От автора:
У одного моего друга подрастает дитеныш. И друг нешуточно озаботился перспективами культурного развития своего Исчадия. Говорит: «Нынче ему четыре, а это значит, что лет через восемь будет целых двенадцать. А там - и тринадцать. Возраст, к которому уже читана-перечитана вдоль и поперек вся детская классика, от «Маугли» до «Мастера и Маргариты», от братьев Гримм до братьев Стругацких. А потребности – они ж растут.
Юная душа потребует уже не детской, а отроческой литературы. Причем, современной. Меж тем, где она, увлекательная и современная русская литература для отроков? Все – какая-то лабуда на прогорклом постном масле…»
Тут он прав. Но сам он – не писатель ни разу. Посему, ничего не поделаешь, придется мне восполнить дефицит. Вот я и решил сочинить что-нибудь простенькое, но живенькое. Типа, фантастика. И вложить туда воспитательный фактор, но так, чтобы не слишком выпирал. Короче – в расчете на любознательного и по годам развитого отрока лет тринадцати.
*********
Ким сидит в позе лотоса и рисует в воздухе трехмерку. Получается натурально и очень даже эстетично. Талантливый парень, кроме шуток. Мы подкалываем его на тему художеств, но это не со зла. Все понимают, что он – талант. Может, и гений.
Сейчас он рисует Гейзера с Лолитой. Они занимаются любовью. Это если по-литературному. А если по-научному – «совокупляются». Но приглядишься: да не, просто трахаются…
Лолита, миниатюрная туземочка-смугляночка, лежит на спине; Гейзер, белокурый сероглазый здоровяк, раскачивается над ней, приподнявшись на распрямленных руках. Добрый, деликатный парень. Избегает наваливаться на это хрупкое тельце своими семью, без малого, атлетическими пудами. Жалеет. Сердобольный парень. Поэтому – на распрямленных руках.
Лолита не ценит его заботы. Нет-нет, она уже не брыкается, не кочевряжится, но в интервалах между нашими впрысками – хнычет, укоряет со всею своей испанской запальчивостью и дремучей наивностью дщери джунглей. «Я думала… я думала, вы, астрогвардейцы, хорошие…»
Верно думала. Мы и есть хорошие. Один хрен – лучше все равно никого не сыщешь в этой тралактике. Не в смысле боевых статей – тут-то фидеины Картаго нам ровня – но по моральным устоям. Серьезно тебе говорю, Ло: мы – самые добрые. Защищаем слабых. Помогаем болезным. И вообще - мир творим на твоей родной планете, раздираемой хаосом гражданской бойни. Между прочим, и гуманитарную миссию проводим. Продовольствием снабжаем. Тебя, вот, Ло, кстати, тоже покормили, перед тем, как огулять. Неужто забыла? Шоколад, ореховая паста, стейк.
«Я думала… а вы… вы… ничуть не лучше тольтеков!»
Ким усмехается, не прекращая водить по воздуху стилом. Гейзер усмехается, не прекращая фрикций. Я усмехаюсь, не прекращая… ничего не делать. Закрываю глаза. Вспоминаю.
Прогалина в лесу. Пеньки. Деревца спилены. Повалены, чтобы срубить ветви, обтесать стволы и наделать кольев. А из кольев – соорудить композицию. Лозунг. VINCEREMOS. Из кольев и человеческих тел.
Тому парню, что изображает S, – переломали хребет и ребра, чтобы лучше гнулся. Палочки E – горизонтально нанизанные младенчики. Следует отдать должное гуманизму затейников-тольтеков, этих бейбиков все-таки зарезали перед инсталляцией. Правильно: они ж еще не умеют останавливать сердце. А вот косая поперечина буквы N, девчонка вроде тебя, Ло, - была еще жива. Но без памяти. Видимо, перед тем, как подвесить, ее накачали дурью и затрахали до полусмерти. Не без садистских ухищрений. Задница вся исхлестана, ссадины приперчены. Это, значит, поощряли ее так, резвость будоражили. Покуда совсем от боли не отрубилась.
