Гражданская война была не нужна никому. Народ настрелялся вдоволь за Первую мировую. Тем более, что Царя еще можно было, согласно присяге, умирать, то за поповские интриги класть живот никому не хотелось. Но сработал «наполеоновский фактор». Демон честолюбия вдохновлял на «подвиги» тысячи людей. «Революция дает тебе шанс, не упусти его», - нашептывал дьявол на уши простых обывателей. И сотни бывших мелких клерков надевали френчи и делили воображаемые министерства. И сотни безвестных поручиков и унтеров, которым при старом режиме ничего «не светило», бросались на коней, вырывая из ножен шашки. Но будущие «Наполеоны», страстно мечтающие в одночасье взлететь на недосягаемую высоту, как Бонапарт при Марне, и не подозревали, что у каждой «Марны» есть свой «остров св. Елены». И за каждым стремительным взлетом последует не менее стремительное падение.
ПредРеввоенсовета Троцкий и главком Муравьев, красные маршалы Блюхер и Тухачевский, адмирал Колчак, генерал Корнилов, атаманы Махно и Семенов. Сколько этих несчастных промелькнуло тогда перед глазами ошеломленного народа! Где их былое величие? Не осталось от них в России ничего, даже могил. И только реки пролитой ими крови не дадут нам забыть их имена.
Но этот «местночтимый бонапартизм» был на руку синодалам. Ведь кто бы ни победил в братоубийственной войне, они оставались с прикупом, который назывался «законная власть Помазанника Божьего». Поэтому им оставалось только наблюдать, чем дело закончиться, и спокойно заниматься своими делами. Что они и делали, пока по России катился огненный смерч Гражданской войны. К тому же, война – дело дорогое. А тратили огромные деньги кто угодно, только не Синод. Денежки церковники хранили «на потом», когда последний из «спасателей Родины», будь он красным или белым, упадет простреленным или разрубленным.
Одна из норм общения между пастырем и пасомым в православии – это благословение. Пастырь не приказывает – он благословляет поступить так, а не иначе. То есть он вроде бы советует поступить именно так, одобряет такой поступок. Но для пасомого – это практически приказ, за невыполнение которого он может поплатиться спасением своей души.
Главная из «заслуг» патриарха Тихона, которая ему настойчиво приписывается церковными историками – это то, что он, оказывается, «не благословлял» братоубийственную гражданскую войн, как его об этом ни просили белогвардейцы. Мало того, он призывал остановить взаимное кровопролитие. Но всякий, кто прочитает его призывы в 1918 году остановить распри увидит, что они носили характер укоризны: чего ж вы, дурачье, друг в друга стреляете, когда надо стрелять в немцев. Брестский мир синодалам очень не понравился. Он отодвигал мечту о мировом господстве на неопределенный срок.
А давайте представим себе, что белым удалось победить, что тогда? Правильно, власть бы перешла к Учредительному собранию, так как Царский престол никто восстанавливать не собирался. А что бы сделало Учредительное собрание? Правильно, признало бы законными все притязания Патриархии. Таким образом, патриарх Тихон «не благословлял», то есть не одобрял людей, которые отдавали за него жизни. Умирали за власть чиновных попов, которые после этого не только не могут называться святыми, но и даже людьми. Патриарх Тихон с истинно жидовским спокойствием позволял русским «баранам» умирать за его власть и благополучие. И все его призывы «остановить кровопролитие» были наполнены фарисейской фальшью.
Ну а кто же были эти смертники? Если верить кремлевскому литератору Толстому, сотворившему басню «Хождение по мукам», воевали против большевиков «недобитые офицеры». Но вот я открываю книжку «Ледяной поход», написанную участником этого знаменитого корниловского выступления Романом Гулем. И что же там я читаю? А то, что основную часть Добровольческой армии составляли мальчишки 17-19 лет. Самому автору тогда исполнилось 17. Как Лавр Корнилов смог взять на себя тяжкую ответственность посылать на смерть пацанов, ни боясь ни Бога, ни людей? Впрочем, это в традиции советских генералов и по сей день.
