Взгляд альбатроса

Игорь Желнов
- Эй, парень! Не хочешь поговорить?
- О чём? (Взгляд исподлобья).
- О тебе. О жизни твоей. Мы с телевидения, сюжеты снимаем. Может, и поможем чем. Вот ты сейчас чего хочешь?
- Краски гуашевые, коробку, с кистями. И хот-дог…лучше два.
- И всё??
- Всё. А снимать меня не надо, не люблю. Могу просто рассказать, если любопытно…

Своих родителей 15-летний Артём помнил плохо. В основном пьянки, где напивались до свинячьего визга, орали и ругались. Артём убегал из дома, бродил по городку, и бездомные собаки принимали его за своего. Может быть, тогда он и начал понимать, что когда-нибудь будет жить, как они. Потом мать умерла, всего за два дня. Правда, здоровье её уже было ни к чёрту. Отец горевал недолго, веселье в квартире пошло по новой. И Артём твёрдо решил уйти. В школу его не тянуло, драться умел, но не любил. А любил – быть один и рисовать, всё и всех. Память была хорошая и рука, как говорил школьный учитель. Однажды у приятеля увидел книгу с рисунками да Винчи – и загорелся. Начал думать о своей системе раскладывания лица на чёрточки. Петляя по улочкам, думал, представлял, порой рисовал что-то просто на земле или снегу, не зная – для чего это ему надо. А ранним апрельским утром, после очередной домашней пьянки, собрал маленький чемоданчик, и выйдя из дома, направился к вокзалу.

Почему-то сразу решил отправиться в Москву, хотя денег было мало, и там никто его не ждал. Ехал недели две, на перекладных электричках, зайцем. Его ссаживали, он залезал в следующую и упрямо продвигался к цели. Доехал накануне Первомая. Курский вокзал встретил неприветливо. Едва ли не за полчаса, пока Артём пытался понять, куда двигаться дальше, у него украли кошелек. Хорошо – паспорт не вытащили. Чёткого плана, где и чем жить, у него не было. «Переночую на вокзале, посмотрю объявления…» Да так и остался на вокзале. По крайней мере, никто не мешал рисовать. Когда кончились краски, научился рисовать угольками, которые выпрашивал у шашлычников. Находил картонные коробки, разламывал – и рука сама начинала летать по листу, а глаз и память подсказывали образы и сюжеты. Рисовал больше лица и сценки (особенно спящих детей), иногда деревья, поезда, животных… Кто-то остановился, посмотрел, спросил: «А меня можешь нарисовать прямо сейчас?» - «Могу». Нарисовал, понравилось, купили два бутерброда и напиток. Стопка рисунков лежала у его ног. Подходили, смотрели, изредка просили подарить или отдать за еду, за мелочь. Артём никогда не торговался. Вечером собирал оставшиеся наброски, просматривал, лучшие уносил и прятал в укромном месте, остальные просто выкидывал. «Нарисую ещё!» И он рисовал. Много. Набивал руку, додумывал свою «систему». Уже мог по памяти восстановить почти любое лицо, до мелких деталей. Единственное, чего он не мог нарисовать – своё собственное будущее…

С милицией у него вышел курьёз, после которого уже никто не пытался забрать его в отделение. Когда двое верзил нагнали пожилого мужчину, спешившего на ночной поезд, и вырвали у него объемистый портфель, Тёма, не раздумывая, бросился вдогонку и сбил с ног одного из убегавших, которого и скрутил подоспевший наряд. А лицо второго нарисовал по памяти лучше фоторобота. По рисунку того и взяли несколько дней спустя.