Не думаю, что пробуждение было бы ей в радость. И понятия не имею, почему она не убилась, когда еще в сознании была. Но, так или иначе, теперь ей не придется этим морочиться. Чирк по горлу – и не надо благодарностей. Я просто выполнил свой долг перед человечностью…
Многие ребята, наглядевшись на всякое такое, по возвращении из командировки вышибают прочь из головы подобные воспоминания. Вместе с мозгами, естественно. Мол, нефиг мерзость эту помнить. Их дело. Но я – ни разу не сдохнулся за все время службы. Всякая память – моя память. Может, поэтому в свои двадцать лет я – лейтенант стратегической разведки, командир спецгруппы Суррикен-3, кавалер… черт, а вот наград своих я честно не помню! Слишком уж дофига их, цацек этих…
Гейзер замирает. Видно, как его распирает близкое блаженство. Интеллигентно порыкивая, извергается. Долго и неистово, верный своему прозвищу. Хотя это не прозвище даже, а краткое имя. Так-то он Тангейзер. Видать, родители Вагнера шибко любили.
Ким наносит последние штрихи. Гейзер, поднявшись, критически щурится, оценивает картинку. Хлопает Кима по костлявому плечу, говорит: «Недурственно, однако в жизни Ло красивее!»
Та, оклемавшись, присаживается. Просит: «Дайте, что ли, выпить, сволочи?»
Выпить у нас нет. Только – попить.
Протягиваю фляжку с водичкой. С живой водичкой, витаминизированной.
Утолив жажду, Ло обводит нас взглядом своих очень живых, пытливых, гагатовых глаз. Выговаривает: «Вроде, парни как парни. Зачем насиловать-то?»
Гейзер фыркает: «Ну так ты ж в охотку не дала!»
На самом деле, дурацкий вопрос. По-научному это называется «риторический», но по сути – дурацкий. «Почему солдаты насилуют гражданских девчонок на войне?»
Да как бы вам объяснить? Да потому что трахаться хочется! Возникает, знаете ли, такое желание, когда неделю без передыху таскаешь свои яйца по вражьим тылам. То ужом стелешься, то волком рыщешь, то горным туром скачешь. И с этих дел там, в яйцах, все очень так нехило взбалтывается.
У салаг-то, наоборот, либидо сникает, стрессом подавляется, когда за тобой целый полк гоняется, со всех сторон обложить норовят. И для них, для салаг, – важно бывает просто проверить себя, убедиться, что машинка по-прежнему работает, несмотря ни на что. Тоже, знаете ли, мотив весомый. Но мы-то – ребята тертые. Нам эти передряги - не стресс… Вернее, стресс, но кайфовый. Адреналин и гормоны – по самое темечко вскипают. И пока бегаешь да шмаляешь – как-то не до глупостей. Некогда. Но когда миссию выполнишь – тянет реально расслабиться. Тем более, когда ТАКАЯ миссия, да так эффектно выполнена…
Три месяца не могли наши умники-головастики нащупать эту проклятую батарею. Залп засекали, накрывали ответным огнем – и все в молоко. Ясен пень, что мобильная. Но вот куда она смывается после залпа? Как в воду…
Оказалось – именно что в воду. Там над джунглями туманы клубятся густые, седые, вечные. Сверху рельеф хреново прощупывается. Так ушлые тольтеки что удумали? Прорыли канал на сто камэ, кое-как закамуфлировали – и пустили по нему субмарину. С нее и били. Залп – отход. Четко, грамотно работали.
А мы ввести войска туда не можем. По соглашению, по перемирию. Их район, тольтекский. Сами они – понятное дело, от обстрелов открещиваются. Мало ли, говорят, какие там неведомые провокаторы по нашей территории шарится да по испанским деревням ракеты пускают? А коли так – послали и нас туда пошариться. И мы не подкачали. Канал обнаружили – все стало ясно. Хотя побегать по бережку пришлось от души, за подлой этой подлодкой. Но – застукали на всплытии, поднырнули, аки спруты из глубин, захватили чин-чинарем, да перед ликвидацией – дали залп по тольтекской цитадели. Ну, чтоб было. Провокаторы – так провокаторы, чего на них обижаться?