А вот атаман Войска Донского Алексей Максимович Каледин такой тяжести позора пережить не смог. Узнав, что ни один казак из хваленого Донского воинства не остался защищать от красных столицу казачества – Новочеркасск, а его самого от красной лавины охраняют полторы сотни старшеклассников юнкерского училища, он застрелился в собственном кабинете, смыв кровью со своей души вечный позор детоубийства, но оставив его навсегда на всем российском казачестве.
Прочитайте историю русских кадетских корпусов! И вы узнаете, как пятнадцатилетние мальчики, которые никогда так и не стали офицерами, защищая своих младших братишек – кадетов-первоклассников, бросались с голыми руками на штыки большевистских вы****ков, другого слова у меня нет. Бросались и отбирали у нелюдей оружие, а потом одерживали над ними победу. Воистину, не в силе Бог, а в правде!
И вот этих юных героев Тихон «не благословлял»! И это правильно. Потому что маргиналам не дано освящать настоящий подвиг. Это под силу только Богу.
Вдумайтесь, это были еще только дети! Они ничего не понимали ни в политике, ни в жизни. Они не знали, что такое «конституция» и «социализм». Они не имели духовного и военного опыта и еще не умели в полной мере отличать добро от зла. Но у них были чистые детские сердца. И, оказывается, этого достаточно, чтобы увидеть дьявола, по молитвам синодалов восстающего из-под земли. А, увидев, отважно бросить ему в пасть свои маленькие жизни, чтобы он захлебнулся их Святой кровью.
Встань, Россия, если ты еще способна подняться из той грязи и дерьма, в котором живешь, как рыба в воде. Встань, и склони голову перед величием духа этих детей, этих Ангелов во плоти, бросивших вызов красному зверю, выпущенному на волю с молчаливого согласия Синода, потому что взрослые с их опытностью и политической дальновидностью оказались на это не способны. Поклонись, а потом умри от стыда.
Но удивительное дело! В то время как на полях сражений уже льется кровь, и русские люди тысячами убивают друг друга, Московская Патриархия (МП) спокойно коротает время, не скрываясь от большевиков и время от времени напоминая им о своем существовании протестами против «гонений на Церковь». Посмотрим, что это за гонения были такие.
«Неполные данные о гонениях на Церковь в течение 8 месяцев (июнь 1918 - январь 1919):
Убито митрополитов - 1 (Киевский Владимир),
архиереев - 18,
священников - 102,
дьяконов - 154,
монахов и монахинь - 94.
Закрыто 94 церкви и 26 монастырей.
Осквернено 14 храмов и 9 часовен.
Секвестировано имущество и земля у 718 причтов и 15 монастырей.
Подвергнуты тюремному заключению за "контрреволюционность"
4 епископа,
198 священников,
8 архимандритов и
5 игумнов.
Запрещено крестных ходов 18,
разогнано церковных процессий 41,
нарушены церковные богослужения непристойностью в 22 городах и 96 селах.
Данные не полны, т.к. не учтены результаты красного террора в Поволжье, Прикамье и др. местах».
Тобольск. Еп.Вед. 1919, № 8-9 (Регельсон Л.)
Когда говорят, что данные неполные, имеют ввиду, что количество составляет 70-90%, но уж никак не 5-10%. Ну, пусть в нашем случае для получения полной картины «гонений» все данные необходимо будет умножить на два. Тогда получим следующие цифры:
Погибло священнослужителей – 550 человек из 112 000 или 0,5 % от общего количества.
Погибло монахов 188 человек из 30 000 или 0,6% от общего количества. Это все напоминает статистические данные естественных смертей в мирной жизни.
Отобрано и осквернено храмов 216 из 54 000 или 0,4%.
Отобрано и закрыт 81 монастырь из 1025 или 8%.
К концу 1928 года по данным журнала «Наука и религия» (1990, №5) из общего количества молитвенных учреждений (храмы, часовни, молит.дома) 78 тыс. действовало 30 тыс. или 38 %. (к этому же времени закрылись почти все католические, мусульманские, иудейские и протестантские церкви).
