«Не буди лиха,
пока тихо».
Народная мудрость
Здесь всегда было мрачно и сыро – в неприглядном храме из темно-серого камня. Но дому служения не обязательна красота, для него обязательна естественность. А естественность чувствовалась в каждой черточке серого здания: стены обители Единого внешне сливались с отвесными скалами, находясь в полной гармонии с окружающим миром. Неприятным окружающим миром. Люди шепотом поговаривали, что место для святого храма было выбрано неудачно. Может быть и так. В этот мрачный закоулок почти никогда не проникал солнечный свет, а вечные туманы крали и без того скупые в тихом краю звуки. Не было тут и растений, лишь островки салатовой плесени на влажном камне, да плети бледных, почти прозрачных кустов, что казались местным жителям хищными червями, поджидавшими зазевавшегося путника. Место, вовсе не подходящее для храма, для того света, что принес в этот мир Единый...
Но то было мнение незнакомых с путями Единого светских. Служители считали иначе: каждый уголок на этой грешной земле создал их Господин, везде чувствуется Его дыхание, и в таком месте это ощущается как нигде иначе. Тихим, ровным голосом объясняли служители тем, кто хотел слушать, что по ночам голые с виду скалы посещают духи, с которыми приятно вести долгие, поучительные беседы. Но можно и умереть – тени погибших в горах не любят ни назойливости, ни праздного любопытства, они горды и обидчивы, и только служители с их воистину неземной терпеливостью могли найти общий язык с любыми, даже страшными тварями, что по рассказам жителей веками обитали в расщелинах. Правдой это было или всего лишь маленькой хитростью служителей, разросшейся до чудовищных размеров благодаря фантазии горцев, никто не знал: темные стены храма умели хранить секреты, а обитателям тихой обители строго запрещалось выносить тайны дома служения за его стены. Сами служители говорили, что тихие скалы – отличное место для религиозной медитации, что песнь ветра в развешенных по скалам тоненьких стеклянных палочках, да многочисленных скальных трещинках, служит им знаками воли Единого, что тишина в безветренную погоду умиротворяет, а вой частых ураганов навевает смирение перед неограниченной властью Единого, что беседы с духами приближают к истине, а обитатели гор вовсе не так уж и страшны, как это выдумали горцы, и порой даже дружелюбны, и главное, все это вместе служит отличной почвой для правильного воспитания отроков, ибо в неприязненном с виду храме находилась самая известная в округе школа для юношей. Хоть и не вязалась в голове большинства светских такая мрачная обстановка с воспитанием детей, а факт оставался фактом – из-за стен монастыря вышли многие аристократы соседних земель, при этом выходили они настолько духовно чистыми, что храм обрел добрую славу, а его стены – все более влиятельных и богатых учеников. Появились новые пристройки, ворота украсила богатая резьба, а на алтаре служителей всегда были свежие цветы, лучшие из соседних земель. На щите горы, у ведущей к обители дороги, вырос величественный храм, возносящийся куполами к небесам, что был богато украшен, охранялся лучшими наемниками и обрел добрую славу святого места. Люди босыми стопами отшлифовали ступени, ведущие к огромному знанию, а ровно в полдень, когда солнце достигало зенита, над горами разносился переливистый звон колоколов. Услышав его, горцы бросались лицами в землю, наскоро вспоминая все свои грехи за минувшие сутки, и просили Единого о милости, не забыв и поблагодарить – а благодарить было за что: в каждой деревне вспоминали добрые дела, творимые сходившими с горы служителями: в одном доме бедная вдова неожиданно получила корзину с сытной едой, в другом – детишки достали одежду на зиму, в третьем появилась кормилица-коровка с пятнистыми боками, в четвертом – сильный, упрямый жеребец, с темной челкой: служители щедро делились дарами Единого со своими соседями и единственное, что они требовали взамен – это покой и нерушимость стен старой обители.
