёл концерт.
- Не знай, не знай, - мотал головой Валера. - Что-то не помню я такую картину.
- Есть, уверяю тебя!
- Но это действительно картина? Красками написана?
- Нет, не красками. Карандашом.
- А-а, - мотнул головой Валера. - Так бы и говорил. Карандашный набросок!
- Ну, если хочешь, так это называй. А я разницу не провожу. Для меня всё картины.
- Подожди, подожди... Вспоминаю я эту мазню. Это тебе Кудашов что ли дал?
- Он мне не давал, я сам у него взял. Как-то был у него раз, незадолго до его смерти - он пьяный вдрызг, смотрю - с твоей подписью картина. Надо взять, думаю. А то ещё подотрётся ей. Ты ведь знаешь, он любил картинами подтираться.
- Он не подтирался ими, - вступила в разговор румынка. - Он срал на них.
- Ты помнишь Володю Кудашова? - повернулся Валера к Низовцеву.
- Нет. Кто такой?
- Да помнишь! Мы с тобой выступление его видели. Ну, парень такой, хеппенинги устраивал. Голый бегал, пердел.
- А, ну-ну! Помню.
- Вот, ему я набросок этот дал. Кстати, я его "Жопой" не называл. Я просто подпись свою поставил, а это он, видимо, сам потом название придумал.
- "Жопа", - подтвердил толстяк. - Так и написано.
- Интересный он всё-таки был человек...
- Ну, как сказать, - не согласился толстяк. - Больной просто.
- Это ты сейчас так говоришь, - подал голос администратор клуба. - А в те годы он ой-ой-ой как гремел. Сейчас с цинизмом всё вспоминается. Со смущением каким-то. А тогда про него говорили, что это новое слово в искусстве. Человек, который сам искусство.
- Да кто уж говорил! - стоял на своём толстяк. - Такие же больные, как и он.
- Но в простоте ему равных не было. А по жопам вообще первейший специалист.
- Искренний по своему, не спорю, - согласился толстяк. - Но это всё ж таки искренность нездоровая.

Концерт оказался небольшим, длился всего час, а ночь только начиналась. По окончании концерта вся компания переместилась к Валерию домой. Аркадия Миттеля уговорили присоединиться.
До дома добрались на трёх такси. Дочь Валерия, шестнадцатилетняя девушка по имени Инга, встретила их не очень приветливо.
- О, господи! - отворила она дверь. - Один пьяней другого.
- Мы просто весёлые, - поправила её румынка. - Никто и не пил.
Александр Львович помнил, что Инга была от одного из предыдущих браков Валерия. Судьба её матери огласке не предавалась. Судя по тому, что Инга жила с отцом, судьбе этой завидовать не приходилось.
- Все, кто не знает - знакомьтесь! - объявил Валера. - Это Инга, моя дочурка. Единственная и любимая.
- Слышали и про других, - посмеивался кто-то за его спиной.
- Это чушь и подлый вымысел! - громогласно объявил Валерий Ильич. - Никаких других не было и нет.
- Саша, - представился Александр Львович девушке.
- Инга, - ответила она неохотно.
Он поцеловал ей руку. За ним представились и другие. Только саксофонисту Миттелю не было нужды представляться.
- Это же крестница моя! - обнимая девушку, оглядывал он всех осоловевшими глазами. - Я своими руками крестил её.
- Ты же иудей, Миттель, - возразили ему.
- Я недавно иудеем стал. А шестнадцать лет назад был православным.
Инга особой радости от встречи с крёстным не выказала. Когда все расселись по диванам и креслам, она поспешила скрыться у себя в комнате, но румынка сходила за ней и вернула.
- Посиди с нами, что ты, - говорила она. - Всё равно сейчас не заснёшь.
- Да, это уж точно, - вынужденно согласилась Инга.
- Ты девушка взрослая, тебе можно посидеть в компании. Вот, садись к дяде Саше на колени.
- Вот ещё! - возмутилась девушка.
Александр Львович поднялся с кресла.
- Садись, - предложил Инге. - Я на подлокотнике.
- Сейчас, Саш, ещё стул принесу, - ушла на кухню румынка.
Выпивки привезли немало - бутылками был заставлен весь журнальный столик.
- Что будешь, дочь? - спросил её Валера.
- Ничего не буду.
- Что-нибудь надо выпить. У нас есть что-нибудь лёгкое?
Румынка вернулась из кухни с каким-то авангардно-витиеватым стулом.
- Джин пусть пьёт, - посоветовала она. - С тоником.
В руке её красовалась бутылка тоника.
- Я тоже джин буду, - уселась она рядом с саксофонистом.
Стали разливать по рюмкам спиртное.
- Минуточку внимания! - поднял свою Валера. - Настоятельно предлагаю всем, хотя думаю, спорить со мной никто не будет, выпить за нашего американского друга.
- Точно, точно! - зашумели все.
- Сегодня в клубе он так трогательно меня поздравил, я аж чуть не расплакался.
- Да ладно, - отмахивался Миттель.
- Нет, нет, честное слово - очень хорошо сказал. Я не знаю, получится ли у меня так же хорошо, но я всё же попытаюсь.
На секунду он задумался.
- Да что пытаться! Я просто скажу. За моего друга Аркадия! За человека, которого я уважаю и люблю! Прости меня, Аркаш, если я тебе что-то не так сделал или говорил что не то...
- Всё ты то делал, Валер! - перебил его саксофонист. - То, что надо.
- ... но зла я тебе не желал никогда. Поэтому, друг, я поднимаю сейчас эту чашу за тебя, за твоё здоровье, за здоровье твоей семьи - ты в Америке даром время не терял, и жёнами обзаводился, и детей делал сверх плана.
Миттель хохотнул.
- Их у тебя теперь уйма, всем им здоровья желаю и счастья. Ну а самое главное, будь счастлив ты, Аркадий!
- Спасибо, Валер, - сказал Миттель и тоже растрогался. На глазах его заблестели слёзы.
Они поцеловались. Все выпили.
- Может, проституток вызовем? - предложил толстяк.
- Этого только не хватало! - воскликнула Инга.
- А что?! Посмотришь хоть, что такое секс.
- Я знаю, что такое секс.
- По телевизору секс не тот, поверь мне. Кстати, там и парней можно вызвать. Пора уже с девственностью прощаться.
Инга лишь морщилась.
- А, мужики, как вы думаете? Осилим мы сегодня проституток?
- Я не против, - ответил ему кто-то.
- Да нет, - возразил Валерий Ильич, - давайте уж без проституток.
- Действительно, - поддержала его жена. - Разве плохо сидим?
- Всё-таки компания у нас смешанная, - продолжал художник, - к тому же здесь несовершеннолетние. Я вам другое предложить могу.
- Что?
- Стриптиз.
- В твоём исполнении?
- В исполнении профессиональной стриптизёрши. Я на днях в газете объявление видел. Стриптиз с выездом на дом. Не так дорого вроде.
Он полез к пачке газет, лежавшей в одной из ниш стенки и, покопавшись в них, изъял нужную.
Через минуту Валерий уже набирал номер. Решили вызвать двух.

Стриптизёрши приехали быстро. С ними значилась и мадам-надсмотрщица.
- Вы тоже к нам присоединитесь? - спросил её толстяк.
- Да, я буду здесь во время представления, - сухо ответила она.
- Это чтобы мы их не завалили ненароком?
- Да, мужчина. Очень многие оказываются несдержанными. Руки тянут.
- Трогать, значит, воспрещается.
- Категорически. Внизу охрана, в любой момент я могу их вызвать.
- Гестапо какое! - посмеивался толстяк.
- Поставьте диск, - попросила одна из стриптизёрш.
Валера поставил привезённый ими диск в CD-плеер. Из массивных колонок, расставленных по углам, зазвучала музыка. Девушки принялись танцевать и раздеваться.
- Как это пошло, - морщилась Инга.
- Ну почему же, - возразил ей Александр Львович. - Наоборот, это очень красиво.
- Вы старый извращенец, поэтому так и говорите.
- Тебе не нравится обнажённое тело?
- Если за него платят - нет.
- А как его по-другому увидеть? - попытался он пошутить.
- Естественным образом.
Девушки снимали верхнюю одежду.
- Это как?
- Познакомиться с девушкой, понравиться ей, завязать отношения. А потом всё произойдёт само собой.
- Само собой ничего не происходит.
- Происходит, происходит.
- В твоём возрасте я тоже так рассуждал. Но теперь, видишь ли, не все девушки мной интересуются.
- Просто вы все старые разложенцы. Толстые, лысые, морщинистые. За собой не следите. Какая вами девушка заинтересуется?
Далее следовали бюстгальтеры.
- Возраст, Инга, это страшная вещь. Следи за собой - не следи, а всё равно уже не тот.
- Ну вы-то, кстати, - окинула его взглядом Инга, - ещё вполне можете девушек привлекать.
- Да?! - воскликнул Низовцев. - А вот тебя могу привлечь?
- Нет, меня не можете.
- Почему?
- Я никогда не начну отношений с другом отца.
- Только поэтому?
- Вам этого мало?
- То есть, если бы я не был другом твоего отца, и мы бы познакомились на улице, ты бы вполне могла стать моей девушкой?
Инга молчала. Стриптизёрши тем временем освобождались от трусиков.
- Всё это слишком теоретически, - молвила девушка. - Я не могу так просто ответить.
- Жаль.
- Хотя думаю, что вряд ли бы у нас что-нибудь вышло. Всё-таки разница в возрасте - существенный барьер.
Девушки разделись догола. Вторая половина выступления оказалась пожарче. Стриптизёрши ползали по полу, широко раздвигали ноги, вертели попкой перед лицами зрителей и даже тёрлись ей об интимные мужские места. Присутствовали и элементы лесбийской любви.
Глубокой ночью, когда праздник закончился, разъехаться по домам смогли не все. Толстяка, администратора и других удалось дотащить до такси, а вот саксофонист Миттель транспортировке не поддавался. Его, а также Александра Львовича, которому идти было некуда, хозяева оставили ночевать.



                ГЛАВА   ЧЕТВЁРТАЯ


Ольга, расправив футболку и трико, бережно положила их на спинку кровати.
- Рабочую одежду с собой возьми, - напомнила она Коле.
Тот задумчиво ходил из угла в угол. Лицо его было обеспокоенным и осунувшимся. Под глазами красовались тёмные круги.
- Лучше так одену, - глухо отозвался он.
- Знаешь, какая грязь на стройке! Домой пойдёшь - от тебя все шарахаться будут.
- Ну и пофигу!
- Самому же будет приятно в чистом возвращаться.
- Да какая разница!
- Как какая?! Вот увидишь, там все рабочую одежду с собой принесут.
- У тебя что рабочая, что обычная - одинаковые.
- Ну просто чистые пока.
- Тише вы, психи! - заворочалась на полу Марина. Голос её был сонный и капризный.
- Всё, всё, молчим, - успокоила её мать. - Спи.
- Начали тут с утра... - бурчала Марина, переворачиваясь на другой бок.
- Пойдём на кухню, - кивнула Ольга Коле. - А то она дурью орать будет.
Они переместились на кухню и закрыли за собой дверь.
- И буду! - крикнула им в спину Марина. - Гады!
Завтрак был готов. Ольга налила Коле тарелку супа, отрезала хлеб.
- Поесть тоже надо взять, - сказала она.
- Не надо, - отозвался Коля.
- А там будут кормить?
- Не знаю.
- Ну, значит, не будут. Возьми, не пожалеешь. Хлеба хоть, помидоры.
- Ладно.
Колины мысли витали сейчас в областях, далёких от питания. Он был очень взволнован, а ещё больше поражён этим волнением. Он и подумать не мог, что будет так сильно переживать в свой первый рабочий день. Впрочем, о работе он не задумывался никогда, она была для него чем-то из другого мира. Представить себя в качестве работающего человека воображение отказывалось. Столкновение с такой маловероятной реальностью и превращение её в явь вызвало бурю эмоций. За всю ночь он спал не больше часа. Сердце в груди клокотало, руки тряслись. Его мутило.
- И не стесняйся ты, - говорила Ольга. - Я гляжу, ты стесняешься, что я тебе одежду даю.
- Ничего я не стесняюсь.
- Вот и правильно. Вернёшь деньгами, когда заработаешь.
Утро было пасмурным. Первое пасмурное утро за две недели.
- День какой сегодня... - смотрела в окно Ольга.
Коля на погоду внимания не обращал.
- В такую погоду лучше работается, - продолжала она. - Не жарко.
Коля выпил чай залпом, а на бутерброд сил уже не хватило.
- Коль! - поднялась со своей постели Марина. - Подожди. Дай я тебя поцелую.
- Я тороплюсь, - одевал он ботинки.
- Ну подожди, блин! - подбежала к нему девочка.
Лицо её было опухшим и красным, в пролежнях от подушки.
- Ммм, - чмокнула она его в щёку.
Коля повернулся к двери.
- А ответный поцелуй! - запротестовала Марина.
Коля нехотя поцеловал её.
- Ну счастливо, Коль! - подошла Ольга, тоже с намерением целоваться. - Особо там не выпячивайся, но начальство слушайся. В обиду себя не давай.
Они ткнулись друг в друга губами.
- А-а-а, в губы! - завопила Марина.
Её проигнорировали. Коля открыл дверь и переступил порог.

До коттеджей он добрался быстро. Стройка была пустынна, лишь два мужика курили у ржавого вагончика бытовки. Один из них оказался бригадиром.
- Эй, новичок! - крикнул он Коле. - Вали сюда.
Коля боязливо подошёл к ним. Мужики казались мрачными.
- Здорово! - протянул ему руку мордан-бригадир.
Коля опешил. Последний раз руку ему протягивал сосед по комнате в детдоме, имя которого память не сохранила. Его переводили в другое учреждение, более строгое, на него нашла сентиментальность, и он решил по-человечески проститься с Колей. Состоялось то рукопожатие лет семь назад.
- Здравствуйте, - выставил руку Коля и почувствовал прикосновение большой и мозолистой ладони бригадира.
- Юра, - представился тот.
- Коля, - ответил он, и вдруг внезапная мысль, что ладонь его просто-таки мокрая от пота обожгла нутро. Захотелось убежать.
- Виктор, - протягивал ему руку второй рабочий, усатый и худой.
- Коля, - снова повторил он.
На потную ладонь никто не обратил внимания.
- В разнорабочие, значит? - спросил его Виктор.
- Да, - кивнул Коля, всё ещё не в силах совладать с нервами и потоотделением. К тому же в вопросе он почувствовал насмехательство. Видимо этот усач был здесь каким-то начальником, возможно бригадиром.
- Я тоже разнорабочий, - пояснил Виктор.
- Тоже? - переспросил Коля. Получилось это у него как выкрик.
- Угу. Работа ничё, жить можно.
- Да, нормальная, - согласился кивком Юра. - Особенно когда Изотов не приезжает.
- Не говори-ка, - усмехнулся Виктор.
- Изотов, - объяснил бригадир, - это тот мужик, который тебя на работу взял.
- Заколебал он тут всех уже, - добавил Виктор.
- Точно, - снова кивнул Юра. - Хотя его понять можно. У него сроки.
- Он только на нервы действует. Без него больше делаем.
- Вообще-то да.
- Он хозяин? - неожиданно для себя решился на вопрос Коля.
- Нет, - мотнул головой бригадир. - Он подрядчик. Директор строительной фирмы.
- А хозяев тут ещё и нет наверно, - то ли спрашивая, то ли утверждая, сказал Виктор.
- Есть, как нет. Всё давным-давно распределено и распродано. Ты думаешь, Изотов стал бы строить, если б ему не заплатили?
Виктор согласился:
- Да, правильно.
Потом, окинув Колю взглядом, спросил:
- Ты куришь, Колян?
- Да, - сказал Коля. - Когда деньги есть.
Мужики улыбнулись. Такой смелой шутки Коля от себя не ожидал и очень взбодрился, когда увидел, что её приняли.
- Сейчас, я гляжу, денег нет.
- Сейчас нет, - развёл Коля руками, снова настораживаясь и представляя как себя вести, если вдруг у него начнут выворачивать карманы.
"Только бы не били", - подумал он.
- Ну, угощайся, - протянул ему пачку сигарет Виктор.
Поражённый Коля дрожащими руками вытащил сигарету. Виктор стряхнул со своей, почти скуренной, пепел и протянул её Коле прикурить.
Постепенно подходили рабочие. Все здоровались с ним за руку и знакомились. Ни пендалей, ни подзатыльников никто не отвешивал.

В начале девятого взялись за работу.
- Паша, Серый - на растворе, - дал указание бригадир. - Колян, ты на второй бадье. Кто с ним хочет?
- Я буду, - вызвался Виктор.
- Остальные - на кладку. Первый этаж сегодня - кровь из носу.
- А плотники?
- И плотники.
- Ну ё-моё!
Плотники, двое мужиков, были недовольны.
- Вас класть не заставляют. Кирпичи подтаскивайте.
- Кирпичи...
- Дерева так и так нет. В лучшем случае завтра будет.
Юра на месте не сидел. Бегал по всей территории стройки. Только его видели у одного из коттеджей, а он уже маячил у другого.
- Женил сына-то, нет? - доносился разговор.
- Женил.
- Ну и как?
- Нормально.
- Смотри-ка, - вмешался кто-то, - свадьба была - и не пригласил никого.
- Я сам там как приглашённый.
- Где гуляли?
- В ресторане.
- Откуда деньги на ресторан?
- Ой, не спрашивай. Я после этой свадьбы пять лет оправляться буду.
- Дорого?
- В копеечку. Знали бы, что так дорого будет - никогда бы детей не рожали.
- Так-то оно.
- А ещё и младший есть.
- Хорошая жена, у сына?
- Хрен её знает!
- Что же ты не разобрался?
- Разберёшься с ними. Они и разрешения не спрашивают.
- Где хоть работает?
- Учится.
- А жить где собираются?
- На квартире.
- Ну вот, видишь! Облегчение вам с женой.
- Да, хоть на этом спасибо. Кстати, не знаете – может, кто сдаёт недорогую квартиру?
Цемент, песок, вода. Раствор уходил быстро. Коля старался изо всех сил - чтобы доказать, что его взяли не просто так.
Ближе к полудню приехал Изотов. С полчаса топтался, смотрел. На Колю бросил лишь мимолётный взгляд.
- Доски сегодня будут, - объявил он бригадиру.
- Сегодня?
- Да, к вечеру.
- Вот и ладно. А то плотники возмущаются: без работы сидим, руки чешутся.
- Будет работа. Всем будет.
С каждой бадьёй месить становилось тяжелее.
- Не напрягайся, - посоветовал Виктор. - Отдохни пару минут.
- Да ладно.
Клали довольно быстро. Стена увеличивалась на глазах.
- Сегодня какое у нас?
- Число?
- Да.
- Двенадцатое.
- Бугор, аванс будет, нет?
- Будет.
- Когда?
- Пятнадцатого. Вроде бы.
В двенадцать часов прервались на обед. Ольгин туесок оказался как нельзя кстати. Коля съел всё, что она положила, и этого оказалось мало.
Сидели, курили. То ли от сигарет, то ли от усталости у Коли кружилась голова.
Через час снова взялись за работу.
- Женат? - спрашивал его Виктор.
- Да как сказать...
- Как есть.
- Живу с одной. Ну, вместе, понимаешь?
- Как не понять.
- Она хорошая женщина, - поспешил добавить Коля.
- Не сомневаюсь.
День разгулялся. После обеда засверкало солнце, стало жарко. Вся Колина футболка стала мокрой от пота. Наконец он догадался снять её. Около четырёх привезли доски. Его отправили на разгрузку.
- У нас рядом, в магазине.
- Что за магазин?
- Напротив остановки.
- И там есть?
- Да. Российские радиоприёмники.
- Комиссионные, наверное.
- Вот это не узнавал.
- В огород давно хочу. Именно наш чтобы. Китайские - дрянь.
В глазах Коли плясали тёмные пятна, в голове стоял странный гул.
- С мятой, с женьшенем. Все болезни уходят! После бани вообще в кайф.
- Да, знаю, пробовал. Мать постоянно пьёт.
- Ну и как?
- Вроде довольна. А на меня - никакого эффекта.
- Ну так ты здоровый.
- Да я бы не сказал.
Без пятнадцати пять Юра махнул отбой.
- Всё, хорен. Потихоньку собираться будем.
Рабочие потянулись к бытовке. Коля шёл пошатываясь, очертания предметов расплывались.
- Что, работничек! - ухмыльнулась Старая Сука. - Еле живой? Погоди, то ли ещё будет.
- Всё нормально, - буркнул он.
- Устал? - подошёл к нему Виктор.
- Устал немного.
- Ничего, разработаешься, - хлопнул он его по плечу.
Коля переоделся в чистое. Ольга была права - одеть чистое оказалось приятно. Сейчас он радовался, что послушался её.
Старая Сука посмеивалась.
- Какой же ты, Коля, идиот...
Он ей не отвечал.
- Я не ожидала от тебя, что ты пойдёшь в услужение к людям. Думала, ты не такой. Не позволишь себя одурачить.
Коля кинул на неё злобный взгляд.
- Разве ты не знаешь, что работа - это проклятие? Её придумали хитрые евреи, чтобы поработить человечество. Привили людям лживые стандарты жизни, стыд. Если ты не работаешь, ты неполноценный. Ты как бы и не человек вовсе. Что это за философия, неужели ты с ней согласен? Ты, который всегда исповедовал свободу духа? Спать где угодно, питаться чем придётся, ни от кого не зависеть - неужели ты плюнул на эти идеалы? Продал их? Продал их за каторжный труд и три гроша, которые тебе заплатят, продал за вонючую бабу, которая в виде одолжения время от времени будет раздвигать перед тобой ноги, продал за призрачную надежду называться уважаемым человеком? Коля, все уважаемые люди - ничтожества! Ничтожества, которые унижаются перед другими ничтожествами. Это всемирное пиршество унижений, неужели ты не видишь этого? Посмотри, все они ползают на четвереньках и вымаливают друг у друга милости. Они готовы на всё, даже жизнь свою готовы отдать. Ты хочешь отдать свою жизнь, ты сможешь сделать это? Пойдём со мной, пойдём к сопкам, пойдём в тайгу - ведь мы жили так, Николай! Неужели ты забыл, что мы были счастливы? Кабала, в которую ты добровольно себя заключил - она навсегда. Ты понимаешь - навсегда! Пойдём со мной, мы снова станем свободны! Свободным можно быть только вдали от людей. Свобода - это одиночество.

- Ну чё, Коль, - подмигнул Виктор. - С новичка полагается, а?
- Что? - вскинул он голову.
- Говорю, пиво с тебя.
- Почему?
- Ну как почему. Первый рабочий день, надо отметить.
Коля выглядел растерянно.
- У меня нет денег, - развёл он руками.
- Взаймы возьмём.
- У кого?
Виктор осмотрел бригаду.
- Да вот у бугра! Юра, полтинник займи!
Юра, уже готовый уйти, был не рад просьбе.
- Ты достал меня!
- Я всегда отдаю.
- Нет у меня!
- Есть, я знаю. Я не за себя прошу, за Колю. Он пивом нас угостить хочет, а деньги забыл. Дай ему до аванса. Через три дня вернёт.
- Ему аванса может и не быть. Да и откуда я знаю - вдруг он завтра не придёт.
- Да брось ты! Думаешь, человек работу искал для того, чтобы на следующий день её бросить? У него ведь жена, ребёнок. Причём чужой. Вернёт он тебе деньги, не жилься!
Юра молча достал из кармана пятидесятирублёвую бумажку.
- О, спасибо! - потянулся к ней Виктор.
- Ему даю!
Коля взял деньги. Купюра была почти новой и хрустящей. Такую огромную сумму он держал в руках лишь однажды, когда вытащил кошелёк у какой-то пенсионерки. В ней было четыре мятых червонца и мелочь. В сумме почти пятьдесят. Но эта красивая бумажка выглядела куда как солиднее.
- Ну чё, куда пойдём? - спросил Виктор. Все выходили из бытовки наружу.
- Я не буду, - отклонил предложение бригадир.
- Почему?
- Нет желания.
- Ну как хочешь, - изобразил Виктор гримасу за спиной Юры. Гримаса означала: ну и ладно, нам больше достанется.
Рабочие расходились по домам. Виктор повёл Колю к ближайшему магазину, но вдвоём им уйти не удалось. На хвост упал Серый - парняга лет двадцати восьми, каменщик.
- По пиву? - догнал он их, широко улыбаясь.
- В складчину, - попытался отделаться от него Виктор. - Копейка есть?
- Я слышал, Колян угощает.
- Ничего не скроешь! - мотнул головой Виктор.
Пришлось брать каменщика в компанию.
- Сколько у тебя? - спросил Серый Колю, когда они усаживались за столики в открытом кафе.
- Пятьдесят.
- На два баллона хватит... Давай возьму.
Коля отдал ему деньги. Через минуту Серый вернулся с пивом и тремя пластиковыми стаканами.
- Пять рублей своих добавил! - сообщил он.
Старая Сука снова возникла в поле зрения. Неожиданно для Коли ни в чём его не порицала.
- Расслабиться можно, - погладила она его по голове. - Ты устал, перенервничал. Отдохни.
Села поблизости.
- Ну давай, Колян, - сказал Серый, разлив пиво по стаканам. - За первый рабочий день.
- За новую работу! - поддержал его Виктор.
Коля взял пластиковый стакан в руки.
- Спасибо.
Они чокнулись. Коля сделал глоток и вздохнул всей грудью. Пиво было прохладным и показалось необычайно вкусным.
Старуха была права - и сил, и нервов за день ушло немало. Нервов - от волнения. Так, как сегодня, Коля не волновался никогда и был сейчас просто счастлив, что работа оказалась в общем-то не страшной вещью. Физическая усталость - это ерунда, главным было то, что его никто не унижал. Он сидел сейчас за столиком кафе, оглядывался по сторонам и видел, что люди воспринимают его совершенно нормально. Не показывают пальцами, не смеются, не бросают камни. От этой мысли делалось приятно, и все слова старухи забывались. Вечер был тёплым и безветренным, новые друзья приветливы и внимательны, пиво расслабляло мышцы и мысли - чёрт возьми, примерно так он и представлял себе счастье, ночуя по бесчисленным помойкам! Взор Старой Суки был укоризнен и печален, но он лишь оскалился ей презрительной улыбкой.
- Я только до конца лета, - слышал он слова Серого. - В сентябре-октябре куда-нибудь потвёрже надо устраиваться.
- А тут до октября только и будет строительство.
- Думаешь?
- Что тут думать. Строим быстро, а на зиму никто затягивать не хочет.
- Ну да. Хотя ещё два коттеджа с нуля.
- Да фигли два! Вот этот сколько строим? Недели нет, а стены, считай, готовы.
- Первый зато долго строили.
- Долго, потому что материалы не завозили.
- Так могут снова перебои быть.
- Нет, не будут.
- Почему?
- Изотов сейчас с деньгами. Все, кто должен был, с ним расплатились.
- Вёрткий мужик!
- Вёрткий, - согласился Виктор. - Только это не по причине талантов.
- Не скажи. Такой участок за собой застолбил, никого не пускает!
- Просто за ним большие люди стоят. Большие и крутые.
- А я думаю - он сам такой пронырливый.
- Нет, он шестёрка. Основные деньги другому идут.
- Кому?
- Откуда я знаю!
Коля в разговор не вмешивался. Пиво ударило в голову, настроение повысилось. Губы сами собой расползались в улыбке.
- Давно женился? - спросил его Серый.
- Недавно, - ответил Коля. - Но я...
- Он гражданским браком, - объяснил за него Виктор.
- А-а... Вообще-то не глупо. Я бы тоже сейчас не расписывался.
- А я холостой, - сказал Виктор. - Мне и выбирать не надо.
- Сейчас фактически развалилась у меня семья, - серьёзно и грустно сказал вдруг Серый. - Может потому, что раньше времени узаконили отношения.
- Раньше, позже, - махнул рукой Виктор, - всё равно одним и тем же закончится.
Первая бутыль подошла к концу. Взялись за вторую.
- А ты был женат?
- Женат нет, - ответил Виктор, - так же, как Колян - сожительствовал.
- Ну и как?
- Разбежались, как ещё.
- Ну а в чём причина?
- Ты думаешь, я знаю? Не подходили друг другу, вот и всё.
- Просто не установили контакт, - заплетающимся языком выдал Коля.
- Может быть, - пожал плечами Виктор. - Да только можно ли его вообще установить? В принципе?
Вопрос адресовался Коле. Все смотрели на него, и Старая Сука тоже. Взгляд её был насмешлив, но и несколько насторожен.
- У меня ещё не было женщины, - сказал Коля, тщательно подбирая слова, - которую я бы мог полюбить и которая смогла бы полюбить меня. Но я уверен, что настоящее понимание между людьми возможно.
Виктор с Серым выслушали его серьёзно. Не возразили. Виктор разлил по стаканам остатки пива.
- Эй, щенки! - повернулся вдруг Серый к соседнему столу, где четверо пацанов лет пятнадцати, громко матерясь, тянули на всех две бутылки пива. - Вы где находитесь, в конце концов? От ваших воплей уши вянут!
Дальше всё стало происходить очень быстро. Пацаны ответили что-то, Серый вскочил на ноги. Все вдруг задвигались, зашевелились, раздались крики и звуки ударов, а пространство между столами превратилось в сплетение тел. Коля обнаружил, что он сидит за столом один. Серый и Виктор, окружённые парнями, размахивали кулаками. Он кинулся им на помощь.
Это была первая драка, в которой он врезал почти столько же, сколько получил. Ему даже удалось сбить одного из противников с ног и дать ему пару пинков. Люди, сидевшие за столами, разбегались в стороны. Столы и стулья опрокидывались на землю.
Где-то поблизости резко остановилась машина и несколько одинаково одетых людей бросились к дерущимся.
- Менты! - вывалился из кучи тел Виктор. - Ноги!
Коля думал в этот момент лишь об одном - не забыть бы пакет с одеждой. Тот валялся на земле, у металлической ограды. Он подхватил его и побежал.
- Жми, жми! - орала на ухо Старая Сука. - Они близко!
Деревья, дома, люди - всё мелькало перед глазами диким калейдоскопом. Старуха хохотала, и её развевающиеся волосы били его по щекам. Старая Сука казалась помолодевшей: глаза её сузились, лицо вытянулось и распрямилось, на нём почти не осталось морщин. Она вся дышала азартом.



                ПЯТАЯ   ГЛАВА


Екатерина Макаровна разливала по чашкам чай. К чаю шли ватрушки. Александр Львович с супругой сидели по левую от неё сторону, напротив Володи. Тот всё время морщился и пытался что-то поправить под собой.
- Неудобно? - спросила его Елена.
- Нормально, - отозвался он, не переставая морщится.
- Что такое, Володь? - тут же повернулась мать.
- Да режет что-то... - объяснил он.
Екатерина Макаровна поставила чайник на стол и нагнулась над сыном.
- Мам, помочь? - приподнялась Елена.
- Сиди, сиди, я сама, - не поворачивая головы, отозвалась она.
Лена отвернулась. Долго и многозначительно посмотрела на мужа. Тот пожал плечами.
Яблочный сад утопал в цвету. Стол поставили прямо посередине, в центре его водрузили самовар. Душистый аромат разливался в воздухе.
- Ну как дела у вас? - спросила Елена. - А то вы всё молчите, молчите...
- Да как дела, Ленок! - улыбаясь, покачала головой Екатерина Макаровна. - Разве у нас что-то меняется? Живём как прежде. Я вот по хозяйству, Володька телевизор сутками смотрит, да музыку слушает. Книги читать забросил что-то...
- Не пишешь? - спросил его Низовцев.
- Да не, какое... - поморщился тот снова, на этот раз особенно болезненно.
- Почему?
- Потому что я разочаровался в литературе, - ответил он резко. - Вся литература - это большой и неприкрытый идиотизм.
Екатерина Макаровна, разлив чай, тоже присела.
- Правильно было сказано, - продолжал Владимир, - "ярмарка тщеславия". Причём тщеславия самого отборного, самого гнусного. Бездарные придурки, нет у них сил прожить свою жизнь не выпячиваясь, лезут к Парнасу и дерьмо своё с собой несут. Я этим дерьмом отравился на всю жизнь. Спасибо, больше не надо.
Елена с матерью смотрели на него серьёзно и даже скорбно, Александр Львович - наоборот, добродушно.
- Ну ты же тоже, - сказал он, - в своё время всеми силами стремился к Парнасу.
- Да, - кивнул Владимир, - можно представить, каким я идиотом был. Это вы меня, - кивнул он матери, - с отцом вместе склоняли к ерунде этой. Пиши, талантливые стихи!
- Я и сейчас это повторю, - отозвалась Екатерина Макаровна.
- Да ладно, мам! - махнул рукой Владимир. - Я отлично знаю, что все мои стихи - говно! И все Сашкины книги - тоже говно! И все остальные книги - говно! Потому что это ненормально. Не-нор-маль-но! Ненормально свои чувства превращать в предмет для всеобщего обозрения.
- Ну, Вов, так категорично нельзя говорить, - возразила Елена.
- Можно! Мне теперь всё можно.
- Стихи твои действительно хорошие были, - продолжала Лена, - это тебе любой скажет. Рецензии на книгу - вообще замечательные. Мне очень жаль, что из-за этого несчастного случая ты так обозлился и всё забросил.
- Ты мне тут соболезнования не высказывай! - зло ответил Владимир. - Посиди на моём месте и поймёшь, что это такое.
Он сделал глоток чая.
- А рецензия была одна-единственная, - продолжил, - да и та написана твоим любовником. Саш, ты знаешь, что Комаров этот был её любовником?
- Знаю, знаю, - покивал Александр Львович.
- Можно представить, чего ей стоила эта рецензия.
- Ничего она мне не стоила! - разозлилась Елена. - По крайней мере, не то, о чём ты думаешь. Я просто попросила его обратить внимание на твою книгу. И всё.
- У меня целая кипа моих книг в сарае валяется, - говорил Владимир. - Мама вон печку ими топит.
- Не топлю я ими печку, не ври, - поспешила ответить Екатерина Макаровна.
- Можете брать их, - обратился Владимир к сестре и шурину. - Если жопу нечем подтирать.
Елена досадливо сощурилась на эти слова, а Низовцев рассмеялся.
Единственным неудобством трапезы на природе было обилие насекомых, в том числе и пчёл, которые слетались на яблони.
- Деньги ваши получаем, - заговорила Екатерина Макаровна после паузы. - Спасибо. Хватает на всё, даже лишку остаётся.
- Спасибо вам, благодетели! - произнёс Владимир.
На его слова никто уже не реагировал. Екатерина Макаровна наполнила чашки по новой - самовар был ещё полон.
- Я тебе Роберта Крея привёз, - сообщил Низовцев Владимиру. - Целых три диска.
- Спасибо, - отозвался тот. - А Лютера Элисона?
- Элисона не нашёл. Да и времени уже не было на поиски. Ты бы раньше позвонил.
- Как узнал, что вы приедете - и позвонил.
- Найду - вышлю.

Дом, в котором жила Екатерина Макаровна с сыном, был одним из самых добротных в деревне. Кирпичный, массивный, многокомнатный - здесь немногие имели такие. Построен он был ещё при коммунистах отцом Елены, профессором и заслуженным деятелем наук. Отец дом этот очень любил и последние годы доживал именно здесь, хотя до Москвы было и не близко.
Женщины остались в зале, а Александр Львович с Владимиром укрылись в дальней комнате. Низовцев вручил ему диски, один из них Володя тут же зарядил в проигрыватель. Кроме дисков Александр Львович достал бутылку вина и сигары. Владимир поморщился в своей обычной манере, но ни от того, ни от другого не отказался.
- Никогда бы не подумал, - начал он, - что ты в социальную тематику ударишься.
Низовцев выпускал клубы сигарного дыма.
- Ты считаешь, что этот роман на социальную тематику? - спросил он.
- Ну а как же, - добавил дыма Владимир. - Аутсайдер-маргинал, люмпеновская среда - налицо произведение на общественно-значимую тему.
- Это не так, - возразил Александр Львович, - но мне льстит твоя трактовка.
- Ну, конечно, ты преподносишь всё это с художественным сдвигом, через призму искусственного непонимания, которое пытаешься создать у читателя - но как ни выдавай это за стилизацию, невооружённым взглядом видно, что слова, которые ты вкладываешь в уста этой кошмарной старухи-призрака, тебе не безразличны. Возможно, что со многим ты согласен.
- Ты уж наверняка согласен со всем.
- Ошибаешься. Я разуверился в силе печатных слов. Идеи и смыслы, которые стоят за ними - дорога к гибели, к разложению. Не имеет значения, позитивны они или негативны - все они пытаются увести тебя от твоего естественного состояния, выколупнуть из своей оболочки. И если им поддашься - всё, покоя не будет. Я поддался раз и испортил всё, что только можно испортить.
- Ты слишком самоедствуешь.
- Нет, я знаю, о чём говорю. Я на собственной шкуре испытал пагубное воздействие книжных идей.
- Твоя инвалидность - несчастный случай.
- Она - следствие бравады. Игры с жизнью, погони за призрачными ощущениями - всем тем, чему меня научили бестолковые и безответственные писатели. Я вполне понимал, чем это может для меня закончиться, когда садился на тот долбаный мотоцикл. Прыгать через недостроенный мост - какая глупость!
- Рабочая среда, - сменил тему разговора Низовцев, понимая, что он может плохо кончиться, - очень сильная и эффективная прослойка для произведения. Сейчас мало кто помещает действие в рабочую среду. Меня же она чрезвычайно вдохновляет.
- Раньше не вдохновляла.
- Рабочая среда - это мрачное, напряжённое повествование. Скорбь, незримые трагедии витают над героями. Сами они вроде бы спокойны и цельны, но в любое мгновение готовы распасться на сонмы эмоций, на тысячи слоёв. Здесь и ярость, и нежность, и злоба, и жертвование собой. Разве это не чудно?! Из рабочих можно сделать кого угодно - и героев, и сволочей.
- Сволочь и герой - это одно и то же.
- Я всегда бежал от мелочности, от скуки. Меня вдохновляют сильные эмоции, захватывающие мотивы, одинокие стремления. Лишь сталкивая лбами противоположности можно создать значимую литературу.
- Ты создаёшь её! - кивал головой Владимир. - Она воистину значима!
- Да, иной раз слова, которые говорят мои герои, и поступки, которые они совершают, могут показаться претенциозными. Но это первое впечатление! Оно тут же исчезнет, отнесись ты к ним более серьёзно и с большим участием. Другое дело, что сейчас трудно ожидать от читателей такого участия.
- Они на верном пути.
- Социальная направленность - это неплохо. Правильно выписанная, она только украсит произведение. Нет, конечно, нет: мой Коля не актуально-публицистический герой и вряд ли тебе действительно показалось так. Просто ты пытаешься смотреть на вещи с нетрадиционной стороны...
- Ты грубо льстишь мне. Я уже ни на что не пытаюсь смотреть - ни с традиционных сторон, ни с нетрадиционных.
- Главное, не скатиться в откровенную глупость. Не сделать его членом профсоюза, к примеру...

Елена разговаривала с матерью в зале.
- Не останетесь? - удивлялась Екатерина Макаровна. - А я думала - ночь переночуете.
- Я не против, но Саша настаивал на том, чтобы вечером уехать.
- Да куда вы на ночь глядя?! Это и опасно к тому же.
- Вот, такой он. Не хочет, и всё.
- Я поговорю с ним.
- Он никого не слушает.
- Послушает. Что тут такого - ночь провести. Я думала, вы вообще на неделю приедете.
- Да какая уж неделя!
- А что?
- Я не против, мам, не против. Но как вот с Вовкой жить здесь неделю?
- Ну а что Вовка?
- Я вообще не понимаю, как ты с ним уживаешься. Может он с тобой и не так себя ведёт, но меня он просто унижает. Специально, осознанно - уколоть, уколоть, уколоть.
- Но ты тоже войди в его положение.
- Тоже позвоночник сломать?
- Я не про то.
- Ну а что мне ещё сделать? Ты думаешь, мне его не жалко? У меня сердце кровью обливается, когда я его вижу!
- А у меня?!
- Тебе ещё тяжелей, не спорю.
- И лечить такие переломы не умеют...
- А помнишь врача того, который говорил, что может быть когда-нибудь у Володи всё восстановится?
- Помню, но ты же видишь... Ничего не восстанавливается.
- Просто не надо сидеть сложа руки. Надо врачам его показывать, какие-то новые методы пробовать, лекарства.
- Поначалу делали что-то, ездили, а сейчас заглохло всё. Ты видишь какой он? Вы приехали - он вон уже как нервничает. А посторонний кто - он и на порог его не пустит. Ехать куда-то - об этом вообще речь не идёт.
- Просто нужен человек, который сможет на него повлиять. Женщина нужна! Ему тридцать пять, а у него девушки никогда не было.
- Ну, Лен, какая девушка захочет с инвалидом связываться?! Только такая же если.
- Ну а что, если такая же?
- Что ты, он на это никогда не пойдёт.
- Сколько времени? - вышел к ним Александр Львович.
- Четыре.
- Собираться будем?
- Мама нас уговаривает остаться.
- Конечно, - подключилась Екатерина Макаровна. - Семь часов до Москвы ехать, когда это вы приедете! Да мало ли что на дороге случиться может. Завтра с утра выспавшиеся, отдохнувшие, без спешки, без суеты и поедете.
Низовцев зачерпнул в ведре ковш воды.
- Думаешь? - спросил он не то тёщу, не то жену.
- А что думать! - настаивала Екатерина Макаровна. - Оставайтесь, и всё.
- Действительно, - смотрела на него Лена, - может, переночуем?
Александр Львович сделал долгий и смачный глоток. Поставил ковш на стол.
- Давай останемся.
Мимо окон гнали стадо. Два пастуха-подростка, щёлкая кнутами, вели по деревне дюжину коров.
- У вас тут и коров держат... - заметил Низовцев.
- А как же, - отозвалась тёща.
- А ты что не держишь?
- Очень хочу, Саш, очень. Возможно, осенью куплю. Давно корову хотела. Своё молоко - больно хорошо. Только вот не знаю, справлюсь ли с ней.
- Да что сложного?
- Ну как же... Доить хотя бы. Я не умею.
- Доить за день научишься.
- Ну, если ты говоришь...
Ехать на ночь глядя в Москву Александру Львовичу не хотелось. Он был рад, что его уговорили остаться.
- Екатерина Макаровна, - спросил он тёщу, - а где тут искупаться можно?

- Раздевайся, недоделанный! - говорила Елена, снимая платье.
Низовцев раздеваться не торопился. Смотрел на жену.
Озеро оказалось практически непригодным для купания. Лишь обойдя его вокруг, они нашли небольшой пятачок, с которого кое-как можно было заходить в воду. По всей поверхности озера торчали голые и гнилые стволы деревьев. Должно быть, несколько лет назад на этом месте стоял обычный лес. По какой-то природной коллизии, а может и под воздействием человека, низину эту залило, и она превратилась в водоём.
- Что засмотрелся? - повернулась жена, уже без платья, в одном купальнике.
- Ты сегодня на удивление возбуждающая, - отозвался Александр Львович. - Разденься догола.
Елена сняла лифчик и трусы. Смущённо заулыбалась. Годы делали с её телом свою работу, но для женщины за сорок она смотрелась неплохо.
- Ну как, - задорно мотнула она головой. - Нравлюсь?
- Нравишься. Сделай мне минет.
- Ну ты подойди тогда.
- Вставать не хочется.
Лена зашагала к нему. Александр Львович лежал на крохотной полянке между дубами. Она присела на корточки, расстегнула ремень его брюк и взяла член в рот. Низовцев запустил ладонь в её волосы.
- Вовка совсем сдал, - сказал он.
- Да, - оторвалась Елена. - Как бы это плохо не кончилось. Он на всё способен.
- В Москву его, может, перевести?
- Что, в Москве инвалидам лучше живётся? Его не в Москву, его лечить надо.
- Лечить... - задумчиво произнёс Александр Львович. - Лечить можно, если лечится. А у него уже вряд ли.
Елена ничего не ответила. Низовцев не мешал ей больше. Несколько минут спустя он кончил. Жена проглотила.
- Фу, грязная какая! - морщилась Лена, заходя в воду. - Зря залезли. Подхватим ещё что-нибудь.
- Раз пришли, надо искупаться, - спускался следом Александр Львович.
- На речке бы.
- Там не чище.
- Всё же вода проточная.
- В бане отмоемся.
Низовцев сплавал на другой берег. Вылезти на него не было возможности - он представлял собой полосу грязи.
- Лен, пригнись!
- Зачем?
- Я нырну с тебя.
- Ну конечно!
- Пригнись, будь другом!
- Здесь нельзя нырять. В корягу врежешься.
Выбравшись на берег, они легли на полотенца. На телах остались разводы от грязной воды.
- Откуда у тебя волосы на спине взялись? - гладила его жена. И с каждым годом всё гуще и всё длиннее.
- Понятия не имею.
- Я ведь помню - у тебя их не было.
- Мутация.
- Очень вероятно.
В этот час в лесу было на удивление тихо - такую тишину редко когда услышишь. Солнце клонилось к закату. Повеяло вечерней хмарью и грустью.

Баню Александр Львович истопил сам.
- Молодцы, что вспомнили! - хвалила их Екатерина Макаровна. - Я тоже после вас помоюсь. Да и Володю бы помыть надо. А, Володь?
Владимир лишь пожал плечами.
- Мне всё равно.
- Надо, надо. Я баню сейчас редко топлю, тяжело стало, да руки всё не доходят.
Владимира взяли мыться с собой. Как ни странно, баня подействовала на него положительно.
- Давно так не мылся, - говорил он. - Мать так, помоет чуть, и всё.
- Ну конечно, - отозвалась Екатерина Макаровна, - какая я мыльщица.
Распаренные, они сидели за столом. Негромко работал телевизор. Шёл выпуск новостей.
- Хватило тебе воды? - спросил Александр Львович тёщу.
- Хватило, хватило, - закивала та.
От политических новостей программа перешла к новостям культуры. Говорили что-то про Мариинский театр. Потом начались новости спорта.
- Что-то про тебя ничего не сказали, - усмехнулся Володя.
Мать с сестрой отреагировали на его шутку порицающими взглядами, но Александр Львович не обиделся.
- А меня никогда в новостях и не показывали, - ответил он.
- Нет, - вмешалась Елена, - как-то раз показывали. С презентации "Немезиды". Там ещё издательство твоё скандал пыталось изобразить. Якобы кто-то с гневными нападками обрушился, что роман человеконенавистнический, и всё такое. А они вроде как пытались всех успокоить: роман действительно с закосами в мизантропию, но не настолько, чтобы этим так громко возмущаться. Короткое интервью с тобой дали. Ты тоже изумление высказывал. Нельзя так реагировать на художественное произведение и что-то ещё в том же духе.
- А-а, помню. Да, один раз было. Но Борис потом отказался от таких акций. Слишком дорого.
- Что, действительно кто-то возмущался? - спросила Екатерина Макаровна.
- Да кто возмущался! - воскликнул Володя.
- Всё верно, - подтвердил Низовцев. - Никто не возмущался. Хотя в такой рекламе есть свой смысл. Книга пошла хорошо.
Володя поперхнулся пирогом. Долго откашливался. Даже слёзы выступили.
- Вот так, - улыбнулся Александр Львович, хлопая его по спине. - Начинаешь на меня злословить - сразу возмездие приходит.
- Да уж, - тяжело вздыхал Владимир. - Против вас, чертей, не попрёшь.



                ГЛАВА   ПЯТАЯ


Вся прибрежная линия, носившая гордое название пляжа, была усыпана людьми. Они лежали, стояли, двигались - это был один из тех немногочисленных летних дней, когда весь город, изнывая от жары, стремится вырваться к океану. Настоящая жара случалась не каждый день, этот же как по заказу выпал на воскресенье.
- Может туда? - показала рукой с зажатой в ней сандалией Марина.
Сандалии она несла в руках и шла по песку босиком, отчего морщилась и капризно вскрикивала - песок был усыпан камнями и прочим мусором.
- Дальше, - сказал Коля не останавливаясь.
- А что дальше?! - возразила Марина. - Там столько же людей!
- Нет, меньше.
- На самом деле, - поддержала Колю Ольга, - там вроде меньше.
- Ни фига там не меньше, - пробубнила Марина, но послушно зашагала за взрослыми.
Даже здесь можно было услышать шум недалёкого порта. Виднелись корабли, стоявшие на рейде. От яркого света все портовые постройки были подёрнуты ослепительной дымкой, отчего казались призрачными и сказочными. Блики солнца искрились в волнах, слышался смех и радостные крики - пребывать в такой атмосфере Коле было непривычно. Он, однако, крепился. В него никто не кидал камней и не пытался прогнать, пугая срывающимися с привода собаками. Это вселяло некоторую уверенность.
- Давайте сюда, - кивнул он.
- Давайте, - согласилась Ольга. - Лучше вряд ли уже найдём.
Они свернули к воде и стали спускаться по пляжному откосу. Марина плелась сзади и канючила:
- Ну и где тут меньше?.. То же самое.
На пятачке свободной территории они расстелили полотенца и уселись. Девушки стали раздеваться. Коля не торопился.
- Чего ты? - вскинула на него глаза Ольга.
- Я позже.
- Снимай одежду, не стесняйся. Никто на твои плавки не будет смотреть.
Марина захихикала, а Коля, поморщившись, принялся неохотно раздеваться. Красно-синие плавки, купленные накануне, сильно смущали его. Ему казалось диким предстать перед людьми в таких ярких, а самое главное так плотно облегавших тело трусах. Гениталии образовали большой и заметный со всех сторон бугорок. Марина насмешливо уставилась на него.
- Массивно, массивно... - щёлкая языком, качала она головой.
Коля не сдержался.
- Заткнись, сука! - влепил он ей затрещину. Зубы были плотно сжаты, мышцы на лице напряглись и задрожали - ярость, вскипевшая в груди, толкала на большее.
- Тихо, тихо! - встала между ними Ольга. - На вас все смотрят!
На Колю это подействовало отрезвляюще. Он уселся на песок. Обиженная Марина гладила раскрасневшееся ухо.
- Что ты смеёшься над ним?! - отчитывала её мать. - Ну и что, что он ни разу плавки не надевал.
Марина молчала.
- С самого утра ведёшь себя по-свински, - продолжала Ольга. - Я пока разнимаю вас, но смотри, скоро не буду. Он тебе покажет кузькину мать.
- А ты не обижайся, - нагнулась она к Коле. - Что тут такого, плавки? Видишь, все в плавках. У всех выпячивается.
Все мужчины на пляже носили плавки и у всех выпячивалось. Это конечно радовало, но придти в себя после вспышки злости Коля не мог ещё долго. Лишь открыв пиво и сделав пару глотков, он немного успокоился.
Марина, желая загладить инцидент, обняла его и поцеловала в щёку.
- Ну извини меня, извини. Ты ведь обидчивый у нас, я и забыла. Больше не буду.
Коля смотрел на море. Марина была ему сейчас неприятна.
- Мир? - протянула она мизинец.
Хотелось послать её подальше, но, глубоко вздохнув, он протянул мизинец в ответ - её извинения всё-таки тронули его. Они тряхнули руками и восстановили дружбу.
- Поцелуй меня, - попросила она. - В губы, - уточнила тут же.
Он чмокнул её в губы, но довольствоваться секундным поцелуем Марина не захотела. Засосав Колю своими пухлыми губами, она исполнила долгий поцелуй с языком. Коля не сопротивлялся.
- Пойдёмте купаться, - махнула им Ольга, наблюдавшая за поцелуем с усмешкой.
- Пойдёмте! - поднялась Марина. - Коль, пойдём!
- Я не хочу, - ответил Коля. - Не люблю купаться. Позагораю лучше.
Девушки одарили его полными изумления взглядами. Коля был непреклонен. Желания упрашивать его у них не было. Они пожали плечами и побежали к воде. Коля достал из пакета книгу и погрузился в чтение.
- Жалкая комедия, - донёсся откуда-то сбоку голос Старой Суки. - Всё равно ты не войдёшь в воду.
- Я уже близок к этому.
Старуха беззвучно хохотнула.
- Ты - ничтожество. Лишь я поддерживаю в тебе способность к жизни. Без меня ты не сделал бы и шага.
- Это не так.
- Это так.
Она злобно оглядывала копошившиеся вокруг тела. Старухе они были противны.
- Ты посмотри на них, ты посмотри... - шептала она, брызгая слюной. - Бесстыжая демонстрация собственного уродства. Они считают себя красивыми и достойными внимания, но я вижу их истинную сущность. Гниение. Гниение их настоящая реальность. Ты хочешь стать одним из них? Пошло вертеть задницей, брызгаться, как идиот, водичкой - такое поведение стало твоим идеалом?
- Им весело. Мне тоже хочется веселиться.
Старая Сука презрительно поморщилась.
- Как можно веселиться, будучи человеком?! Это веселье - напускное, они скрывают за ним своё отчаяние.
- Я не вижу отчаяния.
- Просто ты глуп. Я прожила больше твоего и разбираюсь в людях. Каждый шаг, который ты сделаешь к ним, отольётся тебе бесконечными мгновениями муки. Ты не понимаешь, на какую боль обрекаешь себя.
- Ты тоже зовёшь меня не туда. Я хлебнул достаточно той жизни, которую ты воспеваешь и не видел в ней ничего, кроме той же боли и отчаяния. Я не боюсь встретить другую боль.
- Та боль, которую ты испытал, покажется тебе райской благостью по сравнению с той, что тебе предстоит испытать.
Коля отвернулся от неё. Марина и Ольга с дикими воплями плескались в воде. Марина отобрала у двух пацанов мяч и, хохоча, увёртывалась теперь от их объятий. Расстроенными парни не выглядели и с удовольствием включились в забаву - отнимая мяч можно было ухватиться не только за него. Марина отбросила мячик матери. Ольга её затею поддержала и возвращать мяч не собиралась.
Коля поднялся и неторопливым, неуверенным шагом направился к воде.
- Всё равно ты не войдёшь! - крикнула ему в спину старуха.
Коля не отозвался.
- А хочешь, - снова закричала она, словно испугавшись чего-то, - я вселю в тебя уверенность и ты перестанешь бояться воды?! Но за это ты будешь делать всё, о чём я попрошу.
- Я сам смогу, - процедил сквозь зубы Коля.
У воды он остановился. Волны были небольшими, лишь узкую полоску песка окатывали они своими наплывами. Океан не выглядел жестоким.
- О-о, Коля идёт! - увидела его Марина. - Коля, плыви сюда!
Мяч снова был у неё и, окружённая мальчишками, она не спешила отдавать его матери.
- Что, не вытерпел? - приставив ладонь ко лбу, смотрела на него Ольга.
Она стояла по пояс в воде и улыбалась.
Коля напрягся и сделал первый шаг. Вода обволокла ноги и показалась очень холодной. Он остановился на мгновение, но тут же заставил себя шагнуть ещё, понимая, что остановившись, может уже не найти в себе силы для следующих шагов. Вода уже омывала колени, дыхание оборвалось, он дрожал - не то от холода, не то от страха - но упрямо двигался вперёд.
Поравнявшись с Ольгой, остановился.
- Сплаваем? - кивнула она.
- Я не умею плавать.
- Не умеешь?! Ну ты даёшь!
- Вода гораздо холоднее, чем я ожидал.
- Что ты! Такой тёплой я не помню.
Коля боязливо осматривался по сторонам, словно ожидая нападения. Всё было спокойно и даже Старая Сука потерялась среди загоравших на берегу людей. Он закрыл глаза, глубоко вздохнул и медленно присел, погрузившись в воду с головой. Едва она сомкнулась над ним, он устремился вверх. Эмоциям не было предела: учащённо дыша, с глупой улыбкой на губах он смотрел на своё тело и нервно хохотал.
- Что такое? - спросила Ольга.
- Я окунулся! - сообщил он ей восторженно.
- Не может быть!
- Правду говорю! Ты же видела.
- Это просто подвиг!
Коля повторил свой трюк снова. Ничего страшного не происходило.
- Ты знаешь, - сообщал он Ольге, - мне кажется, что со временем я смогу научиться плавать!
Ольга посматривала на него недоумённо, но не могла скрыть улыбку.
- Мяч! Мяч! - кричала Марина, кидая им мячик.
Ольга поймала его, а потом перекинула Коле.
- Коля, лови!

- Я даже представить не мог, - радостно сообщал девушкам Коля, когда накупавшись, они лежали на полотенцах, - что смогу когда-нибудь купаться, как все.
- Ты смог! - смеялась Ольга.
- Да, ты молодец! - говорила Марина.
- Это так удивительно, так волнующе! И совсем не страшно. Я думал, это очень страшно, но страх куда-то ушёл, едва я окунулся в воду. Представляете, мне было не страшно!
Девушки понимающе кивали.
- Коль, купи мне чего-нибудь сладкого, - попросила Марина.
- Он уже покупал, - попыталась осадить её мать.
- Ну и что. Я ещё хочу.
- Хватит с тебя.
- Коль, купи!
Коля полез в карман брюк и достал две бумажки по десять рублей. Подумав мгновение, присоединил к ним и третью.
- Держи! - протянул Марине.
- Спасибо, - взяв деньги, вскочила девочка.
- Тридцать рублей, ты с ума сошёл! - осуждающе смотрела на него Ольга.
- Пусть, - махнул он рукой. - Я теперь не босяк. Я зарплату получаю.
- Если так будешь кидаться, твоей зарплаты хватит ненадолго. Она и так у тебя небольшая.
- Побольше, чем у тебя, - с затаённой гордостью ответил он Ольге.
Возразить ей было нечего. Зарплату он получил позавчера и большую её часть они потратили вместе. Несмотря на уговоры Ольги, всех денег Коля ей не отдал, а выдавал лишь нужную сумму на конкретную вещь. Столько денег он никогда не имел, а потому испытал восторг вперемежку со страхом, когда ни слова не говоря бухгалтер строительной организации отсчитала ему чистые и хрустящие купюры. Мир вокруг менялся - не понимать этого было невозможно.
- Коль, пойдём со мной! - звала его Марина.
Он не отказался.
Ухватив за руку, Марина повела его к торговой палатке, располагавшейся в паре сотен метров от их лежбища.
- Я там такие жвачки классные видела! - сообщала она Коле по дороге. - Разноцветные и с вкладышами. Там даже голые тётеньки сфотографированы. Ты хочешь с голой тётенькой?
Коля хотел сейчас всё на свете - так здорово он не чувствовал себя никогда!
Они купили жвачки, мороженое и лимонад. Вкладышей с голыми тётеньками не попалось.
- Зараза! - раздосадовано морщилась Марина. - Не повезло. Поменять, может?
- Да ладно.

Домой они уехали поздно, одними из последних. Солнце опускалось за горизонт, пляж оголялся, девушки были не прочь отправиться домой, но вошедший в раж Коля просил остаться ещё чуть-чуть. Он окунался бесчисленное количество раз, научился первым примитивным навыкам удержания на воде и даже проплыл пару метров. Всё это привело его в неописуемый восторг.
- Ох, сегодня помучаемся мы ночью! - качала головой Ольга, глядя на свои руки.
Автобус вёз их в город, Марина разместилась на Колиных коленях, Ольга сидела рядом.
- Почему? - спросил он.
- Смотри, обгорели как! И это только руки. На спине, наверное, места живого нет.
- Да, я уже сейчас чувствую, - подтвердила Марина.
- А я ничего не чувствую, - возразил Коля.
- Подожди, почувствуешь.
- Здорово день провели! - оглядывала Марина мать и Колю, словно ожидая, что они не согласятся с ней.
- Да, хорошо, - кивнул Коля.
Ольга ничего не ответила, но по выражению её лица было видно, что она согласна.
- Мы вдвоём никогда так не отдыхали, - продолжала Марина. - Мать у меня скучная, занудная, никуда не выбирается. Только дома сидеть умеет.
- А ты? - взглянула на неё Ольга.
- Ну и я с тобой такой же стала. Ладно вот Коля нас прогуляться вывез. А то бы совсем засохли.
Коля знал, что его заслуги тут нет никакой - с самого начала он был против этой поездки и согласился на неё лишь после долгой обработки со стороны девушек.
- Следующая остановка наша, - буркнула Марина, глядя в окно.

Спать легли на пол, втроём. Коля расположился посередине, что его не очень радовало. Лежал он на животе, потому что на спине было невозможно - она горела.
- Будильник поставил? - спросила Ольга.
- Поставил.
Марина, уткнувшись в его плечо, тихо посапывала. В квартире было жарко. Они лежали голыми.
- Он что-то фигово работать стал, - бормотала Ольга. - Батарейка, видимо, садится.
- Ты рано встаёшь, - сказал он. - Разбуди, если что.
В подъезде раздавались крики. У соседей по лестничной площадке разыгрывался скандал. Поначалу кричали тихо и редко, но вскоре крики усилились и превратились в непрекращающийся вопль. Задремавшая Марина проснулась и выругалась.
- Может, сходишь? - спросила Колю Ольга.
- Сходи, Коль, - захныкала Марина. - Надавай им по шеям.
Коля, недовольный и злой, поднялся. Надел трико, тапки и вышел на лестничную площадку. Кнопка звонка у соседей не работала - пришлось стучаться. Дверь была старая, с фанерной обивкой, на которой значились многочисленные трещины и вмятины. Никто не подходил. Коля продолжал колотить. Наконец раздались чьи-то быстрые суетливые шаги и пьяный женский голос спросил:
- Кто там?
- Соседи, - отозвался Коля. - Почему шумите?
- Что? - донеслось из-за двери.
- Шум, говорю, прекратите! Спать людям мешаете.
- Это кто? - верещала женщина.
Вместо ответа Коля снова забарабанил в дверь.
- Да кто там? - женщина была совершенно пьяна.
- Открой-ка дверь! - крикнул Коля. - Объясню как следует.
- Кто там? - донёсся из-за двери мужской голос, не менее пьяный.
- Не знаю, - отозвалась женщина. - Ломится кто-то.
- Это сосед! - крикнул Коля. - Шум прекратите.
- Иди в жопу, сосед! - крикнул мужик. - Пока морду набок не свернули.
- Ого! - хохотнула Старая Сука. - Я просто в шоке. Неужели ты это так оставишь, Николай?
Коля метнулся назад в квартиру. Ольга с Мариной стояли в коридоре и глупо смотрели на него.
- Где топор? - крикнул Коля.
- Топор?! - изумилась Ольга. - Может, не надо.
- Дай мне топор!!! - заорал он на неё. – Переубиваю их всех!
- Под ванной, - отступила Ольга.
Коля открыл дверь ванной комнаты, нашёл топор, но едва прикоснулся к нему, как обух тут же отделился от топорища. Приделывать его обратно времени не было.
- Молоток есть?
- Оставь, Коля, - жалостливо смотрела на него Ольга. - Чёрт с ними. Давай лучше вниз спустимся, там телефон в тридцать седьмой, милицию вызовем.
Он отодвинул её в сторону и прошагал на кухню. В ящике под подоконником нашлась только скалка. Пришлось взять её.
- Сразу же по носу бей, - советовала старуха, - по носу.
Он снова принялся молотить кулаком в соседскую дверь. Никто не подходил. Он ударил по ней ногой - она хрустнула и отклонилась от косяка. После второго удара распахнулась.
В коридоре было пусто. Из приоткрытой туалетной двери пробивалась полоска света. Коля рывком открыл дверь. На полу сидела пьяная баба и блевала в унитаз.
В первой по коридору комнате, на диване, выдвинутом почему-то в самый центр, скрючившись, спало мелкое худосочное существо неопределённого пола. Крики доносились из другой, дальней комнаты.
Взгромоздившись на шевелящейся куче, отдалённо напоминавшей человека, усатый мужик в разорванной на спине рубашке, отвешивал тяжёлые удары лежачему. Тот пытался закрываться руками и орал что-то нечленораздельное. Сидевший на нём мужик тоже что-то кричал.
- Вот он! - завопила Старая Сука. - Этот усатый тебя послал!
Коля коротко замахнулся и врезал усачу по голове скалкой.
- Так! - удовлетворённо вскрикнула Старая Сука. - Мочи его, мочи!
Коля ударил ещё. Мужик медленно завалился на бок. Из уха его текла кровь.
- Добивай! Добивай! - вопила старуха.
Коля остановился. Ему показалось вдруг, что человек мёртв. Почему-то стало страшно.
- Добивай, нюня! - заметила в нём перемену Старая Сука. - Думаешь, он тебя пожалел бы?!
Мужчина был живой. Он шевелил губами и веками. Лежавший под ним человек с лицом, представлявшим собой кровавое месиво, не переставая, продолжал кричать.
Коля, чувствуя в себе какой-то болезненный раздрай, постоял над ними некоторое время и повернулся на выход.
- Э-э, трус! - презрительно смотрела на него, старуха. - Ничего ты в жизни не добьёшься.
- Чего там? - встретили его девушки.
- Драка, - коротко отозвался он.
- Ты им надавал? - спросила Марина.
- Да, - кивнул Коля.
Скалка была испачкана в крови - Коля заметил это сейчас.
- Я к соседям вниз бегала, - сообщила Ольга. - Они, оказывается, милицию уже вызвали. Сейчас приедут. Надо закрыться.
Она закрыла дверь и прильнула к дверному глазку. Коля додумался смыть со скалки кровь.
- Ты дверь им сломал? - спрашивала Ольга.
- Да.
- Как бы не взяли тебя.
- Да мне-то что, - бодрился Коля. - Скажу, довели.
- Ничего говорить не надо. Не ты, и всё. И понятия не имеем, кто это сделал. А хозяева не вспомнят ничего.
Милиция вскоре приехала. После получаса разбирательств и криков всех обитателей злополучной квартиры увезли.
- Ты храбрый, - гладила Марина Колю по лицу.
- Нет, - мотал он головой.
- Ты сильный, - обнимала его Ольга.
- Нет, - отвечал он.
- Встал, пошёл, разобрался. Не все так смогут.
- Во мне кипела такая злость - я хотел их убить.
- Так со всеми бывает.
- Я боюсь этой злости.
- Не бойся.
- Меня толкают на что-то страшное. Каждый час, каждое мгновение - я с трудом понимаю, где реальность, где истина. Сила ведёт, я пытаюсь освободиться, но ничего не получается.
Старая Сука была серьёзна. Смотрела пристально.
- Я словно на ниточках. Управляемый, послушный. За неподчинение меня наказывают. Коридоров множество, но мне предоставляют лишь один, и я не в силах отказаться от сделанного за меня выбора.
- Я люблю тебя, - целовала его Ольга.
- А я больше люблю, - целовала Марина.
- Я больше! - спорила Ольга.
- Нет, я!
Они толкали друг друга. Потом плотнее прижимались к Коле.
- Я тоже люблю тебя, - говорила ему старуха. - Гораздо сильнее, чем эти дуры.
- Ты многого не понимаешь, - продолжала она, - я кажусь тебе ужасной и деспотичной, но это не так. Я очень нежная, просто ты не хочешь верить в это.
- Да и не во мне дело, - трясла она головой. - Надо мной стоит гораздо более могущественная сила. Мы все в её власти. Разве можно победить силу воображения, толкающую создателя на воплощение своих потаённых замыслов?


