Бессонница — это разглядывание собственного нутра в черном зеркале ночи.
Халина Аудерская
Я плохо выгляжу сегодня. Даже неприятно смотреть на себя в зеркало. Синяки под глазами, бледные губы, взъерошенные волосы. Да и чувствую я себя тоже плохо; голова тяжелая, горло дерет, кости просто выворачивает.
А еще после сегодняшней ночи я оглохла, точно оглохла. Слышу только тишину. Где-то недавно прочитала, что тишина тоже нота. Вот слушаю теперь мелодию на одной ноте.
Февраль напоследок решил зло пошутить и за два дня засыпал все сугробами снега, а теперь пытается его растопить…
Она приходит каждый день на протяжении недели, садится в кресло и молчит. Редко встает, подходит к окну и смотрит на заснеженные горы сквозь сетку голых ветвей тополя, стоящего под окном. А я убиваю сигареты пачками, сжимаю веки до боли в глазах, и все надеюсь уснуть, хотя бы под утро.
Она пришла и этой ночью, села на кровать, дотронулась до моего плеча и предложила пойти покурить. Я недовольно заворчала, о том, что хочу спать, и отвернулась к стенке. Почти час она сидела молча, но я знала, что она рядом.
- Ты что Ее больше не любишь? – вопрос резанул по обнаженным нервам.
- С чего ты взяла? – я резко поднялась, разворачиваясь к ней лицом.
- Ты не разговариваешь с Ней с начала февраля.
- Ну и что. Она все равно не отвечает.
- Раньше тебя это не останавливало…
Я молчала и смотрела в ее мутно-серые глаза. Если бы я захотела описать ее, то использовала только бледно голубые и серые тона, воздушные полупрозрачные ткани. Но я не хочу ее описывать, вы сами узнаете ее, когда она придет к вам.
Нестерпимо хотелось закурить.
- Почему ты перестала произносить Ее имя вслух?
- Боюсь, что оно потеряет смысл…
Она улыбнулась и достала из плоской пачки тонкую ментоловую сигарету. Она знала, что я вру, я перестала произносить Ее имя вслух, потому что оно причиняло боль.
- Хочешь курить?
- У меня свои, - буркнула я, выдвигая полку в поисках мятой пачки.
С ней, оказалось, приятно курить, когда она курит, то молчит.
Я затушила окурок в прозрачной пепельнице, она стрельнула свой в открытую форточку. Огонек чиркнул в воздухе, оставляя на сетчатке отпечаток оранжевой линии, и исчез в темноте.
- Может кофе? – я знала, что она предложит кофе. С ним можно растянуть беседу еще на пару часов, а если повезет, то и до утра.
- Нет, мне надо уснуть. Так будет лучше. Уходи. Я и так не сплю целую неделю.
- Я посижу еще немного, - она села в кресло, подобрав под себя ноги, и стала смотреть на осколок луны в открытой форточке, - нет, ты определенно больше не любишь Ее так, как раньше, - задумчиво протянула она.
Мое сердце мучительно сжалось, и из уголка глаза выскользнула слезинка. Ей не ведомо чувство жалости, потому что она не знает, что причиняет боль. Она говорит то, что как, ей кажется, видит. Ее удивляют слезы, и поражает смех. Она вообще далека от эмоций.
- Ладно, спи, - она с материнской нежностью погладила меня по голове и ушла.
Засыпая, я подумала, что возможно ошибаюсь в ней…
21.02.08
***
Она не приходит уже второй день. Пью кофе, до боли в глазах пялюсь в потолок, но с каждой минутой сердце бьется тяжелей, дыхание замедляется, и я плавно стекаю в сон. Мне необходимо дождаться ее, ответить на ее вопросы, а я упрямо засыпаю каждую ночь.
- Ты что не знала, что я могу разбудить тебя, если захочу? – она мягко улыбалась.
- Я много думала над твоими вопросами…
- Правда? – ее тонкие брови изящно взлетели вверх, - зря. Я задаю много вопросов, и иногда они совсем не требуют ответов.
Я нашарила последнюю сигарету и щелкнула зажигалкой. Дым на мгновение задержался во рту и скользнул в легкие. Она тоже закурила. Я смотрела на нее. Тонкая вытянутая шея, прямой нос, слегка впалые глаза, явно вычерченные скулы, пепельные волосы, спадающие на острые плечи. Я все думала, что приводит ее ко мне, и почему я жду ее, если она так изматывает меня… тонкий окурок совершил плавный полет в открытую форточку, она повернулась ко мне и заглянула в душу:
- Темно… Тебе самой не страшно?