А охранять было что и от кого: внутри храма служения удалось побывать немногим – туда допускались только служители, воспитанники, да, изредка, их близкие родственники. Служители строго дозировали контакты обитателей храма с окружающим миром: считалось, что циничность и развращенность, царившие вне стен обители, пагубно влияли на еще неокрепшие умы воспитанников, именно поэтому целью жизни каждого жителя окружных земель было хоть бы одним глазком посмотреть, что именно находится внутри храма, а потом унести оттуда ноги. Великой цели местного населения препятствовали крутые склоны скал и суеверия, согласно которым дом служения охраняли духи и неведомые чудовища. Последними на самом деле была семья медведей на склоне горы, и гордый, но старый тигр, именно они держали местных жителей на расстоянии, именно их рев, сплетаясь с «песней ветра», нагонял на округу мистический ужас. Постепенно жители стали считать, что в обитель может пробраться только отчаянный смельчак, даже самоубийца. Таких среди любопытных жителей не находилось, и обитатели храма жили спокойно в своих серых стенах, а сплетни о служителях и их воспитанниках веками гуляли по округе, внося разнообразие в долгие зимние вечера.
Однако если бы кто-то и взобрался бы по отвесным стенам, минуя тигра и медведей, не испугавшись серых теней духов, либо чудом проскользнув мимо охраны служителей, то ожидало бы его горькое разочарование: изнутри храм был столь же мрачен, как и снаружи. Незнакомый с домом путник сразу же терялся в лабиринте совершенно одинаковых коридоров с голыми, влажными стенами. В потолки коридоров давно забытые людьми строители хаотично вплели узор из различного размера светло-серых камушков, освещавших помещения мертвенным сиянием. Этот свет, казалось, не разгонял тьму, а предавал храму еще более мрачный вид. Полы в доме служения покрывались чистыми, тонкими, темно-серыми коврами, поглощающими осторожные шаги редких путников. Идеально прямоугольные, узкие двери, расположенные друг от друга на равном расстоянии, вели в одинаковые маленькие кельи. Эти каморки освещались днем скупым солнечным светом, проникавшим через небольшие окна, а ночью – маленьким огоньком свечи. Тем, кто тут жил, за ночь, пусть даже зимнюю и долгую, разрешалось использовать только одну небольшую свечу, не более, а за нарушение правил карали полным мраком, закрывая и на день небольшие окна специальными ставнями.
И днем и ночью в доме служения было тихо, а в пустынных коридорах, казалось, нельзя было встретить ни единого живого существа. Здесь царили лишь тишина и покой. Тот самый покой, к которому многие стремятся всю жизнь, покой, лишенный страданий и мирской суеты, благодатный покой святого места. Идеальная обстановка как для религиозных действий, так и для смерти.
Тем хмурым летним днем смерть и в самом деле посетила стены дома служения. Изредка это случалось и тут. Как обычно в таких случаях, в центральной зале, откуда расползалась паутина частых коридоров, стояло в окружении многочисленных свечей небольшое ложе, убранное длинным, темным покрывалом. Прямо на покрывале лежал худенький юноша на вид лет семнадцати, не более, одетый в черный, сшитый из тонкой ткани балахон. Умелые руки служителей смерти слегка приукрасили маску ужаса, застывшего на красивом, но мертвом лице. Темные, совершенно гладкие кудри умершего были зачесаны назад, открывая широкий лоб; губы немного подкрашены темной краской, выделяющей и без того бледную с синеватым оттенком кожу; а руки сложены на груди в молитвенном движении.
В огромной зале, помимо мертвеца, находился лишь худой человек средних лет в темном, потрепанном балахоне, перевязанном на поясе сомнительной чистоты веревкой. Невысокий служитель молился, полностью погруженный в свой внутренний мир, слившись с природой, творением Единого. На его неподвижном, бледном лице отблески свечей плели меняющийся узор, в глазах застыло глухое отчаяние. Впервые в жизни служитель задавал себе вопросы и не находил на них ответа, впервые в жизни он столкнулся с ситуацией, из которой не видел выхода, и впервые в жизни в душе его проснулось раскаяние – сделал ли он все возможное, чтобы избежать беды? Как он допустил такое? Как не заметил? Как в святой и чистый дом служения, где находились только служители и тщательно наблюдаемые воспитанники, могла проникнуть черная магия? Как она могла убить это юношу, сына великого и сильного вельможи?