               
                ШЕСТАЯ   ГЛАВА


- Вот так: сила воображения, представляешь?! Толкающая создателя! Я всегда хотел написать произведение, в котором незримо бы присутствовал сам.
- Писатель и так незримо присутствует в каждом своём произведении, - ответила жена.
- Это не то, - возразил Александр Львович. - Манера письма, образ мыслей - всё это, конечно, отражает индивидуальность автора, но это опосредованные моменты. А я хочу находиться в ткани произведения именно как образ, как неотъемлемая часть фабулы.
- Ну так и впиши себя. Вот выходит твой герой на улицу и видит: какой-то бомж собирает окурки. Знакомится с ним. Как тебя зовут, спрашивает. Бомж отвечает: Александр Низовцев. Садятся на скамейку, выпивают. Разговаривают о жизни, об искусстве. Можешь даже между ними сцену секса ввести.
- Всё это не то, - махнул рукой Низовцев. - Такой ерундой многие занимались. Это смотрится вычурно и неестественно. Глупое любование собой. Я хочу находиться в романе не в материальном обличии, а незримым духом. Повелителем людей и судеб.
- Другими словами, ты хочешь находиться там в виде бога.
Александр Львович помолчал, раздумывая.
- Так оно и есть, - ответил, отбрасывая застенчивость. - Потому что по сути это и есть единственный способ моего присутствия там. Для моих героев я и есть бог. Они не знают другого. Вводить религиозного бога абсурдно. Они не могут почитать ни христианского, ни мусульманского, ни иудейского богов, потому что не он создал их. Их создал я! Они могут почитать только меня, молиться только мне! Другое дело, что они об этом не догадываются.
- Твоё новаторство заключается в том, что они об этом догадаются?
- Нет, так прямолинейно поступать нельзя. Они не догадаются, но увидят некие знаки, скрытые послания. Та же старуха, к примеру. Она их видит. Хотя старуха действительно может догадываться и даже знать. Она мистический персонаж. Её связь со мной не только на уровне текста. А вот Коля - он лишь почувствует дуновения.
- Твоего божественного дыхания...
- Да, радость моя.
- А вдруг он всё же догадается и поймёт?
- Без моего ведома сделать это он не сможет.
- А вдруг?
- Меня радует сюрреалистический сдвиг, который ты предлагаешь. Не столько сам сдвиг, сколько факт твоего упоминания о нём. "А вдруг" - это хорошо. Ты пишешь роман, там происходят некие события, причем часть из них как бы "а вдруг", как бы без твоего ведома. Вроде бы ты и не хотел, и не придумывал... Мне нравится, это вдохновляет. Чувствовать себя способным на неподвластные самому себе действия, прекрасно понимая, что это не так, - сильный творческий момент.
- Но, видишь ли, богов часто свергают.
- Что-то не помню таких случаев.
- Ну как же! Греческие, римские, египетские боги - кто о них помнит теперь? Кто им поклоняется? Даже боги современных религий очень неуютно себя чувствуют в своих обителях.
- Так-то оно так, но говоря о боге в моём случае, мы имеем дело всё же не с религией. Это творческий момент, акт сознания.
- Разве в творческих моментах не бывает крушений?
- Мне импонируют твои рассуждения. Ты чувствуешь пространство, которое я возделываю. Но творческие моменты и реальность - всё же разные вещи. Можно придумать моё низвержение и его восшествие на мифический престол. Но это будет происходить лишь в чьём-то сознании. Моём, твоём.
- Ещё чьём-то?
- Возможно. Но в реальности этого произойти не может.
- Не может, - молвила Елена Васильевна после паузы, - если твоё сознание действительно отражает реальность.
- А что же оно может отражать?
- Отражения других сознаний.
Дорога в аэропорт пролегала через поля с вкраплениями лесных посадок. Елена вела машину. Оба супруга курили, выпуская дым в раскрытые окна.
- Непонятно, - высказалась Елена, когда они собирались в дорогу, - зачем в такую погоду на юг ехать. И здесь можно загореть как следует.
Александр Львович возразил:
- Со дня на день дожди начнутся. Я слушал прогноз погоды - широкий фронт циклона движется из Атлантики. Так что скоро тут будет невесело. Да и какой загар в Московской области?
Они долго выбирали куда поехать этим летом. Позапрошлогодняя поездка в Испанию и прошлогодняя на Кипр большого впечатления на них не произвели. Получились они какими-то скомканными, невыразительными и настоящего удовольствия ни Елене Васильевне, ни Александру Львовичу не доставили. Ко всему прочему на Кипре их обокрали. Так что, обдумывая маршрут нынешнего вояжа, решили ограничиться пределами России. Старые добрые Сочи - именно этот город был, не мудрствуя лукаво, выбран в качестве места отдыха. Тем более что у Низовцева обитал там старый знакомый, сдававший целый дом за очень умеренную плату. Елена конечно пофыркала - "как так, на работе спросят где была, а я отвечу -  в Сочах каких-то" - но согласилась с доводами мужа.
- Вот не приедет сейчас Эдик, - предположил Александр Львович, - и где мы машину оставим?
- Приедет, - ответила жена. - Я звонила ему. Он сказал: я на пути в аэропорт. Буду там раньше вас.
Эдик - двадцатилетний сын Елены от предыдущего брака. Учился он в Московском университете, жил в собственной квартире, с матерью встречался не часто. Раз в месяц они перезванивались, как-то на день рождения Елены он приезжал к ним в гости, но особой тяги друг к другу мать с сыном не испытывали. Именно ему на время отпуска Александр Львович с женой решили отдать машину.

Аэропорт «Домодедово» обозначился в поле зрения. Через пять минут Елена въехала на парковочную территорию, остановилась и приветливо помахала рукой сыну, который действительно ожидал их, причём не один, а с другом.
- Виталик, - представил Эдик своего спутника. - Мой однокурсник. Он тоже творчеством занимается. Пишет стихи и сценарии.
- Похвально, - улыбнулся Александр Львович.
- Ты не мог бы, - продолжал Эдик, - почитать у него что-нибудь. Может, с публикацией поможешь.
Низовцев пожал плечами.
- Не моя это специализация, - ответил он. - Стихи ещё куда ни шло, можно ознакомиться, а вот сценарии...
- У тебя же есть знакомые режиссёры.
- Есть.
- Можно им предложить.
- Можно. Но кино - это такая сфера... Даже если эти сценарии очень хороши, ещё не факт, что найдутся желающие их экранизировать. Там не качество главный фактор.
- Я это понимаю, - подал голос Виталик. - Мне бы просто послушать мнение компетентных людей.
- Возьмёшь? - спросил Эдик.
- Возьму, - ответил Низовцев. - Разве тебе откажешь. Но не сейчас, как вернёмся.
- Договорились. Про сценарии я и сам понимаю, а вот книгу стихов по-моему вполне реально выпустить.
- Ну посмотрим, посмотрим... А на мнение компетентных людей, - сказал Александр Львович Виталику, - не особо полагайтесь. Все компетентные люди - идиоты. Компетенция их гроша ломанного не стоит. Если б я слушал всё, что мне говорили о моих произведениях, я бы уже сдох в нищете.
- Подожди, ещё не вечер, - вмешалась Елена.
Все засмеялись.
- Вот, - торжественно протянула она сыну ключи от автомобиля. - Владей. Только, Эдик, я тебя прошу, будь осторожнее. У тебя опыта мало, случиться может всякое...
- Ладно, ладно, - поспешил успокоить Эдик мать. - Буду осторожен.
- Одна царапина, - предупредил Александр Львович, - и тебе каюк.
Прошли в зал. Сумок на этот раз взяли немного, всего две. На сокращении багажа особо настаивал муж: натаскавшись в предыдущих поездках Лениного барахла, он провёл тщательную ревизию всего, что она собиралась взять. Половина была отброшена за ненадобностью. Елена недовольно хмурилась, но всё же согласилась.
До вылета оставался час. Елена Васильевна заметно волновалась - воздушные перелёты представляли для неё серьёзное испытание.
- На поезде надо было, - бормотала она.
- Двое суток на поезде, что ты! - возражал ей Низовцев.
Елена достала из сумки упаковку таблеток, проглотила пару штук.
- Если к нам домой поедите, - давала она сыну последние наставления, - будьте, пожалуйста, бережливы и аккуратны! Газ у нас не очень хорошо работает, запросто может быть взрыв, там очень осторожно надо пользоваться. Я вот этому говорю, - кивнула она на мужа, - сделай что-нибудь, вызови кого надо - он только отмахивается. Так что очень-очень внимательно за огнём следи, а то вы сожжёте нам всё.
- Ладно, - отвечал Эдик. - Всё я понял.
- Ну, сынок, - обняла она его на прощание, - счастливо оставаться. Не забывай, что я тебе сказала.
Виталика она тоже обняла. Александр Львович попрощался с парнями рукопожатием.

Места оказались в самом конце самолёта, на предпоследнем ряду.
- У-у, какие места дрянные, - морщилась Елена Васильевна. - В первую очередь у самолётов хвосты отваливаются.
У иллюминатора уселся Александр Львович. Елена не захотела - у неё кружилась голова. Самолёт набирал скорость и вскоре оторвался от тверди. Удалявшаяся земля делалась всё крохотнее и забавнее.
- Сюжет - это всё же схема, - говорил Низовцев. - Все мои сюжеты можно изобразить на листе бумаги в виде диаграммы.
- Именно поэтому они у тебя такие плоские, - отвечала жена.
- На первый взгляд моя концепция может показаться спорной. Но в ней присутствует немалая доля здравого смысла. Я всегда выступал за строгость и выдержанность. Разухабистые, аляповатые произведения не по мне. Чёткость, сбалансированность во всех элементах, математическая выверенность - вот киты, на которых держится моё творчество.
- И какая схема у твоего нового романа?
- Чрезвычайно простая. Возможно, самая простая из всех, когда-либо написанных мной. Это восходящая вверх линия. Она чем-то похожа на те графики, что вы чертите у себя в институте, когда пытаетесь похвастаться достижениями.
- Никакими достижениями мы не хвастаемся. Все графики у нас идут вниз.
- Вот, а у меня вверх. Допустим, берёшь ты на шкале А точку номер 1. Она символизирует город Владивосток. На шкале В точка с тем же номером 1 символизирует время действия: лето такого-то года. Соответственно, точка их пересечения - местонахождение героя. Для заполнения территории сюжета я решил воспользоваться всем пространством России. Владивосток - это низшая точка, это упадок. По мере того, как герой будет проходить через изменения в социальном статусе и психологическом состоянии, он будет перемещаться из города в город на восток.
- Словно за солнцем?
- Именно! Вот видишь, ты всё понимаешь.
- Какой будет следующая точка?
- Точкой номер 2 на шкале А станет какой-нибудь сибирский город. Тюмень, скажем. Там нефть добывают, туда можно его на работу устроить. А точкой номер 2 на шкале В будет скорее всего осень следующего года.
- Значит, роман закончится в Калининграде?
- Очень вероятно. Хотя Калининград тоже сродни Владивостоку - крайность какая-то. Возможно, правильнее будет закончить повествование в Москве или Петербурге. Всё-таки они символизируют успех.
Елене всё же стало плохо в полёте. Её стошнило.

Дом, в котором они поселились, оказался очень небольшим. Просто-таки крохотным. Находился он в пяти километрах от Сочи на территории одного из санаториев и являл собой комнатку с кроватью и закуток, служивший кухней. Удобства находились во дворе и звались коротко и броско - "отхожей ямой". Сходив каждый раз по нужде, надо было присыпать испражнения землёй, для чего имелся ободранный и погнутый совок. По тому, как был перерыт участок, становилось ясно, что он весь состоял из таких вот постепенно засыпанных ям. Единственное преимущество этого туалета состояло в том, что он, как и весь дом, не был виден с дороги.
Ознакомившись с условиями, ещё не отошедшая от перелёта Елена впала в шок.
- Ужас! - вскидывала она руки. - Кошмар! Ка-ра-у-у-ул!
- Прекрати! - осаживал её недовольный таким кривлянием Александр Львович.
- Что прекрати?! Что прекрати?! - нападала она на него. - Ты думаешь, я буду здесь жить?!
- Да, думаю.
- Ошибаешься! Или ищи мне уютное, комфортабельное жильё, или я отсюда уезжаю.
- Никуда ты не уедешь. И перестань, пожалуйста, вопить. Уши закладывает от твоих криков.
- Я не знала, что ты такой простофиля.
- Я тоже о тебе много чего не знал.
- Согласиться на эту сральню, когда можно было поселиться в санатории, в гостинице - где угодно!
- Нигде ты сейчас не поселишься. Тут за несколько месяцев места бронировать надо. А эта сральня, как ты изволила выразиться, по местным меркам - просто шикарные апартаменты.
- Мне не нужны твои местные мерки. Дай мне нормальные общепринятые стандарты - я по ним хочу измерять свою жизнь, а не по твоему идиотизму.
- Я тебе ещё раз повторяю: этот дом - очень хорошее место.
- Ага, конечно! Вот спросит кто: где живёте? А я радостно отвечу: в свинарнике.
- Да ё-пэ-рэ-сэ-тэ!.. - разводил руками Низовцев. - Никто тебя ни о чём не будет спрашивать, потому что все отдыхающие здесь так живут. Все, понимаешь! У нас лучше, чем у многих. Да и кому придёт в голову спрашивать такую дуру, как ты.
- Ещё какие слова знаешь? - закусывала губу Елена Васильевна.
Она была беспредельно расстроенной, в глазах её блестели слёзы.

К вечеру ей стало лучше. Эмоции улеглись, и дом не казался уже настолько отвратительным, как поначалу. Александр Львович повёл её на прогулку.
Они оделись по курортному: шорты, сандалии, бейсболки. Спустились через посадку какого-то густого южного кустарника к морю и по набережной направились в сторону Сочи.
- Каждый раз будем пешком ходить? - выплёскивала Елена Васильевна остатки раздражения.
- Хочешь - такси бери, - отозвался Низовцев. - Что плохого в пешей прогулке? Воздухом подышим, местность осмотрим.
Набережная была забита людьми. Полуголые соблазнительные женщины, атлетичные и не очень мужчины, улыбки и смех - что ни говори, а атмосфера южного курорта расслабляет.
- Что ты куксишься? - обнял Александр Львович жену. - Посмотри, как здорово вокруг! Люди радуются, а ты грустить собралась.
Елена Васильевна слабо улыбнулась - шаг к сближению, предпринятый мужем, её тронул. Она не обняла его в ответ, но лишь для того, чтобы выдержать положенную для смены гнева на милость паузу.
- А давай искупаемся! - остановился вдруг Низовцев. - Чего нам в Сочи за водой тащится - вот оно, море!
Море, в лучах устремлявшегося к горизонту жаркого и тяжёлого солнца было спокойно. Лишь лёгкая рябь преломляла потоки света в бесчисленные блики. Елена не возражала - купальный костюм был на ней.
Они спустились на пляж, разделись и вошли в воду. Она оказалась ужасно тёплой. Елена предпочла поплескаться у берега, Низовцев же заплыл далеко. В раннем-раннем детстве он пару месяцев ходил в плавательную секцию и потому время от времени козырял усвоенными там стилями брас и баттерфляй. Рассекающий могучими движениями воду и громко фыркающий муж выглядел привлекательно. Елена Васильевна наблюдала за ним с добродушным прищуром. Купание смыло с неё последние остатки плохого настроения - она повеселела.
- Сколько раз на море, - сказала она выходящему на берег мужу, - и никак не могу к этой солёной воде привыкнуть.
- Да, - согласился Александр Львович. - Первый раз после перерыва непривычно.
Он уселся рядом.
Шумная молодёжь на ближайшем волнорезе играла в карты. Несколько яхт колыхалось на горизонте.
- Надо накинуть что-нибудь, - поднялась Елена Васильевна. - Солнце вон какое злое.
Проигравшая в карты девушка под аплодисменты друзей снимала с себя купальник. Раздевшись догола, нырнула с волнореза в воду, эффектно блеснув соблазнительной попкой.
- Мне нельзя долго на солнце, - говорила Елена. - У меня склонность к раку.
- С каких это пор?
- Вот видишь, ты даже не интересуешься здоровьем жены. Несколько лет назад врач меня предупреждал. Хотя я и так знала - у папиных родственников кто-то раком болел. Брр! Как представлю себя больной раком, передёргивает всю.
Второй проигравший, парень, получил более бурную порцию аплодисментов, так как скинув плавки и подвигав бёдрами, заставил свои гениталии подрыгаться из стороны в сторону.
- Будем одеваться? - спросила Елена.
- Давай, - согласился Александр. - Ты есть хочешь?
- Хочу.
- А я просто умираю от голода.

Кафешки на прибрежной полосе исчислялись десятками, но свободных мест нигде не наблюдалось. Им пришлось прошагать не меньше километра, прежде чем попалось заведение, где за одним из столиков они увидели пару свободных мест.
- Не занято? - спросил Александр Львович у сидевших за столиком парня и девушки.
- Нет, пожалуйста, - отозвались они.
- Уф, наконец-то! - присела Елена Васильевна. - Думала, не найдём уже.
- Да, с этим сложно, - согласилась девушка. - По вечерам здесь всё занято.
Официанты в кафе не предполагались. Александр Львович отправился к стойке делать заказ. Взял шашлык, салаты, жареный картофель и бутылку вина.
- Так значит вы - писатель? - встретила его девушка удивлённо-восторженным взглядом.
Было ей лет тридцать, она носила очки, а средней длины чёрные волосы просто, но красиво обрамляли овал лица.
- О-о-о! - воскликнул Александр, с упрёком глядя на жену. - Информагентство в действии.
Он расставил тарелки на столе и уселся.
- Вы знаете, - продолжала девушка, - мне кажется, я у вас что-то читала. По крайней мере, Низовцев - очень знакомая фамилия.
- Света, Миша, - представила жена двух новых знакомых.
- Очень приятно, Александр, - кивнул Александр Львович.
Миша выглядел лет на тридцать пять. Они со Светой ели чипсы и запивали их соком. Кольца на пальцах не значились.
- Ты не читал такого писателя? - спросила Света кавалера.
- Нет, - отозвался тот. - Я, к сожалению, читаю очень редко.
- А вот у меня вертится в голове, - морщась, пыталась вспомнить девушка. - Подождите, подождите... "Время..." чего-то там - это не ваша книга?
- Его, - ответила за Низовцева жена. - "Время мохнатых спин".
- Да, да!
- Вы читали? - спросил он девушку.
- Начинала. Но как-то сложно. И очень мрачно.
- Это вы точно заметили, - сказала Елена. - Мракобесия у него хватает.
- Мне её давали на время, - объяснила Света. - У нас учитель физики очень литературой интересуется. Он давал. Молодой, недавно институт окончил, второй год у нас работает. Очень умный.
- Вы в школе работаете? - спросил Александр Львович.
- Да, я учительница географии.
- Вот! - вскинула глаза Елена. - Спроси у девушки, какой сибирский город выбрать.
- Я уже выбрал Тюмень, - ответил он. - На уровне сибирских городов я географию хорошо знаю.
- А вы откуда, разрешите поинтересоваться? - спросила Елена.
- Мы из Нижнего Новгорода, - ответил Миша.
- Да что вы! - всплеснула руками Елена. - У меня папа там долгое время жил. Он на одном из оборонных заводов работал.
- А вы где работаете? - спросила её Света.
- В Институте Стали и Сплавов.
- Ого!
- Да что ого! - поморщилась Елена. - Это звучит только громко. А зарплата у нас так себе.
- А Миша - предприниматель, - представила специализацию своего спутника Света.
Миша, казалось, был не очень рад этому представлению.
- Все работают, все трудятся, - ковыряла вилкой в мясе Елена Васильевна. - Один писатель баклуши бьёт.
Все улыбнулись шутке, Света даже хохотнула. Елена Васильевна вдохновилась вниманием слушателей.
- А вы замужем, женаты? - спросила она новых знакомых.
- Нет, - отозвался Миша. - Но собираемся.



                ГЛАВА   ШЕСТАЯ


Когда поезд тронулся с места, и за окнами замелькал ускоряющийся в смене картин пейзаж, Коля пережил неописуемый восторг. В поезде он оказался первый раз в жизни. До этого ездил только на автобусах и трамваях, пару раз - в грузовике, причём однажды его посадили в кабинку. Сердце сжалось, замерло, а затем, расправившись, разлило по телу густое и неторопливое тепло. Он смотрел в окно и улыбался.
Накрапывал мелкий дождь. Стекло усеивалось каплями, они сливались и вскоре потекли ручейками.
- Ты оказался сильнее, чем я думала, - задумчиво смотрела на него Старая Сука. - Бросить этих баб было нелегко, но ты нашёл в себе силы, я уважаю тебя за это.
Коля молчал.
- Представляю удивление этих дур, когда ты не вернёшься сегодня вечером. Как ты думаешь, они будут печалиться о тебе?
- Вряд ли, - ответил Коля. - Они не любили меня по-настоящему. Я был для них лишь деталью для удовлетворения собственных нужд.
- Ах, как ты прав, как ты прав! Я всегда говорила тебе об этом, но ты не слушал меня. Ты отмахивался от меня, называл меня последними словами.
- Ты их заслуживаешь.
- Перестань, Николай! Мы только что помирились, а ты снова готов начать войну. Так нельзя. Мы должны научиться понимать друг друга.
- Я не хочу тебя понимать, ты - зло. Когда-нибудь я избавлюсь от тебя.
- Ах-ах-ах! Когда-нибудь! Наступит ли это "когда-нибудь"?
- Ты слабеешь. В один прекрасный день ты исчезнешь.
Старуха обиделась. Но, переборов себя, снова улыбалась.
- Коля, давай не будем ссориться, - погладила она его по плечу. - Кроме меня у тебя никого нет, не забывай об этом. Ты молодец, ты сумел скинуть с себя этих девок, но на что тебе сдался этот мужик, который попёрся вместе с тобой? Он ничем тебе не поможет. С ним будет всё та же гнусная работа, всё та же зависимость от людей и обстоятельств. Избавься от него!
Виктор вернулся из туалета.
- Иди, переодевайся, - кивнул он Коле.
- Я здесь, - ответил он. - Всё равно некому смотреть.
Вагон был заполнен не больше, чем на половину. Из четырёх мест плацкарта были заняты только два - ими.
Переодевался Коля недолго - лишь снял брюки и натянул трико. Футболку он себе так и не купил, пожалел денег, а брать у Ольги не захотел. Он оставил все её вещи, за месяц до отъезда начав закупать всё необходимое. Всё необходимое поместилось на дне спортивной сумки, большой Колиной гордости. Таких красивых вещей он раньше не имел. Другой гордостью была кожаная куртка, на которую ушла двухмесячная зарплата. Но она того стоила - надев её, Коля почувствовал себя взрослым и солидным человеком. Законченность образу придавала драповая кепка.
- Что-то не пришла тебя любимая провожать, - расчёсывал влажные волосы Виктор.
- Какая любимая? - повернулся Коля.
- Сожительница твоя, как её там...
- Она не знает, что я уехал.
- Не сказал что ли?
- Нет, незачем ей знать.
- Зря.
- Почему?
- А вдруг возвращаться к ней придётся?
- Вряд ли. Хотя я ей не говорил, что разрываю насовсем.
- Не говорил, но отъезд твой она именно так и поймёт. А бабы знаешь какие обидчивые! Ты для неё теперь на всю жизнь враг.
- Ну и хрен с ней!
Проводница выдавала бельё. Коля запросто поспал бы и на голом матрасе, но все люди брали, Виктор тоже, нельзя же было показаться нищим босяком.
- Ты где ляжешь? - спросил его Виктор. - У нас места вот эти - нижнее и верхнее, но никого больше нет, так что можно на нижние ложиться.
- Я наверху хочу.
- Ну смотри. Я тогда снизу.
Они застелили постели. Виктор предложил перекусить.
- Не особо светись, - разливал он по пластиковым стаканам водку. - Сюда менты заглядывают.
На закуску припасли банку консервов, огурцы и хлеб.
- Витя, - спросил напарника Коля, - а вот ты зачем едешь? Не из-за меня же?
- Ну правильно, - ответил тот. - Хотя ты вовремя подвернулся. Я бы без тебя не решился.
- А чего тебе не жилось во Владивостоке?
- А тебе чего?
- Ну, я ведь... ещё тот балбес. К тому же тянет и другие места посмотреть.
- То же самое и про себя могу сказать. Я на одном месте больше года находиться не умею. Вот во Владивостоке только задержался на два с половиной. Но это явный перебор, давно уже уехать подмывало.
- Лишь бы удачно сложилось.
- Не ссы. Всё будет как надо. Я тебе обещаю.
- Неужели действительно по двадцать тыщ платят? - недоумевал Коля.
Цифра казалась ему фантастичной.
- Держи карман шире! - гаркнула Старая Сука.
Коля сделал вид, что не слышит её.
- Это как минимум, - ответил Виктор. - Может, и больше.
- Там, наверное, все места заняты. За такие деньги любой согласится работать.
- Не скажи. Деньги эти на самом деле ерундовые. Потому что работа очень тяжёлая и текучесть там большая.
- Разве ты выдержишь тяжёлую работу, Коля? - снова подала голос старуха. - Ты на стройке чуть не падал от усталости, а на буровой и подавно загнёшься.
- Только бы взяли, - Коля был задумчив. - За такие деньги я всё готов стерпеть.

К огромному его удивлению и восторгу на работу их взяли быстро. В отделе кадров местного филиала «Роснефти», куда они прибыли, трудилась знакомая Виктора. То ли это помогло, то ли какое божественное вмешательство, но уже на третий день после приезда они вышли на работу. И того и другого зачислили помощниками бурильщиков. Кроме всего прочего Коле завели трудовую книжку.
- Крайний вентиль крути, крайний! - кричали Коле бурильщики. - На котором красное пятно.
- Этот? - переспрашивал он.
- Во, дошло.
Он хватался за металлический обруч и пытался вывернуть его. Тот не двигался.
- Блин, что ты делаешь! - доносилось из-за спины. - Тебе кто сказал, что его выворачивать надо? Закручивай!
Он крутил вентиль в другую сторону. Тот туго, но шёл.
Ему поручали самую тяжёлую и неприятную работу. Кроме этого зарядили дожди. Всё вокруг было серо, грязно и уныло.
- Вот здесь ты и сдохнешь, - нашёптывала Старая Сука. - Рвался сюда - получай удовольствие.
- Никто не говорил, что будет легко, - отвечал Коля. - Надо втянуться, и всё будет нормально.
- Э, Коля! - трясла седыми космами старуха. - Если началось плохо, закончится ещё хуже.
- Всю жизнь я здесь работать не собираюсь. Просто надо поднакопить денег, приобрести стаж. А дальше можно найти место и получше.
- Мест получше не бывает. Работа - это прямой путь в могилу. Ты поймёшь это, когда тебя будут хоронить. Впрочем, тогда тебе будет уже не до понимания.
Коля отгонял старуху прочь. Сейчас ему это иногда удавалось.
- Ничё, Колян, ничё! - хлопал его по спине Виктор. - Вот и до выходных дожили. Трудно, но жить можно.
Первая неделя работы на буровой подошла к концу. Коле не верилось, что два следующих дня он будет отдыхать.
- В душ? - спросил он Виктора.
- Пойдём, пойдём, - закивал тот.
- Вы в душ? - догнал коллега по бригаде и сосед по вагончику Игнат.
- Да.
- Я с вами.
Игнат являлся представителем какого-то малочисленного сибирского народа. Фамилия его была не то Иванов, не то Петров, не то Васильев. Коле он нравился, потому что не орал на него.
- Подрочу сейчас, - мечтательно сообщил Виктор. - А то зудит уже, сил нет.
Они разделись и встали под струи воды. Мыться надо было быстро - рабочие продолжали подходить в душевую, создавалась очередь.
- Тебе тоже расслабиться надо, - сказала Старая Сука. - Давай помогу.
- Да ладно, - попытался воспротивиться Коля, но вышло это неубедительно.
- А-а, - глухо рычал в соседней кабинке Виктор. - Давай, давай!
- Нравится? - дёргала отросток старуха.
- Да, - кивнул Коля, хотя её ласки давно перестали доставлять ему удовольствие.
- В ротик взять?
- Возьми.
- Коль, дрочишь? - крикнул Виктор.
- Угу, - отозвался он.
- Молодец! - одобрил его Виктор. - А ты, Игнат?
- Что ты, как можно! - ответил тот из своей кабинки.
- Давай, не стесняйся! - подбодрил его Виктор.
- Ну, если ты настаиваешь.
Старуха сосала и томно строила глазки. Коля кончил ей в рот.
- Пошла, пошла! - подгонял себя Виктор. - Ну! Ну! А-а-а... - исторгся и он. - Вы как, орлы?
- Я всё, - отозвался Коля.
- Скорострел! - засмеялся Виктор. - А ты, Игнат?
- Не мешай, - ответил тот. - Только во вкус вхожу.
- Представь нашу завскладом, - посоветовал Виктор. - Вспомни, какая у неё аппетитная жопа.
- Э-э, зачем ты так! - донёсся раздосадованный голос Игната. - У меня всё упало!
Так и не удалось выяснить, кончил он или нет.
- Кого представлял? - спрашивал Виктор Игната по дороге к вагончику. - Откройся нам.
Игнат хитро щурил и без того узкие глазёнки.
- Была у меня девушка, - отвечал, улыбаясь. - Необычайной красоты.
- Познакомишь?
- Хе, обрадовался! Она за тысячу километров отсюда.
- А адрес дашь?
- Нет.
- Я не себе, я для Коли. Ему жениться пора.
- Коле я бы дал, - ответил Игнат, - но ничего не получится. Она сейчас замужем.
- Плохо, Игнат, плохо, - упрекал его Виктор. - Что же ты так неважно девушку обхаживал?
- Да сам не пойму, - пожимал плечами улыбающийся Игнат. - Вроде всё как надо делал.
- Значит, что-то упустил.
- Может быть.

В вагончике они жили вчетвером. Четвёртым числился бородатый здоровяк Батыев. Был он немногословным и угрюмым человеком, всё свободное время спал или курил. Имени его никто не знал, звали его исключительно по фамилии, а чаще по прозвищу, которое при такой фамилии было известно какое - Батый. Он был старшим по вагончику, и это давало ему право иногда заставлять соседей подметать пол. С появлением в вагончике Коли эта обязанность, похоже, навечно перешла к нему.
Батыев готовился к ночной смене - заваривал чай.
- Батый, - спросил его Виктор, - ты любишь женщин?
Бородач угрюмо посмотрел на него и ничего не ответил.
- Этот взгляд означает, что любит, - прокомментировал Виктор. - Я его взгляды уже научился понимать.
Батыев взглянул на него ещё раз.
- А вот этот: отстань от меня! Я прав, а, Батый?
Батыев молчал. Чайник на плитке закипал. Когда повалил пар, он выдернул вилку из розетки, переставил чайник на стол и налил себе стакан кипятка.
- Пейте чай, - пригласил он всех, окуная в стакан пакетик чая.
- Завтра в город сходим, - отхлёбывая чай, сообщил Виктор Коле. - Посмотрим, что хоть он из себя представляет.
- Да, - согласился Коля, - надо сходить.
- Не на что там смотреть, - высказался Игнат.
- Ну всё же, - возразил Виктор. - Жить поблизости и не побывать... Пойдём и ты с нами.
- Нет, - замотал головой Игнат. - Дела завтра.
- А библиотека в городе есть? - спросил его Коля.
- О-о, читателю библиотеку надо, - улыбнулся Виктор.
- Наверно есть, - пожал плечами Игнат. - Не знаю.
- Есть библиотека, - подал голос Батыев. - Я брал там книги.
- Где, на какой улице?
- Улицу не помню. Возле кинотеатра.
- Кинотеатр там один-единственный, не ошибёшься, - объяснил Игнат. - Его со всех точек видно, городок-то небольшой.
- Кинотеатр - это хорошо, - сказал Виктор. - В кино сходим.
- Он не работает, - остудил его пыл Игнат.
- А вот это плохо.
- К Разлогову в вагончик иди, - посоветовал Игнат. - У него телевизор есть.
- И видеомагнитофон он привёз, - добавил Батыев.
- Во, тем более. Умеет он всё-таки комфортабельно устроиться. И ходит всегда в чистом.
- Так он не пустит, - предположил Виктор.
- Пустит, - заверил Батыев. - Он за деньги сеансы устраивает.
- Да? - удивился Игнат. - Я не знал. И много берёт?
- Червонец.
Вагончик протекал. Очаг водопадения находился как раз рядом с Колиной кроватью. Когда шёл сильный дождь, вода бежала ручьями. От наводнения спасал дырявый пол - вода благополучно стекала в отверстия. Вовсю гуляли сквозняки. По вагончику ходили в верхней одежде и время от времени включали плитку, даже если никто не готовил.
- С деньгами совсем плохо, - пожаловался Коля. - Дожить бы до зарплаты.
- Ерунда, - махнул рукой Виктор. - Завтра я у Валентины займу.
Валентиной звали его знакомую из отдела кадров.
- Деньги будете получать, - посоветовал Игнат, - сразу же на книжку кладите.
Батыев кивком присоединился к совету.
- А так хранить?
- Ни в коем случае, - ответил Игнат. - Только минимум, на еду и курево. А то без денег останетесь.
- Что такое? Отнимают?
- И отнимают, и крадут. Всякое бывает.
- Так и сделаем, - согласился Виктор.
Дождь снова забарабанил по крыше и стенам вагончика.
- Опять! - недовольно поморщился Батыев.
- Постираться бы ещё где-нибудь, - сказал Коля. - У меня вся спецовка грязная.
- Со стиркой здесь плохо, - ответил Игнат. - Я просто делаю: иду к озеру и там всё полощу. Не очень чисто, но лучше не получится.
- В городе прачечная есть, - подсказал Батыев. - Можно туда.
За окнами быстро смеркалось. Игнат включил свет. Буквально в пол метре от лампочки на пол стекал ручей воды.
- Эх, и долбанёт нас как-нибудь! - пробубнил Батыев, глядя в потолок.



                СЕДЬМАЯ   ГЛАВА


Елена Васильевна ни за что не желала добираться до летнего театра пешком, хоть и располагался он недалеко. Пришлось ловить такси.
Ещё на стадии одевания она принялась капризничать.
- Я даже голову помыть не могу! - бросала она в мужа беспощадные взгляды. - Всё чешется уже!
- Горячей воды не только у нас нет, - объяснял ей Александр Львович. - Здесь часто такое бывает.
- Мне на это наплевать, - не желала входить в положение жена.
Голову она всё-таки помыла, разогрев на плите кастрюлю с водой. На концерт надела самое шикарное своё платье - чёрное с отливом. Туфли на высоком каблуке, дорогая бижутерия - смотрелась она чрезвычайно эффектно. Выяснилось, что слишком, потому что одетой так броско оказалась лишь она.
Они приехали за двадцать минут до начала концерта. Люди лишь начинали подтягиваться. На билетах места не указывались. Они сели на самый последний ряд. Публика, собиравшаяся на концерт, одета была чрезвычайно просто - как правило, в спортивные костюмы. Низовцев почувствовал неловкость за жену, да и за себя тоже. Стараясь не отставать от неё, он надел дорогой светло-голубой костюм.
- Плебеи! - цедила сквозь зубы Елена, разглядывая отдыхающих.
Александру Львовичу здесь нравилось. Общаться с простыми людьми и не напрягаться каждый раз, вспоминая цитату из какого-либо произведения или исторический факт, который необходимо ввернуть в разговор - это было ему по душе.
Новые знакомые, Светлана и Михаил, усаживались у самой сцены, ряду в третьем.
- Смотри! - показал на них Низовцев. - Помнишь?
- Ты ещё крикни им! - буркнула Елена.
Концерт наконец начался. Это была сборная солянка, в которой выступали и юмористы, и плясуны, и музыканты. Главной звездой ожидалась знаменитая певица из Краснодара Татьяна Белянчикова.
Первым номером шёл детский танцевальный ансамбль. Мальчик Буратино и девочка Мальвина плясали под песню из фильма "Золотой Ключик". Ещё несколько детей водили хороводы чуть поодаль. Встречены дети были благожелательно. Даже Елена умилилась.
- Эдик в детском саду тоже в костюме Буратино танцевал, - сообщила она Александру Львовичу, забывая обиду на мужа.
Ведущая концерта объявила следующий номер - местного юмориста с армянской фамилией. Успех юмориста был менее скромен. Отпустив пару пошлых шуток, он погрузился в пародию на известных певцов и политиков. Получалось совершенно непохоже. Люди хоть и смеялись, но халтурой несло за версту и потому проводили юмориста прохладно.
- Бездарь, - сделала своё заключение Елена Васильевна, беззвучно хлопая в ладоши. - Где таких делают только?
За юмористом следовал камерный оркестр. К удивлению многих он сыграл нечто проникновенное и всем понравился.
Фокусник, вышедший после оркестра, пригласил на сцену двух зрителей для демонстрации своей ловкости рук. Потом он и вовсе вышел в зал, задавал людям глупые вопросы, но когда вернулся на сцену, оказалось, что за это время он успел вытащить у людей кучу авторучек, расчёсок, часов и даже бумажников.
- Вот ведь, - хлопал фокуснику полный мужчина, сидевший перед ними, - ворует и ничего ему за это не бывает. А вдруг не вернёт?
Словно в подтверждение его слов из правой части зала, с задних рядов, раздался крик:
- А мой бумажник!
Фокусник развёл руками. Люди смеялись - до этой части зала он не доходил.
Звезда концерта, Татьяна Белянчикова, уже вышла на сцену и затянула первую песню, как вдруг Александр Львович заметил, что Светлана, новая знакомая из Нижнего Новгорода, выбирается из зала наружу.
Буря аплодисментов сопровождала завершение песни. Певица благодарила зрителей, принимала букеты цветов и обещала порадовать своим талантом ещё. Овации улеглись, она запела снова.
- Я выйду, - шепнул жене Низовцев. - В туалет захотелось.
Та даже не повернула голову.


Светлана стояла на ступеньках и оглядывалась по сторонам.
- О-о! - увидела спускающегося к ней Александра Львовича. - И вы здесь!
- Да, - ответил он, забирая в свою руку её ладонь. Ладонь была прохладной. Он поцеловал её. - На концерт вот выбрались.
- С женой?
- Да.
- Я вас не видела.
- Мы сзади сидим.
- А-а... Вы тоже в туалет?
- Да. Приспичило что-то.
- Где бы нам отлить? - направила Светлана свой задумчивый взгляд куда-то вдаль.
Местность на сотни метров вокруг была освещённой и многолюдной.
- Давайте чуть дальше пройдём, - предложила она Низовцеву. - Там какая-то рощица вроде.
- Давайте, - согласился он.
Светлана взяла его за руку. Они зашагали по дороге, отыскивая глазами  места потемнее.
- Как вам концерт? - спросила она его.
- Я конечно и получше видел, - ответил он, - но для здешних мест неплохо.
- Я тоже большего ожидала. Хотя певица эта, Белянчикова - говорят, она очень талантлива.
- Возможно.
- Правда-правда. Я по первой песне это поняла. Жаль, что очень сильно захотелось. Вы сильно хотите?
- Ну, несколько минут ещё выдержу.
- А я нет. Если прямо сейчас не найдём место, посреди дороги сяду.
- Вот, смотрите! - показал Александр Львович. - Довольно темно по-моему.
- Пойдёмте, пойдёмте быстрее! - повела его Светлана.
Посадка из кучки деревьев на обочине дороги оказалась оптимальным местом. Деревья и кустарник достаточно плотно скрывали двух страждущих облегчения людей от любопытных взглядов. Света тут же задрала юбку, спустила трусы и присела на корточки.
- А-а! - издала она вздох облегчения, пуская в землю струю. - Надо же как натерпелась!
Низовцев расстегнул ширинку и, поднатужившись, направил слабую струйку на ближайшее дерево.
- Вы знаете, - говорила Светлана, - я всю жизнь мечтала познакомиться с представителями искусств. Писателями, музыкантами, актёрами. Я сама тоже очень артистичная натура, сколько себя помню, всегда фильмами, музыкой интересовалась. Книги запоем читала.
- Кто ваш любимый писатель? - спросил Александр Львович.
- Больше всего мне Чехов нравится. Вот если с вами поближе познакомлюсь - может быть, и вы станете, - улыбнулась она, поднимаясь.
- Подождите, подождите! - попросил её Низовцев. - Не надевайте трусы, пожалуйста. Можно я на вас посмотрю немного.
- Посмотрите? - смутилась Света. - Ну, не знаю...
- Я большой ценитель женской красоты. Для меня нет ничего прекраснее обнажённой женщины.
Света была польщена.
- Ну, если вы такой ценитель... - потянула она юбку вверх.
Александр Львович присел перед ней на корточки.
- Можно я посвечу зажигалкой? - спросил он.
- Да, пожалуйста. Только не подожгите меня.
Он щёлкнул зажигалкой и поднёс её к лобку. Чистый, постриженный Светин лобок был очень красив. Лобок говорит о женщине гораздо больше, чем всё остальное. Постриженный и ухоженный лобок - это свидетельство ответственности и дисциплины. Именно ответственность и дисциплину Низовцев считал в женщине главными чертами характера.
- Прекрасно! - цокал он языком. - Изумительно!
Света улыбалась. Неожиданная и пикантная ситуация возбуждала её.
- Повернитесь спиной, - попросил Александр Львович.
Света послушно повернулась. Приподняла спадавший на ягодицы подол юбки. Попка оказалась не менее красивой. Идеальная по форме, без малейшего грамма жира, без единого волоска, абсолютно гладкая.
- О господи! - воскликнул Низовцев. - Какая красота!
- Спасибо, что вам нравится.
- Света, нагнитесь пожалуйста.
Светлана нагнулась. Взору открылось анальное отверстие и обрамлённый идеальными по красоте мясными наростами вход во влагалище.
- Белиссимо! - вздыхал потрясённый Александр Львович.
Он протянул руку и прикоснулся к половым губам. Они были тёплыми и влажными.
- А вот трогать мы не договаривались, - выпрямилась Света.
- Извините! - отдёрнул он руку.
- Хотя если хотите, трогайте, - добавила она тут же. - Я вам доверяю. Сразу видно, что вы ничего плохого не сделаете.
Низовцев почувствовал, что бесповоротно влюбляется в эту девушку.

- Ну что? - спросила его Елена. - Как успехи?
- Да вот, новую главу обдумываю, - ответил он.
- Ха-ха-ха, - язвительно и театрально хохотнула она. - Разве я тебя про роман спрашиваю?!
- Романы - единственная вещь, где у меня бывают успехи.
Они укладывались спать. На столе работал карманный радиоприёмник.
- Я про ту девку... Хорошо, видать, погулял, раз на концерт не вернулся.
- Что за выражения, Лен?! - поморщился Александр Львович. - "Девка..."
- "Я пойду посикаю..." Заранее договорились?
Низовцев спорить с женой не хотел. Молчать, однако, тоже не получалось.
- Мы с ней не трахались, если тебе это интересно. Но она мне действительно понравилась. И я намерен за ней поухаживать.
- Чтобы в конечном счёте всё же потрахаться.
- Это как получится.
Освещения в комнате не хватало. Свет был тусклый, рассеянный, болезненный какой-то. На столе лежали недоеденные бутерброды, стояла распечатанная бутылка вина. Низовцев наливал себе время от времени. Жена одела ночную рубашку и залезла под одеяло.
- А с чего ты вдруг взъерепенилась? - спросил он. - Мы живём с тобой по принципам свободной любви. Пожалуйста, находи парня, трахайся с ним сколько хочешь, я тебе и слова не скажу.
- Разве я говорю тебе что-то?
- А что ты делаешь?
- На хер ты мне нужен, ревновать тебя ещё, отчитывать. Делай что хочешь.
- О! Как она сразу изменила позицию! Скорбное великодушие!
- Не говори обо мне в третьем лице! - вышла из себя Елена Васильевна. - Терпеть этого не могу! Как о вещи какой-то!..
- Не фиг начинать было. Я не знаю, что у тебя за проблемы, почему ты решила нам отпуск испортить, но источник напряжения - это ты.
- Нет у меня никаких проблем! Знаю, что тебе очень бы хотелось, чтоб они возникли, но вынуждена тебя разочаровать.
- Проблемы есть, их видно невооружённым глазом. Просто старость, старость к тебе подкрадывается, вот и всё объяснение. Скажи-ка мне, когда на тебя последний раз мужик внимание обращал?
- Ты офигеешь, если я начну перечислять все даты.
- Да нет никаких дат, что ты мне мозги пудришь! Это ты так, для красоты моралисткой стала, а объяснение всего этого очень простое - ты никому не нужна! Вот и всё!
- И тебе не нужна?
- И мне не нужна.
- Ладно. Тогда я снимаю с себя всю ответственность.
- Какая ответственность, о чём ты?..
- Я твоих слов никогда не забуду. Ты ещё увидишь, нужна я кому-то или нет!
- Ну, найдёшь пару некрофилов, кто спорит. Только всё это будет уже не то, дорогая. Уже не то!
Стайка комаров кружилась под лампочкой. Ложиться Александру Львовичу не хотелось - в душе кипело негодование.
- Может нам развестись? - сказала Елена.
- Может быть, - ответил он.
- Я не представляю, как мы будем жить дальше, особенно после всего сказанного.
- Ты думаешь, я стану цепляться за тебя?
- А ты думаешь - я за тебя стану?
- Нет, не думаю.
- И я не думаю.
- Вот и замечательно!
- Всё правильно, рано или поздно каждому браку приходит конец. Наверное, конец нашему уже пришёл.
- Очень возможно. Но давай обсудим это завтра. Сейчас ты не готова к разговорам на серьёзную тему.
- Иди в жопу, умник! Это ты ни к чему не готов.
Низовцев взял бутылку со стаканом, выключил свет и вышел из дома наружу.
Присесть было негде. Он прошагал за ворота, пересёк заросли кустарника, покатый откос и спустился к набережной. На глаза попался средних размеров валун, он лежал в траве у дороги - Александр Львович уселся на него.
По набережной ещё гуляли. Чуть поодаль группа возрастных, судя по голосу, мужчин и женщин, купалась в море. Они вели себя очень молодо и задорно.
- Сбежал бы? - бормотал Низовцев себе под нос. - Сбежал бы Коля с буровой? Ну а почему, куда ему бежать? Он одержим, он делает из себя человека. Слаб? Дик? У него огромная сила воли. Нет, он продолжит работать.
Ночь была светлой и безветренной. Огромная луна сияла в небе - должно быть сегодня был самый пик полнолуния.
- Знакомая Виктора? Да, знакомая. Нормально. Как-нибудь выставить её на передний план? А зачем? Фоновый персонаж, не нужна она больше.
Вино закончилось, он отбросил бутылку в сторону. Она упала на камни и разбилась.
- Игнат - в тему, Батыев тоже. Они придают живости и достоверности. Реальные такие мужики, простые.
Александр Львович смотрел на море. Оно было сейчас совершенно спокойно, и лунная дорожка растянулась на нём до самого горизонта.

- Жаль, конечно, что мало знаю про работу на буровой. Почитать книги? Всё-таки у читателя не должно складываться впечатление, что автор некомпетентен в каких-то вопросах. Ты знаешь что-нибудь о работе на буровой?
- Нет, что ты, - ответила Света. - У меня дядя ездил на Север работать, он бы мог рассказать. Там, на Севере, он и исчез.
- Умер?
- Пропал без вести. Никто ничего не знает.
- Может, сам сбежал?
- Да куда ему бежать! У него семья была, дети.
- Ну как это бывает - встретил другую женщину.
- Вряд ли. Он не такой человек.
Первый раз за всё время пребывания на курорте выдался пасмурный день. Не то, чтобы совсем, а так, переменная облачность.
- Зато я могу много рассказать о работе учителя, - прильнула к нему Света.
Низовцев обнял её.
- Учитель не такая профессия, - ответил, - чтобы о ней ничего не знать.
- Всё равно тонкостей много.
- Эти тонкости я и сам могу придумать. Предметная достоверность не самое главное. Главнее то, что я бы назвал фактической достоверностью.
- Предметная, фактическая - не вижу разницы.
- Предметная - это когда автор дотошно, скрупулёзно начинает выписывать детали деятельности, обихода и всего прочего, чем занимается герой. Многие, кстати, на этом и прокалываются. С помощью такой вот мелочности и детализации пытаются передать правдивость. А получается наоборот. Вычурность и перегруженность второстепенными элементами. Достоверность должна быть именно фактической, то есть в самой сути, в факте. Двумя-тремя мазками создаётся целостный и гораздо более глубокий образ, чем при дотошном описательстве. Поэтому хоть немного о том, что пишешь, знать всё-таки надо.
- А много, получается, не обязательно?
- Совершенно верно. И даже вредно порой. Тогда тебе очень захочется похвастать своим знанием и вместо литературы начнёшь писать лекцию.
Света откусила кусочек от эскимо и облизала губы. Александр Львович, любуясь сценкой, нагнулся и поцеловал её. Мороженое ещё ощущалось на её губах, и поцелуй получился сладким. Света засмеялась, отступила на шаг, но лишь для того, чтобы не замарать кавалера мороженым.
- Твой герой - это как бы ты сам? - спросила она.
- Ни в коем случае. Я стараюсь не переносить черты своего характера на персонажей.
- Но всё равно, творчество - это отражение сущности автора.
- Не спорю. Но не в личности героев.
- Тогда в чём?
- В потоке слов, в чередовании предложений. В смене сцен и эпизодов.
- А мне кажется, что как ни старайся, всё равно передашь что-то своё личное придуманному тобой существу.
- Возможно. Но я стараюсь это всячески ограничивать.
- Почему?
- Потому что это соплежуйство - превращать свою собственную жизнь в искусство. За всем этим кроется дикая жалость к самому себе. Всем своим неудачам и разочарованиям находить объяснение в изящной эстетике высокой словесности. Конечно найдёшь.
- Но можно ведь писать не только про неудачи, а и про успехи.
- Это то же самое, и даже хуже. Тогда появляется глупое хвастовство. Если в процессе написания я обнаруживаю, что эпизод получается очень уж похожим на случай из моей собственной жизни, то я выжигаю его калёным железом. Либо избавляюсь от него полностью, либо изменяю до такой степени, чтобы всё автобиографическое исчезло.
- Но иногда, наверное, интересно поиграть с самим собой и фактами своей жизни.
- Интересно. Но за этим ничего не стоит. Я часто слышу: вот, мол, в цифрах на часах в такой-то сцене, когда герой смотрит на них в ожидании героини, автор де зашифровал дату своего рождения. Ну, или что-то в этом духе...
- Вот, видишь как интересно!
- Но я говорю себе: ну и что из этого? Какая в этом эстетическая составляющая? Это просто глупое позёрство.
- А мне нравится.
- Этот роман я хочу написать с чувством некой отстранённости. Раньше я считал погружение главным методом, который позволяет добиться значимости. Но, перечитывая многие свои вещи, я часто бываю недоволен, и именно из-за этого чрезмерного погружения. Сюжет, героя, идею надо держать на привязи. Недалеко, а то они и вовсе исчезнут из вида, но и не слишком близко, чтобы не обжигали своим дыханием. Отстранённость, разумная отстранённость - вот мой нынешний метод.
Дорога вывела их к городским окраинам. Чуть поодаль виднелась лесопосадка.
- В парк пойдём? - предложила Света, называя её парком. - Туда все ходят заниматься любовью.
Низовцев не возражал.
Его ладонь находилась на её талии, и время от времени он опускал её ниже, чтобы погладить Свету по попке. Она не обрывала его в этом движении и не укоряла тем, что их могут увидеть - ей это нравилось. Она и сама позволяла своей ладони опускаться намного ниже талии Александра Львовича. Поглаживания по ягодицам вызывали в нём что-то ностальгически щемящее. Полузабытое, детское.
- А Миша один на катере поехал, - сказала Света. - Знаешь, как трудно было от него отделаться!
- Ты его любишь?
Она ответила не сразу.
- Даже не знаю. Настоящей любовью это конечно назвать нельзя, но он мне симпатичен. Мы знакомы немного, всего четыре месяца. Он очень внимательный, дарит подарки.
- Бизнесмен!..
- Это тоже немаловажно. Знаешь, как противно жить в нищете на учительскую зарплату!
- У меня больше денег. И, поверь мне, я гораздо щедрее.
- Ты предлагаешь бросить его?
- Да, он тебе не пара.
- Почему?
- Грубый, неотёсанный мужлан. Я знаю таких мужчин, они многим женщинам нравятся. Но жить с таким ты не сможешь. Ты тонкая натура, чувственная. Тебе необходимо настоящее понимание.
Света глядела в сторону. Была задумчива, но глаза чему-то улыбались. Едва они ступили на территорию посадки, как тут же наткнулись на парочку. Девушка, лежавшая на траве, помахала им рукой, а находившийся сверху парень сказал:
- Проходите дальше, здесь занято.
Прежде чем они обнаружили свободное место, им встретилось ещё несколько пар. Наконец свободная полянка была найдена.
- Ты знаешь, - говорила Света, снимая трусики, - я в детстве хотела стать актрисой. Даже поступала в театральный, но увы.
- В Москве?
- Да. На первом же собеседовании меня отсеяли.
- Не огорчайся. Актриса - ****ская профессия.
- А мне именно этого и хотелось. Безумства, оргий, ****ства.
- Для этого не обязательно иметь дело с искусством.
- Может быть. Но когда знаешь, что нечто безвозвратно ушло, делается очень обидно. Даже если понимаешь, что это совсем не так чудесно.
Полностью раздеваться не стали. Александр Львович лишь расстегнул ширинку. Светлана, опершись руками о дерево, нагнулась.
- Возьми презерватив, - протянула она ему блестящий квадратик.
- Ах, да! Я и не взял. Забыл.
Он закинул подол юбки ей на спину, погладил промежность и ввёл член. Ожидавшийся дождь, похоже, отменялся - сквозь кроны деревьев пробивались солнечные лучи.
- Дальше проходите, - сказала Света выплывшей из-за деревьев парочке. - Здесь занято.
Молодые люди послушно отошли.


               
                ГЛАВА   СЕДЬМАЯ


Дорога оказалась асфальтированной, но неимоверно разбитой. И десяти метров чистого полотна не открывалось взору. Одни выбоины.
- Выходной? - спросил у них водитель, мужик лет сорока.
- Да, - отозвался Коля.
- Завидую. Я три недели без выходных.
- Что так? - включился в разговор Виктор.
- Людей не хватает. Двое уволились недавно, ещё двое болеют. Один руку сломал, а другой кровью харкает. Туберкулёз вроде.
Городок располагался километрах в десяти от участка нефтедобычи. Окраинные дома уже виднелись.
- Куда тут пойти можно? - спросил водителя Виктор.
- В смысле посидеть?
- Да. Посидеть, выпить.
- Наши обычно в "Корону" ходят.
- Что это такое?
- Пивнушка. Она как раз по дороге. Если хотите, могу вас там высадить.
Виктор направил вопросительный взгляд на Колю. Тот согласился.
Через несколько минут грузовик остановился на перекрёстке у светофора. Виктор с Колей, поблагодарив водителя, вылезли.
- Обратно во сколько поедешь? - крикнул в окно кабинки Виктор.
- Через час-два. Здесь наших полно ездит - не меня, так другого поймаете.
Заведение под названием "Корона" располагалось на первом этаже старого двухэтажного здания. Город был пустынен. Лишь в конце улицы, на автобусной остановке, значилась пара горожан.
- А я люблю такие города, - молвил вдруг Виктор.
Ответной реплики не последовало. Он продолжал:
- Тихие, спокойные, малолюдные. Я всегда к тишине и покою стремился. С удовольствием бы здесь жить остался.
- Тебе никто не мешает, - буркнул Коля.
- Не всё от меня зависит. Где я здесь жить буду?
- Женись на своей знакомой. Она же незамужняя.
Виктор усмехнулся.
- Вообще-то я об этом подумываю. Она хорошая женщина, у нас может с ней получиться.
Они вошли в пивнушку. "Корона" представляла собой небольшое тёмное помещение с квадратными столами и скамейками, расставленными между ними. Двое мужиков, по всей видимости тоже из бурильного объединения, сидели в углу за бутылкой водки.
- Здравствуй, хозяюшка! - подошёл Виктор к стойке, за которой значилась некрасивая девушка с осветлёнными волосами. - Чем порадуешь?
- Вам покушать?
- Нам покушать? - обернулся Виктор к Коле.
Денег было мало, да и те Виктор занял у кого-то. В вагончике они перехватили кое-что, есть хотелось не очень.
- Нет, - ответил Коля. - Только выпить.
- Водка, пиво? - спросила девушка. - Вино есть.
- Пиво.
- Разливное, бутылочное?
- Давай разливное.
Они уселись за стол.
- О-о-о! - сделал глоток Виктор. - Всю неделю мечтал об этом моменте.
Коля испытывал похожие эмоции.
- Ну как тебе работа, Николай? - спросил Виктор.
- Тяжело, - ответил тот.
- Ты знаешь, мне тоже тяжело пока. Даже не ожидал, что так будет.
- Отвык.
- Отвык. Да, честно говоря, так вот работать, чтобы всю смену без минуты передыха - и не работал никогда.
- Лишь бы деньги платили.
- Да, это главное. В ритм войдём - разработаемся.
- Девушка! - подал голос один мужиков, сидящих в углу. - Музыку какую-нибудь не поставите?
- Здесь иностранщина только, - отозвалась та.
- Ну и пусть! Лишь бы звучало что-нибудь.
Девушка включила в розетку старый потёртый магнитофон. Поставила кассету. С музыкой, хоть и резковатой, действительно стало уютнее.
Выпив по кружке, Виктор с Колей взяли ещё.
- Чё так жидко? - крикнули им соседи. - На беленькую переходите.
- Не, - отозвался Виктор. - Сегодня нельзя.
Один из мужиков пригласил работницу заведения на танец. Та долго отнекивалась, но всё же согласилась. Они обнялись и в узком проходе между столами несколько минут потоптались под музыку, которая никак не соответствовала медленному танцу. Мужик поцеловал девушке руку, а его товарищ громко зааплодировал. Виктор тоже похлопал.
- Чёрт, самому пригласить надо было! - сказал он.
- Пригласи.
- Поздно. Сейчас не пойдёт уже.
Смутившаяся, но и польщённая вниманием мужчин девушка вернулась за стойку.
- После армии когда вернулся, - говорил Виктор, - с девчонкой одной гулял. Симпатичная такая, чем-то вот на эту похожа. На танцы с ней ходили. А она застенчивая - ужас! Стоит в сторонке и не танцует. Я её несколько месяцев упрашивал потанцевать со мной. И вот, наконец, она сдалась! Один-единственный танец мне подарила. Что это за танец был! Незабываемый, Коль, незабываемый! А потом расстались чё-то... Жалею сейчас.
По третьей решили не брать.

- Ну я отбываю, - сообщил Виктор, едва они выбрались на улицу. - Навещу подругу.
- Давай.
- Ты погуляй, город посмотри.
- Так и сделаю.
- Назад добраться сможешь?
- Конечно.
- Ну, будь.
Виктор пожал Коле руку и скрылся за углом.
- Наконец-то ушёл! - облегчённо выдохнула Старая Сука. - Думала, так и придётся весь день его терпеть.
Она была вялой и заспанной. То и дело зевала.
- Он хороший человек, - сказал Коля. - Я его уважаю.
- А-а, брось! Все они хорошие до поры до времени. Почему он тебе денег не оставил?
- Потому что это его деньги. Да и зачем они мне сейчас?
- А ты знаешь, что он их занимал под вас двоих? Отдавать будете поровну.
Коля шагал по улице и осматривался по сторонам.
- Там мало, - ответил он старухе.
- С каких это пор ты деньгами раскидываться стал?! У тебя их не было никогда, а ты уже раздариваешь их направо-налево.
- Из-за этого не стоит впадать в истерику.
Город ему нравился. Старинные дома, узкие улицы, захламление во дворах - всё это не отталкивало, а придавало городскому пейзажу своеобразную причудливость. Он не чувствовал в себе отторжение к нему, и это удивляло. Все населённые пункты, где доводилось бывать раньше, таили ненависть и угрозу.
- Просто город притворяется, - заметила Старая Сука.
- Не думаю.
- Они все притворяются: города, люди. В них не может быть искренности и добросердечности.
- Ты злишься потому, что не способна видеть другие грани.
- Я злюсь потому, что испила всю чашу горести до дна. Никаких иных граней в этом мире нет. Древние были правы: он покоится на трёх китах. И имя этим китам - алчность, похоть и ненависть!
- Тебе вредно волноваться. Может, подремлешь? Я посмотрю за тобой.
- Да, ужасная сонливость преследует меня в последнее время. Это из-за климата. Он резко континентальный. Здесь повышенное давление, и воздух придавливает к земле. Тяжело двигаться, разговаривать... К тому же осень. Осенью всегда тянет в сон.
Коля остановился вдруг. На здании напротив значилась вывеска "Библиотека".
Он вошёл внутрь и поднялся по короткой, крутой лестнице. Коридор расходился в двух направлениях. На одной из дверей значилась надпись "Читальный зал", на другой - "Абонентский отдел". Это его немного смутило, потому что он не знал, за какой дверью ему могут дать книги.
На его счастье полная и пожилая женщина, по всей видимости работница библиотеки, вышла из-за двери с надписью "Читальный зал" и стала неторопливо спускаться по лестнице в подвал.
- Извините, - обратился к ней Коля сиплым голосом. - А мне можно записаться?
- Да, конечно, - ответила та. - В читальный зал хотите?
- Мне там, где с собой можно взять.
- Ну тогда в абонентский.
Женщина продолжила нелёгкий спуск.
- Вы думаете, запишут? - спросил Коля её короткую бесформенную спину.
- Запишут, - ответила женщина, не поворачиваясь.
Коля набрался храбрости, выдохнул и открыл дверь с надписью "Абонентский отдел". Тёмный и узкий коридор вывел его к стойке, за которой сидела женщина в очках. За ней ровными рядами стояли стеллажи книг.
- Здравствуйте, - кивнул он женщине. - Я хочу брать у вас книги. Запишите меня, пожалуйста.
- Вы учитесь, работаете? - спросила женщина.
- Я на буровой, - с гордостью ответил Коля. - Помощник бурильщика.
- Тогда вы по адресу. Мы библиотека разведовательно-бурильного объединения. Давайте паспорт.
- У меня нет с собой паспорта. У нас их забрали.
- Забрали? И у вас тоже? Что за порядки такие? Паспорта забирают... Чтобы вы не сбежали?
- Видимо.
- Номер паспорта не помните?
- Нет.
- Ладно, - сказала женщина. - Придётся в ваш отдел кадров звонить, узнавать номер. Как неудобно сейчас всё это! Мы, кстати, вешали у вас там объявление, что желающие записаться в библиотеку узнавайте, пожалуйста, номер паспорта. Не читали?
- Нет.
- Фамилия ваша?
- Гришин, - ответил Коля и в очередной раз поразился, что фамилия эта действительно его.
Запись в библиотеку оказалась удивительно волнительным событием. Она значила приобщение к большой и величественной цельности, которая придаёт ответственность и уважение. Коля чувствовал, что с ног до головы покрылся потом.
- Ну вот, - грустно вздохнула Старая Сука. - Ещё одну кабалу на себя повесил. Ещё тебя куда-то записали... Ты понимаешь, что они записывают не просто так. Они создают реестр, картотеку, чтобы знать, где тебя можно найти, что ты делал, делаешь и будешь делать в любой момент своей жизни. Это рабство, Николай! Как ты не понимаешь этого?!
Коля безмолвствовал. Женщина оформила его карточку, дала расписаться и предупредила:
- Срок хранения книг - пятнадцать суток. Можно продлять. Заходите, выбирайте.
- Мне самому можно выбирать? - изумился Коля.
- Да, конечно. Не хватало мне ещё вам каждую книгу подтаскивать.
Коля прошёл за стойку. Книги смотрели на него со всех сторон, они были доступны, их не требовалось воровать. Запах книг пьянил.
- Вот эти, - вернулся он с двумя.
Это были "Мартовские иды" Торнтона Уайлдера и "Остров пингвинов" Анатоля Франса.
- Прочтёте за пятнадцать дней? - спросила его библиотекарь.
- Постараюсь, - ответил он.
Она записала названия книг в бланк и отдала их ему.
- Пакета нет у вас? - привстала.
- Нет.
- Плохо. С пакетом надо в библиотеку ходить.
Он выбрался наконец на улицу. Книги засунул под ремень - одну спереди, другую сзади.

Весь город можно было пересечь за двадцать минут - именно через такой промежуток времени он оказался на городской окраине. Грузовиков, направляющихся к буровой, видно не было. Пришлось двинуться пешком.
Идти было приятно. Ни единой души вокруг, тишина и покой. Даже Старая Сука не доставала своей болтовнёй. Коля улыбался, лицо его просветлело, не то фантазии, не то воспоминания  журчали в голове.
- Машина едет! - прервала его мысли старуха. - Голосуй!
Коля оглянулся. По дороге действительно ехал грузовик. Но вместо того, чтобы поднять руку, он сошёл на обочину и пропустил машину мимо себя. В кабинке с непонимающим лицом проплыл шофёр, сбавивший скорость в ожидании, что придётся взять человека.
- Ты чего? - смотрела на него Старая Сука. - Через десять минут были бы на месте!
- Пешком пройдёмся, - отозвался Коля. - Воздухом подышим.
Через полтора часа он добрался до вагончиков. Свой с дороги определить было трудно - они стояли вразброс, занимали большую площадь и были похожи друг на друга.
Вагончик был закрыт. Коля нащупал ключ в потайном месте, под лестницей, и открыл дверь.
Первый раз он оказался здесь совершенно один. Ощущение хозяина смущало. Хотелось есть. На столе стояла кастрюля с остатками каши. Он поставил её на плиту, вскоре каша подогрелась. Коля заменил кастрюлю чайником, в котором воды плескалось едва ли на стакан и принялся за еду. Каша была пресной и невкусной. Он быстро проглотил её, запил сцеженным чаем и улёгся на свою кровать.
Раскрыв томик Уайлдера, Коля погрузился в чтение. За окнами темнело. Читать с каждой минутой становилось всё труднее. Он включил свет, но усевшись вновь на кровать, читать не стал. Посидев несколько минут в задумчивости, он достал из своей сумки, валявшейся под кроватью, тонкую ученическую тетрадь и ручку.
Усевшись в более удобную позу - так, чтобы можно было писать на коленях, Коля раскрыл тетрадь и стал, неторопливо поначалу, а затем всё более ускоряясь, водить по ней ручкой. Время от времени он отрывался и оглядывался по сторонам.
Блёклый день буквально за несколько минут перетёк в густую и непроглядную ночь. Бормоча какие-то слова, покрывшись на лбу испариной, Коля выводил в тетради предложения. Глаза его были расширены, он ничего не видел и не слышал. Старая Сука удивлённо взирала на него.
- Атас! - подала она голос. - Кто-то идёт!
Коля лихорадочно затолкал тетрадь в сумку. Постучав сапогами друг о друга и отряхнув с себя пыль, в вагончик вошёл Батыев.
- Приехал? - кивнул он Коле.
- Да, - отозвался тот.
- А Виктор где?
- В городе остался.
- У бабы?
- Видимо.
Батыев работал в ремонтной бригаде. Текучесть у ремонтников была особенно высокой, потому что получали они меньше бурильщиков. Батый был одним из долгожителей - на буровой он пребывал уже года два. Работал не вахтовым методом, а постоянно, что указывало на то, что семья - по крайней мере та, которая его ждала - у него отсутствовала.
- Колян, ни капли воды нет! - наехал он на Колю, заглянув в чайник. - Чё не сходишь?!
- Я только что пришёл, - соврал Коля.
- Сбегай, - кивнул Батый. - Недолго же.
Пришлось бежать до колонки. Она, слава богу, располагалась в каких-то ста метрах от вагончика.
- Ведро надо завести, - предложил Коля, вернувшись. - Чтобы не с чайником бегать.
- Да, надо бы, - согласился Батыев.
- Опять дождь начинается. А скоро и снег должен выпасть.
- Да. Самое весёлое время.
- Почему?
- Потому что такой геморрой на буровой начнётся, что хоть вешайся. Ни одну гайку не провернёшь.
- Тебя мастером скоро сделают, - вспомнил Коля обрывок услышанного им разговора о скором повышении Батыева.
- Я не хочу мастером, - ответил тот, раскладывая на столе продукты. - Слишком большая ответственность.
- Привыкнешь.
- Нет, не хочу. Я вижу, как тут всё организовано. Случись что, сажать будут не начальника, не главного инженера, а именно мастера.
За дверью раздались шаги. Через мгновение в дверном проёме показался Игнат.
- Оба здесь, - окинул он глазами соседей.
Потом, помолчав, добавил:
- Коль, оденься! Поможешь.
- Что там?
- Виктора привезли. Он пьяный в усрачку, не шевелится. Дотащить надо.
Батыев хмыкнул. Коля с Игнатом, поплутав между вагончиками, вышли к гаражам. Здесь стоял "Зил" и у открытой кабинки курил шофёр.
- Забирайте своего клоуна, - кивнул он на дверь.
В кабинке на сиденье в раскорячку валялся Виктор.
- Он заблевал мне всё. И зачем я его взял только!
Игнат с Колей вытащили Виктора наружу, но удержать не смогли - он повалился в грязь. Был Виктор совершенно невменяемым.
- Да-а, - почесал Игнат в затылке. - Не знаю, как мы его допрём.
- За руки, волоком, - посоветовал шофёр.
Так и сделали. Туловище Виктора волочилось по земле и натыкалось на всевозможные преграды - прутья арматуры, куски резины.
- Вот ведь сволочь! - скалился Игнат. - Ему видно баба не дала, вот он и нажрался.
- Или наоборот дала, - предположил Коля. - И он с радости напился.
Виктор стал вдруг подавать признаки жизни и принялся отчаянно сопротивляться. Кулаки его сжались, руки напряглись, он стал вырываться и вскоре ему это удалось. Коля выпустил его руку, и Виктор уткнулся лицом в грязь.
- Ах ты чмо! - не выдержал Коля и от всей души врезал Виктору ногой в бок.
Смеющийся Игнат присоединился к нему. Попинав немного мычащего Виктора, они снова поволокли его к вагончику. Проходившие мимо рабочие скалились и давали разнообразные советы. Игнат смеялся в ответ, а Колю они неимоверно злили.
Лестница вагончика оказалась самой трудной частью пути. С первого раза преодолеть её не удалось. Помог Батый - втроём они затащили Виктора внутрь и бросили на пол.



