15. РОМАН С АДВОКАТОМ
Больше всего Валентин любил вареную колбасу, вкус которой напоминал ему время детства. По дороге в тот дом, где он квартировал у приятеля, Валентин и Галина всегда заходили в универсам и покупали вареной колбаски, которую Галина нарезала к ужину и подавала с каким-нибудь незатейливым гарниром и соусом.
Он звонил на работу Галине ближе к обеду. Часто, почти каждый день. Все в редакции так привыкли к его звонкам, что уже не спрашивая имени, машинально произносили "одну минуту", после чего раздавалось: "Галина, тебя!"
Встречая Галину после работы, Валентин заботливо брал ее под руку и говорил: "Ну что, какие у нас сегодня пожелания будут?" Галину этот вопрос всегда озадачивал: приятно, конечно, что определять способ их времяпрепровождения он предоставляет ей, но она не готова изобретать каждый день что-то новенькое. Поначалу на этот вопрос она отвечала что-то типа "пошли в Макдоналдс" или "давай где-нибудь кофе попьем". Потом - "…пойдем в гости к Ритке или к какому-нибудь твоему приятелю". На что Валентин отвечал неизменно: «О,Кей», или «Ап ту ю». Они бывали в гостях, и в кафе, в казино и театрах, после чего уходили "домой". К Валентину, мимо заветного магазина с вареною колбасой.
Галина собирала ужин или вечерний чай, Валентин смотрел телевизор, помогал Галине накрыть на стол и убрать посуду.
К близости подбирались медленно, не отказывая себе в удовольствии досмотреть до конца интересный фильм или футбол (Валентин был страстным поклонником этого спорта). Обнимали друг друга долго и нежно, без слов, и украдкой, сквозь полуприкрытые глаза, подсматривали друг за другом. После близости Валентин ни разу не заснул, не поблагодарив Галину за подаренный ему вечер, а сонный, он время от по одеялу нежно гладил ее изгибы, словно хотел убедиться, что она не ушла а все еще здесь, рядом с ним.
Иногда после ужина Галина просила его проводить ее до метро. Валентин каждый раз спрашивал: "Но почему? Она отвечала ему что-то вроде: "Переодеться, я дома три дня не была" или: "Маме надо помочь по хозяйству", "Завтра у меня важная встреча, мне нужен костюм". Валентин после этого каждый раз предлагал: "Перебирайся ко мне. Тогда тебе не понадобится никуда уезжать среди ночи". Галина не отвечала, он не настаивал, и в следующий раз этот разговор повторялся.
Рядом с Галиной Валентин не умел сидеть, не обнимая ее. не поглаживая волосы, а то и просто держа ее руку в своей. Вспоминая об этом потом, Галина поняла, что в тот непростой момент жизни ему необходимо было быть не одному, засыпать в обнимку, чувствовать присутствие другого человека рядом. Как потерянный зверь, Валентин был рад, что его снова как будто нашли, что он опять чей-то, не сам по себе. Хотя странно, конечно: у него всегда помимо жены было столько историй на стороне... И он мог бы всегда выбрать кого-то из этих дам… Почему вдруг Галина?
В этом спокойствии далеко заходящих свиданий шли недели. Галину и Валентина как будто устраивала эта размеренная неторопливость. Мама Галины не спрашивала у нее, не считает ли она нужным представить ей своего ухажера. К телефонному голосу Валентина она так же привыкла, как и сотрудники ее дочери и, ответив ему дежурное: "Добрый день, сейчас позову", без лишних слов передавала Галине трубку. Просыпаясь без Валентина, Галина не думала в первую очередь: «Где это, интересно, мой благоверный, что-то он мне не звонит?». Потому что знала, - Валентин это дал ей понять с первых встреч, - что ни дома, так на работе («мобильник», как Николай, она ненавидела и поэтому не заводила) - он непременно разыщет ее, дождется, когда та появится в пределах досягаемости, вкрадце расскажет, что он без нее делал и где, а потом спросит: "Что у тебя сегодня?" После чего последует обязательно: "Хорошо, я во столько тебе позвоню, и тогда мы договоримся, как встретимся". Никаких поводов для подозрений, никаких причин волноваться...