Много вопросов, и мало ответов. Одно служитель знал точно: в этом есть и его вина. Не сумел уберечь дом служения от несчастья, а это конец, конец их школы. После того, как смерть мальчика выйдет наружу, никто уже не доверит своего сына храму, доступному влиянию чужой магии, а это значило только одно – дом служения захиреет, и вскоре они окажутся на содержании кого-то из окрестных храмов, а, чуть позднее, их и вовсе закроют – потому что не нужен никому дом служения, от которого отвернулся сам Единый. Недостойно такое здание стать обителью, а его служителей разбросают по другим храмам, где им никогда более не выбраться с самых низких должностей, таков закон их ордена, таков порядок в их мире, порядок, установленный самим Единым. Своей невнимательностью, неспособностью распознать вкус чужой силы, он, великий служитель, избранный хранить этот дом служения, подверг их всех огромному унижению, после которого они вряд ли смогут подняться... Все его планы, все надежды разрушились в один миг, но тяжелей всего было нести тяжесть раскаяния – молодой юноша, доверенный его, служителя, опеке, идет теперь по тропе смерти, и это их вина, вина их обители, вина его, как главы дома служения!
Но не время для раскаяния, время для действий, только вот каких? Вразуми, Единый, вразуми своего глупого слугу!
Устало сняв с груди цепь со священными знаками, служитель благоговейно поцеловал символ Единого (идеально правильный круг, поделенный на четыре части с крупной точкой посередине – все в этом мире едино, и добро, и зло, и единит их либо людская мудрость, либо глупость), встал на колени, положил свое единственное украшение на холодный, идеально чистый пол и начал неистово молится. Но сегодня ему не было суждено впасть в молитвенную медитацию – все мешал образ мальчика с живыми, любознательными глазами, милого ребенка, вечно готового к очередной проказе... Того самого, чья оболочка теперь лежала на ложе, а дух бродил по дому служения, прощаясь с этим миром. Почему именно он? Самый любимый из его учеников? Ребенок, который был богато одарен Единым! Он имел все: необычную красоту, острый ум и почти безграничную власть. Все, чтобы стать великим человеком, а познал только мучительную смерть в их храме. Какой стыд! Они не уберегли самого лучшего из их учеников. Исключая Рассвета... Служитель вздохнул. Именно на Рассвета Высший возлагал последние надежды на спасение дома служения. Если Рассвет и его родители помогут, то все еще можно исправить... если... Рассвет сильно обижен на их обитель, и есть за что. Возможно, обижен настолько, что и не подумает помогать...
О Единый, если на то Твоя воля, то не ему, смиренному слуге, ее менять! Если не мил тебе этот дом, то никто его не сможет охранить! А если мил – то никто не нарушит их стен, не нарушит их покоя...
Тихий шорох за спиной заставил служителя вырваться из плена мрачных размышлений. Поняв, наконец, что сегодня ему не суждено сосредоточиться на молитве, служитель вновь надел цепь, и знак Единого, отразив свет одной из свечей, скрылся среди складок некогда черного, а теперь посеревшего балахона. Только после обязательного в таком случае ритуала, поклонившись телу умершего юноши, служитель позволил себе обернуться и посмотреть на вошедшего. Перед ним стоял маленький, тщедушный человечек в одеяниях служителя, опустивший голову в тихом почтении.
– Встречай гостей, старший брат, – тихо, как и полагается служителю, прошептал Сирил. – Охрана доложила о прибытии чужаков. Чужаков, которых мы не можем держать у дверей, брат. Такие гости не знают смирения даже перед Единым и Его домом.
– Откуда гости? – голос Высшего невольно вздрогнул.
– Из столицы Алиссии, старший брат. Небольшой отряд.
Высший слегка побледнел, и это не ускользнуло от внимательных глаз молодого служителя:
– Старший брат тревожится зря, – заметил Сирил, спрятав пронзительный, синий взгляд под маской равнодушия, – такие, как стоит во главе гостей, нападают редко. Таких посылают для переговоров.