                ВОСЬМАЯ   ГЛАВА


- Кстати, - остановил Низовцев Свету. - Ты знаешь, для чего писатели постоянно описывают природу? Небо, лес, поля? Капли дождя на окне?
- Нет, не знаю, - мотала она головой.
Он смотрел на неё торжествующе.
- Для того чтобы заполнить паузу между сценами! Считается, что все эти описания природы передают внутренний мир героя, создают настроение и всё такое прочее, но это - полнейшая чушь. Просто ничего лучше для разбивки между сценами не придумали, поэтому и вставляют где ни попадя небо, луну и колыхание травинок.
- У тебя тоже немало описаний природы.
- А что я, хуже других?! Если существует готовый стандарт, использование которого никем не критикуется, а даже поощряется, то зачем выдумывать колесо?
- Для прогресса.
- Для литературного прогресса?
- Да.
- Литература - не бескрайнее пространство, поверь мне. Она не выдержит бесконечного новаторства. Я не против прогресса, но я за здравый смысл. Текст состоит из слов и значений, которые в эти слова вкладываются. Хоть лопни, но дальше имеющихся слов и смыслов пойти невозможно. Можно придумывать новые слова и вычурные, неуловимые даже на уровне подсознания значения - так многие и делают - но мозг, человеческий мозг не обманешь. Он просто откажется воспринимать подобные тексты. Стандарты - это замечательно! Их можно использовать крайне продуктивно. С ними можно играть, их можно прятать и снова предъявлять публике, причём в совершенно неожиданных формациях. Эффект от подобных действий будет куда как сильнее, чем изобретение нового, но неживого и отпугивающего. Природа - это стандарт, так пусть он будет. Тем более что паузы действительно надо чем-то заполнять.
Стоял ещё один прожаренный августовский день. Воздух был пропитан теплом и влагой. Искать свежести уже никто не стремился - она отсутствовала. Даже лёгкий бриз, долетавший с моря, её не приносил, а лишь перемещал тяжёлые и плотные слои тепла. Александр Львович нещадно потел и чтобы не ходить в пропитанной потом футболке нёс её в руках. Свете было легче - на ней была одета похожая на невод блузочка, исключительно декоративная.
- Долго твои герои будут работать на буровой? - спросила Света, посасывая через трубочку сок.
- Год – полтора. Может два. Но только Коля.
- А Виктор?
- Виктор выполняет в романе второстепенную функцию.
- Значит, скоро ты с ним распрощаешься?
- Очень скоро. Может, даже в следующей главе.
- Твой Коля - жестокий человек. Виктора бьёт.
- Он не жестокий. Просто он не способен на долгие и искренние отношения. Он переступит через любого, кого сочтёт препятствующим своему восхождению. Это варвар, который стремится выбраться наверх. Он не поступится ничем, продаст любого, кто покажется ему ненужным. Ну и, кроме того, у этой сцены есть психологическое обоснование - раздражение.
- То есть, скоро начнутся убийства? Он будет идти к своей мечте по трупам?
- Нет, - покачал головой Александр Львович. - Надеюсь, что нет. Представлять его восхождение как путь, усеянный телами и залитый кровью - пошло. История Коли - мистическая. Он возносится не благодаря своим достоинствам или недостаткам, его возносит неведомая сила. Он не осознаёт её, но она ведёт его к славе и деньгам.
- Эта сила - ты! Правильно я понимаю?
- Ты понимаешь абсолютно правильно. Пожалуй, я и Коле позволю немного понять это. Интересно будет посмотреть на его реакцию.
- Вряд ли у него будет какая-то явная реакция.
- Почему?
- Он чрезвычайно скрытный человек и гораздо более проницательный, чем тебе кажется. Ты для него своеобразный враг, и вряд ли он захочет демонстрировать врагу свою слабость.
- Интересная точка зрения. Я не думал об этом. Тогда, может быть... - он взял её за руку, - может быть, он уже обо всём догадывается?!
Светлана не выдержала патетического артистизма, который Александр Львович вложил в эту фразу, и рассмеялась. Низовцев засмеялся вслед за ней.
- Ключевая сцена главы - визит в библиотеку? - продолжала она, отсмеявшись.
- Да, это важная сцена. Но могу тебе сказать нечто откровенное про другую сцену.
- Какую?
- Сцену, в которой Коля что-то пишет в тетради.
- А, да-да.
- Представляешь, я не задумывал её поначалу! Она возникла сама, спонтанно. Просто надо было занять его чем-то до прихода с работы Батыева, вот и получилось, что он стал писать. Но веришь ли, нет - я понятия не имею, что он может там писать! По крайней мере, я ещё не придумал, что это может быть.

В съёмный дом он вернулся глубокой ночью. В окне горел свет, за дверью раздавались голоса и смех. Мысль о том, что жена завела любовника, позабавила его.
Любовник оказался не один. Двое молодых людей лет по двадцать пять окружали Елену Васильевну в постели. Все трое были голые и весёлые.
- А, ты! - увидела Елена мужа. - Проходи, не стесняйся.
Низовцев присел на стул.
- Познакомьтесь, - представила она его парням. - Это мой муж, Александр. Известный писатель. А это - мои друзья. Имён их не помню.
Александр Львович кивнул. Ребята тоже ответили приветственным кивком.
- Как время провёл? - спросила жена.
- Неплохо. Гуляли со Светой. Она чудная девушка.
- Да, она симпатичная. И очень тебе подходит.
Парни гладили дряблые груди Елены Васильевны. Она ловила их губы своим ртом.
- У нас есть что выпить? - встал Низовцев.
Ему не ответили. Александр Львович достал из холодильника бутылку виски, захватил стакан и вернулся в зал. Парни за это время перешли к активным действиям. Елена встала на четвереньки, они отоваривали её с двух сторон.
- Ты классно выглядишь, - сделал ей комплимент муж.
Жена промычала что-то.
- Я немного потерял свежесть восприятия, - продолжал Александр Львович. - Давно не видел тебя в раскорячку с другими мужиками. Это впечатляет.
- Присоединитесь? - вежливо предложил один из парней.
- Нет, нет, спасибо, - поспешил отказаться Низовцев.
Он потягивал виски. Заедал ломтиками ветчины.
- Ты накормила гостей? - спросил он жену.
- Мы сыты, - ответил парень, находившийся к нему спиной. - Ваша супруга угощала нас в ресторане.
- А, ну ладно.
Низовцев закурил. Подошёл к окну и, отдёрнув занавеску, некоторое время вглядывался в темноту. Ни очертаний забора, ни крон деревьев угадать было невозможно.
- Может мне вас пощёлкать? - предложил Александр Львович. - Фотоаппарат есть.
- А что, - ответила Елена Васильевна, - это идея! Вы не против?
Парни были за.
Низовцев достал фотоаппарат. Жена и молодые люди позировали как заправские порнозвёзды.
- Когда-то в молодости, - говорил Александр Львович, - я занимался фотографией всерьёз. Делал художественные чёрно-белые снимки. Елена Васильевна не даст соврать, у меня осталась их целая кипа.
- Да, - подтвердила жена. - Фотографии были неплохими. У него есть чувство композиции и сюжета.

Когда парни уходили, Низовцев жал им руки.
- Рад был познакомиться, - учтиво улыбался он. - Буду рад видеть вас снова.
- Непременно навестим вас, - отвечали они. - Ваша жена - бесподобная женщина.
- Наверно ты на меня обидишься, - подступил он к Елене, едва они остались наедине, - но я должен сделать это.
Коротко замахнувшись, он ударил её по лицу. Жена повалилась на кровать.
- Я сторонник свободной любви, - продолжал Александр Львович, - и сам не понимаю тех эмоций, что нахлынули на меня сейчас, но мне неимоверно хочется избить тебя.
Он ударил её ещё. Удар получился смазанным, кулак лишь чиркнул по губам. Низовцев тут же исправил оплошность - следующий оказался прицельным и сконцентрированным.
- Если сможешь, не принимай это лично. Причина не в тебе, а во мне.
Он молотил её обеими руками, попеременно. Елена Васильевна вяло закрывалась и сползала на край кровати.
- Может быть, это реакция на всех тех женщин, которых я встречал в своей жизни и скрытую ярость к которым никак не мог выразить.
Елена свалилась на пол. Нагибаться к ней было неудобно. Александр Львович задействовал ноги.
- Возможно это реакция на мою мать, хотя... она была чудесной женщиной и ничего странного в моих отношениях с ней не было.
Елена сумела перевернуться на живот и закрыла лицо руками.
- Бить женщину очень приятно. Я делаю это первый раз в жизни и даже не подозревал, какие сильный ощущения скрываются за этим простым вроде бы действом.
Супруга булькала кровавыми пузырями, пытаясь то ли вздохнуть, то ли ответить ему.
- На тебе, сука! - кричал он. - На тебе, ****ь! Гнусная вонючая *****! Ненавижу тебя!
- Урод! - прошамкала разбитыми губами Елена Васильевна. - Я всегда знала, что ты способен только на подлости, потому что ты трус. Не желаю больше жить с тобой!

Железнодорожный вокзал был переполнен, до прибытия поезда оставались считанные минуты. Александр Львович прижимал к себе Свету и старался казаться беззаботным и весёлым. Светлана то и дело оглядывалась. Лицо её выглядело встревоженным.
- Да не придёт он, не придёт, - говорил Низовцев. - Нечего волноваться.
- Откуда ты знаешь?
- Он же не догадывается, что ты уезжаешь.
- Ну, мало ли. Узнал как-нибудь, проследил.
- Ерунда. Даже если появится, что с того?
- Ты его не знаешь, он псих. Может всё что угодно выкинуть.
- Я тоже псих. И тоже на многое способен.
Он закурил. Хотелось ещё и выпить - на душе было всё же тревожно и конечно не от Светиных страхов по поводу её бывшего друга. В голове вертелась Елена. На душе скребли кошки, хотя каждую минуту он хвалил себя за свой поступок и всячески подбадривал. Ты молодец, говорил он себе. Давно так надо было поступить. Жизнь с Еленой никогда не радовала тебя. Ты жил с ней лишь по инерции. Но хотел освободиться, всегда хотел.
Светлана купить вино не разрешила.
- Мне его жалко, - говорила она о Михаиле. - Всё-таки это он пригласил меня сюда. Да и жили мы здесь практически за его деньги.
- Если у него возникнут финансовые претензии, я перешлю ему необходимую сумму.
- У него возникнут претензии. И не только финансовые.
- Света, - обнял он её. - Твой Михаил - это не проблема, понимаешь? Никому он ничего не сделает, а если попытается, то пусть пеняет на себя. Я человек со связями и могу не просто поставить его на место, но и попросту уничтожить. И ему это следует понять. Хотя, я думаю, он достаточно умный, чтобы это осознавать.
Пацанёнок лет семи с тёмным лицом и в рваной одежде остановился перед ними и вытянул руку. Низовцев, который подаяний не давал никогда, вдруг расщедрился и положил в грязную детскую ладонь целый червонец.
- Уже три, - посмотрел он на часы. - Пора и поезду появиться.
Едва он промолвил это, в динамиках зазвучало объявление о прибытии поезда, а вскоре и он сам появился в поле зрения. У Александра Львовича значилась одна лёгкая сумка, у Светланы - две нелёгкие.
Билеты были куплены в купейный вагон, который Низовцев в общем-то не любил. За то, что создавая видимость уединённости, всё-таки заставляет тебя делить места с кем-то ещё. Их соседями оказалась супружеская пара средних лет. Светлана, разумеется, тут же рассказала им, что бросила прежнего мужчину, молодого и богатого, ради нового - немолодого, но вроде бы тоже богатого.
Всю дорогу они играли в карты.

- Вот ты друга бросила, - говорил он Свете, вылезая из поезда на железнодорожном вокзале Нижнего Новгорода, - с которым встречалась всего несколько месяцев, а я - жену. С которой прожил годы.
- Оба мы хороши, - грустно усмехнулась Светлана.
- Кому из нас тяжелее?
- Тебе, конечно.
- Правильно, мне тяжелее. Но я держусь, я не раскисаю.
- Может, просто ты не любил её?
- Ты права, по-настоящему я не любил её. Наш союз был типичным браком по расчёту. Мне хотелось остепениться, зажить спокойной, оседлой жизнью, ей тоже - вот на этом мы и сошлись. Такие браки сплошь и рядом: любви нет, но есть какое-то уважение друг к другу, стремление к семейному очагу. Ну и регулярного секса хочется.
- После этих слов можно подумать, что у вас действительно была очень неплохая семья.
- Не было. Потому что не было настоящих, искренних чувств. Я подозреваю, что они вообще невозможны в этом напыщенном богемном кругу. Только у простых людей сохранились какие-то остатки искренних человеческих отношений.
- Ты так думаешь?
- Я уверен в этом. Что мне дала та среда, в которой я жил? Ничего! Абсолютно ничего! Лишь умение улыбаться тем, кого ненавидишь и витиеватому красноречию, которым скрываешь отсутствие души. Пора заканчивать с эти гнусным существованием. Настоящая жизнь - она в людской гуще. Простая, неброская, неказистая - но в этом и состоит её прелесть. Я хочу окунуться в неё, хочу прочувствовать её до основания.
- Добро пожаловать! Она ждёт тебя.
Они взяли такси. Светлана жила в девятиэтажном здании на берегу Оки. Двухкомнатная квартира, доставшаяся ей после смерти матери, располагалась на восьмом этаже. У подъезда одна из старушек, поздоровавшись со Светой, крикнула ей вслед:
- С юга?
- С юга, - отозвалась Светлана.
- Это он самый? С которым ездила?
- Да, это он.
- Это я, - подтвердил Александр Львович.
- А я представляла себе моложе.
- Я в дороге состарился.
- Мне почему-то так грустно, - пожаловалась Света в лифте. - Прямо плакать хочется.
- Хочется - поплачь.
- Нет, нельзя. Начнёшь плакать - не остановишься.
- Просто устала.
- Возможно.
- Сейчас примешь ванну, поешь, полежишь... Настроение сразу повысится.
К радости Светланы соседи по лестничной площадке им не встретились. Они затащили сумки в квартиру, и Света с облегчением рухнула в кресло.
- А у тебя неплохо, - осматривал квартиру Низовцев. - Мило, уютно. Ты в зале спишь?
- Нет.
- Правильно. Кто же спит в зале, если есть ещё одна комната. И телевизор хороший.
- Этой зимой купила. Занимать пришлось.
- Отдала?
- А что?
- Я к тому, что может быть мне остаток вернуть.
- Отдала.
Александр Львович прошёл в кухню и заглянул в холодильник. Тот был отключен и пуст.
- Есть хочешь? - донёсся до него Светин голос.
- Да, перекусил бы.
- На балконе банка с маринованными грибами стоит. И огурцы.
- Не вставай, не вставай! - направился он на балкон. - Я сам.
- Сходить надо в магазин. Отдохну - схожу.
- Я сам схожу.
На скорую руку Низовцев нарезал огурцы, лук, несколько головок которого тоже нашлись на балконе, разложил по тарелкам грибы. Они поели.
- Поставь чайник, - попросила Света. - Раз взялся ухаживать.
- Непременно, - поднялся он.
Заварили чай, выпили по стакану. Дорожная суета постепенно отходила, и Светлана почувствовала себя лучше. Даже улыбнулась пару раз.
Не торопясь разобрали сумки. У Низовцева разбирать было нечего - Света сразу же убрала все его вещи в шкаф, а вот свои собственные перебирала долго. Все они были мятые и ужасно ей сейчас не нравились.
- Боже мой! - цокала она языком. - В таком убожестве ходила!
- Когда тебе на работу? - поинтересовался Александр Львович.
- Первого сентября. Никакого школьного ремонта на этот раз на мою долю не останется.
- Ещё неделя.
- Да, немного.
- Может, вообще оставить работу? Зачем тебе в школе этой здоровье гробить?! Материальных проблем у нас не будет. Я гарантирую.
Света задумалась. Правда как-то не всерьёз.
- Нет, - ответила, - не оставлю. Стаж надо увеличивать. На пенсию зарабатывать.
Она открыла кран в ванне. Пока наливалась вода, Александр Львович сделал ей лёгкий массаж.
- Дай мне ключ, - попросил он. - В магазин схожу.
- В сумочке. Да, Саш, посмотри возле универсама, там мастерская есть по изготовлению ключей. Если работает, пусть ещё один сделают.
- Ладно.
Он чмокнул её в губы.

Мастерская нашлась быстро.
- Два таких же, - просунул он в окошко ключ.
Ощущение чужого города, которое переваривал в себе Низовцев, было весьма сильным и необычным. Ощущение чужого города - это нахождение отличий. Вот этот проспект, эти дома, эти деревья и люди - они ничем не отличались от какого-нибудь окраинного района Москвы. И тем не менее это другой город. Очертания не совпадали с отложениями памяти, глаза улавливали смазанность, а сердце рассылало по артериям лёгкую тревогу. Она удивляла больше всего. Возможно, город пробует тебя на ощупь и думает, что с тобой делать. Именно в эти часы решается, будет ли он к тебе благосклонен.
- Вы не разводились с мужем? - спросил Александр Львович у женщины, шедшей рядом.
- Да, один раз приходилось, - ответила она.
- А сейчас вы замужем?
- Да. Вышла замуж во второй раз.
- Не тяжело было расставаться с первым мужем?
- Честно говоря, тяжело. Я зависела от него финансово, и у меня была от него дочь. Решение было непростым и мне пришлось помыкаться, уйдя от него.
- Вы счастливы сейчас?
- Да как вам сказать... - улыбнулась женщина. - Наверное, да.
Дорога вывела Низовцева к станции метро. Не долго думая, он спустился в неё.
- Вы женаты? - спросил он соседа по креслу.
- Не задавайте мне этот вопрос, - ответил тот. - Он причиняет мне боль.
- А вы? - спросил он у сидевшей напротив девушки.
- Нет, что вы, - засмущалась та. - Я ещё слишком молодая.
- Сколько вам лет?
- Семнадцать.
- В семнадцать можно жениться. Вы пойдёте за меня замуж?
- Вы уже женаты.
- Как вы догадались?
- У вас на лбу написано.
Он вылез наугад. Рядом со станцией метро располагался продуктовый рынок.
- Я только что бросил жену, - сообщил он мужчине, выбиравшему персики.
- Очень жаль, - отозвался тот. - Семью надо сохранять всеми силами.
- Я оставил ей всё. Абсолютно всё, кроме счёта в банке.
- Думаю, вы знали, что делали.
Выбор продуктов на рынке показался ему неплохим. Александр Львович решил закупить всё здесь.



                ГЛАВА   ВОСЬМАЯ


В ночь, когда выпал первый снег, умер Виктор. Было безветренно, снег падал крупными хлопьями - они долго и нехотя кружились в воздухе и тихо опускались на изрытую колдобинами почву.
Виктора нашли в теплушке у электрощита. В ту ночь он работал.
Беспробудное его пьянство продолжалось целый месяц. Кто-то говорил, что у него не заладилось с бабой и именно поэтому он запил, но из разговоров с ним Коля знал, что с бабами у него не ладилось всегда. Виктор был пьяным и на работе, и в свободное время. На работе к его запою поначалу отнеслись удивительно спокойно, хотя это и считалось здесь самой страшной провинностью. Если Виктор мог держаться на ногах, он что-то делал, бормоча под нос пьяные угрозы, непонятно кому адресованные, если же работать был не в состоянии, его клали в какое-нибудь укромное место и даже отмазывали от мастеров.
Но в последние дни по поводу его пьянок в бригаде росло сильное недовольство и Коле всё чаще бросали в лицо:
- Ты приведи своего друга в чувство! А то до добра не дойдёт дело.
Коля лишь морщился на эти слова.
- Ну а что я с ним сделаю? - разводил он руками.
- Его уволят со дня на день. Втолкуй ему это.
До увольнения дело не дошло. Просто не успели. Пьяный Виктор свалился в теплушке и пережил короткий, но обширный инсульт. Его смерть все восприняли совершенно спокойно. Ни слёз, ни сожалений никто не выказывал.
- Ты знаешь, - поведала Коле Старая Сука. - Я почему-то всегда радуюсь, когда кто-то умирает. Ты нет?
- Нет, - ответил Коля. - Мне его жаль.
- Да брось! - нетерпеливо махнула рукой старуха. - Я же вижу, что тебе всё равно.
- Это не так.
- Так, так! Меня не обманешь.
Это действительно было так. Все смерти, с которыми он сталкивался в своей жизни, не производили на него никакого впечатления. Может быть потому, что это были смерти людей, которые ничего не значили для него?
- Так оно и есть, - подтвердила Старая Сука. - Но только были ли в твоей жизни люди, которые хоть что-то значили для тебя?
Такие люди отсутствовали.
- Они есть, - ответил Коля. - Люди, к которым я могу испытывать симпатию и даже любовь. Они живут где-то, ждут встречи со мной и готовы поделиться своими светлыми эмоциями. Они есть, я верю. Просто дороги, ведущие к ним, пока неизвестны мне. Но облики их всё чаще возникают в моём сознании. Возможно, эти дороги кто-то скрывает от меня, но им таиться не вечно. С каждым днём своей жизни я становлюсь к ним всё ближе и ближе.
- Идеалист, - хихикала старуха. - Глупый идеалист. А попросту говоря, дурак.

Виктора хоронили через два дня. Руководство выделило автобус. Игнат, который поначалу хотел присутствовать на похоронах, в последний момент отказался. Коле отказаться было нельзя. С тремя неизвестными мужиками он поехал в городской морг. Там они забрали тело Виктора и направились на кладбище.
Как оказалось, нефтяников здесь лежало немало. Кладбище было старым и неухоженным. Людей хоронили абы как, не соблюдая никакой симметрии рядов и не особо заботясь о внешнем виде могил. Виктору вырыли неглубокую могилку на самом краю кладбища и даже как бы чуть на отшибе. Гроб вытащили из автобуса и поставили рядом с могилой.
- Желает кто-нибудь сказать? - спросил один из мужиков.
Все смотрели на Колю. Он сказать не желал.
- Тогда опускаем.
Все подошли к гробу и взялись за края.
- Чёрт, - бормотнул кто-то. - А верёвок ведь у нас нет.
Верёвок действительно не было. Как опускать гроб в могилу никто не знал.
- А, ладно - махнул рукой предлагавший сказать последнее слово мужик. - Так опустим. Могила мелкая.
- Рука не пролазит, - пожаловался Коля.
- Опускаем, - скомандовал тот же мужик.
Все убрали руки. Гроб проскользнул в могилу и грохнулся о землю. Что-то в нём затрещало, но явных поломок не обнаружилось.
- Нормально, - махнули рукой мужики. - Засыпаем.
Могилу засыпали землёй.
- Какую-нибудь табличку надо, - сказал Коля. - С именем, с датой жизни.
- Так крест вообще не мешало бы, - добавил один из мужиков.
- Ничего, - отозвался другой. - Молодой сделает табличку, - кивнул он на Колю. - Друг ведь.
Коля нашёл гнилую ветку дерева и пятидесятикопеечной монетой нацарапал на ней имя покойника и дату смерти. Дату рождения Виктора он не знал.

- Мне Чарльза Диккенса.
- Что именно?
- "Посмертные записки Пиквикского клуба".
- На абоненте нет этой книги. Идите в читальный.
Взяв книгу в читальном зале, Коля уселся за свободный стол. Свободными здесь были почти все, кроме одного, за которым темноволосая девушка листала журналы. Он открыл книгу и погрузился в чтение.
- Что читаешь? - спросила девушка.
Он повернулся и посмотрел на неё. Девушка была весьма симпатичной. По здешним меркам - даже чересчур. Зеленоглазая, с правильным овалом лица и тонкими чертами, она смотрела на Колю с улыбкой. Он впал в лёгкую панику.
- Роман, - ответил он, глупо улыбнувшись.
- Какой?
Ответить сразу у Коли не получилось. Девушка дотянулась до книги и повернула её к себе обложкой.
- А, читала! - воскликнула она. – Правда в детстве, плохо помню о чём. Мне у Диккенса больше "Крошка Доррит" и "Повесть о двух городах" нравятся.
- Не читал, - с сожалением произнёс Коля.
- Прочти, - посоветовала она. - Хорошие книги.
- Обязательно прочту, - заверил он её.
- А вообще ты молодец! - оглядела она его более внимательно. - Такие книги читаешь... Для здешней дыры - круто.
Коля почувствовал, что краснеет от этой похвалы.
- Познакомимся? - предложила девушка.
Ему стало совсем дурно.
- Давай, - с трудом выговорил он. Тут же захотел добавить "те", но понял, что это звучало бы вычурно. "Давай", впрочем, звучало тоже как-то не так. От этого противоречия он покраснел ещё больше.
- Меня зовут Юлия, - протянула она Коле руку.
- Николай, - непослушными губами произнёс он, ловя её ладонь своей.
Ладонь его была потной - прикоснувшись к ней, он с ужасом осознал это, но было поздно. Юля пожала её как ни в чём ни бывало и выглядела всё так же доброжелательно.
- Ты работаешь, учишься? - спросила она.
- Работаю, - ответил Коля, радуясь, что его потная ладонь осталась незамеченной.
- На буровой?
- Да.
- Кем?
- Помощником бурильщика, - это он постарался произнести основательней, потому что профессией своей всё же гордился.
- А я учусь, - сообщила Юля. - Правда сейчас в академическом отпуске. Балдею. У отца тут живу. Скучно конечно, но дома тоже надоело.
- Учишься! - уважительно произнёс Коля. - Здорово!
- Да-а, - махнула она рукой. - Тягомотина. Эта учёба достала меня уже. Не знаю, доучусь ли до конца.
- В институте? - спросил Коля.
- Да, в архитектурном. В Екатеринбурге.
- Будешь архитектором?
- Да, если доживу.
Слово "архитектор" вызвало в Коле трепет.
- Я вообще-то так себе учусь, - доверительно сообщила ему девушка. - Представляешь, школу с золотой медалью окончила, а в институте на тройки иду. Вот такая я... А всё лень, она причина.
Знакомство они продолжили в весьма милом кафе. Называлось оно "У Макса". Коля и не подозревал, что в городе имеются такие заведения.
- Я только в "Короне" бывал, - признался он Юле.
- "Корона" - это пивнушка, - объяснила она. - Она для нефтяников. "У Макса" - это для более приличных людей.
Коле приятно было почувствовать себя более приличным человеком.
- Хотя она закроется вот-вот, - добавила она. - Потому что прибыли нет.
В кафе они оказались единственными посетителями. Взяли по чашке кофе. Кофе Коля пил второй раз в жизни. Первая попытка, состоявшаяся года три назад, его разочаровала. Здесь кофе был вроде бы получше, но шёл всё же тяжело. Хорошо, что чашка оказалась маленькой и её можно было уговорить в три глотка.
Юля достала из сумочки пачку сигарет. Предложила Коле. Они закурили.
- Ты в вагончике живёшь? - спросила она.
- Да.
- Видела я ваши вагончики. Как скот вас держат.
- Жить можно, - не согласился Коля.
- А ты знаешь, что ваша зарплата - это надувательство. Вам платят мизер от того, что вы действительно зарабатываете.
- Я никогда столько денег не получал.
- Вот и ловят вас на этом. Ваши начальники получают несоизмеримо больше, хотя фактически ничего не делают. Вот взять отца моего хотя бы.
- Он бурильщик?
- Нет, он инженер. У вас, в объединении. По сути если разобраться, чем он занят?
- Не знаю, - мотнул головой Коля.
- Да ничем! Сидит в кабинете, секретаршу щупает. Выйдет иногда, по объектам пройдётся - и всё. А зарплата у него раз в десять больше, чем у тебя.
При упоминании о секретарше, которую щупает Юлин папа, Коля почувствовал прибывающую эрекцию.
- Я, честно говоря, - продолжала Юля, - не очень люблю папашку. С ним жить тяжело, он вредный мужик. С матерью тоже не легче, но всё же получше, чем с ним. Я, можно сказать, вынуждена была уехать к нему, потому что в Екатеринбурге кое-какие проблемы возникли. Ты не особо трепись об этом, - добавила она.
- Нет, что ты! - заверил её Коля, хотя не понимал, кому можно разболтать о Юлиных секретах.
- Он такой бабник! - продолжала рассказывать Юля об отце. - Каждый день какую-нибудь девку домой приводит. "Юль, погуляй часик!" Я им, видите ли, мешаю. А где здесь погуляешь?! Были бы хоть развлечения какие.
Коля наконец-то допил кофе.
- Не понимаю я таких людей, - говорила Юля. - Почти пятьдесят лет человеку, а ведёт себя как пацан. Представляешь, он даже меня иногда щупает!
Эрекция стала угрожающей.
- Ну я ладно, не обижаюсь. Мне его инстинкты понятны. Ну заведи ты одну и живи с ней сколько хочешь! Нет, говорит, не могу. Мне твоя мать отбила всё желание к семейной жизни. Прикинь!
Коля попытался изобразить понимание. По Юлиной реакции было видно, что оно вроде бы удалось.
- Ещё кофе? - увидела она пустую Колину чашку.
- Нет, спасибо.
- Может, что покрепче?
Коля задумался.
- Ну, если пиво только...
- Игорь! - крикнула она парню за стойкой. - Два пива сделай!

Коля проводил девушку до дома, Юля держала его за локоть. У продуктового магазина стоял ларёк с вывеской "Цветы". Он работал, за стёклами сидела женщина, и пространство вокруг неё было заставлено букетами цветов. Коле захотелось сделать то, чего он никогда до этого не делал.
- Подожди! - остановил он Юлю и побежал к ларьку.
Цветы оказались дорогими. Раньше он никогда не потратил бы столько денег на такую ерунду, но сейчас ситуация обязывала.
- Это тебе! - протянул он букет Юле.
- О-о! - удивилась та. - Надо же! Не ожидала. Спасибо.
Она прильнула к нему и поцеловала в губы.
Эмоции, нахлынувшие на Колю, были ему неведомы и повергли его в изрядное смущение.
- Кто-то возит в эту дыру цветы... - говорила Юля, разглядывая букет. - Зимой... Кто их здесь берёт?
Она была тронута Колиным поступком.
- Ты знаешь, - снова взяла она его за руку. - Я тебе хочу кое-что сказать. Я об этом никому не говорила, потому что это очень личное. Обещай, что ты никому не расскажешь.
- Обещаю.
Юля посмотрела на него пристальнее, словно решая, действительно ли он достоин её тайны, но наконец решилась.
- Я пишу стихи!
Она следила глазами за выражением его лица. Выражение у Коли было восторженное.
- Здорово! - вымолвил он. - Я ещё никого не знал, кто умеет писать стихи.
- Как-нибудь покажу тебе их. Ты самый интересный парень, кого я здесь встретила. Мне кажется, ты сможешь их понять.
- Я постараюсь.
Было морозно. Коля то и дело поёживался. Юля была одета гораздо легче - в какую-то курточку, к тому же шла она в ней нараспашку. Головной убор отсутствовал, и кончики волос покрылись лёгким инеем. Она, однако, холода не замечала.
- Я уже пять лет их пишу, - сообщила она. - Первые были конечно глупые и неудачные, но потом вроде бы стало получаться. Может, это просто мне кажется, я никому их не показывала...
- Они хорошие, я уверен.
Юля задержала на нём свой взгляд. Через мгновение, словно смутившись, отвела глаза в сторону.
- Я тоже хочу тебе кое в чём признаться, - доверительно молвил Коля.
- В чём?
Он собрался с храбростью и выпалил:
- Я тоже пишу!
- Стихи?! - удивлённо вскинула брови девушка.
- Нет, рассказы.
- Рассказы! Ох ты!..
- Я тоже никому не говорил об этом. И даже сейчас мне тяжело это говорить.
- Не стесняйся! Мне тоже было тяжело.
- По правде говоря, я когда-нибудь хочу стать писателем. Я отнёс один рассказ в местную газету.
- "Нефтяник"?
- Да. Как ты думаешь, напечатают?
Юля задумалась.
- Возможно. Но знаешь, в этих провинциальных газетах такие люди работают...
- Какие?
- Которые ничего не понимают в литературе и которым всё по фигу. Они не особенно трепетно относятся к творческим людям.
- Думаешь, не напечатают?
- Не знаю. Может и напечатают, но тебе надо быть готовым ко всему. И не особо расстраиваться в случае отказа.
- Всё же очень хочется увидеть свой рассказ опубликованным.
- Я тебя понимаю.
Около Юлиного дома они расстались.
- Жаль, что не могу тебя пригласить, - сказала Юля. - Папа уже дома, с ним нормально не посидишь.
- Ничего, ничего.
- Как-нибудь в другой раз, ладно? Запиши номер телефона. Звони, когда будешь свободным. Мне очень хочется с тобой подружиться.
- Мне тоже.
Она сжала на прощание его руку и скрылась за дверью.




                ДЕВЯТАЯ   ГЛАВА


- Вот как! - поджав ноги, села в кресло Светлана. - Значит, Виктор всё-таки умирает.
- Да, - отозвался Александр Львович. - Он больше не нужен.
Он разместился на диване. Пил из бокала коктейль - водка с апельсиновым соком.
- Как просто ты своих героев хоронишь! Раз - и в могилу.
- Ты думаешь, я их всех люблю? - усмехнулся Низовцев.
- Ты произвёл их на свет, ты несёшь за них ответственность.
- Была бы моя воля, я б их всех мочил направо налево. Едва возникнет - на следующей странице уже дохнет. Вот только большого произведения не напишешь. Можно, конечно, сделать нечто авангардное, с сотней-другой персонажей, которые будут умирать один за другим самой изощрённой и изуверской смертью, но... это слишком карикатурно. И на читателя никакого впечатления не произведёт. Его надо с персонажем подружить. Лишь тогда смерть героя проберёт его.
- На меня смерть и в книгах, и в кино всегда тяжёлое впечатление производит.
- Вот и зря. Когда я вижу смерть на экране, или читаю о ней в книге, мне всегда ржать хочется.
- Циник!
- Ничуть! Просто я знаю из какого теста эти смерти лепятся. И для чего авторы их используют. На самом деле своего героя убить невозможно! Однажды придуманный, он навсегда останется на страницах произведения. Его смерть - это лишь причуда сознания.
- Но тогда получается, что и жизнь героя - лишь причуда сознания?
- Совершенно верно! И это лишний раз доказывает отсутствие смерти в искусстве. Какая может быть смерть, если отсутствует жизнь!
- Но искусство действенно! Оно реально. Оно влияет на жизнь.
- Просто все люди - сумасшедшие. Они не способны существовать без этой надстройки, именуемой искусством. Они не в состоянии оставаться наедине с миром и с самими собой, не создавая вокруг себя иллюзий. Искусство - одна из этих иллюзий. Это явный признак сумасшествия.
- Помнишь, у Даниила Андреева в "Розе Мира" есть концепция о том, что существует некая планета, на которой живут все литературные герои. И если писатель создаёт своего героя безобразным, жестоким или извращённым, то герой навсегда останется страдать на этой планете. И муки его ужасны.
- Помню. Это едва ли не единственное место в "Розе Мира", которое понравилось мне.
- Значит, ты согласен с этой концепцией?
- Нет конечно. Я материалист и не могу верить в такую чушь.
Света обиженно отвернулась к телевизору.
- Даже если действительно существует такое место, - сказал Александр Львович, - место, где страдают литературные герои, то мне хочется сделать их ещё безобразнее и извращённее. Пусть страдают, сволочи!
Света не отвечала.
- Гораздо больше меня другое волнует, - продолжал Низовцев. - С главными героями я как-нибудь разберусь, а вот как преподнести второстепенных? Меня всегда тянет на то, чтобы сделать их как можно сочнее и выпуклее, но правильно ли это? Описываешь какого-нибудь сиюминутного героя и сам понимаешь, что незаслуженно наделяешь его чрезмерной яркостью. Получается, что все твои герои - люди до того выпуклые и оригинальные, что становятся просто неестественными. В жизни столько оригиналов на одном пятачке не бегает!
- Делай их серее и посредственнее, - неохотно отозвалась Света.
- Тогда будет скучно читать!
- Достигай разумного компромисса.
- К этому и стараешься придти. Хотя в выпуклости и сочности персонажей мне видится больше плюсов. В жизни такого не бывает, да, но в жизни и сюжеты такие невозможны! Да и неправильно это - смешивать искусство с жизнью.
Фильм, который они вполглаза смотрели, закончился. Света уже клевала носом.
- Будешь ещё смотреть? - спросила она.
- Да, - ответил Низовцев. - Посмотрю немного.
Светлана отправилась в спальню. Александр Львович, посидев какое-то время у мерцающего экрана, вышел на балкон.
С улицы доносился смех и крики. Весёлые компании и пары, молодые и не очень, пересекали улицы и дворы. Город жил порочной ночной жизнью и манил к себе.
Две девушки уселись на скамейку у подъезда. Закурив, принялись объяснять что-то друг другу. Заразительно смеялись. Низовцев смотрел на них сверху вниз, сердце его ныло, ему хотелось так же глупо и заразительно смеяться, ему хотелось снова стать молодым и беззаботным.
- Не занято у вас? - кивнул он на скамейку, выйдя из подъезда.
- Да нет, - отозвалась одна из девушек, переводя удивлённо-смешливый взгляд с него на свою подругу.
Обе тотчас же прыснули со смеха.
Александр Львович улыбнулся. Девушки оказались точь-в-точь такими, как он представлял: с осветлёнными волосами, густо накрашенные, по поводу и без повода смеющиеся.
- Ничего, если я присяду? - спросил он, приближаясь.
- Присаживайтесь, - ответили ему.
Он сел рядом с ними на скамейку. Достал пачку сигарет.
- Угощайтесь, - предложил девушкам.
- У нас есть, - ответили они.
- Ах, да, - словно впервые увидел он в их руках дымящиеся сигареты. - Я и не заметил.
Девушки захихикали.
- Давайте познакомимся, - предложил Низовцев. - Меня зовут Саша.
Девушки переглянулись, словно решая, стоит ли снизойти до этого дяденьки, но никаких других развлечений на горизонте не маячило, поэтому к его предложению отнеслись с пониманием.

- Я писатель! - говорил он им спустя полчаса.
Они пили вино из пластиковых стаканчиков. Распечатанная бутылка стояла рядом на скамейке. Ещё одна, нераспечатанная, покоилась между ног. Время от времени он подливал девушкам и себе.
- Серьёзно? - спрашивала девушка Таня. Та, что была покрупнее, потому что другую, поменьше, тоже звали Таней.
- Абсолютно! Я выпустил семь книг, многие из них получили престижные призы и премии, в том числе международные. Мои произведения переведены на двенадцать языков мира. Если вы зайдёте в книжный магазин, то наверняка найдёте там мои фолианты.
- А как твоя фамилия? - спросила маленькая Таня. Они уже перешли на "ты". - Может быть, я знаю.
- Да, она книги читает, - закивала головой Таня крупная. - Как ни придёшь к ней, всё с книжкой. Слепая  уже стала, щурится всё время - не, бля, всё равно читает.
- Ни хера я не слепая, - огрызнулась маленькая. - К тому же на днях линзы сделаю.
- Всё равно щуриться будешь. Это уже привычка.
- Моя фамилия - Низовцев, - сказал Александр Львович. - Слышали?
Маленькая Таня раздумывала.
- Нет, не помню. А в каком жанре ты пишешь?
- Я пишу серьёзные книги. О современной жизни.
Первая бутылка улетела на ура. Взялись за вторую.

- Весёло тут у вас в Нижнем, - смотрел Низовцев на проходивших мимо подвыпивших людей.
- Да, охренеть! - кивнула большая Таня.
Они шли по проспекту к Дому культуры, на дискотеку. Девушки держали Александра Львовича за локотки. Пили на ходу.
- Мне нравится такая жизнь, - говорил он. - Простая, незатейливая. Я слишком долго вращался в богемном кругу и лишь сейчас начинаю понимать, как много я потерял. Искусственные, жеманные люди с высокомерием, которое превосходит все допустимые границы. Надуманные проблемы, карикатурные восторги и расстройства - всё это так глупо и нелепо. Настоящая жизнь - вот она! С простыми людьми, в простых обстоятельствах. Хлебнём её до краёв, красавицы!
- Хлебнём! - ржали девушки.
За домом, мимо которого они шествовали, шла озорная махла. Количество дерущихся определению не поддавалось.
- Обожаю смотреть, как пацаны дерутся, - бормотнула маленькая Таня.
- Да, возбуждает, - согласилась большая.
Обе снова засмеялись.
- Нам бы поживее надо, - поторопила попутчиков маленькая Таня. - Там до полночи вход дешевле. А сейчас уже почти двенадцать.
- Ерунда, - махнул рукой Низовцев. - Деньги есть.
Посетителями дискотеки в основном оказались девочки и мальчики школьного возраста. Они сосредоточенно и самозабвенно дрыгали конечностями. Татьяны потащили Александра Львовича в самую гущу. Он был в прекрасном расположении духа и с азартом, который не обнаруживал в себе давно, взялся зажигать на танцполе.
- Давай, мужик, давай! - подбадривала его молодёжь.
От переполнявшего душу восторга Низовцев пустился в нижний брейк-данс. Судя по реакции, танец понравился всем.
- Ты - лучший! - кричали ему.
- Спасибо, друзья, спасибо, - отвечал он. - Я очень рад находиться в кругу таких молодых и непосредственных людей. Молодость - это прекрасно!
На первом медленном танце он пригласил маленькую Таню.
- Сейчас я пишу новый роман, - шептал он ей на ухо. - По-моему получается неплохо.
- Это здорово, - отвечала Таня уставшим голосом.
- Один момент чрезвычайно волнует меня. Вот мой герой берёт в библиотеке книгу, и я в тексте упоминаю, что это книга Чарльза Диккенса.
- Про Диккенса я слышала, - бормотнула Таня.
- Потом он разговаривает с героиней о других книгах Диккенса. И я думаю: а стоит ли упоминать в литературном произведении другие литературные произведения и какого-то писателя? Ведь получается противоречие: в произведение, которое по определению замкнутый мир, вносить, хоть и упоминанием, другое, которое тоже замкнутый мир. И другого писателя... Матрёшка какая-то. Я упомянул Диккенса, меня кто-то другой упомянет. А Диккенс тоже упоминал кого-то. Правильно ли это?
- Правильно, - кивнула Таня.
Она была подозрительно бледной.
- Но вдруг мои произведения проживут в истории человечества гораздо дольше, чем произведения Диккенса? Люди будущего будут их читать и думать: а кто такой этот Диккенс?
Таня покачнулась и, закатив глаза, стала вываливаться из объятий Александра Львовича. Непроизвольно он разжал руки, и девушка распласталась на полу. Волна судороги пробежала по её телу, а затем обильный поток рвоты вырвался изо рта. Все отшатнулись от неё.
- Отрубилась, бля... - чесала в затылке большая Таня. - Сейчас нас отсюда вышвырнут.
Маленькую Таню удалось вынести на улицу. Низовцев, обхватив её за пояс, волочил девушку к ближайшей скамейке.
- Ну и дура! - зло смотрела на подругу большая Таня. - Вечно всё испортит.
- Меня вообще-то тоже тошнит, - поделился с ней Александр Львович.
- Ну садись рядом и блюй.
Рядом он садиться не стал, а отошёл к кустам. Засунул в рот два пальца. Рвота долго себя ждать не заставила - устремившись наружу, обагрила кустарник красками желудочных отторжений. Значительное облегчение.
- У тебя попка классная! - погладил он большую Таню, вернувшись на скамейку. - Шейпингом занимаешься?
- Бросила, - ответила она. - Времени нет.
- Зря, - посочувствовал Низовцев. - Я под трусы руку просуну, ладно?
Таня не возражала.
Шёл четвёртый час утра. Начинало светать.

- Не надо, не заходи!
- Да я просто поговорю с ним.
- Он спит.
- Два часа дня, а он всё спит?
- Да, а он всё спит.
- Пьяный что ли?
- Какая тебе разница?
- Большая. Ты мне не безразлична.
- Нет, дорогой. Я теперь с другим и совершенно тебе безразлична.
- Ты хочешь в это поверить. Но это не так.
- Это так.
- Возможно, я тебе уже безразличен, но ты мне нет.
- Это ничего не меняет. У нас ничего больше не может быть.
- Человека культуры захотела, а попался алкаш.
- Он не алкаш.
- Что же он тогда встать не может?
- Поздно лёг. На работу идти не надо, он спит сколько хочет.
Александр Львович оторвал голову от подушки и прислушался к доносившимся из коридора голосам. Одним из говоривших была Света, в другом, мужском голосе, он узнал её бывшего парня Мишу.
- Хлебнёшь ты с ним горя, - говорил Миша. - Ты думаешь, он действительно тебя любит?
- Можно подумать, что ты меня действительно любил.
- Да, любил.
- Сомневаюсь.
- Подожди, он тебе устроит сладкую жизнь. Пьянки - это только начало.
- Будто ты не пьющий.
- Я пью умеренно.
- Видела я твою умеренность.
- Но он женатый человек, Света!
- Ну и что?
- Ты хочешь, чтобы тебя все потаскухой считали?
- Никто, кроме тебя так не считает.
- А ты знаешь, что о тебе говорят?
- Ничего обо мне не говорят, не выдумывай. Некому обо мне говорить.
- Говорят такое, что ты и представить себе не можешь.
- Скорее всего, это о тебе говорят. Дружки твои недоразвитые. Вот ты и злишься.
Низовцев поднялся с кровати. Она заскрипела, и голоса за дверью стихли.
- Саш, ты встаёшь? - спросила его, не открывая дверь, Света.
- Да, - буркнул он.
Он спал голый. Рыская глазами по комнате, никак не мог обнаружить свою одежду. Она нашлась под кроватью. Он надел только трусы. Голова была тяжёлой, но не болела. Немного неспокойно было на желудке.
- Привет! - открыл он дверь. - О, Миша! Какими судьбами?
Он протянул Михаилу ладонь. Тот измерил Александра Львовича презрительным взглядом и вместо рукопожатия врезал ему в челюсть.
Низовцев отшатнулся к стене. На губах выступила кровь. Он прикоснулся ко рту пальцами, несколько секунд смотрел на кровавые разводы, отпечатавшиеся на пальцах, а затем, метнувшись вперёд, ударил Мишу в лицо. Удар пришёлся прямо в нос. Миша охнул, как-то странно замычал, но на ногах удержался. Александр Львович махал руками, пытаясь достать до него ещё, но здоровяк Михаил встал в боксёрскую стойку и уверенно закрывался от ударов. Кроме этого ему удалось ещё несколько раз хорошенько въехать Низовцеву по скулам. Через минуту чёрные круги поплыли перед глазами писателя, он рухнул на пол и потерял сознание.

Очнувшись, Низовцев обнаружил, что Миши в квартире нет. Плачущая Света, закрыв лицо руками, сидела на диване. Александр Львович добрался до ванной и под струёй воды попытался растереть глаза от слипшейся крови. Голова гудела. На душе, как ни странно, звучали фанфары.
- Какая динамика! - шептал он. - Всё так неожиданно, стихийно, драматично. На читателя произвело бы впечатление.
Он вышел из ванной в коридор.
- Однако, какая-то незавершённость во всём этом. Недосказанность. Должно быть что-то ещё. Но что?
Он прошагал мимо плачущей Светы на балкон и, раскидывая валявшийся на нём хлам, принялся искать черенок от сломанной лопаты, который как-то раз видел здесь.
Черенок нашёлся! Он оказался с метр длиной, гладкий и удобный. Александр Львович ринулся в подъезд.
Ждать лифт времени не было, он помчался по лестнице. Стены и перила мелькали перед взором, он перепрыгивал через ступени, сердце напряжённо и сладостно стучало в груди. От переизбытка чувств хотелось кричать.
Миша сидел на корточках у своего автомобиля и шарил рукой под днищем, что-то проверяя. Он успел услышать шаги за спиной и даже поднялся на ноги, но закрыться не сумел. Со всей дури Низовцев опустил черенок ему на голову. Миша охнул, осел и потянулся руками к лицу. Александр Львович продолжал бить его по голове - несколько верных ударов довершили начатое дело. Миша повалился на асфальт, уже обильно забрызганный кровавыми каплями.
Вокруг них собралась толпа зевак.
- Вот так! - заорал Александр Львович на людей. - Вот так всё и должно закончиться! Вот вам финал сцены от настоящего писателя!
Люди пятились.
Низовцев спустил трусы и принялся мочиться на автомобиль Миши.
- Гнусный потребительский мир! - вопил он. – Это тебе за всё, что ты со мной сделал!
Вызванный кем-то, а возможно просто проезжавший мимо наряд милиции в количестве двух человек с детским озорством выскочил из своего "бобика" и натренированными ударами дубинок прибил его к земле.
- Я больше не буду, - кричал он милиционерам. - Отпустите меня пожалуйста, я домой хочу.
Молчаливые милиционеры скрутили ему руки и нацепили на них наручники.
- Меня ждёт любимая женщина, - продолжал бормотать Александр Львович. - Я ей очень нужен. Вы же добрые люди, я знаю. Отпустите меня.
Его посадили в машину и повезли в отделение.

 

                ГЛАВА   ДЕВЯТАЯ


- Что будешь пить? - спросила Юля.
- А что есть? - отозвался Коля.
- Кока-кола, сок, пиво. Чай поставлю, если хочешь.
- На твой выбор, - ответил он после паузы.
Юля улыбнулась.
Квартира Юлиного папы оказалась весьма шикарной. Точнее, шикарной в ней была обстановка: яркие ковры, пёстрой расцветки мягкая мебель, лепные потолки, аппаратура. Коля никогда не бывал в таких апартаментах.
Папа уехал в командировку - наверное, именно поэтому Юля и решилась пригласить его домой. Знакомить с отцом не спешила, и он был рад этому. К визиту Коля готовился тщательно: специально были куплены новые носки, брюки и свитер. Первый раз в жизни он брызнул на себя одеколоном и, кажется, переборщил с ним. На его счастье по дороге почти всё выветрилось, по крайней мере, Юля внимания на это не обратила. А вот свитер ей понравился.
- Классный! - провела она рукой по его груди, едва он снял верхнюю одежду. - Где брал?
- Здесь, в магазине. Как его... Ну, возле школы.
- Молодец, хорошая вещь. Отцу надо купить что-нибудь подобное. У него скоро юбилей. Полтинник.
Она принесла ему кока-колу.
- На, - протянула стакан. - Напиток в твою честь.
- Почему? - удивился он.
- Ну как же, Кока-Коля.
Он улыбнулся.
- Посмотрим что-нибудь? - спросила Юля, усаживаясь в кресло.
- Давай.
- Что предпочитаешь: ужасы, фантастику? Интеллектуальное кино? Я собираю немного. Бертолучи, Бергман, Феллини...
- А нет у тебя того знаменитого фильма, где про фашистов и про секс?
- "Ночной портье"?
- Да.
- Вот его как раз нет.
- Жаль.
- А у тебя вкусы ой-ой-ой, - смотрела она на него с усмешкой.
Коля смутился.
- У меня такие же вообще-то, - успокоила его Юля.
Она открыла дверцу тумбы, на которой покоился телевизор, и стала выбирать кассету.
- А может тогда порнушку посмотрим? - повернулась к нему.
Коля ничуть не возражал.
- Что-нибудь из папиной коллекции. Он любитель, покупает.
Вытащив из стопки кассет одну, Юля зарядила её в видеомагнитофон. Трахаться на экране телевизора начали с первых же секунд. У Коли сразу встал. Конец выпирал из-под брюк и ему пришлось положить ногу на ногу, чтобы Юля не заметила эрекцию.
- Между прочим, - сказала Юля, - в такой позе очень неудобно трахаться. Мышцы затекают.
- Они тренируются, - попытался пошутить Коля. - Качаются.
- Наверно, - хохотнула Юля.
На экране двое мужиков удовлетворяли женщину одновременно в вагинальное и анальное отверстия.
- А вот это вообще циркачкой надо быть, - отреагировала Юля. - Не знаю, как они выдерживают. Я один раз пробовала - не получилось.
Коля смотрел не на экран, а чуть в сторону. Отхлёбывал кока-колу.
- Я и в анал не люблю, - продолжала Юля. - Клизму надо делать, чтобы всё по правильному прошло. А это такой кошмар!
Коля наблюдал за всплывающими пузырьками в стакане.
- Коль! А, Коль! - улыбалась Юля, глядя на него.
- Что? - повернулся он.
- Ты чё это засмущался так?
- Я не засмущался.
- Я же вижу. Стояк, да?
Коля отвернулся.
- Ах ты какой! - пересела она из кресла на диван, к нему вплотную. - Смотри, как они её, смотри! - обняла она Колю.
Коля перевёл глаза на экран, но тут же отвёл их.
- Покраснел, бедненький, - дышала ему в ухо Юля. - Можно, я потрогаю?
- Что?
- Твой стоячий. Я люблю, когда у мужчин эрекция.
Она погладила его промежность.
- Ох ты! - воскликнула. - Классно ты возбудился!
Коля тяжело дышал. Сердце бешено стучало в груди.
- Коль, а ты был вообще с девушкой когда-нибудь? - продолжала она тискать его.
- Нет, - нашёл он оригинальный ответ. - Я девственник.
- Серьёзно?! - изумилась она.
- Да.
- Ты врёшь!
- Да, вру, - согласился он, подумав.
- Хочешь потрахаться?
- Хочу.
- Я тебя возбуждаю?
- Очень.
Юля языком шарила у него в ухе.
- Раздень меня, - шепнула, оторвавшись.
- Выключим? - кивнул Коля на телевизор.
- Пусть работает. Так круче.
Они разделись.
- Полижешь? - раздвинула Юля ноги.
Коля полизал.
Потом они поменялись местами. Юля оказалась изумительной минетчицей - Коля просто стонал от её ласк.
- В какой позе тебе нравится? - прервала она их, поняв, что он вот-вот брызнет.
- Сзади.
Она сползла на пол. Встала на четвереньки. Коля перевёл дух и приблизился к ней.

- Я здесь просто умираю от тоски, - говорила Юля. Они лежали на диване. - Побыстрей бы уж академка эта прошла. Не думала, что так тоскливо будет.
- Для чего ты её брала? На год позже институт заканчивать.
- Устала. Надо было проветриться.
- Сколько тебе ещё учиться?
- Два года.
- Всего два!
- Целых два!
Кассета продолжала вращаться. На фильм они внимания не обращали.
- Как бы я хотел в институте учиться! - произнёс Коля.
- Поступай, кто тебе мешает.
- Я в школе не учился. У меня аттестата нет. Кто возьмёт без аттестата?
- Не учился? Серьёзно?
Коля кивнул.
- Ну ты даёшь! А как тебя на работу взяли? Хотя да, зачем там школьный аттестат.
Она перевернулась на живот. Коля гладил её по спине и ягодицам.
- Чуть потеплеет - уеду, - сообщила Юля. - Тяжело с матерью жить, но с отцом тоже не лучше.
- Ты можешь снять квартиру.
- Я снимала на первом курсе. С подружкой. Но мы переборщили со свободой. Каждый день пьянки, ночует кто-то. На втором курсе опять к матери ушла.
- Одной надо снимать.
- Одной скучно.
- В гости ходи.
- Да, так и придётся.
Кассета закончилась наконец. Шумно стала перематываться в обратную сторону. Экран телевизора мерцал голубым светом. Юля дотянулась до пульта и выключила его.
- Хочешь есть? - спросила его.
- Хочу.
- Я тоже. Мне всегда после секса есть хочется.
Одеваться не стали, ели голые - в квартире было тепло.
- Как у тебя литературные дела? - спросила она. - Когда порадуешь первой публикацией?
Коля погрустнел.
- Не печатают, - ответил он, пожимая плечами. - Пять рассказов носил. Ничего.
- Что говорят?
- Слишком злые, говорят. И очень мрачные.
- Добрый напиши.
- Я пытался. Не получилось.
- Почему?
- Да глупость какая-то выходит. Перечитываешь и стыдно делается.
- Не отчаивайся. Надо долбить их, долбить. Когда-нибудь сдадутся.
- Может быть. Только вот заметят ли рассказ, опубликованный в этом долбаном "Нефтянике"? Я видел одного пенсионера, он всю жизнь там печатается. И никто его не читает.
- С чего-то надо начинать. Потом в другие издания попробуешь.
- Я подумываю роман написать. Чтобы большой был, серьёзный.
- Роман, здорово! О чём?
- Пока всё очень смутно, неопределённо. Может быть, это будет роман о писателе.
- Писать о писателе - это извращение. Это то же самое, что снимать фильм о съёмках фильма. Терпеть не могу такое.
- Пусть извращение. Вся жизнь - одно сплошное извращение.
- Это точно!
- Меня тянет к этой теме. Возможно потому что я сам очень хочу стать писателем. Писатели кажутся мне какими-то необычными людьми.
- Я видела некоторых в Екатеринбурге. У меня мать в их кругу вращается. Напыщенные идиоты.
- Мой писатель - другой. Он мечется по жизни, он ищет в ней цельность и смысл.
- Находит?
- Вряд ли.
Юля разлила по стаканам чай. Пустые тарелки поставила в мойку.
- А какая будет у твоего романа проблематика? Конфликт?
- Мой герой - это человек, который имеет всё. Славу, деньги, любовь женщин. И всем этим он пренебрегает. Отказывается от всего, чтобы зажить простой жизнью, слиться с людьми.
- Ничем хорошим это не кончится.
- Возможно. Может быть для него - это своего рода преступление. По крайней мере, в глазах таких же, как он. Изменить своему социальному статусу, взглядам. Наверное, за это придёт и наказание, но его помыслы чисты. Он руководствуется своими инстинктами.
- Инстинкты до добра не доводят. Это я по себе сужу, - улыбнулась она. - Всё, что я могу тебе сказать, это "дерзай". Очень интересно будет почитать твой роман.
- Честно говоря, я уже начал делать кое-какие наброски.

Поев, они снова переместились в зал. Целовались.
- У меня ганджубас есть, - вкрадчиво поделилась Юля. - Покурим?
- Давай, - согласился Коля.
Из тайника, располагавшегося за батареей, Юля изъяла коробок с травкой. Её было немного, но на сигарету хватило как раз.
- Давай танцевать! - предложила она. - Медлячок какой-нибудь поставим.
Она воткнула в аппарат один из дисков, подставки с которыми двумя башнями возвышались у стены. Из колонок донеслись плотные, балдёжные звуки песни Леонарда Коэна.
- Разрешите вас на тур вальса, - протянула она ему руку.
Они обнялись и лёгкими шажками закружились в танце.
- Я первый раз танцую, - отдал он ей сигарету.
- В жизни?!
- Да.
- Ну ты даёшь! И как тебе?
- Классно!
- Для первого раза ты танцуешь хорошо.
Она вернула сигарету и положила голову ему на плечо. Леонард Коэн старался.
- В такие моменты, - сказала Юля, - хорошо переноситься в будущее. Надо просто закрыть глаза и очень захотеть, чтобы будущее пришло. А когда их откроешь, то окажешься уже там.
Коля закрыл глаза.

- Быстрей! Быстрей! - толкались в дверях старухи. - Отходит!
Выбежав из здания вокзала, они тяжело и неуклюже побежали по перрону.
Юля стояла у вагона и терпеливо выслушивала наставления отца. Отец, высокий и худой мужчина, склонившись, говорил ей что-то. Девушка послушно кивала головой.
Она оглядывалась по сторонам, словно ждала кого-то. Коле казалось, что ждала она именно его, но он отказывался поверить в это и из своего укрытия не выбирался. Хотя хотелось. Хотелось отойти от мутного окна, одного из двух, имевшихся в здании вокзала, выйти наружу, подойти к ней и сказать, скромно улыбнувшись, что-то доброе и тёплое.
- Ну всё, - прошептал Коля по губам Юлиного отца. - Иди в вагон, а то без тебя уедет.
- Ладно, пока, - ответили Юлины губы.
Она чмокнула отца в щёку, они обнялись на прощание. В дверях Юля ещё раз окинула взглядом перрон.
"Неужели действительно меня ждёт?" - подумал Коля.
"Нет, - тут же отогнал эту мысль. - Не может быть".
Проводница закрыла двери вагона. Поезд тронулся. Когда состав отъехал от здания вокзала, он вышел из своего укрытия наружу. Сутулая, нескладная фигура Юлиного отца удалялась к автомобилю, который стоял недалеко от здания вокзала. Коля побежал за ним.
- Вы не на буровую? - догнал он Юлиного папу. - Не подвезёте? А то у меня скоро смена, опаздываю.
Тот окинул его критическим взглядом.
- Залезайте, - кивнул.
Они сели в машину. Инженер расположился рядом с шофёром, а Коля на заднем сиденье.
- Кем работаете? - повернув голову, спросил инженер, едва машина тронулась с места.
- Помбура.
Юлин папа кивнул головой, словно был рад услышанному.
- А я вас знаю, - сказал Коля. - Вы - Воронин, заместитель главного инженера.
- Да что ты! - усмехнулся инженер. - Приятно, когда тебя рабочие узнают.
- Я и дочь вашу знаю, - добавил Коля. - Хорошая девушка.
Воронин обернулся и посмотрел на него внимательно.
- А она тебя знает?
- Знает.
- Так ты из-за неё на вокзал приходил?
- Да.
- Что же не попрощался?
- Честно говоря, вы меня смутили. Стоял, смотрел, а подойти не решился.
Воронин рассмеялся. Шофёр тоже хохотнул.
- Таким застенчивым нельзя быть, - сказал инженер. - Девушка уезжает, а ты ушами хлопаешь.
- Мне тяжело было решиться. Скажу вам честно, я её люблю.
- Ого! - снова хохотнул шофёр, но инженер на этот раз был серьёзен.
- А она тебя? - спросил он, снова повернувшись и одарив Колю суровым колючим взглядом.
- Не знаю. Она мне не говорила. Но она относилась ко мне очень хорошо. Ко мне мало кто так хорошо относился.
Нефтяные вышки выплывали из-за леса.
- У вас было что-нибудь? - спросил Воронин.
- В каком смысле?
- В том самом, ты прекрасно понимаешь.
- Если вы про секс, то да, было. Она очень нежная и чувственная девушка.
Инженер заметно помрачнел.
- Знаешь что, - сказал он Коле, - я вижу ты не дурак и поймёшь меня. Юля не для тебя. Ничего у вас не получится. Тем более сейчас, когда она уехала. Она ещё глупая, ей пока нравится забавляться с такими парнями, как ты. Но скоро это пройдёт. Забудь её, вот тебе мой совет. А я, может быть, помогу тебе с повышением.
Он дал знак шофёру, машина остановилась.
- Здесь тебя высадим, - кивнул Воронин Коле. - Нам в управление, а до вагончиков здесь ближе. Подумай над моими словами.

Соседи по вагончику встретили его странно. Все взирали на Колю с многозначительными улыбками, которые показались ему весьма ехидными.
- Чё, Достоевский, - усмехнулся Батыев. - Когда поить нас будешь?
Слово "Достоевский" словно ножом полоснуло Колю по сердцу. "Неужели нашли мои тетради?" - мелькнуло в голове.
- По какому поводу? - ответил он, стараясь придать голосу нотки безразличия.
- Ну как же! - развёл руками Батый. - Твои шедевры в газетах печатают, наверняка гонорар заплатили. Надо же нас угостить!
- В каких газетах? - смотрел на него ошарашенный Коля.
Батыев протянул ему валявшуюся под боком сильно измятую газету "Нефтяник". На последней её странице было напечатано следующее: "Николай Гришин. На реке. Рассказ". Ниже шёл текст.
- Поздравляю! - протянул ему руку Игнат. - Не знал что ли?
- Первый раз вижу, - отозвался Коля. - Да и не было у меня рассказа с таким названием.
Он пробежал глазами по прыгающим строчкам.
- Чёрт! - воскликнул Коля. - Они название изменили. Он у меня назывался "Мёртвые крысы".
Однако радости это известие не убавило. Видеть свой рассказ напечатанным оказалось запредельно возбуждающе. Эти ровные абзацы слов ввергали его в совершенно невиданные ощущения и переживания.
- И гонорар не получал? - спросил Батыев.
- Нет. А что, действительно деньги заплатят?
- Конечно. Рублей пятьдесят, я думаю.
Коля покраснел от смущения.
- Завтра обязательно в посёлок езжай, - посоветовал Батый. - Потребуй деньги, а то они их так и зажмут.
Внутри всё бурлило. Таких эмоций Коля ещё никогда не испытывал.
- Собирайся! - вернул его в реальность Игнат. - На смену опоздаем.
В обеденный перерыв Коля перечитал свой рассказ. Обнаружилось, что в нём полностью выброшены два абзаца. Их отсутствие довольно сильно меняло суть произведения. Рассказ стал обрезанным, бессмысленным. Но радость была слишком сильной, чтобы омрачить его этими досадными деталями.
- Мир дал трещину! - шептал он. - Я чувствую это! Он открывает врата во что-то иное. И я могу в них войти, могу проскользнуть, если буду достаточно быстр и вёрток. Ты слышишь, старуха? Они открываются для меня!
Старая Сука тихо спала, свернувшись в клубок. От Колиного голоса встрепенулась, но долго не могла понять, что происходит.
- Возможно, - ответила наконец. - Я всегда подозревала, что мир гораздо более хрупкий, чем пытается казаться.
Она снова погрузилась в сон.
- Знаешь, - презрительно выдохнул Коля. - Я думаю, что и вовсе могу избавиться от тебя, стоит мне захотеть. Наверное, мне захочется это очень и очень скоро.



                ДЕСЯТАЯ   ГЛАВА


Изгородь у отделения милиции представляла собой невысокую металлическую, сугубо декоративную конструкцию. Она отделяла клумбу с цветами от пешеходных дорожек. Клумбу засеяли разнообразными сортами цветов, и смотрелась она весьма красочно. А вот изгородь была старенькой, краска на ней облупилась, и сквозь белую поверхность повсюду виднелись участки неприглядной ржавчины. Именно её и поручили красить Александру Львовичу в первый день своего пятнадцатисуточного заключения.
Ситуация, в которой он оказался, чрезвычайно забавляла его. Отделение милиции, камера с суточниками, и он, нарушитель спокойствия, которому народный судья вынес свой суровый административный приговор: пятнадцать суток общественных работ. Давно уже не испытывал Низовцев таких ярких приключений.
Красить было приятно. Опускаешь кисть в банку, проводишь ей по металлу, на душе спокойно и умиротворённо, мысли чисты и светлы. Такая работа была ему по душе. С воодушевлением, напевая, он выкрасил половину изгороди всего за час с небольшим.
- Сигареты не будет? - спросил Александр Львович у проходившего мимо парня лет тридцати.
Тот полез в карман, достал пачку сигарет.
- И прикурить.
Парень протянул ему зажигалку.
- Пятнадцать суток впаяли, - доверительно сообщил парню Низовцев, прикуривая сигарету. - Козлы вонючие.
- За что? - спросил тот.
- Да ни за что, - развёл он руками. - Хрен их знает, за что они дают. Менты, одно слово.
Ему нравилось пребывать в образе закоренелого урки. И хотя для звания настоящего уголовника пятнадцати суток явно не хватало, но своеобразное очарование блатной романтики с ними проклюнулось.
- Ты тут часто ходишь? - спросил он уже готового уйти парня.
- А что?
- Может, сигареты мне таскать будешь? Я денег дам.
- Да нет, - отвернулся парень. - Я нечасто здесь хожу.
Он торопливо зашагал прочь.
- Ну ладно, - буркнул Александр Львович, довольный тем, что ему удалось смутить человека.
Присев на неокрашенную сторону ограды, он принялся с наслаждением вдыхать табачный дым. Из дверей отделения вышел ответственный за суточников лейтенант.
- Сидим? - подошёл он к Низовцеву.
- Сижу, начальник, - отозвался тот. - Курю.
Лейтенант окинул глазами изгородь.
- Сегодня обязательно закончить.
- Закончу, - кивнул Александр Львович. - Тут делов-то осталось! На час максимум.
- Ну-ну, - покивал лейтенант.

Вечером все суточники, а было их в камере четыре человека, сели играть в домино. Его выпросил у ментов парень, которого все звали Куль. Он был здесь самым молодым и горячим. Строил из себя бывалого и опытного уголовника, но в целом являлся безобидным существом. Кроме него и Низовцева в камере находились алкоголик Елисеев - именно по фамилии его и звали - и азиат Саша, который на самом деле явно был не Сашей, а каким-нибудь Асадуллой. Александра Львовича сокамерники нарекли Интеллигентом, что ему не очень нравилось. Сейчас ему хотелось казаться простым рубахой-парнем - таким же, как они.
- Давай, Интеллигент! - кивнул Низовцеву Куль. - Начинай.
- У меня нет двойных, - отозвался он.
- У кого? - окинул Куль соседей взглядом.
- У меня один-один, - положил на пол доминошку азиат Саша.
- Ходи, дохлый! - толкнул Куль Елисеева в бок.
Елисеев сделал ход. За ним положил костяшку Куль.
- Нету, - сказал Александр Львович.
Куль радостно загоготал.
- Продуешь ты, Интеллигент! - скалил он зубы, которые были на редкость чёрные и гнилые. - Чувствует моё сердце, продуешь.
- Ну и похеру, - пожал плечами Низовцев. - Не на корову играем.
- А надо бы на что-нибудь! - горестно сморщился Куль. - Давай на твою жопу.
Александр Львович усмехнулся.
- А может на твою?
- Да ну, брось! У меня тощая жопа. Никому она не интересна. А у тебя упитанная.
- Твоя тоже сойдёт, не стесняйся.
- Да ладно, ладно, - похлопал Куль Низовцева по плечу. - Прикалываюсь я.
После нескольких партий интерес к игре ослаб. Домино отложили в сторону, разговор зашёл о литературе. Стали обсуждать роман Александра Львовича.
- Не понимаю я всё-таки, - недоумевал Куль, - почему Коля не попрощался со своей подругой? У него что, очко на минус сыграло, объясни пожалуйста.
- Ну, можно и так сказать, - ответил Низовцев. - Он пока не понимает, как себя вести с этой девушкой. Они из разных социальных слоёв. Он - люмпен, она - из среды зажиточной интеллигенции.
- Да всё правильно описано, - влез в разговор Елисеев, - правдоподобно. Я тоже как-то познакомился с одной бабой, бухгалтером была, и не знал как себя с ней вести. Она вся из себя, умненькая, газету "Современник" читала.
- Не понимает, - мотнул головой Куль, - значит больше и не поймёт. Девка-то уехала.
- Это не значит, что они больше не увидятся, - ответил Александр Львович.
- Что, он за ней поедет? - удивился азиат Саша.
- Да, скорее всего.
- Ну, бля, ещё больше не понимаю! - возмутился Куль. - Человек хорошую работу нашёл, деньги реальные получает, жизнь налаживается, а он, выходит, всё бросит и за ней помчится.
- Да, - подтвердил Низовцев. - Это очередной перелом в его судьбе. Этап работы на буровой для него заканчивается. Последует следующий.
- В Екатеринбурге, с Юлей? - спросил азиат Саша.
- Да. Следующим местом действия я планирую сделать Екатеринбург.
- Был я в Екатеринбурге, - подал голос Елисеев. - Проездом, правда. Да и пьяный. Мало чего запомнил. Но вроде ничё город.
- У них с Юлей такие необычные отношения... - мечтательно улыбнулся Саша.
- Да какие отношения! - не согласился Куль. - Девка дала парню, и он поплыл - вот и всё. С каждым такое бывает. Ты что, хочешь сказать, что у них любовь какая-то завяжется?
- Да, - кивнул Саша. - Мне кажется, из них могла бы получится красивая влюблённая пара.
- Отношения продолжатся, - заверил всех Александр Львович. - Юля, как вы успели заметить, хоть и весьма вольная в поведении девушка, но всё же птица значительно более высокого полёта, чем предыдущие Колины знакомые. Она из хорошей семьи, её родители обладают связями. Знакомство с ней - возможность для Коли продвинуться наверх.
- Это движение принимает несколько странные обороты, - сказал, задумавшись, азиат Саша.
- Что ты имеешь в виду? - спросил его Низовцев.
- Я никак не ожидал, что Коля станет писателем.
- Во-во, - закивал Куль. - С какого хрена ему вдруг писателем становиться?
Александр Львович улыбнулся.
- Вы знаете, для меня самого это тоже весьма неожиданно. То, что Коля начал писать, вышло само собой, как бы без моей воли. У каждого персонажа есть своя линия развития. Ты описываешь жизнь героя и вдруг понимаешь, что он может поступать в каком-то из эпизодов только так, а не иначе. Почему так происходит, мне до конца не известно, но это так. В случае с Колей оказалось, что единственное правильное развитие его судьбы будет заключаться в том, чтобы сделать из него писателя.
- Но тогда всё выходит несколько нелогично, - возразил Елисеев.
- Почему?
- Человек без образования, дикий человек, варвар в своём роде - и вдруг писатель! Разве может произойти такое?
- Почему же нет? Литература - божество для него. Он тянется к ней всеми силами. Он маньяк чтения, да и сам он жаждет изливать свои мысли на бумаге.
- Это ни о чём не говорит, - махнул рукой Куль. - Мало ли к чему он тянется. Я вот тоже много к чему тянулся, а хули толку-то!
- Это говорит о многом. Необязательно обладать хорошим образованием и обширными знаниями, чтобы стать писателем. Даже умом и талантом не обязательно обладать. Я за свою жизнь знал столько тупых и бездарных писателей, сколько вы волос на женских лобках не видели.
Мужики рассмеялись.
- Возьмём Шекспира, - продолжал Александр Львович. - Вы наверняка знаете эту побасёнку о том, что не он является автором своих бессмертных произведений.
- Да, - кивнул Куль. - Слышал я про это. И, честно говоря, теория эта кажется мне вполне правдоподобной.
Елисеев и азиат Саша были с ним согласны.
- Эта теория - чушь собачья! - воскликнул Низовцев. - Она строится именно на отрицании возможности того, что простой человек может создавать литературу. Шекспир де был простым актёром, необразованным, а потому не мог придумывать такие талантливые произведения. У Шолохова де всего четыре класса образования. Заявляю официально: никто, кроме Шекспира и Шолохова, написать эти вещи не мог! Никакого образования для этого не надо.
- Ну хорошо, - согласился азиат Саша, - пусть он будет писателем. Посмотрим, что из этого получится.
- Он будет писателем. И писателем исключительным. В жизни таких не бывает, а вот в книге придумать можно.