Сравнимы ли эти цифры с материальными потерями «помещиков и капиталистов», которые потеряли всё или 100 %?
Сравнимы ли эти потери храмов с потерями остальных конфессий?
Сравнимы ли людские потери с потерями русского народа, которые в то время никто не считал?
Имущество Церкви, национализированное юридически, фактически никто не отбирал.
Почему же красные власти, нетерпимые ко всем «эксплуататорам», проявляли такой либерализм? Не потому ли, что Св.Синод, который еще перед революцией народ окрестил «Синедрионом», был «социально близок», то есть понятен, большевикам. И синодалы и большевики ставили перед собой одни и те же цели – власть и деньги. И православную монархию они ненавидели одинаково. И может быть, они бы и дальше бы мирно сосуществовали, но как водится в маргинальных образованиях, подвела жадность. Подельники поссорились из-за денег.
Но перед тем как описать драматическую историю о том, как один разбойник порезал другого, самое время дать нравственную характеристику правителям Церкви.
Первая черта, уже помянутая нами – неприкрытый атеизм. Н.Д. Жевахов описывает случай, как глава духовного ведомства армии протопресвитер Шавельский отказался принимать в Ставку великую православную святыню – Песчанскую икону Божьей Матери. Это все равно, как если бы начальник Политуправления Советской армии выбросил в мусор Знамя Победы. А вот еще характерный случай, описанный А.К. Свитичем. Главу Польской Православной Церкви митрополита Георгия застрелил некий архимандрит за то, что архиерей в беседе с ним выразил сомнение в существовании загробного мира. Со словами «вот тебе, палач православия» монах выпустил в него обойму. Польша входила в состав Российской империи, а стало быть, в юрисдикцию Синода.
Вторая черта – властолюбие и ее родная сестра – невежество. Невежество состояло в незнании основополагающих документов христианства – определений и решений. Тем не менее, первостоятели постоянно ссылались и ссылаются на документы, с которыми незнакомы. К примеру, нынешний патриарх Алексий II в интервью газете «Аргументы и факты» назвал грех смертельной болезнью, сославшись при этом на постановления Шестого (Трулльского) Вселенского Собора. Но всякий, кто потрудится открыть этот документ, убедится, что ничего подобного этот Собор не принимал.
И властолюбие, и невежество сыграют роковую роль в судьбе МП в деле о конфискации церковных ценностей.
В 1921 году в России начался голод. Все сошлось – и неурожай, и последствия неутихающей войны, разновластие, разруха. Денег в казне было мало. И, естественно, что взоры были обращены в сторону церковных ценностей. За сотни лет РПЦ собрала много золота, серебра и драгоценных камней. Благочестивый народ, включая все сословия, всегда жертвовал на строительство, содержание и украшение храмов. Иконы висели в золотых окладах, украшенных камнями, потиры, лжицы, кресты – все было из драгоценных металлов. Как впоследствии утверждал лорд Сиденгайм:
«Большевики успели награбить ценностей у Православной Церкви на сумму в тридцать миллионов рублей золотом». Так что было с чем «сходить за хлебушком». И все эти ценности спокойно находились в храмах, «конфискованных большевиками во время гонений» вплоть до 1922 года.
В том, что советская власть обратила свой взор к церковному золоту, ничего удивительного не было. Это следовало бы ожидать: гражданская страна разорила как народ, так и власть; страна лежала в разрухе, голод мучил всех. Как вспоминал секретарь Сталина Бажанов, в ту пору студент, его дневной паек составлял 400 грамм отдаленно напоминавшей хлеб массы.
Все дело в том, что исторически церковное имущество служило определенным «неприкосновенным запасом» для страны, оказавшейся в критической ситуации. Властители всех времен при необходимости использовали церковные ценности. Еще ветхозаветный царь Давид накормил своих голодных воинов «хлебами предложения», которые могли использовать только священники для богослужений. Царь Петр приказал отобрать колокола у монастырей и перелить их на пушки. Это не считалось грабежом, поскольку церковное имущество, в основном, не зарабатывалось, а приобреталось на пожертвования знати, купечества и простых людей. Поэтому оно могло реквизироваться как в интересах государственных, так и народных. Вот и в жестоком 1921 году логично было бы, в духе святых отцов, просто отдать ценности голодающим и безо всяких условий. Не все бы, конечно, дошло бы до умирающих, поскольку ничто так не стимулирует воровство, как благотворительность, но количество смертей бы сократилось. Но архиереи поступили по-другому, подав большевикам повод для полного разорения церквей.
