По внешнему виду его никто бы не назвал любителем острых ощущений. Вид был таков. Средний рост, некоторая сухость всех членов, включая даже лицо. Лицо не мелкое, но нос тонок и длинноват, брови узки и идут вразлёт, на лбу несколько морщин, щеки кажутся проваленными из-за высоких скул. Губы достаточно тонки и исчезают в лице по углам. Шея кажется излишне напряженной. Издалека его можно было бы посчитать даже миниатюрным, но это был обман зрения. Когда вы стояли с ним рядом, то не ощущали его коротышкой, скорее наоборот, начинали смотреть на него снизу вверх.
Что говорить о том, как смотрела на него маленькая и хрупкая соседка девчонка, когда они встречались в лифте или на лестничной площадке. Он тоже иногда с интересом на неё поглядывал, уж больно хороша была девчонка, да как-то ещё совсем неожиданно выросла. Когда он спросил её об этом, почему так получилось, она смешно надула губки и смущенно произнесла, Александр, мне уже девятнадцать давно, а вы всё меня не замечаете. Она подняла на него глаза в которых стояла смешная обида и Александру показалось, что в эти фиалковые глаза он мог бы смотреть и смотреть до самого конца своей жизни, но… Впереди его ждала скала. Скала в Мексике, в двухстах милях от города Чиуауа.
Не так как соседку девчонку, и совсем уж в другие области, но даже и тех, кто знал его, Александра, более близко, поражали некоторые моменты выбора им главного своего увлечения. Поскольку он ни с кем не откровенничал, а вызвать на разговор его было невозможно, кроме разговора самого пустого содержания, то моменты эти так и оставались загадкой. Пробовали многие разгадать, ведь личностью он был довольно приметен. Безуспешно. Убеждались лишь в том, что в судьбе его ничего нельзя трактовать как предпосылки к выбору рискованных занятий и просто любви к риску. Везде прослеживался педантизм и аккуратность. Образование также получил соответствующее – закончил мехмат МГУ.
Индивидуалистом от природы он не был, скорее, воспитал некоторый индивидуализм в себе сам. Мнение окружающих и их восхищение его никогда не волновали, совсем не от его холодности, а оттого лишь, что не совпадали они с его личным пониманием и того и другого. Это касалось всех областей от науки до искусства, но на примере искусства проще объяснить его позицию. Так, он совершенно не мог слышать восхищения по поводу Пикассо, он считал его просто талантливым шарлатаном, в чём-то и просто шарлатаном. Отрицание его, чего-либо, не обязательно было таким полным. С раннего детства, все восхищались Шерлоком Холмсом, а он проглотил его моментально и этим ограничился, зато Белый отряд и несколько других вещей Конан Дойля зачитал до дыр.
Те, кто постарше в захлёб говорили о великолепной прозе Пушкина, особенно о повестях Белкина, они тоже ему нравились, но и не более того, зато Путешествие в Арзрум, он считал великим произведением и без конца его перечитывал. Скорее всего, это был некий допустимый консерватизм, присущий его характеру мышления, но слишком часто это неправильно воспринималось окружающими. Многие считали, что он просто пытается выделиться, хочет быть во всём оригинальным, неповторимым. Он был страшно далёк от всего этого. Устав спорить ещё в ранней юности, и поняв, что споры такого рода ни к чему не приводят, он их просто прекратил. Люди как считали по-своему, так и продолжают считать, тогда как лично ему это, если уж и не вредило сильно, то и не улучшало к нему отношения.
Бог бы, с ним с отношением. Он бы спокойно, в силу своего благоприобретённого индивидуализма, это перенёс, но его втягивали в ненужную ему, какую-то убогую, но шумную общественную жизнь. Вот с этим он уже не мог смириться и просто замкнулся. Он, напустив на себя умный вид, предпочитал со всеми соглашаться, а потом полностью выбрасывал из головы все доводы оппонентов. Волнуют до сих пор его и волновали всегда, по-настоящему, только собственные ощущения. Также бережно он относился и к ощущениям друзей. Потому как выбирал он их по своему подобию. И чувствовали они всё так же и не потому как определяли такую ерунду, как шарлатан Пикассо или нет, а по общему отношению к жизни. Других друзей он не имел.
