Лешка Сычев поднялся с рассветом. Мать уже подоила корову и вернулась в хату, принеся в ведре еще теплое молоко.
- Налить тебе? – спросила она сына.
- Не! Ты мне лучше рассольчику плесни, а то мутит чтой-то.
Мать достала банку соленых огурцов из холодильника и протянула Лешке:
- Мутит его! И когда ты только напьесся?! Цельную неделю уже в загуле! Все люди работают, а тебя выперли, горе мое! Уборка ж на носу, кажный человек на счету, а тебе пить приспичило! Не стыдно?
- Да все, я, кажись, напился уже! Не ругайся, мать, счас оденусь и в контору пойду. Буду в бригаду проситься, - сказал Лешка.
- И, правда, сынок, ступай! Авось, возьмут тебя снова на трахтор, - обрадовалась мать, накидывая на плечи платок. Кормилицу Пеструшку, призывно мычавшую на базу, пора было гнать в стадо.
Лешка не спеша побрился, умылся холодной водой, побрызгался одеколоном и пошел в спальню одеваться. За модными тряпками простой деревенский паренек никогда не гонялся, но кое-что из приличной одежды все же имелось, чтобы было в чем в клуб на танцы сходить или в центр по делам.
Он рывком распахнул дверцы старого, полированного шифоньера и окинул взглядом полку со своей одеждой, тщательно выглаженной и аккуратно сложенной матерью. Лешка не стал нарушать порядка и взял первое, что попалось под руку - новые трико, чистую футболку и клетчатый пиджачок с вешалки. Покрутившись перед зеркалом, остался доволен собой: на него смотрел совсем другой человек – побритый, опрятный и главное - трезвый. Ну вот, теперь не стыдно и в конторе показаться. Парень бодрой походкой вышел со двора и по широкой, разбитой тракторами и грузовыми машинами дороге, направился в контору к председателю.
Наш герой молод, высок, широкоплеч, серые, глубоко посаженные глаза смотрят смело и с вызовом. Все свои двадцать шесть лет он прожил здесь, в родном хуторе и считал, что лучшего места во всем мире не найти. Вот если бы кто-нибудь спросил, любит ли он родину, Лешка не задержался бы с ответом, потому что все самые лучшие детские и юношеские воспоминания были связаны с этим местом.
Здесь маленький мальчик Алешка Сычев ходил в детский сад. Воспитатели любили доброго и послушного малыша, и за это каждую из них он называл мамой.
Перед школой ему купили новенький велосипед, блестевший синей краской, с гордым названием «Школьник», и довольный мальчуган весь день учился ездить: падал, вставал, и снова садился в седло. Водить велосипед дело непростое – тут сноровка нужна. Лешка это сразу понял! Поэтому, набравшись терпения, мальчуган упорно тренировался прямо держать руль и одновременно крутить колеса; плевать на то, что локти и колени содраны в кровь. Это такие пустяки по сравнению с огромным желанием, горевшим в его душе. Уже к вечеру он более или менее сносно мог продержаться в седле железного коня пару минут. Обрадовавшись, что так быстро освоил науку вождения велосипеда, Лешка потащил его в гору и, взгромоздившись верхом, помчался вниз. Но так, как ездить по-прежнему не умел, с разгона въехал в фонарный столб, набил большую шишку на лбу, а велосипед разбил всмятку. Ох, и досталось тогда от отца! Лешка помнил, как долго болело место пониже спины от отцовского ремня.
А потом было первое сентября, и он вместе с другими мальчиками и девочками пошел в школу. Ранним утром того знаменательного дня мама нарвала в саду много пушистых астр, собрала их в большой букет и подала сыну. Шишка на лбу к тому времени почти сошла, остался лишь небольшой синячок, который легко можно было спрятать под густой челкой. Мальчуган провел немало минут перед зеркалом, причесывая непослушные волосы.
Мама помогла ему застегнуть пуговицы на форменной курточке, поправила воротничок на рубашке и, улыбнувшись, сказала: «Учись хорошо, сынок!» А потом взяла сына за руку, и они пошли в школу. Алешка нес за плечами ранец и восторженно смотрел по сторонам. В этот утренний час много других, знакомых ему мальчишек и девчонок, таких же, как он, и чуть постарше, спешили на первый урок: девочки в коричневых форменных платьицах, белых фартучках, с белыми ленточками в волосах, мальчики – в темно-синих костюмах и белых рубашках, аккуратно подстриженные и тщательно причесанные.
Первый сентябрьский денек выдался по-летнему тихим и солнечным, в воздухе пахло праздником, и от ощущения чего-то большого и важного, неизбежно вступающего в его жизнь, у мальчонки захватило дух. И все знакомые тети и дяди, встреченные на улице, улыбались и говорили:
-Гляди-ка, Аннушка, твой сын уже вырос.
Мама тоже улыбалась в ответ и кивала головой.
Мальчишке в школе понравилось все: и добрая учительница, и светлый класс, и новенькие парты. На перемене он заигрался с ребятами и не сразу понял, что по звонку надо бежать на урок, а когда опомнился, в коридоре никого не было. Он пошел искать своих и открыл первую попавшуюся дверь. За учительским столом сидел пожилой мужчина в темном костюме, а за партами – старшеклассники, показавшиеся малышу - первоклашке взрослыми тетками и дядьками.
Алешка растерянно молчал, прижавшись к дверному косяку спиной. И вдруг кто-то сказал:
-Смотри-ка, тоже учиться пришел!
Все загалдели, засмеялись, а мальчик заплакал.
Тогда пожилой учитель взял его за руку и отвел в нужный кабинет. Алешка приметил, что на двери его класса была нарисована цифра «1» и никогда уже больше не терялся.
За все годы учебы в школе Сычев не был лучшим учеником, держался в середнячках, а вот с дисциплиной было туго. Мальчишки, чуть что не поделив, пускали вход кулаки, и часто зачинщиком драки был Алешка. Справедливый по натуре, он не мог мириться, если кто-то ябедничал или обижал девчонку и смело лез в драку.
Еще в первом классе ему понравилась одна хорошая девчонка – отличница Галька Парамонова. Лешка до сих пор помнил ее синие глаза и каштановые волосы, заплетенные в две хорошенькие косички. Это была необычная девчонка: когда другие шептались и хихикали или играли в бумажные куклы на переменах, Галька грустила в одиночестве, глядя в окно, а иногда смеялась и бегала в коридоре вместе с мальчишками. В эти минуты Лешке казалось, что солнечный зайчик мчится и скачет вместе с ней. Но непонятные перепады настроения никак не отражались на Галькиной успеваемости. Когда девочка выходила отвечать урок, весь класс, открыв рот, слушал ее ответ. Галька умела рассказывать так, что хотелось слушать: ее нежный голосок то гремел подобно школьному звонку, а то снижался почти до шепота, она делала интонации в нужных местах, пользовалась картинными жестами, подражая киношным артисткам. Ее слушали все, даже самые отчаянные двоечники, боясь пропустить хоть слово, словно урок вела сама учительница, а не их одноклассница.
Признаться в любви такой девчонке Лешка так и не посмел. Часто, сидя на уроках, влюбленный мальчишка писал ей записки. Напишет, и тут же порвет, а мусор потом выбросит где-нибудь на улице, чтобы никому не попался на глаза. Он любил Гальку тайно, нежно и трепетно, как можно любить только в юности, не надеясь на взаимность, и чувствовал себя счастливым от мимолетной улыбки или случайного взгляда.