Последние дни пятнадцатисуточного заключения их отправляли на свалку - сжигать мусор. Работа эта Александру Львовичу почему-то понравилась больше, чем покраска изгородей.
- Не разгорается нифига! - водил под целлофановым пакетом горящей спичкой Куль.
- Мокрый, - глубокомысленно произнёс Елисеев.
- Тут всё или мокрое, или вовсе не горит. Бензином надо, а так мы хрен чего сожжём.
- Костёр развести, - советовал азиат Саша, - а там легче пойдёт. Ты не пакет поджигай, а бумагу.
- Если умный такой - сам поджигай, - сплюнул Куль.
Старушка, весьма прилично одетая - в чёрной шляпе и чёрных же перчатках - шарила в кучах мусора палкой. Она передвигалась осторожно, и каждый шаг давался ей с трудом - из-за проваливавшихся в мусор каблуков.
- Здесь целых бутылок и нет наверное, - обратился к ней Низовцев. - Вам лучше у магазинов искать. Под скамейками.
- А я не бутылки ищу, - внимательно посмотрела на него старая женщина.
Взгляд её был открытым и искренним. Голубые глаза, окружённые бесчисленными бороздками морщин, всё ещё казались красивыми. Правильные черты лица внушали доверие и симпатию.
- А что же? - спросил он.
- Человеческие души! - картинно выпучила она глаза.
Тут же рассмеялась.
Александр Львович улыбнулся.
- Весь день на ногах, - пожаловалась ему бабушка. - Гудят как паровозные гудки!
- Присаживайтесь, - предложил Низовцев.
Валявшийся рядом футляр от баяна вполне мог послужить сиденьем. Бабушка предложением воспользовалась.
- А я знаю, кто вы такой, - хитро глядя на него, произнесла она.
- Да? И кто же я такой?
- Александр Низовцев, писатель.
- Вы читали мои произведения?
- Нет, не приходилось. Но зато я очень о вас наслышана.
- Приятно встретить в таком месте человека, который знает тебя.
- Почему не в Москве, Александр Львович? Наверняка у вас там много дел.
- Я бы не сказал. Дел как раз почти не осталось. В Москве меня практически ничего не держало, а к тому же... Не знаю, удобно ли об этом с вами говорить...
- Вы встретили другую женщину?
Низовцев грустно и артистично улыбнулся.
- Да.
- В этом нет ничего зазорного, - положила руку на его колено бабушка. - Вы зря себя корите.
- Да, в общем-то, я не корю...
- Корите, упрекаете, - качала она головой, - я это чувствую. Ни к чему это. Вы не сделали ничего дурного. Лена может быть и злится на вас, но вскоре она всё поймёт и простит. Она осознавала, что ваш брак катится в никуда.
- Вы и Лену знаете? - удивился Александр Львович.
Бабушка наклонилась к нему ближе.
- Я знаю о вас всё, - шепнула она ему в лицо. - Абсолютно всё. Вы даже не подозреваете, что ближе меня у вас никого нет.
- Это неожиданно. Вы меня интригуете.
- Вы хотите потрахаться?
- С вами?
- Да.
- Но вы...
- Возраст ни о чём не говорит. Я ещё очень сексуальная женщина. И пока способна доставить мужчине удовольствие.
Александр Львович смутился.
- Здесь и место неподходящее, - развёл он руками.
- Не раздумывайте. Такие решения надо принимать быстро.
Низовцев скосил глаза на сокамерников. Им удалось наконец-то развести костёр, и теперь они яростно подкидывали в него мусор. На Александра Львовича внимания никто не обращал.
- Сядьте к ним спиной, - посоветовала бабушка. - Я сделаю вам минет.
Низовцев пересел. Старая женщина расстегнула ширинку его брюк и припала к промежности.

- На свободу с чистой совестью, - посмеивался Александр Львович, открывая двери отделения милиции.
- Да, не говорите-ка, - так же с улыбкой кивала старуха.
Ощущения были непередаваемые. За пятнадцать суток Низовцев успел понять и прочувствовать, что это такое - потерять свободу. От осознания, что сейчас он не должен выполнять ничьи распоряжения, на душе делалось весело и умиротворённо.
- Не навещала меня что-то Светлана, - говорил он. - Обиделась наверно. Может, не знает, что я здесь. Думает, что сбежал. Считает меня трусом.
- Вряд ли, - засомневалась старуха. - По-моему она сама по себе весьма недалёкая девушка. Вы соблазнились её непосредственностью, но вряд ли в ней присутствует что-то более глубокое. Не уверена, что вам следует продолжать с ней сожительствовать.
- Я взял на себя некие обязательства. Пусть не на словах, пусть поведением, но я дал ей понять, что намерен жить с ней.
- Что за чушь, Александр Львович! Какие обязательства?! Какие договоры?! Вы никому ничего не обязаны! Общество заставляет вас так думать, но это ничто иное как порабощение духа. Плюньте на всё и разотрите.
- В общем-то вы правы, - согласился Низовцев. - Нельзя сказать, что я влюблён в неё по уши.
- Вы вовсе не влюблены в неё.
- Да. Да, вы правы. Но она хорошая девушка.
- Таких хороших по экватору раком не переставишь.
- Придём - поговорю с ней серьёзно. Выясню все за и против, а затем решим, стоит ли нам оставаться вместе.
Светланы дома не оказалось. Александр Львович давил на звонок долго и отчаянно - никаких признаков её присутствия.
- Может, соседи что-нибудь знают, - предположила бабушка.
Низовцев окинул взглядом две соседские двери.
- К этим бесполезно звонить, - махнул он рукой на одну. - Вот к этой если.
Он позвонил в дверь одинокой пенсионерки, с которой как-то раз даже поздоровался в подъезде.
Дверь открылась.
- А! - окинула его взглядом соседка. - Это вы! Ваши вещи у меня.
- У вас? Света оставила их вам?
- Да. Заберёте?
- А где она сама?
- Временно уехала.
- Куда?
- Не сказала. Уезжаю, говорит, на некоторое время. Передайте вещи моему полюбовнику. Сейчас вынесу сумку.
Она прикрыла дверь и через минуту выставила на бетонный пол лестничной площадки тёмно-синюю сумку. Вещей в ней было немного. Низовцев никогда не любил брать с собой набитые барахлом сумки. Только самое необходимое.
- Что-нибудь передавала? - спросил он у соседки. - На словах, может.
- Кроме сумки - ничего.
- Странно.
- Я думала, вы в курсе, что она уезжает.
- Нет, я не знал, - горестно вздохнул Александр Львович.
Он зашагал по лестнице вниз.
- Вот видите, - посочувствовала ему старуха, - какое развитие.
- Она оказалась более ранимой, чем я думал, - отозвался Низовцев.
- Бросьте, Александр Львович! Она оказалась более тупой. Да и что вообще вы ожидали от какой-то училки.
- Что же теперь делать? Мне негде жить.
- Езжайте к отцу.
- К отцу? В Нижний Тагил?
- Да. По-моему, отличное место. Да и отца вы сколько уж не видели!
Александр Львович вышел на улицу. Несколько минут стоял у подъезда, раздумывая.
- А что, действительно! - решился наконец. - Съезжу-ка я к папашке. Не прогонит же он меня в конце концов.

Прежде чем отправиться в дорогу, Низовцев зашёл в банк - снять деньги. Сбережения он держал в государственном Сбербанке. Никаких коммерческих.
- Кстати, - заметил он старухе, передав книжку в окошко контроллёра, - я так и не знаю, как вас зовут.
- У меня нет имени, - скромно отозвалась старая женщина. - Меня называют так, как хотят.
- То есть вы хотите сказать, что я могу называть вас как пожелаю.
- Совершенно верно. Зовите, как хотите. Я не обидчивая.
- А как вас обычно называли?
- Человек, с которым я провела последнее время, звал меня неприличным прозвищем.
- Вы стесняетесь повторить его?
- Ну почему же. Он называл меня Старой Сукой. Хочется верить, что это было нежное прозвище, и он звал меня так из добрых побуждений.
Девушка-контроллёр протянула Низовцеву пачку денег. Он положил их во внутренний карман пиджака.
- Вы знаете, я несколько шокирован, - сообщил он старухе, едва они вышли из банка. - Я пишу сейчас роман, и одну из героинь в нём зовут Старой Сукой. Представляете, какое совпадение!
Старая Сука была впечатлена.
- А знаете, о чём это говорит?
- О чём?
- О том, что вы талантливый писатель. Вы создали абсолютно жизненный образ, даже не подозревая о существовании реального прототипа. И с именем угадали - это показатель высшего пилотажа!
Александр Львович был польщён.
- Спасибо, - трогательно молвил он. - Ваши слова вдохновляют. Как вы думаете, на чём лучше добираться - на поезде или самолёте?
- На поезде дешевле, на самолёте быстрее. Думаю, что лучше выбрать самолёт.
- Действительно, - согласился Низовцев. - Вечером буду у отца.

Чтобы успеть в аэропорт, пришлось брать такси. Шофёр довёз быстро - до вылета оставался час.
- Успею перекусить, - бросил он Старой Суке.
- Конечно, - согласилась та. - Вы и так пятнадцать дней ничего путного не ели. Надо побаловать себя.
В ресторане Александр Львович попытался отъесться за две недели. О том, что немного переборщил, почувствовал, когда встал из-за стола. Желудок был переполнен и от каждого движения болезненно сжимался. Тем не менее пища и стакан вина подняли настроение, и без того пребывавшее на хорошем уровне, просто на небывалые высоты.
- Я первый раз на самолёте летаю, - осматривалась по сторонам Старая Сука, занимая место в салоне.
- Волнуетесь?
- Очень. Вдруг авария, крушение. Какая страшная смерть!
- Нет, никакой аварии не будет.
- Вы так уверены?
- Абсолютно. Со мной никогда ничего не происходит. Слышу часто от знакомых: вот со мной то-то и то-то было, такие-то приключения и несчастья, и удивляюсь - со мной ничего подобного не бывает! Можно быть уверенным, что когда я сажусь на самолёт, поезд или корабль, он обязательно доберётся до конечной цели, даже если раньше ему суждено было разбиться. Я и писателем, наверное, поэтому стал - чтобы как-то компенсировать фантазией отсутствие событий в жизни.
Самолёт набирал скорость. Всякий раз Александр Львович пытался уловить то мгновение, когда колёса отрываются от земли. Но происходило оно быстро и незаметно - как и сейчас.
- Поспать, что ли? - задумался Низовцев. - От сытной пищи в сон клонит.
- Поспите, - кивнула старуха.
- Не знаю, смогу ли. У меня в самолётах не очень получается.
Он всё же задремал.

- Чувствуется, что вы на родине? - спросила старуха, едва они выбрались из самолёта.
- Вообще-то я родился не здесь, а в Оренбургской области. В какой-то богом забытой деревне. Название её никто не помнит. Я, собственно говоря, и не знал его.
- Но детство провели здесь?
- Детство провёл здесь, - кивнул Александр Львович. - Честно говоря, не люблю этот город. Рад был из него уехать.
Отец оказался дома, но выглядел он весьма прискорбно. Седой, сгорбленный, едва передвигающийся старец. Долго не открывал дверь, потому что еле-еле расслышал звонок.
- Ну как, пап, дела у тебя? - спрашивал его Низовцев, когда отец всё-таки впустил его внутрь.
- Как? - тянулся тот к нему ухом. - Как тебя зовут?
- Саша! - кричал ему в ухо Александр Львович. - Са-ша! Сын твой!
- Саша!
- Да, да, Саша.
- А кто ты? - спрашивал отец беззубым ртом.
Низовцев горестно качал головой.
- Сын! - кричал он снова. - Сын твой! Сына помнишь?
- Сын? - переспрашивал отец. - Веры что ли?
- Не Веры, - злился Александр Львович. - Твой сын. Твой и Нади. Жены твоей, Нади!
Старик какое-то время переваривал услышанное.
- Сашка?! - прошамкал он наконец. - Ты что ли?
Они обнялись. Лев Алексеевич расплакался.
- Ну, ну, - хлопал его по спине Низовцев. - Будет тебе.
Старая Сука сидела рядом и активно переживала.
- Какая жалкая всё-таки вещь - старость! - горестно изрекла она. - Почему я не молода, а главное - когда прошла молодость и зрелость, где они? Я совсем не помню их.
- Вы ещё очень неплохо выглядите, - успокоил её Александр Львович. - И память у вас хорошая. Не о чем горевать.
- И правда, - вытерла она платочком выступившие на глазах слёзы. - Нельзя расклеиваться. Тем более из-за такой ерунды, как возраст.
Через пару часов отец выглядел поживее и веселее. Разговорился.
- Приходит кто к тебе? - спрашивал его Низовцев.
Они пили на кухне чай.
- Приходит, - кивал отец. - Женщина одна, из подъезда. Убирается.
- А с работы?
- Да кто может придти? Ты думаешь, меня там помнят?
- Ну как же! Директором такого предприятия был. Столько лет.
- А-а! - махнул рукой отец. - Кому я на хер нужен!
- Ну остались же старые друзья, коллеги.
Лев Алексеевич рассмеялся.
- Сомневаюсь, - весело сообщил он. - Я, пожалуй, единственный сохранился. А если остались, то тоже дома сидят. Немощные.
- Подлить тебе? - показал Александр Львович на чашку.
- Давай.
Низовцев долил чай до краёв.
- У-у, много ты! - воскликнул отец.
- Пап, - попросил Александр Львович. - Я поживу у тебя некоторое время, ладно?
- Что? - выставил ухо старик.
- Поживу у тебя немного!
С ответом Лев Алексеевич почему-то не торопился.
- Ну ладно, - прошамкал наконец. - Я ведь рад только.
За окнами уже стемнело. Отец с сыном перебрались в зал. Александр Львович включил телевизор.
- А у вас остались здесь друзья? - спросила Низовцева Старая Сука.
- Может и остались, - ответил он. - Только я не помню никого. Много времени прошло.
- Ну и правильно, - согласилась старуха. - Да и бывают ли они вообще, друзья?
- Только первую свою любовь не забыл, Люду. И адрес её помню. Сходить, что ли?



                ГЛАВА   ДЕСЯТАЯ


На федеральном шоссе тряски поубавилось - дорога, хоть и не идеальная, была здесь всё же поровнее, чем областные трассы. Коля, поджав ноги, сидел на топчане в задней части кабинки "Камаза" и писал на коленях. Листы мялись, он разглаживал их торопливыми движениями рук, чтобы нетерпеливо и жадно нанести на них новые строки.
Кирилл, шофёр лет тридцати пяти, который взял его с собой до Екатеринбурга, время от времени оглядывался и, не в силах сдержать улыбку, удивлённо смотрел на Колю. Ему было в диковинку такое поведение пассажира.
Коле были неприятны эти взгляды, но он старался не обращать на них внимания. Кирилл ему нравился - он чувствовал, что это хороший и доброжелательный человек. К тому же сейчас ему было всё равно, что о нём подумают. Сцена, придуманная им, просилась быть написанной и не терпела никаких отговорок и возражений.
- Есть не хочешь? - спросил его Кирилл.
Коля оторвался от бумаги.
- Да, неплохо бы, - отозвался он. - Вот допишу страницу.
Через пару минут на обочине показалось придорожное кафе. Кирилл остановил "Камаз" и заглушил мотор.
- Ты просто маньяк, - бросил он Коле. - Пишешь и пишешь. Как так можно? Мне письмо матери написать в лом, а ты всё строчишь и строчишь.
- Что ты, - ответил Коля, - писать - это огромное удовольствие. Я никогда не получал столько радости раньше.
- Удивительно, - тряхнул головой Кирилл. - Никогда не встречал писателей.
Коля вывел на странице последние закорючки и облегчённо вздохнул.
Они вылезли из кабины наружу. Кафе было крохотное, но свободных мест в нём оказалось предостаточно. В меню заведения значился гороховый суп и картофельное пюре с поджаркой.
- Конечно, это опасное удовольствие, - продолжил свою мысль Коля. - Оно отнимает много сил и отдаляет тебя от реальности. Порой, оторвавшись от бумаги, не сразу можешь вспомнить, где ты находишься, да и кто ты вообще такой, но удовлетворение от вида исписанных страниц и понимания, что получилось именно то, чего хотел, не сравнить ни с чем.
Кирилл задумчиво жевал.
- Ну и чем сейчас твой герой занят? - спросил он набитым ртом. - Всё с училкой валяется?
- Нет, она его бросила.
- Да что ты! Почему?
- Трудно сказать. Мне самому не до конца понятны её мотивы.
- Как так? Ты её придумал и не можешь объяснить её мотивы?
- Ты знаешь, сейчас я понимаю, что не всем поступкам героев можно найти разумное оправдание. Наверное, это своеобразный литературный метод. Маститые писатели наверняка прекрасно им владеют - умением оставлять те или иные факты в тени. Я же впервые сталкиваюсь с такой необходимостью, но уверен, что без неё не обойтись.
- Всё же я не понимаю этого. Как можно сотворить персонаж и не знать почему он совершает те или иные действия. Это похоже на халтуру какую-то: придумать человека, а на вопросы о его поступках лишь пожимать плечами. Ты обязан знать его мотивацию.
- Изволь, я объясню тебе её поступок. Она решила покончить с Низовцевым потому, что была оскорблена насилием, которое совершили по отношению друг к другу он и её бывший мужчина Михаил. Может быть Александр Львович всё ещё симпатичен ей, но вся эта ситуация рождает в ней стыд и желание замкнуться в себе. Кроме того, в глубине души она понимает, что им не быть вместе, потому что они из разных социальных слоёв. Как и все женщины, она верила в чудо любви, в сказку, которой может стать её жизнь, и поначалу связь с писателем воспринималась ей именно в этом контексте. Но натура её недостаточно широка и глубока, чтобы вместить в себя и сохранить все эти позитивные ощущения. Как у всякого человека, выросшего в семье, где никогда не было любви и искренних эмоций, она не способна аккумулировать их в себе и жить с ними. Тем более в тот момент, когда жизнь подкидывает испытание. Поэтому она замыкается в себе и стремится скрыться от Низовцева, который принёс в её жизнь все эти доселе неведомые чувства.
Кирилл закончил с супом и взялся за пюре. Колю он слушал внимательно и сосредоточенно.
- Но самая главная причина, - добавил Коля, - это то, что мне необходимо переместить его в другой город - дальше на восток.
- Он так и будет перемещаться к самому Тихому океану?
- Да. Просторы страны видятся мне идеальным пространством для метаморфоз героя. Линия его развития - падение. Если представить это графически, то кривая его перемещений - физических и душевных - будет выглядеть как нисходящая из левого верхнего угла в правый нижний. Он ступает на опасную и зыбкую тропу отказа от прежней жизни, прежних взглядов и прежнего социального положения - ступает и стремительно несётся вниз.
- Чтобы погибнуть где-нибудь во Владивостоке?
- Я ещё не знаю, что произойдёт с ним. Но во Владивосток я его вряд ли помещу. Это мой родной город и почему-то мне не хочется делать его местом действия романа. В этом какое-то противоречие.
- Значит, следующий пункт его пребывания - Нижний Тагил?
- Да, Нижний Тагил, где живёт его отец.
- Почему именно этот город?
- Мне был нужен промышленный уральский город. Поначалу я хотел сделать местом действия Екатеринбург, но потом передумал. В Екатеринбурге буду я сам, а скрещивать мои и его маршруты неправильно. Я вижу в этом что-то мистическое: если смешать свои передвижения с передвижениями персонажа, то и самому можно превратиться в чей-то персонаж.
- Ну ты загнул! - воскликнул Кирилл. - Как можно живому и реальному человеку стать персонажем чьей-то книги?
- Всё так, но нам неизвестны просторы сознания. Я верю, что сознание одного человека может поглотить сознание другого.

Поев и расплатившись, они продолжили путешествие.
- Главный момент, - говорил Коля, - который присутствует в той главе, которую я только что написал - это появление нового персонажа.
- Какого? - спросил Кирилл.
- Старой Суки.
- Старой Суки? Вот это имечко! Кто она такая?
- Она - подсознание Низовцева. Его внутренний ментор. Оборотная сторона его сущности. Он считает её реальным человеком, разговаривает с ней, спорит, но даже не задумывается, как она может перемещаться вместе с ним, перелетать из одного города в другой. Она появляется, когда захочет - но даже это он понять не в состоянии. По моей задумке эта старуха - а является она именно в образе старухи - призвана воочию продемонстрировать психическое разложение героя, болезненное угасание его сознания. Это - шизофрения. Он сам порождает себе собеседника и советчика, но не в силах понять, что это фикция и сбой разума.
- Ты жесток со своим героем.
- Да, жесток. Но это оправданная жестокость, он её заслуживает. Он прожил лёгкую жизнь, всё давалось ему чересчур просто, без усилий. Даже то, что он является писателем, не случайно. Писательство для него - это способ эпатирующими картинами вскрытия человеческих душ заработать деньги. Но всё это бесконечно далеко для него. Люди - лишь глина в его руках. Он лепит из них всё, что хочет. Некоторых же по своей безумной прихоти и вовсе раскалывает на мелкие куски. А всё для того, чтобы доставить удовольствие такой же пресыщенной и больной публике, как он сам.
- Ты тоже делаешь нечто подобное. Придумываешь персонажей, складываешь из них мозаику. Каких-то подвергаешь насилию, каких-то и вовсе собираешься уничтожить. Твой герой точно такой же, как ты.
- Для меня литература - не словесные и сюжетные фокусы с целью зарабатывания денег. Это - боль, это - искупление, это - проклятие за неумение жить иначе. Это и удовольствие, но удовольствие, возникшее лишь по причине того, что я был лишён других. Я шёл к ней долго и за каждый шаг платил шрамами на собственной душе. Я созрел, я прорвался в её реальность, а потому обязан выложиться в ней полностью. Воздать сполна всем демонам, которые пытались уничтожить меня на пути к ней. Я выстоял, я цел и теперь им придётся нелегко.
Брови его были сжаты, мышцы лица напряжены, губы дрожали. Однако, поймав на себе взгляд Кирилла, он не смог не улыбнуться - тот смотрел на него глуповато и добродушно.
На ближайшей заправочной станции они снова остановились. Кирилл отправился расплачиваться за бензин, предварительно попросив добавить и Колю. Тот добавил.
- С отцом, - говорил Коля Кириллу, который вставлял в бензобак заправочный пистолет, - у которого Александр Львович будет жить в Нижнем Тагиле, у него довольно напряжённые отношения. Отец - бывший директор крупного завода и семье внимания почти не уделял. Пожалуй, Низовцев даже и не любит своего отца. Возможно, и отец не любит сына, если он вообще способен на какие-то чувства в своём возрасте. Но заострять внимание на их отношениях было бы неправильно. Всё-таки роман не об этом. Здесь достаточно и лёгкого мазка. Гораздо важнее, на мой взгляд, отношения, которые станут развиваться у него с бывшей девушкой, первой любовью, Людой.
- Я так понимаю, - ответил Кирилл, - что женщины - это своеобразные этапы его падения. Первая из них, жена - женщина вполне респектабельная. Вторая, учительница - тоже ещё интеллигентка, но уже гораздо проще. Эта, надо думать, окажется совсем пролетарской бабой.
- Ты знаешь, - воодушевился Коля, - а это хорошая идея! Честно говоря, я не особо задумывался о социальном положении своих героинь. Но вот ты сказал сейчас, и я понимаю: это действительно можно выстроить как этапы социальной лестницы. И получится весьма значимо! Воспользуюсь твоей идеей.
- На здоровье, - великодушно позволил Кирилл.
- Пролетарская, рабочая женщина, - бормотал Коля, - это чрезвычайно интересно. Сделать её пьющей, вульгарной... А Низовцева именно это будет привлекать в ней - прелесть падшей женщины.

На следующий день, часов в двенадцать, они добрались до Екатеринбурга.
- Ну, бывай, - высадил Кирилл Колю.
- Спасибо, - поблагодарил тот, протягивая несколько купюр. - Приятно было с тобой познакомиться.
Кирилл спрятал деньги в нагрудный карман.
- Николай, - спросил он, - а ты действительно веришь, что у тебя когда-то будут читатели? Что твои книги когда-нибудь издадут?
Коля долго не думал.
- Нет, - ответил он, - я в этом не уверен. Но даже если никто и никогда меня не издаст, я буду продолжать заниматься литературой в нулевом варианте. Нулевой вариант - это когда я буду писать исключительно для себя. Остановиться я уже не смогу.

Юлин дом он нашёл не сразу, пришлось немного поплутать. Она жила на третьем этаже обшарпанной пятиэтажки. Неприятная, щемящая боль - от волнения - стала разрастаться в груди. Во рту сделалось сухо, а ладони наоборот - вспотели. Он собрался с храбростью и нажал на кнопку звонка.
Некоторое время за дверью было тихо, потом раздались торопливые шаги, дверной глазок осветился - видимо в коридоре зажгли свет, - но через мгновение он стал тёмным. Человек за дверью рассматривал в глазок Колю.
- Кто там? - раздался обеспокоенный женский голос.
- Юля дома? - спросил Коля сиплым голосом. Голос казался совсем чужим.
- Юли нет, - отозвалась женщина.
Коля ждал, что она добавит ещё что-то о местонахождении Юли, но женщина молчала.
- А когда она будет? - спросил он.
- Не знаю, - быстро ответила женщина. - Она не говорила.
- Хотя бы приблизительно.
- Не знаю, не знаю, - женский голос стал раздражённым. - Она взрослая, объяснений не даёт. Приходит, уходит когда хочет.
- Наверное, она в институте?
- Может быть. Вам, молодой человек, что надо?
- Я её старый... - Коля запнулся, подбирая слово, - ...знакомый. Мне очень надо с ней повидаться.
- Ничего не могу вам обещать, - сказала женщина, отходя от двери. - Юли нет.
- А можно у вас вещи оставить? - повысил Коля голос, понимая, что женщина может и не услышать его.
- Что? - переспросила она и вроде бы снова подошла к двери.
- Можно, я у вас вещи оставлю?
- Что вы, нет конечно, - ответила она торопливо и нервно. - Я вас не знаю, может и Юля вас не знает - кто вы такой вообще?
- Я её знакомый. Нас много связывает.
- Уходите, уходите. Юля придёт, с ней разговариваете. И вообще, вы переходите уже все границы. Нельзя так ломиться в квартиру.
Коля накинул сумку на плечо и вышел на улицу.
- Может и к лучшему, - сказал он вслух. - Посмотрю на город, перекушу где-нибудь.
На мгновение показалось, что сейчас над ухом раздастся скрипящий голосок Старой Суки, и он даже удивился, не услышав её, но в ту же секунду испугался, что голос действительно раздастся.
- Нет её, нет, - злобно, но с облегчением, сказал он себе. - Да и пора бросать самому с собой разговаривать.
Недалеко от Юлиного дома располагалась отделение Сбербанка. Коля снял здесь со своего счёта пару тысяч. До последнего момента ему не верилось, что в городе, где он появился впервые, ему выдадут деньги, которые он положил на книжку совершенно в другом месте. Опасения оказались напрасными.
У ларька, где продавались чебуреки и чай, он перекусил. Лишь сейчас он понял, что очень проголодался. Одного чебурека явно не хватало для утоления голода. Пришлось брать ещё два.
В магазине сувениров, встретившихся по пути, он выбрал Юле подарок. Им стала музыкальная шкатулка, которая, после того, как её заводили приделанной сбоку ручкой, проигрывала одну из шести мелодий. Мелодии переключались крохотным тумблером. Стоила она аж целых шестьсот двадцать рублей. Денег было безумно жалко, но Коля понимал, что сейчас не тот случай, чтобы жилиться.
А ещё он купил букет цветов в ларьке у магазина.

- Кто там? - встретил его тот же женский голос за дверью.
- Это снова я, - ответил он. - Меня зовут Николай, я подходил уже сегодня. Юля не пришла?
- Нет, - ответила женщина.
Глазок был тёмен, видимо она снова разглядывала его.
- Жаль, - бормотнул он.
Почему-то Коле казалось, что Юля непременно должна быть дома.
- Вам что от неё надо? - спросил женский голос. - Это для неё цветы?
- Да, для неё. Мне очень надо с ней повидаться.
Что-то в его голосе тронуло женщину. Раздался щелчок замка, дверь приоткрылась. Её сдерживала цепочка.
- Как вы говорите вас зовут? - выглянула в щель хозяйка квартиры, статная женщина лет сорока пяти с волевым взглядом, говорившим о том, что она знает себе цену. Такие женщины обычно работают на руководящих постах. Домашний халат и минимальное присутствие косметики на лице несколько упрощали её образ, но было ясно, что накрашенная и хорошо одетая эта женщина выглядит весьма эффектно.
Она критически осматривала его.
- Раз Юли нет, - сказал Коля, - то, может быть, вы передадите ей это?
Он протянул женщине цветы и коробку с музыкальной шкатулкой.
- Хорошо, передам, - несколько недовольно согласилась та.
Цветы в щель пролезли, а коробка нет. Пришлось сбрасывать цепочку. Женщина несколько напряглась, ожидая неожиданных действий от Коли, и едва коробка оказалась в её руках, тут же накинула цепочку обратно.
- Юля часто задерживается, - сообщила она. - Вы зайдите попозже, часов в восемь. Возможно, она будет.
- А можно узнать ваше имя? - спросил Коля. - Мне бы было легче с вами общаться.
Женщина пару секунд думала, потом представилась:
- Маргарита Ивановна.
- Спасибо вам, Маргарита Ивановна. Я зайду попозже.
- Николай, - остановила его Юлина мама. - Скажите мне, пожалуйста, насколько близкие у вас с Юлей отношения? Просто этот визит, эти подарки заставляют задуматься о том, что у вас с ней...
Не договорив, она замолчала.
- У нас очень близкие отношения, - признался Коля. - Я её люблю и хочу на ней жениться.
Маргарита Ивановна смотрела на него с лёгким смущением. Смесь жалости и непонимания читалась в её глазах.
- Хорошо, - кивнула она. - Заходите позже. Для меня ваше явление неожиданность, хотя оно вполне укладывается в ту модель поведения, которой предпочитает следовать Юля... Ну ладно, сейчас мы с вами ни о чём путном не поговорим.

Выйдя из подъезда, Коля подумал, что наверное первый раз в жизни сумел быть таким вежливым с женщиной. Как ни странно, особых трудов это ему не составило.
Он купил в продуктовом магазине банку пива. Его одежда - пуховик и плотные брюки с трико под ними, смотрелась уже несколько не по сезону. В ней было жарко. Он расстегнул молнию на пуховике и оставил куртку так, нараспашку.
Никаких развлечений и способов убить время улица не предоставляла. Даже встретившийся по пути кинотеатр оказался бесполезным. По крайней мере, временно. Ближайший сеанс начинался через полтора часа.
Улица преобразовалась в небольшую площадь. За ней пошла другая улица - дома здесь были постарее. Допив пиво, Коля не придумал ничего лучше, как купить ещё одну банку. Час он сидел на скамейке во дворе одного из домов, затем двинулся в обратную сторону.
Билет в кино оказался неожиданно дорогим - стоил он целых восемьдесят рублей. Фильм ему совершенно не понравился. Несмотря на то, что он оказался красочным, с обилием ласкающих глаз пейзажей, переворачивающихся машин и эффектных взрывов, бессмысленность сюжета испортила всё впечатление от просмотра.
Когда он вышел из кинотеатра, было уже совсем темно.
- Юли нет, - сообщила Маргарита Ивановна через дверную щель ставшую привычной для Коли фразу.
- Она до сих пор не пришла? - изумился он.
- Знаете, Николай, - сказала женщина, этак по-дружески и сочувственно. - Юля возможно не придёт ночевать вообще, с ней это бывает часто. Вы бы шли туда, где вы остановились. Вы же где-то остановились?
- Нет, - мотнул головой Коля. - Я никого не знаю в Екатеринбурге. А можно я у вас переночую?
- Что вы! - испугалась Юлина мама. - Я не знаю вас! Может быть, вы не знакомы с Юлей, а пытаетесь проникнуть в квартиру в каких-то своих целях? Приходите завтра. Если Юля захочет с вами общаться. Почему-то мне кажется, что она не ждёт вашего визита и вы ей вовсе не нужны. Уходите!
Дверь закрылась.
Идти Коле было некуда. Он скинул с плеча сумку, положил её у дверей и стал укладываться спать. Вскоре ему удалось задремать.

Проснулся он оттого, что кто-то тряс его за плечо. Он разлепил веки, растёр глаза кулаками и осмотрелся. Над ним возвышалась его любимая и ненаглядная Юля. Вид её был растрёпанным, но на губах светилась улыбка.
- Заходи в дом, бродяга! - кивнула она.

 

                ОДИННАДЦАТАЯ   ГЛАВА

 
Официант принёс мороженое и вино.
- Мороженое! - выдохнула Людмила.
- Может, что-нибудь посущественнее взять? - спросил Низовцев. - Цыплят, рыбу?
- Нет-нет-нет, - мотала она головой. - Я поела, уходя, хочу только сладости.
За годы, прошедшие с момента последней их встречи, она сильно раздалась вширь. Перемена эта, впрочем, Александру Львовичу понравилась. Он увидел в новом облике Людмилы тихое и степенное умиротворение жизнью. Редкие обесцвеченные волосы, отечное лицо с синевой под глазами - она была гораздо ближе и доступнее, чем в юношеские годы.
- За нас, - поднял бокал Низовцев.
- За встречу, - отозвалась Людмила.
Александр Львович, сделав глоток, поставил бокал на стол. Людмила выпила вино до дна.
- Классный сюжет! - похвалила она его. - Я все твои книги перечитывала по несколько раз и уверена, что эта станет одной из самых интересных.
- Мне б твою уверенность, - грустно улыбнулся Низовцев.
Людмила удивилась.
- Неужели у тебя, такого маститого писателя, есть какие-то сомнения?
- Я сомневаюсь всегда. В таком деле, как литература, нельзя быть уверенным ни в чём.
- Всё равно мне нравится. Этот персонаж, Коля, он такой дремучий, такой яростный. В нём столько боли и стремления стать кем-то значимым... Такое фанатичное желание быть писателем!
- Вот насчёт того, что он становится писателем, я сомневаюсь больше всего. Правильный ли это поворот, стоило ли развивать сюжет в этом русле?
- Правильный, правильный, - заверила его Людмила. - Не сомневайся.
По её взгляду Низовцев понял, что ей хочется ещё вина. Он разлил напиток по бокалам.
- И вот тот момент, - продолжала Люда, - когда Коля рассказывает шофёру Кириллу о сюжете книги, которую он пишет - это самое напряжённое место. Ведь ты использовал в этом воображаемом сюжете факты своей собственной биографии.
- Неужели? - удивился Александр Львович.
- Да, - моргнула Людмила. - Даже своё собственное имя ввёл. Ты изменишь его потом, или так и оставишь?
Низовцев мучительно вспоминал последнюю главу. Почему-то выходило это тяжело, и кое-какие моменты из памяти ускользали.
- Да, да, - кивнула сидевшая сбоку Старая Сука. - Есть там такое.
Выглядела она не очень довольной.
- Ах, да! - воскликнул Александр Львович. - Всё правильно. Я действительно ввёл в свой роман самого себя. Как персонаж, которого придумывает мой собственный персонаж. Я долго думал - стоил ли это делать, не утяжелит ли это роман, не создаст ли ненужную двусмысленность, тем более что она проистекает исключительно из моего эгоизма и желания покрасоваться собой, что скрывать. Много сомнений одолевало меня, но всё же желание новизны сломало во мне барьер недоверия. Этот сюрреалистический момент увлёк меня - раздробить себя и свою жизнь на образы и ввести их в роман как отражение чьих-то других образов - слишком сильно тянуло меня на это безумство, и я сдался.
- Не жалей, - поддержала его Людмила. - Так стало только лучше.
- Если трактовать этот приём с искусствоведческой точки зрения, я бы назвал его специфическим моментом конструктивизма. Создание Я-образа и Я-модели, причём заключённых в абсолютно неизведанное и новаторское окружение. Меня тешит глупая надежда, что возможно это станет новым словом в построении литературных конструкций.
- Непременно станет!
- Главное сохранять ясность ума, осознавать пространство, которое создаёшь и держаться одной выбранной линии. Присутствуют соблазны метаний, закручивания ещё более тугих спиралей и создания ещё более объёмных и вычурных конструкций. Этим нельзя злоупотреблять. Даже этот - согласись, небольшой и в общем-то юмористический шажок - будет непонятен очень и очень многим.
Людмила была с ним полностью согласна.
Александр Львович пригласил её на танец. Она обняла его робко и кружилась неуклюже.
- Ты знаешь, - шептала она ему на ухо, - когда ты мне позвонил, я ушам своим не поверила! Саша, Саша Низовцев, знаменитый писатель звонит мне, бедной и глупой девочке Люде, которая была когда-то такой дурой, что отвергла его дружбу.
- Ты не отвергла, - возразил Низовцев. - Сейчас я понимаю, что ты чувствовала тогда. И ничуть тебя не осуждаю. Наоборот, это я вёл себя напыщенно и глупо. Я думал: а-а, да что мне эта девчонка, я найду себе кучу таких!
- То же самое мне говорили и мои родители. Но они делали это по другой причине. Просто они очень стеснялись твоих родителей, особенно отца. Мой был простым шофёром, и в глубине души он почему-то боялся родниться с директором завода. Глупо конечно, сейчас молодые о таком вряд ли задумываются, но тогда... Мои родители считали тебя барчуком, избалованным неженкой. Никогда не прощу им того, что они так давили на меня!
- Оставь! Что сейчас злиться на родителей?!
- Всё же я очень на них обижена.
- Ты замужем?
- Нет, в разводе. Два неудачных брака, трое детей. Тащу их на себе, мужья совсем не помогают!
- Значит, ты сейчас свободна?
Людмила стушевалась.
- Не совсем. У меня есть друг, он живёт со мной.
- Ты любишь его?
- Какая любовь, Саша?! Так, симпатия, да и та уже в прошлом. Он бедовый человек, постоянно влипает в какие-то истории. Два раза сидел. В душе он в общем-то добрый.
- То есть он не станет препятствием в наших отношениях?
- Конечно нет!
Они прижались друг к другу плотнее.

- Александр Львович, - начала Старая Сука, едва Людмила отлучилась в туалет. - Хочу поговорить с вами о романе.
- О романе с Людой? - улыбнулся он.
- Вы прекрасно понимаете, о каком романе я говорю. О вашем литературном произведении.
- Так, и что же с ним?
- По-моему, он движется не туда.
- Что это значит?
- Хоть вы и хвалили сейчас свою гениальную задумку о введении в структуру романа самого себя, я считаю это полным идиотизмом. Более того, я думаю, это может принести вам вред, причём самый что ни на есть реальный.
- О-о, у нас тут критик объявился! - поморщился Александр Львович.
- Что это за блажь - сделать Колю писателем?
- Это не блажь, это естественное развитие его образа, его характера.
- Вы верите, что персонажи действительно могут существовать где-то в параллельном мире?
- Нет, не верю. И по-моему я кому-то уже говорил об этом.
- А что если сейчас, в этот самый момент, Коля сидит и осатанело водит ручкой по бумаге, создавая - действительно создавая - свой собственный роман!
Низовцев усмехнулся.
- Бог ему в помощь!
- А вдруг он перехватит у вас инициативу?
- Милая моя, нельзя воспринимать литературные произведения так буквально! Ничего он не перехватит. Он - персонаж, плод моего воображения!
- Вы уверены в этом?
- Абсолютно.
- Вы замечаете, что ваш роман приобретает странные очертания?
- Он развивается по задуманной схеме.
- Тогда скажите мне, кто будет обсуждать своё произведение с шофёром? Где вы таких эрудированных шофёров видели? Тот рассуждает как доктор искусствоведческих наук!
Александр Львович добродушно улыбался.
- Сразу видно, дорогая моя бабушка, - ответил он, - что вы очень далеки от искусства. Вы мыслите как типичный представитель среднего обывательского класса. "Как может быть то, чего в жизни не бывает?.." Может! Может, потому что это не жизнь, а роман! Пространство из слов и образов! Рассуждающий об искусстве шофёр - это такой подход. Такая концепция, задумка такая. Это сдвинутый мир, в котором может быть всё. Э-эх! - махнул он на неё рукой, - что я вам объясняю! Всё равно вы не поймёте.

Людмилу развезло. На второй бутылке она начала клевать носом, на третьей и вовсе отрубилась. Низовцев растолкал её, вывел из ресторана и поймал такси.
На скамейке у подъезда она немного пришла в себя. Шёл мелкий дождь. Дул холодный и неприятный ветер. Погода действовала освежающе.
- Как себя чувствуешь? - спросил Александр Львович у очнувшейся Людмилы.
- Отлично! Давно себя так не чувствовала.
Он обнял её.
- Саша! - приблизила она лицо вплотную. - Ты классный мужик! Бля буду, классный! Я многих перевидала за свою жизнь - все они были говном. Вот я оглядываюсь в прошлое, вспоминаю их всех и прихожу только к одному выводу: ты лучший!
- Спасибо.
- Давай поцелуемся.
- Давай.
Они поцеловались. Людмила засасывала его всем ртом. Рот её был большой и ненасытный.
- Знаешь, как я волновалась, когда мы трахались с тобой! - говорила она, через брюки сжимая его яйца. - Один единственный раз. Мне совершенно не понравилось. Я даже подумала, что папа прав и у нас с тобой ничего не получится, потому что ты не сможешь меня удовлетворять. Какой я дурой была! Ведь я тогда совершенно не умела трахаться.
Александр Львович трогал её за грудь.
- А сейчас умеешь?
- Ещё как! Хочешь?
- Хочу!
- Пойдём в дом!
Людмила жила на первом этаже.
- Только бы мои не проснулись, - засовывала она в замок ключ.
Квартира оказалась однокомнатной. Людмила включила в коридоре свет, они сняли плащи. Стены и пол были обшарпанными и потрескавшимися. Обстановка убогой. Вешалка в коридоре отсутствовала, одежду они положили на кучу какого-то тряпья.
- Вот мои архаровцы, - показала Людмила на детей.
Полоса света от горевшей в коридоре лампочки освещала немного и зал. Дети спали втроём на одной кровати. Спали в одежде, без одеяла.
Чей-то силуэт у батареи выделялся из темноты.
- А это Павел, - пояснила Людмила, немного смутившись. - Мой друг. Опять заснул на полу.
Кроме кровати и какой-то тумбочки в углу иной мебели в зале не значилось.
- Проходи на кухню, - подтолкнула его Людмила.
В кухне стоял стол, две табуретки и посудный шкаф.
Низовцев сел на одну из табуреток. Резкий запах мочи, фекалий и затхлости ударил в ноздри. Почему-то сейчас он его не раздражал.
В углу, где стояла куча пустых бутылок, Людмила нашла одну, наполненную мутноватой жидкостью. Рядом валялись и стаканы.
- Во! - поставила она бутылку на стол. - Наварила на прошлой неделе. Пять литров было - и вот что осталось! Ты представляешь, этот идиот всё выдул!
Она разлила самогон по стаканам.
- Давай! - подняла свой. - За нашу любовь!
- За любовь, - поддержал тост Александр Львович.
Они опрокинули чары. Низовцев, как и Людмила, выпил до дна.
- Ну что, - уселась она к нему на колени. - Как тебе моё жилище?
- Это рай!
Она зычно засмеялась.
- Ты всё такой же, шутишь.
Они снова засосались. Людмила шарила по нему обеими руками. Поцелуй получился долгим.
- Ого! - на пороге кухни неожиданно появился сожитель Людмилы Павел. - Вот это дела!
- Да мы... - смущённо начал Александр Львович.
Руками он подталкивал Людмилу, призывая её слезть с колен. Та с места не двигалась.
- Расслабься, - сказала она ему. - Ничего он не сделает.
Павел свирепо смотрел на них не проспанными глазами. Был он в сползающем с боков трико и рваной футболке.
- Чё ты тут бычишься?! - крикнула ему Людмила. - Иди досыпай!
- Это кто такой? - показывал он грязным кулаком на незнакомца.
- Какое твоё дело?! - отвечала она, весьма непочтительно. - Ты мне не муж.
- Кто такой, я тебя спрашиваю?
- Саша это, Саша!
- Какой Саша?
- Тот самый, писатель. Я тебе о нём говорила.
Павел задумался.
- А-а! - издал он возглас не то удивления, не то возмущения. - Низовцев!
- Совершенно верно, - кивнул Александр Львович.
- Ну, здорово! - протянул ему ладонь Павел.
Они обменялись рукопожатием.
- Сейчас, погоди, - сказал Павел, метнувшись в зал.
Через минуту он вернулся с замызганной книжкой, вывернутой где-то на середине наизнанку и сложенной в обратную сторону.
- Во, читаю! - сунул он книгу Низовцеву.
Это была его "Немезида".
- Ну и как? - спросил Александр Львович.
- Честно говоря, тяжеловато, - ответил тот, усаживаясь на пол. - Что и говорить, серьёзная литература. Я книги запоем читаю, но больше развлекательные. Детективы, фантастику. Людка вон конечно от твоих книг тащится. Написано профессионально, ничего не скажешь, но грузит.
- Да помолчал бы уж, критик сраный, - поморщилась Людмила. - Только твоего мнения не хватало.
- Ну почему же, - возразил Александр Львович. – Интересная точка зрения. Кстати, не самая худшая из тех, что я слышал.
- Видишь! - кивнул Людмиле Павел. - Он же серьёзный человек, на такие вещи не обижается.
- Не обижаешься? - спросила Людмила.
- Конечно нет. На что тут обижаться.
Они поцеловались.
- Бухаете, значит, - заметил Павел, когда они оторвались.
- Это ты бухаешь, - огрызнулась Людмила, - а мы выпиваем.
- А мне что не налили?
- Стаканов нет.
Павел пошарил у себя за спиной и изъял из груды пустых бутылок жестяную кружку.
- Вот стакан, - показал он Людмиле.
- Ну налей, налей, - отмахнулась она от него.
Она расстёгивала гостю ширинку. Александр Львович был несколько смущён и косился на Павла. Тот поддержал его:
- Действуй, не очкуй! - кивнул он, опрокидывая самогон в рот. - Она тебя слишком долго ждала.
Заниматься сексом на табуретках было неудобно.
- В зал пойдём? - предложила Людмила.
- Там дети.
- На полу.
- Не услышат?
- Не, в зале не надо, - сказал Павел. - Вдруг проснутся. Травмируете психику. Лучше на столе.
Иных вариантов не имелось.
- Не западло тебе на столе, Саш?
- Да нет, что ты.
Людмила убрала со стола бутылку, стаканы и легла на него спиной.
- А мне дашь? - спросил Павел.
- Иди на хер!
- Ох ты, ох ты... Раньше такой разборчивой не была!
- Раньше у меня Саши не было.
Она задрала подол платья и стащила трусы. Александр Львович принялся торопливо расстёгивать брюки.
- Ну Люд... - канючил с пола Павел. - Ну можно и мне. Хочется очень.
- Может действительно и ему, - попросил за него Низовцев.
- Не знаю, - поморщилась она. - Посмотрю на его поведение.
Надолго Александра Львовича не хватило. Людмила дала и Павлу. У того вышло ещё короче.
- Веришь - нет, я это часто во сне видела, - говорила Людмила Александру.
Низовцев верил.
Спать они легли вдвоём на полу в зале. Павел отрубился на кухне.

- Дядя Саша! - просили дети. - Купи мороженое!
- Какое вам мороженое, - отмахивался он. - Зима началась, а вы мороженое.
В тот день выпал первый снег. Александр Львович со старухой сидели на скамейке, дети кидались снежками.
- Ну дядь Саш! - продолжали они канючить. – Купи, пожалуйста.
- Заболеете.
- Не заболеем.
- Заболеете и умрёте.
- Ну что тебе, денег жалко?
Аргумент сработал. Низовцев достал кошелёк и протянул им бумажку. С гиканьем дети ринулись в магазин - тот был невдалеке.
- Господи! - поморщилась Старая Сука. - Как я этих детей терпеть не могу!
- Нормальные дети. Яночка - вообще просто чудо.
- Да вы педофил.
- Ну вот, скажете тоже!
- Я видела, как вы её одеваете.
- Как?
- Слишком нежно.
- Уж и приласкать ребёнка нельзя. К тому же одеваю, а не раздеваю.
- Яночка умная, - заметила после паузы старуха. - Может, из неё что и получится. А вот эти двое, - кивнула она на пацанов, - тупые бестолочи.
Бестолочей звали Игорьком и Амаяком. Амаяк был от второго мужа Людмилы, армянина.
- Купили! Купили! - прыгали они с мороженым в руках.
Яночка шла степенно. Что-то сжимала в кулачке.
- Вот, дядь Саш, - подошла она к нему. - Сдача.
- Ах ты, радость моя! - обнял её Александр Львович. - Оставь себе.
Яночка обрадовалась и засунула деньги куда-то под юбку. Но, отойдя от скамейки, призадумалась и вскоре вернулась обратно.
- Пусть у тебя будут, - отдала деньги. - А то эти придурки отнимут.
- Хорошо, - согласился Низовцев.
- Но ты не забывай! - погрозила пальчиком Яночка. - Там два сорок.
- Не забуду, - твёрдо пообещал он ей.
В парке, куда они направились, было пустынно. Деревья стояли в снежных шапках, скамейки и дорожки тоже утопали в снегу. Навстречу им из кустов выбежала потрёпанная дворняга. Пацаны сразу же бросились за ней вдогонку.
- Им в детский сад надо, - говорила старуха. - Что они тут бегают днями напролёт?
- Не дают Люде детский сад.
- Потому что дура она.
- Потому что она работает в такой организации, где места в детских садах не положены. Да и дорого это.
- Не нравится она мне, - морщилась Старая Сука. - Неприятная баба.
- Вам никто не нравится.
- Потому что я ни одного приятного человека за всю свою жизнь не встречала.
- Вот видите.
- В общем и целом мне симпатичны ваши последние поступки. Разорвать с женой, с наезженной и сытой жизнью - для этого необходимо мужество. Я вас за это уважаю. Но вот это ваше постоянное стремление приклеиться к какой-нибудь бабе откровенно ужасает. Жить надо одному, вольным стрелком. Семья, близкие люди - всё это убивает. Зачем вам эти бабы? Что вам, секса не хватало?
- Я сошёлся с Людмилой совсем не из-за секса. Просто сама по себе её история, её образ привлекают меня. В ней есть какой-то нерв, который задевает мои струны.
- В Светлане тоже был нерв.
- Светлана была молодой и глупой. Хотела чистой и непорочной любви, какой не бывает. А Люда пожила уже, видела неудачи, знала поражения. Она умеет ценить настоящие отношения.
- Не знаю, не знаю, - качала головой старуха. - Не увидела я в ней пока этих качеств.
- Вам сложнее. Вы тоже женщина и ревнуете.
- Может быть, - нехотя согласилась Старая Сука. - Но вы всё равно её бросите.
- Возможно, - ответил Низовцев после паузы. - Но сейчас мне не хочется об этом думать. Эмоции должны приходить в естественной последовательности и сами по себе. Было бы ошибкой их подгонять.
Дети углубились в посадку. Ответственная Яночка оглядывалась на Александра Львовича, давая ему возможность проследить за собой, а вот пацанов уже не было видно.
- Эй, засранцы! - крикнул он. - Вы где?
- Они убежали, - смотрела на него Яночка. - Я им говорила, а они меня не слушают.
- Игорь! Амаяк! - повысил он голос. - Быстро ко мне.
Пацаны появились из-за деревьев. Лица их были возбуждёнными.
- Там труп! - кричали они. - Мы труп нашли!
- Что за труп? - недовольно глядел на них Низовцев.
- Настоящий труп!
- Бррр! - поморщилась старуха. - Терпеть не могу трупы. Любое упоминание о смерти рождает во мне истерику.
Александр Львович направился за пацанами. Труп действительно был обнаружен, вот только оказался он не человеческим, а кошачьим. Уже знакомая дворняга тыкала в него мордой.
- Фу, подумаешь! - разочаровался Низовцев. - Я думал тут что-то серьёзное.
- Загрызли её наверно, - тыкал в кошку прутиком Игорёк. - Волки должно быть.
- Какие тебе волки! - воскликнула Яночка. - Здесь нет волков.
- Иди в жопу, дура! - огрызнулся Игорёк. - Я сам видел целую стаю.
- И я, - подтвердил Амаяк. - Мимо дома пробегали.
- Ничего вы не видели, - стояла на своём Яночка. - Вы - вруны.
- Сейчас в рыло получишь.
- Сам получишь.
Александр Львович развёл их в стороны.
- Пойдёмте отсюда, - скомандовал он детям. - А то заразу ещё подхватите.
- Плюнь три раза, не моя зараза, - принялся бормотать, осыпая дохлую кошку плевками, Игорёк.
- Не папина, не мамина, не моих родных, - подхватил скороговорку Амаяк.
Слюны они не жалели.
- Пойдёмте! - звала их Яночка. - Заразу подхватите!
- Не учи нас, сука! - огрызались пацаны.
Догнав Яночку, они на бегу надавали ей тумаков. Та заревела. У Низовцева лопнуло терпение. Он схватил пацанов за шиворот и несколько раз ударил их друг о друга лбами. Потом надавал подзатыльников. Они тоже захныкали.
- О, господи! - всплеснула руками Старая Сука. - За что мне такое наказание?!
- Дядь Саш, - подошла к Александру Львовичу всё ещё плачущая Яночка. - Я писать хочу.
- Писать? - наклонился он к ней. - Пойдём.
Они отошли за дерево.
- Снимай штанишки, - приподнял он полы её куртки. - Вот так. Вот, молодец.
- Педофил! - отвернулась в сторону старуха.
Струйка мочи ударила в снег.
- Янка ссыт! - вылезли вдруг из-за дерева пацаны. - Янка зассыха!
Яночка, не переставая писать, снова зарыдала.
Александр Львович поймал мальчишек и надавал им уже от души. У Игоря даже носом кровь пошла.
- Не хрюкай как баба! - говорил Низовцев заходившемуся в плаче Игорьку. - Снега вокруг полно.
Игорёк зачерпнул горсть снега и прислонил её к носу.
- Ну что, успокоились? - вёл Александр Львович к дому детей. - Угомонились?
Усталые и заплаканные, дети шли молча.
- Пришёл в себя? - спросил он у Игоря.
Тот кивнул.
- Будешь ещё Яночку бить?
- Нет, не буду.
- А ты? - повернулся он к Амаяку.
- Я тоже не буду.
Яночка гордо посматривала на них.
- А ты к ним тоже не лезь, - чтобы не обидно было пацанам, упрекнул он и её.



                ГЛАВА   ОДИННАДЦАТАЯ


- Ну что, готов? - окинула его взглядом Маргарита Ивановна.
- Да, - кивнул Коля.
- Пойдём.
Она открыла входную дверь и выбралась на лестничную площадку. Коля направился за ней.
- Ни пуха, ни пера! - крикнула ему вслед Юля.
- К чёрту, - пробурчал он.
Маргарита Ивановна села за руль своего автомобиля - видавшей виды, как любила она говорить, "девятки". Открыла дверцу Коле - тот уселся рядом.
- Очень неловко мне вас использовать... - начал Коля.
- Брось! - отмахнулась Маргарита Ивановна. - Не могу же я позволить своему зятю работать бурильщиком.
- Но я пока ещё не зять.
- Что, вилять уже начал?
Коля испугался своих слов, но Маргарита Ивановна шутила.
- Если Юля не против, - поспешил он исправить оплошность, - я хоть завтра готов жениться.
- Пристегнись, - кивнула ему будущая тёща.
Она завела машину и, поплутав среди пятиэтажек, выехала на шоссе.
- Я тебе честно скажу, - заговорила Маргарита Ивановна, - я буду только рада, если Юля побыстрее выйдет замуж. Причём, мне уже всё равно за кого. Я не считаю тебя идеальной парой для неё, но всё же ты лучше большинства её знакомых. Тот образ жизни, который она ведёт, погубит её. Ей нужна семья, дети - только тогда вся дурь вылетит.
- Вы слишком строги к ней.
- Я знаю, о чём говорю. С моей стороны препятствий для вашего брака не будет. Но есть одно "но".
- Ваш муж?
- Нет, не он. С его стороны не будет и намёка на препятствия. Он вне семьи и решения не принимает.
- Я познакомился с ним перед отъездом. Он показался мне очень строгим.
- Это, как вы говорите, дешёвые понты. Не бойся его, ничего он не сделает. Главное препятствие вашего брака с Юлей - это сама Юля.
- Мне так не кажется.
- Ты плохо её знаешь. Это сейчас она к тебе благосклонна. "Он - моя истинная любовь! В такую даль из-за меня приехал!" Подожди, вот сменится у неё настроение, она совсем другое запоёт. Будь к этому готов! Я на твоей стороне, ты мне чем-то нравишься, хотя и сама не пойму чем.
- Спасибо, - буркнул Коля.
Маргарита Ивановна вела автомобиль несколько небрежно, по-пижонски. Даже закурила сигарету. Протянула пачку и Коле. Тот не отказался.
- Маргарита Ивановна, - обратился он к ней, - а какие шансы, что меня возьмут?
Она улыбнулась.
- Шансы большие.
- Насколько большие?
- Очень большие, - продолжая улыбаться, кивнула она. - Человек, с которым я буду разговаривать о тебе, отказать мне не сможет. Так что считай, что ты уже принят.
- Я очень волнуюсь. Справлюсь ли?
- Поверь мне, Николай, там не будет ничего такого, с чем невозможно справиться. Я пока не знаю, на какую должность тебя определят, но ничего сверхъестественного не будет.
- Может, пока в рабочие? Я бы пообвыкся, осмотрелся.
- У тебя низкая самооценка. Рабочим ты быть не можешь, я слишком известный в городе человек. Вдруг спросят, а у меня зять рабочий!
Коля тяжко вздохнул на её слова. Маргарита Ивановна с усмешкой взглянула на него, но Колина реакция показалась ей симпатичной. Потому что была искренней, а искренность она ценила в людях превыше всего.
Городские дома остались позади, они ехали сейчас полем. Впереди виднелись трубы и очертания административных зданий завода. Ветер, врывавшийся в открытое окно, был на удивление тёплым. Несмотря на календарную весну, погода стояла почти летняя.
- А литература твоя, - сказала вдруг Маргарита Ивановна, - занятие интересное, но совершенно непрактичное. Акцент на ней не делай.
- Вообще-то это именно то, - отозвался Коля, - чем мне хотелось бы заниматься больше всего.
- Я понимаю, - кивнула тёща. - Но это такое дело... Здесь слишком всё зыбко. Это как рулетка. То ли повезёт, то ли нет. Писать конечно можно, почему бы нет, но жить на это архисложно. Ты знаешь, сколько писателей в России?
- Не знаю.
- Сотни тысяч. А сколько из них живут от литературы? Единицы.
- Я пока ни одного не встречал.
- Их много, поверь мне. Екатеринбург - на что провинциальный город, а и здесь их пруд пруди. Даже я с несколькими знакома.
- Да что вы?! - удивился Коля. - Вот бы и мне познакомиться.
- Познакомишься ещё, успеешь. Только, боюсь, они тебя разочаруют.
- Почему?
- Скучные, плоские люди. С большими комплексами.
- Идеальных людей не бывает.
- Вообще-то да, - неожиданно согласилась Маргарита Ивановна. - Ты прав.

Заводские постройки увеличивались в размерах.
- Роман, значит, пишешь.
- Да.
- Амбициозно. Только пробиваться надо не с романом, а с чем-нибудь поменьше. Ты напиши рассказы какие-нибудь, повесть небольшую. Чтобы можно было в журнал предложить. Роман твой даже и читать никто не станет, потому что ты никому не известен. Подумают: а, очередной бездарный графоман.
- У меня есть рассказы. Один даже напечатали в "Нефтянике" - это газета бурильного объединения.
- Видела. Этот слишком уж короткий.
- Хорошо, постараюсь написать что-нибудь среднее.
- Но ещё раз говорю: делать на этом акцент, ставить всю жизнь на кон - нельзя. Запросто можно проиграть.
Проехав мимо нескольких неприглядного вида построек, они свернули к зданию заводоуправления.
- Значит, трое детей ему на шею свалились? - спросила Маргарита Ивановна.
Коля напрягся, стараясь понять, о чём идёт речь.
- А-а, да, - дошло до него. - Такой там поворот.
- Быстро всё так, без объяснений.
- Ну, это подача такая. Что-то выводишь на первый план, что-то оставляешь на заднем. А что-то и вовсе удаляешь из повествования - это даёт возможность читателю самому додумывать сюжет.
- Не слишком ли многого ты ждёшь от своих будущих читателей?
- Надо замахиваться на максимум. И читателей настраивать соответственно.
Тёща пропустила высокую патетику мимо ушей.
- А Людмила обыкновенной алкоголичкой оказалась, - сделала она вывод. - Это конечно разочаровывает, но определённое впечатление производит. Хотя, должна тебе сказать, вся твоя манера повествования строится на смаковании каких-то гадостей. Взять хотя бы эту сцену на кухне. Наверняка такое бывает в жизни, я сама была свидетельницей подобного. Но ты описываешь всё это с явным желанием шокировать. Показать человеческую гнусность.
- Свидетельницей или участницей были? - спросил вдруг Коля.
- Ах ты сопляк! - рассмеялась Маргарита Ивановна. - Я старше тебя в два раза, а ты мне такое говоришь.
Она остановила машину перед крыльцом заводоуправления. Маргарита Ивановна казалась рассерженной вопросом Коли, но его наглость ей понравилась.
- Всякое было в жизни, - сказала она, вылезая из машины. - Но позволь мне мои тайны оставить при себе.
Она улыбалась, говоря это.
- Но больше всего меня удивило то, - говорила она, когда они поднимались на лифте, - что у тебя там упоминается какой-то Коля. Твой герой - писатель, насколько я помню. Он пишет роман, и главного героя его романа зовут Коля. Ты не себя имел в виду?
- Себя. Это такой сюрреалистический приём. Честно говоря, я не вкладывал в него слишком много смысла, в большей степени это просто прикол. Вряд ли те, кто будет читать этот роман, свяжут меня и того Колю.
- Но тот Коля, в романе твоего героя - он тоже вроде что-то пишет.
- Да. Чувствуете, как закручивается сюрреалистическая спираль? Это конечно всего лишь игра - все эти взаимоотношения автора и его персонажей, но меня это безмерно увлекает. Просто представьте, как интересно об этом думать: а вдруг я не реальное существо, а персонаж в романе, который пишет персонаж другого романа. Который, возможно, тоже кто-то пишет. Вы, Маргарита Ивановна, тоже персонажем получаетесь.
- Нет, избавь меня от этого сюрреализма. Ничьим персонажем я быть не желаю.
- Мы и не можем ими быть. Мы - реальные люди. Но как интересно и захватывающе об этом думать!
Они зашли в один из кабинетов. В приёмной Маргарита Ивановна поздоровалась с секретаршей, спросила у себя ли Борис Олегович и прошагала мимо неё в кабинет этого без сомнения высокопоставленного руководителя. Коля остался ждать.
Он присел в кресло, ссутулился и, положив руки на колени, стал рассматривать свои ладони. Волнение, заглушённое разговором, вспыхнуло в нём с новой силой. За несколько мгновений оно достигло неимоверных размеров - в животе разливалось что-то горячее и колкое, грудь отказывалась дышать, а сердце колотилось так бешено, что не было слышно как набирает на компьютере текст секретарша.
- Не скажите, где здесь туалет? - спросил у неё Коля.
- В конце коридора, - ответила девушка. - Как выйдите, налево.
Коля направился в указанном направлении. Ощущения подсказывали, что вот-вот его стошнит. Он забежал в одну из кабинок, склонился над унитазом и стал ждать. Коварная тошнота, едва он приготовился от неё избавиться, вдруг исчезла.
- Как же можно так волноваться? - говорил он себе. - Этак я сам себя до могилы доведу.
С неудовлетворением отметив, что снова разговаривает сам с собой, Коля сполоснул руки и вышел наружу. По коридору в различных направлениях перемещались люди. На стенах висели картины с пейзажами и что-то вроде стенгазеты. В ней была одна-единственная статья - о лекарственных травах.
- Неужели здесь я буду работать? - шепнул он.
Место казалось отнюдь не грандиозным и особого впечатления не производило, но, сложившись вот так, из ниоткуда, удивляло своей явью и возможной связью с ним самим.
- Опять! - пробормотал он. - Опять с собой разговариваю!
Вернувшись в приёмную, Коля обнаружил, что его уже ждут. Маргарита Ивановна сидела за директорским столом и сквозь открытую дверь махала ему – заходи, мол, быстрее. За столом восседал седовласый мужчина в очках.
- Вот он, - повернулась к нему Маргарита Ивановна. - Я уж подумала, ты сбежал.
Мужчина в очках улыбнулся ему, пригласил присесть, а затем принялся расспрашивать о местах предыдущей работы. Коля бурчал в ответ что-то невразумительное, а развёрнутые ответы за него давала Маргарита Ивановна.
- Ну что, молодой человек, - протянул ему руку директор, посчитавший наконец, что спрашивать больше не о чем. - Вопрос о вашем трудоустройстве решён, поздравляю. Теперь мы будем видеться часто.
Коля не смог сдержать улыбку. Маргарита Ивановна похлопала его по плечу.