Когда удача закидывает сети, порой в них попадают и те, кому встреча с ней вовсе не светила. Так случилось и с Артёмом. Проходивший по залу ожидания человек оказался художником. Посмотрев Тёмины работы, он спросил, давно ли занимается рисованием, где учился. Тёма, неожиданно проникшись доверием, повёл нового знакомого в заветное место, показал остальное. Тот подивился, отобрал несколько рисунков и заявил, что попробует «пробить» их на выставку. Оставил номер мобильника и уехал. Пару раз Тёма подходил к автомату, но телефон молчал. Обидно было за рисунки, но ещё обиднее – что ошибся в человеке. Начал уже забывать о встрече, но вдруг его благодетель объявился. Радостно хлопая Тёму по плечу, рассказал, что не только выставил его работы, но и продал несколько штук какому-то любителю. «На, держи получку!» В руках Тёмы оказались четыре бумажки по 500 рублей. Столько сразу он и не держал! «Поехали со мной! Поживёшь у меня в студии!» - предложил Юра. Тёма кивнул. «Только рисунки новые заберу, и чемоданчик».
Юра жил на севере города, в «убитой» двушке. Одна комната была для жизни, другая – студия, заваленная холстами и хламом. «Вот, устраивайся!» - широким жестом пригласил хозяин. Тёма опустил чемоданчик и впился глазами в краски. «Можно, порисую?» - «Валяй!»
Тёма рисовал жадно, взахлёб, часто забывая поесть, а засыпал как-то вдруг, когда силы совсем покидали его. Иногда, отодвинув краски, шёл в другую комнату, брал альбомы, подолгу вглядывался в картины, потом закрывал – и уже больше к ним не возвращался: в его памяти хранилась целая галерея. Особенно поразили его рисунки Дюрера, он просто пожирал их глазами, впитывал, встраивал в систему. Время не имело для Артёма значения: день – ночь – снова день – текли по водостоку где-то за окном. Общительный Юра вначале пытался его разговорить, но уяснив характер постояльца, оставил это занятие. По вечерам заходил в студию, ставил на коробку тарелку с бутербродами, бутылку воды – и выходил. Звуки из другой комнаты Тёму волновали мало – хоть из пушки стреляй! И как исчезают его рисунки, тоже не замечал. Раз только спросил: где? Юра показал на короб в углу: то, что пока не удалось пристроить. Про деньги Тёма даже не поинтересовался…

Неизвестно, сколько бы текла так Тёмина жизнь, но судьба сделала кувырок назад. После очередной весёлой вечеринки в квартире случился пожар. Тёма спросонья выскочил на лестницу в трусах и в майке. Юра с ужасом на лице бегал по квартире, пытался что-то вытащить, звонил по мобильнику. Когда приехали пожарные, квартира уже выгорела почти дотла. И рисунки пропали. Тёма всё стоял в оцепенении, когда к нему подошёл Юра. «Вот…видишь? Погорелец я теперь, и тебе не помощник, - он старался улыбнуться. – Возьми тренировочный костюм. Деньгами помочь не могу…» И Тёма, уже без паспорта, вернулся на вокзал. Милиция, правда, его помнила, вопросов не задавали…

- Да, парень, загогулистая у тебя история! – протянул оператор. – Зря сниматься не хочешь, заметили бы тебя! А рисунки где?
- Там, в тайнике, - мотнул головой Артём. – Да вот сегодняшние могу показать. – Он отошёл в угол зала, вернулся с пачкой картонок.
Телевизионщики удивлённо переглянулись. «Правда, сам рисовал? А ну, нарисуй нас!»
Через полчаса оба портрета были готовы. Было в них что-то от рисунков старых мастеров, но было и своё, «мой прищур на жизнь», как сказал Тёма. Забрав портреты, купив хот-доги (о красках никто и не вспомнил), команда погрузилась в микроавтобус, и оживленно переговариваясь, укатила. Когда через неделю они вновь появились на вокзале, Тёмы на месте не оказалось.

- Да, был такой, - подтвердили в отделении, когда им предъявили удостоверения. – Три дня назад убили его какие-то подонки, спящего, ножом в сердце. Ищем…
- А рисунки?
- При нём не было. Поищите, если хотите!

Рисунков не нашли. Даже тех, что он сделал в день смерти. Только один нашла уборщица на следующий день, под соседнюю скамью залетел. С картонного листа большая птица-альбатрос смотрела на зрителя пронзительно-грустными человеческими глазами, будто спрашивая: «За что?...»