Промелькнули, пронеслись годы десятилетки. После выпускного Парамонова уехала в Москву, с блеском поступила в ГИТИС, и другие одноклассники разъехались кто куда, а Сычев остался дома. В институт решил не поступать, готовился отдать долг Родине в Вооруженных силах. А после армии сел на трактор и работал все эти годы в колхозе, пока не запил.
Нет, трезвенником Лешку вряд ли назовешь, выпивал и раньше, как все мужики после работы или с получки; было бы желание, а повод всегда найдется. Но в отличие от других знал меру, и ни на какие уговоры не попадался, сколько ни проси. За это мужики парня уважали, но был в хуторе человек, которому Лешка отказать не мог ни в чем.
И звали этого товарища - Колька Гришанков. Они дружили с детства: вместе росли, ходили в школу, вместе служили, работали в колхозе, прошли, как в народе говорится, огонь, воду, и медные трубы. И вот однажды появилась в светлой Колькиной голове одна навязчивая идея - собрать пацанов, с которыми два года плечом к плечу стойко переносили тяготы армейской службы. Захотелось посидеть одной дружной компанией, вспомнить золотые времена. Вдвоем с Лешкой они перелистали записные книжки и фотоальбомы, где могли быть адреса ребят и написали несколько писем с приглашением приехать. Отозвались все, и к назначенному времени во дворе Гришанковых собралась шумная ватага армейских друзей. И загуляли бывшие защитники Родины на целую неделю, раскупив в округе весь самогон. Пьяные крики, громкая музыка и дружный заливистый хохот будоражили окрестности, но приструнить веселую компанию никто не решался, боялись пьяного Кольку, который мог под горячую руку поколотить кого угодно. Поэтому все бежали с жалобами в контору.
Председатель Георгий Иванович, высокий, слегка полноватый мужчина пятидесяти пяти лет сначала посмеивался над жалобщиками, на второй день стал отмахиваться, как от надоевших мух, на третий день – просто посылал к едрене матушке, а на четвертый, когда поток пострадавших утроился, не выдержал и поехал сам ко двору Гришанковых.
В саду был раскинут брезентовый шатер и кругом ни души. Из дома вышел отец Кольки, Степан Тимофеевич. Увидев председателя, хозяин поспешил первым поздороваться:
-Здорово, Иваныч! Какими судьбами?
-Ты когда ж будешь гостей провожать? Всех соседей перебулгачили, орут и орут, никому не дают покоя! Доконали меня люди своими жалобами, - вместо приветствия сказал председатель.
-А думаешь, мне не надоело? – опустил голову Степан Тимофеевич. – Ишо как надоело, спасу нет, третью ночь не сплю. А что я могу? Они ведь к Кольке приехали.
-Но ты ж тут хозяин!
-Так-то оно так, но неудобно людей из дома выгонять. Это ж армейские друзья…
-Эх, Тимофеич, душевный ты человек! А ну, давай я сам с энтими гавриками поговорю. Где они сычас?
-Да вон, в шатре отдыхают, - махнул головой хозяин.
Председатель вошел внутрь и замер, увидев живописную картину. Весь пол был завален пустыми бутылками и пластиковыми стаканчиками. За большим столом, где горой возвышались грязные тарелки вперемешку с остатками еды, сидели и лежали, уткнувшись носом в заляпанную скатерть, десятка полтора молодых мужиков и среди них Сычев с хозяйским сынком. И все как один беззаботно спали.
-Фу, да тут хоть закусывай! – поморщился председатель. – Вот черти окаянные, спят, как младенцы! Днем выспятся, а ночью опять будут пить да буянить.
Молодой Гришанков спал сидя с краю, привалясь спиной к мягкой стенке. Георгий Иванович подошел к похрапывающему Кольке и принялся энергично тормошить за плечо. Колькина кудрявая голова свесилась набок и болталась из стороны в сторону, точно плохо пришитая, а потом и он сам начал заваливаться на спящего рядом соседа. Председатель обеими руками крепко схватил Гришанкова за чуб, вернул на место, но не отстал и продолжал будить:
-Вставай, Колька, хватит гулять! Эй, Гришанок, ты меня слышишь? Подымайся давай, провожай гостей!
Колька мычал в ответ, тряс головой, и не просыпался. Тогда председатель начал тормошить Лешку, сидящего напротив:
-А ну, просыпайся! Давай, сынок, хватит дрыхнуть! Чего вы тут, сукины дети, совсем с ума посходили, что ли?
Лешка спал, уткнувшись лицом в перекрещенные на столе руки. Открыв глаза, он долго смотрел на Иваныча невидящим взором, и никак не мог сообразить, кто посмел разбудить его в такой час. Потом, видимо решив, что это хозяин, попросил:
-Дядь Степ, принеси водички, а то так пить хочется! Все внутренности прямо огнем жгет.
Сказал, уронил голову на стол и тут же снова отключился.
-Это что ж такое делается, а? – растерянно произнес председатель, выходя на воздух. – Он меня за водой послал! Как тебе это ндравится? – обратился он к подошедшему Степану Тимофеевичу. – А твой щенок не проснулся даже, мычит только, как телок-перволетка. Ох, я бы ему и всыпал, будь я на твоем месте! Ну, я их напою! Так напою паразитов, мало не покажется! Узнают, как председателя за водой посылать!
Разгневанный Иваныч выбежал со двора, прыгнул в УАЗик и тут же умчался в контору.
Тем же числом вышел приказ, в котором говорилось, что трактористы Сычев и Гришанков уволены за беспробудное пьянство и многочисленные прогулы.
Гости к концу недели один за другим разъехались, а друзья остались без работы. Колька ничуть не расстроился, подумал немного и решил заняться самогоноварением, дело-то ведь прибыльное, а вот Лешка переживал очень. Стыдно было матери в глаза глядеть, и председателя обидел ни за что. И как же трактор без него? Сядет за руль какой-нибудь ротозей, обязательно что-нибудь сломает и встанет хорошая техника, которая в Лешкиных заботливых руках могла бы служить вечно.
Поэтому, как только сознание прояснилось, и последние остатки алкоголя выветрились из головы, Лешка засобирался в контору, чтобы поговорить с председателем по-мужски. Неужели Иваныч не поймет, не простит? Ведь сам когда-то был молодым и наверняка тоже совершал глупые поступки.
Несмотря на ранний час, жизнь в хуторе кипела ключом. Хозяйки, вооружившись гибкими жичинами, гнали своих коров в стадо, шустрые бабуси с сумками в руках спешили к открытию магазина, чтобы купить свежий хлеб (к обеду на прилавках оставался только черствый), кто-то поливал огород, а неугомонные мальчишки - позаранки с утра пораньше уже гоняли на своих велосипедах. Лешка шел привычным маршрутом, отвечал на приветствия знакомых и сосредоточенно думал, мысленно готовясь к предстоящему разговору. А в том, что разговор будет нелегким, сомнений не было. Уж слишком зол был председатель на прогульщиков.
Вдруг откуда ни возьмись, появилась низенькая сгорбленная старушонка с пустым ведром и засеменила прямиком через дорогу. «Вот только ее мне и не хватало!» - подумал парень и в нерешительности остановился.