– Младший брат многое себе позволяет, – более резко, чем это было необходимо, промолвил Высший, повернувшись к мертвому юноше. – Я спросил младшего брата, откуда гости. Давать мне совета просьбы не было.
– Пусть старший брат простит младшего, – поспешно опустил взгляд молодой служитель. – Лишь благополучие дома служения открыло мои уста, выпустив недостойные мысли наружу.
– Благополучие дома служения лишь в руках Единого, младший брат. Не нам менять помыслы нашего Господина. Младшему брату необходимо научиться смирению и полному доверию воле Единого. Твои слова свидетельствуют лишь о твоей слабости, брат, а мы сейчас не можем себе позволить слабостей. Неповиновение воле старших и своеволие – это слабость в сердце служителя. Не время для таких поступков. Не сейчас, младший брат, не когда дом служения постигло такое несчастье. Теперь нам надо быть сильными. И едиными в своих помыслах. Иди, младший брат, иди встречать гостей! Проведи их в мой кабинет, но не через этот зал, они не должны видеть тела, пока не должны. А позже не забудь попросить у Единого прощения за свое неверие. Не для того младший брат пришел в дом служения, чтобы сомневаться в правоте воли Единого!
– Спасибо за совет, старший брат, – прикусив губу, ответил Сирил, с поклоном выходя из залы.
Высший задумался. Наверное, он был излишне строг к Сирилу. Не смотря на непритязательный вид юноши, Сирил был одним из самых сообразительных служителей обители, одним из тех, кого Высший прочил на свое место. Именно поэтому Сирилу было необходимо научиться полностью полагаться на волю Единого, науке, которая служителям дается хуже всего. Даже ему, Высшему, иногда сложно смириться, например, сейчас, но никто не должен знать о его слабости, тем более этот юноша с дерзким, упрямым нравом, юноша, характер которого еще не оформился, а разум слишком часто подчиняется власти эмоций.
Высший бросил прощальный взгляд на умершего, и, приняв неожиданное решение, прошептал короткую молитву и поспешно вышел из залы. Плутая по паутине коридоров, он мысленно готовился к предстоящей встрече, прося Единого вложить в его уста нужные слова, слова, которые принесли бы обители спасение. Теперь их могут спасти только чудо и заступничество повелителя. Того самого, чьи гонцы сейчас достигли ворот обители. Как не вовремя... или, напротив, вовремя? Может, Единый услышал его молитвы и вновь озарил серые стены силой своего покровительства?
Торопливо войдя в свой кабинет, служитель с почтением зажег свечи перед образом Единого и некоторое время неподвижно стоял, погрузившись в молитву. Лишь когда в дверь осторожно постучали, мужчина вздохнул, расправил плечи и приготовился к встрече гостя:
– Посланник наследного принца Алиссии, – объявил Сирил, на этот раз слегка повысив голос. Высший сделал новую заметку – младший брат слишком эмоционально относится к чинам, а это для служителя пагубно, пагубно, когда смирение перед мирской властью превышает смирение перед властью Единого.
– Зови! – спокойно ответил Высший, мысленно мобилизовав все свои силы для трудного разговора. В том, что этот разговор будет трудным, служитель не сомневался ни на мгновение.
Первым вошел запах: сочный и сильный, он резал легкие непереносимым ароматом давно не мытой мужской плоти. Служитель, каждый день оканчивающий купанием в подземном озере, невольно поморщился, скрыв недовольство в глубине темных глаз. Через мгновение вошел и сам гость, заполнив своим огромным, небрежно завернутым в яркие безвкусные одежды, телом и без этого небольшое пространство кабинета. Рядом с этим великаном служитель казался маленьким мальчиком, просящим пощады у взрослого, полного сил мужчины.
– Мое имя Кассар, – объявил гость таким зычным голосом, что Высший невольно вздрогнул.
