Александр Андрос младший
ЧВ
рассказ
Все проходили мимо витрины. Весь день ходили туда-сюда. И никто, почти никто не поворачи-вал головы. А там за стеклом стоял невысокий человек, прислонившись лбом к стеклу, он весь день не менял позы. На его лице не двигался ни один мускул, и глаза были постоянно сомкнуты.
Магазин, в витрине которого стоял человек, никак не назывался, и располагался он в этом здании уже так давно, что никто, как ни старался, и вспомнить не мог, что же раньше было на его месте. По вечерам хозяин включал в витрине подсветку, и тогда мостовая перед мага-зином освещалась приятным бледно-желтым светом. Прохожие возникали из темноты, чтобы че-рез мгновение вновь в ней исчезнуть, и, если это было возможно седлать незаметно, человек в витрине провожал их своим грустным взглядом.
Примерно до часу ночи по улице периодически проезжали автомобили, водители оживленно раз-говаривали с пассажирами, слушали музыку, радио или просто размышляли о чем-то, утомлен-ные прожитым днем и убаюканные мерным щелканьем дворников. Вдали таяли красные и оранже-вые глаза габаритных огней, а потом их окончательно накрывала тьма, обрушивавшаяся из-за поворота.
Уже третий день подряд шел дождь, такой угрюмый, который часто случается поздней осенью. И верно, весь город, старый и усталый, грустил, с явным удовольствием отдаваясь своим чувствам. На прошлой неделе уже самые стойкие посетители оставили излюбленные места в летнем кафе напротив магазина, и теперь по ночам ветер гонял между столиками опавшую ли-ству и облеплял случайными газетами опрокинутые стулья.
Последние посетители выходили из уютного помещения, обмениваясь рукопожатиями, поднимая шляпы, расходились в разные стороны, спотыкаясь о катающиеся по плиточному полу алюминие-вые стулья, которые неприятно скрежетали и ударялись о ножки не менее шатких столов. Че-рез мгновение окна кафе, наполненные золотистым и столь слабым свечением, гасли, и где-то с черного хода на улицу незаметными появлялись уставшие, даже измученные долгим днем, официант, повар и барменша. Они втроем шли по узкому, лишенному последнего фонаря переул-ку до автобусной остановки, где их подбирал последний на сегодня автобус, лишенный пасса-жиров.
Автобус, хрипя свои привычные мелодии, бесстрашно рассекал ночную темноту, и только капли дождя, которые ветер с циничной опытностью размазывал по окнам, единственные напоминали о существующем вне автобуса пространстве. Автобус делал почетный круг по соседним улицам и в последний раз возникал перед магазином в переулке между кафе и прачечной.
Человек медленно, вымеряя каждое движение, выходил из витрины и аккуратно, чтобы ничего не задеть, пробирался вдоль прилавков к выходу. Он останавливался у вешалки, надевал ста-рое драповое пальто, шляпу и оборачивал вокруг шеи длинный, скатавшийся по краям шарф, мельком, проходя мимо, бросал взгляд в зеркало и, неслышно отпирая дверь и придерживая, чтобы не зазвонил, колокольчик, выходил на улицу.
Мостовая, словно политая бензином, переливалась всевозможными цветами реклам и неоновых вывесок, и ветер наводил легкую рябь на редких лужах. Постепенно ветер стихал, утомленный своей работой, а за ним и дождь переставал барабанить, отчего на улицах становилось го-раздо уютней. И небо рассыпалось бесконечными звездами.
Человек быстрой походкой проходил пару знакомых улиц, сворачивал и спускался по трапу вниз в сторону центра города, и хотя было достаточно прохладно, он слегка ослаблял шарф и расстегивал пару пуговиц на пальто. Энергичный звук шагов рассыпался многочисленным эхо по всем закоулкам, но, вряд ли, кому-то это мешало спать. Человек насвистывал веселую мелодию, и лицо его выражало искренне удовлетворение.