- Бывает, - растерялась я.
23.02.08
***
Я точно знала, что это сон. Слишком здесь все было плавно и тошнотворно тягуче, и к тому же довольно темно.
Длинный слабоосвещенный коридор, стены давящего серого цвета, деревянная дверь в конце коридора, такого же серого цвета, как и стены, с облупившейся краской, до которой надо обязательно дойти и открыть. Там кто-то есть, кто-то дорогой и близкий, кто-то кому обязательно надо помочь. Путь до двери, как и всегда бывает во сне, где теряется обычное понимание времени, длился бесконечно и быстро, а деревянная дверь оказалась по железному тяжелой. В темной, освещенной только несколькими свечами, комнате пахло лекарствами, напротив двери стояла кровать с высоким матрасом, на которой, свернувшись комочком в сторону стены, лежала девушка. В кресле, стоявшем возле кровати, сидела маленькая сморщенная старушка, с добрыми слегка влажными глазами, одетая в черное кружевное платье, точно такое, какое бабушки одевают на похороны.
- Кто это? - не поворачиваясь, спросила девушка, осипшим голосом.
- Неважно, умирай спокойно, милая, - ответила елейным голосом старушка.
От ее слов у меня в душе родилось отчаяние, мне захотелось прогнать ее, но мое тело онемело, я не могла сказать ни слова. Пересилив оцепенение, я неровным шагом подошла к кровати и села на край. Мне показалась, что я уже видела эту кровать раньше, как и стол возле окна, заваленный лекарствами и ватными тампонами, и даже тяжелые не пропускающие свет шторы. Девушка на кровати натянула одеяло на голову.
- Уходи, - послышался еле слышный шепот, - уходи. Я умираю…
- Не говори так, - мой голос треснул, в горле встал ком, - посмотри на меня.
Не знаю, что меня заставило попросить ее сделать это, но в следующий момент мне пришлось пожалеть о моей просьбе, ее умирающее лицо было точной копией моего отражения в зеркале. Те же серые глаза, только чуточку больше, те же азиатские скулы, доставшиеся мне от деда, но более четко очерченные из-за болезненной худобы, те же губы, правда, уже совсем бледные. Это было мое лицо, но обласканное увяданием. И это была моя комната, почти обжитая смертью. Я поняла, почему мне казалось, что здесь находится самый дорогой мне человек, которому непременно надо помочь.
- Встань, встань сейчас же, - сказала я строгим голосом себе умирающей.
- Нет, я уже не могу, - ответила я еле слышно строгой себе.
- Она не хочет, - нежно улыбнулась мне старушка-смерть.
Мне хотелось плакать, кричать, что я обязательно должна подняться и открыть окна, должна встать и бороться за жизнь, но что-то крепко сжимало мое горло…
***
Когда я проснулась, она сидела на кресле и пристально смотрела на меня. Я вытерла покрывшийся испариной лоб тыльной стороной ладони, слезы все еще стекали по горячим щекам.
- Я видела свою смерть.
- Ты видела сон.
Какое-то время я молча смотрела на нее, не выдержав, она отвела взгляд и стала разглядывать фотографии на стене. В соседней комнате громко тикал старый будильник, за стенкой было слышно, как разговаривает телевизор, на улице сигналила машина. Я снова начала слышать. Прислушиваясь к ночи, мне подумалось, что те же самые звуки днем звучат совсем бледно, заглушаемые громкой музыкой, разговорами не о чем, криками детей на игровой площадке и окриками бдительных родителей. Я вспомнила свой сон, и по спине снова пробежала волна страха, отгоняя минутное наслаждение ночными звуками.
- Мне страшно…
Она краем глаза заглянула ко мне в душу, улыбнулась и поцеловала в горячий лоб.
- Там светлее, чем мне показалось в первый раз. Я даже видела Ее имя, с нежностью выведенное латинскими буквами. К стати, почему латинскими?
Мы снова замолчали, от ее слов мне стало теплее, и я сама заглянула в свою душу. Там и правда было светло, а ее имя переливалось, отражая все цвета радуги. Я громко произнесла Ее имя вслух, и мне стало так весело, что захотелось по-детски захлопать в ладоши.
Она ушла рано утром, и не приходила очень долго. Чуть позже она стала иногда заглядывать ночью, но мы уже не разговаривали…