Конечно, шухер до небес поднялся. Тольтеки – все свое ополчение на уши поставили. Но мы-то – ногами бегаем, угонишься ли за нами на ушах-то? Десять верст по каналу, вдаль от границы – и марш-бросок обратно. Крюка по болотам дали такого, что рука устанет выводить все петли да зигзаги. Про ноги наши уж не говорю. Но они, во-первых, казенные, а во-вторых - семижильные.
И теперь вот, значит, вкушаем мы вполне заслуженную расслабуху в ожидании подбора. Ночи дожидаемся, время коротаем. А тут девчонку эту повстречали, Лолиту. Сначала думали – тольтечка, и, значит, наказать ее надо. «Распять – нет, раз шесть». Но оказалось – испанка. Их ведь на глазок - хрен разберешь.
Вообще-то, они на Сольверде все одной крови. Классическая такая латинская мешанина. Но вот, не прошло и тысячи лет со времен Колумба, как на одной затрапезной планетке, удаленной от Земли-Матушки хрен знает на сколько миллионов парсеков, часть особо люто укуренного латинского населения вдруг возомнила себя гордыми потомками и хранителями традиций индейских цивилизаций. Конкретно – тольтеков. И, значит, давай мстить гадким «гринго», потомкам ненавистных конкистадоров, разрушивших Теночтитлан – или что там еще?
Так вся Сольверде поделилась на «тольтеков» и «испанцев». Деление – более чем условное. Кто какой травы покурил – тот себя тем и ощутил. Порою – демаркационная линия разрезала не только что города, но и семьи. Молодежь – та, конечно, все больше в тольтеки подалась. Тинейджеров-то, знамо дело, хлебом не корми, а дай только взрослым протест свой в морду сунуть. По себе помню, хотя мне уж двадцать.
Правительственные войска – те, конечно, за «испанцев». То бишь, за порядок. Но – какая, блин, армия у латиносов? У них инсургенты умелые, толковые, а регулярная армия – полный отстой. «Регулярность» и «латиносы» - понятия несовместимые. Поэтому неудивительно, что весьма скоро тольтеки захватили целую провинцию, крепко засели в здешней сельве, чинят всякие безобразия против мирных испанцев, а карательные экспедиции – метелят в хлам. Вот нам и пришлось вмешаться, по просьбе правительства в Байрес-Нуэво. Что ж, фигня – война, но она ж – и мать родна. Местные «сольвердяи» развлекаются, как могут, - ну и мы тоже.
А Лолита, значит, испанкой оказалась. Отбилась от колонны беженцев, что стремглав улепетывали от зверств тольтеков, да попали под ракетный удар. Почему не сдохнулась сразу же, почему решила в одиночку побродить по сельве, покуда ее кто-нибудь не сожрет или не замучает способом самым изуверским? Вот действительно: как, казалось бы, следует поступить маленькой девочке, очутившейся в диком лесу, кишащем ягуарами и отморозками? Ответ напрашивается сам собой: свернуть себе шею любыми подручными средствами, чтобы через пару часиков воскреснуть в новой клон-тушке в рессуректоре Байрес-Нуэво. Неужто в детском садике не учили этой прописной истине?
А ведь ей – лет пятнадцать. По здешним меркам – вполне уже взрослая девка. Но вот такая чудачка упрямая. Сдохнуться не пожелала, а пожелала «пробиваться к своим». И встретилась с нами.