Если по окончании рабочего дня кому-то из них было нужно куда-то по делу или по приглашению, не обсуждая, они направлялись вместе. Но все чаще во время какого-то вынужденного визита Галина стала замечать на лице Валентина отсутствующее выражение лица. Спрашивая его: "Тебе здесь не нравится?", она получала один и тот же ответ: "Мне, конечно, с тобой везде хорошо, но дома все-таки лучше". И они отправлялись домой. По дороге - вареная колбаса, после - Галинины хлопоты с ужином, совместный недолгий отдых у телеэкрана, дальше - дорога домой или постель с интимом.
Галине нравилось готовить для Валентина. Он никогда не забывал отметить что-нибудь, особенно ей удавшееся ей на этот раз. Нередко он готовил сам. Он ее баловал подарками или сюрпризами, она благодарила его и улыбалась в ответ. В общем. все у них се шло хорошо. Даже более чем.
Только одно не давало покоя Галине в этом союзе...
Привыкнув, почти растворяясь в своем мужчине, Галина в какой-то момент затосковала невыразимо. Все хорошо, все спокойно и замечательно, но, несмотря на его постоянные предложения, почему-то она не торопится перебираться к нему насовсем. Что-то ее останавливает. Что-то мешает уйти с головой в свое тихое счастьице... И это «что-то» вовсе не связано с Николаем: о нем она как раз вспоминала меньше всего, если вообще вспоминала. Потом она вдруг поняла, что не так. Она с Валентином проводит времени, безусловно, много. Но и до, и во время ее пребывания с ним (исключая моменты близости) мысли Галины, ее внимание направлено НЕ на него, а на те интересы и сферы собственной жизни и деятельности, которые, как только она с ним прощалась, переступая порог его съемной квартиры, подхватывают ее, словно прибрежные волны ленивую гальку. Шаг, - и в следующую секунду она пребывает в свободном плавании, в другой, внезапной и бурной стихии собственной, отдельной от кого бы то ни было жизни, где ощущает себя легко и свободно. Где нет места даже воспоминаниям о том, как спокойно и хорошо ей за стенами крепости с потрясающе романтическим именем "Валентин".
С энтузиазмом Галина бросалась в двери подземки, (о которой Валентин, как только смог себе это позволить, перестал помнить совсем), и вглядывалась в лица людей, наблюдала их молчаливую общность, тесно скрепленную дефицитом места в вагоне. Напирая и стесняя друг друга, попутчики старались хотя бы не смотреть один на другого. Погруженные в свои мысли, они усиленно делали вид, что ничего общего с этой толпой каждый из них не имеет. Уходя в себя или утыкаясь в какое-то чтиво, каждый. Только Галина смотрела вокруг с большим удовольствием, радуясь пусть молчаливому, но все же общению, пребыванию рядом с другими.
И тогда ее осенило: эти поездки в метро развлекают ее потому, что она уже очень привыкла именно к вот к такому общению без общения, которое происходит у них с Валентином. В гостях - рука об руку, даже если реплики они с ним адресуют кому-то еще, дома - совместный ужин и «бадминтонная партия», состоящая из коротких нескольких фраз на бытовую тему, близость - в полном безмолвии и погружении в друг в друга, дорога домой, - в неторопливой беседе на отвлеченные темы погоды, природы, общих знакомых и завтрашних забот. В этом общении было все, и не было НИЧЕГО, что, с ее точки зрения, можно было назвать общей жизнью двух людей.
Такому выводу Галина оказалась совсем не рада. В который раз она осудила себя за то, что опять предоставила мужчине единолично решать, как и что с нею и для нее делать, (так сказать, вручая ответственность за себя). Но ведь вот что было странно: именно в этот раз она была более чем уверена в том, что поступает правильно. Случай с Риткой, которую Валентин так и не взял в помощники по делу Киры, (объяснив, что она " бежит впереди паровоза" а ему совершенно не нужен такой резвый локомотив: он и сам в состоянии себя направлять), лишний раз убедил Галину в том, что в отношениях с ним ей будет лучше отдать всю инициативу ему. И именно отсутствие инициативы с ее стороны позволило Валентину выстроить их общение таким образом, что его все устраивало, а ее, как оказывается, нет!
