Этой ночью она впервые заговорила с ним. Прежде, чем он лёг, она рассказала ему о своей беде, о том, как плохо ей, как тошнит её и мутит от любого запаха, и как боится она пересудов соседей и приезда мужа. Никогда прежде Аглая не разговаривала с ним. Он слушал её молча, нахмурив брови над глазами цвета грозового неба, а затем шепнул несколько слов. Она, удовлетворённая, открыла ему свои объятия, и они любили друг друга, нежно и долго, так ласково, как никогда прежде. Впервые он целовал её и ласкал, и она отвечала на его ласки. Проснулась Аглая с чувством покоя. На подушке в изголовье увидела пучок неизвестных трав и, вспомнив сон, улыбнулась. Встала, заварила травы и выпила отвар.
С того дня она чувствовала себя лёгкой и свободной. Ничего не болело, её больше не мутило. Но живот стал расти очень быстро. Очень скоро селяне заметили её положение, и по деревне поползли слухи. Она старалась как можно реже показываться на улице. Когда Аглая выходила из избы и шла к колодцу или на реку, вслед ей обязательно слышался шепоток. И часто она улавливала слово «потаскуха», сказанное в спину. Она старалась не обращать внимания на косые взгляды соседей, и даже на то, что Зойка перестала забегать к ней. В один из вечеров, когда вокруг всё стихло и огни в домах погасли, Аглая, сидевшая при свете лучины с шитьём, услышала, как щеколда на двери звякнула. Она поднялась и увидела, как в горницу вваливается Иван. Глаза его были налиты кровью, волосы растрёпаны. Он явно был пьян.
- Чего тебе? – спросила Аглая, попятившись в угол горницы. Рука её нашарила там топор, стоявший у стены.
- Пришёл я к тебе, Аглашка, чтобы получить с тебя то, что ты другим раздаёшь.
- О чём ты, Ваня? - она старалась говорить примирительным тоном, чтобы не рассердить мужчину. Тот качнулся и пошёл на Аглаю, растопырив руки.
- Неуж, не понимаешь? – он пьяно расхохотался. – Вся деревня судачит о скором прибавлении у Фёдора в семье. Только Фёдор-то тут и ни при чём, верно, Аглая? Признавайся, кто тебя обрюхатил? – заорал он.
- А тебе что за печаль? – разозлилась она. – За своей женой следи.
- Ты мою жену не трожь. Она не чета тебе, потаскухе, - глазки у Ивана сузились. Он подошёл совсем близко, дыша перегаром. – А я давно хотел тебя повалять, и отказать ты мне не сможешь. Тут уж так. Дала попользоваться одному, дашь и другим.
- Что же, попробуй! - зло выкрикнула Аглая и взмахнула топором. – Подходи!
Иван, хоть и был пьян, но остановился, завидев блеск топора.
- Да ты, никак, сдурела, баба, - он мигом протрезвел. Глаза стоявшей перед ним женщины полыхали недобрым огнём. Такая, и вправду, рубанёт. Он попятился к двери. Аглая шагнула к нему. Лицо её исказилось от ненависти.
- Ты, баба, вот что, - начал он, стараясь не выдать охватившего его страха. – Ты не балуй. Пошутил я, слышишь, пошутил.
- В другом месте свои шутки шути, - прошипела она. Глаза сузились. На какое-то мгновение Ивану показалось, что Аглая стала как будто больше. Словно вставший на дыбы зверь, нависла она над ним. И даже топор в её руке пугал меньше, чем сама полная скрытой ярости фигура. Мужик толкнул спиной дверь и вывалился в сени. Оттуда он опрометью метнулся на улицу и скрылся в наступившей ночи.
Аглаю мгновенно оставили силы. Топор выпал из разом ослабевших рук. Она тяжело опустилась на пол. Лицо и тело покрыл холодный липкий пот. Некоторое время она сидела, дрожа мелкой дрожью, потом с трудом поднялась, затворила двери, потушила лучину и увалилась на постель прямо в одежде.
Разбудил её шум во дворе. Мычала корова, гуси подняли невообразимый гвалт, слышны были чьи-то голоса. Она подскочила и выглянула в окно. У широко распахнутых ворот стоял Иван и о чём-то втолковывал нескольким мужикам и бабам. Те слушали его, недоверчиво переглядываясь. Аглая провела ладонью по лицу и поднялась. Вышла на крыльцо. При виде её все замолкли.
- Чего вам, люди добрые? - спросила она.