Случайно, а может, и нет, но все они нашлись среди скалолазов и альпинистов. Однако, и в их среде себя переломить он уже не мог, и здесь он выбрал совершенно особенную стезю. Предпочитал он осваивать так называемый soloing. Означало это, что он поднимался на скалу один, без страховки и даже вообще без каких-либо приспособлений. Всё, что на нём имелось, это кофта и штаны из мериносовой шерсти, широкий плотно прилегающий к телу пояс, а на поясе со стороны спины прикреплялся мешочек с магнезией (chalk bag), для просушки рук. Иногда комплект был дополнен курткой с вентиляционными вырезами, но это бывало очень редко и только при не очень подходящей погоде. На ногах были специальные тапочки, которые он по старой российской привычке продолжал называть калошами. Даже носки он не надевал. Большой разницы в носках или без них надеты калоши, он на горе не ощущал, но просто так привык.
Всё делал Александр в жизни очень серьёзно, в своём деле он практически достиг предела человеческих возможностей, так считали все, кто его знал. Вряд ли какая-то часть тела его не осталась ещё натренированной до максимума и несколько выше. Особенно у него были развиты кисти рук, даже не кисти, а уже фаланги пальцев. Иногда ему казалось, что попроси его кто-нибудь, а может и самому в голову придёт такая бредовая идея, как лезть на скалу спиной, то он справится. Справится именно благодаря способности фаланг своих пальцев держать его практически на ногтях, а не на подушечках, так гибки и сильны они теперь были. Тренировался он круглый год, но восхождения любил осуществлять только при тёплой погоде. При тёплой погоде, это означало в меру прохладной.
В жару на скале очень плохо и удовольствия уже никакого, кроме того калоши плохо держат камень. Разумеется, и местность имела огромное значение и выбиралась живописнейшая, это было непременным условием его занятия. Немаловажным моментом его сегодняшней жизни было то, что материальная её сторона его не беспокоила. В молодости он заработал достаточно много денег, но их бы, конечно, ни на что не хватило, если бы завёл он себе семью и зажил отдельным домом. Семью он заводить не стал. Он поступил по-другому, отдал весь свой капитал в семейное дело, которым занимался его племянник и жил на небольшие от него поступления. Всё, что ему было надо, это иметь возможность несколько раз в год ездить на свои скалы, которые естественно оказывались всё дальше и дальше от дома.
Так всё и продолжалось уже пару десятков лет. С той лишь разницей, что первые пятнадцать лет он не мог посвятить себя целиком любимому занятию, ещё и зарабатывал. Сейчас он был полностью свободен. В этот раз он выбрал Мексику. Причина выбора была не только в горах. Он хотел навестить своего друга в Штатах, с которым не виделся уже несколько лет. Называл он его просто Боб, хотя имечко у друга было такое непростое, благодаря европейским корням, что после бутылки бурбона, он, наверное, и сам бы не мог его внятно повторить в нужной последовательности. Боб и посоветовал ему съездить в Мексику, у него были там знакомые проводники, они помогут добраться до скал, на которых совсем нет туристов, это последнее время было очень важно для Александра.
Он не акцентировал своё внимание на этом аспекте своей жизни, но чувствовал, что постепенно дичает. Если раньше он относился к людям с лёгкой иронией, то теперь он всё чаще их не переносил и уже переставал прощать им их вечную глупость. Особенно его стало раздражать последнее время в них то, что ничего не зная о сути предмета, не зная его основ, они стремились снять с него пену, причём получив от этого максимум удовольствия. Мало этого, брались судить и рядить о тех, кто посвятил этому жизнь, кто знал столько об этом, что хватило бы на десятки, а, может быть, и сотни, таких как они. Более того, они сейчас и правили балом, причём сами же и несли на этом празднике жизни потери. Потери не замечались, трупы скромно и стыдливо убирались, а праздник всё шёл и шёл.
Тупые толпы шли в горы, лезли под воду, падали с туч, но продолжали слушать инструкторов вполуха, спали на занятиях. Все стремились только быстрее получить необходимые для удовольствия документы. Со смутным беспокойством он готовился к встрече со своим другом, которая должна была произойти в маленьком городке Эль Пасо, находившемся ещё в штате Техас, но на самой границе с Мексикой. Там Боб передаст Александра на попечение мексиканским друзьям. Александр очень удивился, когда узнал, что Боб хочет с ним поговорить. Обычно он не предупреждал об этом заранее, просто встречались и говорили. Боб уже несколько лет как перешёл от обычного скалолазания на бейсинг, но выбирал не искусственные сооружения, а только природные.