Правда, большевики не сразу достали наганы. Сначала они предложили патриарху обратиться к миру с воззванием о помощи. На что патриарх Тихон охотно согласился и такое воззвание написал. Письмо было написано грамотно с трогающими душу оборотами: «Уже и сейчас страдания голодающих и больных не поддаются описанию, и многие миллионы людей обречены на смерть от голода и мора… К тебе, Православная Русь, первое слово Мое: Во имя и ради Христа зовет тебя устами Моими Святая Церковь на подвиг братской самоотверженной любви. Спеши на помощь бедствующим с руками, исполненными даров милосердия… к вам, народы вселенной, простираю я голос свой: Помогите! Помогите стране, помогавшей всегда другим! Помогите стране, кормившей многих и ныне умирающей от голода. Не до слуха вашего только, но до глубины сердца вашего пусть донесет голос Мой болезненный стон обреченных на голодную смерть миллионов людей и возложит его и на вашу совесть, на совесть всего человечества. На помощь немедля! На широкую, щедрую, нераздельную помощь!» Особенно цепляет душу слово «Мое», как производное от местоимения «я», написанное с большой буквы. Это, знаете ли, монарший знак!
В том же голодном 1921 году патриарх пишет письмо в Президиум Всероссийского комитета по оказанию помощи голодающим, в котором предлагает оказать помощь голодающим, но при этом ставит советской власти ряд условий. Помощь Церковью голодающим должна оказываться самостоятельно, без вмешательства властей. Средства также должны собираться самостоятельно путем устной проповеди в церквах. Понятно, что советские правители, предвидели, что сбор пожертвований «путем проповеди в церквях» превратится в массовую, официально разрешенную агитацию против большевиков. К тому же, церковные ценности при этом останутся при патриархии, поскольку пожертвование – дело личное как мирян, так и архипастырей. Пожертвования все-таки были собраны, но, в основном, денежные. Как и ожидалось, патриархия пошла по пути сбора пожертвований с народа, оставляя в неприкосновенности собственные закрома. И только в феврале 1922 было разрешено духовенству выдавать комиссарам предметы, «не имеющие богослужебного назначения».
Принято обвинять большевиков в разграблении страны, в том, что они вывозили золото за рубеж. Но большевики взамен и паровозы ввозили, и станки, и оборудование. И не покупали при этом футбольные клубы, и не ездили всей партией в Куршавель. И давайте вспомним, что и эмигранты далеко не все выезжали с пустыми карманами. Пока коммунисты не закрыли границу, золото, картины, антиквариат рекой лился из Совдепии. Да и когда закрыли, неопытная советская таможня давала «добро» на провоз спрятанных ценностей. То, что золото церкви оставалось в храмах, говорит скорее о самонадеянности синодалов. Большевики справедливо опасались, что и эти сокровища безвозвратно «уйдут» на Запад.
Не дождавшись сдачи золота, 23 февраля 1922 года, а к тому времени количество голодающих по официальным данным достигло двадцати трех миллионов человек, ВЦИК, в дополнение к декрету о конфискации музейных ценностей, публикует декрет об изъятии ценностей церковных: «Предложить местным Советам в месячный срок …изъять из церковных имуществ, переданных в пользование групп верующих всех религий, по описям и договорам все драгоценные предметы из золота, серебра и камней, изъятие коих не может существенно затронуть интересы самого культа». Еще можно было согласиться служить, как служат в современных храмах – не на серебре и золоте, и не ссориться с властью. Но этого не произошло. Для чего «кровавый металл» нужен был архиереям? Для достижения политических целей? Остается только догадываться. Но 28 февраля патриарх подписал послание, в котором говорится: «Мы не можем одобрить изъятия из храмов, хотя бы и через добровольное пожертвование, священных предметов, употребление коих не для богослужебных целей воспрещается канонами Вселенской Церкви и карается ею как святотатство – миряне отлучением от Нее, священнослужители – извержением из сана». При этом была сделана ссылка на Апостольское правило 73, которое говорило совсем о другом.