А мы? Что – мы? Мы ее честно покормили сперва, потом только про «интим» заговорили. И тоже, все понятно, вроде. Пусть тема «наказать» отпадает, поскольку не тольтечка она, однако ж другая возникает – отблагодарить нас. За сочувствие и заботу. Но – заартачилась. Упрямая – одно слово. Вот и…
Ладно, хорош трепаться! Ким отстрелялся – моя, значит, очередь. Хотя, по правде, затрахался я уж трахаться. Но – не ронять же командирский престиж перед подчиненными? На самом деле, смешно – это соревнование на «кто больше раз кончит». Казалось бы, взрослые ребята, стратегические диверсанты…
***
Борт на подбор пришел ровно в 22.00. Грэг, старший пилот, удивленно покосился на Лолиту: «А это с вами - кто?»
Отвечаю, чеканно и высокомерно: «Это – с нами!»
Грэг хмыкает, пожимает плечами. Объясняю:
«Жертва насилия тольтеков. Ищет семью».
Грэг снова хмыкает. Тут вдруг и Ло подает голос, черт бы ее. Говорит, едва не кокетливо:
«Да уж! Насилие! Но только – причем тут тольтеки?»
Грэг внимательно смотрит на девчонку. Обращается ко мне, на хох-русише:
«Алекс! Я тебе не указчик и не советчик. Но на твоем месте я бы ее грохнул. Здесь и сейчас. Смотри, проблем не оберешься…»
Отвечаю, стараясь умерить свою надменность и холодность:
«На моем месте - я!»
***
«Алекс, Дядюшка хочет тебя видеть, - сообщает Синти. – И он хочет видеть тебя в боевой броне».
«Дядюшка» - это полковник Штрассер. Не много не мало – начальник разведдиверсионного отдела нашего астрогвардейского корпуса. Хороший мужик, толковый. Он обожает старинные военные фильмы, старается подражать тогдашним отцам-командирам, красит волосы под седину, копирует их интонации и выражения, играет этакого бравого заслуженного солдафона. «Боевая задача: выдрать этот долбанный гвоздь из нашей задницы, пока нам не насовали дюбелей в яйца». Вроде того. Но на самом деле – он вовсе не солдафон. Тонкая натура, образованный, деликатный человек. Приятно с ним поболтать. Однако ж сейчас – у меня есть нехорошее предчувствие…
«Почему в боевой? - думаю не без раздражения. – Всего два дня, как с миссии вернулись. И если уж отпуск домой не дают – так хоть в борделе оттянуться можно?»
- Здравствуйте, - говорю, оказавшись в кабинете. – Вызывали?
Вот что забавно: первый год службы в астрогвардии – в меня заколачивали все эти «здравья желаю», «по вашему приказанию прибыл» и т.п. А следующие два года в разведке – вышибали обратно всю эту уставную мутотень. Специфика…
Дядюшка сидит за столом, просматривает файл. Молчит, уставился в монитор, а меня – даже взглядом не удостоит. Да, не обмануло предчувствие. И в принципе – догадываюсь, где тут собака зарыта. В смысле, не зарыта. Сучка!
Наконец, полковник поднимает глаза на меня. Свои серые, ласково-пронзительные глаза. Когда он смотрит – аж уши закладывает и скулы сводит, как от барбарисового леденца.
Негромко интересуется:
- Лейтенант! Напомните, пожалуйста, место вашей службы.
Вздыхаю. Напоминаю:
- Первый корпус астрогвардии Галактического Альянса, рота стратегической разведки.
Дядюшка кивает:
- Прекрасно! Я так и думал… - встает из-за стола, принимается расхаживать по кабинету. – Да, именно так я и думал. До сегодняшнего дня. Однако ж сегодня… - повышает голос, но вдруг сам себя прерывает. Машет рукой: - Ладно! Не буду занудствовать и витийствовать! Буду говорить напрямки.
Обозначив это свое стремление к откровенности – останавливается напротив меня, снова заглядывает в глаза.
- Алекс! Будучи лейтенантом астрогвардии, ты, вероятно, в курсе, чем занимается и руководствуется армия Галаала? Защита слабых и угнетенных, противодействие терроризму и тирании, строгое и неукоснительное соблюдение всех бейджинских конвенций. Особенно – в том, что касается обращения с гражданскими. Оно – неизменно должно быть корректным, гуманным и обходительным. Алекс! Как ты думаешь, групповое изнасилование несовершеннолетней туземной девушки, которую мы прибыли защищать от варварства экстремистов, - может сойти за «корректное и обходительное обращение»?