Последний раз он прыгал с парашютом в Венесуэлле с водопада Анхель, звал и Александра, но тот отказался. Причина отказа ясна, Александр считал это не своим делом, да и распылятся, совершенно не хотелось, мало ли, что существует опасное и прекрасное в мире. После прыжка Боб, пребывая в полном восторге, приглашал Александра уже в Патагонию, прыгать с горы Сьерро-Торре, разумеется, приглашал безуспешно. Сейчас Боб об этом прыжке подозрительно молчал. Александр не стал его спрашивать, ни по телефону, ни в письмах и не стал пока уточнять, состоялась ли вообще эта поездка, и, тем более, как прошёл прыжок. Если захочет Боб, то скажет всё при встрече.
Встретились они в одной немного более приличной, чем остальные гостинице. Сейчас они сидели в баре, решив никуда больше не ходить, - кухня тут была вполне сносная. Техас всегда славится своими стейками и всем другим, что можно сделать из мяса. Они заказали говяжьи ребрышки особым способом приготовленные. Уж чем их там техасцы или повара мексиканцы натирали или в чём отмачивали неизвестно, но аромат был такой, что и шашлыки наши позавидуют. Они с наслаждением болтали и уплетали замечательное блюдо, и что из этого доставляло им большее удовольствие непонятно.
Они уже прикончили одну бутылку местного виски такого дрянного, что ирландцы, наверное, попадали бы в обморок только понюхав его пробку, но даже не заметили этого. Обсудили уже всё, перебрали всех друзей и знакомых, нахлопались друг друга по плечам. Наконец, под начало второй бутылки пришла пора поговорить о деле. Боб неожиданно помрачнел. Знаешь, Александр, я решил больше не заниматься нашим с тобой делом, не только моим этим бейсингом, но и скалолазанием тоже. Что-то случилось Боб. Боб не стал сразу отвечать, он отложил обглоданное ребро, протер салфеткой руки, достал огромную сигару, сделал предлагающий знак Александру, но тот отрицательно махнул головой, и только тогда, когда прикурил сказал, - сломался я, Са Ша, на этой скале.
Был страшный ветер, ты знаешь, что такое ветер девяносто миль в час в горах, это уже не ветер, но главное, он поднялся неожиданно, была чудная погода, ветерок от силы десять миль, я собирался прыгать, хотя места там для разбега очень мало, но прыгнуть можно. Боб замолчал. Александр внимательно смотрел на него и видел этот ветер в глазах Боба. Боб только чуть покачивал из стороны в сторону головой и не спешил продолжить рассказ. Александр, перед прыжком я помолился и попросил у бога удачи. Бог ничего мне не сказал, только ветер стал нарастать и нарастать. Боб опять замолчал. Александр, я говорю это только тебе, ты меня поймёшь.
Они оба сейчас были на этой скале. Всё вокруг них быстро очищалось от снега. Снег слетал со скалы и начинал носиться вокруг стола. Снег переворачивал всё в баре, захватывал гостиницу в страшный смертельный хоровод, уносил её прочь, в бездну. Ничего больше не было вокруг, кроме этого ветра, кроме этой тяжёлой, злой пыли, в которую снег превратился. Александр смотрел в глаза Бобу. Боб смотрел в глаза Александру. Глаза Боба всё более темнели и приобрели, наконец, фиалковый оттенок, а потом и вовсе превратились в обиженные глаза девушки соседки, которой уже давно исполнилось девятнадцать лет. Боб видел только глаза Александра, в которых не замечал осуждения, которого и не было там вовсе.
Они долго ещё молчали, а потом Александр сказал, ты знаешь, Боб, у меня в Москве появилось одно срочное дело, не поеду я ни в какой городишко Чиуауа. Давай допьём этот дрянной кукурузный виски по этому очень хорошему поводу, и, пожалуй, закажем ещё рёбер.
Утром Александр выехал в Чиуауа...