***
Хутор Хлебный, где жил наш герой, раскинулся на обоих берегах некогда глубокой и полноводной реки Куртлак. С годами подводные ключи затянуло илом, речка обмелела, и кое-где можно было перейти вброд с одного берега на другой, замочив ноги лишь по щиколотку. Только в некоторых местах, на глубоких ямах, воды по-прежнему было много. Сюда в полуденный зной съезжалась молодежь искупаться, а на утренней зорьке сидели с удочкой рыбаки. Уж что-что, а рыба в этих краях водилась! О гигантских сомах, живущих в тихих заводях, ходили легенды. Вот только поймать мог не каждый! Сом - рыба умная, его нахрапом не возьмешь, тут и хитрость нужна, и сноровка, и терпения непочатый край.
Пожалуй, не было в округе ни одного рыбака, который не мечтал бы такую рыбу изловить или хотя бы увидеть. А вот старому Цыганкову, жившему по соседству с Колькой Гришанком, удалось дважды встретиться с сомом-гигантом. Юрия Алексеевича и рыбаком-то назвать нельзя, потому что рыбачил редко и то по великим праздникам, но по какой-то великой божьей милости посчастливилось именно ему.
Один раз приехали со старшим сыном Олегом на речку. Сын-то у него рыбачить любил и понимал толк в рыбе. Посидели с удочками часок-другой, поймали немного окуней на уху. Пошел Юрий Алексеевич к старым ивам, чтобы котелок сполоснуть - там место поглубже и водица почище. Только наклонился (а он из-за преклонного возраста подслеповат был), глядь, из воды ведро торчит, большое, но почему-то черное. «Наверное, уху кто-нибудь варил, ведро закоптилось, вот его и бросили в воду», - решил мужик. Взял палку, хотел то ведро подцепить да вытащить, а оно вдруг зашевелилось, мелькнул блестящий черный бок и огромный хвост, и, обрызгав Цыганкова водой, огромная рыбина ушла под воду. Только круги по воде пошли.
В другой раз пасли Цыганковы коров. В полдень погнали стадо к водопою. Коровы напились и легли в тенечке неподалеку, а пастухам искупаться захотелось. Залезли они в воду, трех овчарок к себе позвали, ведь им, помощницам, в сильную жару особенно трудно приходится. Лохматая Чара, Олегова любимица, заплыла на середину речки, взвизгнула вдруг и стала тонуть. В этот миг вынырнула из воды огромная голова и утащила собаку вглубь. А незадачливые купальщики поплыли к берегу, обгоняя друг друга. У старого отца потом от пережитого страха несколько дней руки тряслись.
И как не старались местные рыбаки того сома поймать, так ничего и не получилось.
А еще Лешкин хутор славился знахарками и ведуньями, и одна из них была настоящей ведьмой, которую все боялись. Люди говорили, что бабки не могут поделить власть между собой, упражняются в ворожбе и это отгоняет дождь от их земель. Правда или нет, но дождей и впрямь было мало. Часто черные тучи закрывали собой горизонт, где-то вдалеке грохотал гром, сверкали молнии. Люди, уставшие от сильной жары и засухи, с надеждой поднимали головы к небу. Но тучи, либо проходили стороной и уходили на Дон, либо начиналась пыльная буря, засыпавшая все вокруг песком и мусором.
Бабка Мирониха восьмидесяти семи лет от роду и была той самой главной ведьмой, читала ветхую книжицу, гадала на картах, бобах и костях, варила всевозможные зелья. Про нее ходили самые невероятные слухи, будто бы она могла одним взглядом навести на человека порчу, прикосновением руки остановить кровь, заговорить любую болезнь. А еще болтали, будто бы бабка водит дружбу с домовым, пьет с ним чай за одним столом, а по ночам, обернувшись черной кошкой, шныряет по дворам и высасывает у соседских коров молоко. А уж если ведьма с пустым ведром дорогу перейдет, то удачи всю неделю не видать. Это знали все, даже малые дети.
Жила Мирониха как раз возле дороги. Каждое утро, взяв в руки ведерко, бабка ходила за водой к ближайшей колонке, а потом долго сидела на лавке у калитки, провожая недобрым взглядом проходивших мимо людей. Надо ли говорить, как не любили бабку в хуторе, ругали за глаза, и боялись. Но другой дороги до конторы не было, поэтому, как не крути, а двор ее нельзя было ни обойти, ни объехать. Поэтому ходили люди на работу – с работы или по делам с оглядкой, боясь ненароком встретить злобную старушенцию.
***
«Что ж делать-то?» - ломал голову Лешка. Идти дальше наперекор судьбе было страшновато. Как вдруг он услышал тихий старческий голос:
- А ты, никак в контору собрался, милок? Ступай-ступай, в добрый час!
«Откуда она узнала?» - подумал паренек, а вслух сказал:
- Куда ж я теперь пойду, когда вы… это…с пустым ведром…
Бабка захихикала каким-то каркающим смехом, от которого у Лешки поползли колючие мурашки:
- Чаво мекаешь, язык проглотил?
Парень молчал и старательно отводил взгляд – мать когда-то говорила, что нельзя смотреть ведьме в глаза, сглазить может. Мирониха же наоборот смотрела пристально, высоко задрав голову, и Лешке казалось, что взгляд ее темных, внимательных глаз колет и жжет кожу. «Наверное, сглазить хочет», - пронеслось в голове. Парень сунул руки в карманы трико и свернул дули на всякий случай. Пускай знает, что не лыком шит, если задумала что дурное!
Бабка проследила взглядом за Лешкиными руками и, будто бы догадавшись, ухмыльнулась:
-Ну, чаво молчишь?
Лешка разозлился на себя и выпалил:
- Я лучше тут постою, подожду, пока вы обратно пойдете.
Мирониха прищурилась:
- Дело хозяйское. Только я ить не спешу, могу тожа постоять.
- Бабушка! Ну, чего тебе дома-то не сидится?! – взмолился Лешка. – Что ж тебе прямо счас за водой приспичило, когда я в контору иду? Другого времени не нашла?
- Ишь, какой умный! Молод ишшо меня учить! - рассердилась старуха.
- Конечно, умный, я ведь не бегаю с утра пораньше с пустым ведром и не порчу людям настроение, - не сдавался Лешка.
- А я, значит, порчу?
- А то не? Я же в контору шел на работу устраиваться, а ты помешала.
- Эт чем же? Али у нас запрещено за водой ходить? Я ж одна живу, мне ить принести некому.
-Бабушка, отпусти меня, очень тебя прошу, - взмолился паренек. – А вечером я тебе хоть два или даже три ведра принесу. Честное слово, не брешу!
- Да нечто я тебя держу? Ты же сам стоишь столбом, разговоры со мной разговариваешь, - ощерилась старуха.
- Не-е, я еще не совсем дурак! Думаешь, я тут по своей воле стою? Набирай, давай, свое ведро и дуй домой, мне, правда, очень надо в контору, время-то идет, - продолжал Лешка.
- Ну, надо, так ступай себе, а я погляжу, далёко ли уйдешь? – пригрозила бабка. – Чаво боисся?
- Тьфу, ведьма старая, а то ты не знаешь, чаво я боюсь?! Тебе, видать, ндравится над добрыми людями издеваться, - не выдержав, заругался Лешка, повернулся и поплелся домой.
Все равно теперь ничего не получится, это он точно знал. Надо же было старой ведьме именно сегодня попасться на дороге, прямо как специально караулила. Парень старательно держал дули и по-прежнему боялся вытащить руки из карманов. Пройдя всего несколько шагов, наш герой зацепился ногой за кочку и чуть не упал. Лешка оглянулся и увидел, что бабка по-прежнему пристально смотрит на него и шевелит губами. Поймав ее колючий взгляд, парень почувствовал себя жалким и беспомощным, захотелось убежать, скрыться подальше от этого места и бабкиных пронзительных глаз. От нехорошего предчувствия екнуло сердце, он повернулся и побежал, а вслед ему полетел скрипучий хохот Миронихи.