Попытавшись исправить это, Галина начала больше говорить с Валентином о том,о чем ей бы хотелось. По дороге домой она заплескивала его впечатлениями, которыми наполнил ее прожитый день. Валентин выслушивал внимательно, а потом когда понимал, что его девочка освободилась от своих эмоций, задавал один из вопросов, касающихся их двоих. Типа: "Не помнишь, картошка еще не закончилась дома, а то что-то сегодня с колбаской картошки-пюре захотелось".
"Ничего,я тебя все-таки растормошу" - не сдавалась Галина. И искала другого подходящего случая "окунуть" Валентина в сферу своих интересов (да и его, собственно, поскольку она, все-таки, - юридический журналист), призывая на помощь себе то общее, что могло укрепить их союз.
Однажды Галина решилась пересказать Валентину историю, случившуюся у нее с тем самым интервью с Менделевичем. Увы. оно не вышло к юбилею адвоката, но как только журналу понадобился этот материал, Галина сразу его закончила и отправила по факсу в - светлую ей память, - Украину для согласования текста с Рувимом Давыдовичем. Там материал и застрял... Вопреки планам Галины и всей редколлегии, включить его в ближайший, ну, хорошо, следующий номер, - ничего не выходило: Менделевич молчал, как рыба об лед. Когда началась работа над очередным номером, Галина сама решила вызвонить Славу. Дозвонилась на пятый день по домашнему номеру и услышала:
- Вы извините, Галина Викторовна, Рувим Давыдович еще работает над материалом...
- А что, я плохо его написала? – после этой фразы на том конце провода Слава сразу куда-то пропал, словно бы провалился. Рискуя продолжить, Галина ответила, поспешив заполнить неловкую паузу, - я понимаю, для вас, а тем более, для него, эта статья архиважна и архисерьезна. Но за столь долгий срок можно было материал не только несколько раз прочитать, - переписать заново! Помилуйте, Слава: журнал – издание периодическое, он выходит раз в месяц, а мы уже столько откладываем статью...
- Вы не волнуйтесь только, Галина, - отмер на том конце провода Слава, - я не хочу вас расстраивать, но Рувим Давыдович именно переписывает ваш материал. Говорит, что иначе он не даст своего разрешения на публикацию.
Сердце Галины упало куда-то в ноги. Что он там переписывает, интересно? Что ему не понравилось? Но, сохранив самообладание, она сказала Славе:
- Если можно, поторопите его, пожалуйста. Скажите, что я не сама так хочу, а редакция поторапливает. Всем интервью понравилось, мы даже решили сделать Рувима Давыдовича "лицом номера"- мы дадим его фото на обложке.
- Я все скажу и перезвоню вам в ближайшее время. Еще раз извините, пожалуйста.
Через сутки Слава передал по факсу статью. Галина читала ее, принимая из щелочки факсимильного аппарата, и не узнавала!.. Никаких искрометных шуток. Каждый ответ на вопрос был дан предельно сухо, официально, односложно. Половина разговора не попала в материал, с точки зрения Галины, как раз лучшая половина… Все вопросы Галины, на которые Менделевич отвечал сначала по существу, а потом иллюстрировал случаями своей практики, были им вырезаны вообще! Почему? Создалось впечатление, что материал прочитал придирчивый цензор, отбраковывая по принципу: здесь - наезд на заместителя председателя Верховной Рады, здесь подробности внутренних взаимоотношений в суде… В итоге в тексте совсем не осталось того, ради чего она, собственно, его и написала.