«Примечание игумена Иннокентия:
«Увы, незнание священных канонов не только теперь, но и раньше отличало российское священноначалие. … 73-е Апостольское правило запрещает использование клириком золотого или серебряного церковного сосуда лишь в своем домашнем употреблении.
При этом в наиболее авторитетных тогда в российской церковной среде толкованиях на правила Православной церкви еп. Никодима (Милоша) по поводу этого канона указывается, что «бывали примеры в самые древние времена, что некоторые епископы брали в церкви все, что в ней было самого драгоценного, даже священные сосуды, и обращали их в деньги, когда являлась необходимость накормить голодных или выкупить пленных»…(Л.Регельсон)
И большевики, которые не поленились заглянуть в церковную литературу, этой ошибкой воспользовались, представив дело так, что Церковь лжет, не желая расстаться с золотом, в то время как люди умирают от голода. Тем более что это очень походило на правду.
В то время Ленин написал, что это «единственный момент, когда мы можем с 99-ю из 100 шансов на полный успех разбить неприятеля наголову и обеспечить за собой необходимые для нас позиции на много десятилетий. Именно теперь и только теперь, когда в голодных местах едят людей и на дорогах валяются сотни, если не тысячи, трупов, мы можем (и поэтому должны) провести изъятие церковных ценностей с самой бешеной и беспощадной энергией, не останавливаясь перед подавлением какого угодно сопротивления...».
Но послание патриарха было законом для паствы. Поскольку добровольная выдача ценностей большевикам каралось отлучением от Церкви, безоружное духовенство и народ пошли на пулеметы.
15 марта 1922 года в Известиях ВЦИК патриарх Тихон еще раз уточнил, что он понимает под церковными ценностями, которые допустимо отдать: «подвески, кольца, браслеты, пожертвования для украшения икон, предметы церковной утвари, неприменяемые для богослужения и старое серебро – лом...».
И тогда 19 марта Ленин в секретном письме членам Политбюро предлагает: «Нам во что бы то ни стало необходимо провести изъятие церковных ценностей …, чем мы можем обеспечить себе фонд в несколько сотен миллионов золотых рублей... мы должны именно теперь дать самое решительное и беспощадное сражение черносотенному духовенству и подавить его сопротивление с такой жестокостью, чтобы они не забыли этого в течение нескольких десятилетий...». В результате начались расстрелы: в ночь на 13 августа были расстреляны митрополит Вениамин (Казанский), архимандрит Сергий (Шеин) и другие.
Позднее события 20-х годов будут представлены церковными историками как гонения за Христа. Но это не было гонениями за веру, потому что большевики не предлагали верующим отказаться от православия. Большевики в борьбе за власть уничтожали своего главного политического противника – Русскую Православную Церковь. И надо отдать им должное, они не выделяли архиереев из массы других врагов. Они уничтожили белое движение, они уничтожали своих бывших союзников – эсеров. А Церковь, в силу своей легитимности, никогда не могла быть их союзником, она могла быть только пленником, только рабом.
И большевики пошли в наступление. Прежде всего, они поддержали «обновленцев» или организацию «Живая Церковь». Это леворадикальная часть духовенства, требующая реформирования православия в сторону упрощения канонов, для чего и рвущаяся к власти. Один из ее лидеров В.Красницкий даже настаивал о мобилизации в Красную Армию священников, для противопоставления «белогвардейскому духовенству» «красноармейского». Патриархии удалось одолеть «живоцерковников», объявив их еретиками. Но интересно, что некоторые требования «обновленцев», которые они предъявляли патриарху, угрожая расправой, скажем, «второбрачие священства», сегодня принимаются явочным порядком безо всяких опасностей для жизни. Значит, корень конфликта между «тихоновцами» и «обновленцами» скрывался не в исправлении церковных канонов. Это была обычная возня ради власти.