***
До дому парень так и не дошел, свернул к Гришанку, да и прокуролесил у него до темноты. После встречи с бабкой Лешка чувствовал себя, как не в своей тарелке: он задумчиво смотрел в одну точку и невпопад отвечал на вопросы. Колька сразу почувствовал, что с другом что-то не так, и потребовал объяснений. Пришлось рассказать все начистоту. Гришанков вдоволь посмеялся над Лешкиными страхами. Ему-то хорошо, он старую ведьму ни капли не боялся. А все потому, что однажды удалось поговорить с бабкой по-хорошему.
Это случилось в тот год, когда друзья закончили седьмой класс и отдыхали в летнем лагере в лесу, на месте заброшенной помещичьей усадьбы. На широкой поляне, очищенной от травы и мусора, буквой П стояли многоместные брезентовые палатки. В центре асфальтированной площадки возвышался флагшток, а по периметру были установлены деревянные скамейки. Здесь проводились линейки и другие торжественные мероприятия, а по вечерам молодежь устраивала танцы до самого отбоя.
Кухня и столовая располагались в трехстах метрах на берегу большого пруда, заросшего тиной. В этом пруду рыбы не было, водились только лягушки, веселившие по ночам отдыхающих.
Весь лагерь находился на пригорке, а кухня и столовая – у самой воды. Для приготовления еды воду привозили из хутора, а на расходы черпали ковшиком из пруда. Чтобы попасть в столовую, надо было только спуститься с горки.
Все дорожки в лагере посыпались красным песком. Во-первых, это было красиво. Во-вторых, придавало торжественности, казалось, что в лагере каждый день – праздник.
Однажды заболела повариха. Веселая и розовощекая тетя Даша уехала домой и не вернулась, воспитатели сказали, что ее положили в больницу. Несколько дней еду готовили девочки-старшеклассницы. А потом по лагерю пронеслась весть, что поваром назначили бабку Мирониху. Сначала в это никто не поверил: как может злая ведьма готовить еду детям. Но, придя на обед, все убедились, что это правда.
Бабка стояла на раздаче в белоснежном фартуке и довольно улыбалась, а голову ее украшал высокий поварской колпак. В столовой еще никогда не было так тихо, как в тот день. Только ложки дружно стучали о тарелки да жужжали под потолком вездесущие мухи. Дети ели молча, с опаской поглядывая в сторону кухни. И это очень радовало воспитателей, потому что не надо было наводить порядок за столом.
По утрам и вечерам Мирониха ходила по лесу, собирая разные травки и коренья, известные только ей, а потом развешивала их в тенечке для просушки. Каждое утро в помощь поварихе на кухню присылали двух дежурных девчонок, которые должны были чистить картошку, мыть посуду и выносить мусор. Проведя на кухне весь день, девчонки рассказывали перед сном страшные истории о том, как бабка готовит еду.
На столе в кухне стояло множество разноцветных баночек с какими-то смесями, ни одна из них не была подписана, поэтому никто не знал, что это и для чего нужно. Часто во время приготовления еды бабка открывала то одну, то другую банку и сыпала загадочную смесь прямо в кастрюлю. При этом она что-то нашептывала себе под нос и водила руками. Девчонки так боялись ведьмы, что не решались спросить, что это она делает. В чай и компот Мирониха добавляла сушеные травы и коренья, и от этого по столовой распространялся пряный, слегка сладковатый аромат.
Оставшись наедине, девчонки шептались и строили самые ужасные предположения:
-А что если в ее баночках колдовские снадобья? Может, она добавляет нам в суп крылышки летучих мышей или соленых червяков? – испуганно восклицала одна.
-Ага! Отравит она нас когда-нибудь. Приедут в лагерь родители, а мы лежим в кроватях мертвые, - поддакивала другая.
Однажды девчонки набрались смелости и рассказали воспитателям о новой поварихе и ее баночках. Взрослые только посмеялись над детскими страхами, ведь еда, приготовленная Миронихой, была очень вкусной и нравилась всем. Тогда несколько детей, среди них были и Сычев с Гришанковым, решили объявить бабке войну.
Мирониха жила одна в двухместной палатке. Пока она была занята делами на кухне, мальчишки пробирались в ее жилище и пакостили: рассыпали мусор на полу, набивали травой и листьями подушку, прятали под одеялом червяков и ящериц, пачкали грязью и зубной пастой одежду. Вернувшись в палатку, бабка долго наводила порядок, так, что времени на отдых у нее не было. А когда уходила, мальчишки устраивали еще больший бедлам.
Так продолжалось несколько дней. Мирониха терпела издевательства молча и ни разу не пожаловалась воспитателям, видно, терпения было много. Поняв, что такими методами ведьму не достать, заговорщики решили действовать иначе.
Кто-то вспомнил, что прабабка Любки Забелиной тоже ведала тайными знаниями и практиковалась большей частью на любовной магии: помогала вернуть заблудших мужей, привораживала любимых, снимала венец безбрачия, одним словом, решала все семейные проблемы. Почитай половина хутора переженилась с ее легкой руки. Но знала старуха Забелина и кое-что из черной магии, иначе нельзя, имея под боком таких конкуренток, как Мирониха. Так что кроме Любкиной прабабки помочь извести ненавистную повариху было некому.
Забелину снарядили на выходные домой, и вскоре она явилась назад, загадочно улыбаясь. Друзья, ждавшие Любку с волнением и надеждой, увели ее в беседку, подальше от посторонних глаз и ушей.
-Ну, узнала что-нибудь? - нетерпеливо начал Колька.
-Конечно, узнала! Прогнать старую ведьму будет проще, чем мы думали.
-И как же мы ее прогоним?
-А очень просто! Смотрите, что у меня есть!
С этими словами Любка вытащила из сумки небольшой самодельный нож в потертом кожаном чехле.
-Мы должны будем убить Мирониху? – ужаснулась Любкина подруга Танька Соколова.
-Не-ет, что ты? – засмеялась Любка. – Мы отрежем ей следы, чтобы она забыла к нам дорогу.
-Как это? – изумились все.
-Мы накалим нож на огне, а потом, когда бабка пойдет в палатку, кто-нибудь рассечет ее следы крест-накрест. Ведьмы боятся огня и раскаленного металла.
-А это точно поможет? – засомневался Лешка.
-Точно! Бабушка сказала, верное средство. Это же не обычный нож, а кованный, его дедушка сам сделал.
Тогда стали думать да гадать, кто возьмет на себя эту почетную миссию. Ведьму боялись и ненавидели все, но выступать открыто против никто не решался. Тогда девчонки предложили тянуть жребий, нарезали несколько бумажек и на одной из них поставили жирный крест. Кому он достанется, тот и будет чертить ведьмины следы. Каждый взял себе по бумажке и все вздохнули с облегчением, кроме Кольки, которому достался крест.
После ужина в траве, возле беседки, заговорщики запалили небольшой костерок, собранный из маленьких веточек и прошлогодней листвы. Колька долго держал нож над огнем, пока рукам не стало горячо. Потом залили костер водой из пластиковой бутылки, и ватага ребят заторопилась в сторону кухни. Для того, чтобы начать действовать, им хотелось дождаться, когда Мирониха закончит работу и пойдет к себе. Но они немного опоздали. Бабка уже поднималась в горку и на дороге, посыпанной красным песком, оставалась четкая цепочка следов. Колька спрятался в кустах и с колотящимся сердцем ждал, пока бабка не скроется из вида.
