- Ва-арь, - серые Светкины глазищи в упор кажутся еще больше.
В тесной монастырской гостинице кровати сдвинуты попарно, так чтобы лечь могли сразу трое. Но мест все равно не хватает. Стены крашены в белый цвет, с небольшими образами по углам. От дверей дует. Хочется спать, и веки тут же слипаются. Перед глазами мельтешат белки по яблоневым ветвям, виноградники с редкою гроздью, ржавая листва буков и украшенные лентами распятия на полях. В Закарпатье мы второй день.
- Варь..,- не унимается Светка: - Никто бесноваться не будет?
Я отворачиваюсь, чтобы отвоевать лишний сантиметр подушки:
- Не пори чушь!
Подушка у нас одна.
За неделю путешествия мы спим на кроватях второй раз. Перед этим – короткая ночь в Почаеве. Оттуда же у Светки страх перед бесами - видела в первый раз.
- Варь!!!
Я понимаю - ошиблась. Паломницы на соседних кроватях тоже просыпаются и удивленно смотрят по сторонам.
-Аааыыы…
Сдавленный стон разносится сзади, от противоположной стены. Раиса бегает босиком и тяжело хрипит. Неизменная шапочка зажата в руке, и теперь видно, что у Раисы волосы жидкие и бесцветные.
-Аааыыы… - несколько раз её хрип переходит в вой.
Матушка Галина отрывает взгляд от книг и устало смотрит поверх очков:
- Не даст всем заснуть.
- А может, у неё астма? – слова принадлежат девушке в розовом пеньюаре. Под иконами в цокольном этаже розовый пеньюар кажется совершенно нелепым.
- Может быть. Надо помочь.
То, что Раиса - бесноватая, чувствовалось давно. Ещё в Киеве, у «Призри на смирение» ей подурнело, а перед Почаевской вдруг стала ругаться, кричать и рухнула навзничь. Как скошенный сноп. Потом объясняла, мол, ноги.
Мы натягиваем тапочки и носки на распухшие ноги Раисы и ведем во двор. Все равно не уснуть.
Вдоль тропинки насажены цветы. В сестринском корпусе свет погашен. Возле автобуса попыхивает красный светлячок – курит украдкой водитель. Монастырь на вершине горы, новолуние, оттого звезды ярче, мощней. Мерцают над самой макушкой. Где-то ухает филин.
Раиса идет с трудом, опираясь на наши плечи, и непрерывно стонет. Вместе с ней стонет бес, только жестче, злобливей. Тошно ему в монастыре, вот и мучается, визжит. Из одного человека – сразу два голоса. Страшно.
Возле туалета Раисе легчает. Она запирается и долго сидит в клозете. Я шепчу Светке, что именно так выходят иногда бесы. А еще, что бесноватых кто-то назвал «апостолами времени сего». Вроде как, в Бога люди верить не хотят, а тут хоть черта признают.
Появляется Раиса, всхлипывает, опирается на нас, и все трое ковыляем обратно. Почему-то хочется её утешить, обнять, но то, что сидит внутри вызывает отвращение и ужас.
Возле второго гостиного дома Раиса останавливается и просит завести внутрь. Мы оставляем её на узкой кровати в коридоре и идем во двор.
Словно легче дышать. Прохладно, и пахнет травою.
- Давай пройдёмся, - Светку еще трясет, да и мне не до сна.
Мы идем по бетонированной дорожке к храму, на свет прожектора-фонаря. Долго стоим молча. Храмы по всей Украине огромные, видать оттого, что климат теплей, и отопление экономить не надо.
- Варь, а вылечить можно?
- Конечно. Покаяньем, отчиткой.
Вокруг фонаря кружат редкие мотыльки. Внизу, в долине, рассыпаны огоньки деревень. Скоро рассветет, в туманной дымке вырастут мохнатые горы, засуетятся монахини, и белки опять запрыгают по яблоневым ветвям.
- А молитвы от бесов есть? Ну, чтоб не пристали…
- Ага. Честному Кресту. Почитаем?
Светка кивает, мы крестимся и затягиваем: «Да воскреснет Бог…»
В тот же момент серая тень спрыгивает с виноградной беседки и шарахается в темноту. Трещит сломанная ветка. Светкино лицо бледнеет. По спине обдаёт ледяной волной, и бьёт неприятный озноб. После долгих паломничеств грани реальности стёрты. Прячу озябшие руки в карман. В карманах – скомканные рубли. В монастырях в ходу российские деньги.
Мы идем к гостинице. Дорожка выметена добела, и лишь под водостоками поблескивает грязь. По обе стороны насажены ели. В гостинице давно все спят, свет погашен. Валюсь на кровать и я. Через несколько часов всё закончится, и автобус повезет нас к обычной жизни, в Москву.