- Да вот, Аглая, - выступила вперёд Настасья, вдова, живущая в соседней избе с пятью ребятишками. – Иван говорит – нечисто у тебя.
- Нечисто? – она перевела взгляд на Ивана. Тот набычился и ответил ей тяжёлым взглядом. – Почему нечисто, Ваня?
- Оборотень ты, как есть оборотень, - выпалил мужик. Толпа за спиной его загомонила. На некоторых лицах появился страх. Аглая знала, что больше всего сельчане боялись оборотней. В их уезде частенько пропадали люди и скот. На деревушки нападали стаи волков, и многие селяне считали их оборотнями. Уверяли, что глаза у них человечьи. Аглая нутром чувствовала опасность, исходящую от Ивана. Он мог убедить селян в чём угодно. В памяти её всплыл рассказ Зойки о том, как селяне спалили избу старого бобыля Макара вместе с хозяином, обвинив его в том, что он наводит мор на скотину. Сердце её сжалось, но она распрямила плечи и бесстрашно посмотрела в глаза Ивана.
- С чего ты это взял, Иван? – твёрдо спросила она.
- Вчера зашёл я к ней по-соседски, - мужик сделал вид, что не видит устремлённого на него взгляда. – А у неё глаза огнём горят, да волосы дыбом.
- Батюшки! – охнула одна из баб.
- Уж не о том ли ты говоришь, как спьяну полез ко мне, да топора моего испугался? – насмешливо произнесла Аглая. – какой мужик признает, что топор его остановил. Это баба виновата. Оборотень она, иначе не удрал бы так, что пятки сверкали.
- Дура ты! – заорал Иван. – Что ты плетёшь про топор? Да на кой мне надо было лезть к тебе?
- А уж это ты жене своей объяснять будешь, - сказал Фрол, высокий тощий мужик с длинной рыжеватой с проседью бородой. – Всё тут понятно. Ты, Ванька, видать, полакомиться хотел, да не на ту напал.
- Что? – Иван покраснел. – Да вы что, этой… этой верите? Да ведь она….
- Тьфу, смотреть тошно, - в сердцах молвила Настасья. – Хоть не позорился бы, - и она окинула Ивана презрительным взглядом. – Пошли, бабы, отсюда.
- Да она брюхата невесть от кого, - всё ещё пытался задержать сельчан Иван. – Не иначе, это дело оборотня, и родится у ей тоже оборотень.
- Для такого дела оборотни не нужны, - кинул Фрол и, повернувшись, пошёл следом за Настасьей. Остальные селяне потянулись следом. Иван стоял, сжимая кулаки.
- Не нужно было тебе позориться, Ваня, - негромко сказала Аглая. Тот одарил её тяжёлым взглядом и ушёл, бормоча что-то себе под нос.
Как ни странно, с того дня селяне стали относиться к Аглае получше. Изредка они даже разговаривали с ней, а Настасья, с которой Аглая никогда особо не была дружна, взяла за правило заглядывать к ней каждый день. И хотя всем было очень любопытно, от кого у неё будет дитя, никто не осмелился напрямую спросить.
Наступила осень. Урожай с полей был собран, и зарядили дожди. Небо, затянутое густыми свинцовыми тучами, низко нависало над размокшей землёй. Аглая стала совсем неповоротливой. Она чувствовала, что ребёнок скоро появится на свет, и очень боялась. Он приходил к ней всё реже и реже, но женщина не осмеливалась упрекать его. Наконец, в одну из ночей, он сказал Аглае, что до весны они не увидятся. Она проплакала до утра, а он утешал её, легонько поглаживая по длинным волосам и мокрым от слёз щекам.
Поутру Аглая возилась у печки и не заметила, как дверь избы распахнулась.
- Значит, правда это, - она обернулась на полный ярости голос. В дверях стоял Фёдор. Глаза его обежали всю её, и остановились на огромном, уже низко опустившемся животе.
- Федя, - прошептала она.
- Да, не солгал Иван. Ты, и вправду, брюхата. Ну, и от кого у тебя ублюдок? – Тон мужа всё сильнее пугал Аглаю. По глазам Фёдора она видела, что мужик еле сдерживает себя. В руке он сжимал кнут.
- Федя, я всё объясню тебе, - голос дрожал.
- Объясни, объясни, верная жена, - он уже трясся. Аглая упала на колени, низко склонилась перед ним, а он смотрел на неё безумными глазами.