Танька Соколова присела в густых зарослях возле бабкиной палатки, а другие ребята остались на шухере. Пока Колька выполнял ответственное задание, ему никто не должен был помешать. Все понимали, если сейчас ничего не получится, то не получится уже никогда.
Колькино сердце билось с утроенной силой, кровь стремительно пульсировала в жилах, и холодный пот застилал глаза. Мальчишка долго не мог справиться с волнением и страхом, стоял в кустах, крепко сжимая в руке остывающий нож. Наконец он решился, сделал шаг, а потом побежал в сторону кухни и стал ожесточенно сечь ножом следы на песке. Он поднимался все выше и выше в горку и вскоре остановился у палатки Миронихи. Друзья ждали его там же, прислушиваясь к тому, что творилось внутри.
А внутри было тихо и ничего не происходило, казалось, бабка легла спать и до утра уже не проснется. Возились высоко в ветвях птицы, ветер шелестел листвой, на волейбольной площадке играла ребятня, смеялись в беседке мальчишки, а на гигантских качелях раскачивались девчонки и визжали от восторга. Лагерь жил своей, привычной для всех жизнью.
-Ой, смотрите, еще один след остался! – пискнула Любка, указывая рукой на землю.
И действительно, на песке остался еще один след, возле входа в ведьмино жилище. Осмелевший Колька приблизился и, наклонившись, быстро перекрестил его ножом.
Как вдруг раздался леденящий душу вой, от которого у заговорщиков застыла в жилах кровь и на головах зашевелились волосы. Сначала никто ничего не понял, но постепенно до детского сознания дошло, что звук этот идет из палатки. Это выл человек, и человек этот - бабка Мирониха.
Дети бросились врассыпную, один Колька не успел убежать, растерянно переминался с ноги на ногу, по-прежнему сжимая нож в руке.
-Иди сюда! – услышал Колька и, вздрогнув от неожиданности, обернулся.
Рядом никого не было, только Любка Забелина сидела на лавочке неподалеку и, сделав вид, что ни к чему не причастна, увлеченно рассматривала свои ногти. Видимо, любопытство победило страх, и девчонка вернулась, чтобы узнать, чем же все закончится.
-Иди ко мне! Чаво ты там стоишь! – зашелестел неприятный голос и Колька догадался, что это Мирониха его зовет.
Откинув полог, мальчишка на ватных ногах вошел в полутемную палатку, пряча руки за спиной. Бабка сидела на кровати и в упор смотрела на гостя. Седые растрепанные волосы разметались по плечам, придавая хозяйке устрашающий вид. На полу, подушке и прикроватной тумбочке валялись мелко порезанные красные нитки. Нитки, нитки, множество ниток, при виде которых мальчишке стало нехорошо. Он никак не мог понять, для чего они нужны.
-Иди, иди, не боись! – раздался бабкин голос.
Колька вздрогнул и сделал несколько мелких шажков.
-Что ты там прячешь?
Колька замотал головой, не мог же он признаться Миронихе, что за его за спиной - нож.
-Ну-ка быстро сюда! – рявкнула бабка.
От ее крика у мальчишки отнялись руки и ноги, нож сам собой выпал и с глухим стуком шлепнулся на пол. Мирониха мельком взглянула на него и злобно прищурилась:
-А-а-а, так, значит!
Колька молчал, его худенькое тельце била сильная дрожь. Стоило бабке крикнуть громче, и он бы улетел отсюда, как осиновый листок, подгоняемый ветром. Еще никогда не приходилось видеть ведьму так близко. Липкий страх сковал все его существо, не позволяя шевельнуться.
-А для чего это, знаешь? – продолжала бабка.
Колька утвердительно кивнул. Любка же говорила, что этот нож отрезает следы.
-Зна-а-аешь?! А вот это видал?
С этими словами бабка подняла ногу и показала испуганному мальчишке до крови исполосованную ступню. Раны были свежие. Темно-красная кровь (как ему показалось), стекая по коже, собиралась в одну большую каплю и тяжело падала на пол. Он тут же отвернулся – зрелище было не из приятных.
-Гляди, гляди, это ведь ты сделал!
Колька затряс головой и пролепетал, заикаясь:
-Я н-не-не хо-хотел!
-И как после всего у тебя хватило смелости явиться сюда?! А знаешь, что я с тобой сделаю? – прошипела бабка, хватая мальчишку за руку.
От ужаса Колька перестал дышать и … описался. А когда почувствовал намокшие штанишки, беззвучно заплакал. Он понимал, что бабка может сделать с ним все, что угодно: превратить в мерзкую лягушку или скользкого червяка, или напустить какую-нибудь страшную болезнь, от которой нет лекарств, и будет права. Не надо было слушать эту глупую Любку!
Мирониха достала из тумбочки какую-то баночку и показала Кольке. А когда открыла крышку, по палатке распространился едкий, удушливый запах. «Ну, все! Прощай, мама, прощай, папа, не будет больше у вас хорошего сына!» - подумал Колька и, закрыв глаза, приготовился к самому страшному превращению. Побежали долгие секунды, но ничего не происходило. Мальчишке надоело ждать, он открыл глаза и увидел, как бабка мажет свои ступни вонючей мазью из баночки.
-Смотри сюда! – показала Мирониха.
Она вытерла ноги полотенцем, и раны чудесным образом исчезли. Бабка опустила ноги на пол, озорно топнула, и сказала:
-Не боись, я тебе ничего не сделаю, если скажешь, кто научил тебя. Я ведь понимаю, что ты не мог до всего додуматься сам. Тут специальные знания нужны.
Колька опустил голову. Ну, вот, чем дальше, тем хуже. Разве он стукач, чтобы своих закладывать?! После такого с ним никто разговаривать не будет. Нет уж, пусть лучше заколдовывает!
-Я ведь все равно узнаю! Лучше сам скажи! – снова потребовала бабка.
Мальчишка неожиданно оглянулся, где сквозь широкую щель между пологами была видна сидящая на скамейке Любка Забелина. Старуха проследила взглядом за Колькой и, увидев девчонку, переменилась в лице. В темных прищуренных глазах полыхнул адский пламень.
-Неужто Забелиха подучила?! Как только посмела?! Ах, она, крыса поганая! Изведу, паскуду! – заругалась Мирониха, а мальчишка сжался в комок от страха.
-Не боись! – хлопнула бабка по Колькиному плечу. – Хороший ты, хоть и дурак! Так и проживешь всю жизню лопоухий, слушая других. Учись жить своей головой!
Колька немного осмелел и неожиданно прошептал:
-С-спасибо!
-За что это ты меня благодаришь?
-За то, что ничего плохого не сказали!
-Вот видишь, я же говорю, что дурак! – развеселилась Мирониха. – Ладно, ступай к себе, а ножик тут оставь, порежешься ишо. А я на будущее погляжу: можно ли тебе помочь, али ты совсем пропаш-шая душа.
Обрадованный тем, что так легко отделался, Колька бросился бежать, а вслед ему прошелестел тихий бабкин смех. С тех самых пор Гришанков ведьмы не боялся.
