Намедни смотрел передачу Владимира Соловьёва «К барьеру». Зачем я смотрю такие передачи? А зачем Соловьёв их ведёт? Известно, зачем. Чтобы пропереться от собственного интеллектуального и нравственного превосходства над участниками, гигантами русской политической мысли. Ну а я смотрю это шоу – чтобы пропереться от собственного превосходства над всеми, кто сидит в «дебиляторе». Ибо я, конечно, давно знаю, что самый умный, – но порой приятно бывает получить тому подтверждение.
На сей раз сошлись «евразиец» Александр Дугин и адвокат Михаил Барщевский. Гутарили про смертную казнь. Дугин, естественно, был за, Барщевский – против, а Соловьёв – по очереди ставил их в тупик, приёмчиками своими затейливыми, вопросиками своими каверзными. В частности, Барщевского он припёр к стене совершенно элементарной, казалось бы, задачкой. «Предположим, что Гитлер не покончил с собой, а попал в плен. Его – тоже оставить в живых?»
Бедняга Барщевский только и смог, что промямлить: «Это действительно очень сложный для меня вопрос…»
Я смотрел на него, со скорбным сочувствием, и думал: «Михаил Юрьевич! А к выступлениям в суде – вы так же «тщательно» готовились? Вот из-за таких, как вы, в обществе и укоренилось мнение, будто противники смертной казни – этакие мозгляки-слюнтяи не от жизни сей, инфантильные идеалисты, витающие в эмпиреях абстрактного гуманизма».
Хотя на самом деле – всё с точностью до наоборот. Это сторонники «вышки» - большие дети, изумительно наивные люди, которые, дожив до совершеннолетия, верят, будто в этом мире в принципе возможна какая-то «справедливость» воздаяния.
Да какая там, к чёрту, справедливость, когда речь идёт, скажем, о парне, замочившем человек пятьдесят? И то не киллер-трудяга, который всего лишь добросовестно и умело выполнял свою работу, ликвидируя членов одного силового клана по поручению другого, а – изверг-любитель, маньяк-отморозок. И мочил он совершенно невинных, непричастных людей. Женщин, детей, пенсионеров. Да ещё – с особой жестокостью убивал, зверски, живодёрски, мучительно. Ну и какая кара была бы «справедлива» для него? Пятьдесят раз – его ж по-любому не грохнешь.
Соответственно, здесь заведомо отпадают соображения «справедливости». А значение имеют лишь соображения целесообразности. Во-первых – как обезопасить общество конкретно от этого деятеля, когда он выявлен. Во-вторых – как лучше научиться выявлять и обезвреживать ему подобных, которые покамест на свободе.
Для первого – вполне достаточно пожизненного тюремного заключения. Это почти стопроцентная гарантия того, что больше он опасности для общества представлять не будет. Не знаю, как кто, но я привык жить по принципу «экономии насилия». То есть – не применять его сверх необходимого, для удовлетворения каких-то своих кровожадных инстинктов, вроде «стремления к справедливому воздаянию». Мне даже плевать, будет ли преступник мучиться или благоденствовать в заключении. Главное – что он нейтрализован с практически стопроцентной гарантией. Более, кстати, надёжной, нежели даёт сообщение о его ликвидации. По крайней мере, всегда можно убедиться, что он именно в камере, а не где-либо ещё.
Для второй же цели – выявленный душегуб представляет ценность именно в «тёплом» виде, а не в «холодном». И это – самый прагматичный аргумент в пользу воздержания от смертной казни. Прочие, вроде «возможности судебной ошибки» или «недопустимости растления государства узаконенными убийствами» - тоже состоятельны. Но они уж в зубах навязли. А вот этот – вроде, на публике не обсуждался. Поэтому – попробую объяснить.
Итак, у нас есть субъект, зверски замочивший полсотни человек, совершенно невинных. Какая разница между ним и его жертвами? Что им бы жить да жить, а эта мразь – не достойна такой роскоши? Вот это – как раз из области нравственных абстракций, решать, кто там чего достоин. А в реальности – разница между ними следующая.
Его жертвы – то были люди обычные. Это не оскорбление. Обычные – в смысле «нормальные». Их чертовски жаль, им бы действительно жить да жить, но их уже не воскресишь, а потому – речь не о них. Речь – об этом ублюдке. И главное в нём то, что он – человек НЕ обычный. Исключительный. Потому что обычные люди, сколько бы ни кричали о том, какое удовлетворение и удовольствие доставит им смертная казнь в исполнении государства, сами – не убивают ради удовольствия. А этот – убивает. И потому – он представляет особый интерес.
Интересно в нём, главным образом, устройство головы. Это ведь впрямь любопытно: что в ней такого, патологического? И можно, конечно, провести трепанацию после того, как эту необычную голову продырявит пуля праведного мщения. Но это будет не очень информативно для постижения психики, ментальности, повадок душегуба. Куда информативнее – изучать его живого. Что имеет большую практическую ценность.