На следующий день директор лично проводил Колю в небольшой кабинет рядом с собственной приемной и показал стол в углу комнаты. За соседними столами сидели две женщины средних лет. Коле они явно были не рады.
- Знакомьтесь, - представил его начальник. – Это наш новый специалист отдела по связям с общественностью. Николай Петрович. Прошу любить и жаловать.
Женщины едва заметно кивнули.
"Ого!" - подумал Коля. - "Вот так должность у меня!" Холодная колючая волна лихорадочно пробежала по спине.
- А это, - повернулся начальник к Коле, - сотрудницы отдела. Ирина...
- Георгиевна, - подала голос одна из женщин.
- Ирина Георгиевна, - повторил начальник. - И...
- Ольга Владимировна, - сказала вторая.
- И Ольга Владимировна. Они тебе помогут, если что.
Коля улыбнулся во всю ширь своего рта. Получилось коряво и глупо. Женщины переглянулись.
- Занимай своё место, - провёл Борис Олегович парня к столу, - осваивайся. Компьютером владеешь?
- Нет, - холодея, ответил Коля.
- Ничего страшного, научишься. Вот садись, включай его и тренируйся.
Коля сел за стол. Дисплей компьютера смотрел на него холодно и страшно.
- Возникнут вопросы, - сказал Борис Олегович, выходя из кабинета, - спрашивай у девушек. Они хорошие и добрые.
Дверь за ним закрылась. Женщины поочерёдно оглянулись на Колю, окинули его какими-то странными взглядами и снова погрузились в свои бумаги. Коля заметил, что читали они их невнимательно, а большую часть времени смотрели на стены, поместив щёки в ладони.
- Не подскажите, как компьютер включить? - набравшись смелости, рискнул спросить Коля.
- Там кнопка есть снизу, - ответила, не поворачиваясь, одна из женщин, та, что была Ольгой Владимировной. - На системном блоке.
Коля посмотрел вниз, себе под ноги и обнаружил массивный ящик. Кнопка на нём действительно имелась - он надавил на неё. Ящик громко и тревожно загудел. Коля тут же испугался, что нажал не ту кнопку, но дисплей осветился, а женщины признаков тревоги не выдавали. Чуть успокоившись, он рискнул прикоснуться к мыши и клавиатуре.
Мытарство с компьютером продолжалось около двух часов. Женщины с ним не разговаривали и даже не поворачивались в его сторону. Изредка они обменивались друг с другом короткими, бессодержательными фразами. С компьютером кое-что получалось. Он уже научился создавать текстовые файлы и набирать в них слова.
- Николай Петрович, - оторвал его от дисплея женский голос.
В дверь заглядывала секретарь начальника.
- Борис Олегович просит вас вот эти документы отнести в бухгалтерию.
- Да, да, конечно, - рывком поднялся Коля, едва не опрокинув стол. Он зашатался и дисплей сделал попытку перевернуться набок. Коля удержал его, схватив за бок.
- Вот это просто отдайте бухгалтерам, - передала ему секретарь несколько бумаг. - А вот эту - лично главбуху. Пусть она подпись поставит.
- Хорошо, - с недюжей решимостью двинулся Коля по коридору.
Секретарь скрылась за дверью приемной.
- А где бухгалтерия? - запоздало повернулся он к ней.
Заходить в кабинет постеснялся.
"Спрошу у кого-нибудь", - решил.
В пролёте между этажами у приоткрытой форточки курил мужчина в сером, не глаженном костюме. Галстук был приспущен, лицо его выглядело опухшим, а взгляд болезненно блуждал по стенам. Коля спросил у него, где здесь находится бухгалтерия.
Мужчина тяжело перевёл на него взгляд и какое-то время всматривался в глаза.
- Новенький? - спросил он наконец.
- Да, - кивнул Коля.
- Из отдела по связям с общественностью?
- Да. Я специалист.
Мужчина усмехнулся, но тут же постарался привести мускулы лица в обычное расслабленное состояние - по всей видимости, усмешка причиняла ему боль.
- Бухгалтерия на пятом, - ответил он. - Обратно пойдёшь - подойди ко мне. У меня к тебе поручение будет.
Коля спустился на пятый этаж и, поплутав по коридору, нашёл вожделенную бухгалтерию. На стук никто не ответил, хотя за дверью было шумно. Он заглянул внутрь.
- Здравствуйте, - сказал он куче сидевших за столами женщин. - Меня Борис Олегович послал передать вот это.
- Оставьте, - сказала одна из женщин.
Коля положил бумаги на стол.
- Вот тут нужна подпись главного бухгалтера, - сообщил он.
Женщина махнула рукой себе за спину, на дверь с надписью "Главный бухгалтер".
Коля постучался в дверь главбуха. Женский голос за дверью что-то выкрикнул.
- Меня Борис Олегович послал, - промямлил Коля. - Ваша подпись нужна.
Женщина подозвала его и на протянутых им бумагах поставила свои закорючки.
- Что-то не видела тебя раньше, - всматривалась она в парня.
- Я новенький, - ответил он. - Первый день сегодня.
- Поздравляю, - сказала женщина.
- В отделе по связям с общественностью, - добавил Коля. - Специалист.
Женщина громко и звонко рассмеялась.
- Ну, удачи тебе, специалист, - кивнула она. - Заходи ещё.
Смущённый и обескураженный, Коля вышел наружу. Реакция окружающих на его должность насторожила его. «Пожалуй, я слишком пафосно её произношу», - решил он.

Мужчина в мятом костюме продолжал ждать его между этажами.
- Идёшь, - увидел он Колю. - Слушай сюда...
Он полез к себе в карман.
- Бумаги занесёшь, спустись на первый, в буфет. Купишь там две... нет, лучше три - тебе же тоже надо - банки пива. Если не хватит, добавь свои.
Он протянул Коле червонец и кучку мелочи.
- Я на восьмом буду, у себя, - сказал мужчина. - Инженер по технике безопасности, найдёшь там. Давай, жду.
Коля занёс подписанные бумаги секретарю. Никаких иных поручений для него не было. Он спустился на лифте на первый этаж, нашёл буфет и встал в очередь.
Очередь двигалась медленно, каждый из стоявших в ней долго и нудно объяснял буфетчице, что хочет купить. Буфетчица тоже не особо торопилась.
Коля пересчитал мелочь, которую вручил ему инженер. Оказалось четыре рубля двадцать копеек. Вместе с червонцем не хватало даже на банку. Он хотел выйти из очереди, чтобы подняться наверх и объяснить инженеру, что денег не хватает, но подумал вдруг, что возможно это такая традиция - угощать в первый день работы. А вероятно и какая-то проверка на вшивость. Деньги у него как назло были, и хоть расставаться с ними оказалось тяжело, он всё же купил три банки пива. Чтобы их никто не увидел, пришлось приобрести темный полиэтиленовый пакет.
Найти кабинет инженера на восьмом этаже оказалось делом нелёгким. Дверь с соответствующей табличкой отсутствовала. Наконец он догадался спросить о нём у одной из подвернувшихся на пути женщин. Та показала на дальнюю по коридору дверь.
- Купил? - встретил его развалившийся на стуле мужчина.
Коля выставил банки на стол.
- Три? - удивился инженер. - Молодец, не ожидал.
Коля свернул пакет и засунул его себе в карман.
- Ну давай знакомиться, - протянул ему руку мужчина. - Должность мою ты знаешь, а звать меня Егор Васильевич. Можно просто Егор.
- Николай, - представился Коля.
- Садись, Колян, - предложил ему Егор. - Опохмелимся.
Они взяли по банке, открыли их и глотнули пива. Глоток инженера был глубоким и ненасытным, Коля лишь пригубил. Он пребывал в некоторой нерешительности по поводу того, правильно ли поступает.
- Пей, не стесняйся! - подбодрил его инженер. - Никто тебе ничего не скажет.
- Борис Олегович позвать может.
- Борис Олегович?! - хохотнул Егор. - Да на хер ты ему нужен!
- Ну как же, - возразил Коля. - Всё-таки работа. Вдруг что делать надо.
- Брось! - махнул рукой инженер. - Ты же в отделе по связям с общественностью!
- Ну и что?
- Это самый идиотский отдел на всём заводе. Там никогда и никто не работает.
- Почему?
- Потому что там числятся одни блатные идиоты. Ведь ты блатной, так?
- Если вы имеете в виду, как меня устраивали...
- Именно это я имею в виду.
- Да, можно назвать это блатом.
- Вот видишь. Только ты, вроде, на идиота не похож. Может, в первый раз за всё время нормального взяли. Пей, пей, не стесняйся.
Коля сделал глоток.
- Идиоты - не идиоты, - недоумевал он, - но ведь чем-то они занимаются. Выполняют какую-то работу.
- Ничем они не занимаются. И ты ничем не будешь. Вот, бумаги в бухгалтерию отнести, за картриджем для принтера сходить - вся твоя работа. Потому что связи с общественностью - это пресса, телевидение, а кому на хер нужен наш умирающий завод? Бывает вообще-то раз в год журналист, но он ведь сам по себе приходит, без помощи вашего отдела.
Коля выглядел расстроенным.
- Да ты не грусти! – приободрил его инженер, заметив кислое выражение на лице собеседника. - Нечего грустить, тут радоваться надо. Работы нет, а зарплата идёт.
Двумя могучими глотками он допил пиво, выбросил банку в мусорное ведро и взялся за другую.
- Ты где раньше работал? - спросил он Колю.
- Помощником бурильщика. В Тюменской области.
- Ого! Женился что ль удачно?
- Вроде того.
- А кольца нет.
- Пока не расписывались.
- А-а, ясно. Увлекаешься литературой?
Коля напрягся.
- В смысле?
- В смысле рассказы, стихи не пишешь?
Лихорадочно Коля обдумывал, как ему ответить лучше, но решил сказать правду.
- Вообще-то пишу. Рассказы. А почему вы спрашиваете?
- А-а-а! - грозил пальцем Егор. - Всё ж таки раскусил я тебя. А говорят, Егор в людях не разбирается. Как не разбирается - вот он я, взглянул раз и понял, что парень - начинающий писатель.
Коля был весьма смущён.
- Как же вы поняли это? - спросил он.
- По взгляду. Писателей всегда взгляд выдаёт. Не знаю, что в нём такого, но я всегда отличу писателя от простого человека. А знаешь почему?
- Почему?
- Потому что сам пишу.
- На самом деле? - удивился Коля.
- На самом деле. Семь рассказов напечатано в разных изданиях, причём один - в сборнике "Молодые писатели Урала". Я конечно уже не молодой, но меня всё-таки туда включили. Сейчас у меня в областном издательстве лежит авторский сборник. Не знаю какое решение примут, но по-моему должны выпустить. Я ведь всё-таки детективные рассказы пишу, а детективы всегда популярностью пользуются.
- Здорово! - восторженно смотрел на него Коля.
Это был первый писатель, которого он видел воочию.
- У нас в городе литературное объединение есть, - сообщил ему Егор. - Если хочешь, приходи, я тебя представлю. Вещи свои почитаешь, поговорим. У нас молодёжь всегда поддерживали.



                ДВЕНАДЦАТАЯ   ГЛАВА


- Пап! - из кухни крикнул Низовцев отцу. - Тебе включить телевизор, нет? Там хоккей сейчас.
Отец молчал.
- Обиделся на что-то, - бормотнул Александр Львович. - Старость не радость, вечно он чем-то недоволен.
- Не обращайте внимания, - махнула рукой Старая Сука. - Старики все такие. Хотят, чтоб за ними ухаживали, а они бы только бурчали в ответ.
Чайник вскипел. Низовцев налил в стакан заварку, добавил кипятка.
- Будете? - предложил старухе.
- Нет, спасибо, - отказалась она. - Я не любительница чаёвничать. Почки уже не те.
Александр Львович положил в стакан две ложки сахара и размешал его ложечкой. Отхлебнул. Из комнаты отца звуков не доносилось, видимо он дремал.
- Инженер по технике безопасности, - продолжил Низовцев прерванный разговор, - появляется для того, чтобы ввести Колю в литературную среду. Среда будет конечно провинциальной, несколько несуразной, но всё же.
- Для чего это нужно? Просто опишите в следующей главе, как у Коли выходит книга.
- Нет, так нельзя. Цель состоит в том, чтобы скрупулёзно показать становление писателя. Фантастические ситуации, которых, надо сказать, полно и в литературе, и в кино - когда человек сначала никто, а на следующей странице или в следующем кадре он уже какой-нибудь воротила, разъезжающий на шикарной машине, мне никогда не нравились и даже настораживали.
- Такой поворот облегчил бы вам работу. Не пришлось бы долго и нудно описывать все перипетии Колиного становления.
- Нельзя искать лёгких путей.
- Все ищут лёгких путей.
- Они не приводят ни к чему хорошему. К тому же я не вижу повода, чтобы изменять первоначальному замыслу. У меня и так превращение Коли в писателя, причём в писателя печатающегося, произойдёт чересчур быстро и не вполне реалистично. На самом деле так не бывает. Хоть и говорят про настойчивость и терпение, но это только слова. Никакая настойчивость не поможет, если обстоятельства против тебя.
- А вам и раньше говорили, что поворот с превращением Коли в писателя не совсем реальный. Точнее, совсем нереальный.
- У меня и роман не совсем реалистичный. И вообще, всё это глупости. Писатель - творец своего мира, он волен делать всё, что ему заблагорассудится.
- Но по своей ли воле вы творите этот мир?
- Опять у вас проклёвывается паранойя!
- Это не паранойя, это реальный взгляд на вещи. Посмотрите, в последней главе Коля опять рассуждает о вас, как о персонаже романа.
- Но это же литературная игра, как вы не понимаете! Он рассуждает так, потому что я заставляю его так рассуждать. И по-другому он не может, он - персонаж.
- А может быть персонаж - вы?
- Я ценю ваше чувство юмора. Но тогда вам придётся признать и тот факт, что кроме меня персонажем являетесь и вы.
Старая Сука помолчала, прежде чем ответить.
- Честно говоря, - сказала она, тщательно подбирая слова, - я о себе иначе как о персонаже и не думала.
- Вот тебе раз! - воскликнул Низовцев. - Давайте ещё мы начнём с вами в идейно-конструктивистские игры играть! Мы не существа, мы ячейки в безбрежных сотах причинности! Нас наполняют смыслом и заставляют действовать по чьей-то прихоти!
- Очень возможно. Мы играем в эти игры, потому что нас принуждают к этому.
- Коля?
- Коля.
- Да Коля ничто! Коля - это имя на бумаге. Я вот напишу сейчас: "Коля сдох в адских муках и все дворовые собаки срали на его труп" - и он сдохнет! И все дворовые собаки, поверьте мне, будут искренне и от души на него испражняться. Потому что он - порождение моей фантазии. Он - отслоение моего мыслительного процесса.
- А представьте, что Коля напишет нечто подобное. Он же писатель, он всё время что-то пишет.
- Подобное чему?
- Подобное тому, о чём вы говорили. Что-нибудь вроде: "Александр Львович скончался в адской агонии. Старая Сука плясала на его трупе".
Александр Львович выдержал паузу, драматично окинул себя взглядом, потом посмотрел на старуху.
- Ну что? - обратился он к ей. - Я умер? Где адская агония? Где ваш танец и мой труп?
- Просто он не написал этого.
- И не напишет! Потому что он не в силах воздействовать на нас.
- Но он мог написать что-нибудь другое. И умертвить не вас, а кого-то ещё.
- Кого?
- Ну, скажем, вашего отца. Почему он всё время молчит и даже телевизор не включает? Там хоккей!
Низовцев допил чай и поставил стакан на стол.
- Забавно так думать, - сказал он. - Мне тоже забавно, не только вам. Отец молчит потому, что он молчун. Но если вы хотите, то я проверю, как он там.
Отец сидел в кресле, голова его склонилась на плечо, глаза были закрыты. В такой позе он дремал часто, но сейчас что-то странное в выражении его лица заставило Александра Львовича насторожиться.
- Пап! - тронул он отца за плечо.
Тот безмолвствовал.
- Пап! - стал трясти он его сильнее. - Проснись, пап!
Отец не просыпался.
Александр Львович взял его ладонь и попытался нащупать пульс. Тот не прощупывался.
- Вот это да! - присвистнула Старая Сука. - Он действительно его умертвил!
- Оставьте эти глупости! - раздражённо поморщился Низовцев. - Отцу восемьдесят лет, он мог умереть в любой момент.
Он поднялся с колен на ноги.
- Чёрт возьми, вызвать ведь надо кого-то, - огляделся он, отыскивая глазами телефон. - Кого в таких случаях вызывают?
- Не знаю, - пожала плечами Старая Сука. - Я не в курсе.
Александр Львович не мог вспомнить.
- Покурить надо, - достал он из кармана пачку сигарет. - Собраться с мыслями. Тогда станет ясно, как действовать.
Он вышел на балкон. Сейчас вспомнилось вдруг, что балкон они стеклили вместе с отцом, лет двадцать назад. Стёкла стояли до сих пор. Он закурил.
- Наверное, надо вызвать "скорую помощь", - вышла за ним следом Старая Сука.
- Для чего? - спросил Низовцев. - Он уже мёртв, чем ему поможет "скорая помощь".
- Ну тогда милицию.
- А милицию к чему? Его никто не убивал.
- Его убил Коля.
Александр Львович поморщился.
- Тогда придётся засылать ментов в мой роман, чтобы они его там арестовали.
- Я правду говорю! Он одерживает над вами верх, он подчиняет вас своей воле!
Александр Львович пыхтел сигаретой.
- Я вот что думаю, - ответил он. - Лучше я никого вызывать не буду. После обеда придёт домработница, у неё есть ключи. Она вызовет кого надо.
На балконе было прохладно, Старая Сука поёжилась.
- Лучше от похорон отстраниться, - говорил Низовцев. - Это такая суета, что ни приведи господи... Его и так с почестями похоронят. Заслуженный человек как никак.
Он докурил сигарету и выбросил окурок на улицу.
Перед уходом прошёлся по комнатам, внимательно всё осмотрев.
- Чёрт, прямо как бандит какой, - бормотнул, одевая пальто.
Открыв дверь, остановился.
- Ну что, пап, прощай! - крикнул из коридора отцу. - Не поминай лихом. Извини, если что не так, но я тебе больше не нужен.

На улице было морозно. Дул пронзительный ветер, пришлось опускать уши на шапке.
- А, зима какая! - хлопая себя по бокам, обратился Александр Львович к шедшей рядом женщине.
- Да, холодно, - кивнула она. - Но это ещё так себе. Вы наверное приезжий, настоящих уральских зим не видели.
- Можно и так сказать, - согласился Низовцев. - Я отсюда родом, но уже давно в Москве живу.
- В Москве зимы теплее.
- Слякоть, а не зимы.
- Вот, закалите себя здесь.
- Вы думаете?
- Конечно. У нас зимы здоровые, все болезни проходят.
- Хорошо если так. А вы не скажете, где здесь ближайшее отделение Сбербанка?
- Ближайшее? - женщина остановилась и принялась вспоминать расположение банков. - Это вам на проспект идти надо. Там самая ближайшая.
- На проспект? В ту сторону?
- Да. Вот так наискосок идите дворами и окажитесь на проспекте. Потом ещё немного направо. Она как раз по эту руку будет.
- Спасибо, - поблагодарил Низовцев женщину.
Старая Сука волочилась за спиной.
- Деньги снять хотите? - поинтересовалась она.
- Да, обувь надо купить хорошую. И пальтишко у меня никуда не годное. Я в нём зиму не прохожу.
- Вы что-то не очень расстроены.
- Смертью отца?
- Да.
- Да, не очень. Мы с ним пребывали в напряжённых отношениях и, честно говоря, я его не любил. Вспоминал о нём в последние годы - и словно о неживом. Что поделаешь, чувство, которое складывалось годами, трудно изменить за одну минуту.
- Вам его не жалко?
- Жалко, но что от моей жалости изменится? Надо относиться к смерти спокойно, по крайней мере мне всегда хотелось этого. Может быть, сейчас я выработал нужный взгляд.
В банке оказалось весьма многолюдно. Александр Львович встал в хвост очереди. Она продвигалась небыстро.

- Может, кетчуп купим? - предложила Людмила.
- Я не люблю кетчуп, - поморщился Павел. - У меня от него изжога.
- Купим, купим, - согласился Низовцев. - Я без кетчупа есть не могу.
Он поместил в тележку красную бутыль кетчупа. Чуть подумав, взял ещё одну, другого сорта.
- Чтобы впрок было.
Они двигались вдоль стеллажей с продуктами. Александр Львович вёз тележку, Людмила ему помогала. Павел плёлся сзади - поход в магазин его не вдохновлял. Он чувствовал себя не в своей тарелке.
- Саш, а вот соки хорошие! - подбежала Люда к разноцветным пакетам с соками. - Детям ведь надо, особенно зимой. Витаминов сейчас не хватает.
- Бери, - кивнул Низовцев.
- Два, три?
- Тогда уж штук шесть. Что им - пакет. Они его за мгновение выдуют.
Взяли шесть штук.
- Ещё в рыбный отдел не заглядывали, - вспомнила Люда. - Я давно жареной рыбы не ела.
- Да, жареной бы неплохо, - согласился Павел.
Направились в рыбный. Взяли пару рыбин для жарки и ещё какую-то большую и диковинную, которую, как сказала продавщица, надо есть прямо так, сырой.
- Никогда такой не видела, - качала головой Людмила.
- Хорошая вещь, - выдал Александр Львович, - я пробовал.
- Так, - осматривала тележку Люда. - Сыр, масло взяли. Может колбасы какой, Саш?
- Точно! - согласился Низовцев. - Про колбасу и забыли.
Переместились в мясной отдел. Колбасу выбирали долго - её здесь было сортов двадцать. В итоге остановились на трёх - взяли по килограмму. Александр Львович попросил завернуть и полкило буженины - сам он её не любил, а вот Людмила с Павлом ни разу не пробовали, для них.
- Ну и в винном надо посмотреть, - застенчиво улыбаясь, предложил Павел.
С ним согласились.
- Вино, водку? - разглядывал полки Александр Львович.
- Водку, - выбор Павла был твёрд и очевиден.
- А тебе?
- Я бы вина выпила, - молвила Людмила.
- Я тоже за вино.
- Во, давай вина лучше!
- Фу, - скривился Павел. - Вино! На фиг оно нужно!
- Нет, Паш, действительно, - попытался убедить его Низовцев. - Лучше вино.
Павел расстроился.
- Да возьми ты ему водку! - воскликнула Людмила. - Пусть в однёху лопает. А мы вино будем.
Александр Львович взял бутылку водки, две бутылки дорогого хорошего вина и дюжину бутылок пива.
- Вот видите, - шепнула Низовцеву молчавшая всё это время Старая Сука. - Они вам уже на шею сели.
- Не преувеличивайте, - отмахнулся от неё писатель. - Я и раньше замечал, что вы склонны к драматизации, но сейчас эта черта усилилась в вас многократно.
- Это не склонность к драматизации, - возразила старуха. - Это констатация факта. Как вы не поймёте, Саша, эти люди недостойны вас. Вам надо расстаться с ними.
- Чушь! Эти люди - моя среда. Я родился и вырос среди таких людей. И очень рад, что наконец-то вернулся к ним и могу жить просто, без выкрутасов, в согласии с собственной совестью.
- Подождите, вы ещё хлебнёте с ними горя! Не было случая, чтобы я ошибалась в людях.
- Рискну предположить, что не было случая, когда вы отзывались о людях хорошо.
- Люди - дрянь! Они не могут быть хорошими. С ними нельзя найти успокоение и счастье.
- Оставьте свой негатив при себе. Я начинаю новую жизнь и сделаю всё, чтобы она сложилась удачно. Я пытаюсь сплотить семью, а на это не стоит жалеть никаких денег.
- Это не ваша семья. Вы придумываете себе пристанище и оно действительно существует, но только не у этих людей.
- Мне хорошо с ними.
- Я, конечно, не вправе советовать вам...
- Вот и не советуйте!
- Но всё же вам иногда стоит прислушаться к мнению человека, который искренне желает вам добра. Конечно, это ваша жизнь, проживайте её как хотите, но не теряйте бдительности.
Наконец всё было погружено на тележку. Продукты возвышались горой и норовили сорваться на пол.
- Ого! - шёл сбоку Павел. - И как мы это всё потащим?
- Действительно, - испугалась Людмила. - Не донесём до дома.
- Такси возьмём, - ответил Низовцев.
На кассе им подсчитали стоимость покупки. Вышло за две тысячи. Павел изобразил гримасу удивления, а вот Люда делала вид, что совершает такие покупки каждый день.
- И ещё семь-восемь пакетов, - сказал Александр Львович девушке-кассиру.
Они рассовали продукты по пакетам - их понадобилось как раз семь штук. Александр Львович и Люда взяли по одному в каждую руку. Павлу, как самому молодому и крепкому досталось три. У магазина Низовцев поймал такси.
- Праздник какой? - спрашивал таксист у сидевшей рядом Людмилы. - День рождения?
- Нет, - мотала она головой. - Просто семья большая, шесть человек. Всегда так покупаем.
Дорогу автомобилю преградила похоронная процессия. Пожилые мужчины несли на плечах гроб. За ними двигалось человек двадцать провожающих. Небольшой оркестр играл мелодию Шопена. В самом конце колонны за людьми ехал обшарпанный "Пазик".
У Александра Львовича засвербело в сердце.
- Отец, отец, - подтвердила Старая Сука. - Вот ведь как бывает, прямо на процессию наткнулись.
- Кого хоронят? - высунулся из окна таксист.
- Низовцева, - крикнула одна из женщин, шедших в колонне. - Бывшего директора машиностроительного.
Скорбная колонна наконец освободила дорогу. Водитель надавил на газ.
- Всё нормально, - гладила Старая Сука Александра Львовича по плечу. - Вы уже простились с ним.
- Кого-кого хоронят? - переспросила таксиста Люда.
- Да-а, старика какого-то.
- А-а, старика... Старика не жалко, старикам пора умирать. Вот когда молодые умирают - это трагедия. Кстати, Саш, - повернулась она к Низовцеву, - а у тебя отец жив ещё?
- Нет, - мотнул головой Александр Львович, - умер.
- Ой, как жалко! - цокнула языком Люда. - Но он совсем уже старый был, да?
- Да, - кивнул Низовцев.
- У него ведь квартира осталась?
- Да, двухкомнатная.
Людмила о чём-то задумалась.

Автомобиль остановился у подъезда, Александр Львович расплатился с водителем. Нагруженные пакетами с продуктами, они зашагали домой. Людмила гордо покосилась на выходившую из подъезда бабушку и чрезвычайно вежливо поздоровалась с ней.
- Ну что, рыбу будем жарить? - спросила она мужчин, когда все продукты были выгружены в холодильник.
- Ну да, а что ещё ты хочешь? - удивился Павел.
- Может, уху сделаем?
- Да ну её на фиг. Жарь рыбу. Я жрать хочу.
Дети кувыркались по полу с пакетами сока в руках. Игорёк с Амаяком принялись заливать друг другу сок за шиворот. Их разняли и, настучав по задницам, рассадили по разным углам. Яночка тихо попивала сок в стороне и в мальчишескую бузу не лезла.
Людмила суетилась на кухне, мужчины смотрели в зале телевизор. Финальный матч олимпийского хоккейного турнира был в самом разгаре.
- Опять наши лоханулись, - горестно качал головой Павел. - Даже в финал не вышли!
- Да что ты! - удивился Александр Львович. - А я как-то и не следил.
Из кухни уже начинали настойчиво доноситься соблазнительные запахи.
- Мам, мы есть хотим! - ринулись туда дети.
- Подождите, - осадила их мать. - Скоро будет готово.
Через полчаса раздался её зычный крик:
- Все к столу!
- Сюда неси! - крикнул Павел.
Он достал из-под кровати чемодан с фанерными стенками, положил его плашмя и накрыл двумя газетами. Людмила таскала из кухни тарелки с блюдами. На чемодане поместились не все. Детям дали тарелки в руки.
По случаю такого сытного ужина Люда достала бокалы. Некоторые были обколотые и треснутые, ну да ладно.
- Битые немного, - с упрёком глядела она на Павла..
- Заколебала ты меня уже этими бокалами, - ответил он.
- Ну как не заколебать, кто посуду бил?!
- Сама виновата. Не фиг меня было из себя выводить.
- Я вот не дам тебе бокал!
- Мне не нужен бокал, мне рюмку надо.
- Ах, да, ты же водку.
Она принесла ему рюмку. Александр Львович открыл бутылку вина. Разлил по бокалам - Людмиле и себе. Павел водку распечатал сам.
- Ну что, - подняла свой бокал Люда, - давайте выпьем.
- Мы тоже хотим! - закричали пацаны.
- Придурки! - крутила пальцем у виска Яночка. - Вам ещё нельзя вино пить.
- Яна правильно говорит, - попрекнула мальчишек мать. - Вырастите, тогда и пейте.
- Побыстрей бы! - воскликнул Игорёк.
- Да, быстрей бы! - согласился с ним Амаяк.
- Чтобы у нас всё хорошо было, - продолжила свой тост Людмила. - Чтобы материальное положение улучшалось. Чтобы Паша наконец-то на работу устроился. Чтобы наша семья была крепкой и дружной.
- Согласен, - кивнул Павел.
Низовцев тоже не возражал. Выпили.
- Го-ол! - закричал телевизионный комментатор. - Наконец-то канадцы открывают счёт в матче!
- Ты смотри! - горестно махнул рукой Павел. - Канадцы долбаные!
Видимо он болел не за них.

- Вам никогда не бывает грустно? - спросила Александра Львовича Старая Сука.
Он стоял над унитазом. Струя била в грязное фаянсовое дно, старуха казалась задумчивой.
- Бывает, - ответил Низовцев. - И очень часто. Недаром я стал писателем.
- Вы думаете, здесь есть связь?
- Конечно. Это научно доказано. Писатели – это люди, подверженные депрессии и психическим заболеваниям.
- Как вы справляетесь с грустью?
- Прогоняю её.
- А вот мне не удаётся. Вы знаете, я просто в плену у отчаяния.
- По вам не скажешь.
- Просто я бодрюсь. А на самом деле в душе такое уныние, что и передать невозможно.
- Никогда бы о вас не подумал.
Струя оборвалась.
- Надрочить? - предложила старуха.
- Можно, - согласился Александр Львович.
Она обхватила пенис ладошкой и потянула. Низовцев закрыл глаза.

- Саш! - шептала ему ночью в постели Людмила. - Ты спишь?
Он не спал.
- Я насчёт квартиры хотела с тобой поговорить. Раз отец твой умер, может, можно нам как-нибудь в его квартиру переехать?
- Почему бы и нет, - равнодушно отозвался Александр Львович. - Только надо уточнить, не оставлял ли он завещаний. Если нет, то квартира моя, так как я ближайший родственник. А вот если завещал кому другому...
- Хоть бы нет! - прошептала Люда.
Она прижалась к нему плотнее и обвила его рукой. Павел, лежавший на другой стороне кровати, уже спал и храпом оповещал всех об этом. Дети ещё ворочались.



                ГЛАВА   ДВЕНАДЦАТАЯ


- Николай Гришин, - представил его Егор Васильевич. - Молодой талант. Уже печатался.
Литераторы трясли Коле руку. Он дико волновался, лицо пылало.
- Можно просто Коля, - отвечал робко на рукопожатия.
Писатели были настроены дружелюбно. На заседании литературного объединения присутствовало человек двенадцать, из них пять женщин.
- С большими амбициями парень, - говорил о нём Егор. - Представьте себе, роман пишет.
- Молодец, - кивали литераторы.
- У нас тут прозаиков немного, - сказал ему Егор. - В основном поэты.
- А вы стихи не пишете? - спросила его одна из женщин.
- Нет, - мотнул Коля головой. - Даже не пробовал.
- А вы попробуйте, - посоветовала она. - Иногда человек и сам не подозревает, что он обладает поэтическим талантом. Вот Валера, - показала она на одного из мужчин, - до сорока лет тоже стихи не писал. А после сорока как взялся, так и не остановишь. И прозу, и стихи выдаёт. Причём, и то, и другое одинаково хорошо.
- Вы преувеличиваете, Елена Юрьевна, - шутливо отмахнулся улыбавшийся Валера. - Всё-таки я в большей степени прозаик. Стихи - это для души.
- Все мы для души пишем.
Валера против этого не возражал.
- Видишь седого мужика на том конце стола? - шепнул Егор.
- Вижу.
- Это - Семашов. Местная знаменитость. Восемь или девять книг у него вышло. В Москве постоянно тусуется. Видишь, какой серьёзный.
Семашов действительно выглядел значительнее остальных. И во взгляде, и в осанке чувствовалось, что он известный писатель и гордится этим.
- Я удивляюсь, - продолжал Егор, - чего он здесь забыл. Мы ведь, по сути, - так, графоманы. Что ему с нами общаться. Нет, ходит. Это он пока трезвый гордый такой, как выпьет - нормальный мужик.
Женщины расставляли чашки. Посередине стола стоял электрический самовар. Кто-то достал литровую банку варенья.
- Ну что, - объявила одна из женщин. - Может быть, послушаем что-нибудь из Колиных произведений? Наверняка он почитает нам.
Сердце бешено и обречёно застучало в Колиной груди.
- Почитаете? - обратилась она к нему.
Коля болезненно и отчаянно выдохнул. Руки его затряслись и лихорадочно принялись шарить по пакету, который он держал на коленях и где находилось несколько листов с рассказами.
- Евгения Петровна, не гоните лошадей! - увидев, что Коля смущён, выступил в его защиту Егор. - Дайте парню освоиться.
- Да, да, - согласилась Евгения Петровна. - Извините.
- Лучше я вам почитаю, - сказал Егор, доставая из внутреннего кармана пиджака сложенные вчетверо листы. - Я как раз новый рассказ написал. Он не совсем традиционный для меня, не детективный. Хочу послушать, что вы о нём думаете.
Сидевшая у самовара женщина разливала по чашкам кипяток и передавала их литераторам. Заварку и сахар каждый добавлял по вкусу. Егор Васильевич, прокашлявшись, начал чтение.
Рассказ был небольшой и повествовал об охотнике, который всю жизнь убивал в лесу животных и вдруг, подстрелив смеха ради старую и седую ворону, понял всю жестокую сущность своего занятия. Ворона умирала долго - она била крыльями о землю, урчала и совсем по-человечески смотрела в глаза старого охотника. Когда она умерла, тот похоронил её и ушёл из леса с твёрдым убеждением никогда и никого не убивать.
Егор Васильевич закончил чтение и, сложив листы, снова спрятал их в кармане пиджака. По лицам литераторов читалось, что рассказ понравился.
- Хороший рассказ, - подал голос один из слушателей. - Мне понравился. И сюжет хороший, и идея достойная. Лично я послушал с удовольствием.
Остальные высказывались в том же духе. Последним своё мнение выразил Семашов.
- Неплохой рассказ, - выдал он, глядя на свои пальцы, которые всё время сжимались, разжимались и стремились прикоснуться кончиками друг к другу. - Возможно даже, Егор, это - лучшее, что у тебя есть. Отход от детективного жанра явно пошёл тебе на пользу. Простота появилась, убедительность. А самое главное - язык. Раньше я читал твои рассказы и во всех них имелся один существенный недочёт. Очень аляповато они были написаны. Не особо ты над словом работал, признайся.
- Было дело, - согласился Егор.
- А сейчас - совсем по другому. Чёткий, уверенный слог. Никаких метаний. Может, так и дальше продолжать, а? Мне кажется, такие простые житейские темы у тебя бы лучше пошли.
- Детективы я не брошу, - ответил Егор. - Это любовь на всю жизнь. Но и традиционными рассказами тоже займусь. Тем более, если вы меня поддержали так.
Чашки опустели. Стали разливать ещё.
- Давайте я почитаю, - предложила Елена Юрьевна. - У меня пара стихотворений тут. Вам, конечно, не понравится, они такие личные...
- Просим, просим, - подбодрили её.
Елена Юрьевна прочитала стихи. Реакция на них тоже оказалась доброжелательной. У неё спросили, что подтолкнуло её к написанию этих строк.
- Развод с мужем, - ответила она. - Последнее время только это вдохновляет меня на творчество.
После неё стихотворения читали другие члены объединения.
- Давай, Коль! - подтолкнул его в плечо Егор. - Теперь и тебе надо.
Волнение ничуть не уменьшилось. Коля достал рассказ и дрожащим голосом приступил к чтению.

- Водку, водку! - кричал Валера Егору. - Все будут пить водку!
Тот откупорил бутылку и принялся разливать по рюмкам.
Литераторы находились дома у Валеры. Количество их сократилось ровно вдвое.
- Честно говоря, - пристально взирая на Колю, бубнил Семашов, - сюжет твоего рассказа мне совершенно не понравился. Жестокий он какой-то. Никаких шансов ты своим героям не оставляешь. Им остаётся лишь умереть от отчаяния - так всё безысходно.
От него уже несло перегаром - по дороге они тянули портвейн.
- Да нормальный рассказ, - крикнул ему кто-то. - Что ты парня грузишь?!
- Но, - поднял Семашов вверх указательный палец. - Но владение словом определённое впечатление произвело. Писать ты умеешь - это самое главное. И талант в тебе чувствуется, спорить с этим бесполезно. Даже я в твои годы, возможно, не так хорошо писал. Знаешь, что для тебя сейчас самое главное?
- Что?
- Самое главное - это найти меру между желаемым и реальным. Ту золотую середину, которая позволит тебе создавать по-настоящему серьёзные и значительные произведения. Сейчас я вижу в тебе лишь метания. Это неплохо, это творческий подход, но их надо обуздать. Талант - хорошо, но одного таланта мало. Необходимо развить в себе чувство конъюнктуры. Представляешь себе, что это такое?
- Нет.
- Это знание того, что может быть интересно читателям, а что нет. Вот если ты будешь писать так же агрессивно и злобно, как в этом рассказе - у тебя дело не пойдёт. Будь ты талантлив, будь даже гениален - но тебя не примут. Кто-то другой, у кого таланта меньше, обскочит тебя, потому что будет писать то, что людям нравится. Вот я смог понравиться. Поэтому и столько книг у меня, поэтому и почёт, поэтому и уважение.
- Если угождать людям, - ответил Коля, - и писать только для того, чтобы понравиться, можно совсем себя потерять.
- Всё это чушь! Наступить на горло собственным инстинктам и амбициям - вот что самое главное. Как ты можешь себя потерять? Кто ты вообще такой, чтобы себя терять?! Кто мы такие? Мы - пыль, ничтожества. Мы вчера родились, завтра умрём. Наше существование - миг. У нас нет самих себя, пойми это. Мы можем только подстраиваться под складывающиеся обстоятельства, только подстраиваться. Кто не понимает этого, жестоко бывает растоптан.
- Коля! - оттащила парня от Семашова Елена Юрьевна. - Давайте потанцуем!
Они выпили по рюмке и закружились в танце под хрипящий старый магнитофон. Елена Юрьевна обнимала его горячо и трепетно.
- Не обращайте на него внимания, - говорила она. - Он большой мудак и любит всем свою значительность демонстрировать. Это он по нашим уральским меркам знаменитым считается, а так-то он не бог весть что. Таких пруд пруди.
Коля чувствовал к ней расположение.
- А рассказ твой мне очень понравился, - придвинулась она к нему ближе. - Он очень искренний и в нём чувствуется боль. Я думаю, из тебя получится настоящий писатель.

Домой они провожали её вместе с Егором. Тот был совершенно пьян и еле волочился за ними. Приходилось то и дело останавливаться, чтобы подождать его. Егор хватался за столбы, за стены домов и время от времени падал.
- Значит, так они втроём и живут? - спрашивала Елена Юрьевна о романе.
- Да, и ещё трое детей.
- Господи! Вот так кошмар!
- Ну вообще-то я внимание на этом не акцентировал. Втроём они не потому, что это семья нового типа или что-то в этом духе. Просто мой герой всё дальше погружается в зыбкость и неконкретность.
- Прямо как я.
- Мир вокруг него теряет реальные очертания. Он становится всё более странным и непредсказуемым. Но самое главное здесь то, что сам герой, Низовцев, практически не замечает этого. А если и замечает, то какой-то нелогичной своей стороной, которая не отдаёт приказов сознанию.
- Как это страшно - оказаться в такой реальности.
- К тому же у него развивается самая настоящая шизофрения.
- О, господи!
- Я долго думал, стоит ли вводить это в сюжет, но пришёл к выводу, что стоит. Она демонстрирует его опустошение и является своеобразной карой за желание покорить искусство.
- По-твоему, его нельзя покорить?
- По-моему - можно, но мой герой отнюдь не покорил его. Он чрезмерно уверен в себе, а потому жалок.
- А в чём выражается шизофрения? В той старухе?
- Да, в старухе, с которой он ведёт разговоры. Конечно же, на самом деле, никто к нему не приходит, это плод его воображения, но он свято верит в её существование. Старуха внушает ему ненависть к людям, а ещё то, что он является персонажем чьего-то романа.
- Как странно. Персонаж романа начинает понимать, что он персонаж.
- В этом своеобразная игра. С точки зрения реальной трактовки - это его болезнь. Но в то же время, если смотреть с условных позиций - его истинное понимание ситуации. Ведь он - действительно мой персонаж. И между нами, хоть он и не существует в реальности, происходит борьба.
- Но почему писатель? Это как-то противоестественно - писать о писателе.
- Мне тоже так казалось, но всё же я решил выбрать в герои писателя. Дело в том, что писатель в моих глазах - существо иного порядка. Может быть, я взираю на писательскую сущность с чересчур мистических позиций, но для меня это именно так.
Егора Васильевича совсем развезло. Он оказался не в состоянии для дальнейших передвижений.
- Давай знаешь что сделаем, - предложила Елена Юрьевна. - Отвезём Егора домой, а потом ко мне. Какой он на фиг провожальщик.
Они поймали такси и загрузили в него не подававшего признаков жизни Егора. Пока Коля тащил тело детективщика до дверей, женщина ждала его в машине.

- Посиди в зале, - предложила она, пропуская его в квартиру. - Я в туалет. И потише, а то дочка проснётся.
Она вышла через пару минут в халате. Халат был одет на голое тело.
- Я тебе нравлюсь? - спросила она, усаживаясь к нему на колени.
- Да.
- Честно?
- Честно.
Она распахнула полы халата и положила Колину руку себе на живот. Кожа была дряблой, груди обвисшими. Коля погладил их.
- У меня не было мужчины три года, - призналась она. - Не побрезгуешь мной?
Коля обхватил губами женскую грудь и стал сосать.
- Маленький, - гладила его по голове Елена Юрьевна. - Маленький мой.

- Коля, ты? - кричала из спальни Маргарита Ивановна.
- Я, - отозвался он.
- Поздно что-то.
- Встреча затянулась. Увлеклись разговором.
Он включил в коридоре свет и снял ботинки.
- Ну, как тебя там встретили?
- Нормально.
- Читал им что-нибудь?
- Да, рассказ прочёл.
- Какая реакция?
- Нормальная.
- Нормальная - слишком обтекаемое слово.
- Не всем понравилось. Но в целом я доволен.
- Ну и ладно.
Коля прошёл на кухню. Он был пьян, а оттого ступал осторожно и твёрдо.
- Юля спит? - спросил он Маргариту Ивановну.
- Юли нет, - отозвалась она. - Тоже гуляет где-то.
Коля поморщился. Маргарита Ивановна из своей спальни поняла, что он недоволен.
- Вот, такая она... - многозначительно произнесла она.
Коля чувствовал, что от него ожидалась какая-то реакция, но молчал.
- Ты поговори с ней серьёзно, - снова подала голос женщина. - Незамужней ещё ладно до утра гулять, а теперь... Она сама, конечно, безответственная, но тебе тоже надо пожёстче держаться.
- Она и сейчас незамужняя, - ответил Коля.
- То, что вы не расписывались, ничего не значит. В конце лета - начале осени поженитесь.
- Она своенравная девушка. Трудно ей приказывать.
- Своенравная-то да, но должен же быть в доме хозяин. Она не просто так гуляет, с подругами там или свежим воздухом дышит. Они компанией шастают, с парнями. Чёрт их знает, чем там занимаются.
Воображение тут же нарисовало Коле дикую сцену: четверо парней трахают Юлю в подъезде. Она стонет, улыбается и закатывает глаза.
Едва он представил себе это, как за дверью раздались звуки скребущегося в замочную скважину ключа. Дверь так и не открылась, звуки вскоре затихли.
Коля выбрался в коридор и через дверь спросил:
- Юля, это ты?
После продолжительного молчания невразумительный женский голос пробурчал что-то в ответ. Он открыл дверь.
Юлия едва держалась на ногах и, чтобы не упасть, опиралась рукой о стену. Даже переступить порог оказалось для неё сложным действием.
- Убери руки! - оттолкнула она Колю. - Супруг долбаный, свалился мне на голову. На хер ты мне нужен?!
- С ней всё нормально? - раздался голос Маргариты Ивановны. - Коля, я тебя спрашиваю: с ней всё нормально?
Коля шагнул к её комнате.
- Я лучше закрою вам дверь, - потянулся он к дверной ручке.
- Что с ней? - смотрела на него тёща.
Ночная рубашка сбилась, одна из бретелек съехала с плеча, и полные, неплохо сохранившиеся груди почти целиком предстали его взору. Тёща поправила бретельку.
- Она пьяная, - ответил Коля. - Не беспокойтесь, я уложу её спать.
Маргарита Ивановна тяжело вздохнула и покачала головой. Коля закрыл дверь.
Юля, придерживаясь руками за стену, перебралась в кухню. Взгляд её был пуст, лицо бледное. От неё пахло перегаром и рвотой.
- Ну, чё есть пожрать?! - уселась она на табурет. - Корми меня, муженёк.
- Я сам ещё не ел, - ответил Коля. - Не знаю, найдётся ли что перекусить.
- Картошка жареная на плите! - крикнула из своей комнаты Маргарита Ивановна. - Разогревайте, ешьте.
Коля прикрыл и кухонную дверь. Зажёг конфорку под сковородой с картошкой. Юля смотрела на него вызывающе и неприязненно.
- Знаешь что, - сказала она. - Мне почему-то сейчас нож в тебя воткнуть хочется. Не знаешь почему?
- Не знаю.
- А я знаю! Потому что ты противный.
- Да, я противный, - кивнул Коля.
Его ответ разозлил Юлю.
- Что ты надо мной издеваешься, урод?! - повысила она голос. - На работу устроился, думаешь поумнел сразу? Для меня ты такое же ничтожество, как и раньше.
- Помолчи, пожалуйста. Завтра ты будешь жалеть о своих словах.
- Жалеть?! - ухмыльнулась Юля. - Офигел что ли? Я никогда ни о чём не жалею.
- Я тоже. Поэтому не заставляй меня применять силу.
Юля громко и деланно заржала.
- Да какая у тебя сила, придурок?
Коля замахнулся на неё. В последнее мгновение кулак разжался, и вместо крепкого тычка получилась пощёчина. Юля вскочила.
- Урод! - закричала она. - Я парням скажу, они разорвут тебя!
Коля ударил её ещё. Удар вышел покрепче предыдущего.
- Да бля! - замахала руками Юля. - Охренел?! Я прирежу тебя сейчас.
Бить девушку оказалось приятным занятием. Кровь вскипела, и после первых ударов хотелось наносить новые. Он ударил её в живот. Юля захрипела и согнулась.
- Мразь! - донеслось до него. - Тебе не жить.
Он обхватил пятёрней её волосы и задрал голову. Чтобы находиться с ней на одном уровне, присел на корточки.
- Ты меня больше не любишь? - спросил, заглядывая ей в глаза.
- Отпусти! - запищала она. - Мне больно!
- Мы с тобой теперь не посторонние люди, - не отводя глаз, продолжал говорить Коля, - мы должны заботиться друг о друге. Ты понимаешь это?
- Я связалась с тобой, - ответила Юля, - потому что ты напомнил мне Гуимплена. Мне казалось это привлекательным - опуститься до твоего уровня, в грязь. Я тебя никогда не любила, идиот!
- Всё было наоборот: это я опустился до тебя. Ниже, чем ты находишься, опускаться некуда. Я вовсе не безмозглый придурок, каким ты меня представляешь.
- Я представляю тебя хуже, - огрызнулась она.
Коля сжал в кулаке волосы. Юля застонала.
- Мне насрать, как ты ко мне относишься. Мне насрать, как мы будем относиться друг к другу дальше. Но теперь у нас семья и это кое к чему обязывает. Ты понимаешь меня?
Юля молчала.
- Ты мне небезразлична, хоть я и очень зол на тебя сейчас. Раз получилось так, что мы с тобой вместе - а получилось это не случайно, поверь мне - то нам надо искать пути друг к другу. Чтобы сделать нашу жизнь осмысленной и счастливой. Поэтому давай постараемся жить дружно и испытывать друг к другу уважение. Хорошо?
Юля не ответила, но Коля понял, что спорить с ним она не будет. Он погладил её по голове, выпрямился и поставил сковороду с готовой картошкой на стол.

Всю ночь он просидел за письменным столом, выводя на листах нервным почерком кривые абзацы.
- Я знаю, вы хотите уничтожить меня! - бормотал он, начиная новый абзац. - Вы хотите растоптать и унизить меня, но у вас ничего не выйдет.
Юля ворочалась на кровати и тревожно бормотала неразборчивые фразы.
- Вы - адский легион, призванный из преисподней для моей погибели. Вы расставлены повсюду, на всех постах и должностях, с одной единственной целью - не пустить меня.
Он оторвался от бумаги и осмотрелся по сторонам. За окнами царила ночь, чернота её успокаивала.
- Но вам не добиться своего! Вы хотите, чтобы я бросил творчество, вёл тихую ублюдочную жизнь и сдох безвестным и униженным. Вы не дождётесь этого! Я буду писать, писать, писать, писать, писать, писать, писать, писать до тех пор, пока вы не сгниёте от истощения. Я маньяк, у меня многочисленные черепно-мозговые травмы, а потому меня не остановить.
За окнами забрезжил рассвет. Уставший, со слипающимися глазами, Николай направился к постели.



                ТРИНАДЦАТАЯ   ГЛАВА


- Интеллигентские проблемы, - усмехался Павел. - Писателем хочет стать, печататься... Что, за это большие деньги платят?
- Да нет, - ответил Александр Львович, - не очень.
- На фиг тогда это нужно?!
- Амбиции. Тщеславие. Желание доказать, что ты что-то собой представляешь.
- Ерунда всё это! - махнул рукой Павел. - Никому ничего никогда не докажешь. Люди живут сами по себе, им нет дела до других. Выставлять себя перед всеми, к чему-то стремиться - бессмысленно.
Он поднёс к глазам бинокль и вгляделся в окна дома, что располагался напротив. Расстояние между домами составляло метров сто.
- Ну как? - поинтересовался Низовцев.
- Ещё дома, - отозвался Павел. - Занавеска вон колыхнулась. Во, во, в окно кто-то смотрит. Дочь, видимо.
- Дай гляну.
Павел передал ему бинокль. Александр Львович перевернулся с бока на живот и подполз к самому краю крыши. Он шарил взглядом по окнам дома и никак не мог найти нужные.
- Где они?
- Четвёртый этаж, - подсказал Павел. - Третье и четвёртое окно с краю.
Александр Львович направил бинокль на указанные окна, но людей за ними не разглядел.
- Что видно?
- Ничего. Вышли, может.
- Если вышли, должны у подъезда появиться.
Низовцев пробежал взглядом по другим окнам в надежде отыскать какую-либо пикантную сценку, но ни в одном из них ничего подобного не наблюдалось. Людей вообще не было видно в эти дневные часы. Он снова перевёл бинокль на  заветные окна.
- Что-то не заметно у них богатой обстановки, - с сомнением произнёс он, убирая бинокль от глаз.
- Буржуи, не сомневайся, - заверил его Павел. - Наводка верная. Их давно уже пасли.
- А куда твой кореш пропал?
- Другие варианты появились. О, смотри! Выходит кто-то.
Александр Львович через бинокль окинул взглядом площадку перед подъездом. Из дверей выходила девушка. За ней появились мужчина и женщина - судя по всему, её родители.
- Дай-ка, - выхватил Павел бинокль. - Они! - удовлетворённо шепнул он.
- Кем он работает? - спросил Низовцев, имея в виду мужчину, главу семьи.
- Директор торговой фирмы. Большая сволочь.
Вышедшие из подъезда люди усаживались в машину. Через минуту она тронулась с места и скрылась за домами.
- Пойдём? - приподнялся Александр Львович.
Он был необычайно взволнован и со странной смесью страха и восторга ощущал болезненные колебания неспокойного сердца. Предстоящая кража возбуждала его.
- Подожди, - осадил его Павел. - Минут десять подождём.
Пришлось снова ложиться. Несколько минут прошли в напряжённой тишине.
- Я вообще-то люблю читать, - выдал вдруг Павел. - Ты не подумай, что я олух какой-то и не в чём не разбираюсь.
- Нет, что ты, - поспешил успокоить его Александр Львович.
- Просто я другого типа литературу предпочитаю.
- Детективы?
- Не обязательно. Жанр - не самое главное. Главное, чтобы книга была конкретной, рассказывала сильную и поучительную историю. А самое главное - чтобы формировала в тебе позитив. Извини меня, но в твоём романе я ничего позитивного не увидел. Какой-то он человеконенавистнический.
Низовцев раздумывал над ответом.
- Я стараюсь писать с любовью к своим героям, - отозвался он. - Просто чтобы почувствовать это, необходимо вжиться в произведение, возможно прочитать его не один раз.
- Возможно. Но у меня другое впечатление сложилось. Постоянные пьянки, секс нездоровый... Герой твой, как там его? Коля... Подругу бьёт свою. Причём, это у тебя с таким смаком описано, как будто ты кайф получаешь. Да и много там таких эпизодов.
Александр Львович усмехнулся.
- Ну вот ты, к примеру, лупишь Люду. Что же теперь делать с тобой, откуда позитив черпать?
- Бывает, - согласился Павел, - бью. Как и она меня. Но это фрагменты. Она злится на нехватку денег, я злюсь на её злость - вот и сцепимся. Но зачем на этом заострять внимание? Зачем смаковать?
- Чтобы по-настоящему понять вас.
- Чушь это! - махнул рукой Павел. - Ковыряться в чужом дерьме - это нездорово. Это говорит мне о том, что у тебя извращённая психика.
- Ты льстишь мне.
- Надо во всём отыскивать хорошее. Находить позитив. А если его нет - стараться придумать. Вот тогда тебя будут все читать.
- Вообще-то меня и так много людей читает. Но в любом случае, спасибо за совет. Может ты и прав. Честно говоря, у меня всегда имелись большие сомнения насчёт того, как преподносить в произведениях людей.
- Ни фига он не прав! - подала голос Старая Сука. - Нашли с кем соглашаться. Что вы слушаете этого тупого алкоголика? Он вам такого сейчас наговорит!
Александр Львович не удосужился ответить ей. От необходимости ожидания он нервничал всё больше. Ему уже начинало казаться, что, наверное, лучше просто уйти отсюда.
- Пошли! - хлопнул вдруг его по плечу Павел.

На их счастье в подъезде им никто не встретился. Осмотрев замок так внимательно, словно он имел какое-то сакральное значение и ждал одного верного заклинания, Павел вытащил из-за пазухи стамеску. После пары напряжённых минут со сдавленными матюгами и пляшущими на щеках желваками, Сезам ему открылся.
Квартира оказалась трёхкомнатной, но обстановкой своей впечатления на Низовцева не произвела. Телевизор средней цены и качества, яркие, но недорогие ковры, ещё какая-то второсортная аппаратура.
Но Павел был в восторге.
- Вот оно, богатство! - оглядывал он комнаты. - Думаю, хорошую копейку здесь поднимем.
Начали со стенки и шкафов. Александр Львович открывал дверцы и аккуратно просматривал их содержимое.
- Кидай, не жалей! - швырнул на пол кипу белья Павел. - Всё равно хозяева догадаются, что их ограбили.
Писатель последовал его совету.
- Давай ты здесь, - предложил Павел, - я в другой комнате начну.
Через несколько минут из спальни донёсся его радостный крик:
- Ага, есть!
- Что там? - поспешил к нему Александр Львович.
- Капуста! - размахивал Павел пачкой денег.
Тут же взялся их пересчитывать.
- Двадцать тысяч рублей, а ещё доллары. Это же доллары? - показал он банкноту Низовцеву.
- Доллары, - подтвердил тот.
- Не зря зашли.
Александру Львовичу вдруг отчаянно захотелось найти что-нибудь ценное. После лихорадочных поисков он наткнулся на шкатулку с бижутерией.
- Стекляшки, - поморщился Павел. - Вот разве только эта цепочка на золото походит.
Он спрятал её в кармане.
- А запонки? - спросил Александр Львович.
- Вряд ли. Но возьми, если хочешь.
Низовцев взял.
- Ну всё, - после получаса мародёрства подытожил Павел. - Денег здесь больше нет. Давай аппаратуру брать.
- Ты хочешь тащить всё это?
- Не всё конечно. Что сможем. Ну, хотя бы видак с центром надо взять. Телевизор бы ещё конечно, телевизор хороший, но вряд ли получится. Или осилим?
- Нет, - не согласился Александр Львович. - Не осилим.
- Но центр надо. Я давно хорошую музыку хотел.
- Как мы его понесём? Прямо так, в распакованном виде?
- Коробку надо найти.
Коробка нашлась на балконе.
- Возбуждающе, да? - поделилась с Низовцевым своими ощущениями Старая Сука.
- Да, - согласился он. - Весьма сильные эмоции.
- Давно не испытывала такие. Я думаю, вам стоит чаще совершать подобные неординарные действия.
- Это как получится.
- Получится так, как вы захотите. Настоящие удовольствия лежат за пределами морали. Я рада, что постепенно вы находите к ним дорогу.
- Всё же меня многое беспокоит...
- Плюньте и разотрите! - посоветовала старуха. - Это остатки насаждений, которые вырастила в вас благочестивая среда. Это называется совестью, но чтобы быть счастливым, совесть надо уничтожать.

- Грины возьму, - согласился знакомый Павла, к которому они притащились спустя час. - Грины всегда нужны. Но не по курсу, меньше будет.
- Насколько меньше?
- На треть.
- Ни хера себе! - разозлился Павел. - Почему это на треть?
- А сколько ты ещё хочешь за свои палёные грины?
- Где на них написано, что они палёные?
- А вдруг хозяева их номера записали!
Павел хохотнул. Александр Львович, чтобы поддержать его, тоже засмеялся.
- Чё ты гонишь! - сквозь смех сказал Павел. - Кто номера записывает?
- Многие, - отозвался скупщик. - Я, например.
- Ладно, забудь о гринах. Я их сам скину.
- Где?
- В банк пойду и скину.
- Там тебя и возьмут.
- Ну на рынке отдам. Там покупают люди, я видел.
- Ладно, ладно, - остановил его мужчина. - На пять рублей меньше, чем по курсу. Больше этого не могу. Идёт?
Павел раздумывал.
- Сколько там выйдет в рублях?
Скупщик достал калькулятор и подсчитал на нём сумму.
- Двадцать три тысячи девятьсот.
Павел вопросительно взглянул на компаньона.
- Я думаю, надо отдать, - высказался Низовцев.
- Ладно, - согласился Павел. - Бери.
Скупщик записал цифры на бумагу.
- Так, что дальше? Центр?
- Нет, центр не считай. Центр я себе оставлю. Пусть он полежит у тебя несколько дней, ладно.
- Ну Паша, блин, - скривился мужчина. - Ну чё ты как маленький. Здесь у меня не камера хранения.
- Да ладно, не усложняй. Полежит немного, я заберу потом. Надо помогать друг другу.
Скупщик недовольно качал головой, но больше не спорил.
- Что ещё?
- Видик вот. Радиоприёмник. Часы, цепочка.
- Запонки, - достал из кармана запонки Александр Львович.
- Запонки.
Мужчина принялся внимательно рассматривать вещи. Называл свою цену. Павел не торговался и отдал всё за те деньги, что предложили. Запонки оказались не золотыми, по крайней мере по словам скупщика. Их ему оставили так.
- Хорошо наварились, - сделал вывод Павел. - Почти тридцать тысяч. Плюс двадцать тех - почти пятьдесят получается. Отличный день!
- Что, домой пойдём?
- Не, подожди, надо же отпраздновать. В кабак!
Большого желания идти в ресторан Низовцев в себе не ощущал.
- Взбодрись! - хлопнул его по плечу Павел. - Первый раз всегда так бывает.
- Как?
- Муки совести, и всё такое. Сейчас проветримся, поднимем настроение. У меня тоже паскудно на душе. Чувствую, что оттянуться надо.
У продуктового магазина стояло свободное такси.
- Во, и такси попалось! - обрадовался Павел. - Давай в самый лучший пойдём. Как ты думаешь, мы достойны самого лучшего ресторана?
- Достойны. Только знаешь что, отдай мне деньги.
- Зачем?
- Пусть у меня полежат. Я чувствую, что если они у тебя останутся, у нас к завтрашнему утру ни копейки не будет.
После коротких раздумий Павел с ним согласился.
- Да, так лучше. Я столько не пропью конечно, но потерять могу запросто.
Он передал Александру Львовичу деньги, они залезли в такси.
- Давай по пути заедем в одно место, - предложил Павел.
- Куда?
- К бабам!
Низовцев не возражал.
- Я знаю одну, она подругу приведёт. Правда они ****и, им платить надо.
- Поехали!
Поехали.

Кутили два дня. Все рестораны и казино были подвергнуты тщательной ревизии. На третий Павла взяли.
Он брал вино в придорожном магазине, к нему, шатающемуся, с бутылками в руках, подошли два милиционера. Павел недоумённо поднимал руки, позволяя милиционерам обыскать себя, с тоской в глазах смотрел на Низовцева, который стоял поодаль в обнимку с девушками и, казалось, готов был крикнуть ему что-то.
- Так, - развернулся Александр Львович, - медленно, спокойно уходим.
- А Паша? - встрепенулась одна из девок.
- Хана Паше.
- Может, помочь можно?
- Забудь о нём.
Они отошли на приличное расстояние, милиционеры скрылись из вида.
- Ждите меня здесь, - кивнул девушкам Низовцев, - я скоро!
Завернув за ближайший дом, он дал стрекача.
- Молодец! - шепнула ему Старая Сука. - Быстро решение приняли.
Дворы, арки, подъезды мелькали перед взором. На остановке, где он вдруг оказался, старенький автобус готовился тронуться с места. Александр Львович успел запрыгнуть на ступеньки, двери тут же захлопнулись за спиной.
- Здорово, да?! - улыбалась Старая Сука. - Как в детективном фильме. Может быть, Коля пишет детектив?
Александр Львович оглядывался по сторонам. Настойчиво казалось, что за ним гнались. Подумалось ещё, что из домов, мимо которых следовал автобус, могла начаться снайперская стрельба.
- Вы не помните, он читал в детстве детективные книги?
- Нет, вряд ли.
- А детективные фильмы любил смотреть?
- Не помню.
- Откуда же такая страсть к напряжённому сюжету?
- Нет у него никакой страсти.
- Почему это?
- Знаю. Я придумал его.
- Пока похоже на то, что всё наоборот.
Низовцев нашёл в себе силы, чтобы усмехнуться на её слова.
- Вы всё ещё полагаете, что мы - персонажи романа?
- Да, я всё больше убеждаюсь в этом.
- Мне нравится ваша теория. Она занятная и нескучная. Но всё же это полнейшая чушь.
- Подумайте хорошенько! Вспомните последние месяцы своей жизни. Подобная последовательность событий не может являться реальностью. Она плод больного писательского воображения.
Александр Львович уже приготовился демонически хохотнуть, но что-то во взгляде старухи, в интонации её голоса остановило его. Не то мысль, не то ощущение проскользнуло сквозь сознание и тут же улетучилось. Осадок остался неприятный и беспокойный.
- Представьте себе, - говорила Старая Сука, - а вдруг Коля разойдётся и захочет кого-нибудь умертвить для куража.
- Не мелите чушь! - отмахнулся Низовцев.
- Вдруг он захочет умертвить вас?
- Если согласиться с вами и представить, что я действительно герой его романа, то я не могу умереть. Я - главное действующее лицо, а умирать сейчас могут только второстепенные. Да и вообще, с какой стати кому-то умирать? Ни сюжетное развитие, ни мотивация поступков не располагают к этому.
- А вдруг это финал романа? В финале главный герой должен погибнуть.
- Нет, для финала это не годится. Ну, умру я сейчас, и что? Какой смысл в этом произведении? Какая мораль?
- Мораль проста: вот так глупо и бессмысленно заканчивается человеческая жизнь. Он жил, верил, надеялся, к чему-то стремился, но колесницы смерти не избежать.
- Подождите, подождите. Что значит - глупо и бессмысленно? Что может произойти со мной сейчас, в автобусе?
- Ну, мало ли. Острая сердечная недостаточность. Кровоизлияние в мозг. Вы бежали, запыхались - вот организм и не выдержал.
После её слов в сердце действительно закололо. Неприятное и болезненное ощущение родилось и в голове.
- Нет, - отмахнулся Александр Львович. - Коля не может так поступить. Ведь он понимает, что закончи он сейчас роман, то он получится каким-то обрубленным, недоделанным.
- А вы уверены, что Коля действительно талантливый писатель? Вдруг он бездарь, а вы - персонаж бездарного романа и так же бездарно сдохнете здесь?
- Коля талантливый, - отверг эту версию Низовцев. - Я придумал его талантливым, значит такой он и есть.
- Но это всего лишь первый его роман. Он неопытен, не знает всех тонкостей мастерства, он горяч в конце концов. Вы же знаете, что все начинающие писатели стремятся умертвить своих героев, потому что не могут придумать иного окончания.
- Да, это так, - вынужден был согласиться Александр Львович. - Помнится, я сам в начале своего творческого пути умерщвлял героев направо и налево.
- Вот видите!
Низовцев был задумчив и серьёзен.
- Вы думаете, всё действительно может так закончиться?
Голос его дрожал.
- Я обязана учитывать все варианты.
Александр Львович беспокойно огляделся по сторонам.
- Но он не может так поступить, - развёл он руками. - Коля - умный парень, он прекрасно чувствует пространство произведения, проникает во все нюансы, он должен понимать, что роман не может закончиться сейчас и так нелепо.
- Коля всего лишь дебютант. Его рука не тверда, а мысли сбивчивы. Он обуреваем эмоциями, и сонмы творческих капканов поджидают его на пути.
- Нет, нет, нет! - замахал руками Низовцев. - Здесь, в автобусе... Это неподходящее место для смерти.
- Для смерти все места подходящие.
Александр Львович растеряно смотрел ей в лицо. Взгляд старухи был твёрд и неумолим. От него становилось страшно.
- Хорошо, - бледнея, опустил голову писатель. - Если вы правы, и Коля действительно задумал умертвить меня сейчас, то я готов.
Автобус остановился. Немногочисленные пассажиры направились к выходу.
Александр Львович закрыл лицо руками.
- Я часто думал о смерти, - тихо произнёс он, - представляя её в разнообразных формах и образах, но реальность всё равно оказывается страшнее. Пустота... Пустота - это невыносимо. Она поглощает и затягивает. Пустота и страх. Адский страх. Боже, как же тяжело!..
Автобусные громкоговорители чихнули, хрипнули, и шипящий мужской голос прорычал в них:
- Конечная остановка. Мужчина, не задерживайте автобус.

По совету Старой Суки Низовцев решил уехать из города.
- Дальше, на восток!
- Но у меня нет денег! - робко пытался он возражать.
- А сберегательная книжка?! - торжествующе подняла указательный палец Старая Сука. - Кто заставлял вас всё время носить её с собой!
Книжка была при нём.
- Точно! - ощупал он её сквозь ткань рубашки, запустив руку за пазуху. - Но работают ли ещё кассы?
- Если поторопиться - успеете.
Сберегательная касса у железнодорожного вокзала ещё работала.
- Представляете, - говорил Александр Львович, выйдя наружу. - Там осталось всего три тысячи!
- Чему тут удивляться? - ответила старуха. - Вы много снимали в последнее время.
- Снимал, да, но совсем не так много, как вы думаете. В любом случае, я не мог снять столько, чтобы на счёте осталось всего три тысячи.
- Как вы это объясняете?
- Объяснение одно: деньги сняла жена.
- Она могла?
- Она сделала это с радостью, если вы имеете в виду психологическую подоплёку. Но меня удивляет, как это могло произойти технически. Кроме меня никто не может иметь доступ к этому счёту.
Покупая билет, он засомневался в своих домыслах.
- Вообще-то я всех тонкостей не знаю, - говорил он. - Мои финансовые дела вела жена, она вполне могла что-то намухлевать со счетами.
- Тогда почему она не сняла все деньги?
- Чтобы я не умер с голоду. Она сердобольная, всё ещё жалеет меня.
- Вы сняли всю оставшуюся сумму?
- Да. Не оставлять же ей!
- Не печальтесь. Этих денег на некоторое время хватит. А дальше что-нибудь придумаем.
Вагон оказался полупустым, проводник позволил Александру Львовичу занять любое понравившееся место. Он выбрал свободный плацкарт и улёгся на нижнюю полку.
- Всё же Коля не дурак, - сообщил он перед сном старухе. - Понимает, что так романы заканчивать нельзя.
- И всё же я в нём не уверена, - ответила Старая Сука. - Может быть, в следующей главе вы наметите линию на его отход от писательской деятельности? Какое-нибудь глубокое разочарование, серьёзная психическая травма?
- Я подумаю, - отозвался Низовцев. - Но всё же жалко поступать с ним так. Тяжело отнимать у человека мечту.
- Иногда это необходимо. Тем более с такими людьми, как Коля. Иначе он нас с вами погубит.
Александр Львович тяжело вздохнул.
- Попробую, - пробурчал он. - Но не уверен, что получится. Романы живут по собственным законам.