А вот с Забелиной Мирониха разобралась по-свойски. На следующий день после перечисленных выше событий напали на старуху осы, жалили ее, где только можно, так искусали, что бедняжка чуть не померла. А одна, самая настырная оса, ужалила прямо в глаз, после чего старуха окривела. Так и живет до сих пор с одним глазом - зареклась на всю оставшуюся жизнь воевать с Миронихой.
Просидев у друга до темноты, Лешка возвращался домой пьяный. На душе было противно: утром ведь обещал мамане, что пить больше не будет, и слово не сдержал. «И чего это меня так развезло? Выпил-то всего три стопки», - рассуждал он. Задумался и не заметил, как ноги сами принесли к дому старой Миронихи. Возле забора тускло горел фонарь, во дворе было тихо и темно и вокруг ни души. Лешке отчего-то сделалось жутко. Он никак не мог сообразить, как оказался здесь, когда живет совсем в другой стороне.
Вдруг из кустов дома напротив выскочила большая черная кошка и, усевшись прямо перед ним, начала умываться. Сердце гулко забилось от страха, и хмель молниеносно выветрился из головы.
- У-у, паразитка, напугала! – замахнулся на нее Лешка.
Кошка зыркнула своими глазищами и пареньку показалось, что в них блеснул недобрый огонек.
- Брысь пошла, подлая зверюга! – крикнул Лешка, топая ногой. – Расселась тут на дороге!
Но кошка вовсе не испугалась, а продолжала умываться.
- А ну, пошла отсюда!
Лешка хотел отпихнуть кошку ногой, но она не испугалась, выгнула спину дугой и, громко шипя, ударила его лапой, а потом бочком, бочком и отошла на безопасное расстояние. Там она снова уселась и, как ни в чем не бывало, стала наблюдать, что будет дальше.
- А, ты так, значит! – заорал Лешка. – Ну, счас ты у меня получишь!
Он заметил в траве у соседского забора половинку кирпича и, подняв его, замахнулся на кошку. Кирпич просвистел и упал на то место, где сидело бедное животное. Но большого вреда он не причинил, только лишь заднюю ногу задел. Кошка, вопя от боли, на трех ногах бросилась к бабкиному двору. Тут же засветились окошки в доме, и на крыльце появилась призрачно-белая фигура хозяйки.
Лешку как ветром сдуло. Он бежал домой, словно испуганный сайгак по степи, не разбирая дороги и не чуя под собой ног. Наверное, еще никогда в жизни ему не приходилось так бегать. И как на грех, никого вокруг... Обычно жадные до новостей хуторяне, в этот поздний час, закончив нехитрые дела, отсиживались по домам за телевизором. Так что некому было выглянуть на улицу и полюбопытствовать у парня, что с ним такое приключилось, отчего бежит сломя голову. А он мчался по пустынной улице, тяжело дыша, и топот его ног эхом разносился по округе.
Ворвавшись в дом на полном ходу, Лешка кинулся прямо в комнату матери.
- Мать, запри дверь и дай воды, - просипел он.
- Да ты что, сдурел совсем, выпужал до смерти! – запричитала женщина. – Что стряслось- то?
- Хана мне, мама!
- Ну, чаво ты опять набедокурил, горе мое луковое! – всплеснула руками мать.
- Чаво, чаво?! – Лешка в панике забегал по комнате. - Я чуть не убил кошку бабки Миронихи. И теперь, стало быть, мы с ней в контрах. Бабка ни за что не отстанет, не в ее правилах безнаказанно оставлять такую шалость. Вот и подумай сама, как теперь жить. Не будет мне никакого житья вовсе. Она ж че-нибудь приколдует, как пить дать: либо проклянет, либо со свету сживет. И то, и другое для меня - хана! Дай воды-то, я же тебя просил, в горле все пересохло.
Мать сбегала за водой:
- Я никак не могу взять в толк, как ты у нее оказался, если с утра в контору пошел? – удивилась она.
- Да не дошел я, понимаешь, Мирониха помешала - дорогу с пустым ведром перешла. И точно, весь день кувырком. А теперь уж и вовсе!
Выпив воды и немного успокоившись, сын рассказал матери о своих приключениях.
-Что ж теперь будет, а? – спрашивал паренек.
-Может, пронесет? Как она узнает, что это ты кошку покалечил? Мы же ничего не скажем. Подождем до завтрева, а там видно будет, - мудро заметила мать.
Это придало Лешке уверенности, и он отправился спать, но сон долго не шел к нему.
Перед глазами стояла бабкина кошка, и бедняга, как не старался, до самого рассвета не мог отделаться от липкого наваждения.
***
Мать воспитывала сына одна. Муж давным-давно уехал в город на заработки.
Алешка помнил, что это случилось как раз в тот год, когда он закончил первый класс и готовился провести летние каникулы вместе с друзьями в пришкольном лагере. Мать не пускала мужа, просила остаться: Сычевы держали большое хозяйство, и женщине одной управляться было не под силу. Но отец все же уехал. «Денег заработаю, машину купим», - сказал он на прощание.
И вместо пришкольного лагеря восьмилетний Алешка провел лето дома. Пока мать с утра и до позднего вечера была на работе (поварихам колхозной столовой приходилось выезжать на поля, кормить обедом и ужином бригады трактористов и комбайнеров), сын присматривал за хозяйством. Мальчику в течение дня надо было пасти за двором гусят, кормить свиней, кроликов и кур с цыплятами, подметать двор, а по вечерам подниматься на бугор и встречать корову из стада. Когда другие коровы преспокойно шли домой, их Зорька, забияка и проныра, сворачивала к заброшенному колхозному саду, и, пробираясь сквозь непроходимые кущи бурьяна и репьев, лакомилась опавшими яблоками и грушами. Но это случалось не часто, а когда стадо распускали раньше обычного. Тогда Лешке приходилось блуждать по саду в сгущающейся темноте в поисках Зорьки и, найдя, гнать гулёну домой.
Прошел год, снова наступило лето, мужики, что вместе с отцом ездили на заработки, давно уж вернулись, а он в городе остался. Поползли слухи, что Сычев - старший женился во второй раз. Мол, живет, не тужит, и ребенок уже имеется. Мать переживала очень, плакала по ночам. Лешка, как мог, поддерживал мать:
-Да брешут люди, не верь, мам, батя вернется! Он же обещал!
-Маленький ты ишо, сынок, ничего не понимаешь! Опозорил-то как нас твой отец, Господи! Стыдно ведь людям в глаза глядеть!
-А чего нам стыдиться, мам?
-Ну, как же?! Нечто я грязнуля или неумеха какая, чтоб меня бросать? Что теперь люди скажут? Хороших-то баб разве бросают?!
-Ты хорошая, мам, ты самая лучшая! А если кто тебя обидит, того убью! – горячился Лешка.
Только мать думала иначе и чтобы укрыться от посторонних взглядов, стала носить платок, надвигая его на глаза. Он изменил ее до неузнаваемости, добавил лишних лет, но ей казалось, что так будет лучше. Под кристально-белым лоскутком молодая женщина спрятала свое горе и затаилась, укрыв от непрошенных гостей свою истерзанную душу.
Лешка по-прежнему ждал отца. Мальчишке казалось, что все сразу наладится, если отец вернется. Но он не приезжал, не писал и не звонил, будто забыл о существовании старшего сына. Другие ребята ходили с отцами на рыбалку, косили траву на утренней зорьке, пасли скотину, что-то мастерили во дворе, катались на мотоцикле или просто о чем-то беседовали, сидя по вечерам на лавочке. А Лешка всегда был один. И постепенно в любящем детском сердце выросла большая обида, которая со временем переросла в жгучую ненависть. Мальчик понял, что отец никогда не вернется и в их семье уже никогда не будет так хорошо, как прежде.