Привыкший к тишине обители, служитель не слишком-то одобрительно отнесся к бесцеремонности гостя, которая могла бы встревожить покой не то что живых, но даже мертвых. Но покоя единственного мертвеца в обители голос внезапного гостя не тронул. Умерший мирно почивал на своем ложе, как бы вслушиваясь в тихую молитву Сирила, произносимую под присмотром более старшего брата. Сирил вслух умолял Единого простить его за дерзость, но пока уста произносили стандартные слова молитвы, мысли слуги были далеко – они блуждали вокруг кабинета Высшего и странного гостя.
– Я узнал тебя, – тихий голос Высшего как бы призвал гостя ценить покой святого места. – Ты – советник повелителя Алиссии, не так ли? Даже в столь скромной обители мы много слышали и о тебе, и о твоем милостивом господине. Как его здоровье? С великой скорбью внимали мы словам путников, приносящих вести о болезни столь великого человека.
– Твой путники ввели тебя в заблуждение, брат, – ответил Кассар уже тише, и Высший насторожился: этого человека, явно не проглотившего лесть служителя, не зря поставили во главе посольства. Не смотря на свою скалоподобную внешность, Кассар не был так глуп, как казался, и в заплывших жиром глазках гостя мелькнула хитрость матерого медведя. – Твои братья часто нам рассказывают о дивном мире, что ждет нас после смерти. Великий человек, о котором ты только что говорил, закончил свои страдания на нашей горестной земле и вчера в полдень нашел пристанище под милостивым крылом Единого. Впрочем, открою тебе по секрету, мой милостивый брат, он не был удачным властителем. Надеюсь, что Миранис будет лучшим...
– Не мне, скромному служителю, судить о жизненном пути умершего. Пусть Единый будет милостив к недавно почившему, – служитель сложил руки в привычном молитвенном жесте. Слишком привычном, горестно подумалось Высшему. А такие вещи не должны быть обыденными...
Мысли служителя вновь вернулись к гостю, плавно перейдя от короткой чарующей молитвы к не слишком приятной реальности. Высший мысленно формировал план дальнейшей беседы. Во-первых, он очень хотел поинтересоваться у гостя, откуда такая осведомленность о делах столицы. Ведь кому-кому, а служителю было известно, что вести из главного города Алиссии до дома служения идут не меньше трех недель, тогда как Кассар говорит о вчерашнем событии с такой уверенностью, как будто сам его видел. Во-вторых, Кассар представился не как посол от повелителя Алиссии, а как посол наследного принца, а Миранис...
Пока служитель, не привыкший к спешке, был погружен в размышления, не слишком терпеливый гость перешел от ожидания к действиям, вернув Высшего к прерванному разговору:
– Но достаточно на сегодня о делах мертвых, мой брат, поговорим лучше о живых! – Высший насторожился, полностью сосредоточившись на разговоре. Позже он тщательно помолится о душе повелителя, сейчас же надо разобраться с неприятным гостем.
– На самом деле ты напрасно хмуришься, мой брат, потому что я привез тебе нечто более приятное, чем новость о смерти повелителя, я привез тебе спасение, – служитель молчал, с нетерпением ожидая продолжения разговора. Он знал, что гость и сам, без его помощи, выложит все, зачем пришел, и каждое новое слово Кассара укрепляло Высшего в уверенности, что лишнее слово с его стороны в такой ситуации может только повредить. – Хоть ты и усиленно храбришься, но мы оба знаем, что твоя обитель попала в затруднительное положение. Не мне объяснять, что Алиссия сделает с твоим домом после смерти Мираниса, – служитель слегка побледнел, но через мгновение, слегка коснувшись пальцами знака Единого, вновь обрел привычное хладнокровие, только на его лбу, у тронутых сединой черных волос, появилась чуть видная складка. – Смерти в этом храме, смерти от черной магии. И не мне объяснять, что именно твои служители не уберегли наследного принца Алиссии, единственного сына умершего повелителя.
Высший опустил глаза, вновь коснувшись знака Единого, и быстро соображая. Этот посол явно знает многое, слишком многое, но далеко не все. И это «не все», наполнило душу служителя торжеством. Единый знал, что делал, когда давал им в руки такое оружие! Поняв свое превосходство, Высший почувствовал себя гораздо увереннее: его глаза зловеще сузились, а голос обдал гостя могильным холодом:
– Если наследный принц мертв, то кто же тебя сюда послал, мой друг? Или Единый наградил тебя даром общаться с душами умерших?