Чувствую, что краснею. Как мальчишка. Полковник не видит моего лица – но знает, что я краснею. И я знаю, что он знает. От этого – краснею пуще. Гуще.
Он фыркает. Приказывает:
- Сними шлем! Хочу видеть, как ты стыдишься и раскаиваешься.
Открываю личико, подтверждаю, с виноватой ухмылкой:
- Стыжусь и раскаиваюсь. Но тогда я решил, что это будет полезно для релаксации личного состава после такой трудной и напряженной миссии.
Про себя – снова думаю, озлобляясь: «Вот ведь сучка мелкая! И это благодарность за то, что мы не только сохранили ей жизнь, но и подбросили до Эстремадуры, как она просила? Между прочим, от маршрута отклонились. Под мою ответственность. Вот стараешься для людей, идешь навстречу, приказы нарушаешь, а в обратку…»
Полковник Штрассер кладет руку мне на плечо.
- Алекс! Сынок! Групповое изнасилование беззащитной юной туземки бойцами Галаала – это вещь совершенно невозможная! Такого не бывает! Нигде и никогда!
Потупившись, глухо выговариваю:
- Мне сдать оружие?
Дядюшка ворчит:
- Зачем мне твое оружие? У меня и свое имеется… В общем, так, Алекс! Девчушка – в соседнем кабинете. Я попросил ее обождать, пока не прибудет эскорт, который сопроводит столь важную персону в главный штаб миротворческих сил. Это ведь вопиющий случай. И разбирательство – должно быть проведено по всей строгости, на самом верху…
Вот теперь я понял, почему он попросил меня явиться в боевой броне, с глухим шлемом…
***
Мы идем через лес. Или через парк. Байрес-Нуэво – чудесный город, утопает в зелени. Здешние парки – неотличимы от льяноса в предместьях. Природа буйная и прекрасная. Все цветет, все благоухает. Жаль, боевой скафандр «годарм» не пропускает запахи снаружи. Система – полностью автономная, герметичная.
Лолита вдруг останавливается. Оборачивается. Улыбается. Малость неловко, чуточку озадаченно. Словно школьница, до скрипа извилин натрудившая свою головенку, мучаясь над решением особо каверзной задачки, а под самый конец контрольной – вдруг осененная.
Спрашивает. Вернее – уточняет. Нет – утверждает:
- Слушай, а ты ведь один из них…
Смеется. Озирается, игриво, озорно. Восклицает:
- А что? Местечко глухое. Подходящее. Правда, Алекс?
Снимаю шлем. Закуриваю. Подтверждаю:
- Правда… Слушай, вот чего ты думала добиться, а? По шоколадке за каждую нашу палку, в утешение?
Она пожимает плечами, хмурится:
- Я думала, что меня изнасиловали. Я думала, что это, в каком-то роде, преступление. И я думала, что у меня нет причин выгораживать троих похотливых мерзавцев, которые меня обесчестили.
Морщусь:
- Уй, ладно! Обесчестили ее!
Вспыхивает:
- Да, я не девственница! Но какое это имеет значение?
Прикидываю: будь она целочкой – стали б мы ее протыкать? Вряд ли. Эта кровь, эти вопли, эти слезы. Маньяки из Картаго находят в том кайф, чтоб именно девственницу на хор поставить. Недаром ведь Картаго означает «Картель Аморальных Головорезов». Этакая гильдия работорговцев и профессиональных злодеев. А мы – не такие. Мы хорошие. Почти что ангелы. Вот только у ангелов гениталий нет, а у нас – есть.
Усмехаюсь:
- Ты расскажи еще, будто испытала невероятные страдания! Но только не мне. Потому что мне двадцать лет – и я немножко разбираюсь в тональностях девичьих стонов. В «стональностях», как я это называю.