Лешка рос, и мужские качества воспитывал в себе сам, как умел, и к мамане нет-нет да и обращался за советом: все ж-таки не чужой человек и плохого не посоветует. Да и ситуации бывали разные.
По пустякам парень мать не беспокоил, жалел. Женщина она чуткая, сразу начинала нервничать, плакать, а потом хваталась за сердце и пила таблетки от давления. Поэтому все свои маленькие проблемы, если они вдруг возникали, Лешка решал сам. О матери вспоминал тогда, когда сомневался, как поступить или в такие тяжелые моменты, как сейчас, например, когда жизненный опыт лучше горячей головы.
***
Утром по хутору разнеслась весть – Мирониху парализовало. Отнялась, мол, нога, лежит бабка, не встает. Наверное, помрет скоро.
Лешкина мать была как раз в магазине, когда услышала эту новость.
-С чего бы вдруг ее парализовало? Она ж вроде и не болела никогда? – заговорила женщина с продавщицей Зиной.
-А что ж долго заболеть? Она хоть и ведьма, а все ж человек. Говорят, вышла ночью в уборную, и на веранде упала, ногу зашибла, синяк чернущий с собачью голову. Соседи утром заметили, что не выходит бабка за водой, пришли к ней и нашли ее там же, на веранде. Лежит, говорят, зубы от боли сжала и молчит. Во как!
Как услышала Лешкина мать про синяк, сразу все поняла: и про бабкину неожиданную болезнь, и про большие неприятности у непутевого сына, и, схватив тяжелые сумки в охапку, бросилась домой.
С трудом переведя дух, испуганная женщина принялась тормошить спящего сына:
- Лешка, беда! Мирониха-то заболела. Знать, не кошка энто была, сама ведьма на охоту выходила. И зачем только ты ее трогал?! Проклянет ить теперь, точно проклянет. Бежать тебе надо!
Лешка испуганно таращил на мать сонные глаза, и никак не мог сообразить, что стряслось.
- Куда бежать, мама? – простонал парень.
- Куды-нибудь подальше. Мало ли у нас родственников? Пошлем телеграмму, объясним – так, мол, и так, неужто не поймут, не помогут?
- А что ж до сих пор не помогли? Сколько лет мы с тобой вдвоем горе мыкаем… Придумала тоже: родственников много! Где меня ждут? Да и куда схоронишься от бабкиного проклятия?
-Но что-то делать надо! Может, сходить прощения у нее попросить, а? Что ж сидеть, сложа ручки и ждать, как она тебя со свету сживать будет?
-Не пойду я к ней и никуда не поеду, и не проси! Да что я совсем из ума выжил? Нет уж, будь что будет, а я дома останусь. Тут не так страшно, - сказал Лешка.
Но на всякий случай перестал по друзьям ходить, дома отсиживался, матери по хозяйству помогал. Все ждал, когда его бабкина кара настигнет. Бежали часы, пролетали дни, а с ним ничего не случалось. «Видать, не решит никак, чем бы меня уморить», - думал парень и мысленно готовился к самому страшному наказанию.
Прошла неделя, и бабка Мирониха неожиданно померла. Пришла медсестра укол делать, а бабка не дышит. Тихо так померла, как будто и не ведьма вовсе, а безгрешный ангел. Некого стало бояться! Лешка по-прежнему был жив - здоров и вскоре осмелел настолько, что сходил в контору и устроился на работу. А потом и вовсе со смехом вспоминал свои недавние страхи. «Все это брехня, детские сказки!» - неизменно повторял он, когда кто-то из друзей начинал вспоминать о бабке и ее колдовстве.
***
Но по осени с ним снова приключилось одно неприятное событие, заставившее пересмотреть свои жизненные позиции. В тот вечер он задержался до поздней ночи у своей зазнобы Каролины.
Молодая разведенка беззаветно и трепетно любила Лешку, но он замуж не звал, а сама она настаивать не смела. «Чтоб мою жену так звали, да ни в жисть!» - говорил парень. Молодуху по имени никто не величал. Какой-то остряк в сердцах назвал ее Коровиной за «выдающуюся» внешность и прозвище это навсегда приклеилось к молодой женщине. Нос картошкой, глубоко посаженные серые глаза, круглое конопушчатое лицо, высокий рост, пышная грудь и необъятных размеров зад – вот и весь портрет. Да, не красавица, но с лица воду не пить. Вот уже много лет они с Сычевым крутили любовь, и это устраивало обоих.
Лешка возвращался домой навеселе. Хутор засыпал, тянуло дымком и сыростью. Вдруг прямо под ноги парню бросилось что-то черное и пушистое. Парень испуганно шарахнулся в сторону и еле удержался на ногах. А кошка, это была она, взобравшись на забор, стала издали наблюдать за Лешкой. «Уж не та ли?» - подумал паренек и поспешил домой от греха подальше.
Каково же было его изумление, когда, обернувшись, он заметил настырную животину, семенившую следом за ним. Лешка струхнул не на шутку. Чтобы сократить расстояние до дома, он бросился в темный переулок, где было много собак. Почуяв кошку, они начнут громко лаять, и это отпугнет преследовательницу. Кошка и впрямь пропала. Но у Лешки появилось неприятное ощущение, что за ним кто-то неотступно идет и громко дышит за спиной. Паренек оборачивался не раз, но никого не замечал, и чем быстрей шел, тем громче слышалось чужое дыхание. Сердце давно билось в пятках, глаза застилал туман, по спине полз холодок. Лешка в панике бросился бежать, и ему показалось, что позади кто-то засмеялся скрипучим противным смехом.
Подбегая к дому, он не чуял ни рук, ни ног. В доме светилось одинокое окошко, видимо, мать не спала, ожидая сына, и только фонарь возле крыльца ярко освещал двор. Парень трясущимися руками открыл калитку, и остолбенел, заметив знакомую черную кошку, вскочившую на забор. Как она здесь оказалась, когда должна быть далеко позади? Но парню некогда было разбираться.
- Да что ж ты ко мне привязалась, ведьма?! – в ужасе завопил он и, сняв с ноги сапог, швырнул его в чертово отродье.
А сам не стал дожидаться, когда пущенная обувь достигнет цели, и припустил что есть духу к дому.
Мать только руками всплеснула, увидев свое чадо наполовину разутым, с взъерошенными волосами и перекошенным от страха лицом.
- Что опять стряслось? – испугалась она.
- Кошка объявилась! – заикаясь, проговорил паренек. – Вот оно, ведьмино проклятье, кажись, достало меня.
- Пить надо меньше! – засмеялась мать. – Бабки уж давно нету, а ты ее вспоминаешь, на ночь глядя. Я-то думала, правда, что случилось.
- Я уже ни грамма не пьяный, честное слово.
Лешка и в этот раз поведал матери все, как было, но теперь она ему не поверила.
- Допьесся ты до белой горячки, вот увидишь, ишо и не то привидится!
- Ты что же думаешь, я брешу?
- А то не? На пьяный-то глаз… Это ж надо придумать: гнался за ним хто-то! Ну, ты сам подумай, хто будет за тобой гоняться – ночь на дворе, все уже спят давно?! Один ты непутевый по дворам шляешься, собак пугаешь.
