То, что художники картины пишут, а не рисуют, Мила узнала буквально в первый же день, когда «дядя» Саша вознамерился писать ее портрет.
- Писать, – удивилась Мила, - вы что, писатель?
Дядя Саша засмеялся, и тут же закашлялся, натужно, трудно...
- Нет я не писатель, я читатель! Но вообще-то немножко художник, даже на жизнь этим зарабатываю. А что, нам с Мальчиком хватает.
Утром дверь в комнату открылась, впуская в комнату «дядю» Сашу, Мальчика и аппетитный запах яичницы с луком. Мальчик тут же бросился к окну, оперся передними лапами о подоконник и заливисто залаял, сердито так, с подвыванием.
- Чего это он? – Мила проснулась. Вот удивительно, она-то не думала, что спала, просто лежала с закрытыми глазами, перемалывая все, что с ней случилось так стремительно и так бесповоротно... Оказалось, нет, спала, и вроде даже выспалась!
- Да он дядю Юру Долгорукого охраняет от голубей. Срут, ты понимаешь, беззастенчиво срут на дядю Юру наглые птицы. Сами-то удовольствия явно не получают, наверное просто назло Мальчику. Мальчик, как он есть хорошая сторожевая собака и охранник-хранитель, взял, понимаешь, шефство над дядей Юрой. Вот и не пускаю его в эту комнату. А то соседи жалуются. Даже записку бросили в ящик: Шоб вы так выли, как воет ваша собака. А я что, я почти всегда дома. А когда я дома, он не воет, да и не лает почти. Я за этим слежу, понимаешь.
- Хорошо, Мальчик! Хорошо! Пойдем, пойдем, милый, кушать пора. И ты, Мила, одевайся и на кухню – марш! Все остывает!
- А у вас, что, все - дяди? – крикнула вдогонку Мила, просто так, чтобы что-нибудь сказать, чтобы голос свой услышать и понять, что она еще есть.
Мальчика прогуляли вместе. Хотя и страшно, и трудно было Миле выйти на улицу, все же скрепилась. Вспомнила, как бабушка говорила – поднапружиться, поднатужиться! Уцепилась за Сашу, зажмурилась и вышла за порог.
- Не боись, прорвемся!
Саша вел ее дворами на затерянную между домами-кораблями крошечную собачью площадку, чудом уцелевшую в период точечной застройки Центра. Их встретили как родных: Мальчика облаяли, а Милу обсмотрели с ног до головы. Конечно, внимание привлекала не только ее красота, но и фингал под глазом. Сочетание редкое, что и говорить. Одна пожилая дама с пуделем все фыркала, все цыкала зубом, а потом не выдержала:
-Саш, ну уж от вас никак не ожидала!
Саша оправдываться не стал. Вздохнул и подмигнул Миле, дескать, все шишки на меня, сиротинку.
День прошел как-то незаметно. Но вечером Мила испугалась: надо куда-то идти, а куда? Саша, как само собой разумеющееся, постелил ей на тахте. Мальчик на всякий случай коротко тявкнул в темное окно на прощанье. И Мила провалилась в сон, как в прохладную струящуюся глубь. Какие-то тени ждали ее там, но не враждебные, а дружественные, хоть и бессловесные. Просто Мила ощущала, что не в омут ее тянет, а покачивает и баюкает нежная темнота. И она сливается с Милой в одно. И тени эти – ее тени. Такое бывало с ней редко. И удивительно, что после всего случившегося, пришел покой. И сон ее не нарушался до самого утра.
- А знаешь, я с собой покончить хотела. Под трамвай броситься...
Признание пришло само собой. Показалось, что Саша даже не удивился.
- Значит жить все же хотела, раз не бросилась. И теперь будешь хотеть все больше и больше.
- А ты откуда знаешь?
Саша не ответил. А Мила удивилась, откуда так легко это «ты» пришло?
Щиты, обтянутые тканью, стоящие по стенам в большой комнате, оказались полотнами. Некоторые были уже записаны, некоторые зияли бледным белым грунтом, приглашая поставить первый восклицательный знак кистью.
Мила все глядела на эти белые холсты. Думала дырку проглядит. А Саша все на нее поглядывал, а потом и предложил:
- А знаешь что? Давай я твой портрет напишу. Давай, соглашайся. Время займет немного, несколько дней. Тебе все равно в себя прийти надо. Что уж там у тебя случилось, спрашивать не хочу. Потом когда-нибудь все расскажешь.
- Да как же я тут?.. У меня и вещей никаких нету. Паспорт только...
- Паспорт – это хорошо, - бормотал Саша, все приглядываясь и даже, казалось, принюхиваясь к Миле. А вещи пусть подружка принесет. Есть у тебя подружка?
- Есть.
Мила не была уверена, что Ритка – ее подруга. Но вспомнила, как она за ней ухаживала, как в горячем душе отмачивала, как лицо вытирала. Казалось прошло с того момента сто лет.