– Кто мертв, Миранис? – засмеялся гость.
Внезапно понизив голос, так понизив, что острый слух служителя с трудом разбирал слова, Кассар продолжал:
– Не шути так, служитель. Наш горячо любимый принц вернулся в столицу уже с месяц назад, и все это время провел у постели больного отца. Надеюсь, ты все понял?
Высший задумался – дело принимает интересный оборот, интересный, но гораздо менее опасный, чем до этого разговора. Ему явно угрожают, вопрос в другом: принять недвусмысленное положение Кассара или все же отказаться? Сам факт угрозы на служителя подействовал мало. Если бы не Рассвет... и не маленькая ошибка, о которой Кассар явно не догадывался... Только вот как могла произойти подобная ошибка? Да и слишком уж... подлый предлагает ему выход «повелитель» Алиссии, выход, недостойный дома служения... Выход, который нельзя не принять, но и принять нельзя.
Еще не приняв решения, Высший коснулся знака Единого привычным, практически неосознанным жестом и все тем же спокойным, тихим голосом спросил:
– А если я не подчинюсь ТВОЕМУ принцу и расскажу правду?
– Не думаю, что это будет мудрым шагом с твоей стороны, брат, – все так же тихо ответил великан. – Не забывай, что Единый не вложил на твои плечи ответственность за Алиссию, зато ты полностью отвечаешь за свой дом служения, отвечаешь перед нашим общим Господином. Если ты воспротивишься воле Мираниса, то твой дом служения просто исчезнет с этих скал. Мой господин способен на такого рода поступок. После смерти наследного принца у тебя, надеюсь, не остается сомнений в наших возможностях. Пока же мы не хотим поступать подобным образом. Без необходимости мой господин не ищет ссоры с твоим культом, брат, но если ты нас вынудишь...
– Угрозы – не лучший способ добиться желаемого от собеседника, – ровно ответил Высший, уже приняв решение.
– Мой брат не понимает, это не угрозы, – усмехнулся Кассар. – Мы бы не осмеливались угрожать дому Единого. Это всего лишь разговор между моим принцем и твоим домом, брат, не более. Я в нем лишь посредник, не более. Мы не хотим злить твой культ и уничтожать это здание, воспитывайте себе мальчишек и дальше, никто вам не помешает, только держите язык за зубами. А то тело, что, не сомневаюсь, лежит сейчас в зале, похороните со всеми почестями. Но тайно. Мой принц просит тебе передать, брат, что всю ответственность за сегодняшние события, ответственность перед Единым, перекладывает на свои плечи. От тебя и твоих братьев требуется только одно – забвение.
– Надеюсь, что на этом мы можем закончить разговор? И что это все требования к моему дому? – чуть повысил голос Высший.
Позже он извинится перед Единым за внезапную вспышку гнева. Позже, а сейчас, сейчас ему надо полностью сосредоточиться на Кассаре. Мысленно приведя свои чувства в обычное состояние равновесия, служитель вновь посмотрел на собеседника столь же умиротворяющим влажным взглядом.
– Отдай нам Алексара, служитель, – без предисловий ответил Кассар. – Это последнее требование. Ты даешь мне мальчишку, и я покидаю твой дом вместе с твоими неприятностями. Справедливая сделка, не находишь?
– Зачем вам этот юноша? – чуть побледнел служитель. – Хотите убить бедного мальчика? Заставить замолчать невольного свидетеля? Зря беспокоитесь – Алексар не знает о смерти Мираниса. Мы не успели рассказать ученикам о нашем... несчастии.
– Не делай из нас больших злодеев, чем мы есть на самом деле, брат, – с легкой усмешкой заметил Кассар. – Никто и не думает убивать Алексара. У принца есть более действенные методы, чтобы заставить его замолчать, методы, которые не настроят против нас излишне сильный род Балтазара. Смерть Мираниса была необходимым злом, но смерть Алексара нам не нужна, невыгодна. Мне приказано доставить юношу в столицу живым и здоровым. Даю тебе мое слово. И хоть наш разговор не был из приятных, ты можешь этому слову верить.