                ГЛАВА  ТРИНАДЦАТАЯ


- Вы разденетесь?
- Нет, - покачала головой Маргарита Ивановна. - Полностью не буду. Только юбку.
Коля был удивлён.
- Почему?
- У меня некрасивая грудь. Боюсь, ты разочаруешься во мне, когда увидишь её.
- Нет, что вы! - возразил он.
Женщина минуту колебалась, но всё же не решилась снять свитер.
- Нет, - отмахнулась она, - знаю я вас! Мужчины не ценят женщин, и ты не исключение.
Её ноги и ягодицы тоже не выглядели привлекательными - задница обвисла, на ногах сотрясались жировые прослойки. Коля раздвинул её колени и прильнул губами к промежности. Маргарита Ивановна засмущалась, но не остановила его - за всю свою жизнь лишь два раза мужчины доставляли ей оральное удовольствие, да и то происходило это в годы далёкой юности.
- Что тебе сказали в редакции? - спросила Маргарита Ивановна, чтобы прервать тишину, казавшуюся ей чересчур напряжённой.
- Ничего, - оторвался Коля. - Рукопись не приняли.
- Не приняли? - удивилась она. Но тут же поняла, что удивляться нечему. - Впрочем, этим и должно было закончиться.
- Почему?
- Откуда они знают, кто ты такой. Всех, кто приходит к ним без рекомендации, они считают бездарными графоманами.
- Но как получить рекомендацию? У кого?
- У тебя есть знакомые. Ты же посещаешь литературное объединение.
Коля просунул во влагалище палец. Поводил им по стенкам.
- Большинству из них самим нужна рекомендация, - ответил он.
- Но ведь есть среди них и известные, - сдавленно вздохнув, выдала тёща.
- Есть. Но мне неловко у них просить.
- Э-э, Николай! - потрепала его по голове Маргарита Ивановна. - Если хочешь войти в писательский мир, о неловкости придётся забыть. Здесь нет место застенчивости.
- Дело не только в этом.
Коля перевернулся на спину и кивком предложил тёще поласкать себя. Она нагнулась над ним, но сразу в рот не взяла. Сначала поработала рукой.
- Я не уверен, - продолжил Коля, - что они вообще в состоянии помочь. Мне кажется, что это литературное объединение - сборище неудачников.
Маргарита Ивановна запустила пенис в рот и в течение нескольких минут трепетно его обсасывала. Видимо обдумывая что-то, потому что оторвавшись, сказала:
- Очень возможно.
- Они пишут полнейшую чушь, - почувствовав поддержку, продолжал Коля. - Надо обладать редкостным даром, чтобы создавать такой бесцветный идиотизм!
- Не суди, - мудро поправила его женщина, - и не судим будешь. Кто-то и твои произведения может назвать идиотизмом.
Коля возразил:
- Ты говоришь так, потому что не знакома с их творениями. Твоё мнение сразу бы изменилось, если бы прочла пару рассказов.
- Делать мне больше нечего!
- Вот видишь, ты даже читать их не хочешь!
- Конечно не хочу. И я вполне согласна с тобой, что всё написанное ими - чушь. Но чушь эту печатают.
- Это меня очень удивляет. Печатают их, конечно, редко, но всё же печатают. Никак не могу понять, почему это происходит.
- Я тебе объясню.
С Колей её тянуло на что-то экстремальное. На такое, чего она не делала никогда в жизни. Маргарита Ивановна решила полизать ему яйца.
- Печатают, - говорила она в паузах, - не потому, что люди пишут талантливые произведения. Печатают того, за которым признают право быть и называться писателем. Это своеобразная социальная стратификация. Момент перелома уловить очень трудно. Параметры его не ясны, но если окружающие признают за тобой право быть писателем, тебя сразу же начнут печатать.
- Как же получить это признание?
Они перешли к активным действиям. Коля потёрся пенисом о её ухо. Маргарита Ивановна пальчиком поглаживала его анальное отверстие.
- Самостоятельно - никак. Кто-то должен толкать тебя и давить на окружающих.
Коля погрустнел.
- Если это действительно так, - сказал он, - то мне никогда не пробиться.
Маргарита Ивановна встала на четвереньки. Коля подступился сзади.
- Что носил-то, повесть? - постанывая, спрашивала она.
- Да.
- Как называется?
- "Племя".
- "Племя"? Историческая что ли?
- Нет, современная. Просто под племенем понимается определённая общность людей.
Застаревшие и вроде бы безвозвратно потерявшие чувствительность рецепторы оживали. Маргарита Ивановна давно не испытывала ничего подобного.
- Хорошая хоть?
- Отличная.
- Ну вот если приду я с ней в журнал, не будет за тебя стыдно?
Коля остановился.
- Ты пойдёшь с ней в журнал?
- Да, думаю.
- Неужели есть шансы, что её напечатают?
- Поговорить можно.
- Как было бы здорово!
- Да уж... Ну как, не будет стыдно?
- Думаю, нет. Хотя, конечно, она не в том русле, что печатают в журналах.
- Порнографическая что ли?
- Нет. Просто слишком искренняя. Как я понял, это не очень любят.
- Искренняя... Искренняя пойдёт.
- Вы даже не представляете, как вы мне поможете! По гроб жизни вам обязан буду!
- Ну, полно... Продолжай, продолжай, что ты встал!

На следующий день она сходила в редакцию журнала «Урал».
Коля жадно вглядывался в выражение её лица, но определить по нему результат никак не мог.
- Ну как? - спросил он наконец.
Маргарита Ивановна выдержала паузу и, улыбнувшись, сказала:
- Отдала. Серёжа встретил меня хорошо. Посидели, поговорили.
- Ну а повесть как?
- Обещал помочь. Я думаю, результат будет положительный. Правда, будь готов к тому, что они очень много изменят.
Сердце Коли сжалось - не то от радости, не то от волнения.
- Боже мой! - ходил он по кухне. - Неужели мою повесть напечатают в толстом литературном журнале?!
- Что за шум? - кивнула тёща на дверь Юлиной комнаты, за которой раздавались музыка и смех.
- К Юле гости пришли.
- Что за гости?
- Два парня каких-то...
Маргарита Ивановна постучалась в дверь.
- А ты почему не с ними? – обернулась она к нему.
- Меня не приглашали.
- Эх, Коля, Коля! Бедолага ты! Они, может, трахают её.
- Вполне возможно, - пожал Коля плечами.
Дверь комнаты приоткрылась и в щель просунулась Юлина голова.
- Чего тебе? - спросила она.
- Что у тебя там такое? - строго спросила Маргарита Ивановна.
- Ничего такого. Гости пришли.
- Чем вы занимаетесь?
- Ничем не занимаемся. Музыку слушаем.
- А Колю почему не взяли?
Юля усмехнулась.
- Пусть заходит. Что он, маленький!
- Он стесняется.
- Я не стесняюсь, - подал голос Коля. - Я не хочу.
- Вот видишь, - кивнула на него Юля. - Он не хочет.
- Смотри у меня! - грозила ей пальцем мать. - Если устроишь такое же, как в прошлый раз, я покажу тебе, где раки зимуют.
Юля скривилась.
- Да что ты мне можешь сделать?!
- Кое-что ещё могу. Задумайся о своём поведении, Юлия, задумайся!
Юля закрыла дверь.
- А Колю пригласи! - крикнула ей мать. - Он тебе муж как никак.

Когда Маргарита Ивановна отошла ко сну, Коля достал общую тетрадь и, усевшись за кухонный стол, погрузился в творческий процесс. Писалось тяжело. Ни азарта, ни крылатого вдохновения. Тщательно подбирая слова и переписывая каждое предложение минимум по три раза, он с трудом написал страницу. Мысли растекались по желобкам мозга и отказывались подчиниться воле. Он барабанил пальцами по клеёнке, взгляд невольно отвлекался на каверзные узоры рисунка, а в груди росло раздражение.
- Что пишешь? - раздался за спиной чей-то голос.
Коля нервно обернулся и увидел раздетого по пояс парня, который внимательно наблюдал за ним. Руки непроизвольно захлопнули тетрадь.
- Не бойся, - усмехнулся парень, - я не собираюсь читать.
- Это размышления, - буркнул вдруг Коля и тут же смутился. Он совершенно не желал объясняться перед этим парнем. Сказанное показалось ему глупостью. Тут же захотелось её исправить.
- Не размышления, а дневник, - произнёс он, понимая, что говорит ещё большую глупость. - Что-то вроде дневника...
- Дневник?.. - открыл парень холодильник. - А Юля говорила, что ты роман пишешь.
Он достал три банки пива, видимо, заранее поставленных охлаждаться.
- Да, вообще-то это роман, - ответил Коля. Отчего-то было очень неудобно.
- Юля тобой очень гордится. Говорит, что ты талантливый и далеко пойдёшь.
- Спасибо, - произнёс Коля и понял, что сморозил очередную глупость.
- Классная у тебя подруга. Раскрепощённая, понимающая. Хотел бы я, чтоб у меня была такая. Береги её.
Парень направился обратно.
- Заходи, когда закончишь, - повернулся он на ходу. - Расслабимся, поприкалываемся.
- Вряд ли получится... - начал Коля, но парень его уже не слушал.
Появление постороннего окончательно выбило его из колеи. Думать о романе уже не представлялось возможным. Коля поднялся с табуретки, отмерил несколько кругов по кухне, а затем поставил на плиту чайник.
Несколько минут спустя появился второй Юлин гость. Он держал путь в туалет. Был совершенно голым.
- На каком месте остановился? – спросил он, закончив дела в туалете.
Очень хотелось его проигнорировать, но не получилось.
- Да вот, сцена тут одна...
- Какая?
- Герой уезжает дальше на восток. Его разыскивает милиция и поэтому он вынужден скрываться.
- Хорошее развитие. Может, попробовать лёгкую психопатологию?
- В смысле?
- Видения какие-нибудь, галлюцинации. Они всегда усиливают эффект и придают иррациональность. Все настоящие произведения искусства в чём-то должны быть выше человеческого понимания.
- Галлюцинации не вполне соответствуют сюжетному развитию. Впрочем, одна галлюцинация присутствует с героем всегда - это Старая Сука, его тёмный ментор.
- Вот видишь! Всё же ты не смог обойтись без потустороннего!
- Старая Сука преподносится максимально реалистично - это призвано усиливать эффект.
- Думаешь?! Вполне возможно... Так в чём же загвоздка? Не можешь придумать следующий эпизод?
- Эпизод уже придуман. Сложность в том, чтобы описать его надлежащим образом.
- А, понимаю! Необходимо единственно верное настроение.
- Да. Что-то вроде этого.
- Если не пойдёт дело - обращайся. Я могу кое-что подсказать. У меня дикая фантазия.
- Спасибо. Но вряд ли это понадобится.
- Как закончишь - заходи. От творчества накапливается стресс, а от стрессов надо избавляться.
Парень ушёл.
Чуть позже, когда шум в комнате смолк и Юлины друзья, по всей видимости, заснули, на кухне появилась она сама.
- Ты что, ночевать здесь собрался? - зевая, прошагала к плите. Там стояла сковорода с остатками картошки - несколько кусочков Юля руками закинула в рот.
- Нет, просто спать не хочется.
- Тебе завтра не на работу?
- На работу.
- Ложись, какой ты завтра труженик!
Она присела рядом.
- Между прочим, - доверительно сообщила, - твой герой, Низовцев, очень неприятный тип. У него низменные стремления. Даже непонятно, как он мог стать известным писателем.
- Ты права, - кивнул Коля. - Он отрицательный герой.
- Но ты ему симпатизируешь.
- Невольно начнёшь симпатизировать человеку, если сам его сотворил. Но ещё больше я его ненавижу.
- Концепция твоего романа - это всё тот же старый мудопакостный экзистенциализм. Человек против всего света и против самого себя. Лёгкий, а местами и нелёгкий сдвиг реальности. Неудовлетворение, злость, ненависть. Атмосфера эксцентрики. Тебе кажется, ты придумываешь нечто новое?
- Назло тебе отвечу: да. Я придумываю нечто новое.
- Не надо мне назло отвечать, я могу и обидеться. Пока я одна из немногих, кто тебя поддерживает.
- Хорошо, тогда порадую тебя. Я не придумываю ничего нового. Я топчу то же самое дерьмо, в которое окунается каждый, кто начинает считать себя писателем.
- Ты говоришь с издёвкой, но правильные вещи. Литература - отмирающий вид искусства. В том виде, в каком она существует сейчас, ей осталось не больше лет двухсот. Потом она исчезнет и, наверное, это правильно.
- Не могу с тобой согласиться. Потребность человека в выражении своих мыслей и переживаний останется всегда.
- Ха, да ты идеалист! Впрочем, это неудивительно. Писать романы и искренне верить в то, что они кому-то нужны, что занимаешься чем-то значимым - для этого необходимо обладать немалой глупостью.
- Я ей обладаю.
- Не сомневаюсь. Как твоя повесть? Напечатают? Моя мать обещала успех.
- Да что ты! Значит напечатают.
Больше одной страницы той ночью написать не удалось.

- "Урал"? - переспросила продавщица в киоске.
- Да. Сколько у вас экземпляров?
- Ну вы же не будете всё брать? - улыбнулась она.
- Буду.
Женщина пошарила рукой под прилавком.
- Ещё два, - достала она оттуда журналы. - Итого три.
- Я все возьму.
- И куда они вам? - недоумевала киоскер.
- Там напечатали мою повесть!
Продавщица выразила некое подобие удивления.
- Как называется?
- "Племя".
- "Племя"... Надо запомнить. Может, почитаю.
Коля расплатился за журналы.
- Поздравляю! - сказала ему женщина, выдав сдачу.
Он обошёл ещё несколько киосков. Журналов было закуплено девять штук. Каждый он трепетно открывал и заглядывал на шестьдесят третью страницу, где строгими чёрными буквами было выведено его имя и название повести. Почему-то казалось, что в каком-то из журналов повести может не оказаться.
 - Хватит покупать, - решил Коля. - Эти-то дарить некому.
Он уселся на скамейку и принялся перечитывать повесть. С первой же страницы стало ясно, что она подверглась серьёзной правке. Отсутствовали целые абзацы, некоторые предложения были изменены, а имелись и такие, которых он вообще не писал.
Тем не менее, радости от лицезрения своего произведения в толстом и увесистом журнале эти досадные моменты не убавили. Организм с нахлынувшими эмоциями не справлялся. Пришлось купить бутылку вина. Коля отхлёбывал из горлышка, рядом с ним лежала кипа журналов. Проходившие люди косились на него. Он отвечал им глупыми улыбками.
- Мир дрожит! - шептал Коля. - Он пускает трещины и сжимается. Он чувствует моё пришествие!

Вечеринку организовала Маргарита Ивановна. Совершенно неожиданно для Коли явилось довольно много народа. Его нарядили в белую рубашку и костюм, Юля тоже приоделась - они выглядели как жених с невестой на свадьбе. Что было недалеко от истины: формальным поводом для пьянки Маргарита Ивановна придумала звучное и престижное слово "помолвка".
- Мы не хотели устраивать большой праздник, - говорила она гостям. - Лишь для близких. В ресторане всё получается так формально, так неестественно.
- Свадьбу где справлять собираетесь? - спрашивали её.
- О-о, я не уверена, что мы вообще будем её справлять.
- Почему?
- Молодые не хотят. Говорят, зачем это надо. Бессмысленные расходы, помпезность. Распишемся, и всё.
- Правильно, - кивали ей, - ни к чему всё это.
Вечеринка была организована в формате фуршета. В углу стоял шведский стол, гости ходили по квартире с бокалами и общались. Звучала негромкая музыка.
- Почему это я не хочу свадьбу?! - бурчала в углу Юля.
Она сидела в окружении друзей и подруг.
- Хочешь? - спрашивали её друзья.
- Конечно. У каждого человека должна быть свадьба. Просто у мамашки денег нет, вот она и придумывает небылицы.
- Организуйте скромнее. Не обязательно делать на сто человек.
Юля морщилась.
- Не знаю, будем ли мы вообще расписываться...
- Оба! Ну-ка, колись, что за секреты?
- Да какие секреты? - морщилась она снова. - Просто я всё больше убеждаюсь, что мы с ним не подходим друг другу.
- Да что ты! - изумлялись подруги. - А в чём дело? Он что, не устраивает тебя в постели?
Юля отпивала из бокала водочный коктейль.
- Это сложно объяснить, - говорила она. - Он очень странный человек. В сексуальном плане он не гигант, но не это главное.
- Что же, что же главное?! - требовали раскрытия тайны друзья.
- Он словно в параллельном измерении. Ходит, бормочет что-то. У него такой странный взгляд! Мне иногда нехорошо становится.
- Ну, это можно пережить…
- Есть ещё что-то на уровне подсознания. Не знаю, как это объяснить, но мы отторгаемся где-то там, в глубинах наших сущностей.
- Как интересно!.. Знаешь, по-моему ты преувеличиваешь. После твоих слов Коля наоборот кажется мне привлекательнее.
- Просто ты не жила с ним. Главное, что я понимаю сейчас - нельзя сходиться с человеком из другой социальной среды. Сейчас я жалею, что подобрала его в том посёлке.
Коля топтался в сторонке. Егор, коллега по работе и собрат по писательскому цеху, был единственным из знакомых, кто присутствовал на вечеринке. Его он пригласил в самый последний момент, почуяв, что всё это мероприятие может превратиться в нудное и весьма неприятное действо. Опасения подтверждались. Егор, тоже поначалу бывший напряжённым, после пары рюмок расслабился.
- Завидую я тебе, - говорил он Коле.
В руках он держал тарелку с салатом.
- Спасибо, - отвечал Коля. - Хотя не вижу, чему тут завидовать.
- Ну как же! - не соглашался Егор. - В твоём возрасте - и уже повесть в "Урале"!
- Кастрированная повесть. Полностью вырезали конец и несколько сцен в середине. Совершенно изменился смысл!
- Это не беда. Тут дело не столько в повести, сколько в самом факте публикации. "Урал" всё равно никто не читает, зато сейчас ты приобрёл вес. Теперь у тебя запросто могут выпустить книгу.
- Да, тёща пробивает это дело.
- Вот видишь.
- Книга, если и выйдет, будет небольшой.
- И такая хороша для начала!
- Я бы хотел, чтобы опубликовали мой роман, но все говорят, что пока слишком рано для романов. Первой надо выпускать сборник повестей и рассказов.
- Правильно говорят.
- Но на книгу рассказов у меня не набирается.
- Напишешь!
- Всё равно завидовать мне рано.
- Завидовать никогда не рано. Если бы я в твои годы так же начал - глядишь, стал бы уже известным писателем. А сейчас мне уже пятый десяток - а я всё ещё в звании начинающего.
- Не знаю, все мне говорят, что я должен быть счастлив, но на сердце почему-то тревожно.
- Брось! Не о чем тревожиться.
- Какая-то тяжесть опустилась на плечи и давит, давит. Неприятные ощущения.
- Пройдёт. Это всё с непривычки. Пообтерёшься, привыкнешь - всё пойдёт как по маслу.
- Смотри! Вот это человек из издательства, с которым меня обещала познакомить тёща. Чёрт, улыбаться ему надо.
Маргарита Ивановна подводила к нему худосочного дяденьку с плешью на голове.
- Коля, познакомься! - торжественно начала она. - Николай Семёнович. Из областного издательства. Тот самый, о котором я говорила.
- Тёзка! - улыбаясь, протягивал руку Николай Семёнович. - Это здорово, что тёзка.
- Здравствуйте, - волнуясь, жал ему руку Коля.
- Ну, я оставлю вас, - сказала тёща. - Гости просят вина.
- Егор, - протянул дяденьке руку Егор. - Тоже писатель.
Николай Семёнович поздоровался и с ним. Однако последовавшая за этим пауза дала Егору понять, что он в разговоре нежелателен.
- Ну что же, Николай Петрович, - снова заговорил дяденька, когда Егор удалился, - повесть ваша нас заинтересовала. Все отзываются о вас в высшей степени положительно. Я думаю, у нас получилось бы с вами сотрудничество.
- Это было бы здорово! - подобрал слова Коля. - Мне каждую ночь снится один и тот же сон. Словно я листаю книгу. Листаю, листаю и до ужаса мне это нравится. А книга - моя собственная!
Николай Семёнович добродушно хохотнул.
- Ну что же, ваши мечты вполне могут стать реальностью. Если вы не против, можно прямо сейчас обсудить кое-какие детали.
- Я только за.
- Книга ваша, если мы возьмёмся её издавать, большой по объёму не получится. Восемь-десять печатных листов. Мягкая обложка, скорее всего не глянцевая. Мы издательство бедное и шикарных книг позволить себе не можем.
- Мне всё равно какая обложка.
- В книгу, по моему мнению, должна войти повесть, может две, и рассказы. У вас достаточно материала такого объёма?
- Думаю, да, - подумав, ответил Коля. - Я пишу сейчас сразу несколько вещей. Возможно, из одной получится средних размеров повесть.
- Замечательно. Материала желательно чуть-чуть побольше. Вы же знаете редакторов, они всегда что-то бракуют.
- Я уверен, что смогу предоставить вам необходимое количество.
- Вот и чудненько! Как наберётся - сразу приходите. Неплохо бы поторопиться. Сейчас очень хороший момент для того, чтобы пробить книгу. Новых произведений в редакционном портфеле мало, да и в политике издательства наметился сдвиг в сторону молодых. Будет обидно, если вы опоздаете.
- Я не опоздаю.
- Вот и чудно.
- Внимание, внимание! - торжественно объявила Маргарита Ивановна. - Прошу виновников торжества, Колю и Юлю, подойти ко мне.
Юля пребывала уже в изрядном подпитии. Маргарита Ивановна, грозно свернув на неё очами, поставила молодых по бокам от себя.
- Дорогие друзья! Сегодня мы собрались по весьма неординарному событию. Всем вам известные Коля и моя доченька Юля решили связать свою судьбу. Решение это, как вы знаете, ответственное и ко многому обязывает. Сегодня мы собрались, чтобы, говоря юридическим языком, объявить о намерении молодых вступить в брак. То есть о помолвке!
Гости зааплодировали. Коля смутился, а вот Юлю всё происходящее сильно забавляло. На счастье матери, она не выкидывала никаких фортелей.
- Во многих странах, - говорила Маргарита Ивановна, - помолвка - необходимое условие вступления в брак. Там всё происходит очень помпезно и соответственно обставляется. Но у нас, как вы видите, всё попроще. Мы решили организовать вечер для близких людей. Помолвка наша - мероприятие неформальное, но чтобы как-то скрепить обязательства будущих супругов, я считаю, что им необходимо поцеловаться.
- Правильно! - крикнул кто-то.
- Горько! - раздался другой голос.
Коля с Юлей застенчиво сблизили губы. Юля показала себя артисткой и прогнулась, опускаясь на Колины руки. Маргарита Ивановна насторожилась, а Юля, прервав поцелуй, одарила присутствующих порцией отрывистого хохота.
- Может, поставить стол в центр? - робко предложила тёща. - Тогда можно будет присесть.
Гости её поддержали. Стол передвинули в центр комнаты.



                ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ   ГЛАВА


- Ну вот, - недоумённо смотрела в окно Старая Сука. - Я так и знала.
Александр Львович чувствовал нехорошие флюиды, исходившие от неё, но причину их не понимал.
- В чём дело?
- Никакого разочарования у Коли нет. Наоборот, он на коне и взялся писать с новой силой.
Мимо окон проносились столбы. Лес поредел - деревья сбрасывали листву. Шёл дождь. Капли его, оседая на окнах, стекали по грязному стеклу неровными ручейками.
- Я говорил, - ответил Низовцев, - что это будет непросто.
- Что здесь сложного?! - не поворачивая голову, возразила старуха.
На Александра Львовича она демонстративно не смотрела.
- Сразу видно, что вы никогда не писали романы, - улыбнулся он, пытаясь перевести разговор на более лёгкую ноту. - Там своя собственная логика. Персонаж помещён в жёсткие рамки сюжета, повествование развивается, эпизоды наслаиваются друг на друга, перетекая один в другой - изменить что-либо практически невозможно. Хотя человеку со стороны это может показаться несложным.
- Да что тут сложного?! Просто написать предложение: "Коле опротивела литература, и он с ненавистью и омерзением бросил это глупое занятие".
Проводница мыла в вагоне полы. Низовцев поднял ноги, позволяя ей мотнуть шваброй под столом.
- Вы бельё не брали? - подняла она на него глаза.
- Нет, я так.
- Тогда и матрас нельзя брать. Матрас только с бельём.
- Я уберу сейчас.
Он скрутил матрас и закинул его на третью полку. Ехать оставалось не более двух часов.
- Ну а кто такой роман издавать будет? - уселся Александр Львович на своё место. - Полкниги развивается в ключе становления Коли как писателя, а потом вдруг он резко всё бросит. Чушь получится.
- Не чушь, а роман с неожиданным финалом. Такие бывают, я знаю. Завоевали бы себе репутацию экспериментатора.
- Вряд ли кто взялся бы за издание такого романа. Даже Борис, хоть он и полнейший профан в литературе. Вот ведь, Бориса вспомнил... Интересно, чем он сейчас занимается?
Людей в вагоне ехало немного - даже наполовину не был он заполнен.
- Отказом укротить Колю, - горестно произносила старуха, - вы признаёте свой проигрыш. В скором времени он угробит вас.
- Ну почему так мрачно?! - усмехнулся Александр Львович. - Я вполне симпатичный персонаж. Наверняка вызову положительные эмоции у большинства читателей. За что меня уничтожать?
- Коля рассуждает не так. Ему наплевать на читательские симпатии. Романом он удовлетворяет свои собственные комплексы. Он яростен и беспощаден. Он уничтожит вас просто так, ради интереса, из азарта, из желания посмотреть, получится ли у него.
- В том-то и дело: получится ли у него?!
- Чтобы умертвить человека, большого таланта не надо. Необходимо лишь черкануть пару предложений.
- Но тогда его роман получится таким же ущербным, каким вы предлагаете сделать мне мой. Что это за финал такой - с моей смертью? Какой в нём смысл?
- Он придумает смысл.
- Не знаю, не знаю. Я бы не взялся за публикацию такого произведения.
Поезд остановился. Станция, на которой они оказались, представляла собой вокзальчик постройки девятнадцатого века с несколькими покосившимися зданиями, раскиданными вокруг.
- Пойду покурю, - поднялся Александр Львович.
В тамбуре проводница пыталась его остановить.
- Нет, нет, - мотала она головой. - Нельзя выходить.
- Я покурить.
- Две минуты стоим!
- Я быстро.
Он протиснулся мимо неё и, спустившись по ступенькам, спрыгнул на насыпь гравия.
- Сейчас поезд тронется! - крикнула ему в спину проводница.
Низовцев затянулся сигаретой.
- Что за станция? - повернулся он к проводнице.
- Александрово.
- Александрово? На самом деле?
- На самом. Залезайте быстрее.
Александр Львович осмотрел окрестности более внимательно. Ему показалось вдруг, что он уловил некий импульс, призыв, исходивший от этих домов. Место с тем же именем, что у него, готово было принять его в своё лоно.
Поезд звякнул сцеплениями и тронулся с места.
- Запрыгивайте! - крикнула проводница. - Быстрее!
Александр Львович с места не двигался.
- Ну быстрее же! Не успеете!
- Я остаюсь, - ответил он ей.
- Вы не можете остаться! - удаляясь, кричала она. - У вас билет до конечной!
Улыбаясь, Низовцев отрицательно мотал головой. Вскоре поезд скрылся из вида. Он постоял на путях, докурил сигарету и двинулся к зданию вокзала.

Внутри оказалось пусто. Даже за билетной кассой никто не значился - за окошком красовался фанерный лист. Зачем-то он постучался в него. Никакой реакции.
Посёлок оказался крупнее, чем выглядел из поезда. Новые улицы и дома открывались взгляду. За перелеском Александр Львович вышел на грязную разбитую дорогу, которая вела, судя по всему, к центру этого населённого пункта.
- Ну и чего вы здесь забыли? - недовольно бурчала за спиной Старая Сука. - Что за выкрутасы?
- Устал я от городов, - отозвался Низовцев. - Меня всегда к земле тянуло, в деревню. И потом не забывайте: весьма вероятно, что я в розыске.
- Да кому вы нужны?
- Не скажите. Милиция своё дело знает. Наверняка разослали мой фоторобот по всем крупным городам.
У ближайшего дома топтались две женщины. На Александра Львовича они посмотрели бегло и взглядом совершенно равнодушным. Это его удивило. Ему казалось, что появление нового человека вызовет здесь если и не переполох, то хотя бы определённое внимание.
- Здравствуйте! - поздоровался он с женщинами.
Едва заметно они кивнули.
- Как поживаете? - поинтересовался он.
Женщины молчали.
- Не подскажите, который час?
- Два, - ответила одна из них.
- А вот ещё я хотел спросить, - ободрившись, сделал к ним шаг Низовцев, - где у вас здесь находится...
Он задумался, перебирая в голове варианты.
- Леспромхоз там, - махнули женщины рукой. - Вы правильно шли.
- Там леспромхоз? - обрадовался Александр Львович. - Вот спасибо. А то думал, не заблудился ли.
Он продолжил движение по улице и через несколько минут вышел к одноэтажному зданию, над входом в который красовалась потёртая вывеска: "Александровский леспромхоз".
Дверь была приоткрыта. Он вошёл внутрь.
Небольшой коридор выводил к трём дверям. За одной из них раздавались звуки шагов. Кто-то не спеша расхаживал по деревянному полу.
- Подумайте, - шепнула Старая Сука. - Всё это может закончиться печально.
- Отстаньте, - буркнул он и постучался.
- Войдите! - донеслось из-за двери.
Александр Львович вошёл.
Мужчина средних лет в потёртом свитере стоял у окна и курил, выпуская дым в приоткрытую форточку. Низовцев поздоровался.
- Я насчёт работы, - начал он.
- По объявлению?
- Да, - закивал он, - по объявлению.
- Присаживайтесь, - показал ему на стул человек в свитере.
Александр Львович уселся. Мужчина, сделав три затяжки, затушил сигарету в пепельнице, стоявшей на подоконнике. Взяв её в руки, он сел за стол напротив Низовцева.
- Представляете, что за работа? - поставил он пепельницу на стол.
- В общих чертах, - ответил тот.
- Нужно сплавить лес по Лене. Пятьсот километров по реке. Пойдёт баржа, к ней прицепим плоты. Баржа не наша. Просто люди согласились помочь.
Александр Львович тут же представил себе картину буксирования леса по реке. Выглядело это романтично.
- Ну что же, - сказал он, - я согласен. Нечто подобное я и искал.
- Хорошо, - кивнул человек в свитере. - Только сразу должен предупредить - работа нелегальная.
- Я так и понял.
- То есть если что в дороге происходит - ты нас не знаешь. Мы тебя тоже. И не дай бог скажешь, что тебя в леспромхозе наняли. Тогда всем конец.
- Это понятно.
- В дороге всякое может произойти. Возможно, что лес и бросать придётся. Но рисковать есть за что - деньги платим хорошие.
- Сразу?
- Нет, по окончании. Насчёт этого не волнуйся: придёт лес - расплатимся по-честному.
- Когда отправляться?
- Послезавтра.
- Где-нибудь можно здесь перекантоваться?
- Можно. Отведу тебя на квартиру. Там и с другими познакомишься.
- Сколько всего?
- С тобой четверо.
Мужчина открыл дверцу в столе и достал оттуда листок бумаги с ручкой.
- Давай-ка я запишу твои данные.
После того, как все формальности были улажены, человек проводил Александра Львовича до одного из покосившихся домов, где у древней старушки разместились на квартире рабочие.
Рабочие пили самогон и играли в карты. Игра протекала мирно, без всплесков эмоций - играли без интереса, просто так. Один из них доставал ухватом из печи чугунок со сваренной в мундире картошкой.
- Знакомьтесь, - представил начальник Низовцева. - Ещё один человек к вам в бригаду - Саша. Прошу любить и жаловать.
- Иван, Фёдор, Илья, - протягивали руки мужики.
- Вот это дело, - показал начальник на бутылку, - только сегодня можно. Завтра - ни-ни. Послезавтра выйдете рано утром, чтобы свеженькие были. Понятно?
- Понятно, - согласились мужики.
- Ещё будет кто? - спросил Илья. Он выглядел постарше остальных, почти дед.
- Одного-двух ещё можно взять, - ответил начальник. - Но если не подойдёт никто, четверо тоже нормально.
- Да куда уж больше! - тряхнул головой Иван. Он был самым молодым, лет тридцать, не больше. - Сумма-то одна, а делить на всех. Чем больше людей, тем меньше каждому достанется.
- Это сейчас так кажется. Четверо - это мало. Вшестером обычно ходили.
- Справимся, я думаю, - глянул на начальника Фёдор, который выглядел как законченный таёжник - густая борода украшала его лицо.
- Справитесь, - кивнул тот. - Куда вы денетесь.
Попрощавшись, он вышел. Александра Львовича пригласили за стол.
- Бабусь! - крикнул Илья хозяйке. Она лежала на кровати в соседней комнате. - А огурцов нет у тебя?
Старушка под скрип пружин приподнялась на локте и что-то пробурчала.
- Что говорит? - переспросил Илья у соседей.
- Нет, говорит, - пояснил Иван.
- Жаль. Голую картошку невкусно есть.
Все потянулись к чугунку. Фёдор разлил самогон по стаканам.
- Ну что, - поднял он свой. - За успех что ли?
- За успех! - поддержали его мужики.

Утром третьего дня бригада отправилась на дело. Людей больше не нашлось. Начальник разбудил их затемно.
- Подъём, мужики! - негромко говорил он, прохаживаясь по избе.
Поднялись быстро. Иван хотел поставить чай, но ему не позволили.
- На месте попьёте, - объяснил начальник. - Там есть где. Торопимся.
Все молча оделись, попрощались с хозяйкой, которая тоже буркнула что-то в ответ со своей кровати и вышли наружу.
Возле дома стоял "Уазик". Александр Львович успел сесть спереди, разумно сообразив, что на заднем сиденье придётся ехать втроём. Ехали, впрочем, недолго - не больше получаса. Дорога оказалась грязной, разбитой. На их счастье не было дождя.
У небольшой пристани машина остановилась. На приколе у берега стояла баржа, оказавшаяся совсем не такой, какой все её представляли. Была она маленькой и походила скорее на катер. Длинной вереницей за ней тянулись связанные в пучки брёвна.
Два мужика, команда баржи, молча поздоровались со всеми и без лишних разговоров предложили отправляться. Начальник вытащил из машины два рюкзака.
- Это продукты, - протянул он один из них Фёдору. - Должно хватить.
- А это, - передал он другой Илье, который судя по всему был выбран им главным, - сам знаешь что.
Из рюкзака торчали два обмотанных брезентом приклада ружья.
- Держать всё время при себе. Двое дежурить должны постоянно - по человеку на борту. Появится кто подозрительный - стреляйте сразу, не стесняйтесь.
- А если менты? - спросил Иван.
- Менты в курсе, - ответил начальник. - Все, кто ими будет называться, левые люди.
Помощник капитана баржи отвязывал канат. Капитан махал им рукой.
- Ну что, всё ясно? - спросил начальник.
- Ясно, - ответили они нестройным хором.
- Ну тогда с богом! - напутствовал он их.
Все забрались на баржу, помощник закинул отвязанный канат за борт и запрыгнул на баржу сам. Судно медленно выехало на середину реки и поплыло вниз по течению.
- Отец! - подошёл Илья к капитану, который вряд ли годился ему в отцы, хоть и выглядел весьма потрёпанно. - Как бы нам перекусить тут? Чай, ну и всё такое.
- Огонь разводите, да ешьте, - ответил тот.
- Прямо на палубе?
- Да, там есть место.
На корме баржи имелся закопчённый и покрытый затвердевшей золой квадрат для костра. Тут же стояло приспособление для подвешивания над костром котелка. Помощник вынес несколько брёвен и помог разжечь костёр. Котелок принёс он же. Несмотря на подчёркнутую вежливость, держались они с капитаном обособленно и даже не представились. Возможно, таковы были правила подобных мероприятий.
Воду зачерпнули, закинув котелок за борт.
- Привязать не забудь, - протянул Илье верёвку помощник. - А то один закинул тут - и целую неделю все сухим пайком питались.
В котелке развели чай. Фёдор предложил сварить суп, но с супом никто возиться не хотел. Хлеб с колбасой имелись, для завтрака этого было достаточно.
- Ты знал его раньше что ли? - спросил Иван у Ильи.
- Кого? - отозвался тот.
- Того мужика, что нас отправлял.
- А-а, да. Не то чтобы хорошо, но встречались.
- То-то я гляжу он тебя главным сделал.
- Кому-то надо, - отозвался Илья.
Он разматывал ружья. Они казались на вид весьма старыми - стволы были в царапинах и сколах, приклады в трещинах.
- Проверить бы их надо, - предложил Фёдор. - Может, и не стреляют ещё.
- Правильно, - согласился Илья. - По выстрелу надо сделать.
Он зарядил ружья патронами - две коробки были здесь же, в рюкзаке - и передал одно Фёдору. Они выстрелили по разу в воду. Ружья работали.
- Без надобности не стреляйте, - вышел из рубки капитан. - Тут далеко всё слышно.
- Мы проверить, - ответил Илья.
- Я понял. На будущее предупреждаю.
Вода вскипела. Александр Львович бросил в неё несколько щепотей чая. Все расселись вокруг костра. Стаканов оказалось только два. Один, складывающийся, у Ильи и кружка у Ивана. Пили по очереди.
- Дежурим по два человека, - говорил Илья. - Так, как начальник объяснял - по человеку на борт. Ружьями не светиться. Дежурство по шесть часов. Первые - мы с Федей. Вы - кивнул он Ивану и Низовцеву - можете пока отдыхать.
Небо светлело, хотя всходившее солнце скрывалось за тучами.
После еды с новой силой захотелось спать. Александр Львович решил не сопротивляться наитию и улёгся у борта, на мешках, которыми было заставлено полпалубы. Иван последовал его примеру.
 
Во сне Низовцев с кем-то разговаривал.
- Это конформизм, - говорили ему, - соглашаться с опытом развития последовательностей, накопленных до тебя.
- Но у меня нет выхода, - отвечал он. - Я обязан соглашаться.
- Ловушки сознания - они мешают раскрепоститься.
- Но строить повествование без правил невозможно.
- Кто это сказал?
- Это будет интересно лишь самому создателю.
- Создатель - одно из проявлений реальности. От многообразия проявлений реальность станет богаче.
- Мы мыслим внесистемно, находясь в системе. Она нас накажет.
- Мы сами её создатели. Стоит лишь изменить плоскость проявлений - и она изменится.
- Но возникнет другая.
- Они должны сменять друг друга.
- Сознание ищет стабильности.
- Оно заблуждается.
- Элементы не в состоянии спариваться как им заблагорассудится. Им необходимы правила и логика.
- Существующие правила примитивны и абсурдны.
- Они возникли не просто так.
- Просто к источнику прорывались не самые достойные.
- Не берусь судить.
- А я сужу.
- Тебе просто. Ты - отражение отражений.
- Может быть, все мы?
- Нет, не все.
- Тебе должно быть проще. Ты - отражение пустоты.
- Пустоты, наполненной идеями и помыслами.
- Мы похожи.
- Мы не одно.
- Мы не одно. Но родом из одних и тех же вибраций.
- Возможно. Но действие начал я.
- Первичность не залог победы.
- Продолжатели не могут стать сущим.
- Им достаточно уничтожения предтечи. Они удовлетворены и этим.
- В стихии объективности наблюдатели увидят истинное.
- Объективность исчезла, так и не появившись. А наблюдатели... Что же, они есть, но устремления их совсем иные. Им наплевать на наши колебания.

Он проснулся часа через четыре. Илья с Фёдором дремали у бортов, Иван, лёжа на мешках, читал книгу.
- Что читаешь? - спросил его Александр Львович.
- Да-а... чушь какая-то. Так, время убить.
- Как называется?
Иван глянул на обложку и прочёл по слогам:
- Не-ме-зи-да.
Низовцев усмехнулся.
- Чё ржёшь? - скосил на него глаза Иван.
- Знакомое название. А кто автор?
Иван снова взглянул на обложку.
- Александр Низовцев. Знаешь такого?
- Слышал что-то. Может быть, даже читал. О чём там?
- Баба какая-то, - объяснил Иван, - всем западло делает. Все, кто с ней связывается, или умирает, или сходит с ума, или делается нищим.
- Ни фига себе! Отчего так?
- А фиг поймёшь. Тут не объясняется.
- Чего она хочет?
- Тоже неясно. Это нереалистическая книга. Типа мистика.
- Читал я эту книгу, - подал голос Фёдор. - В общем-то ничё, есть над чем подумать, но слишком грузовая.
- Да, груза много, - согласился Иван. - Чё-нибудь полегче бы...
- Чтение должно приносить удовольствие, - поддержал их Александр Львович. - Развлекать как-то.
- Чушь всё это, - ответил Илья. - Развлекаться с бабой можно. А книгу взял - надо задуматься. Их для того и пишут, чтобы у нас мысль работала.
- Всё правильно, - согласился Иван, - но чересчур много мыслей - это тоже плохо.
- Чересчур много быть не может. А в этой книге вообще одна-единственная.
- Ты читал её? - спросил его Фёдор.
- Читал.
- И что за мысль?
- Мысль в том, что общество живёт ложными принципами, которые позволяют появляться на свет таким исчадиям ада, как эта Немезида.
- Ну вот, опять общество виновато, - мотнул головой Александр Львович.
- Общество во всём виновато. Всё, что делается на Земле - это продукт общества.
- Ну а как же убийства, насилие? - спросил Иван.
- Убийцы и насильники не с Луны падают. Они формируются в процессе взаимодействия с другими людьми.
- Да ты социопат! - улыбнулся Фёдор.
- Не отрицаю, - согласился Илья. - Но социопатические настроения так или иначе проявляются у всех людей. Всем иногда хочется навредить ближнему. Да даже не иногда...
- Просто это недостаток воспитания, - возразил Низовцев.
- О-о, ни слова о воспитании. Воспитание - это иллюзия. Воспитать человека невозможно.
- Воспитания и ответственности, - продолжал Александр Львович. - Общество подразумевает гигантскую ответственность для каждого из его членов. Человек должен понимать и чувствовать, что он клетка гигантского организма. Отрываясь от него, он разрушает организм.
- В идеале, может быть, всё и так, - покачал головой Илья, - но на практике каждый ведёт себя не как клетка, а как гнусная амёба, которая стремится поглотить как можно больше питательной влаги вокруг себя.
- Это происходит оттого, что человеку дали слишком много свобод, не потребовав ответственности.
- Идеальное общество невозможно. В кабинете сидит какой-нибудь хрен, который перекладывает справа налево бумажки и получает за это пятьдесят тысяч рублей. А мне предлагают за пятьсот разгребать говно.
- Но бумажки - это видимая сторона его дела. Он элемент системы и деньги получает не за работу, а за страх. Случись в системе сбой, его запросто могут признать виновным и уничтожить как не оправдавший себя элемент.
- Если бы не оправдавшие себя элементы действительно уничтожались, я бы ещё согласился с таким устройством. Но их, к сожалению, отпускают на все четыре стороны с орденами и почестями.
- Но уверен ли ты, что справишься с этим чувством - чувством пребывания в системе. Быть вне структур, вне обязательств гораздо проще.
- А чем я хуже других? Я сделан из того же мяса, что и остальные.
- Значит, ты не проявлял стремлений к тому, чтобы попасть в эти сферы.
- Мне не предоставили ни единого шанса, чтобы проявить такие стремления. Меня родила алкоголичка, я закончил лишь шесть классов. Тем не менее, я не стал бомжем, я работаю, у меня семья. По сути, я совершил гигантский скачок. Но, к сожалению, этим скачком не преодолеть пропасть, которая отделяет друг от друга общественные касты.

Низовцев с Иваном вскоре заступили на дежурство.
- Пока спокойно, - говорил Иван, усаживаясь у борта.
- Да, пока тихо, - отозвался укладывающийся на мешки Илья. - Но глядите в оба. Всякое может произойти.
- И брёвна хорошо идут, - заметил Александр Львович.
- Здесь русло широкое, - объяснил Фёдор. - Будут места, где совсем узко. Вот там бы пройти без задержек.
По обоим берегам нескончаемым полотном тянулась тайга. Иногда возникали небольшие пристани. Виднелись и поселения - в основном деревни, но один раз появилось нечто, походившее на город. По крайней мере, в нём угадывались панельные пятиэтажные дома.
- Красиво здесь всё-таки! - воскликнула Старая Сука.
Он сидел на перевёрнутом ведре, ружьё лежало на палубе между ног. Отчаянно хотелось выстрелить из него. Александр Львович сдерживал эти порывы.
- Жаль, что пасмурно. В солнечный день какой здесь, должно быть, потрясающий вид!
Особой красоты Низовцев не замечал.
- Вы будете писать сегодня?
Он пожал плечами.
- Пишите, не бросайте! Ещё можно изменить развитие сюжета и сделать из Коли управляемое существо.
- Он хороший парень, я ему верю.
- Он ненавидит вас!
- Чушь! Один творческий человек всегда поймёт другого.
Первый раз за весь день из-за туч выглянуло солнце.



                ГЛАВА   ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ


В поезде до Саратова Коля не спал ни минуты. Его душило волнение. Ему предстояло стать участником культурного мероприятия со звучным названием "Конференция молодых писателей Поволжья и Уральского региона". Более того, он должен был выступить с сообщением о состоянии литературных дел в Екатеринбурге и области.
Он не представлял, как будет выглядеть на этой конференции. В голове вертелась лишь одна картина: все люди показывают на него пальцами и смеются. В глубине души он понимал, что необходимо себя переломить и что поездка эта может оказаться важной для его карьеры.
На поездку - и это ввергло Колю в полнейший шок - в областном министерстве культуры ему выделили деньги!
Не выспавшийся, издёрганный он сошёл с поезда рано утром. Голова была тяжёла, настроение подавленным, мысли путались. Новый город, незнакомые здания, суетящиеся люди усиливали чувство неопределенности.
- А могут ли брёвна, которые тянет баржа, застревать? - думал он, заходя в автобус. - А если застревают, то как их вытаскивать?
- Напишешь что-нибудь неправильно, - текли мысли, - а потом найдётся кто-нибудь знающий и укажет на ошибку. Будет неприятно.
- Да ходят ли вообще по Лене баржи? Ну а почему нет? По другим же рекам ходят и по этой должны.
- Лучше не углубляться в терзания. У других писателей тоже полно казусов. Ничего, издаются. Да и кто заметит, если там будут неточности. Вряд ли водители барж станут читать мои книги.
- Я вовсе не желаю зла Александру Низовцеву, - подумал он, странно улыбнувшись. - Он симпатичен мне, я отношусь к нему с уважением. Он сбился с пути и блуждает по бескрайним просторам потерянности. Логика развития такого сюжета заставляет меня возводить на его пути трудности и испытания.
- Он - моя фантазия. Я могу делать с ним всё, что захочу. Пусть фантазийная, пусть иллюзорная, но всё же власть - она притягивает. Её хочется ещё и ещё.

В гостиницу он заходил вспотевшим от волнения.
- Вам номер? - спросила его девушка за стойкой.
- Да, - кивнул он.
- Вы один?
- Да. Я на конференцию.
- А-а, вы участник конференции. Как ваша фамилия?
- Гришин.
- Гришин, Гришин... Да, вы в списке. Паспорт, пожалуйста. Одну минуту, сейчас я вас оформлю.


Ему достался номер на четвёртом этаже. Номер был на двоих, соседом оказался взъерошенный импульсивный человек, как выяснилось позже - один из участников конференции.
- Дима! - представился сосед, протягивая руку.
- Коля!
Выглядел Дима весьма взросло - на вид ему было хорошо за сорок.
- Писатель? - окинул он Николая взглядом.
- Писатель.
- Откуда?
- Из Екатеринбурга.
- А я из Тольятти. Слышал про такой город?
- Ну как же. Город, названный в честь Пальмиро Тольятти, лидера итальянской коммунистической партии.
- Серьёзно?! Первый раз об этом слышу.
Коля засомневался в правоте своих слов.
- По крайней мере, я читал об этом.
Комната оказалась небольшой: две кровати, стол и шкаф. На столе имелся телефон.
- Только с поезда? - спросил Дмитрий.
- Да. Долго не мог отыскать эту гостиницу.
- А я сразу нашёл. Я Саратов хорошо знаю, у меня тётка здесь живёт… Молодой, я гляжу, ты писатель.
- Молодой, - согласился Коля. – Это конференция молодых писателей.
- Талантливый, видно.
- Не могу судить, - развёл Коля руками.
- А мне сорок четыре. Но я тоже молодой, потому что писатели молодые до пятидесяти. Издаёшься?
- Книг ещё не было. Повесть в "Урале" и рассказы в газетах.
- Неплохо. А у меня вторая книга вышла. Сейчас, подожди.
Он полез в шкаф и из чемодана, обнаруженного там, извлёк книгу.
- Подарю её тебе. С дарственной надписью. Николаю от Дмитрия. Пойдёт так?
- Пойдёт.
- Я кучу их привёз. Буду дарить. Держи! - протянул он Коле книгу.
- Спасибо.
На обложке значилось: Дмитрий Гордеев "Сумрак".
- Это так заглавная повесть называется, - пояснил Дима. - А всего их три.
- Если хотите, - решился после некоторых раздумий Коля, - я тоже вам подарю журнал со своей повестью.
- Подари. Почитаю на досуге. А меня на "ты" называй. Я не люблю, когда на "вы". Старым себя чувствуешь.
- Вот, пожалуйста, - достал Коля из сумки журнал.
Их он привёз пять штук, хотя и не был уверен, что кто-то захочет их взять.
- Напиши чего-нибудь, - попросил Дима.
Коля задумался.
- Я тоже просто напишу. Дмитрию от Николая.
- Лады.
Коля передал журнал.
- Ты ел что-нибудь? - спросил Дима.

Ресторан был заполнен практически под завязку, в основном – молодыми писателями. Их нескладные фигуры, украшенные некрасивыми, но одухотворёнными лицами, торопливо рассаживались за столами.
- Вон места свободные, - показал Дмитрий.
За столом, на который он показывал, сидела женщина. Прочие места на их счастье оказались свободными. Они присели. Пришлось подождать, пока официанты доберутся до них.
- Мне ваше лицо подозрительно знакомо, - говорил Дима соседке.
- А мне ваше - подозрительно незнакомо.
- Вы случайно не из Москвы?
- Случайно да.
- Вот видите, как я догадался! Наверняка я видел вас по телевизору. Вас показывали по телевизору?
- Пару раз.
- А позвольте узнать ваше имя?
- Галина Сергеевна.
- Галина Сергеевна, Галина Сергеевна... А фамилия?
- Иванова.
- Иванова?! Ну как же, как же! Та самая Иванова, владелец издательства "Вектор"!
- Та самая. Вы удивительно осведомлены.
- Поразительно! Ваше присутствие сразу поднимает конференцию на новый уровень.
- Вы преувеличиваете.
- Таланты ищете? Молодых звёзд?
- Если такие ещё имеются. А вообще я здесь с докладом о положении издательского дела.
- Замечательно! Галина Сергеевна, а вы не откажитесь ознакомиться с моими произведениями?
Женщина тяжело вздохнула.
- Сперва вам не мешало бы представиться.
- Дмитрий Гордеев, - привстал Дима. - Писатель из Тольятти.
- А вас как зовут? - повернулась Иванова к Коле.
- Николай, - ответил он, смутившись. - Гришин. Я из Екатеринбурга.
- Ну так как, Галина Сергеевна? Возьмёте почитать?
Издатель раздумывала.
- Ну принесите. Вдруг вы действительно талантливый.
- Я очень талантливый. Можно узнать, в каком вы номере?
- Семьсот сорок два.
- Это на седьмом?
- Да.
- Вас на седьмом поселили. А нас на четвёртом. Видимо тех, кто значительнее, выше селят.
Четвёртое место за столом так и оставалось свободным, к ним никто не подсаживался. Дмитрий активно продолжал обхаживать Иванову.
- Да вы издаётесь, оказывается, - говорила она. - Зачем же вам тогда я?
- Провинциальный уровень, понимаете ли... Хочется большего, хочется покорённой столицы.
- Понятно. Но ведь вы, как я гляжу, не так молоды.
- Вы правы. Я уже не мальчик. Но молод душой. Да и можно ли говорить по отношению к писателю о возрасте? Писатель - это вневозрастная субстанция.
- Субстанция?! Даже так!
- Творческий человек расцветает к середине жизни.
- Так значит, вы в расцвете?
- Именно! Именно так, дорогая Галина Сергеевна.
Обед издатель закончила первой.
- До пяти часов я буду в номере, - сказала она, поднимаясь. - Соблаговолите принести произведения до этого времени.
- Обязательно, - заверил её Дима.
- Ваш юный друг тоже может попробовать.

- Книгу ей подарю, - говорил Дмитрий в номере, роясь в своей сумке, - и кое-что из нового. Как раз недавно повесть закончил.
Он перебирал в руках листы рукописи.
- А ты что дашь? - спросил он Колю.
- Да я не знаю, стоит ли, - пожал тот плечами.
- Стоит, конечно стоит! Ты что, Иванова - это ракета в космос. Издаться в её "Векторе" - это сразу и признание, и зарубежные контракты. Наверняка ты привёз с собой что-нибудь.
- Привёз, - ответил Коля. - Да как-то неловко. Она такая строгая.
- Ерунда! У женщины строгость - это напускное. Если стесняешься - давай мне. Я передам.
Подумав, Коля решил передать Ивановой журнал с повестью и несколько новых вещей.

На следующий день начались заседания конференции. Открытие происходило в городском Доме Культуры. Большинство из присутствующих на молодёжь почему-то не походило. На сцену вышел некто Туктаров, председатель местного писательского союза. Он поздравил всех с началом работы, объявил конференцию открытой и предоставил слово губернатору области. Губернатор был краток. Из его уст прозвучали слова приветствия и надежды на славное будущее российской литературы. Вслед за ним начались выступления участников и гостей конференции.
Коля выпало выступать вторым, сразу после заикающейся девушки из Мордовской республики. Он весьма уверенно встал за трибуну, достал листы с набросанным на них текстом и принялся говорить. Как ни странно, голос звучал бойко, выражение лица было серьёзным. Он смотрелся неплохо и понимал это сам.
Наконец речь подошла к концу. Выступление, как заметил он позже, мало отличалось от остальных - оно было преисполнено скорби о равнодушии к культуре и надеждами на её скорое возрождение. Коля поблагодарил всех за внимание, предложил приезжать в гости в Екатеринбург и сошёл с трибуны. Его проводили аплодисментами.
«Я бывший бомж и отброс, - бежали в голове мысли, - презираемый всеми, выступал сейчас перед публикой и мне аплодировали. Они приняли меня за равного, признали меня своим и продемонстрировали мне уважение».
«Я одет в костюм, белую рубашку и галстук, на мне чистые носки. Женщины приветливо улыбаются, глядя на меня. Я принят в общество, меня уважают».
«Я стремился к этому всю свою жизнь и даже не надеялся, что смогу достичь и сотой части того, чем владею сейчас. А владею я главным: престижным социальным положением».
«Лишь благодаря литературе, лишь ей одной смог я достичь невиданных для себя высот. Я уверен в себе, я нацелен на большее, я силён. Я ступил на эту дорогу, и она оказалась ко мне благосклонной. Я не подведу провидение, я буду послушен и благодарен».
«Спасибо вам, неизвестные и невиданные силы судьбы. Спасибо!»
Внимание к выступавшим постепенно ослабевало, слушали их уже вяло. Люди стали отвлекаться, разговаривать с соседями и елозить на сиденьях. После двухчасовых речей последовал концерт детских коллективов. Многие не выдержали и покинули зал. После концерта для участников конференции был организован банкет.
В просторном коридоре Дома Культуры с добродушным жужжанием писатели клубились у столов и обменивались впечатлениями.
- Слишком официозно, - долетали до Коли замечания. - Прямо как на партийном съезде.
- А мне понравилось, - возражал другой голос. - Всё строго, организованно, серьёзно. Создаёт соответствующие настроения.
- Немало денег угрохали, немало. Туктаров светится весь - и губернатор явился, и прочие чинуши. Влиятельным человеком теперь будет себя считать.
- Ой, эти выступающие! Я засыпать начала. Ещё полчаса - и сознание бы потеряла.
- Четыре дня… Что тут четыре дня делать? Всё в таком же духе будет.
- Фонд организуется. Да, вроде издавать будут. "Самых талантливых и перспективных". Ну, ты знаешь как у нас издают. И кто они, таланты эти.
- Вадим, и мне бокал! Один только... Ну Вадим, я не этот просила!
- На Волгу? А что там делать? Нет, что ты! Какой из меня рыбак.
- Заезжал, навестил. Она старенькая, еле передвигается. Но ясность ума не потеряла. Много интересного рассказывала. Я даже статью написал об этой встрече.

- Молоток! - хлопнул его по плечу Дима. - Сильно выступил!
- Спасибо, - отозвался Коля.
- Слушай, ты где такой салат взял?
- За тем столом.
- Там есть ещё?
- Не знаю.
Дмитрий отошёл к указанному столу, но вернулся без салата.
- Нет больше.
- На, если хочешь, - протянул ему Коля тарелку.
- Да ладно, не надо.
Невдалеке какой-то писатель подписывал свои книги. Их раздавали бесплатно.
- Возьмём? - предложил Дима.
- Давай, - согласился Коля. - Если достанется.
Писателя окружала толпа. Впрочем, книг рядом с ним стояло тоже немало. Потолкавшись, Коля с Димой получили по экземпляру.
- Это, оказывается, Евгений Сычёв, - разочарованно вертел в руках книгу Дима.
- Знаешь его?
- Знаю. Фантаст недоделанный. Пишет ужасно! Я одну повесть начинал читать - не смог.
- Я тоже фантастику не люблю.
- Но его почему-то очень сильно поддерживают. Видишь, какую рекламу устроили! Штук двести книг и все бесплатно. Мне бы такой промоушн.
Коля промолчал, но про себя подумал, что и ему не повредила бы поддержка.
- Ладно, - продолжал Дмитрий, - для дочери пойдёт. Она фантастику читает вроде.
- Большая дочь?
- Школу заканчивает.
Коля на мгновение смутился, оттого что он так панибратски разговаривает с человеком, который годится ему в отцы.
- А-а, уральская надежда! - подплыл к Коле какой-то человек.
Обернувшись, он увидел организатора конференции Туктарова.
- Поздравляю, - протянул тот руку. - Хорошо выступили. Всем последующим ораторам тон задали.
- Спасибо, - ответил на рукопожатие Коля.
- Слышал, у вас скоро книга выйдет?
- Ещё неизвестно, - смущённо ответил Коля. - Рукопись только приняли к рассмотрению.
- Я хорошо знаю директора вашего издательства. Уверен, что он поддержит молодого автора.
- Хорошо бы.
- Как вам конференция?
- Я первый раз здесь. Просто сногсшибательно!
- Да? - рассмеялся Туктаров.
- Всё так солидно, значительно.
- Да-да-да, вы правы. Именно на значительность я и делал ставку. Мне говорили: давайте организуем всё по-простому. А я настаивал именно на солидности. И губернатора привлёк, и спонсоров. Литературе как никогда нужна серьёзная, весомая поддержка. Времена кустарей-энтузиастов и массовиков-затейников прошли.
- Ах, если бы все рассуждали как вы! - вмешался в разговор Дмитрий. - Вот у нас в Тольятти существует писательская организация, есть издательство, но всё в таком разобранном состоянии, что просто не поддаётся никакой критике. Хотели издавать журнал - выпустили два номера, дело заглохло. Даже отправить писателя на конференцию денег не нашлось. Я приехал за свои.
- Тольятти, говорите? - спросил Туктаров. - А кто у вас там председатель писательской организации?
Коле отчаянно захотелось в туалет. Он отошёл от литераторов и отправился на поиски. Женщина-вахтёр показала направление. У входа в туалет он столкнулся с Галиной Ивановой.
- Здравствуйте, Николай! - приветливо кивнула она ему. - Видела вас на трибуне. Хорошо смотрелись.
Коля смущённо поздоровался с издательницей.
- Отольёте, далеко не уходите, - сказала Иванова. - Мне поговорить с вами надо.
Она скрылась за дверью женского туалета.

- Прочитала ваши вещи, - говорила она ему.
Они выбрались на свежий воздух.
- Что вы думаете о них? - с дрожью в голосе спросил Коля.
- Мне понравилось. Закуривайте, - протянула она ему пачку сигарет.
Коля закурил.
- Не хотите издаваться у нас?
- В "Векторе"?
- Да.
Колю прошибло горячей волной не то радости, не то смущения.
- Очень хочу, - ответил он. - Только...
- Только что?
- Я передал рукописи в Екатеринбургское областное издательство. Вроде бы ими заинтересовались.
- Вы подписывали какие-то бумаги?
- Нет.
- Замечательно. Знаете, какой срок подготовки книг к выпуску в провинциальных государственных издательствах?
- Нет.
- От года и больше. Это уже при положительном решении о публикации. Так что ваша книга выйдет у них года через два. И это в лучшем случае.
- А у вас?
- А у нас через три-четыре месяца. Гонорар у нас разумеется выше. Я не говорю уже о том, что резонанс, внимание - всё это мы обеспечим на гораздо более высоком уровне, чем в Екатеринбурге.
Коля думал недолго.
- Я согласен, - ответил он, стараясь быть серьёзным, но не смог не улыбнуться.
Иванова улыбнулась в ответ
- Молодец! - кивнула она. - Я так и знала, что ты не будешь медлить
Из здания Дома Культуры выходили писатели.
- Видимо, банкет заканчивается, - предположила издатель. - Может быть, проводите меня до гостиницы, Николай?
Коля не возражал.
- Ты знаешь, - сообщила она ему по пути, - а я уже полгода не была с мужчиной…

Сексуальные игры начались ещё в душевой кабине. Тело Галины Сергеевны оказалось вполне стройным и упругим. Вскоре они перебрались в кровать. Она предпочитала сверху.


               
                ПЯТНАДЦАТАЯ   ГЛАВА


Под утро зарядил дождь. Капли стучали по целлофановой накидке, мелкие, нудные, но, как ни странно, звук этот успокаивал Низовцева. Он сидел у борта с ружьём между ног и вглядывался в едва угадываемый берег.
- Бестолочь, - процедила сквозь зубы Старая Сука. - Опять вы не смогли его укротить.
- Отстаньте от меня! - огрызнулся Александр Львович. - Я знаю, что делаю.
- Сомневаюсь, - покачала она головой. - Если бы знали, то сделали другое.
- Я кроткий и смирившийся с судьбой человек. По крайней мере, в этот период жизни.
- Вы представляете свой образ как развивающийся и цельный. Вы входите в среду, принимаете обстоятельства, смиренно свыкаетесь с ними и адаптируетесь. А я вижу ваш образ иначе: вы противоречивый и неуправляемый. Вы кидаетесь из крайности в крайность, вы злы и неуравновешенны.
- Я зол и неуравновешен.
- Ваша злость безвольная и тихая. Вы даже себе самому не признаётесь в её наличии.
- Но меня ничто не подталкивает к такому поведению. Я не слышу позывов, не чувствую импульсов.
- А я? Разве я не позыв, разве не импульс?
- Вы... Вы просто пожилая подруга.
- И я подталкиваю вас к такому поведению.
Александр Львович качал головой.
- Не знаю, не знаю. Надо подумать.
- Не о чем здесь думать. Необходимо подчиняться.
- Должно быть что-то более значимое, чем вы.
- Я недостаточно значима для вас?
- Извините, но это так.
Старуха смотрела на него прищурившись.
- Мало того, что вы безвольный, вы ещё и глупый.
- Какое мне дело! Вы думаете, ваши упрёки задевают меня?
- Конечно!
- Вы ошибаетесь.
- Меня это удивляет. Тогда скажите, почему Коля сделал вас писателем?
- Ну, почему, почему... Захотел просто. Нравится ему такой герой.
- Он сделал вас писателем, чтобы вы сознавали своё место в этом мире и пытались его изменить.
- Место или мир?
- Для начало место. Литература, к которой вы имеете некоторое отношение, обязана возвышать, делать пытливым и требовательным.
- Литература только уничтожает. Она разлагает душу и разум, ввергает в пучину отчаяния. Что такое литература для того, кто её создаёт? Это постоянный гнёт мыслей, переживаний, причём неограниченных и безудержных. Литература начинается как игра и поначалу забавляет, но перегородки сознания слишком тонки, напор мыслей размывает их. Забавы с литературой не могут закончиться хорошо.
- Вы пишете лет тридцать, вся жизнь посвящена этому, и вдруг такие алогичные выводы!
- Посмотрите на меня внимательнее. Кто я такой? Я ярчайший пример того, как литература губит человека. Коля именно для того и придумал меня, чтобы продемонстрировать, на какие глубины может погрузить человека это увлечение. Я был знаменитым и даже богатым, но литературные игрища надломили меня - и вот я потерял жену, потерял место обитания и среду, я опускаюсь всё ниже и ниже, и неизвестно, чем всё это закончится.
- Странно, что эти слова Коля вложил в ваши уста. По-моему, их должен произносить кто-то другой.
- И что самое удивительное, меня нисколько не волнует это падение. Я нахожу его естественным и даже получаю удовольствие. Потому что это закономерное развитие моего характера, в глубине души я всегда стремился к этому.
- Если в вас присутствует осознание своего положения, должна пребывать и воля.
- Не знаю, не уверен. По крайней мере, она ещё не давала о себе знать.
- Она есть, я уверена. Просто вам надо пробудить её. Тогда, возможно, удастся повергнуть течение сюжета вспять.
- Я снова стану преуспевающим и знаменитым писателем?
- Да. А Коля превратится в персонажа вашего романа.
- Забавно. Забавно, интересно, но... Реальность не может измениться.
- Это зыбкий мир со множеством вариантов. Что вы знаете о нём? Ничего! А я говорю вам, что здесь возможно всё, и каждый является творцом собственной судьбы. Надо лишь проявить желание и смекалку.
- Какие бестолковые слова! Всю жизнь их слышу и не перестаю удивляться их бессмысленности.

Странные гудящие звуки доносились со стороны волочившихся за баржой брёвен. Они приближались и вскоре оформились в два неопознанных объекта. Несколько секунд спустя стало ясно, что это две моторные лодки.
- Будь наготове! - крикнул ему от другого борта Иван.
- Кто это? - привстал Александр Львович.
- Не знаю.
- Прячьте ружья! - выскочил на палубу капитан. - Должно быть, это милиция.
- А если не милиция? - спросил Иван.
Капитан поморщился, на секунду задумался, а потом махнул рукой.
- В любом случае дело хреново! - снова скрылся он в рубке.
- Поднимай наших! - приказал Иван Низовцеву.
Тот полез в трюм. Илья с Фёдором уже проснулись.
- Сколько их? - надевал ботинки Илья.
- Не знаю. На двух лодках. Капитан говорит, что милиция.
- Какая милиция! - в сердцах бросил Илья. - Милиции заплачено.
- А вдруг просто плановая проверка? - предположил Фёдор.
- Не бывает здесь плановых проверок. Даже если левые менты, не наши - всё равно трясти будут.
- Откупимся.
- Нечем откупаться.
- Что же ты предлагаешь?
- Посмотрим.
Илья рывком выхватил из рук Низовцева ружьё и полез наверх. Александр Львович с Фёдором двинулись за ним.
Лодки уже находились в поле зрения. Они заходили с двух бортов. На каждой значилось человека по четыре. Один из них, на лодке, что подходила справа, держал в руках мегафон.
- Внимание! - гаркнул он. - Барже с лесом немедленно остановиться! Повторяю: барже немедленно остановиться!
- Кто такие? - крикнул, приподнявшись из-за борта Илья.
- Милиция, - снова затрубил мегафон. - Приказываю остановиться!
- Какая милиция? - снова крикнул Илья. - Назовите отделение, фамилию и звание.
- Я тебе назову сейчас звание! - пробубнил мегафон. - Опупеешь от званий.
- Не, - покачал головой Илья. - Не менты.
Все пребывали в напряжённом ожидании. Лодки приближались к бортам баржи.
- У капитана ещё одно ружьё должно быть, - сказал Илья Низовцеву. - Спроси.
Тот, сгибаясь, добежал до рубки.
- Ружьё есть? - заглянул он внутрь.
Капитан с помощником переглянулись.
- Если есть, давайте. Нам потребуется.
Помощник выжидающе смотрел на капитана.
- Дай, - кивнул тот.
Александр Львович выбрался на палубу. Илья знаком приказал ему оставаться на месте.
- На счёт три, - шепнул он, - вставай и стреляй. Мы с Иваном по этой лодке, ты по другой. Понял?
- Понял, - кивнул Низовцев, заряжая ружьё.
- Один, - шепнул Илья, - два...
Одна из лодок - та, на которой находился человек с мегафоном, - ткнулась носом о борт баржи.
- Стоять, я сказал! - крикнул предводитель лодочников. - Примите верёвку.
- Три! - выдохнул Илья.
Мужики поднялись из-за бортов и сделали по выстрелу. Александр Львович в лодку не попал, лишь вода отозвалась на его выстрел фонтанчиком брызг. Присев, Низовцев услышал, как на другой стороне баржи раздались крики и стон.
- Давай заряжу! - подкрался к нему Фёдор.
Александр Львович передал ему ружьё, тот зарядил его по новой, но обратно передавать не стал. Поднявшись из-за борта, Фёдор выстрелил сам. Низовцев услышал крик и, привстав, увидел, как один из сидевших в лодке мужчин закрыл лицо руками.
- Заряжай! - передал ему ружьё Фёдор.
Александр Львович перезарядил. Руки тряслись, сердце лихорадочно стучало.
- Гони! - заорал Илья в сторону рубки. - Жми на всю!
Сделали ещё по выстрелу. Раздался и первый ответный. Он прошёл поверх борта и ударился куда-то под крышу капитанской будки.
- Вам конец, уроды! - закричали с лодки. - Убийство милиционера - смертная казнь.
- Не ври! - крикнул Илья. - Вы не менты. Я узнал одного. Вы на Павлова работаете.
Раздалось ещё несколько ответных выстрелов. Борта баржи пули выдерживали.
- А смертная казнь в России отменена! - крикнул Александр Львович, стреляя.
На этот раз он попал в кого-то из нападавших. Крик, последовавший за выстрелом, подтвердил точность попадания.
Баржа набирала обороты. Лодки отдалялись.
- На корму! - приказал Илья. - Они могут лес отрубить.
Все бросились в конец палубы и залегли на мешках.
- Стрелять, пока не отстанут! - крикнул Илья.
Они продолжили стрельбу. Изредка им отвечали в ответ тем же. Нападавшие залегли на дно и попытаться перерубить канаты не решались. Туман затягивал очертания лодок.
- Всё, отбой! - скомандовал Илья. - Надо патроны поберечь.
Наконец все поднялись в полный рост.
- Ну как вы? - оглядел мужиков Илья. - Нет раненых?
Раненых не было.
- Как у вас дела? - крикнул он в рубку. - Целы?
- Целы, - отозвался капитан.
- Ну и слава богу. С баржей всё нормально?
- Вроде нормально.
- Бдительности не терять! - подбадривал всех Илья. - В любую секунду они могут снова появиться.