Ибо в мире сём, с изрядной регулярностью, появляются другие деятели, склонные убивать ради развлечения. Конечно, всякий маньяк – яркая индивидуальность, но устанавливать какие-то общие закономерности – можно и должно. Это полезно – вести наблюдение таких типов, когда они под контролем, систематизировать и обрабатывать полученные данные. Полезно – для скорейшего выявления подобных, разгуливающих среди нас. И зачастую – весьма успешно мимикрирующих под «обычных» людей, каковыми в действительности не являются.
То есть, живого маньяка (или террориста, бескомпромиссного борца за идею) можно использовать куда эффективней и с большей выгодой, нежели его труп. С этой точки зрения, чьи-то запальчивые, ребяческие фантазии на тему «справедливого возмездия» - по-человечески понятны, но всё-таки о серьёзных вещах следует говорить серьёзно, без лишних эмоций.
Имеется и другой аспект эксплуатации живого душегуба. Видите ли, тип, зверски замочивший полсотни людей, – это не только занятный объект для изучения, но и – «брэнд», с позволения сказать. Да-да, именно брэнд. Потому что он интересен не только криминалистам и судебным психиатрам, но и – широкой публике.
О таких пишут статьи и книжки, расходящиеся большими тиражами. У них берут интервью. О них снимают документальные фильмы. И даже художественные. Их показывают в прайм-тайм, сопровождая рекламой шампуня, зубной пасты и гигиенических прокладок. Рекламой, ценой от пятидесяти тысяч евро за минуту. Вот так «житие» самых отъявленных подонков – приобретает коммерческую ценность, приносит деньги, работает на увеличение ВВП. И чем извращённей, чем ублюдочней этот нелюдь, – тем больше денег можно заработать на нём. Причём на живом – больше, чем на дохлом.
Ибо, помимо статей и фильмов о маньяке, немаловажно и собственное его творчество «на досуге». Чему примеров – масса: как сочинения «сертифицированного» изувера становились бестселлерами. Именно потому, что автор – существо очень необычное. «Сертифицированный» изувер.
Видите ли, если в редакцию какого-нибудь литературного журнала придёт добропорядочный гражданин, никогда не преступавший закон и никому не причинявший зла, да предложит свои стихи или рассказы, самые расчудесные, даже гениальные, – с большой вероятностью его пошлют куда подальше. А если в редакцию поступит рукопись от какого-нибудь знаменитого людоеда-насильника – «прежде я много чудил, но теперь решил заняться духовным самосовершенствованием и поведать миру свои мысли» - отхватят на ура. Сбыт – обеспечен.
Кому-то кажется, что всё это дико и несправедливо? Ну – оно вот так. Добро пожаловать в реальный мир. Желаете исправить людские нравы да обустроить цивилизацию по собственному разумению? Флаг в руки! Тут вы не одиноки: ваххабиты желают того же, и не менее вашего убеждены в своей праведности и нравственности. Но я – циничный прагматик, фигнёй морочиться неохота и некогда. А потому - предпочёл бы не искоренять «пороки» человечества, включая любопытство до насилия и патологических личностей, но обратить это дело к наибольшей пользе, когда возможно.
В частности, вот, путём творческой эксплуатации особо свирепых душегубов. Тут, понимаете ли, многие сторонники смертной казни сетуют: мало, что изверг останется жить, так ещё – на деньги плательщиков, включая безутешных родственников его жертв. То есть, поднимают финансовый вопрос. Так это можно решить.
Злодей сидит в клетке, времени свободного - дофига. Пишет стихи и прозу. Или эссе строчит, о превратностях собственных душевных позывов. Это интересно. Это публикуется. А гонорары – идут на компенсацию вреда, причинённого тем же родственникам жертв.
Это не возместит утраты? Конечно, не возместит. Ничто не возместит утрату близкого человека. В том числе – и казнь убийцы. Но только в этом случае он будет израсходован бездарно и бессмысленно, а запряги его создавать «интеллектуальную собственность» – куда больше проку выйдет.
На этом месте сторонники смертной казни обычно заявляют, что просто кощунственно вести разговор о деньгах, когда люди убиты скорбью по замученным родственникам. Для сторонников смертной казни это вообще характерно – не помнить, о чём они сами говорили минуту назад. Мои же наблюдения показывают, что вне зависимости от глубины скорби, – люди предпочитают получать денежные компенсации, нежели не получать. И если обставить дело так, чтобы источником компенсации служила эксплуатация непосредственного виновника – наверное, это будет справедливо. Если уж кто-то впрямь озабочен такими зыбкими материями, как «справедливость».
Если ж вернуться к вопросу о правомерности оставления в живых Гитлера, когда б он сам о себе не позаботился, - так что вам сказать? Я читал мемуары Гудериана, Манштейна, Шпеера, Шелленберга. Это было интересно, вне зависимости от моего отношения к тому или иному автору. Интересно и познавательно. Не менее занятно было бы ознакомиться с писаниной Кейтеля, Йодля, Геринга. И уж тем более – с откровениями главного волка Вольфшанце, незабвенного чудака Алоизыча, самого злостного и колоритного маньяка мировой истории.