- Да, я сейчас ей позвоню.
Мила набрала номер парикмахерской и каким-то не своим, придушенным голосом попросила Риту. Та подошла на удивление быстро, видно была свободна.
- Ты где? Куда пропала?! Этот твой тебя обыскался. Мне угрожает. У него встреча на телевидении сорвалась из-за тебя.
- Рит, подожди... Не могла бы ты мои вещи принести?
- А ты что, не вернешься?
- Рит, ну не могу я, понимаешь? Не могу! Не могу я! Всё!!
Мила сама не заметила, как повысила голос и уже почти кричала.
Саша взял у нее трубку, коротко продиктовал адрес и нажал кнопку отбоя, не обращая внимания на все еще доносящийся из трубки Риткин писк.
- Ну вот, она придет после работы и вы все обсудите. Садись вон туда.
Он показал на кресло, обитое красным бархатом с золотым шитьем.
- Самое подходящее для тебя место – это трон. А я пока примерюсь.
Он взял лист картона и карандаш, потом бросил карандаш, порылся в коробке и нашел уголь. Потом притащил из другой комнаты подставку под картон. Мила сидела отрешенно и на суету его не обращала внимания. И Саша тоже уже не суетился, увлекся, рука его так и летала по картону. Отбросл один лист, взялся за второй... А Мила как-будто спала с открытыми глазами. Очнулась только от звонка в дверь, подтвержденного лаем Мальчика.
- Ритка!
Саша утомленно потер лицо и пошел открывать.
- Ну ты ваще даешь!
Ритка все крутила головой, переходила из комнаты в комнату, трогала пальцем обивку мебели, выглядывала в окна и все почему-то допытывалась у Саши видно ли ему из его окон мэрию. Он снисходительно объяснял, что если сильно высунуться, то видно. Но он пока не пробовал. Да и холодно еще, окна-то раскрывать.
Ритка притащила сумку с одеждой и заявила, что с квартиры съезжает.
- Куда же ты?
Мила чувствовала себя неловко, ведь все из-за нее...
- А я жить, наконец, начинаю. Повезло мне понимаешь. Я тогда в клубе с мужиком познакомилась. Такой... ничего себе. Может ты помнишь? – Ритка смутилась, не хотелось ей Миле про клуб этот напоминать и вообще, но сразу же понеслась дальше, чтобы не заострять. - Так он на ходу подметки рвет. Конечно страше меня, даже очень старше. Но богатый.
Рассуждения Ритки о любви:
ну что ты так глядишь на меня да богатый пожилой но еще ничего я ему приглянулась сразу он и телефончик дал прямой не через секретаршу а это верный признак уже и встретились и поговорили еще не спали конечно нечего сразу-то а я разговор деловой завела то се салон открою на его деньги мастеров наберу он мне ссуду оформит ну чего смотришь это теперь такая любовь бизнес-любовь знаешь бизнес-ланч есть и бизнес-любовь есть хорошо когда что-то связывает он конечно на шею мою запал и на ноги и грудь у меня ничего но главное ему понравилось что я деловая планов у меня понимаешь громаздье а так я бы ему через неделю надоела он делами ворочает ого-го но я ведь не дура туда не полезу буду свою грядку окучивать видела бы ты как он хохотал когда я ему свою бизнес-концепцию впаривала он прямо в кафе схватил стал целовать говорит еще такие бизнес-вумен ему не попадались чего смеешься правда-правда...мне ведь замуж не нужно кто нищую возьмет важно пока еще молодая твердую опору найти заинтересовать потрахаться в удовольствие ну и себя любимую не обидеть мне нравится что он богатый я все ведь такого и хотела заводит меня это пусть и не мои деньги богатый значит умный а умный увидит что и я не дура да просто понравился мне он руки такие знаешь пальцы сильные пахнет так умрешь не встанешь...
- Ну вы тут, девочки, пожурчите, а мы с Мальчик на кухне кофе попьем. А вы подтягивайтесь. Мальчик, кофе будешь?
Когда дверь за Сашей закрылась, у Ритки округлились глаза и она зашептала страстным шепотом:
- Кто ОН?
- Художник.
- Что, просто художник? А откуда такая квартира? А мебель? А картины?
- Ну, картины-то он сам написал.
- Чего?
- Ну, он художник, картины пишет.
- Картины рисуют.
- Нет, картины пишут. Спроси у своего этого, как его зовут, кстати?
- Эдуард. А ты чего, теперь с ним будешь?
Мила знала эту Риткину манеру - все вызнать, до всего докопаться. И рада была бы откупиться, но чистосердечное признание было ей сейчас не по карману. Она сама не знала и не хотела знать, что и с кем она будет. Ясно было одно – то, чего уже никогда не будет. И с кем. Не будет на краешке стола с доктором в чистом белом халате, пахнущем дорогим парфюмом, которому почему-то важнее всего попасть на телевидение в программу о пластической хирургии и который, занимаясь любовью, не до конца снимает штаны.