И только в мае 1922 года большевики решились на репрессии против патриарха Тихона, посадив его на домашний арест, что вызвало бурю возмущения во всем мире.
К концу 1922 года количество погибших в столкновениях при изъятии ценностей среди духовенства достигло восьми тысяч. Сколько погибло мирян, неизвестно. Преследования духовенства по требованию Ленина продолжались. На патриарха было заведено уголовное дело, которое после смерти Ленина было прекращено, видимо, в связи с похоронами состава преступления в одном мавзолее с вождем мирового пролетариата. Чему патриарх был очень рад:
«Передайте Советскому правительству и Президиуму ЦИК СССР глубокую благодарность, как от меня, так и от моей паствы, за такое милосердное отношение к моей деятельности. Правительство может быть вполне уверенно, что оно найдет во мне лояльного гражданина Советского Союза, добросовестно выполняющего все декреты и постановления гражданской власти».
А еще ранее было заявление Патриарха Тихона в Верховный Суд РСФСР (16.6.1923) :
«Обращаясь с настоящим заявлением в Верховный Суд РСФСР, я считаю по долгу своей пастырской совести заявить следующее:
Будучи воспитан в монархическом обществе и находясь до самого ареста под влиянием антисоветских лиц, я действительно был настроен к Советской власти враждебно, причем враждебность из пассивного состояния временами переходила к активным действиям, как-то: обращение по поводу Брестского мира в 1918 году, анафематствование в том же году власти и, наконец, воззвание против декрета об изъятии церковных ценностей в 1922 году. Все мои антисоветские действия за немногими неточностями изложены в обвинительном заключении Верховного Суда. Признавая правильность решения суда о привлечении меня к ответственности по указанным в обвинительном заключении статьям Уголовного Кодекса за антисоветскую деятельность, я раскаиваюсь в этих проступках против государственного строя и прошу Верховный Суд изменить мне меру пресечения, т.е. освободить меня из-под стражи.
При этом я заявляю Верховному Суду, что я отныне Советской власти не враг. Я окончательно и решительно отмежевываюсь как от зарубежной, так и внутренней монархическо-белогвардейской контрреволюции». (по Г.Штреккеру)
«Ну вот», - наверное подумали большевики, - «давно бы так. А то – анафема, анафема!». Но вслух из вежливости ничего не сказали.
Но я, не обладая железной выдержкой вождей революции, а тем более их вежливостью, скажу, что признание патриарха, воспитанного по его словам неправильно и злыми людьми, в том, что он раскаивается – это вам не детский лепет нашкодившего школьника. За его «ошибочными» обращениями по поводу Брестского мира, анафематствованием власти и воззванием против декрета об изъятии церковных ценностей – реки невинно пролитой крови, причем, с обеих враждующих сторон. И за каждую каплю этой крови с него взыщется на Божьем Суде.
Правда, потом были еще обиды со стороны Совнаркома на патриарха, но уже по мелочам. Например, из-за календаря. В России ввели новое летоисчисление - григорианский календарь. Но Церковь продолжала отмечать свои праздники по старому календарю – юлианскому. А поскольку в праздники работать грех, то наш народ не выходил на работу как по юлианскому, так и по григорианскому календарю, удвоив количество законных выходных. Большевики очень расстраивались и переживали по этому поводу.
После смерти патриарха продолжился разгром церкви. Большевики, как и в свое время царь Петр, не желали выбора нового. Но синодалы, поплевывая на их мнение, тут же затеяли выборы. Сей демократический акт закончился арестом кандидата в Святейшие митрополита Кирилла и еще сорока епископов. Чувствуя, что это все равно не остановит синодальные игры, большевики пошли в наступление. Чекисты, пользуясь раздорами «обновленцев» и «тихоновцев», а также внутренними распрями у «тихоновцев», проводили аресты и скорые суды. Удивительно, но даже в преддверии действительно масштабных репрессий споры о том, кто главнее в Церкви не прекращались. Бытует мнение, что все усилия церковников в годы Советской власти были направлены на «сохранение Церкви». Можно с этим согласиться, если Церковью называть чиновный аппарат – Московскую Патриархию.