Но – вышло так, как вышло. И этой возможности я лишён. Пережить такое огорчение – можно, конечно. Но будь я судьёй в Нюрнберге и будь Гитлер жив – я бы обязательно потребовал сохранить ему жизнь. «Повесить? Нет, так просто не отделается. В камеру его, кресло там помягче поставить, бюро поудобнее, лампу настольную поярче – и пусть пишет продолжение «Майн Кампф». Только – надо позаботиться о литературной обработке. Потому что первый роман этого автора – редкостная нудятина, между нами. Однако ж – всё равно бестселлером оказался. Значит, можно рассчитывать на грандиозный успех «сиквела». Название? «Майн Крах» - нормально будет? Что-то вроде…»
Иным из сторонников смертной казни, вероятно, покажется, будто я иронизирую, прикалываюсь. И они, следуя своей ребячески непосредственной логике, поспешат упрекнуть меня в сём, выдвинув самый мощный аргумент из своего арсенала. «Вольно ж тебе, Тёма, рассуждать абстрактно, тешиться шуточками да казуистикой, покуда тебя самого это не коснулось. Но что, если твоего малолетнего сына зарежет какой-нибудь извращенец-подонок? Ты и в этом случае будешь настаивать на воздержании от смертной казни?»
Подразумевается, что этот убойный логический пассаж, с переходом к личной конкретике, должен озадачить оппонента и загнать в тупик. Что оппонент напряжёт воображение, представит ситуацию во всём её трагизме – чего, конечно, никогда прежде не делал, – и озвереет. Заскрежещет зубами, стиснет кулаки до хруста и закричит: «Нет, в этом случае – покарайте убийцу. Пусть он умрёт, чтобы я вкурил праведного мщения и мне стало хорошо».
Что ж, нельзя не признать, меня действительно ставит в тупик этот вопрос. И на задающих его – я смотрю в очень глубокой озадаченности. Особенно, если на вид им не пять-шесть лет, а хоть немного больше. Просто интересно бывает: вот с кем люди прежде общались, какие книжки читали? Как складывался их, с позволения сказать, менталитет, что они тычут в оппонента подобными пластмассовыми совочками, всерьёз полагая их действенным риторическим оружием?
Скажу так. Если какой-нибудь маньяк зарежет моего ребёнка – это будет примерно то же, как если б его сожрала акула или сбила машина. Результат один: близкого человека больше нет и его не вернёшь. Что делать с убийцей? Не сказать, что при подобном раскладе то будет самая важная из моих забот, но – вполне удовлетворюсь тем, что он больше не опасен для общества. Заперт – и ладно.
Его казнь может отвратить других маньяков от злодеяния? Глупости. Парадокс в том, что публика, к которой предлагают применять смертную казнь, – абсолютно невосприимчива к «общей превенции». Такие деятели - либо вовсе равнодушны к чужой и собственной жизни, либо – не собираются попадаться и нести ответственность. Да можно подумать, преступник впрямь прикидывает: «Пожизненное – это меня устроит, но если «вышка» - уже слишком страшно. Лучше – воздержусь». То есть, такие мысли возможны, когда человек собирается ограбить пивной ларёк и анализирует риски, но ведь «вышка» предполагает несколько иные правонарушения?
Что ещё? Испытаю ли я, персонально, глубокое моральное удовлетворение от того, что убийца моего ребёнка подох и желательно – в муках? Что ж, я мог бы выкупить ублюдка хоть из Белого Лебедя, хоть из Синг-Синга. И сделать так, чтобы он умирал пару месяцев, осипнув от просьб ускорить этот процесс. Но – что это изменит? Кого это воскресит? Или – это должно доставить мне удовольствие, как-то развеять мою печаль? Да вряд ли. Сам-то я – не маньяк, положа руку на сердце. Нет, мне порой нравится быть садистом – но только в отношении тех, кто мне симпатичен. Родных, близких, друзей. А страдания и смерть какой-то совершенно чуждой мне твари – не развлекают нисколько.
Да, всё то же самое, как если бы моего ребёнка сожрала акула, а с ним - ещё много-много купальщиков – а её бы выловили и поместили в океанариум. С табличкой: вот та знаменитая людоедка, что сожрала много-много купальщиков, включая детей. Ну и что прикажете делать? Требовать, чтобы эту тварюгу замучили до смерти? А смысл?
Нет, бывает, конечно, что от иных потрясений башня съезжает основательно, и бедняга коренным образом меняет свои убеждения. И нельзя, наверное, зарекаться от того, что с горя крыша поедет куда-то в сторону, противоположную разуму. Но это довольно пустое занятие – гадать, какие мысли возникнут в мозгу, если он вдруг помутится, вдарится в маньячество. Больше – хочется надеяться на стабильность рассудка и психики.