- Прости, Федя… - начала она, но слова её окончательно взбесили Фёдора. Он замахнулся и хлестнул её кнутом по спине. Аглая взвыла, он огрел её ещё раз, и она закричала дико и протяжно. В тот момент страшная сила отшвырнула мужика и ударила о стену. Раздался громовой рёв, и перед глазами Фёдора промелькнула страшная, огромная, косматая фигура зверя. Дрожа, Фёдор поднялся и добрался до двери.
- Федя, - позвала Аглая, но тот не обернулся и вышел, на ходу бросив.
- Будь ты проклята, потаскуха! Не желаю знать ни тебя, ни твоего пащенка, - и мужик кинулся к привязанной у ограды лошади, вскочил в седло и, нахлёстывая животное, поехал прочь по улице.
Аглая кинулась, было, за ним, но тут нутро её пронзила страшная боль. Она согнулась пополам и рухнула на пол. От открытой двери тянуло холодом. Аглая попыталась подползти к порогу, закрыть дверь, но силы оставили её. Тело скрутила судорога. Она дико закричала. Боль накатывала волнами снова и снова. Сильные, частые приступы боли повторялись и повторялись. Аглая поняла – это ребёнок просится наружу. Она подумала, что нужно перебраться на постель, но не смогла даже пошевелиться. При каждом новом приступе боли она издавала крик. Силы постепенно покидали её. Она начала трястись. То ли от холода, то ли от чего другого.
Нужно лечь, иначе она насмерть замёрзнет. Кое-как встав на четвереньки, она попыталась двигаться по полу к постели. Но сдвинуться с места ей не удалось. Новый приступ был таким сильным, что Аглае показалось, что тело её вот-вот разорвётся на части. Она зарычала и до крови прикусила губу.
- Аглая, что с тобой? – она подняла глаза, и смутно увидела Зойку. Глаза девушки были широко распахнуты, в них бился ужас. Лицо побледнело.
- Рожаю, - прохрипела Аглая.
- Погоди, я сейчас, - и Зойка метнулась в дверь.
Аглая не знала, сколько прошло времени, прежде чем две пары сильных рук, бабки Фроси и Настасьи, подняли её с пола и уложили на постель. Где-то в углу мелькала Зойка, перепуганная насмерть. Бабка шикала на неё, приказывая уйти, но девушка упрямо качала головой. Наконец, Настасья буквально вытолкала Зойку из избы и зарыла дверь на засов.
Аглая обезумела от боли. В глазах её всё плыло, то и дело их застилала красная пелена. Тело сжималось. Голоса двух женщин доносились очень глухо и невнятно. Внезапно ей почудился рык зверя, и она почувствовала резкий запах. Тело её изогнулось и исторгло из себя плотный комок. Затем лба её коснулось что-то прохладное, боль утихла, и тело охватило оцепенение. Аглая открыла глаза, и, будто со стороны, увидела хлопотавших у кровати женщин. Вид у них был испуганный.
- Господи, свят, свят, свят, - услышала она голос бабки Фроси и увидела, как та торопливо крестится, склонившись над чем-то лежащим меж ног Аглаи.
Настасья протянула дрожащие руки и подняла маленькое тельце, как показалось Аглае, покрытое густой чёрной слипшейся шерстью. Женщина перенесла его на стол, где уже были постелены тряпицы, приготовленные бабкой. От стола раздался громкий плач. Аглая прикрыла глаза и скользнула в блаженное забытьё.
На рассвете у избы Аглаи собралась вся деревня. Селяне угрюмо молчали. На хмурых лицах мужиков застыло выражение решимости. Женщины выглядели испуганными. Там, в толпе, были и Настасья с бабкой Фросей, и Зойка, и Иван. Деревенский староста, потоптавшись немного, шагнул к двери и потянул за ручку. Дверь легко распахнулась, из неё на селян пахнуло странным холодом. Тёмный проём казался странно зловещим. Поёжившись, староста, а за ним ещё пара мужиков, вошёл в избу. Толпа молча ждала. Несколько минут спустя староста вышел на крыльцо и, откашлявшись, негромко сказал:
- Нет там никого.
В толпе разом загомонили. Лишь Иван, отошедший от остальных деревенских на несколько шагов, остановился у ограды, отделяющей двор от огорода.
- Смотрите! – крикнул он, указывая на землю. Там, на покрытой инеем пожухлой траве, отчётливо виднелись следы босых ног и огромных медвежьих лап.