– Хорошо! – смирился с неизбежным служитель, опасаясь встречаться взглядом со свинячьими глазками гостя. – Это ваше право и право ВАШЕГО б-у-д-у-щ-е-г-о повелителя – забрать мальчика из дома служения. Мы подчинимся вашим требованиям не разглашать тайну о смерти НАСТОЯЩЕГО Мираниса. И пусть Единый все расставит по своим местам. Не думаю, что наш небесный господин оставит без внимания явную угрозу к дому служения с вашей стороны. Ну а пока ты – наш гость, мой друг, а к гостеприимству в доме служения относятся очень серьезно..., – служитель дернул за шнур, и в кабинете тот час появился Сирил. – Проводи гостя в красную комнату.
– Не стоит так беспокоиться, брат! – тихо ответил Кассар. – Я прекрасно понимаю, что мое присутствие в доме служения нежелательно. Сказать по правде, мне и самому не слишком-то хочется здесь задерживаться. Я заберу Алексара, и мы немедленно покинем обитель. Не будем и далее продолжать этот неприятный визит, верь мне, брат, неприятный для обеих сторон.
– Да будет с тобой воля Единого! – машинально ответил служитель.
– Да будет Единый милостив к своему дому, – почтительно ответил Кассар, выходя вслед за Сирилом.
Не успел гость скрыться за дверью, как маска равнодушия сошла с лица служителя. В гневе сжав знак Единого, Высший неподвижно стоял посреди своего кабинета, забыв даже о молитвах, забыв обо всем не свете, кроме только что окончившегося разговора. Разговора, исход которого наполнил его облегчением и... стыдом. Впрочем, еще не все потеряно. Повелитель и понятия не имеет, какую ошибку он совершает. Не имеет понятия, как опасен Рассвет... Не имеет понятия, как опасно злить служителей их культа! Да, слуги Единого смиренно встречают неприятности, но не явное нападение, и уж точно не смерть воспитанника в их обители! Теперь Высший знал, КОГО благодарить за их несчастье, теперь, когда Единый назвал ему имя врага обители, он не станет сидеть сложа руки! Этот маг еще не знает, какую страшную игру он начал, не знает, и какого страшного врага нажил...
Вздрогнув от тихого стука, Высший очнулся от раздумья и бросил Сирилу:
– Надеюсь, ты уже закончил свою молитву, младший брат, – прошептал он. Сирил без лишних слов кивнул. – Тогда проветри комнату и зажги здесь ароматические свечи. Но сначала... сначала позови Рассвета... в библиотеку... И начинай собираться в путь, ты поедешь вместе с ними.
– Это против правил дома служения, Высший, – осмелился напомнить Сирил.
– Оставлять на троне опасного для нас человека – вот это против правил дома служения, – раздраженно ответил Высший. – Или ты и в самом деле думаешь, что будущий повелитель пощадит свидетелей? Но я не собираюсь так просто отдать обитель Единого на растерзание самозванца! Мы еще поборемся, новый Миранис, у меня есть отличное средство против твоей наглости!
Сирил промолчал, ожидая новых приказаний. Ему вовсе не улыбалось провести еще часть своего драгоценного времени на холодном полу в молитвенной зале за новую дерзость. Хорошо еще, что Высший слишком занят проблемами дома служения и не заметил его неосмотрительной реплики. Поняв, наконец, что Высший снова погрузился в молитву, молодой служитель осторожно покинул покои своего господина. В его душе расцветала радость – покинуть эти унылые стены, увидеть свет и подышать свежим, лишенным тумана воздухом? Мало того, явно намечаются приключения, те самые, что он может позже описать в своих мемуарах. А писать Сирил умел, обладал красивым почерком и даром слагать слова на бумаге в нужные предложения, не даром Высший заставлял его вести переписку с родителями воспитанников, а также посылать лучшим родам окрестных земель изящные свитки с предложением послать детей в их школу...
Последняя версия: ноябрь 2008