День прошёл в тревожном ожидании и усиленном дежурстве. На посту находились все. Перекусывали на скорую руку. Огонь разжигать не решились - не потому, чтобы не привлекать внимание, а оттого, что с ним было слишком много возни.
Часы бежали, нападение не повторялось, все потихоньку расслаблялись.
- Боюсь сглазить, - сказал Илья, - но критическую зону мы уже миновали. Если до сих пор нас не догнали, то вряд ли уже.
- Ну правильно, - усмехнулся Иван. – По мордам получили, зачем им соваться.
Фёдор был более осторожен.
- Вдруг у них ещё по реке засады есть? - предположил он.
- Всё может быть, - согласился Илья.
Старая Сука смотрела на Александра Львовича с нескрываемым восторгом.
- Было круто! - высказала она своё мнение о бое.
- Да, не говорите-ка, - кивнул он.
- Вы показали себя молодцом. Держались уверенно.
- Просто я знал, что Коля на этом эпизоде роман не закончит.
- Не могу разделить вашу уверенность.
- Ну представьте себе, что это за финал для романа: герой погибает в перестрелке на реке.
- Очень убедительный финал. Герой оторвался от мира и от людей, его ничего не держит в этой жизни - безрассудно бросаясь в бессмысленный бой, он гибнет. Окровавленного, холодного, его бросают за борт.
- Нет, - поморщился Низовцев. - Слишком прямолинейно. Коля не такой. Он любит многослойность, многозначность. Финал романа не будет криминальным. Он будет неторопливым, философским. Коля очень неординарная натура.
- Неординарная, не поспоришь. Но в литературе он придерживается точки зрения, что сюжеты должны быть просты и однонаправлены.
- Что-то не припомню такого. По крайней мере, я об этом не писал.
- Вы не писали. Я делаю этот вывод из собственных наблюдений.
- Ну тогда можно смело вас не слушать. Ничего путного в ваших наблюдениях никогда не было.
Илья с Фёдором, так и не поспавшие как следует, под вечер всё же прикорнули. Спали недолго, часа три. Ночью всем предстояло бодрствовать. Пока мужики спали, Александр Львович сварил кашу.
- Хороша каша! - облизывал ложку проснувшийся Фёдор. - Ещё столько бы съел.
- Так за чем дело стало? - сказал Низовцев. - Можно и ещё.
- Нет, хватит, - остановил его Илья. - От обильной еды захочется спать, а спать нам нельзя.
Сгущались сумерки. Все расположились по своим позициям.

- Саня! - позвал Александра Львовича сидевший на одном с ним борту Фёдор. - Ты женат?
- Да. Но мы не живём вместе.
- А что не разводитесь?
- Да так что-то...
- А я в разводе. В розыск на меня подала, жена, алименты требует.
- Сколько у тебя детей?
- Двое. Девочки. Представляю, что она им обо мне нашёптывает. А у тебя есть дети?
- Нет.
- Дети нужны. С ними смысл какой-то появляется.
- Что же ты ушёл от них?
- Я не по своей воле. Да, может, вернусь ещё.
- А жена пустит ли обратно?
- Поживёт пару лет одна - пустит.
- Она за это время ещё раз замуж выйдет.
- Да кому она нужна! Она страшная и вредная. Я сам удивляюсь, как я на ней женился.
- Э-э, не говори-ка! - донеслось от другого борта. Говорил Иван. - Я на свою тоже иной раз погляжу и думаю: "Чёрт возьми, сколько ж я выпил, когда женился на ней?!" И чем дальше, тем страшнее.
- Внешность женщины не имеет значения, - вступил в разговор Илья. - Главное - характер.
- Не согласен, - возразил Низовцев. - По внешности человека всё о нём можно рассказать. Внешность - это отражение внутреннего мира.
- Точно! - согласился Фёдор.
- Ну я бы не сказал, - заметил Иван, - что моя очень уж противная, но что-то в этом есть. Связь между внешностью и характером присутствует, должен это подтвердить.
- Это антинаучная теория, - высказался Илья. - Ваши выводы строятся на эмпирическом опыте, а не на научных исследованиях. Да вспомните сказки хотя бы! "Аленький цветочек" тот же. Чудовище оказывается добрым и отзывчивым.
- Ну, это ведь литература! - пренебрежительно бросил Александр Львович. - На научное обоснование никак не тянет.
- Ну тогда все преступники, - возразил Илья, - должны быть уродами. А это не так.
- Печать злодейства можно рассмотреть и на красивом лице, - сказал Фёдор. - Вызывающе красивые люди как правило оказываются очень порочны.
- Вот видите! - воскликнул Илья. - Это явное опровержение вашей теории.
- Не красота является мерилом гармоничного внутреннего мира, - защищался Низовцев.
- А что?
- Естественность.
- Естественность - неестественное понятие. Какое лицо считать естественным, а какое нет?
- В общем-то ты прав, - подумав, согласился Александр Львович. - Не всё можно измерить в критериях.
- В любом случае, - сделал вывод Иван, - нам не грозит стать злодеями. У нас слишком простые морды.
Ночь прошла спокойно. Баржа мерно рассекала речную гладь, изредка в тишине раздавались крики птиц.

Около полудня следующего дня они доплыли до конечной цели своего путешествия - посёлка под названием Камень. На берегу их встречали. Трое мужчин представительного вида, у одного из которых под курткой даже виднелся галстук, топтались на пристани. Встретили прибывших радушно - горячими рукопожатиями.
- Молодцы, мужики! - хлопам их по плечам и спинам седовласый дяденька, видимо самый главный. - Как добрались? Без инцидентов?
- Был один, - ответил Илья.
- Когда?
- Вчера утром. На двух моторках догоняли, с оружием. Пришлось пострелять.
- Что за люди?
- Вроде как Павловские.
- Павловские? Не ошибаешься?
- Одного я узнал. С Павловым всегда трётся.
- Ну как вы, нормально?
- Мы нормально. А вот у них двух-трёх вроде подстрелили.
Седовласый был озабочен.
- Проблемы, проблемы... - поморщился он. - Ну да ладно, - улыбнулся тут же. - Молодцы, что добрались! Садитесь в машины. В конторе рассчитаемся.
Шабашников ждали два "Уазика". Группа рабочих тут же начала баграми притягивать брёвна к берегу и крепить их.
Седовласый поговорил о чём-то с капитаном, затем тоже сел в машину. У одной из изб, на вид - вполне обычной и мало походившей на контору, процессия остановилась.
Дом действительно оказался обычной жилой избой.
- Ну что, - сел за стол седовласый, предварительно достав из шкафа пакет - по всей видимости, с деньгами. - Подходите по одному.
Процедура заняла не больше пяти минут. Мужики спрятали полученные деньги за пазуху.
- Сегодня вечером, в семь, идёт катер до Якутска, - сказал седовласый. - Отправитесь на нём. Если, конечно, кому-то не надо здесь остаться.
- Нет, никому не надо! - замотал головой Фёдор.
- А пока отдохните у меня. Поешьте, поспите.
- Да нет, спасибо, - отклонил предложение Илья. Мы уж сами как-нибудь.
- Ну, как знаете, - пожал плечами седой.
Мужики вышли наружу.
- Что ты отказался? - спросил Иван у Ильи. - Поели бы, поспали.
- От этого человека надо подальше держаться, - ответил Илья. - У него руки по локоть в крови. А поесть, поспать - это я вам организую. У меня здесь баба живёт.
Он повёл компанию куда-то на окраину посёлка. Заселён он был преимущественно какой-то узкоглазой сибирской народностью, по всей видимости, якутами. Люди, что встречались им, были невысокого роста, коренастые.
- В магазин зайдём, - предложил Илья. - Надо затовариться немного.
В магазине, скинувшись, они купили мяса, хлеба и несколько бутылок водки. Подруга Ильи по имени Татьяна, тоже местной национальности, была рада гостям.
- Зашёл, не забыл! - улыбалась она Илье. - Да ещё с друзьями!
- А как же! - улыбался в ответ Илья. - Ты - моя любимая женщина. В этих краях.
Гости передали ей продукты. Татьяна взялась за приготовление обеда, а мужики в ожидании еды выпили.
Вскоре была готова и еда.

Насытившись, стали укладываться спать. Татьяна постелила всем на полу. Сама с Ильёй отправилась в баню. Для плотских утех им требовалось уединение.
- В шесть вечера разбужу вас, - предупредил напарников Илья.
- Лучше в полшестого, - предложил Иван. - Перекусить надо будет.
- Хорошо, в полшестого.
Несколько минут спустя Фёдор с Иваном уже храпели. Александру Львовичу почему-то не спалось.
- Жарко здесь, - бормотнула Старая Сука.
- Натоплено...
- Не люблю такую жару, - морщилась старуха.
- Сколько сейчас времени? - спросил её Низовцев.
- Три.
- Уже три! Спать осталось всего два с половиной часа.
- Да, это не сон.
Александр Львович поднялся на ноги.
- Пойду поссу, - объявил он.
Туалет располагался на заднем дворе.
- Сходить прогуляться, что ли? - рассуждал вслух Александр Львович.
- Сходите. Посмотрите, что за место такое.
Облегчившись, он возвращаться в избу не стал. Дорога от неё вела на небольшой пустырь, главной достопримечательностью которого являлось кирпичное административное здание - по всей видимости, что-то вроде местного сельсовета. Здание было закрыто. У боковой стены группа подростков пила водку.
- Эй, русский! - крикнул один из них. - Дай денег!
Низовцев благоразумно ему не ответил.
- Знаете, что я придумала? - спросила Старая Сука.
- Не знаю.
- Я придумала, как избавиться от Коли!
- Как?
- Вам просто надо перестать писать о нём.
Александр Львович задумался.
- Тогда он перестанет получать для себя подпитку, - продолжала старуха. - Его жизнь остановится, и он словно застынет в пространстве и времени. А потом надо все страницы выкинуть и тогда он просто исчезнет!
- Вы знаете, - ответил Низовцев после паузы, - вчера я перебирал свою сумку и не обнаружил там никаких страниц.
- Вы уже выкинули их? Или они потерялись?
- Не знаю.
- Ну так это даже лучше! Значит, он уже исчез и ничего не сможет сделать!
- Возможно. Но мне пришло в голову одно предположение... Что если я никогда не писал о нём роман?
Старуха мрачно и напряжённо всматривалась в его лицо.
- Дело в том, что я не помню, как писал его, - объяснил Александр Львович. - Я не помню, как водил ручкой по бумаге, я не помню, как просматривал исписанные страницы, я не помню, что они вообще были у меня.
- Так, так, - соображала Старая Сука. - Это Колин ход, не иначе. Видимо, он придумал, что у вас начинаются проблемы с памятью.
- Ничего он не придумывал про память! - горестно махнул рукой Низовцев. - Я действительно никогда не писал этот роман!
Большой округлый камень торчал из земли. Александр Львович присел на него.
- Он с самого начала придумал меня таким! - продолжал он. - Маньяком, воображающим, что он пишет роман. Может, я и предыдущие романы не писал? - испуганно взглянул он на старуху. - Может, я и не писатель вовсе?
- Вы писатель, - попыталась успокоить его Старая Сука. - Всем известно, что вы писатель.
- Может, все мои воспоминания - бред сумасшедшего? Я - умалишённый, я шляюсь по тайге и воображаю себя чёрт знает кем! Это сюжет вполне в духе Коли.
- Возьмите себя в руки! - потребовала старуха. - Вы тот, кем себя считаете. Да и что это за поворот такой, если вдруг вы перестанете быть писателем?
Отчаяние в мгновение ока заполнило душу Александра Львовича.
- Послушайте! - тронула его за плечо Старая Сука. - А для чего вам ехать в Якутск? Что вы там забыли?
- Не знаю, - пожал он плечами.
- Кто-то ждёт вас там?
- Нет.
- Так оставайтесь здесь! Место вроде неплохое. Тайга. Как-нибудь устроитесь.
"Действительно, - задумался Низовцев, - что мне делать в Якутске?"



                ГЛАВА   ПЯТНАДЦАТАЯ


- Значит, никакой роман Низовцев не пишет? - скосила на Колю глаза Галина Сергеевна. - Всё это лишь игра его больного воображения?
Она вела машину. Подержанный "Мерседес", купленный ей четыре года назад, рассекал подмосковные просторы.
- Трудно сказать, - ответил Коля. - Я и сам не знаю, писал ли он в действительности свой роман. События в моём произведении не являются фактическим продолжением друг друга. Установки, созданные в начале, не имеют силы в середине и конце. Говорить, что это лишь игра воображения было бы неправильно, хотя бы потому, что романы пишутся не только на бумаге, но и в уме. Я избегаю однозначных трактовок.
Снег почти сошёл. На деревьях набухали первые почки. Ветер, ещё прохладный, уже нёс в своих дуновениях приближение весны.
- К сожалению, - возразила Галина Сергеевна, - не все читатели обладают такой способностью: помещать образ сразу в несколько ёмкостей. Обычный человек склонен требовать и находить чёткие объяснения. И если попытаться такое объяснение найти, то Низовцев является сумасшедшим. Он общается с несуществующей женщиной, воображает, что пишет роман - как его ещё назвать?
- Если давать однозначные объяснения, то так оно и есть. Да, он сумасшедший. Хотя меня коробит от этого слова. Я отношусь к своему герою c антипатией, но мне близка природа его переживаний. Я сам проходил через нечто подобное. Да и что в наше время называть сумасшествием? Кто сейчас не сумасшедший?
- Все сумасшедшие, ты прав. Но дело в том, что главной особенностью сумасшествия людей, в отличие от сумасшествия персонажей, является то, что они очень не любят, когда им на это указывают.
- Поэтому им и надо давать простые объяснения?
- Да, они чувствуют себя при этом значительнее.
На обочине дороги промелькнул указатель "Переделкино, 10 км".
- Тот Коля, про которого бредит твой герой - это ты?
- Это моё лирическое отображение. Может, стоит изменить имя?
- Нет, оставь. В этом есть что-то забавное. Если развить образ, то можно предположить, что роман, который якобы пишет Александр Низовцев, реально существует, и что ты, а вместе с тобой и я - действительно его герои. Представь, что на самом деле мы всего лишь персонажи книги!
- Смешно, смешно.
- А что?! Вдруг всё так и есть? Вдруг твой писатель выводит сейчас дрожащими руками строки нашего диалога? Или пусть не он. Пусть кто-то другой. Сидит сейчас за столом, светит лампа, за окнами ночь - сидит и пишет.
- Мне такая мысль тоже приходила на ум. И даже казалась весьма убедительной. Но потом я обнаружил в этой теории один недостаток.
- Какой?
- Мы можем видеть вокруг себя только то, что он описывает. Потому что видим это на самом деле не мы, а он. Или его читатели. Представляешь, ему необходимо описывать каждую деталь. Вот эту панель "Мерседеса", вот эту магнитолу, вот эту пепельницу, вот эти ремни. А деревья? Ему потребовалось бы описать каждое дерево, на которое мы смотрим. Вот у того сломана ветка, вот на том птичье гнездо. И так без конца. А заметь: мы не стоим на месте, мы едем. Это невозможно физически - описать все детали и подробности.
- А как тебе такое объяснение: всё, что мы видим, существует не благодаря описанию, а благодаря воображению того, кто это читает.
- Но каждый представляет всё по-своему. Один так, другой иначе. Картинка же вокруг нас чёткая и явная. Если бы всё достраивалось воображением читателей, то вокруг нас было бы месиво из предметов и красок.
- Месива нет, потому что сейчас всё является продуктом воображения одного-единственного человека. Того, кто читает о нас в данный момент.
- Но тогда получается, что всякий раз, когда кто-то будет читать эту сцену, мы всегда будем проезжать по дороге в Переделкино и вести разговор на эту тему.
- Именно! Этим и объясняются постоянные дежа-вю, которые происходят с нами. Вот когда мы садились в машину, со мной произошло дежа-вю. Мне показалось, что мы с тобой уже когда-то ездили в Переделкино к Горчакову. Просто тогда другой человек был читателем нашей книги.
- А ты можешь представить себе, что одновременно эту сцену могут читать несколько человек.
- Что значит одновременно?
- Одновременно - значит одновременно.
- Наши представления о времени не подходят к данной ситуации. Мы едем в умах, мы отпечатываемся в мозговых клетках, и секунда здесь становится бесконечной.
- Она не может стать бесконечной. Секунда - это раз, и нет.
- Ну хорошо, вот тебе другое объяснение. Мир вокруг нас достраивает фантазия одного-единственного человека. Того, кто читает данный экземпляр книги. А в сознаниях других людей, которые читают этот эпизод в данную минуту, мы едем по другой дороге, и деревья там другие, сломанная ветка совсем не у того, на которое ты показывал, а у другого, и гнездо - тоже на другом. Мой "Мерседес" они видят совсем не фиолетовым, а синим или жёлтым.
- А бывают жёлтые "Мерседесы"?
- Дело не в этом. Каждый представляет нас по-разному. Вот, например, кто-то видит тебя блондином или рыжим.
- А тебя - толстой и безобразной!
- Спасибо за комплимент. Если меня действительно кто-то видит такой, то у него нет никакого вкуса. Пусть он лучше прекратит чтение, потому что эта книга написана не для него. Ну а тем, кто продолжает читать, я скажу вот что.
Галина Сергеевна закричала:
- Эй, читатель! Запомни раз и навсегда: я красивая и стройная! А будешь обо мне гадости думать - приду к тебе во сне и стану петь матерные песни. Заколебёшься слушать.
Коля снисходительно улыбался.
- Хорошо выступила! – этак саркастично потрепал он Галину Сергеевну за коленку.
- Или вот ещё, - продолжала она. - Мы на самом деле не книга. Мы - фильм. Зрители сидят в кинотеатре и смотрят на нас. В фильме не надо ничего описывать. Там что снято, то и видно. Поэтому и чёткость вокруг, и конкретность.
- Да кто на такой фильм пойдёт! - возразил Коля. - Кому интересно эту чушь смотреть?!
- Ну хорошо, они нас смотрят не в кинотеатре, а дома. Сидят у телевизора.
- Ни один продюсер не взялся бы за такой фильм. Он изначально обречён на провал.
- Один придурок нашёлся!
- Хорошо, - согласился Коля. - Тогда помашу зрителям рукой.
Он повернулся и, сделав неестественную улыбку, стал махать ладонью в заднее стекло.
- Камера спереди, идиот! - крикнула Галина Сергеевна. - Хелло эврибади! - замахала она в ветровое стекло.
- Камера спереди? - удивился Коля. - Подожди, нас смотрят или нас снимают?
- Понятия не имею! - продолжала корчить рожи Галина Сергеевна. - Короче, люди спереди!
- Как ты определила?
- Шестое чувство. Вспомни, как обычно снимают людей в машине? Спереди! Кому интересно смотреть на наши затылки?
- Значит, они спереди?
- Они спереди.
- Сейчас я им член покажу.
Он привстал с сиденья и стал расстёгивать ширинку.
- Не показывай! - завизжала Галина Сергеевна. - В зале дети!
- Какие дети?! Это фильм до шестнадцати. Или даже до двадцати одного. Это жёсткое порно!
- Нет, это тихая мелодрама!
- Порно! Сделай мне минет. Люди пришли посмотреть на пошлости. Мы не можем их разочаровать.
- Я не могу одновременно делать минет и вести машину!
- Чёрт, о чём думает режиссёр?! Режиссёр, о чём ты думаешь?
- Просто это не порно, а мелодрама.
- Пусть мелодрама. Но с обильными эротическими сценами.
- Не буду я делать тебе минет! А то эта мелодрама превратится в фильм-катастрофу.

Машина въехала на территорию посёлка и, поплутав между рядами домов, остановилась возле деревянного покосившегося забора. Галина Сергеевна и Коля выбрались наружу.
- А-а, Галенька! - раскрыв объятия, встречала издательницу пожилая женщина. - А мы, признаться, попозже вас ждали.
- Да как же, - обнимала её Галина Сергеевна. - Ровно в два. Даже опоздали на десять минут.
- В два? А Вася говорил в четыре.
- Может ему "в четырнадцать" послышалось как "в четыре".
- Может, может, - закивала женщина. - Он сейчас совсем глухой стал.
Взгляд её остановился на Коле.
- Николай, - представился тот.
- Анна Тимофеевна, - отозвалась женщина. - Проходите в дом. Проходите, пожалуйста.
Василий Семёнович Горчаков сидел на диване и гладил старую дряхлую собаку. Она покоилась рядом с ним и вяло осматривала слезящимися глазами комнату.
- Вася! - позвала заслуженного писателя жена. - К тебе пришли!
Василий Семёнович метнул на неё испуганный взгляд, потом посмотрел на гостей и растянул губы в улыбке.
- Галя! - опираясь на трость, попытался он подняться с дивана.
- Василий Семёнович, дорогой! - раскрыла объятия Галина Сергеевна. - Сколько лет, сколько зим!
Кряхтя, Василий Семёнович подставился под объятия.
- Как вы? - помогла ему присесть издательница. - Как здоровье? Не болеете?
- Э-э, здоровье! - усмехнулся Василий Семёнович. - Здоровья у меня не осталось. Последнее доживаю.
- Ну, я гляжу, не лежите. Передвигаетесь.
- Не лежу, - кивнул писатель. - И то хорошо. Полгода лежал, думал всё. Но расходился вот. Даже пишу немного.
- Здорово! - сжимала его ладонь Галина Сергеевна. - Вы молодец, Василий Семёнович! Я очень рада за вас!
- Нет, уже не молодец.
- Вот это, - она махнула Коле, - тот самый молодой писатель, о котором я вам говорила.
Коля приблизился к дивану.
- Что? - переспросил Василий Семёнович.
- Это, - склонилась к его уху издательница, - молодой писатель Николай Гришин, очень талантливый. Приехал к вам за благословением. Он очень любит ваши произведения. Очень уважает вас. Хочет, чтобы вы его как-нибудь напутствовали.
Произведения Василия Семёновича Коля не читал. Одну книгу Галя ему нашла, он пробежал глазами первую страницу, но времени на серьёзное чтение не нашлось.
- Николай... - прошамкал Василий Петрович.
- Гришин, - крикнула ему в ухо издательница. - Николай Гришин.
- Николай Гришин, - повторил Горчаков.
Он протянул дряблую дрожащую руку. Коля взял её своими двумя и почтительно потряс.
- Очень рад познакомиться с вами, - сказал он. - Вы для меня непревзойдённый авторитет. Я вырос на ваших книгах.
- Спасибо, - видимо расслышав, улыбнулся ему Горчаков. - Садись, - хлопнул он по дивану справа от себя. - В ногах правды нет.
Коля присел. Для этого пришлось согнать с дивана пса. Тот, оказавшись на полу, тут же снова улёгся и задремал.
- Молодой писатель - это хорошо! - выдал Василий Семёнович. - Молодость необходима литературе. Сколько тебе?
- Двадцать пять.
- Двадцать пять? - переспросил Горчаков. - Действительно молодой. А что написал?
- Он написал две повести, кучу рассказов, - ответила за Колю Галина Сергеевна. - А сейчас работает над романом.
- Роман? Роман пишешь?
- Пытаюсь, - кивнул Коля.
- Роман в двадцать пять... Молодец! Вообще-то, - задумался он, - я свой первый в двадцать четыре написал. Причём! - поднял он указательный палец. - Один из моих лучших!
Анна Тимофеевна принесла в комнату чайник. Чашки она достала из серванта, что стоял у стены. Они оказались пыльными, женщине пришлось протереть их фартуком.
- Чай, пожалуйста, - предложила она.
Никто не отказался.
- Над чем работаете, Василий Семёнович? - спросила старика Галина Сергеевна.
- А? - перевёл тот на неё глаза.
- Вы говорили, пишите что-то.
- Ах, да. Ну это так, несерьёзно.
- Ну почему же несерьёзно? - возразила Анна Тимофеевна. - Воспоминания - это очень серьёзно.
- Мемуарами занялись?!
- Да-а, - махнул рукой Горчаков. - Мемуары - это громко сказано. С Анной Тимофеевной вместе работаем.
- Обо всём пишет, - предлагала хозяйка гостям конфеты. - О молодости, о войне, о первом браке...
- Ну вот, - развёл руками Василий Семёнович. - Кого что, а её мой первый брак волнует.
- Ещё бы! - ответила Анна Тимофеевна. - Такая красавица у тебя была!
- Да, - согласился старик. - Вера была очень красивой... Жаль, жаль, что так рано ушла из жизни.
Воцарилась пауза. Все помешивали ложечками чай и смотрели в пол.
- Ну, а у тебя что нового? - прервал тишину Василий Семёнович, обращаясь к Галине.
- О-о, нового много! - ответила она. - Издаём, издаём, издаём.
- У тебя всегда коммерческая жилка была. Чувствовалось, что без денег не останешься.
- Да какие деньги, помилуйте! Вы думаете, у нас большие доходы?
- Ну, есть какие-нито.
- Всё в дело пускаем. Да и потом: налоги, реклама, штат сотрудников - всё это тоже денег требует. Люди бесплатно работать не будут.
- Правильно, сейчас дураков нет.
- А мы бесплатно работали, - горестно вздохнула присевшая за стол Анна Тимофеевна. - Ни о каких благах не мечтали. И ничего, жили весело.
- Время не повернуть вспять, Анна Тимофеевна, - ответила ей Галина. - Люди меняются, меняются ценности. Кто знает, хорошо это или плохо.
- Так, - кивнула Анна Тимофеевна. - Всё так.
- Кого издаёте? - спросил Василий Семёнович, меняя тему разговора. - Я не слежу в последнее время за новинками.
- Куницыну, Сергеева, Зиновьева... - перечислила издательница.
- Зиновьева? - переспросил Горчаков.
- Да, у нас его собрание сочинений выходит. В двенадцати томах. Первые два уже выпустили.
- Гляди-ка, - крякнул Василий Семёнович, - дожил всё-таки до собрания сочинений.
- Да, Владимир Игнатьевич был у нас на презентации. Постарел, с палочкой ходит, болеет сильно, но всё же пришёл.
- Заслужил, заслужил! - кивал Горчаков. Как показалось Коле - несколько издевательски. Показалось не случайно.
- Не люблю я его конечно, - продолжал он, - ну да ладно, порадуюсь за деда.
- Да брось ты! - упрекнула его Анна Тимофеевна. - Сколько лет прошло, а ты всё забыть не можешь. Они с ним подрались как-то, - объяснила она гостям. - Лет сорок тому назад. Сорок ведь, Вась?
- В пятьдесят восьмом.
- О-о-о! Больше сорока! И с тех пор враждуют.
- Я его ещё раньше невзлюбил, - прошамкал Василий Семёнович. - А в той ситуации, которая привела к драке, он совсем себя по-свински повёл. Так не должен вести себя писатель! Да и любой порядочный человек не должен так себя вести. Я тогда чересчур интеллигентно себя держал. За что и получил по морде. Э-эх, вернуться бы в то время! Я бы показал ему кузькину мать!
- Разошёлся, разошёлся! - осадила его жена. - Ты ещё вызови его на дуэль.
- Вызвал бы, - ответил Василий Семёнович. - Силы были бы - вызвал. А то что получается: он сейчас заслуженный деятель, собрание сочинений вот выходит, а я кто? Всеми забытый инвалид!
- Никто так не считает, Василий Семёнович! - поспешила успокоить его Галина. - А я вам давно уже говорю: давайте подготовим ваше собрание сочинений. Года два уже говорю! Вы мне ответ не даёте. Так давайте сейчас и выпустим, произведений у вас томов на двадцать наберётся. А книга воспоминаний будет прекрасным завершением этой серии. Вас никто не забыл, вас все помнят и любят. Решайтесь.
Василий Семёнович грустно смотрел на свои руки.

"С Василием Семёновичем Горчаковым, - писал Коля впоследствии в своём дневнике, - я сошёлся неожиданно легко. Наши отношения, начавшиеся как простая симпатия, быстро переросли в основательную и прочную дружбу. Сейчас, спустя много лет, я невольно удивляюсь: что могло связывать почтенного старца, патриарха русской словесности с безусым юнцом, едва перешагнувшим свой двадцатилетний рубеж? И, честно, говоря, не нахожу ответа на этот вопрос. Разница в возрасте между нами составляла почти шестьдесят лет - и тем не менее на уровне духовных исканий, в своей устремлённости к улучшению человека и его внутреннего мира, в своих сомнениях и прозрениях мы были похожи.
- Люби человека! - говорил мне Василий Семёнович. - Литература есть искусство любви к человеку. Не полюбив его, не станешь писателем.
- Всё ради человека, - наставлял он меня, - всё ради него! Сколько их погибло в собственном эгоизме, всех этих литераторов, пришедших к слову лишь для того, чтобы показать всем себя любимого. Среди них было немало талантливых. Не забывай об этом, Николай, и во что бы то ни стало люби человека!
- Люби его! - слышу я и сейчас голос своего учителя. - Люби его таким, какой он есть. Люби его немытым и чумазым, люби его своевольным и жестоким, люби его высокомерным и безбожным! Люби его, ибо Человек, которого искренне полюбишь в своём сердце и есть ты сам!
Я стараюсь, Василий Семёнович, видит Бог, я стараюсь! Сомнения и душевные тяготы одолевают меня порой. Любить человека не просто, а себя в его отражении - ещё сложнее. Но Вера, семена которой взрастили во мне Вы, живёт в моём сердце и не позволяет ему зачерстветь. Вере этой я буду предан всегда!"

- Да ладно ты! - говорила ему Галина Сергеевна, переодеваясь. - Он старенький, глухой. Не всегда понимает, кто с ним разговаривает. Ну, не поговорил с тобой, что поделаешь.
- Тогда зачем ты меня возила к нему? - с бокалом вина сидел в кресле Коля. - Я как идиот проторчал на этом пропахшем псиной диване битых два часа и слушал ваши побасёнки.
Уютная квартира Галины Сергеевны была обставлена с сугубо женским, и на взгляд многих, весьма вульгарным шиком. Мебель в стиле французского средневековья, толстые ковры, картины на стенах (среди которых имелся и её портрет), плазменный телевизор. Ей самой, однако, квартира нравилась.
- Коля, - ответила ему издательница, - ты становишься раздражённым. Когда я встретила тебя в первый раз, ты показался мне спокойным и милым мальчиком. А сейчас ты совсем не такой милый.
- Я совсем не милый. Наоборот, я очень неприятный. Особенно, если меня начинают использовать.
- Никто тебя не использовал. Да и в чём тебя можно использовать?
- Тебе это лучше знать.
- Не выдумывай ерунду. Тебе надо было побывать у известного писателя. Потому что необходимо входить в писательскую среду. И таких бессмысленных встреч будет ещё немало. Если, конечно, ты хочешь стать известным и преуспевающим писателем.
Наконец-то она подобрала платье. Тёмно-синее с отливом. В свои сорок с лишним лет Галина выглядела весьма стройно.
- Застегни мне молнию, - попросила она.

Галина Сергеевна назвала таксисту адрес ресторана, а затем, повернувшись к Коле, попросила:
- Прикури мне сигарету.
- Милая моя, - ответил Коля, - могла бы и сама прикурить.
- Пожалуйста, - прищурила она веки. - Я не люблю раскуривать сигареты.
Коля поместил сигарету в рот и, поднеся горящую зажигалку, затянулся.
- Держи, - передал он сигарету Гале.
- Благодарю, - сморщилась она в улыбке.
Ночная Москва сияла огнями и склоняла к грехопадению.
- Любезный, - обратилась Галина Сергеевна к водителю, - не ответите ли мне на вопрос?
- Какой? - отозвался тот.
- Кто ваш любимый писатель?
Шофёр задумался.
- Из отечественных?
- Из любых.
Он подумал ещё немного.
- Вообще-то мне больше по душе американские битники, - выдал он. - Джек Керуак, Кен Кизи, Уильям Берроуз. Они близки мне по духу.
- У-у-у, - промычала Галина Сергеевна. - А современных российских читаете?
- Нет.
- Почему?
- Потому что скучно.
- То есть вы напрочь отказываетесь их читать?
- Отказываюсь.
- Жаль, - выпустила она клубы дыма. - А я вам хотела книгу подарить. Молодого современного писателя.
Чё ты врёшь, смотрел на неё Коля. Нет у тебя никакой книги.
- Оставьте её себе, - ответил шофёр. - Ещё пригодится. Вдруг туалетная бумага кончится.
Галина рассмеялась.

- Га-а-ля! - подплывал к их столу лысенький дяденька. - Ты ли это?
- Да и сама не знаю, - развела издательница руки в стороны.
- Всё хорошеешь, - чмокнул он её в щёку. - И кавалеры всё моложе. Виталий, - протянул он руку Коле.
- Николай, - представился Коля.
- Галя, неужели это твой новый муж?
- Нет, - мотнула головой Галина Сергеевна. - Всего лишь любовник.
- Уау! Ты не опускаешь планку.
- Нельзя покидать покорённые вершины. Коля - писатель.
- Даже так!
- Причём очень талантливый. Скоро я издам его книгу - поверь мне, это будет сенсация.
- Верю, верю!
- Он восходящая звезда мировой литературы.
- Я в восторге! Драматургией не занимаетесь?
- Нет, - ответил Коля.
- Жаль.
- Виталик - режиссёр, - пояснила Галина.
- Конечно, не бог весть какой...
- Не прибедняйся.
- Присоединяйтесь к нам.
- С кем ты?
- С Вавиловым и какой-то актрисой.
- О, нет! Лучше мы сами по себе.
- Ну, как знаете.

Коля выпил в тот вечер лишнего. Обстановка и люди нравились ему всё меньше.
- Хочется взять топор, - нетвёрдо выговаривал он слова, обводя зал осоловевшим взглядом, - и зарубить всех!
- Это в тебе заговорила пролетарская кровь, - отозвалась Галина Сергеевна. - Дурное воспитание и вульгарная среда.
- Или ещё лучше - в печь! Живьём!..
- Ничего, - выпускала она изо рта дым. - Со временем это пройдёт.
Ели омаров.



                ШЕСТНАДЦАТАЯ   ГЛАВА
 

- Эй! - трясли Александра Львовича. - Эй!
Он ощущал прикосновения, слышал голос, но открыть глаза был не в состоянии.
- Вставайте! - приказала ему Старая Сука. - Надо уходить отсюда.
Неимоверным усилием воли Низовцеву удалось разодрать веки. Узкоглазый мужчина, склонившись над ним, теребил его за плечо. За ним стояла такая же узкоглазая женщина и несколько детей разных возрастов.
- Уходи, пьяница! - размахивал руками мужчина. - Не нужно тебя в огороде. Лёг, спит - зачем такой нужен.
С помощью старухи, которая заботливо поддерживала его, Александр Львович поднялся на ноги. Ночь выдалась тяжёлой. Ударили заморозки, земля покрылась инеем. Низовцев продрог до костей. Он чувствовал сквозь сон, как коварный холод проникает в него, но ничего не мог с этим поделать. В конце концов, с холодом удалось как-то договориться, но сейчас, после пробуждения, этот договор стоил ужасных последствий.
- Иди! Иди! - подталкивал его лопатой узкоглазый мужчина.
Дети кидали в спину камни.
Александр Львович послушно вышел за ворота и направился прямиком в тундру - она открывалась прямо перед взором. Двор, с которого его прогнали, оказался крайним в поселке. Рюкзак волочился по земле.
- Чёрт возьми, - бормотнул он. - Кажется, я заболел.
Он попытался кашлянуть.
- Возможно, - согласилась с ним Старая Сука. - Но, думаю, всё не так страшно. Я надёжно укутала вас, согревала своим телом. Да и настоящих морозов ещё не было.
- Я плохо себя чувствую. Еле передвигаюсь.
- Просто не размялись. Скоро всё пройдёт. Кровь заиграет, настроение улучшится. А знаете, что надо сделать, чтобы поднять настроение?
- Что?
- Надо поесть!
Низовцев остановился.
- Точно! - воскликнул он. - Ведь у меня есть еда.
Он присел на валун, расстегнул рюкзак и пытливо заглянул в него. Днем ранее в местном магазине были закуплены продукты. В рюкзаке нашлись несколько буханок хлеба, штук пятнадцать консервных банок, банка с кабачковой икрой, банка с повидлом и две бутылки водки, одна из которых наполовину пустая. Матерчатое дно было усыпано конфетами.
С помощью перочинного ножа он открыл консервную банку, отломил ломоть хлеба и поел. Водка подняла настроение на невиданные высоты. Тело разогрелось, печаль улетучилась, Александр Львович снова был готов к победам и свершениям.
- Вы были правы, - поделился он со старухой. - Я чувствую себя значительно лучше.
- Я опытная женщина, - щурилась Старая Сука. - Много прожила, много видела на своём веку. Многое знаю.
- Никогда нельзя унывать! - поднялся Низовцев на ноги. - Недаром говорится: уныние - грех.
- Вы правы, - семенила рядом старуха. - Всегда надо настраиваться на позитив. Сохранять присутствие духа и верить в лучшее.
- Такому человеку, как я, трудно верить в позитивное начало.
- Что такого ужасного имеется в вас, что мешает вам верить в добро?
- Литературный опыт. Вы знаете, занимаясь литературой, всегда стараешься отыскать во всём зло. Создаёшь его искусственно, потому что только с присутствием зла история начинает жить.
- Литература - всего лишь игрища ума. На худой конец от неё можно отмахнуться.
- Если занимаешься ей десятилетиями, так просто от неё не отмахнуться. Она переворачивает сущность, измеряет мировоззрение, и лишь призраки смерти и уныния становятся твоими спутниками на этом пути, зовущимся искусством.
- Я рада, что вы нашли в себе силы отказаться от прежних иллюзий. Переродившийся, с новыми идеалами и устремлениями, вы начнёте новую жизнь - простую, естественную и искреннюю.
- Да, альтернативы не существует, сейчас я понимаю это. Я стремлюсь к ней всем сердцем.
- Дяденька! - позвали его сзади. - Кушать не будет?
Обернувшись, Александр Львович увидел бредущую за ним кучку молодёжи. На вид им было около двадцати, лица чумазые, одежда грязная, количество их измерялось цифрой пять. Трое являлись парнями, а две были вроде бы девушками.
Низовцев стоял в нерешительности. Прерванное вот так внезапно одиночество неприятно зудело в груди, но направленность на позитив, выбранная им несколько минут назад в качестве руководства к жизни, требовала как-то отреагировать на несчастья узкоглазых братьев.
- Голодные? - улыбнулся он.
- Очень, - ответили ему. - Несколько дней не ели.
- Ну, идите сюда.
Молодые люди быстро обступили его. Александр Львович достал из рюкзака несколько банок консервов, буханку хлеба и горсть конфет. Узкоглазые жадно всё расхватали. Банки они попытались открыть вручную, что конечно не получилось. Низовцев достал нож и заботливо открыл каждому по банке.
- Знаете, о чём я думаю, глядя на них? - высказала свои наблюдения Старая Сука.
- О чём же?
- О том, сколько ярости, глубинных страстей и невежества живёт в этих людях.
- Они не нравятся вам?
- Трудно сказать. В то же мгновение я вижу, что они непосредственны и просты. Эта непосредственность сражает меня. Дети природа - за ними будущее.
- А мне вспоминается знаменитая строка Редьярда Киплинга "Участь белого человека..."
- В каком контексте?
- В том контексте, что мы, белые люди, ещё немало усилий должны приложить, чтобы вывести отсталые народы на стезю цивилизации.
- Вы говорите чушь!
- И какая ваша точка зрения?
- Эти люди цивилизованнее нас с вами. Они воспринимают жизнь такой, какая она есть, не погружая её в удушливые тиски абстракции и пустоты. Они живут настоящим. Они естественны и злы, они приспособлены к выживанию.
- Возможно, вы правы. Но белые люди всем ходом истории демонстрировали лучшую приспосабливаемость к условиям жизни, чем прочие народы.
- Просто белые раньше научились манипулировать человеческим сознанием. Но будущее не за ними. Будущее за детьми природы - такими вот узкоглазыми, жёлтыми, красными или чёрными.
- Выпить бы, дяденька! - попросили Александра Львовича молодые люди.
Немного подумав, он достал им бутылку водки. Радости азиатов не было предела. Они жадно втягивали ненасытными ртами горячительный напиток. Одной из девушек, затянувшей свой глоток, врезали по голове.
- Сука! - заорали на неё. - Ты так всю водку вылакаешь.
Ей хотели надавать ещё, но Низовцев защитил девушку.
- Тише, тише! - встал он между ней и её собратьями.
Они отступили.
- Больно? - спросил Александр Львович.
- Не-е-ет, - замотала девушка головой. - Совсем не больно.
Она улыбалась ему.
- Как тебя зовут?
- Елизавета.
- А меня - Саша.
- Его зовут Саша! - громко объявила всем девушка. - Он хороший.
Молодёжь одобрительно закивала головами.
- Ты хороший! - сказала она ему.
- Я совсем не такой хороший, как ты думаешь, - ответил Александр Львович. - Но я рад, что ты увидела во мне положительные черты.

Путешествие он продолжил с ними.
- Ты такой красивый! - держала его за руку Лиза.
Они шли поодаль от остальных.
- Ты тоже симпатичная
- Мне уже девятнадцать!
- Да что ты! Почтенный возраст.
- А тебе, наверное. тридцать!
- Ты почти угадала.
- Двадцать три?
- Тридцать один, - улыбался Низовцев.
- Ты совсем взрослый.
- Да, могу делать всё, что захочу.
- Я тоже, но не всегда. Иногда они, - она кивнула на идущих впереди ребят, - запрещают мне делать то, что захочу.
- А где ты работаешь, Лиза? Или ты ещё учишься?
- Что ты! - девушка звонко рассмеялась. - Я училась целых три года! - сообщила она.
- В институте? В техникуме?
- В школе! Целых три года жила в вонючем интернате! Как я только выдержала.
- Ну и работой, надо понимать, ты тоже не занимаешься?
- Не-а, - мотала она головой. - Работают только жадные. Те, кто хочет много денег. Вот ты не жадный, я сразу поняла.
- Да, я не работаю.
- Молодец!
- Это твои братья?
- Нет, я познакомилась с ними недавно. Мы якутские хиппи. У нас коммуна.
- Ого! В молодости я тоже хипповал.
- Здорово, да!
- Слов нет. А родители где твои?
- Родители оленей пасут. Они далеко.
- Не хочешь к ним?
- Нет конечно. Они тупые.
- Весёлая у вас жизнь!
- Да, мы счастливые. Только мне одного не хватало для полного счастья. Угадай, чего?
- Сдаюсь.
- Ну подумай.
- Ничего в голову не приходит.
Елизавета одарила его долгим и кокетливым взглядом.
- Любимого!
- Ну, у тебя ещё всё впереди. Обязательно найдёшь его.
- Я уже нашла!
- Нет, - отмахнулся Александр Львович. - Вряд ли я гожусь на эту роль.
Старая Сука посмеивалась в кулачок.
- Это ты! Я уверена, - не сдавалась девушка.
- Спасибо за доверие.
На оленьем пастбище, куда они неожиданно набрели, якутские хиппи попытались завалить оленя. Александр Львович вызвался им в помощь. Оленя они заарканили и завалили, нож был уже занесён над горлом, но хозяин стада, внезапно появившийся на месте событий, открыл стрельбу.
Все бросились врассыпную. Оленевод стрелял в воздух, но было ясно, что ему ничего не стоит пальнуть и по людям.
- Эх, жаль! - негодовал один из парней. - Олень был почти наш!
Другие хиппи отчаянно матерились.
- Весело, да?! - заглядывала Низовцеву в лицо Елизавета.
- Может, попробовать ночью, - предложил разгорячённый Александр Львович.
- Бесполезно, - ответили ему. - Оленевод сейчас подмогу вызовет. У него рация.
К вечеру снова похолодало. Мелкие хлопья снега закружились в воздухе.
- Зима начинается! - смеялась Лиза.
- Ты рада? - спросил Низовцев.
- Я люблю снег, потому что всё вокруг делается белым, а белый - это цвет истины. Но слишком холодно.
- Да, не бывает приятного без неудобств.
Под ночь остановились на привал. Якуты разложили костёр.
- Дяденька, ещё бы поесть! - попросили Александра Львовича. - У тебя рюкзак тяжёлый.
Он достал консервы и хлеб. Еды оставалось ещё на раз.
- Хорошие ребята! - шепнула Старая Сука, задумчиво глядя на языки пламени. - Мне они нравятся.

На следующий день бродяги набрели на деревню. В ней насчитывалось не больше дюжины домов. Последние продукты были съедены утром, поэтому, разбившись по парам, вся компания отправилась по домам попрошайничать. Александр Львович ходил с Лизой.
- Бабушка! - говорила она маленькой сморщенной старушке, которая выглядывала из-за двери. - Нам бы хлебушка.
Старуха-якутка долго и подозрительно их осматривала.
- Ваша сестра! - кивнул Низовцев Старой Суке.
- Нет, дорогой мой острослов, - отозвалась та злобно, - это не моя сестра.
- Очень на вас похожа.
- Нисколько не похожа.
- Те же глаза, брови...
Старая Сука обиженно отвернулась.
- Нету еды, - прошамкала якутка.
- Нам немного, - канючила Лиза. - Мы не ели давно.
Якутка помотала головой, тяжело вздохнула и скрылась за дверью.
- Что это значит? - поинтересовался Александр Львович. - Даст или нет?
- Даст, - кивнула Лиза. - Сейчас вынесет.
Действительно, через минуту дверь отворилась, и якутка просунула им в проём два ломтя хлеба.
- Спасибо, бабушка! - поблагодарила её Лиза.
- А водки нет? - спросил Низовцев.
Якутка испуганно отшатнулась.
- Нету, нету, - забормотала она.
- Может, найдёшь, бабусь!
- Нету, - снова бормотнула якутка и закрыла дверь. Послышался звук задвигаемого железного засова.
В следующем доме дверь не открыли. Дряблый старческий голос, на этот раз мужской, заскрипел из-за покрытых мхом дверных досок:
- Уходите! У меня ружьё. Чуть что, стреляю!
- Дедушка! - заверещала Лиза. - Нам покушать бы. Очень есть хотим.
- Нет у меня еды! - заорал дед. - Сам ничего не ел три дня.
- Ты не ври, старый, - гаркнул Александр Львович. - По голосу слышу, что жрал не больше десяти минут назад.
- Идите на хер! - дед начинал нервничать. - Достали вы уже, бомжи проклятые. Ещё пять секунд, и я за себя не ручаюсь.
- Пойдём, - повела Елизавета за собой Низовцева. - Здесь ничего не добудем.
- Мы ещё встретимся, буржуин! - крикнул напоследок Александр Львович.
Остальные бродяги обивали пороги других домов. Похоже, им вообще ничего не давали.
- Нет, - сделал вывод Низовцев, - так мы ничего не добьёмся. Надо действовать напористей.
- Здесь люди напуганные, - отозвалась Лиза.
- Люди везде напуганные. Поэтому, чтобы что-то получить, надо напугать их ещё больше, чем раньше.
- Не надо, Саш!
- Не дрейфь! Поддержи меня и у нас будет еда и выпивка.
Он подвалил к ближайшему дому и ногой принялся буздать в дверь.
- Хозяин! - орал Александр Львович. - Живо открывай!
Некоторое время из-за двери не доносилось ни звука, затем мужской голос, вроде бы не старческий, испуганно спросил:
- Кто там?
- Свободные люди Сибири, - был ответ. - Требуем от тебя еды и выпивки.
- У меня нет ничего.
Низовцев стал колошматить в дверь с новой силой.
- Если не откроешь, сожжём дом! - сообщил он хозяину.
Тот, немного подумав, открыл. Хозяином оказался усатый якут лет пятидесяти.
- Ты чё, сволочь! - схватил его за грудки Александр Львович. - Жить надоело? По первому требованию обязан открывать.
- Я больше не буду! - закрывал лицо якут. - Простите меня!
- Водка есть?
- Нету.
- Водка есть, спрашиваю! - затряс его Низовцев крепче.
- Только спирта немного.
- Давай спирт!
Мужчина засеменил в избу и достал из маленького грязного шкафчика пол-литровую банку со спиртом.
- Ого, а говоришь  немного! - обрадовался свободный сибиряк. - Пожрать тащи!
- Мало пожрать.
- Неси что есть.
Якут вынес пару огурцов, морковь, две вяленые рыбы и полбуханки хлеба.
- Во! - похлопал его по плечу Александр Львович. - Можешь, когда захочешь.
Больше делать в доме было нечего.
- Зря мы так, - говорила Елизавета. - Прямо как изверги какие-то.
- Зато есть пожрать и выпить.
- Такое поведение противоречит идеям хиппи.
- По-моему, твои друзья не очень их придерживаются.
- Зато их придерживаюсь я!
Они спустились в небольшой овраг на краю деревни. Расположились там.
- Заметила, как резко похолодало? - спросил Александр Львович.
- Да, - кивнула Лиза. - Зима идёт.
- Сегодня ночью окончательно снег ляжет.
- Откуда знаешь?
- Предчувствие.
- Вообще-то да, - согласилась Лиза. - Пожалуй, ляжет.
Александр Львович открыл банку со спиртом и принюхался. Потом, обмакнув в спирте палец, облизал его.
- Разбавленный, - раздосадовано сообщил он. - Слушай, давай не будем с этими раздолбаями делиться. Тут и есть-то нечего, а пить совсем мало.
- Давай, - согласилась Лиза.
Они разложили еду на рюкзаке и нетерпеливо принялись за неё. Время от времени отхлёбывали из банки.
- Градусов шестьдесят, не больше, - сделал заключение Низовцев.
- Всё равно крепкий.
- Да, настроение должен поднять.
- Знаешь, Лиз, - посмотрев ей в глаза, смущенно сказал Александр Львович. - Ты мне очень нравишься.
Лиза застенчиво улыбнулась.
- У меня было в жизни много женщин, но ни одна из них меня не устраивала.
- А у меня постоянных мужчин не было, - сообщила Лиза.
- Но теперь я вижу, что встретил девушку, которая отвечает всем моим запросам.
- Это я? - изумлённо смотрела на него Елизавета.
- Это ты.
- Боже мой! - закрыла она лицо руками. - Неужели это наконец произошло?
Александр Львович смотрел на неё с доброй улыбкой.
- Лиза! - отвёл он её руки от лица. - Выходи за меня замуж!
Девушка снова погрузила лицо в ладони. Старая Сука язвительно ухмылялась.
- Ты согласна? - робко спросил её Александр Львович, увидев в просвете между ладонями глаз якутки.
Она убрала руки и торжественно кивнула.
- Да! - последовало звуковое воплощение её согласия.
- Можно я поцелую тебя?
Елизавета закрыла глаза и выставила вперёд напряжённые губы. Александр Львович прикоснулся к ним своими губами - в первые мгновения поцелуй получился жёстким и колючим, но затем Лиза расслабилась, языки обвили друг друга, сладость и нега проявили себя.
Рука Низовцева проникла под свитер девушки, погладила живот и остановилась на груди, которая оказалась весьма упругой и приятной на ощупь.
Затем Александр Львович положил любимую на землю, стянул брюки и закинул её ноги на плечи. Елизавета не была девственницей, но отдавалась так, словно делала это в первый раз: страстно и неумело. У неё оказались красивые волосатые ноги - Низовцев гладил их, и прикосновения волосков были приятны и ласковы.
Громкий хохот заставил их прерваться. Якутские хиппи стояли на краю оврага и дружно корчились от смеха, наблюдая за соитием.
- Давай, давай! - подбадривали они.
Александр Львович с Елизаветой поспешили привести себя в порядок.
- Смотрите! - показал один из парней на дно оврага. - Они ели что-то!
Все тотчас же спустились вниз.
- И водку пили! - увидели молодые якуты пустую банку. - Нам не оставили.
На возлюбленных посыпались обильные пинки и тычки.
- Козлы!
- Уроды!
- Ублюдки!
Александру Львовичу удалось подняться на ноги и отшвырнуть наседавших.
- Стоять всем! - выхватил он нож. - Перережу, жалеть не буду! А после съем.
Бродяги отступили.
- Нехорошо это, - сказал один из них. - Вы должны делиться.
- Мы достали еду, мы её и едим. Кто против, я докажу, что он не прав.
Он помог подняться Елизавете.
- Уходим отсюда, - шепнул он ей.
Пятясь, они выбрались из оврага и побежали по тундре к горизонту. Якуты их не преследовали.
- Чёрт! - остановился Низовцев. - Рюкзак забыл. Надо вернуться.
- Забудь! - поторопила его Лиза. - Он всё равно пустой.



                ГЛАВА   ШЕСТНАДЦАТАЯ


- Ты извини меня, - говорила Галина, - но, по-моему, в твоём романе начинается какая-то ахинея.
Её автомобиль пребывал в ремонте, до издательства добирались на метро. Галина Сергеевна нервничала и злилась - хаотичные людские массы выводили её из себя. Оказавшись в окружении многочисленных человеческих тел, она начала учащённо дышать и испепеляла людей ненавистным взглядом.
- Тундра, - продолжала она. - Пьяные якуты отбирают водку у оленеводов. Секс с якутской хиппи.
Обычно на критику Коля реагировал болезненно, но сейчас слова Галины совершенно его не задели. Он даже улыбнулся.
- Так и задумывалось. Рушится внутренний мир героя, рушится мир вокруг него. Он потерял контроль над собой и своими ощущениями.
- Не слишком ли много абсурда?
- Я бы не сказал, что в последней главе его с избытком. Да и абсурдом в полной мере это назвать нельзя. Абсурд - это бесконтрольное нагромождение событий и образов. А у меня всё логично. Окружающий мир героя, который в общем-то он создаёт сам, как и все мы, принимает гротескные очертания.
- Да нет, - поморщилась Галя - мимо неё, коснувшись плеча, прошёл бородатый мужчина, - мир вокруг него создаёт не он сам, а ты. Я понимаю, что сложилась такая традиция, и это очень удобно для авторов - преподносить свои произведения как проявления некой витающей в воздухе объективности. Выстрел из-за угла - это не моя задумка, а проявление рока, герой не может оставаться живым. Сцена секса - это не моя похоть, что вы, а честное описание человеческой природы. Мой герой мерзавец? Но это лишь собирательный образ человечества. Я перегнул палку с оценкой современного общества? Но это объективные тенденции его развития - я лишь констатирую факт. Так вот что я тебе скажу по этому поводу: никакой объективности в литературе, да и вообще в искусстве нет. Всё оно напрочь субъективно. И сюжет твой - это не закономерный процесс развития героя, а отражение симптомов твоей больной головушки.
- Вон ты как заговорила!
- Я всегда это говорила.
- Тогда позволь мне ответную реплику. Знаешь ли ты, кто переводит эту субъективность в нелюбимую тобой объективность.
- Надо думать, такие, как я.
- Именно! Такие, как ты. Издатели, критики, прочие деятели культуры. Потому что все вы кровно заинтересованы в этом.
- Это почему же?
- Да потому, что всё искусство рухнет в один единственный момент, если вдруг лишить его веры.
- При субъективности не может быть веры?
- Нет. Если принять такую позицию, то искусство превратится в разрозненные очаги безумия, бушующие в головах отдельных индивидов. А вы изображаете его как процесс! В котором есть свои этапы, свои закономерности и своя логика.
- Ну надо же нам на что-то жить, - развела руками Галина Сергеевна. Шутка не получилась, издательница пребывала сейчас не в том настроении.
- Кстати, нет необходимости объяснять мне эти истины, - заметил Коля. - Я с тобой согласен и понимаю, что никакой настоящей объективности в создании образов и развитии сюжета нет. Но в интересах всех тех, кто сделал эти фантазии своим заработком и смыслом жизни, в своих собственных интересах я буду отстаивать позицию объективности. Нет, пьяные якуты - это не моя прихоть. Это закономерное развитие повествования. А кто не видит этого - тот слеп.
Галина Сергеевна не выдержала близости с людьми.
- Да отвали ты на хер! - оттолкнула она прислонившегося к ней пожилого мужчину. - Задолбал уже!
- Извините, - буркнул тот, отодвигаясь.
- Где мы сейчас?
- Кропоткинская, - отозвался Коля.
- Фу, быстрее бы!
Оказавшись на воздухе, Галина глубоко вздохнула.

- Что-то нет никого, - удивился Коля, переступая порог издательства.
- Заходи, заходи, - подтолкнула его в спину Галя.
- А где все? - спросил он у охранника.
Тот пожал плечами.
- Неужели никто не приехал?
- Я только смену принял.
- А книги привозили?
- Не знаю.
Коля казался расстроенным.
- Не волнуйся! - хлопнула его по плечу Галя. - Никуда от тебя твоя книга не денется. Тираж отпечатан.
- Вдруг что с машиной случилось?
- Ну конечно! Она свалилась в реку и все книги утонули!
- Ну, мало ли.
- Пойдём!
Они приблизились к помещению, гордо именовавшемуся конференц-залом. За дверью раздавался шум. Коля потянул за ручку.
Сотрудники издательства сидели кружком на полу и играли в бутылочку. Комната была завалена кипами книг. Коммерческий директор Валера пытался поцеловать секретаршу Айгуль. Та стеснялась и отворачивала личико.
- Ну я же замужем! - пыталась она избежать поцелуя.
- Не принимается, - трясли головами сотрудники.
- Я мусульманка!
- А мусульмане что, не целуются?
Пришлось целоваться. Поцелуй получился коротким и неглубоким.
- Начальство! - выдохнул кто-то, заметив Галину Сергеевну.
Все вскочили на ноги. Лица сотрудников издательства светились радостью.
- Николай! - заговорила заместитель главного редактора Ирина Игнатьевна. - Поздравляю вас с выходом первой...
- Чёрт, - раздался чей-то шёпот, - мы же "Сюрприз!" не крикнули.
- ... книги и надеемся, что вы порадуете нас ещё не раз.
- А давайте всё-таки крикнем, - предложил тот же шёпот.
- Давайте, - ответили ему.
- Сю-у-ур-при-и-из!!! - закричали вразнобой сотрудники издательства.
Потом все захлопали, окружили Колю, поздравляли и целовали в щёки. Галина Сергеевна стояла поодаль и с мудрой лукавостью взирала на него. Всё происходящее явно было её идеей.
- До дна! - протянули Коле бокал с янтарной жидкостью. - За первую книгу до дна!
- А где она? - осматриваясь, взял он бокал в руки.
Ему протянули экземпляр.
Этот момент он ждал всю свою жизнь. Кто-то мог бы возразить, что не всю, а лишь последние несколько лет, но это не так. Идея - идея триумфа, образ восторга, дуновение счастья жили в нём всегда, с первого дня жизни. Они живут во всех людях, только не для всех они сбываются.
Красно-голубые цвета, преобладавшие в рисунке обложки, делали её яркой, но не могли отвлечь внимания от двух слов в верхней части - Николай Гришин, и одного, покрупнее, внизу - Племя. Сборник повестей и рассказов назывался так же, как и опубликованная в "Урале" повесть.
У Коли спёрло дыхание.
- До конца не верил, - бормотнул он, пытаясь проглотить подступивший к горлу ком, - что это произойдёт.
Он опрокинул содержимое бокала в рот. Все зааплодировали, закричали, стали хлопать его по спине. Галина Сергеевна подошла к нему вплотную, обняла за плечи и после секунды пронзительно-томного взгляда большим захватом тёмно-лиловых губ засосала его в губы.
- А-а-а-а!!! - заорали все.
- А теперь гулять! - крикнула Галя, оторвавшись от Коли. - Я сегодня напиться хочу.
Сотрудники издательства задвигались, зашевелились. Зазвучала музыка. Галине поднесли бокал.
- За Колю! - подняла она его. - Талантливого писателя и моего трахаря!
Тост был встречен бурей аплодисментов.
- Танцевать! - кричал чей-то женский голос. - Давайте танцевать!
Предложение поддержали. Музыка зазвучала громче, сотрудники издательства задрыгали телами.
- Колю в центр!
Колю вытолкнули внутрь стихийно образовавшегося круга. Он топтался на месте, пытаясь изображать танец. Заместитель главного редактора Ирина Игнатьевна выскочила к нему.
- Николай Петрович, вы мой любимый писатель! - сообщила она.
- Спасибо.
- Вас ждёт большое будущее.
- Когда вы так говорите, мне становится страшно за своё будущее.

После вечеринки в издательстве празднование переместилось на набережную Москва-реки. Здесь компанию ждал прогулочный катер - ещё один сюрприз Галины Сергеевны.
После шумной погрузки катер отчалил от берега. Ящик какого-то алкогольного изделия был захвачен на борт. От капитана катера в угрожающей форме требовали стаканы. Тот нашёл пару.
Осмысленность событий в это время стала покидать отдельных участников празднования. Помутнение нашло и на Колю. Некоторые сцены выпадали из общей последовательности.
- Да положи ты книгу куда-нибудь! - кричали ему. - Её тираж пять тысяч экземпляров, а ты с одним носишься.
- Нет, - мотал он головой. - Моя книга!
Через пять минут качки его стошнило. Он успел добежать до борта. Поведение Колиного организма было встречено смехом и шутками, но вскоре многие последовали его примеру.
Коля сидел на скамейке и, вдыхая тёплый майский воздух, взирал на ночную Москву. Город горел огнями, по набережной гуляли люди. Коля сжимал в руках книгу и улыбался.
- Всего лишь стопка бумаги, - бормотал он. - Триста страниц знаков - а сколько переживаний!
- Что она? По сути, по-честному - что она? Иллюзия. Сгусток глупого тщеславия. Материализованный эгоизм.
- Или идиотизм? Возможно, возможно... Живёшь, создаёшь себе идеалы, веришь в них отчаянно и надрывно, но всё это лишь игра.
- Игра слов, игра образов, игра смыслов. Игра - основа? Игра - стержень? Не знаю...
- Кто поверит? Кто воздаст должное? Кроме меня, нужно ли кому?
- Никому не нужно, - подсела рядом Галина, - но ты не грузись. Потому что всё, что ты видишь вокруг, никому на фиг не нужно. Не погружайся так глубоко, относись к писательству как к работе. Сумей отстраниться - тогда будет легче.
- Постараюсь, - кивнул Коля.
- Галя! Коля! - кричали им. - Идите сюда, чёрт побери! Давайте играть в фанты!
- Знаю я, что ты будешь загадывать… - отозвалась Галина Сергеевна. – Ладно, сейчас идём.
- Этому фанту, - говорил Валера, - показать свою грудь.
- Я не буду! - завизжала Айгуль.
- Возражения не принимаются.
- Не буду я!
- За борт выкинем.
После долгих уговоров Айгуль на мгновение оголила грудь.
- Я ничего не рассмотрел! - запротестовал Валера.
- И я, - кричал редактор Сохин.
- Всё, поздно!
- Не-е, Айгуль, так дело не пойдёт.
- Пойдёт!
- Капитан! - крикнул Коля. - А купаться можно?
- Ни в коем случае!
 
В какой момент они оказались в бассейне, Коля помнил плохо. Он немало удивился, когда обнаружил, что находится в воде. С потолка исходил тёплый матовый свет, белый кафель обрамлял водоём. Он был голый, как и вся остальная компания.
- С вами всё в порядке? - стояла рядом с ним секретарша Айгуль.
- Да, - кивнул он.
- Мне показалось, вы сознание потеряли.
- Нет, всё в порядке.
Айгуль поплыла к центру бассейна - там бурлила весёлая кутерьма. Сотрудники издательства играли в догонялки. Только что замаяли Галину Сергеевну.
- Скотина! - смеялась она, бросаясь в погоню за Сохиным. Того было не догнать.
- А я Колю тогда! - заметила Галя одинокого писателя.
- Я в домике, - сложил тот руки над головой.
- Ну, как хочешь.
Коля выбрался из воды и присел на скамейку. К нему присоединилась Ирина Игнатьевна.
- Между прочим, уже четыре часа утра, - сообщила она.
- Неужели?
- Да. Если сейчас четыре, то когда я спать лягу? А мне ещё работать. Это у остальных выходной, а у меня две встречи.
- Вы справитесь.
- Справиться-то справлюсь, но какой ценой?! Никогда больше не буду задерживаться на вечеринках!
Галина Сергеевна замаяла сразу двоих - Валеру и Сохина. Втроём они стояли у борта и целовались. Галина была ненасытна. Мужчины немного тискали её.
- Вы не ревнуете её? - спросила Ирина Игнатьевна.
Коля не отвечал.
- Николай! - прикоснулась она к нему.
- Нет, - мотнул он головой. - Не ревную.
- А я бы ревновала.
Коля прижал её к себе и поцеловал. Губы Ирины Игнатьевны были деревянными.
- Я думал, вы страстная женщина, - отстранился он.
- Я страстная, - сказала она. - Попробуйте ещё раз.
Попробовали ещё. Поцелуй получился горячее.
- Ты знаешь, - говорила Ирина Игнатьевна, переходя на "ты", - я до двадцати восьми лет была девственницей! Представляешь, девственница в двадцать восемь лет!
- Это нормально.
- Ты думаешь?
- Конечно. До тридцати вообще лучше не заниматься сексом.
- Нет, чем раньше, тем лучше.
- Сколько тебе сейчас?
- Тридцать четыре.
- Вот видишь, уже шесть лет активного секса.
- Совсем не активного. За эти годы я была с мужчиной всего четыре раза.
- По крайней мере, уже знаешь, что это такое.
- Но это очень мало!
- У тебя всё впереди.
Ирина Игнатьевна прислонилась к Колиному плечу.
- Уроните - убью! - раздавался под сводами бассейна зычный голос Галины Сергеевны.
Валера и Сохин, раскачивая на руках, готовились бросить её в воду.
- Три, четыре! - кинули они её.
- А-а-а-а! - визжала Галя. Каскады брызг разлетались в стороны.
- Я завидую Галине, - говорила Ирина Игнатьевна. - Она такая живая, непосредственная. Работает, вертится. Основала своё издательство, постоянно в центре внимания.
- У неё папа известный.
- Ты тоже думаешь, что всё зависит от того, в какой семье родился человек?
- Конечно.
- Тогда мне рассчитывать не на что. У меня мама бухгалтер, а папа инженер.
Галина Сергеевна выбиралась на берег.
- В сауну! - звал всех Валера. - Все в сауну.

- Абсолютный контроль невозможен.
- Разумеется! Абсолюта не существует и контролировать написание текста на сто процентов невозможно.
- Меня огорчает это.
Здание аэропорта Шереметьево уже показалось в поле зрения. Галина вела машину нервно, да и сама выглядела весьма несобранной.
- Ты пишешь слова, - продолжал Коля, - складываешь их в мысли и эмоции, но постоянно остаётся нечто, что вне твоего проникновения, что никогда и ни при каких условиях не подчинится тебе.
- Но согласись, было бы скучно, если бы любое произведение являлось не тем, что оно есть - срезом человеческого мира, сумбурного и противоречивого - а некоей глыбой перфекционизма, мраморной статуей абсолюта.
- К этому нужно стремиться.
- Но для чего?
- В этом суть процесса. Создавать из слов вязь, гибкую и красивую, цельную и впечатляющую. Я уверен, что этого можно достичь.
- Пока это никому не удавалось. У любого писателя, как и у любого другого деятеля искусств, всегда можно найти какие-то проколы и слабые места. Искусство живёт этим.
- Неправда! Искусство цельно и величественно. Просто неудачники, скопом ввалившиеся в него, заставили большинство людей поверить в его рыхлость и фрагментарность.
- Их немало, этих неудачников.
- Они двигались не тем путём.
- Конечно же, ты будешь двигаться верным!
- Можешь не сомневаться в этом.
- Но должна предупредить, что тебя ждут большие разочарования на этом пути. Тебя постоянно будет мучить чувство неудовлетворённости. Если ты напишешь не то что роман или повесть, а хотя бы рассказ или даже одну-единственную страницу идеального текста - это будет твоей величайшей победой.
- Рано или поздно я напишу такой текст.
- Уверена, что нет. Абсолют если и существует, то не в природе, а в человеческих умах. Хоть один из них да откажется признать твоё произведение идеалом.
- Абсолют именно в природе! И я уверен, что идеальный текст может существовать вне зависимости от людских мнений. Более того, я уверен, что написать его реально.
- В таком случае я подскажу тебе, как это сделать. Идеальный текст - это его отсутствие! Не пиши ничего - и ты создашь абсолют!
Машина подъезжала к стоянке. Коля отстегнул ремень безопасности.
- Узнай, - сказала Галина Сергеевна, едва они вошли в здание аэропорта - не объявляли ли регистрацию.
Регистрацию не объявляли.
- Выпьем кофе? - предложил Коля.
Галя не возражала.
- Порой, - говорила она, отпивая из чашки, - мне приходит на ум страшная мысль. Боже мой! - думаю я, - Какой же чушью я занимаюсь! Я культивирую человеческие комплексы, увековечиваю заблуждения и глупости, издавая их в книгах. Я преумножаю абсурд, от которого и так некуда деваться!
- Да, мысль действительно страшная. Как же ты с ней борешься?
- Меня успокаивает другая мысль. Мысль о том, что деятельность других людей ещё глупее и абсурднее, чем моя. Не существует умной и полезной деятельности, всё, что делает человек, бессмысленно. И вот когда такая мысль приходит ко мне, я сразу же успокаиваюсь.
- Странно. Меня бы она ещё больше повергла в уныние.
- Делать что-то надо. Смысла у жизни нет, но иллюзию этого смысла создать вполне реально.
- Но это всего лишь иллюзия.
- Это спасительная иллюзия! Иллюзия, которая поможет тебе прожить свою жизнь бодро и весело.
- Бодрая и весёлая жизнь - это твой идеал?
- Другого идеала нет. Тебе в любом случае придётся отказаться от своей мрачной философии, потому что она разъест твою душу и сделает из тебя старика ещё в молодости. Позитив, каким бы глупым он ни казался, единственный жизненный ориентир.
- С этим трудно поспорить, но, похоже, мы понимаем позитив по-разному.
- Позитив понимаю я, а ты его пока не понимаешь. Ты сидишь, пьёшь кофе и каждое дуновение настроения воспринимаешь как ветры причинности, как мгновения истины, которые непременно нужно удержать и разгадать. Любой взгляд случайного прохожего кажется тебе воплощением происков твоих астральных врагов, пытающихся выбить тебя из колеи и поработить. А всё гораздо проще. Гораздо проще.
- Между прочим, - заметил Коля, - взгляд вон того случайного прохожего, который, конечно же, воплощение моих астральных врагов, почему-то ужасно знаком мне. Я видел этот взгляд на фотографии у тебя дома. Это случайно не твой бывший муж?
Галина Сергеевна перевела глаза в указанном направлении, и выражение её лица тотчас же изменилось. Она побледнела, стала какой-то жалкой и пришибленной.
Мужчина приветствовал её кивком головы и направился к их столику.
- Ну давай, - смеялся Коля, - преподай урок оптимизма!
- Заткнись! - оборвала его Галя.
Усилием воли она заставила себя улыбнуться, приподнялась и подставила щёку под поцелуй.
- Здравствуй, - глухо бормотнул мужчина.
- Здравствуй, - так же глухо отозвалась Галина. - Какими судьбами?
- Улетаю в Штаты.
- Вот как! Что за мероприятие?
- Работать. Заключил контракт. На два года.
- Поздравляю! Значит, тебе всё же удалось?
- Да, после нескольких неудачных попыток... Как у тебя дела?
- Замечательно.
- Летишь куда-то или прилетела?
- Нет, провожаю человека. Познакомьтесь, - повернулась она к Коле. - Николай.
- Алексей, - пожал руку ему мужчина. - Вы, наверное, писатель?
- Да, - поспешила ответить Галя. - Николай наш автор. Летит в Рим, на литературную ярмарку. Будет представлять там наше издательство.
- Это замечательно.
- Ты присаживайся, - предложила она, хотя свободных стульев поблизости не наблюдалось. - Кофе выпей.
- Да нет, - отказался Алексей. - У меня сейчас регистрация. Пора.
- Счастливо тебе!
- И тебе. Звони. Если вдруг что.
- Обязательно. Ты тоже не забывай.
Вскоре объявили регистрацию билетов на Римский рейс.
- Какая неприятная встреча, - говорила Галина Сергеевна. - Меня словно ошпарили!
- А по-моему, вы очень мило побеседовали.
- Я чувствовала, что день с утра наперекосяк пошёл. Вернусь в город - засяду дома и отключу телефон. На работе появляться нельзя, это кончится плохо.
- Нормальный мужик, мне понравился.
- Молчи! Ты не жил с ним.
Сразу после регистрации пассажиров направили на посадку.
- Ну давай! - поцеловала Колю на прощание Галина Сергеевна. - Счастливо!
- Тебе счастливо!
- Как долетишь - звони.