- Не веришь, значит?..
- Ой, да иди уже спать, завтра все пройдет, - отмахнулась мать.
- Ладно, нехай я буду брехуном, но ежели со мной что случится, не говори, что я тебя не предупреждал!
Лешка послушно отправился в свою комнату, но прежде сходил и крепко- накрепко запер входную дверь на всякий случай. Он бы запер дверь и в своей комнате, но замка не было. Парень обычно крепко спал по утрам и, если бы маманя не будила вместо будильника, мог проспать до самого обеда. Оставшись один в темной комнате, Лешка снова испугался. Ему все время казалось, что в окно, сквозь полупрозрачную тюлевую занавеску на него кто-то смотрит. Липкий страх не давал уснуть и он не выдержал, сдернул с кровати покрывало и занавесил окно, а потом зажег свет и лег спать, не раздеваясь.
***
На следующий день кошка появилась в машинно-тракторной мастерской, где Лешка чинил трактор, устроилась на солнышке и не сводила с парня глаз, как будто пыталась загипнотизировать.
«Ну вот, явилась, не запылилась! А мама не верила, что это она», - подумал парень, озираясь по сторонам. Бежать было некуда, да и прятаться от животного, пусть и не совсем обычного, когда в мастерской полно взрослых сильных мужиков, было стыдно. Засмеют на веки вечные. Мужикам ведь только повод дай позубоскалить. Лешка знал, как легко потерять авторитет в тесном мужском коллективе, поэтому становиться объектом чужих насмешек не собирался.
Парень добросовестно крутил гайки и старался не обращать на глупую кошку внимания, но взгляд ее пронзительно-желтых глаз чувствовал даже спиной, и поэтому голова его сама собой предательски поворачивалась в сторону открытой двери. Лешка встречался взглядом с кошкой и каждый раз мысленно вздрагивал. Ему казалось, что тварь чувствует, как он боится, и оттого ухмылялась, сидя у всех на виду.
-Куда ты все смотришь? Невесту, что ли, поджидаешь? – спросил механик Петрович.
Лешка отрицательно мотнул головой.
-Не, он у нас парень сурьезный, на работе без глупостев, - улыбнулся старый тракторист Степаныч.
-А что ж тогда на дверь зыркает? Кого там увидал?
-Да вон, глядите, сама ведьма пришла! – показал Лешка рукой.
-С чего ты взял? Мало ли в хуторе черных кошек, - не поверили трактористы.
-Может, и немало, а только она одна такая. Вон как на меня зыркает!
-Почему ты думаешь, что на тебя? Нужен ты ей больно! Тут и покрасивше тебя люди есть, - захохотали мужики.
-Да дело тут не в красоте, а в проклятии. Мы же с Миронихой в контрах были…
Трактористы рты от удивления пооткрывали, об этом никто ничего не знал. Мирониха давно померла и все истории о ней стали забываться. Почуяв, что тут дело непростое, охочие до новостей и скандалов мужики, побросали работу и, обступив парня, приготовились слушать. И Лешка, слово за слово, да и выложил все, как было, от начала до конца.
***
Отработав кое-как положенное время, Сычев первым выскочил из мастерской и, озираясь по сторонам, помчался домой. И только возле дома вспомнил, что обещал Каролине заглянуть на часок. «Да ну их всех к черту», - мысленно выругался Лешка и в сердцах захлопнул калитку.
Вечером зазноба парня не дождалась. После вчерашнего случая зарекся он впотьмах ходить, весь вечер просидел дома за телевизором, щелкая тыквенные семечки. Да только, на ночь глядя, то ли от семечек, то ли от чего еще приспичило ему в уборную. Долго терпел, думал, пройдет, но живот так вспучило, что парень завыл от боли и стрелой помчался на двор.
Наскоро поделав свои дела, он возвращался назад в хату, как вдруг услышал за спиной чье-то хриплое дыхание, точь-в-точь, как в тот раз. Лешка обернулся, но и в этот раз никого не увидел. Сорвавшись с места, парень бросился бежать, только пятки засверкали. И вслед ему полетел тихий шелестящий смех.
Добежав до крыльца, парень растерянно остановился – на самой верхней ступеньке восседала та, кого он меньше всего желал бы видеть, и в упор смотрела на него.
- Да ты, что, издеваешься надо мной? – в панике заорал паренек.
Но животное не обратило на его крик внимания, продолжало смотреть на беднягу, которому от пронзительного взгляда сделалось жутко.
- Лучше уйди по–хорошему, а то убью, тварь, - дрожащим голосом проговорил он.
Кошка поднялась и, вильнув хвостом на прощание, растворилась в темноте. А Лешка пулей залетел в хату и, заперев дверь на все засовы, перевел дух. Дома была мать, с ней не так страшно: хоть не защита, а все ж живая душа. Паренек, дрожа всем телом, подошел к баку с водой и, набрав полную кружку, жадно выпил до дна, а потом направился в свою комнату и лег в кровать. Он долго крутился с бока на бок, боясь хоть на секунду закрыть глаза. Когда становилось совсем страшно, Лешка на цыпочках, чтобы не разбудить мать, подходил к двери комнаты, где она спала, и слушал ее дыхание. Сколько раз он собирался ее разбудить и все рассказать, но было ужасно стыдно!
Только под утро, когда запели первые петухи, парень забылся тревожным и беспокойным сном.
***
С тех пор кошка неотступно следовала за ним. В любую погоду, где бы он не находился, животное всегда было рядом. Вскоре к ее присутствию все вокруг привыкли и перестали замечать, кроме Лешки. Один он не мог свыкнуться с ней.
- Полюбился ты ей, что ли? – шутили мужики.
Только парню было не до шуток: здоровый, под два метра ростом, мужик не мог спокойно есть, спокойно спать, трактор и то водил с опаской, на личной жизни поставил жирный крест, пить бросил и по вечерам дома сидел. На улицу один боялся выходить! Скажи ему кто раньше, что так будет, рассмеялся бы в лицо и ни за что не поверил бы. А тут… Но к своему стыду со страхом совладать не мог. Если оставался один, всегда бабкин смех мерещился. Так и умом тронуться недолго!
Поняв, что дело нешуточное, мать побежала по бабкам, стараясь найти народное средство от помешательства. В доме появились разные баночки-скляночки с травяными настоями и колдовскими зельями. Но, то ли знания у бабок были не те, то ли «лекарства» были слабые, все это плохо помогало: от одних средств Лешка спал мертвецким сном, а от других – часами пропадал в уборной, ругая, на чем свет стоит, покойную Мирониху и всю ее колдовскую братию. И однажды, после очередного заседания в туалете, парень не выдержал – сгреб в мешок все настойки и отвары и выкинул в окно. «Пусть они сами этой гадостью лечатся, - сказал Лешка матери, - а я больше ничего пить не буду, видно никому не под силу бабкино проклятье снять».
Время шло, а лучше не становилось, тут нужен был настоящий специалист, с медицинским дипломом, который и выслушать сможет, и лечение подходящее назначит. Лешка и сам это понимал и уже подумывал обратиться к врачу, вот только врачей в хуторе не было.
Был один фельдшер, Санек Филимонов, но к нему мало кто обращался за помощью. Санек, по старой армейской привычке, из всех таблеток знал один аспирин. Им пробовал лечить все болезни. А если не помогало, разводил руками: что вы, мол, хотите, медицина бессильна. Может, поэтому в хуторе никто серьезно не болел. Что толку болеть, раз лечить некому?
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