Но, наконец, главного заводилу митрополита Сергия вызвали в ОГПУ и в последний раз предупредили, что у них терпение кончилось, и они сейчас начнут стрелять, и в кого попадут, тот, наверное, умрет. И вот, до местоблюстителя наконец дошло, что слово «умрет» относится, в том числе, и к нему. Что барьера, столетиями разделявшего касту «неприкосновенных» и толпу «неприкасаемых», уже не существует. Перед струхнувшем первостоятелем разверзлась пропасть. Нужно было молить о спасении. Но поскольку митрополит Сергий в существовании Бога сомневался, а существование Советской власти для него уже было очевидно, он предпочел молиться последней. И его молитвенный подвиг увенчался успехом: Советская власть еще раз простила грешника.
Еще не утихают споры о знаменитой Декларации митрополита Сергия о признании Советского Союза «гражданской родиной, радости и успехи которой - наши радости и успехи, а неудачи - наши неудачи». Одни говорят, что это прямое признание богоборческой власти, другие признают единственным выходом для спасения Церкви, читай, Московской Патриархии. И то и другое, в принципе, является истиной. Хотя простой крещеный народ при этом пустился во все тяжкие. Но думается, что Декларация – обычный акт капитуляции перед СССР с целью вполне естественной – спасти жизни и регалии, в том числе и тем архиереям, кто эту Декларацию гневно отверг.
- Ну, а что оставалось делать? – вопрошают умы.
Представьте себе человека, попавшего в тюрьму. Его бьет охрана, мучает следователь, над ним издеваются сокамерники. Ему нечего кушать и нечего одевать – отбирают. И для того чтобы выжить, ему надо опуститься. А что делать? А куда деваться, жить-то надо?
Ответ может показаться странным для маргиналов, но совершенно естественным для порядочных людей: не надо попадать в тюрьму, а если уж попал, то молить Бога о скором освобождении. Ведь никто не заставлял Синод свергать монархию и приводить к власти кого попало!
Но, видимо, церковникам такие простые мысли в голову не приходили, поэтому Декларация митрополита Сергия до сих пор находит отклик в сердцах синодалов. Сразу же после опубликования, появились письма архиереев, написанные в заключении, с рассуждениями о каноничности или неканоничности Декларации. У Солженицина я встречал упоминание о жарких спорах в лагерных бараках между представителями разных, разогнанных Сталиным, партий. Эти споры казались остальным сидельцам смешными и глупыми. Люди, лишенные власти, гражданских прав и свободы горячо рассуждали о политике, а некоторые даже писали письма Сталину со своими предложениями, вместо того, чтобы задуматься, за что их так Бог покарал. И это не проявление «гражданской позиции» писателей, а проявление их гордости и отсутствия рассудка. С такими же чувствами я читал письма, отправленные с Соловков, по поводу «церковной политики». Архиереи рисковали жизнями тех, кто соглашался доставить эти письма в условиях террора и доносительства, ради своих совершенно оторванных от жизни фантазий о созыве Собора и выборе патриарха. Зачем, ведь Церкви уже не было?
Во время войны был случай, когда англичане своими массированными бомбардировками стерли с лица земли огромный немецкий завод. Чудом сохранилось только здание заводоуправления. Оно одиноко возвышалось среди дымящихся руин. И ИТР и служащие еще месяц регулярно ходили туда на работу.
Декларация еще раз показала, насколько Московская патриархия оторвана от настоящей Церкви – русского народа. И если бы она, МП, боролась с грехом, а не с властями от монархических до советских, такого бы разделения не произошло.
Да, в двадцатых годах Московская Патриархия утратила много ценностей – храмы, золото, драгоценные камни, а впереди высшее духовенство еще ждали конфискации имущества, ссылки и лагеря. Но это произошло потому, что главные христианские ценности – вера, надежда, любовь, а главное, премудрость были утрачены синодалами задолго до революции 1917 года.