В самолёте Коля познакомился с соседом - лысоватым мужчиной средних лет. Тот летел в Рим к жене-итальянке.
- Спасибо, - кивнул он, принимая в подарок книгу. - Я, конечно, не большой поклонник художественной литературы, больше мемуаристику предпочитаю, но вашу книгу прочту, раз такой случай.
- Подписать вам?
- Будьте добры.
Коля оставил на книге автограф.
- Что же вас так разочаровало в беллетристике? - поинтересовался он у соседа.
- Честно говоря, - ответил тот, - я по молодости писал кое-что. Но меня ни в какую не печатали. Более того, все, кто читал мои произведения, в один голос называли их полнейшей ерундой. Ну, у меня и возникла своеобразная ответная реакция - нелюбовь к художественной литературе. Возможно, это и глупо, но никак не могу заставить себя полюбить её.
- Если хотите знать моё мнение, - сказал Коля, - то мне это кажется вполне естественным.
- Вы думаете?
- Да. Иногда и на меня находят подобные эмоции.
Стюардесса разносила по салону напитки.
- Позвольте поинтересоваться, - спросил мужчина, - вы над чем-нибудь работаете сейчас?
- Да, - ответил Коля. - Пишу новое произведение.
- Что это будет?
- Это роман.
Он улыбнулся своим мыслям.
- Сомнения отброшены, - произнёс он, - движение состоялось - это роман.



                СЕМНАДЦАТАЯ   ГЛАВА
 

- Странно, - говорила Елизавета, пристально глядя на Александра Львовича чёрными бусинками раскосых глаз. - В перемещениях твоего героя проявилось нечто незапланированное.
- Ты думаешь?
Держась за руки, они шли по твёрдой как бетон земле. Жуткий холод проникал под одежду, оба дрожали.
- Коля переместился за пределы России. Это как-то не вписывается в первоначальный план.
- Ты помнишь первоначальный план?
- Конечно. Ты задумывал показать становление героя как путешествие из восточной части страны в западную. Если учесть, что Владивосток - начало твоего романа - не самая восточная часть страны, есть ещё Чукотка и остров Сахалин, то и закончить он должен своё развитие не в самой западной точке, то есть не в Калининграде, а где-то в Москве или Санкт-Петербурге на худой конец.
- Так-так...
- Но Коля летит в Италию!
- Он летит туда?
- Конечно! Разве ты не помнишь, о чём написал в последней главе?
Александр Львович задумался. Размышления были тяжёлыми и судорожными.
- Ну, видишь ли, - начал он, - может быть, он просто захотел отдохнуть?
- Он летит туда на писательскую конференцию.
- Неужели?
- Да. Он будет представлять там издательство "Вектор", в котором у него только что вышла книга.
- Но разве нельзя немного отдохнуть, будучи на конференции?
- Дело не в этом. Просто ты разорвал кокон, в котором происходило действие романа. Россия, её территория, представляла в нём некую замкнутую сферу, в которой Владивосток был дном, Москва верхом, и как в Рождественском хрустальном шаре с Кремлём внутри пузырьки воздуха устремлялись вверх после хорошей встряски. Но сейчас получается, что шар разбит! Сфера исчезла! Коля в Италии!
- Да, получается, - задумчиво смотрел себе под ноги Низовцев. - Ты думаешь, он не вернётся на Родину?
- Какой смысл ему оставаться в Италии? Кто он там?
- Значит, вернётся.
- Суть в другом. Суть в том, что в этой заграничной поездке кроется символ уничтожения всего прошлого. Разрыв со всем, что связывало его раньше. Это какой-то акт самоубийства.
- Неужели Коля решится покончить с собой?
- Я так не думаю. Но дай мне твёрдый ответ: что в этом повороте сюжета? Как его понимать?
Полярная ночь укутывала тундру мраком и отчаянием. От ветра, бившего в лицо, слезились глаза.
- Я полагаю... - промямлил Александр Львович, не представляя, как закончить предложение.
- Это прорыв? Прорыв в другую жизненную реальность? В иную сущностную конфигурацию?
- Да, - кивнул Низовцев. - Всё так и есть.
- То есть Коля становится не просто социально стратифицированным индивидом, он переступает за черту условностей, он возносится над иерархиями и кастами?
- Да, да.
- Он разрывает цепи моральных и кровных обязательств, он ускользает от оков человеческих привязанностей, он возносится над обыденностью и рутиной?
- Именно!
- Это символ свободы?
- Это символ свободы!
- Я так и думала!
Удовлетворённая Лиза устремила глаза к линии горизонта. Её лицо было одухотворенно и счастливо.
- Да, это возможно, - шептала она. - Уйти от своей кармы, избежать проклятий судьбы и нелепых предначертаний, которые невесть когда наложил на тебя некто, считающий себя могущественным и властным демиургом.
- Всё возможно, Лиза! Всё и ещё больше.
- И надежду на лучшее даёт нам литература, - улыбнулась она. - Она - как глоток воздуха, как луч во тьме. Откуда бы ещё черпали мы веру?
Старая Сука, едва передвигавшая ногами, плелась сбоку и отчаянно пыхтела, бормоча какие-то проклятия.
- Вот видите, - повернулся к ней Александр Львович, - а вы девушек не любите. Посмотрите, какая умная и начитанная якутка!
- Да, - поморщилась старуха, - ума ей не занимать. Только откуда она про роман знает?
- Понятия не имею, - развёл руками Низовцев. - Наверное, я рассказал.
- Вы не рассказывали.
- Значит, сама прочла.
Старая Сука взглянула на него пристально.
- Как она может знать о романе, если вы его не пишете?
- Может быть, я его уже написал?! - нашёлся, что ответить Александр Львович.
Старуха лишь махнула рукой.
- Вы его никогда не писали, - выдохнула она. - Вы вообще никогда и ничего не писали. Вы - долбаный персонаж, которого придумал Коля.
- Да, но видимо в том романе, где я главный герой, существуют какие-то подводные течения. Не проявленные сюжетные линии, отголоски множественных структур, двойное дно, в конце концов.
- Это возможно, - согласилась Старая Сука. - Хотя не думаю, что всё слишком уж сложно. В конце концов, это первый Колин роман, и вряд ли он в состоянии придумать его слишком уж навороченным.
- Никогда нельзя недооценивать творческие личности. Они способны на всё.
- Полноту абсолютного замысла нам не осознать. И структуру не охватить.
- Можно пораскинуть мозгами.
- Бесполезно! Всегда будет возникать нечто, что не позволить обозреть всю картину. Это как зловещая пытка надеждой. Тебе кажется, что ты уже раскрыл тайну, но в последний момент появляется обстоятельство, которое перечёркивает все предыдущие доводы.
- Так, может, просто расспросить Лизу, каковы её место и роль в этом произведении?
- Держите карман шире! Так она вам и рассказала! Где вы видели персонажей, которые делятся с другими персонажами о замысле автора?
- Пока не видел, но мало ли как может быть. Искусство движется вперёд, и его восприятие человеком постоянно меняется. К тому же, какая первая заповедь искусства?
- Какая?
- У него нет преград!
- Это так говорится только, - снова отмахнулась старуха.
- Не скажите! Искусство оттого и возникло, что человеку понадобилась стихия безбрежности и восторга. Ощущение нахождения в неконтролируемой и непредсказуемой среде.
- Ничто не может существовать без преград и ограничений. Могла бы существовать река, если бы у неё не было русла и берегов? Могла бы существовать жизнь, если бы её не воплотили в тело?
- Фу, как материалистично вы рассуждаете! Река, тело... Разве можно применять к искусству обыкновенные мерила? Искусство - это всё и одновременно ничто. Это спазм, вспышка, всплеск!
- В любом случае Лиза ничего не расскажет Она не человек, она видение. Вот ударьте её, и рука не встретит сопротивления. Она - порождение фантазии, причём не нашей.
Александр Львович ударил Лизу. Та согнулась и, захрипев, зажала руками бок.
- Вот видите! - гневно повернулся Низовцев к старухе. - А вы говорите - видение!
- Просто я забылась, что вы тоже видение.
- Интересно, - смотрел Александр Львович на Лизу, - какое может быть развитие у этой сцены? Буду ли я извиняться или сделаю что-то другое? Как вы думаете, какое развитие придумает Коля?
- Думаю, что он придумает пробел.
- Пробел... Пробел - это не развитие.
- Зато эффектный и многозначительный переход к другой сцене.

Снег падал большими рыхлыми хлопьями и за несколько минут превратил уныло-серое пространство тундры в белую бескрайнюю пустыню.
- Смотри! - остановилась Лиза. - Снег идёт!
Александр Львович поднял голову в небо. Глаза тут же залепило снежными хлопьями.
- Да, - принялся растирать он их, - снег...
- Давно пора. Белый цвет успокаивает.
- Белый - это здорово.
Снежный покров под ногами увеличивался с каждой минутой. Передвигать ноги становилось всё сложнее.
- Смотри, что это?! - показывала куда-то вдаль девушка.
Присмотревшись, Низовцев разглядел какое-то мельтешение на снегу. Что служило его источником, понять было невозможно.
Пройдя пару сотен метров, они разглядели животное. Белый оленёнок кувыркался в снежной рыхлости. Был он совсем маленьким, тоненьким и чрезвычайно подвижным. Он прыгал головой в снег, заваливался на бок, переворачивался через голову и снова бодал белизну снега своим покатым лбом, на котором, должно быть, уже ощущал ещё не вылупившиеся, а только подразумевавшиеся рожки.
- Боже мой! - выдохнула Лиза. - Какая красота!
Оленёнок, заметив людей, прекратил кувыркаться и с удивлённо-наивным выражением уставился на них большими чёрными глазами. Испуганным он не выглядел.
Лиза, вытянув руки, приблизилась к нему. Пальцы прикоснулись к белой шёрстке, оленёнок вздрогнул, но не убежал. Лиза погладила его.
- Смотри! - говорила она. - Он лижет мои руки!
- Где-то поблизости стадо, - оглядывался по сторонам Александр Львович.
- Нет, он не в стаде, - покачала головой Лиза. - Он дикий. Он видит людей в первый раз, потому и не боится.
- Не в стаде - это хорошо, - отозвался Низовцев. - Значит, пастухи его не хватятся.
Он сделал шаг вперёд и, выкинув руку, ударил оленёнка в горло. Тот отшатнулся, совсем по-человечески застонал и завертелся на месте. Из его шеи торчала рукоятка ножа.
- Что ты наделал? - закричала Лиза. - Боже мой, что ты наделал!
Оленёнок попытался убежать. Надрывный плач вырывался из его гортани, он шатался, спотыкаясь о собственные ноги.
Вскоре силы отказали ему, и он упал в снег. Яркий кровавый след тянулся за ним. Удовлетворённый Александр Львович склонился над поверженным животным.
- Ты изверг! - сидя на снегу, плакала девушка. - Ты потерял человеческое обличье и превратился в зверя. Силы, которые управляют нами, непременно покарают тебя за это!
Довольный Низовцев принялся разделывать тушу. Есть хотелось неимоверно - он вырезал кусок и впился в дымящееся мясо зубами. Кровь текла по подбородку, мясо было горячим и удивительно вкусным.
- Жаль, что костёр не разжечь, - бормотал он, пережёвывая мясо. Спички кончились, дров нет. Ну да ладно, и так неплохо.
Тело оленёнка удалось расчленить на куски. Наплакавшись, Лиза присоединилась к трапезе. Александр Львович выбрал ей кусок посочнее - съесть его весь она не смогла, лишь обглодала по краям.
- Ну вот, - говорил Низовцев, забирая у неё мясо. - Обцапала только, обслюнявила...
Но злиться сейчас не хотелось. Набитый желудок не располагал к ссорам.
- Ты любишь играть в снежки? - спросила Лиза.
Она слепила снежный ком и держала его в руках. Снег был сухой, и ком норовил развалиться.
- Нет, не люблю.
- А я люблю, - швырнула она снегом ему в лицо.
В воздухе ком рассыпался, до писателя долетела лишь снежная пыль. Он понимающе смахнул её рукавом и поднялся на ноги.
- Пойдём, - кивнул девушке. - А то сейчас появится кто-нибудь.
Ветер усиливался. Иногда его порывы становились такими сильными, что становилось трудно удержаться на ногах. Александр Львович поддерживал Лизу за плечи.
- Я три раза поступала в Новосибирский университет, - жалостливо сообщила она ему.
- Поздравляю.
- И всегда писала сочинение на "два".
- Бывает.
- А между прочим, в школе я была лучшей по написанию сочинений.
- Не расстраивайся.
- Сейчас мне уже всё равно, но тогда я была готова наложить на себя руки. Было так тяжело, что я не видела смысла в жизни.
- А сейчас видишь?
- Тоже не вижу, но сейчас, по крайней мере, не происходит таких явных падений.
Сугробы росли на глазах. Каждый шаг давался с большим трудом.
- А ты в каком институте учился? - спросила Лиза.
- В литературном. Вроде бы.
- Ну правильно, ты же писатель.
- Чтобы стать писателем, не обязательно учиться в литературном институте. Мне, например, не раз говорили, что писатель, окончивший литинститут - он не совсем настоящий. Клонированный какой-то, искусственно выведенный.
- Всё это ерунда!
- Да нет, в этом есть нечто справедливое.
- С каким бы удовольствием я училась в литературном институте! - мечтательно произнесла Елизавета. - Между прочим, я пишу стихи.
- Только, пожалуйста, не читай их.
- Они незрелые, я понимаю, но в некоторых присутствует весьма оригинальная образность. Вот, например, в этом...
- Нет, нет, не надо!
- Жаль, что я их никогда не записывала. Всегда полагалась на память. А память оказалась дырявой, и многие строки, а то и целые стихотворения, я забыла.
- Ничего страшного.
- Как ты думаешь, может мне стоит попробовать себя в прозе?
- Думаю, что стоит.
- Я тоже так думаю. Вот доживём до весны, раздобуду бумагу, ручку и начну писать повесть. Это не слишком вызывающе - сразу начинать с повести?
- Нет, нормально.
- А сколько в повести должно быть страниц?
- Если маленькая, то сорок-пятьдесят, если побольше - то около ста.
- А если больше ста?
- Если больше ста, то смело можешь называть своё произведение романом.
- Тяжело наверно написать сто страниц?
- Нет, было бы терпение.
- Вот терпения у меня как раз и нет.
- Его можно выработать.
- Как?
- Тренировками. Подожди, - остановился Александр Львович. - Ты ничего не слышишь?
Лиза прислушалась.
- Кажется, волки, - бледнея, произнесла она.
Волчий вой отчётливо доносился до них с каждым порывом ветра.
- Мясо почуяли, - процедил сквозь зубы Низовцев. - Надо убегать.
- Куда? - с отчаянием глядела на него девушка.
Во все стороны простиралась бескрайняя тундра.
- Может, в снег зарыться? - предложил Александр Львович.
- Что ты! Обязательно найдут.
- Тогда надо ускориться. Возможно, выйдем на человеческое жильё.
- Вряд ли здесь есть человеческое жильё.
- Где-то должно быть.
Они попытались двигаться энергичнее, бежать, но снег не позволял.
- Никогда не думала, что закончу свою жизнь в волчьей пасти, - бормотала Елизавета. По щекам её текли слёзы.
- Мы им не дадимся, - отозвался Александр Львович.
- Они не будут нас спрашивать.
- У меня есть нож!
- А у меня нет ножа.
- Не хнычь! Может, они ещё не к нам.
- К кому ещё, если не к нам?!
Нараставшие звуки волчьего воя не позволяли сомневаться в обратном.
- Чёрт, да их там целая стая!
Крохотные фигурки волков появились на горизонте. Всмотревшись, Низовцев насчитал четверых.
- Нельзя стоять на месте, - выходя из оцепенения, произнёс он. - Надо двигаться, шуметь. Они трусливые твари, они должны испугаться.
Елизавета была слишком напугана, чтобы отвечать.
Волки приблизились к ним вплотную. Быстро и грамотно окружили.
- Ну, давайте! - закричал Александр Львович, размахивая ножом. - Кто первый?
Рюкзак с оленьим мясом валялся на снегу. Опытные животные понимали, что помешать им поесть вызвался какой-то герой. Героев волки не любили.
Первый из них бросился на Низовцева со спины, но тот успел нагнуться. Волк рассёк телом воздух и, упав, погрузился в снег.
Этот бросок стал командой к действию для остальных. Волки прыгали один за другим и раскрывали зубастые пасти. Писателя сбили с ног. Волчьи зубы впились в бок.
- Вот вам! - крикнула Елизавета, бросая волкам кусок мяса из рюкзака.
Животные скопом кинулись к мясу.
- Вот ещё! - кинула Лиза другой кусок. - Жрите!
Жадно урча, волки разрывали ненасытными зубами оленье мясо. Пиршество, о котором они мечтали, становилось реальностью.
- Ты живой? - подползла Лиза к Низовцеву.
- Живой.
Острая боль в правом боку мешала соображать. Лицо Александра Львовича было покрыто кровью - видимо ему прокусили ухо или задели когтями щёку.
- Надо бежать! - кричала Лиза. - Может быть, они забудут про нас.
- Да, - глупо смотрел на неё Низовцев. - Надо бежать.
Она потащила его за собой. Волки, увлечённые едой, их не преследовали.
- Смотри, сохранил! - показывал Александр Львович на нож. Он до сих пор сжимал его в руке. - Нож нужен, - бормотал он, - нож пригодится. Хоть одному, а глотку перережу.
- Они нас догонят, - подала голос Лиза. - Найдут по кровавому следу.
За Низовцевым тянулась тоненькая кровавая дорожка.
- Они почувствуют, что это кровь живого человека, и он может лишить их жизни.
- Они не рассуждают так логично, как ты. Они нападают, чтобы набить брюхо.
- Сытые волки на людей не нападают. Теперь они несколько дней будут счастливы и доброжелательны.
- А всё из-за того, что ты убил оленёнка! Ты убил его, и мы сами стали мишенью для охоты.
- Если бы я не убил его, мы бы сдохли от голода.
- Лучше умереть от голода, чем быть съеденным.
Над тундрой воцарилась ночь. Снег прекратился, ветер утих, на небе заблистали звёзды.
- Всё, - остановился Александр Львович. - Дальше идти бесполезно, надо укладываться спать.
Лиза с ним не спорила. Они уселись в сугроб и принялись рыть углубление. Некоторое время спустя берлога, в которой могли бы поместиться двое, была готова. Низовцев с Лизой залезли в неё вперёд ногами, засыпали вход и, обнявшись, попытались заснуть.

- Ай да Коля, ай да хитрец! - шептала Старая Сука, прижимаясь боком к Низовцеву. - Читатели уж наверно подумали, что всё, конец вам. Будете вы беспощадно съедены волками, ан нет. Он что-то другое приготовил.
- Он оставил меня им на завтрашний день.
- Нет, не думаю. Два раза в одну воронку снаряд не попадает. Это только у Джека Лондона волки могут гнаться за людьми сто с лишним страниц. Коля до такого занудства не дойдёт. Он считает себя разноплановым писателем и старается придумывать сцены поразнообразней.
- Типичная ошибка начинающего писателя. Все они думают, что в их произведения будут вчитываться до такой степени, что каждую сцену и даже каждую фразу будут оценивать и воспринимать как последнюю истину. Вот у писателей поопытнее всё проще. Сцены стандартнее, фразы тоже. Призывай к добру и порядочности - и твоя историческая миссия выполнена.
- Как бы то ни было, Коля придумает что-нибудь другое.
- Кукушка, кукушка, сколько мне осталось?
- Очень рада за вас и вашу способность шутить в сложившейся ситуации. Но на вашем месте я бы пораскинула мозгами и подумала, что ещё можно сделать.
- Ничего нельзя сделать.
- О-о, неужели вы опустили руки?
- Да и зачем что-то делать? Есть Коля, который думает за меня. Он парень не дурак. Надо довериться ему и не терзать себя пустыми надеждами.



                ГЛАВА   СЕМНАДЦАТАЯ


На третий день Римской книжной ярмарки Коле стало скучно.
Впрочем, не ему одному. В соседних павильонах тоже позёвывали. Кроме него издательство "Вектор" представлял ещё один человек по имени Виктор Степанович - сухощавый мужчина средних лет, который занимался исключительно организационными и коммерческими вопросами. Какое отношение он имел к "Вектору" понять было сложно - по крайней мере, в штате издательства он не числился. Вопросов на эту тему Коля ему не задавал и вообще старался общаться с ним реже: с первого взгляда они друг друга невзлюбили.
- Николай! - глядя на Колю поверх очков, говорил ему Виктор Степанович, - сделайте немного более заинтересованное лицо. А то у вас такое выражение, словно вас пытают раскалёнными щипцами.
Хотелось ответить ему соответствующим образом, и в былые времена Коля непременно так бы и сделал. Но сейчас он являлся уважаемым человеком, а хулиганить уважаемым людям не полагалось по статусу.
Первый день ярмарки оказался действительно волнительным. Огромное скопление людей, вспышки фотоаппаратов, камеры. Ярмарку открыл мэр Рима, а напутственное слово приехал сказать премьер-министр Италии. У павильона "Вектора", который правильнее было бы назвать всё же стендом, толпилась куча народа, Коле жали руку, хлопали по плечу, задавали вопросы на дюжине языков. Протягивали книги для автографов, причём большинство их этих книг принадлежали другим авторам.
На второй день состоялся вечер русской литературы. Коля тоже присутствовал на нём, правда, не как участник, а как зритель. Выступали российские авторы, известные и не очень, всё было очень пафосно и помпезно - короче говоря, мероприятие это Коле отчаянно не понравилось. Единственным приятным моментом стало знакомство с симпатичной итальянкой Паолой - переводчицей с русского.
- Извините, - обратилась она к нему, - вы случайно не Николай Гришин?
- Да, - удивился он, - это я.
- Очень рада познакомиться, - протянула она руку. - Я Паола Кремиони, переводчица. Наше издательство закупило у "Вектора" лицензию на выпуск вашего сборника повестей и рассказов. Переводить книгу доверили мне. Я считаю вас одним из самых талантливых современных писателей.
После такой неподдельной лести не заинтересоваться ей было невозможно.
- Лучшего варианта нельзя придумать, - нашёлся что ответить Коля.
- Италия станет первой зарубежной страной, где выпустят вашу книгу.
- Я безумно рад этому.
- Как здорово, что мы встретились. Мне очень хотелось с вами познакомиться.
- Вы прекрасно говорите по-русски. Никогда бы не подумал, что вы итальянка.
- У меня русские корни. Кроме этого я училась в Москве.
По окончании вечера они заглянули в близлежащее кафе. Паола оказалась общительной девушкой.

- Привет, - подошла она к нему на следующий день. - Как дела?
- Здравствуйте, - коряво улыбнулся ей Виктор Степанович. По всей видимости, они были знакомы. - Да вот, работаем потихоньку.
- А у вас как, Николай? - улыбалась она Коле. - Какой-то хмурый вы сегодня.
Пожалуй, именно в это мгновение Коля в неё влюбился.
- На обед не идёте? - поинтересовалась она.
- Как раз собираюсь.
- Тогда разрешите пригласить вас в один уютный ресторанчик. Он здесь недалеко.
Разумеется, Коля не думал отказываться. Любовь возрастала в его сердце. После нескольких минут пешей прогулки ресторан предстал их взору.
- Столько женщин в жизни героя, - спрашивала Паола, - это такая концепция? Замысел?
Официант принял у них заказ.
- Вы совершенно правы, - кивнул Коля. - Женщины Низовцева - это не просто женщины, а циклы, этапы жизни.
- Они что-то символизируют?
- Безусловно. Они показатель его социального и психологического состояния. Как вы понимаете, мой роман - это произведение о человеческом падении. Падении не нравственном, я не моралист и не проповедник. Падении личностном.
- Я поняла его так же как роман о сумасшествии.
- Вы правы. Хотя само слово "сумасшествие" мне не нравится. Я не верю в сумасшествие. Скорее я бы назвал это изменением восприятия. Человек, сменив среду обитания, по-новому взглянув на вещи, обнаруживает вдруг, что мир вокруг него, тот самый мир, который казался ему крепким и незыблемым, вдруг... нет, не рушится, а медленно сползает куда-то за пределы понимания.
- Персонажи, их не всегда адекватное поведение - всё это вызвано тем самым "сползанием"?
- Да. Я никогда не любил реализм в чистом виде. Описывать жизнь такой, какая она есть, по-моему бессмысленно и даже глупо. В творчестве ей надо придавать черты, которыми она не обладает. В любом случае, творчество - это в первую очередь проявление индивидуальности творца. Что это за писатель, который демонстрирует лишь свою стандартность и похожесть на всех остальных? Разве интересен он? Интересна может быть только оригинальность, непохожесть.
- Значит, изменение восприятия?.. Что же надо запомнить это выражение.
- Если хотите, называйте это сумасшествием. Тем более что большинство именно так и будет делать. Что же, к этому есть веские доводы: фантазия Низовцева о том, что он - герой романа, иначе как сумасшествием не назовёшь.
- Да, это очень оригинальный момент. Особенно в той части, что он считает своим автором некого иного, а именно вас.
- Может быть, в следующих редакциях я изменю имя того человека, которого он считает своим создателем. Возможно, выводить в романе самого себя - это несколько неразумно и чересчур эгоистично.
- Да нет, эффект весьма сильный. Но для того, чтобы он оставался таким, пожалуй, необходимо знать вас лично. Тогда многие нюансы становятся понятнее, хотя многие из них я всё же поняла не совсем.
Принесли еду и напитки. Как современная женщина Паола расплатилась за себя сама. Это ещё более упрочило Колины симпатии к ней.
- Паола, сколько вам лет? - спросил он, когда они ехали на такси к ней домой.
- Тридцать четыре, - без всякого жеманства ответила она.
- Вы извините меня за такой вопрос...
- Ничего, ничего.
- Просто я к тому, что разница в возрасте у нас всё же небольшая и, может быть, нам перейти на "ты".
- Я только за, - улыбнулась она.
Едва они переступили порог, Коля повалил её на диван и стал осыпать поцелуями. Паола не сопротивлялась.
- Потрахаемся? - напряжённо заглядывая ей в глаза, предложил он.
Она молча кивнула.
Коля помог ей раздеться, потом разделся сам.
- Как ты хочешь? - поинтересовалась она.
- Я хочу сзади и стоя.
Подойдя к столу, она нагнулась и оперлась об него руками. Чуть качнув бёдрами, раздвинула ноги.
- Под музыку? - взяла Паола со стола пульт.
- Было бы неплохо.
Она надавила на кнопку, зазвучала мелодия. Какая-то старая итальянская - нечто подобное Коле и хотелось.

- Когда ты уезжаешь?
Они принимали душ. Коля водил губкой по спине переводчицы.
- Послезавтра.
- Тебе обязательно возвращаться?
От вопроса сладко и трепетно сжалось сердце.
- Я могу остаться. Если будет где жить.
- Оставайся у меня. Раз началось что-то, похожее на роман, нельзя прерывать его после первого же дня.
Сходив в ближайший магазин, они купили вина и пиццу.
- Я понимаю, - говорила Паола, - что Италия - это вино, пицца и макароны, но ей-богу, попробовать их необходимо.
- Вино и пицца у нас есть. Не хватает только макарон.
- Макароны есть дома. Я сварю их тебе.
У Паолы оказалась обширная библиотека. Многие книги являлись раритетными, добрая половина имела дарственные надписи. За ужином она рассказала о том, как книги попадали к ней.
- А вот та, чёрная, - показывала она вилкой, - одна из самых ценных. Это мой любимый Чарльз Диккенс. Прижизненное издание "Тяжёлых времён" с авторским автографом. Книга была преподнесена в дар одному из книжных торговцев того времени. Мой отец купил её в Бирмингеме за какую-то смешную цену. До сих пор помню восторженное выражение его лица, когда он рассказывал о покупке.
- Ты любишь Чарльза Диккенса? - удивился Коля.
- Да. А ты нет?
- Очень люблю.
- Вот видишь, - улыбнулась Паола, - сколько в нас общего.

До Комо оба ехали ужасно не выспавшимися. Кроме них в купе, рассчитанном на шесть сидячих мест, находилась пожилая супружеская пара. Остальные два были свободны.
Коля уже посапывал. Паола тоже пыталась подремать, но стук колёс мешал ей расслабиться. Поняв, что заснуть не удастся, она достала из сумки купленную на вокзале газету и погрузилась в чтение.
Усердно подремав около часа, Коля открыл глаза.
- Нет, не спится, - вынес он заключение своим попыткам.
- Читаю статью про книжную ярмарку, - сообщила ему Паола.
- Что пишут?
- Ничего особенного. Количество стендов и павильонов в этом году уменьшилось. Вице-директор компании-организатора обвиняется в получении взяток.
- С кого там брать взятки? С писателей?
- Не скажи. Желающих достаточно. Книжный бизнес – это выгодно.
- Не знаю, не знаю. Я пока особых выгод не почувствовал.
- Ты не бизнесмен.
- Тоже верно.
- Про российские издательства короткий абзац. В отличие от других стран количество их увеличилось. Однако объём сделок оказался небольшим.
- Надо же...
- Российские издательства представляли в основном современных, малоизвестных в Италии авторов. Тогда как итальянские издатели и читающая публика традиционно ориентируются на русских классиков.
В вагоне-ресторане они позавтракали. Паола взяла бутерброд с кофе, а Коля умял сразу несколько блюд. Дело завершилось бутылкой пива.
- Нет, мне не надо, - отказалась Паола от пива.
- Всё, - объявил Коля, делая глоток, - последние сто евро остались. Сегодня истрачу их и полностью перехожу на твоё иждивение.
- Я сама предложила тебе остаться, потому не в претензии.
- Хорошо быть альфонсом. Женщины за тебя платят, ты их удовлетворяешь.
- Тебе это нравится?
- Конечно.
- У тебя получится быть альфонсом. Ты симпатичный, неглупый - женщины любят таких.
- Спасибо за неглупого.
- Умный, умный, - она нагнулась и чмокнула Колю в щёку. - Обидчивый такой, колючий.
- Тяжёлое детство.
- А где ты провёл детство?
- На Дальнем Востоке.
- Кто твои родители?
Коля усмехнулся.
- Обычные люди. Мама учительница, папа инженер. Простые советские интеллигенты.
Поезд приближался к Комо.

- Такси возьмём? - спросила Паола. Они стояли на перроне.
- Как здесь лучше?
- Можно и пешком пройтись, мама недалеко живёт.
- Давай пешком.
- Прогуляемся, воздухом подышим. Город посмотришь.
- Пешком, пешком. Уговорила.
В этот утренний час было нежарко, но чувствовалось, что солнце постепенно начинает припекать.
- Что-то пока никакой красоты не вижу, - делился впечатлениями Коля.
- У каждого своё понимание красоты.
- Всё равно, когда посещаешь места, о которых раньше только читал, или видел по телевизору, происходит лёгкое разочарование.
- Почему?
- Оказывается, что всё не так уж и величественно. Скажем, на древние развалины по телевизору глядишь как на проявления какой-то иной грани мироздания, а когда оказываешься рядом с ними, то видишь: реальность, всё та же знакомая реальность. Чуть-чуть необычная, чуть-чуть другая, но лишь в деталях. А по сути то же самое.
- Тогда тебе надо путешествовать на другие планеты. Или в глубины собственного сознания. Говорят, это интересно.
- Это интересно, слов нет. На другие планеты я бы не прочь, а вот путешествия в собственное сознание опасны.
- Разве писатель не совершает их?
- Совершает. И понимает, что лучше путешествовать по чужим сознаниям.
- В своём так пусто?
- Нет, в своём слишком страшно.
У одной из уличных торговок Коля купил пакет апельсинов. Сдачи у той не оказалось, Паола расплатилась за него.
- Аривидерчи, синьора, - сказал торговке Коля.
Та ответила ему что-то.
- Как у меня получилось? - спросил он Паолу.
- Замечательно.
- А произношение?
- Ты прирождённый итальянец.
- Вот видишь, а ты меня недооцениваешь.
- Я тебя недооцениваю?
- Да. Ты смотришь на меня как на глупого юношу.
- Ну извини пожалуйста. Постараюсь смотреть на тебя по-другому.
Чуть поодаль на пешеходном тротуаре сидел мальчишка - уличный чистильщик обуви.
- Ого! - обрадовался Коля. - Чистильщик!
- У тебя чистая обувь.
- Он на самом деле чистит обувь?
- На самом деле.
- Сколько это стоит?
- У него нет сдачи.
- Заплати за меня. Наверняка копейки какие-нибудь.
Паола заплатила. Коля поставил ногу на специальную тумбу, мальчишка принялся за работу. Через минуту настала очередь другого ботинка. Коля, немного смущаясь, улыбался.
- Нет, непривычное для меня дело, - говорил он Паоле позже. - Как-то неловко делается.
- А по-моему, ты себя неплохо чувствовал.
- Было, было мгновение тщеславия. Но тут же улетучилось.

У старого двухэтажного дома Паола остановилась.
- Вот здесь живёт моя мама. Будем надеяться, что она уже проснулась.
Она надавила на кнопку звонка.
- Зра-сту-те, - приветствовала их появившаяся на пороге мама Паолы.
Она оказалась благообразной бабушкой с выправкой и взглядом аристократичной леди. Лицо её почему-то показалось Коле близким и узнаваемым - видимо этот типаж старых морщинистых лиц был очень распространён по миру.
- Здравствуйте, - поздоровался он.
- Я немного говорю ваш язык, - улыбалась мама. - Мой мать родился в России. Она учил меня.
- Вы очень хорошо говорите, - похвалил бабушку Коля.
Мама Паолы засмеялась.
- Плохо! - махнула она рукой. - Знаю, плохо. Паола - хорошо. Молодец.
Дом оказался весьма просторным и благообразным. В нём насчитывалось семь или восемь комнат. Сама старушка следить за порядком была уже не в состоянии, три раза в неделю сюда приходила домработница.
- Раньше, - объяснила Паола, - лет сорок назад здесь жили сразу две семьи - дедушки и его брата. Народу хватало. А потом здесь стали жить мои родители и мы с сестрой. А сейчас мама одна.
- Одна, одна, - кивала бабушка.
- У тебя есть сестра? - поинтересовался Коля.
- Да, старшая. Она тоже живёт в Комо. Если хочешь, сходим в гости.
- Почему бы нет.
- Она недавно развелась. Осталась с двумя детьми. Правда, дети уже большие. Дочь поступила в институт, сын заканчивает школу.
- Мне больше интересна дочь.
- Познакомлю и с дочерью. Она, кстати, увлекается литературой. Хочет стать писателем.
- Мы найдём общий язык.
- Найдёте. Но не русский. Она не говорит по-русски.
- Язык литературы не знает национальностей.
- А вот сестра говорит. Хуже, чем я, но лучше, чем мама.
- Хорошо говорит, - кивнула мама.
Она пригласила всех за стол. Еды оказалось много, и была она самой разнообразной. Коля ни от чего не отказывался.
- Молодец! - хлопала его по спине мама. - Русский всегда хорошо едим.
- Это потому что голодали долго, - объяснил Коля.
После еды его потянуло в сон.
- Куда сходим? - спрашивала Паола. - На пляж или прогуляемся по городу?
- Знаешь что, - лёг он на кровать, - наверно, поспать надо.
- Хорошо, поспи. А я кое-какими делами займусь. Можешь раздеться, не стесняйся.
- Да я так, - сложил он руки на груди.
Вскоре он заснул. Дыхание его было ровным, глубоким, а выражение лица спокойным и безмятежным.



                ВОСЕМНАДЦАТАЯ   ГЛАВА


- Тебе не холодно?
- Холодно, - поёжилась Лиза, - но что поделаешь?
- А вот мне не холодно.
- У тебя кожа дубовая.
- Иди ко мне. Погрею.
Александр Львович прижал девушку к себе.
Снег немного сковало, и они шли сейчас по насту. Время от времени Низовцев, который явно превосходил Лизу в весе, проваливался в сугробы.
- Еды не осталось? - жалобно смотрела на него девушка.
- Нет, - мотнул он головой.
- Сегодня-завтра мы умрём с голода.
- Должно же нам попасться какое-то поселение!
- Какие здесь поселения?! Надо было поворачивать назад.
- Мы и так повернули.
- Слишком поздно. И неизвестно, повернули ли на самом деле.
- Повернули.
- Мы потеряли все ориентиры. Вокруг только снег.
- Я ориентируюсь по солнцу.
- Это не солнце. Это его отражение на тучах.
Низовцев в очередной раз провалился по пояс в снег.
- Подожди, - позвал он Лизу.
Она остановилась.
- Вот знаешь, что я сейчас подумал? - смотрел на неё Александр Львович.
- Что?
- Я подумал о том, - говорил он, выбираясь, - что ты - просто идеальная женщина для меня.
- Да ладно тебе, - отмахнулась она.
- Я серьёзно. Я смотрю на тебя сейчас, сравниваю со всеми другими женщинами, которых знал в своей жизни и мне становится совершенно очевидно, что ты - идеал.
Странный звук донёсся до них. Нарастая, он приближался и вскоре отчётливо стал напоминать звук летящего вертолёта.
- Ты ничего не слышишь? - осмотрелся писатель.
- Слышу, - ответила Лиза. - Похоже на вертолёт.
- Да, похоже.
Он внимательно вглядывался в небо.
- Вот он! - показал он пальцем на тёмную точку. - Это действительно вертолёт!
- Где, где? - шарила глазами по небу якутка.
Вскоре точку увидела и она.
- Летит сюда!
- Ты думаешь?
- Смотри, он увеличивается.
Вертолёт приближался. На нём уже можно было рассмотреть полосы и цифры на бортах.
- Сюда, сюда! - замахал руками Низовцев.
- Мы здесь! - прыгала рядом Лиза.
Вертолёт, подлетев, завис над ними. Дверца открылась, наружу вывалилась верёвочная лестница.
- Бабу! - раздался зычный голос, и краснолицый обладатель его появился в проёме. - Бабу берём!
- А? - пытался расслышать сквозь шум пропеллера Александр Львович. - Что?
- Бабу!!! - вопил краснолицый.
Лиза ухватилась за лестницу и неумело принялась карабкаться наверх. Вертолётчик подтянул её. Вскоре дрожащую девушку втянули в кабину вертолёта.
- Теперь меня! - кричал Низовцев.
Никто на его крик не отзывался. Краснолицый человек появился в проёме но мгновение - лишь для того, чтобы показать Александру Львовичу вытянутый средний палец и захлопнуть дверцу. Вертолёт развернулся и полетел в обратном направлении.
- Меня! - отчаянно кричал писатель. - Меня забыли!
Он побежал за вертолётом, но тут же увяз в снегу.
- Что вы делаете?! - бормотал Низовцев. - Ведь я погибну здесь!
По его щекам бежали слёзы. Горечь и чувство чудовищной несправедливости переполняли душу. Он уткнулся лицом в снег и зарыдал.
- Не плачьте, - погладила его по плечу Старая Сука. - Они не собирались брать вас. Они пьяные, им бабу надо.
- Как они могли?! - всхлипывал Александр Львович. - Неужели они не понимают, что из-за них умрёт человек?
- Нечего расстраиваться, - говорила старуха. - Вдруг они рухнут, не долетев до места назначения?
Низовцев зачерпнул горсть снега и умылся в нём.
- В любом случае, - задумчиво смотрела Старая Сука вдаль, - участи этой девки не позавидуешь. Пойдёмте! - толкнула она спутника в плечо. - Чего тут сидеть.
Нехотя он побрёл за ней.
- Всё же я не думал, что Коля такой жестокий, - говорил Александр Львович.
- А я нисколько не удивлена, - отозвалась старуха. - Разве может быть великодушным писатель?
- Ну почему же, - не согласился он, - в большинстве своих произведений я всегда оставлял героев в живых.
- В большинстве...
- Ну, было несколько, где они умирали. Честно говоря, они не совсем удачные.
- Коля тоже потом так скажет про этот роман. К тому же ничего вы не писали. Все ваши произведения - это иллюзия, плод его фантазии.
- Да, да, вы правы, но это с точки зрения объективности. А в рамках заданного пространства они реальны. Они существуют, а я действительно писатель. Все, кто будет читать этот роман, поверят мне.
- Тем не менее, Коле угодно, чтобы вы сдохли.
- Мне очень жаль, что мы не нашли общий язык. Я весьма перспективный и вполне коммерчески успешный персонаж. Можно сделать целую серию книг с моим участием.
- Посмотрите правде в глаза. Кто захочет читать серию романов о таком придурке, как вы? Люди и этот читать не захотят.
- Я с вами не согласен. Если посмотреть на это более трезвым взглядом...
- Коля лишён такого взгляда. Он молод и горяч. Он непременно хочет укокошить героя своего первого романа.
- Но почему? Чем я так не мил ему?
- Вы для него воплощение всего, что он ненавидит. Вы золотой мальчик, которому всё в жизни давалось слишком легко. По его мнению, за это рано или поздно приходится расплачиваться.
- А он! А он сам! Ему двадцать пять, а он уже печатающийся автор. Да в таком возрасте книги выходят у единиц.
- Он талантлив. Поэтому его и заметили. А вы бездарь, вам нет места ни в реальной, ни в иллюзорной действительности.

За несколько часов пути Александр Львович устал так, что был уже не в состоянии передвигать ногами. Ослабленное от голода и холода тело рухнуло в снег.
- Вы не подумайте, что мне не жаль вас, - сидя с ним рядом, говорила Старая Сука. - Но предначертание не изменить. Что написано пером, не вырубишь топором. Сами знаете.
- Вот так... - слабо шевелил губами Низовцев.
- Сейчас я понимаю, - продолжала она, - почему Коля призвал меня к себе на службу. Он не только избавился от своей болезни, поместив меня в своё произведение, он ещё и заставил меня вести вас к смерти. Признаюсь, мне стало понятно это только сейчас.
- ...искусство... - хрипел Александр Львович.
- Тем не менее, из всего надо делать положительные выводы. Трагической своей судьбой и тем проклятием, в которое вас завела ваша профессия, вы станете зловещим предупреждением благонравным читателям. Я с самого начала знала, что написание книжек добром не кончится.
- Вот так искусство, - писатель сумел оформить свою мысль в предложение, - убивает своих адептов...
- Вы правы, - кивала старуха. - Искусство - чрезвычайно жестокая вещь.
Старая Сука встала и, кутаясь в накинутую поверх телогрейки шаль, оглянулась по сторонам.
- Ну и что мне теперь делать?! - выдохнула она с негодованием. - Понятия не имею!

Александр Львович, с пугающе белым лицом, с посиневшими губами, лежал в снегу. Едва двигая рукой, он расстегнул пуговицы куртки и нашарил в нагрудном кармане рубашки карандаш с листом бумаги, который был свёрнут вчетверо. Он развернул лист, послюнявил карандаш и дрожащей рукой стал выводить им на бумаге слова.



                ГЛАВА   ВОСЕМНАДЦАТАЯ


- Что ни говори, - улыбнулся Коля, - а заканчивать произведение приятно.
- Тебя утомляет процесс написания?
Паола складывала в сумку полотенца.
- Он меня радует, но и утомляет, да.
Она собрала вещи. Они вышли из дома и, взявшись за руки, направились к пляжу.
- Всё-таки ты умертвил его, - пожурила Колю Паола.
- Да, он должен умереть. К финалу романа мой герой приходит с диагнозом "несовместимость с жизнью".
- Должна тебе сказать, что смерть героя в финале произведения не всегда является логичным завершением истории.
- Не всегда, согласен. Но в случае с Александром Львовичем всё абсолютно логично.
- Очень часто героя умерщвляют потому, что не могут придумать достойного финального аккорда. Имеется история, в ней присутствует начало, какое-то развитие, а вот финал автору придумать не удаётся. И поэтому по традиции, не найдя лучшего выхода, он умерщвляет его.
- Я много думал над этим и, в общем-то, согласен с тобой. Финал - самое слабое место произведений. Выйти из закрученного тобой движения максимально удачно удаётся единицам. Возможно, финал с гибелью героя - не самое лучшее, что можно придумать, но, на мой взгляд, ещё хуже другое: многозначительный финал.
День был ясным, солнечным, и к озеру в этот час тянулись пешком и на автомобилях многочисленные любители отдыха. Смех и весёлые разговоры доносились со всех сторон.
- Почему же хуже? - возразила Паола. - Многозначительный финал даёт огромное поле для трактовок, создаёт многослойность восприятия и позволяет каждому читателю понимать произведение по-своему.
- Вот это и плохо! Трактовка должна быть одной-единственной, и читатель обязан понимать произведение так, как того хочет автор.
- Искусство слишком неуправляемо, чтобы полностью подчинить его своей воле. Даже самое однозначное произведение может принимать при ближайшем рассмотрении другое понимание.
- Может, если этого очень захотеть. Поэтому всякий раз испытываешь разочарование, когда читаешь в газете рецензию на книгу, где эту книгу пытаются трактовать чересчур многозначно, а потом читаешь её саму и становится ясно, что ничего, о чём писал рецензент, здесь и близко не подразумевается.
- Однозначные произведения - как это скучно!
- Многозначные - как это удобно! Авторы могут повернуть их и так, и эдак, в зависимости от конъюнктуры. Нравится публике такое объяснение - будем объяснять так. Нравится другое - будем объяснять по-другому.
- Но твой роман полон нюансов и недосказанностей. Его тоже можно трактовать весьма широко. Тот же финал. В нём не говорится явно, что Низовцев умирает. Остаётся ощущение, что, может быть, всё ещё сложится по-другому. Что, возможно, автор просто играет с читателями.
- Может, у читателей, особенно с большой фантазией, и будет присутствовать такое ощущение, но я знаю точно: Александр Низовцев умер.

Указатель температуры на пляже говорил, что вода прогрелась до двадцати пяти градусов по Цельсию. Они заняли шезлонг, сбросили лишнюю одежду и погрузились в воды озера. Вокруг плескались, брызгались и смеялись люди.
- Ты придумал название для романа? - уверенными, поставленными движениями разрезала водную гладь Паола.
Коля плыл рядом.
- Да, - отозвался он. - Одно подходящее имеется.
- Какое?
- "Варварские строки". Может быть, оно не идеальное, но сейчас оно видится мне наиболее подходящим.
- Строки - это понятно, но почему варварские?
- Это слово стало для меня ключевым. Так называет меня в романе мой герой. Я написал это слово и подумал: "Чёрт возьми, а кто же я, если не варвар?" Варвар! Самый настоящий варвар! Я пришёл в искусство как дикарь - без образования, не понимая его глубин. Я взирал на него как первобытный человек, я начал строить в своём сознании конструкции своих будущих произведений - и это были конструкции дикаря, это были варварские конструкции. Мне трудно судить, как они вписываются в современное состоянии искусства - думаю, что вписываются вполне, потому что в современном своём состоянии искусство чрезвычайно всеядно - что ни создай, что ни придумай, всё будет к месту. Но, тем не менее, строки, которые я выводил по ночам дрожащей рукой - это строки варвара. Варварские строки.
- Название в таком случае становится не квинтэссенцией произведения, а очень личным комментарием на него.
- Ну и пусть! В идеале название вообще должно быть абстрактным и не говорить не о чём. "Варварские строки" не совсем абстрактное название, да и говорит о многом, но лучше него я не вижу ничего.
- Что же самое главное для тебя в этом романе? Какой мотив, какой образ?
- Самой главной для меня является последняя фраза Низовцева.
- О том, что искусство убивает своих адептов?
- Да. Я много думаю сейчас об этом. О связи искусства с жизнью, о том влиянии, которое оно оказывает на жизнь. Особенно на жизнь своих создателей.
Далеко Паола заплывать не хотела. Они разделились. Коля заработал руками усиленней и напряжённей, направляясь вдаль от берега. Паола поплыла в обратную сторону. Несколько минут спустя он обнаружил, что удалился на приличное расстояние. Фигурки людей сделались крохотными, голоса и смех едва доносились до него.
Он лёг на спину, раскинул руки и ноги, закрыл глаза и отдался во власть водной стихии. Лёгкие колебания воды успокаивали, яркое солнце норовило прорваться даже сквозь закрытые веки. На душе было спокойно и умиротворённо.
- Хорошо сегодня, - раздался рядом чей-то голос.
Коля встрепенулся, и, зачерпнув ртом воду, откашливаясь и отплёвываясь, огляделся по сторонам. Пожилая женщина в несуразном, какой-то дикой расцветки купальнике, находилась в паре метров от него и ласково улыбалась.
- Солнце, вода - что может быть прекраснее! - говорила женщина.
- Я не заметил, как вы подплыли ко мне, - удивился Коля.
Женщина громко и с удовольствием рассмеялась.
- Ой, Коля, как я рада видеть тебя! - тряслись складки на её лице. - Не перестаёшь ты меня радовать.
Коля взирал на неё с отчаянным удивлением.
- Вы знаете русский? - продолжал недоумевать он. - Вы из России?
- Коля! - оборвала его женщина. - Вглядись повнимательнее. Неужели ты забыл свою верную спутницу?
Женщина смеялась и лукаво сверлила Колю хитрыми разрезами глаз. Он почувствовал себя нехорошо. Дикая слабость в мгновение разлилась по телу, дурнота подступила к голове, перед глазами заплясали тёмные круги.
- Старая Сука?! - выдохнул он.
- Ну наконец-то! - удовлетворённо крякнула женщина. - Узнал свою подругу.
Коля попытался собраться с мыслями.
- Видимо, - тихо проговорил он, - я допустил какую-то ошибку. Какой-то неверный ход в мыслях и эмоциях, раз ты вернулась ко мне. Неужели что-то неверное закралось в роман?
- В роман! - расхохоталась Старая Сука. - Господи боже мой, когда ещё так буду веселиться!
- Может быть, ты вернулась потому, что я закончил его? Роман написан, и ты снова пытаешься уничтожить меня? Так? Это так?
Старуха лишь хохотала в ответ.
- Дурачок! - брызгая слюной, крикнула она. – Кем ты себя считаешь? Оглянись, придурок! Ты не в Италии, ты не на озере Комо. Ты на Дальнем Востоке, ты бездомный босяк и ничтожество.
Коля метнул отчаянный взгляд на берег. Он был пустынен, сер, некрасив. Ни единой души не значилось там. Берег казался ужасно знакомым. Он не раз сидел на нём, всматриваясь в океан, разводя костёр и пытаясь приготовить обед из нескольких украденных рыбин.
- Ты человеческая мразь, ты ходячий отстойник! Какого хрена ты полез в воду, идиот? Ты же не умеешь плавать!
Небо почему-то было покрыто тучами. Дул сильный ветер. Огромные волны устремлялись к берегу, Коля взмывал на их гребнях, сердце замирало в груди, и сонмы водоворотов готовы были утащить его вглубь. Он захлёбывался.
- Паола! - закричал он. - Люди! На помощь!
Старая Сука хихикала.
"Чёрт! - стучало у Коли в висках. - Я не писатель, я не в Италии. Ничего не было, не было ничего, всё это лишь иллюзия!"
Силы оставили его. Очередная волна, злая и грохочущая, накрыла парня с головой. Сознание помутилось. Медленно, но неумолимо, он погружался на дно.
- Покойся с миром, - бормотнула старуха и, рассекая волны мощными движениями рук, устремилась к берегу.
 


                ЭПИЛОГ


Официанты расставляли на столах тарелки. Александр Львович, облокотившись о спинку стула, задумчиво взирал на приготовления к банкету. Елена Васильевна с дымящейся сигаретой прохаживалась по залу. Выражение её лица также было задумчиво-равнодушным. Суетился только Борис - время от времени к нему подходила администратор ресторана, молодая миловидная женщина, он отдавал ей последние пожелания к организации банкета. За банкет расплачивалось издательство, то есть он сам.
- Рано припёрлись, - подала голос молчавшая почти весь вечер Елена.
И на презентации в "Книжном мире", и на посиделках в издательстве, которые состоялись днём, она безмолвно и почти безучастно сопровождала супруга. Все торжества, посвящённые выходу новой книги мужа, были ей в общем и целом приятны, но лишь в теоретическом аспекте. Практическое их воплощение раздражало её.
- Ну я же должен встречать гостей, - отозвался Низовцев.
- Правильно, правильно, - закивал Борис. - Для нас это не только праздник, но и пиар-акция. Будут журналисты, представители шоу-бизнеса, надо провести вечер достойно.
Елена Васильевна села напротив мужа.
- Ещё бы, - хмыкнула она. - Надо же как-то удерживать пошатнувшуюся популярность! Провальный роман можно спасти только пьянкой. Впрочем, я сомневаюсь, что его ещё можно спасти.
- Господи, Лена, - наигранно возмутился Борис, - ну с чего ты взяла, что роман провальный? Кто тебе сказал это?
- Я взрослая девочка. И сама могу делать выводы.
- Роман необычный, рискованный, - возражал Борис, - но в этом-то вся изюминка. Если тебе интересно моё профессиональное и сугубо коммерческое мнение, то я рассчитываю, что эта книга станет одной из самых продаваемых за всё то время, что я занимаюсь книжным бизнесом.
- Продаваемой она может и будет, а вот дерьмовой быть не перестанет, - отозвалась Елена.

Столы были практически готовы. Официанты расставляли на них последние блюда. Галина Сергеевна немного нервничала.
- Как ты? - подошла она к Коле, который восседал за одним из столов и вилкой пытался подцепить горошинку из салата.
- Нормально, - отозвался тот.
- Не волнуешься?
- Уже отволновался.
- Ну правильно, банкет - это уже так, расслабон. А вот у меня почему-то напряжение. Будет несколько известных и нужных людей, надо их порадовать. И продажам книги они могут помочь, да и вообще подружиться с ними не мешает.
- Подружимся.
- Как в "Библио-Глобусе" прошло? По-моему, ты неплохо держался.
- Думаешь? Какой-то глубинной уверенности я не чувствовал, но вообще старался соответствовать.
- Молодец, - чмокнула она его в щёку.
Коля взял её ладонь, поднёс к губам и поцеловал.
Галя взлохматила ему волосы и отправилась к администратору - ей что-то не понравилось в расположении столов.
- Есть какие-нибудь отзывы на книгу? - спросил Коля, когда она вернулась.
- Отзывы пока только устные. Я рассылала её в несколько изданий, впечатлениями со мной делились, но всё это ещё несерьёзно. Вот скоро начнут появляться отклики в журналах и газетах, тогда и посмотрим.
- Судя по твоему дипломатическому ответу, критики не в восторге от романа.
- Когда я с ними беседовала, никто из них не прочитал его полностью. Кое-какие замечания у них имелись, но уверяю тебя, это ещё ни о чём не говорит. Планка интереса высока и это самое главное.
Коля с ироничной гримаской поморщился.
- Тебе не кажется, - посмотрела Галя на часы, - что гостям пора бы уже собираться?

- О, коллеги! - поднялся со стула Александр Львович. - Проходите, ребята, проходите!
Молодые писатели Таня, Рита и Игорь робко оглядывались по сторонам.
- Коллеги? - удивилась жена. - Боря, ты приглашал их?
- Нет, - мотнул тот головой. - Ну да ладно, не обращай внимания, это Саша их пригласил. Пусть.
- Здравствуйте, здравствуйте, - жал молодёжи руки Низовцев. - Молодцы, что пришли. Ну как вам книга?
- Очень понравилась, - хором ответила молодёжь.
- Неужели?
- Да. Вот только конец какой-то странный. И в вашей линии, и в линии с Колей.
- Странный? Ну что же, ничего удивительного. Я и сам странный человек.
Александр Львович артистично рассмеялся.

- Ого, - удивился Коля, увидев вошедшего в зал человека. - Вот уж кого не ожидал здесь увидеть.
- Николай! - махал ему человек и приближался, чтобы обнять. - Не забыл меня?
- Это что, тот бездарный писатель из Тьмутаракани? - шепнула Галина Сергеевна.
- Да, это он. Дима Гордеев из Тольятти.
- Привет! - тряс ему руку Дмитрий, - рад тебя видеть. Галина Сергеевна! - учтиво поклонился он даме. - Не помните меня? Я молодой писатель, мы с вами познакомились в Саратове. Ужасно хочу печататься в вашем издательстве.
- Спасибо, - сухо ответила Галя. - Присылайте произведения на электронную почту. Обязательно рассмотрим.
- Ты как здесь? - спросил его Коля.
- Прочитал, что будет презентация твоего романа. Собрался, поехал. На саму презентацию не успел, поезд приехал поздно, но в ресторан-то, думаю, обязательно надо прорваться.
- Ну и молодец! Я рад.
- Знаешь, хочу сказать тебе кое-что о твоём романе. Очень непонятные у него финалы. Оба. И с Низовцевым, и с тобой.
- Ну, видишь ли, я и сам себя порой не понимаю.

- О-о, какие люди! - всплеснул руками Александр Львович.
- Здравствуй, Саша, здравствуй, - тянулся к нему обниматься художник Валера Федотов.
- Молодец, что приехал!
- Не мог иначе.
Его сопровождали жена и дочь. Имя жены-румынки Низовцеву вспомнить так и не удалось, с ней просто обнялись. Зато дочь Ингу он помнил хорошо.
- Ну как, Инга, - подмигнул он ей, - замуж не вышла?
- Так и знала, что вы это спросите, - сморщилась девушка. - Почему-то такие люди, как вы, всегда задают интимные вопросы.
- Хорошо, - поднял руки Александр Львович, - сдаюсь.
Елена Васильевна молча и холодно приветствовала гостей. Борис вёл себя более дружелюбно.
- А сейчас появится главный человек! - объявил Федотов. - Але оп!
В зале появился американский саксофонист Аркадий Миттель.
- Проездом! - объявил он. - Как всегда проездом. Но такое событие пропустить не мог. Поздравляю, отличная книга!
- Отличная, отличная, - закивали художник с женой.
- Умертвить себя - это очень оригинально, - косо усмехнулась Инга. - Саморазрушение творческих личностей передано блестяще. Название неудачное. Что это вообще за название - "Варварские строки"? В остальном всё средне.
- А мне понравилось, - признался Миттель. - Я просто плакал, читая.

- Василий Семёнович! - воскликнула Галина. - Анна Тимофеевна!
Вдвоём с Колей они бросились к дорогим гостям.
- Очень рады, очень рады, - бормотал Коля. - Присаживайтесь, чувствуйте себя как дома.
Писатель Горчаков с супругой были усажены на почётные места.
- Так ты живой? - удивлённо смотрел на Колю Василий Семёнович. - А в книге погибаешь.
- Замысел, - улыбался Коля. - Творческий замысел.
- Ну живи, раз живой, - махнул рукой Горчаков. - Назло врагам.
- Спасибо.
- Еле выбрались, - жаловалась Гале Анна Тимофеевна. - Вася-то совсем плох. Но решил ехать. Хоть напоследок, говорит, в ресторан схожу, с людьми пообщаюсь.
- Ну и правильно, - кивала Галина Сергеевна. - Правильно.
- Молодых надо поддерживать, - бубнил Василий Семёнович. - За молодостью будущее.

- Вот так да! - изумилась Елена Васильевна. - Как эта сука посмела сюда явиться? Да ещё с детьми! Да ещё с сожителем!
У входа робко топталась первая любовь Александра Низовцева Людмила с полюбовником Павлом и тремя детьми - Игорьком, Амаяком и Яночкой.
- Проходите! - великодушно звал их Александр Львович. - Проходите, не стесняйтесь!
- Саш, ничего, что мы пришли? - испуганно моргала густо накрашенными ресницами Люда. - Я ведь больше из-за детей. Пусть поедят в приличном месте, а?
- Пусть, пусть, молодцы, что пришли.
- Поздравляю, - пожал ему руку Павел. - Отличная книга. Чересчур много физиологических подробностей, но читается с интересом.
- Замечательная книга! - воскликнула Люда. - Да ведь, дети?
- Да-а-а!!! - гаркнули те.

- Батыев? - изумился Коля. - Ты как здесь?
- Не мог не придти.
- Игнат?
- Ну и я на пару.
Соседи по вагончику бурильного объединения были одеты в мятые, видавшие виды костюмы и чувствовали себя явно неуютно.
- Господи боже мой! - воскликнула Галина Сергеевна. - Одни босяки лезут! Что же журналистов не видно?
- Прекрасный роман, - поздравили они Колю. - Мы всегда в тебя верили.
- Ну как вы? - спрашивал он их. - Где сейчас?
- Да там же.
- На буровой?
- На буровой. По деньгам неплохо выходит, жить можно. Потолок недавно залатали, обогреватель купили - теплынь в вагончике, душа радуется.
- Молодцы.
- К Виктору на могилку ходим. Недавно скинулись - ограду поставили. Да и вообще всё нормально.

- Сашка! Не узнаёшь?
Трое мужиков тянули к Низовцеву руки.
- Чёрт! - дошло до него. - Иван?
- Он самый!
- Илья?
- Так точно!
- Фёдор?
- Я!
- Ну здорово! Изменились вы.
Мужики улыбались и хлопали Александра Львовича по плечам.
- Так ты, писатель, оказывается? - говорили ему мужики. - То-то подозрительный был какой-то.
- Ну не всё же время лес сплавлять!

- Коля, мы здесь! - махала рукой Маргарита Ивановна.
Рядом с ней недовольно оглядывалась по сторонам её дочь Юля.
- Юля! Маргарита Ивановна! - удивился Коля. - Вот так неожиданность! Проходите, рад.
- Вот видишь, - зашептала Маргарита Ивановна дочери, - я же говорила, что он нас не забыл.
- Да как же вас забыть! - приветствовал гостей Коля. - Вы мне так помогали. Как дела, Юля?
- Да неважно у неё дела, неважно. Коль, может, ты поможешь? Вы ведь всё-таки как муж с женой жили, а? А то совсем испортилась.
- Да не нужна мне ничья помощь! - огрызнулась Юля.
- Чем смогу, помогу, - заверил женщину Коля.
- Ой, как мы рады за тебя, Коля, как рады! Это же такой успех! Юля, да не хлопай ты ушами, поздравь Колю!
- Книга ужасная, - сказала Юля. -  Но всё же поздравляю.

- Лиза? А ты как узнала про презентацию?
Якутка улыбалась и смотрела на Александра Львовича со всей сибирской нежностью.
- По телевизору увидела. Не прогонишь?
- Ну что ты, я рад!
Они поцеловались в щёчку.
- А я замуж вышла.
- Отлично!
- За вертолётчика.
- Ух ты! Молодчина, поздравляю. Совет да любовь.

- Колян! У-у, какой ты стал солидный! Помнишь меня?
- Ну, а как же! Проходи, Егор Васильевич, проходи!
Инженер по технике безопасности с интересом оглядывался по сторонам.
- Эх, завидую я тебе! Вот ведь, улыбнулась удача человеку! Писательская карьера попёрла!
- Просто повезло.
- А я всё на заводе. Задолбала работа эта - сил нет. Но терплю, терплю.

- Света? Вот молодец! Даже не думал, что придёшь. Очень рад.
Учительница оказалась не одна. За руку её вёл Михаил.
- Да не очень-то и хотели, - пробурчал он. - Так уж, в Москву проветриться.
- Ну и правильно! - поздоровался с ним Низовцев. – И тебя видеть рад.
- Поздравляю, - подала голос Светлана. - Замечательная книга.
- Книга - говно! - гаркнул Миша. - Убивать за такие надо. Ну да хрен с тобой, всё равно её никто не будет читать.

- Ага, - скривилась Галина Сергеевна, - вот и сучка твоя итальянская. Беги, кланяйся!
Переводчица стояла в дверях и широко улыбалась.
- Паола! - удивился Коля. - Так неожиданно!
- Я не могла пропустить такое событие, - итальянка протянула ему букет цветов. - Не прогонишь?
- Ну что ты!
- Как насчёт перевода романа на итальянский? Всегда к твоим услугам.

- Ну вот и родственнички твои, - глянул Александр Львович на жену. - Дождалась.
Елена его игнорировала. Екатерина Макаровна вкатывала на кресле Владимира. За ними шествовал сын Лены Эдик.
- Екатерина Макаровна! - расплылся в улыбке Низовцев. - Володя! Эдик! Чёрт, а я уж думал, что вы забыли.
- Как можно! - отозвалась Екатерина Макаровна.
- Поздравляю, - пожал руку писателю Владимир. - Роман как всегда неудачный, но сейчас у всех такие. Так что можешь не расстраиваться.
- Отличная книга! - говорил Эдик. - Очень динамично, захватывающе.

- Оля! Марина! Вот уж не думал вас здесь увидеть.
Гостьи из Владивостока жались друг к другу.
- Так может нам уйти?
- Что вы, что вы! Оставайтесь, я очень рад. Давно приехали?
- Только что с поезда, - ответила Марина. - Почти неделю тряслись.
- Ты удивительно похорошела, - сделал ей комплимент Коля.
- Раскрутился, я гляжу, - смотрела на него Ольга. - Человеком стал. Ну, прими поздравления.

- Друзья! - объявил Александр Львович, когда все гости собрались и расселись по местам. - А не объединиться ли нам с банкетом, который проходит в соседнем зале?
- Почему бы и нет! - крикнул кто-то.
- Там очень интересные люди. Писатель Николай Гришин со своими друзьями. Я давно хотел с ним познакомиться. Думаю, что и вам будет интересно.
- Мы не против, - слышались голоса. - Давайте объединимся.

- А вот в соседнем зале, - говорил Коля в приветственной речи, - проходит банкет известного писателя Александра Низовцева.
- Знаем такого, знаем, - кивали гости.
- Почему бы нам ни объединить наши мероприятия? Я думаю, все будут только в выигрыше. Тем более что не мешало бы и познакомиться с таким известным человеком. А, как вы думаете?
- Согласны, - отвечали гости. - Мы согласны.

- Александр Львович!
- Николай Петрович!
Писатели обнялись.
- Наслышан, наслышан.
- И я. Рад вашему успеху.
- Ну а я-то уж как рад!
- Давайте выпьем!
- С удовольствием.
- На брудершафт!
- Отлично!
Официанты наполнили до краёв бокалы. Писатели подняли их, скрестили руки и залпом выпили искрящийся напиток. Поцелуй, последовавший за этим, был горяч, искренен и долог.
- Браво! - зааплодировали гости. - Да здравствует литература!
- А вот и я, - раздался тихий голос.
Все повернулись на звук и увидели пожилую женщину в изящном тёмно-лиловом платье. Женщина смотрела на собравшихся с лукавым прищуром.
- Старая Сука?! - воскликнул Александр Львович.
- Старая Сука?! - раскрыл от удивления рот Коля.
Пожилая женщина смахнула с плеча невидимую пылинку.
- Ну разве я могу пропустить такой праздник? - скромно ответила она.
Заиграла музыка. Звучало танго - оркестр неистовствовал, инструменты пели и вибрировали, удержаться на месте было невозможно.
- Разрешите вас пригласить, - подскочил к старушке Александр Львович.
- Извините, - встал перед ним Коля, - но мне кажется, право первого танца принадлежит мне.
Низовцев уступать не желал. Противостояние писателей готово было перерасти в потасовку.
- Не стоит так волноваться, друзья мои! - успокоила литераторов Старая Сука. - Я обязательно потанцую сегодня с вами обоими. Но, думаю, что для первого танца я сама должна выбрать кавалера.
Никто из писателей не посмел возразить.
Старая Сука окинула взором гостей.
- Олег Константинович, - остановила она взгляд на мне. - Вы не против?


2004 г.