Вспыхивает еще ярче. Теперь она похожа на звезду М-класса, красный гигант, готовый вот-вот взорваться и сжаться, напрячься до белого, злющего, жгучего карлика.
Возражает запальчиво:
- Да, я возбудимая! Si! Ну и что теперь? Значит, можно меня трахать всем кому не лень? Без спросу?
Закатываю глаза, самым невинным образом:
- Так мы ж спросили…
- Так я ж не согласилась!
Развожу руками:
- Ну…
Признаю, без особых угрызений:
- Ладно, кобели мы. Мерзавцы. Подонки. Вот только – чего ты хотела, чтобы с нами сделали за ужасную такую к тебе непочтительность?
Трясет головой, очевидно, имея там калейдоскоп самых суровых казней. Наконец, выдает вариант возмездия:
- Не знаю… Ну, чтоб через строй вас прогнали… Или как там у вас?
Фыркаю. Разъясняю:
- Никак. В астрогвардии Галаала нет телесных наказаний. Да и какой смысл сечь парней, которые умеют отключаться от любой боли и останавливать сердце в любой момент?
- Сволочи! – выговаривает Лолита с чувством, и чувство это – сродни зависти.
Вздыхаю:
- Ладно! Хочешь, чтоб я понес наказание? Знаешь, я бы дал тебе свой пистолет, чтоб ты могла собственноручно поджарить мне яйца. И я б даже не сдохнулся, пока ты не натешишься вдосталь. Но закавыка в том, что на личном оружии – биосенсор, поэтому оно – очень личное оружие. В твоей нежной ручке - не сработает. Но, знаешь, что я сделаю?
И я – делаю. Достаю нож – и делаю. Сначала, правда, сдавливаю мочку левого уха, мозги сохраняю. На всякий случай. Чтоб помнить, где мой трупец валяется, со всей штурмовой хренотенью, ценой в половину годового бюджета Сольверде. А потом – подношу лезвие к шее.
Для меня – это плевое дело, рутинное. Рука набита. Я, помнится, еще в школе на спор себе голову отрезал, неплохие деньги выигрывал. Ничего сложного, если знать анатомию и продумать операцию. Но со стороны да с непривычки – смотрится, конечно, сильно. Глаза у Лолиты, от природы не мелкие, нынче – будто две чашки с кофе. Капучино, если быть точным. Поверх кофейных испанских ирисов - вскипает молочная пена слез. Смешно – однако теперь этой девочке меня жалко. Ага, пожалей, пожалей…
Тут что важно? Какой момент самый ответственный? Когда перерезаешь трахею? Нет, задержка дыхания – это восемь минут у нас, по нормативу. А вот когда сонник вскрываешь – у тебя остается секунд тридцать на то, чтобы разомкнуть позвонки. Да, надеюсь не надо объяснять, почему позвоночник пилится в последнюю очередь?
Последним судорожным движением – хватаю уже почти совсем обособленную от тела башку за волосы и в необычайно галантной конвульсии - протягиваю подарочек Лолите. Надеюсь, она оценила. Я-то – разумеется, не помню…
***
Чем хороша армейская служба? Боевой опыт за казенный счет – это, конечно, здорово. Но главное – связи. Множество командировок, множество систем. И повсюду – заводишь полезные, надежные знакомства. Если, конечно, ты не полный дебил и не угрюмый мизантроп. Но я-то – парень обаятельный, общительный…
Да, связи – это все. Особенно, когда занимаешься контрабандой. Я уж десять лет этим промышляю. Флот – двадцать четыре корабля. Две тысячи постоянных сотрудников. Собственная планета. Что еще, спрашивается, нужно, чтобы встретить старость? (ну, это присказка такая, из тех времен, когда была старость). Может, и завязал бы я, ушел на покой – но вот связи не отпускают. Все-то обращаются ко мне хорошие знакомцы, просят что-то куда-то переправить.