Под крышами сидели, нахохлившись, мокрые и уставшие за день голуби. Очень редко одинокие птицы слетали зачем-то вниз из своих нагретых уютных «ночлежек». Дорогу освещали старин-ные фонари, которые попеременно начинали моргать или гудеть, и от этого у человека созда-валось впечатление присутствия в этих предметах необъяснимой внутренней жизни. В домах вдоль улицы у входных дверей с вечера аккуратно были выставлены мешки с мусором и корзины для молока. «Сегодня особенно хорошая ночь выдалась», - думал человек, сворачивая к набе-режной.
На песчаном пляже среди покосившихся кабинок и свернутых тентов кое-где виднелись нава-ленные одна на другую лежанки, которые летом становились настоящим дефицитом, когда же-лающие позагорать наводняли пляж. По ночам море спокойно подтачивало песчаную кромку и мягко ударялось медленными волнами о волнорезы. По набережной вдоль ограды вдаль уходила бесконечная цепочка ярко-желтых фонарей, которые равнялись на огромный маяк, стоявший на острове, в километре от берега.
Во время сильных туманов на маяке включали сирену, но она своими страшными завываниями, казалось, напротив отпугивала направляющиеся в порт корабли. На набережной у ограды стоя-ли широкие скамейки, сейчас отсыревшие после дождя и ужасно неуютные на вид.
На заколоченных на зиму киосках висели в беспорядке наклеенные афиши, размокшие под дож-дем так, что на них ничего невозможно было прочесть. И человек, проходя по набережной до ближайшего трапа, спускался на пляж и медленно брел по песку к ближайшей лежанке. Туфли оставляли глубокие следы на мокром песке. Он раскладывал газету так, чтобы на ней могли усесться двое, аккуратно подвернув пальто, садился, и в ожидании начинал рассматривать море, насколько это было возможно сделать в предрассветных сумерках.
Она приходила всегда на час позже. Останавливалась у ограды и долго смотрела на него, а потом медленно спускалась по трапу, очень аккуратно, чтобы он ничего не услышал. Садилась рядом, обхватив руками колени, и нежно опиралась своим плечом о его. Несмотря на ветер, она никогда не надевала шарф, только повыше поднимала ворот коричневой шерстяной водолаз-ки. Он украдкой смотрел на стоящие рядом маленькие лакированные туфли на невысоком каблу-ке и ноги в светло-коричневых шерстяных колготках. Она наклоняла голову, и мягкие волосы прикасались к его щеке, и тогда он поворачивался и скромно целовал её и крепче прижимался щекой к её каштановым волосам.
Безусловно, никто не мог увидеть их там, потому что все без исключения в городе сейчас спали. И всем без исключения что-нибудь снилось. Кому-то черно-белые, а кому-то цветные сны.
Задолго до восхода на горизонте вспыхивала тонкая полоса, появление которой говорило о том, что необходимо уходить. Море постепенно начинало менять тона, освещенное теперь уже не только мириадами звезд. В привычном молчании они вставали, он собирал газету, а она поправляла цвета какао приталенное драповое пальто, опускала руки в карманы, и когда он был готов, брала его под руку, и они медленно шли к трапу, в который раз привыкая к со-вместным движениям. Он всегда провожал её. По тем же самым спящим улицам. Чуть быстрее, чем ему хотелось бы, они всегда возвращались вместе.
Их магазины разделяли всего несколько домов и небольшой переулок, но они никогда не дели-ли путь до набережной. Только назад. В привычном молчании он доводил её до магазина, и она долго стояла в дверях, глядя на него живыми глазами. И на губах появлялась улыбка, и на его – тоже.
Они не умели разговаривать, и поэтому только смотрели друг на друга так долго, как это было возможно, а потом она исчезала, и он никогда не видел, как она занимает привычное место в витрине. Он никогда не видел её в витрине. С единственным желанием – дождаться встречи – он шел, перепрыгивая лужи, наполненный радостью и покоем.
Аккуратно, придерживая, чтобы не зазвонил, колокольчик, закрывал за собой дверь, вешал на место пальто, и, предварительно перед зеркалом поправив костюм, проходил вдоль прилавков, и вставал на свое извечное место, прислонившись лбом к стеклу.
Постепенно город просыпался. Дождь начинал с новой силой, и люди перебежками перемещались по улицам. Она стояла, облокотившись о колонну, и смотрела, как за стеклом неуютно и сы-ро, жалела тех, кому не сидится дома. И была счастлива.