Галина приняла факс, опустилась на стул и уставилась тупо в окно. Что ей со всем этим делать теперь? Вопрос ведь не в гонораре: после переработки материал потерял от силы строки две или три и легко вписывался в отведенное ему в журнале место, что изрядно порадовало бы верстальщика... Но это был просто другой материал. Который она никогда не взялась бы писать, скажи ей кто заранее, что выглядеть он будет так, как сейчас. Прозрачный, лояльный к представителям чиновной юриспруденции прошлого и настоящего времени. Ясный, прямолинейный и - никакой! Все акценты поменялись: в Украине - нормально все сейчас,и даже хорошо; в Союзе Советском - тоже было неплохо, весь прежний опыт у нас на вооружении... И так далее, и так далее.
Нет, такого, конечно, Галина не ожидала от Менделевича! Ведь во время беседы он произвел впечатление человека, никого никогда не боявшегося и привыкшего называть все своими именами. Не стеснявшегося рассказать про себя ни хорошего, ни плохого. А теперь в этом, с позволенья сказать - интервью, не было ни Менделевича, ни Галины. Спасибо, хотя бы остались целы легендарные сведения из его биографии адвокатской. У нее в руках сейчас лежала абсолютно "паркетная" статья, подписанная ее фамилией. И единственное, чем она могла выразить свое несогласие с тем, что произошло - не ставить под материалом свою фамилию. Гонорар, понятное дело, ей в любом случае выпишут.
А так она и поступит! Но все же сначала...
Трясущимися пальцами Галина перебирала цифровую клавиатуру телефонного аппарата. С третьего раза пальцы все сделали правильно, без ошибки, и на том конце провода раздался голос Славы:
- Алло?
- Слав, это Галина. Я получила ваш факс.
- Целиком?
- Да, спасибо. Я его прочитала и в ужас пришла.
- Что такое?
- Да все нормально, но... это не тот материал, что мы делали с Рувимом Давыдовичем, понимаете!?
- Понимаю, - после грустно ответил ей Слава. - Галина, я вас предупреждал.
- Я подготовилась, и была, в общем, спокойна, но вы поймите: я просто в отчаянии, ведь когда я писала, мне было важно видеть в своем интервью именно то, что он выбросил! Вы не могли бы с ним поговорить?
- Галина, я поговорю. Но ничего не обещаю. Вы же его видели, он - человек старшего поколения, и, по его мнению, интервью в газетах и журналах не должны быть столь откровенными, как получилась наше. Раньше, во всяком случае, они такими не были.
- А теперь - бывают! Мы ведь не говорили о его личной жизни или любовных пристрастиях, потому что "Юриспруденция" - это не «Советская Россия»!
- Именно так. Поэтому Рувим Давыдович и застеснялся... Но я скажу, что вы хотите вернуть все в статье на свои места...
- Или я не подписываю своей фамилией этот текст. - выпалила Галина.
- Я все передам, я вам обещаю. И в скорейшем будущем перезвоню.
...Закончив разыгрывать перед Валентином этот мини-спектакль в лицах, Галина еще некоторое время посопела Валентину в плечо, пооплакивала свой загубленный материал. Посожалела, что адвокат Менделевич постеснялся себя, своей мудрой красивой судьбы. Валентин гладил ее по головке и целовал, как ребенка, в макушку. И сказал, едва она замолчала:
- Все это ерунда, Галя. Всех не заставишь думать так, как ты. Он тоже человек, и имеет право на свою точку зрения, свое видение вашего материала.
- Но ведь я ничего не придумывала! Все, что я написала с его слов, он и говорил! Я пленку могу предъявить, если надо кому!
- У себя оставь свою пленку. Ему это не интересно. Он себя по-другому видит на страницах «Юриспруденции», вот и все. Имеет на это право.
- А я - его видела по-другому. И этот материал. И мне мой взгляд больше нравился! Поэтому я хочу, чтобы таким, как я видела, его увидели и другие. А если нет, - это не мой материал. И я его не подписала с удовольствием, которого не ожидала даже...
- Ап ту ю, - согласился с ней Валентин. - Тем более, что ты не потеряла ничего.
И после паузы, прибавил на ухо ей полушепотом:
- Ну его, твоего малоросса. Какая сегодня у нас программа на вечер?