Как я могу отказать тому же Киму – он нынче заместитель корпусного интенданта – когда он просит загнать налево краденое оружие? Как я могу отказать Гейзеру – он нынче министр полиции на Китеже – когда он просит доставить пятьсот тонн гашиша хмурым детям льдистого Ингрэма? Ведь тоскуют детишки варяжские, без веселухи в брикетиках… Нешто сердца нет у меня?
Но на самом деле – я кокетничаю, когда говорю, будто подвязать хочу. Нет, нравится мне этим делом заниматься – вот и причина. Азарт, риск, конспиративные заморочки. Занятная игра – контрабанда. А уж бабы как вешаются – не описать. Ну, они любят «законоНЕпослушных» мальчиков…
Вот и сейчас Ральф, секретарь мой, сообщает: «Вас хочет видеть особа, пожелавшая остаться инкогнито».
«Симпатичная, - спрашиваю, - особа?»
Ральф лыбится:
«Лицо скрыто вуалью, но фигурка – призовая».
Да, лицо действительно скрыто вуалью. Но такие изящные черты, такую живость глаз и такую чувственность губок – не спрячешь под газовой тряпочкой. Тут ведь такая красота и женственность, что прямо гамма-излучение…
- Здравствуйте, Алекс, - голос грудной и глубокий. Певучий. – Вы знаете, кто я?
Пожимаю плечами:
- Да откуда ж мне знать? Никаких предположений. Ведь не может же, в самом деле, простой контрабандист обнаглеть настолько, чтобы предположить, будто его почтит визитом Долорес Рамиро, президент Республики Сольверде?
Из-под вуали слышится сдержанное пофыркивание. Скалюсь:
- Привет, Ло! Давненько не виделись. Ты, кстати, башку-то мою чего не взяла тогда? Презент ведь. И в хозяйстве штука полезная. На капусту под закваску – гнет хороший. Или, там…
Подойдя вплотную – она прикрывает своей ладошкой мой охальный рот. Шепчет:
- Всё такой же подонок…
С нежностью шепчет.
Утром – сладко потягивается. Изрекает блаженно, дремотно:
- Знаешь, я тогда совсем дура была… Но – многое поняла. Сначала, правда, в обморок просто грохнулась, когда ты… это самое… Нас ведь так и нашли: тебя – без головы, меня – без сознания…
Смеюсь:
- В курсе! Ребята рассказывали. Умора!
Вместе смеемся. Долорес продолжает:
- Но как пришла в себя – стала понимать. Не сразу, конечно. Потихоньку. Но вот чего до сих пор не понимаю – зачем тебе это было нужно?
- Это – что?
- Подставляться так. Рисковать. Шутка ли – покончить с собой в лесу, оставив без присмотра боевую броню и оружие? А ну как умыкнула бы я?
Пожимаю плечами:
- Но ты ведь правильная девочка была? Чужое брать – ни-ни? Да и потом: это ж немыслимое дело, чтоб офицер астрогвардии оставил без присмотра «годарм» и оружие. Такое же невообразимое, как, скажем, групповое изнасилование мирной туземной девицы. Поэтому – какой там, к черту, рапорт? Какое там, нафиг, наказание?
Снова ржем. Потом – говорю очень серьезно, задумчиво:
- Знаешь, Ло, ты так упорно стремилась тогда выжить… То есть – этим вот телом выжить, многострадальным, изнуренным скитаниями по сельве, затраханным похотливой солдатней… Пронести его через все мытарства, а не сдохнуться до ресурректора, не перенестись в новую клон-тушку, как сделала бы любая гражданская девчонка... Они ж все такие изнеженные: чуть какое неудобство – тотчас руки на себя накладывают. А ты – нет. Это было странно – но это внушало уважение. И это несколько озадачило меня. До такой степени, что я сам стал вытворять странные вещи…
Ло приподнимается, дотягивается до бутылки арбенского. Марочное, коллекционное, из моих погребов. Разливает по бокалам. Усмехается, на свой лукаво-застенчивый манер:
- Ну! За прихоти, капризы и чудачества!